ПЕСНЯ

И все же он поднялся, и пошел, но не к выходу, а к группе рабов, располо-жившихся в углу пещеры. Все спали: и воины, свободные от стражи, и рабы, и старики. Пещера, наполненная стонами, хрипами и храпом тяжело дыша-щих мужчин, тонула в полусумраке, а прохлада, исходившая от камня, распо-лагала не к бодрствованию, а к отдыху, скупо отмеренному распорядком по-хода, поэтому очень осторожно Иосиф разбудил своего раба Натана и велел тому достать из поклажи кинор, настроив его. Натан раньше часто играл в доме Иосифа и на киноре, и на мэйнах. Уходя из города, он не оставил кинор, хотя за время движения ни разу к нему не притронулся, и сейчас очень уди-вился, услышав приказ, но он удивился во много раз сильнее, когда увидел,
что Иосиф взял кинор у него, и нежно провел пальцами по струнам, едва при-
касаясь к ним. Как не был ошарашен раб поведением Иосифа, сам Иосиф по- ражен был еще больше. «Зачем тебе кинор?», - хотелось ему спросить самого себя, но пальцы тянулись к струнам, а сердце, переполненное печалью, заш- лось на высочайшей ноте любви и горести, и Иосиф взял аккорд чуть слыш-
но, потом – другой, и кинор запел, а затем запел воин, прославленный, неу- страшимый, не знающий, что такое страх смерти, что такое жалобы на боль, что такое жалость…
А сейчас он пел о боли, невыносимой, раздирающей сердце. Казалось сама
душа плачет о потерянном счастье, о погибшей любви. Иосиф сидел, раска- чиваясь в такт мелодии, голос его, звучавший очень тихо, тем не менее был слышен во всех концах этой огромной пещеры. Певец играл и пел, кинор плакал, проснулись люди, замерли удивленные, взволнованные, затаившие дыхание, боящиеся пропустить звук или слово из того, о чем пел этот чело-век, первый раз в жизни взявший кинор, чтобы излить свою боль, свое горе,
свою беду прилюдно. Он пел:
«Почему такая боль до физической доходит,
Почему саднит душа, сердцу тяжко, сердце стонет,
Почему вокруг глазам нет отрады, утешенья,
Почему моей беде нет простого объясненья?
Если бы я мог назад возвратиться в изначалье,
Если бы я мог сказать так, чтоб слово стало гранью,
Если бы я мог тогда расплескаться, разорваться,
И частицами себя твое сердце напитать бы,
Может быть произошло чудо чудное сегодня,
Без меня стояла б ты, но – живою и свободной!».
Все то, что он пережил за последние месяцы, недели, дни, весь ужас вой- ны, побоища, гибель жены, смерть сыновей, падение Йерушалаима, его раз-рушение, их бегство, любовь Шээры, все смешалось в его сердце, как в бур-лящем котле, и он оплакивал сейчас гибель всего, что страстно любил, опла-кивал мертвых и прощался с ними. И это прощание стало песней горькой, как беда, постигшая и его, и весь народ. И люди плакали, его боль отзывалась в их сердцах, израненных и изболевшихся, поэтому они внимали ему так, как не слушали раньше известных музыкантов, хотя Иосиф никогда и не был им, просто рос вместе с Йегудой и обучался музыке вместе с ним. И сам Иосиф не знал за собой таких способностей, но пришел час, и измученная душа из- лила свои страдания в музыке, в словах, и страдания его, и боль стали песней, и в эту песню выплеснулась вся боль души, освободилось сердце, ибо и му-
зыка и стихи это утешение, успокоение души, и если Всевышний дарит та-
кую милость человеку, милость освобождения от боли, облегчение страдания через высказанное слово или мелодию, то благодари Его за это проявление Великой любви к тебе и сочувствие к твоим горестям.