Часть третья

14 августа 1998 года, ночь.


Заканчиваются жаркие дни. Неслышно подкрадывается осень. О ней пока еще никто не догадывается. Яркая картина в зеленых тонах сменится на яркую в желтых. Как будто станет больше солнца и можно снова помечтать о лете.

Июнь и июль – два братца. Не жаловали меня, дЕвицу.

Чего я хотела? Ничего особенного: чтоб любили, чтоб тело избавилось от напряжения, чтоб оно узнало мужские руки. Но – не случилось. Можно ли тосковать о том, что еще незнакомо, что не прочувствовано, не перелюблено?... Сходила с ума! Валялась днями на постели, руки скользили по бёдрам, описывали полукружья у сосочков – кожа звенела от прикосновений. Туго, туго!... Проверяла тело, удостоверялась, крепка ли тетива, выдержит ли стрелы упор.

Утром надумала на пляж идти. Народу у речки немного, хотя жара стоит, что пекло – беспощадная. Прихватила с собой бикини и к нему топ купальный до пупочка. Переоделась, легла на песок. Жду.

Не прошло и часа, подсел кто-то.
- Эй, красавица, не спечёшься?
Открываю глаза, парень в бейсболке надо мной склонился, улыбается. Приподнялась, оценила. Нахальная морда, белоснежная майка на коричневом теле, шорты до колен. Мышцы выпирают, вот-вот кожа лопнет. Тоже тугой.
- Если не будешь двигаться, то в твоей тени мне не сгореть.
- Что ж, послужу тебе зонтом, – широко улыбнулся и уселся рядом.

- А ты красивая, - сообщил мне новость юноша.
Я лежала, не шевелясь, не дрогнув ресницами, предоставив ему свободу обозревать мои изгибы и выпуклости.
- Во-он девчонки пошли в одних трусиках, - шепнул мне на ушко.
- Пусть.
- Давай и мы тоже.
- В одних трусиках?
- Ну да.
- Хорошо. На счёт «три». Согласен? Не успеешь – «до трусиков» не будет.
- Считай!

- Раззз! - мелькнула майка белым росчерком.
- Дввва! - змейкой шнурок распустился.
- Три! – шорты обмякли у стоп.
Только раскрыла рот, чтоб вынести приговор - одним взмахом свержена бейсболка, прыжком из шорт – хлобысь на песок! И вот предо мной Адонис в плавках. Поражена! Смотрю на него во все глаза. Сумел таки! Приговор отменяется, вручаю награду. Завела в голове мотивчик. Стою, медленно извиваясь, и так же медленно снимаю топик. Глаз с Адониса не свожу. Зрачки его расширились. Топик полетел к шортам. И в который раз! - чувствую, как горячий воздух тронул два созревших наливных яблока с отвердевшими сосками, а ровная гладь живота нарушилась пульсирующей рябью внутренней дрожи.

Парень схватил меня за руку и умчал к реке. Вбежали с разбегу в воду. Холодом окатило снизу по самые плечи.
- Ты – богиня! – прокричал сквозь брызги
Я хохотала.
Прыгала в воде, поигрывая яблочками. Он же глазами их поедал, надкусывая, похрустывая. Прорубил водную толщу грудью, приблизился. Близко. Очень близко. Прижал к себе, жадный, руками мощными укрывая на животе яблочки мои наливные.
- Не отпущу!


Когда мы выходили из воды – кожа в пупырышках – всё так же держась за руки, услышала:
- Вот стерва! Паскудница! Ни стыда, ни совести!
Женский голос, озлобленный, завистливый. Стало обидно. Уж не я ли берегла себя?

Пришли к одежде, разбросанной на песке. Я скоренько надела футболку и джинсы. Адонис растерялся.
- Что – всё? Уходишь?
- Ухожу.
- Телефон скажи!
- Три, два, два – два, два – три, три – два, два
- Ты что, издеваешься? Я же не Карлсон!
- А я не Пышка!
- Кто-кто?!
- Классику читать надо!

Убежала я от Адониса. Сама не знаю, почему.

И вот лежу на простынях, солнцем обожжённая. Сон не идёт. Тело горит. Трогаю бугорок, опушенный золотистыми волосками. Там прячется потайной вход, розовеющий влажным бутоном...

Зря от Адониса сбежала!