- сначала она зарезала мужа, потом сошла с ума и зарезала себя,
а потом ее любовник зарезал себя.
- офигеть! надо сходить.
- ага, но учти, это опера, они там долго-долго петь будут, прежде чем умереть ,

Миша Топтыгин.

Почему-то он всегда любил темные галстуки. Даже под черный костюм. Не признавал красных и тем более синих. Только черные. Может под цвет всех его огромных черно-серебристых внедорожников дорогих марок. Или может для гармонии с белоснежными полами в его офисе. Цвет, которых неукоснительно поддерживался в любую погоду. Или, наверное, туфли из кожи страуса подходили только под темные галстуки.

С трудом оперевшись об угол стены, почесал голову покрытую струпьями и грязью. Костыли сильно натерли подмышками. Кто же это первый раз назвал его Топтыгиным? Сквозь снег перед глазами проносились картины из прошлой жизни…
Кровавая пелена перед глазами. Кровь во рту. Боли нет. Чувств тоже нет. Ничего нет.
Работники ЖЕКа и сотрудники милиции устроили рейд по выселению бомжей из подвалов зданий. Ну как всегда зимой, в самые лютые холода. Именно тогда нужен теплый угол, тогда больше всего хочется тепла, и счастья под вой метели и дуновение холодного ветра.
Тогда он еще не был Топтыгиным. Просто Миша, каких много.
В тот роковой вечер что-то взорвалось в его мозгу. Вольной птицей рвалось наружу! Хотело улететь из тесной клетки. Запульсировало, застучало, заглушая собой все окружающие звуки. Тихий колокольный звон в ушах. Боль начинает уходить. Так все хорошо. Какая легкость. Глаза налились кровью. Пелена упала вокруг. В голове начался танец синих амеб. Они возьмут тебя! Они ничем не брезгуют.
Прошло около часа. Появилось желание закурить. Рука потянулась в карман. Где рука? Где карман? Сплюнул. Плевок завис на губах. Левый уголок рта навечно опустился, принимая обиженную на жизнь улыбку. Левая рука лежала на левой ноге. Они были такие далекие, такие чужие. Их наверное нет. Они умерли? Правая рука потянулась за левой… Тяжелая, холодная… Моя или чужая? Кто ответит? Кто поможет? Кто сдвинет с бетонного пола холодной декабрьской ночью? Кто вызовет врачей? Надо позвать кого-либо. Он ведь не один в этом огромном подвале. Это они втроем проникли в святая святых сантехников, где они хранили кислородные баллоны. Баллоны есть, дружки, наверное, в другом конце подвала водку пьют. Это он к ней равнодушен. А дружки никогда не откажутся… В горле комом застыл крик. Ни единого звука не вылетело из его рта. Кровь все сильнее била в голову. Синие амебы рвали мозг на части. Холодный пол делал свое дело.
Ночью вырезали провода освещения. В подвале стало темно. Но ведь баллоны с кислородом нужны при любом освещении.
- Ну что, фонарик есть? – спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, бригадир.
-Ты Петро, самый молодой, сильный, да и зрячий – тебе и лезть. Выкатывай четыре баллона. Много работы. Потом вдвоем выкатите бочку с карбидом. Порвало магистраль. Варить будем до победного конца – уныло проговорил мастер участка.
Двое молодых рабочих спустились в подвал, присвечивая спичками. Выкатили на свет четыре баллона с кислородом. Подошла очередь огромной, стокилограммовой бочки. Карбид. Он нужен для газовой сварки. В аппарате при взаимодействии карбида кальция с водой выделяется газ ацителен. Он и горит с кислородом, сваривая металлы между собой! Очень крепко сваривая. Навсегда. Но нет такого карбида, который смог бы навсегда сварить между собой человеческие сердца.
-Что это под ногами у тебя, на чем это бочка дернулась? – спросил Петр.
-Тут темно, мне не видно, качнем еще раз и перекатим. Наверное какая-то палка на полу. Тут ничего больше не может быть. – ругнулся напарник.
Резкая оглушительная боль пронзила ногу! Острым торцом бочка прокатилась по ногам! Крик боли мертвой птицей рванул из глотки. Задрожала рука, слезы потекли из глаз! Боль застучала в виске, вверх-вниз, закрутила колесом, разрывая все мысли. Нет сил, ни встать, ни подвинуться, или может нужно сразу умереть. Зачем такое терпеть! За что? Я что, самый грешный, и нуждаюсь в наказаниях? Другая нога безропотно приняла на себя вес бочки с карбидом. Только хрустнуло что-то внутри ноги. Совсем не больно. Звук просто неприятный!
К вечеру придут дружки. Вдвоем вытянут безвольное тело из подвала. Это Петровна, его добрый ангел, разрешит его положить на техническом этаже. На старую выброшенную раскладушку. На ней он пройдет и окончание года, и наступление нового. Это Петровна пожалеет его, и будет иногда приносить ему бульон из куриных шкурок. Что же еще может себе позволить пенсионерка? Хлеба кусочек? От скудной пенсии Мише принесет полулитровую банку бульона и кусочек хлеба.
- Ты Мишенька не пей сразу весь бульон, я купила двести грамм шкурок, сварила полтора литра, хлебушка вот купила. Надо до конца недели прожить. Сегодня только вторник! – улыбнулась Петровна.
- Я бы взяла тебе к себе пожить, пока ты ходить не можешь, да сам же знаешь, сын пьяница, выкинет тебя, если денег не дашь ему. У меня все забирает. Спасу нет! Лежи здесь Мишенька! Тут спокойно. Я завтра приду, может, найду чего. У соседей рыбу жарили, наверное косточки отдадут с плавниками – ушицы поедим! – радостно сообщила Петровна.
Неземной холод принизывал левую часть тела. Правая нога опухла, посинела, и нестерпимо болела. Левая как-то спокойно посинела, и не подавала болезненных признаков своего существования отдельно от тела. Твердая пружина давила вниз живота. Да так сильно, что отдавалось во всем теле. На левой руке пальцы свернулись в замысловатый знак. Кому он понятен? Ему самому? Или это насмешка над смертью? Глупая шутка? Призыв к действию?
Страха нет! Полное спокойствие. Безразличие. Нет, немного грустно. И жалко. Себя? Нет! Не себя, не своей жизни! Не оправданных надежд. Собаку жалко, которая умирала у него на коленях. Хорошая смерть! В теплом огромном доме. На сытый желудок. От переизбытка прожитых дней! Сколько их было? Шестнадцать лет! Умирая, смотрел ему в глаза! Сил шевелить лапами уже не было. Они просто как-то онемели, стали чужими и непослушными. Тяжесть прожитых дней резко и сильно начала давить на спину. Сильными и болезненными ударами вырывая из жизни. Он не может защитить Хозяина! Не может больше встать! Даже тихонько зарычать на того человека, что стоит со шприцом у него за спиной… Старость. Беспощадная старость! Ей подвластны и животные и люди. Блэк был первым. Легкий укол, и Блэк плавно переходит грани существования. Без боли. Без страха. Без сожаления. Он доверяет Хозяину. Он любит Хозяина. Разве Хозяин сможет сделать Блэку плохое? Он же его маленького, месячного щенка привез домой, кормили с пипетки молоком. Это он сейчас пес весом восемьдесят килограмм. Под нежные поглаживания холки Хозяином, Блэк под действием укола счастливо закрыл глаза. Он заснул. Крепко заснул. Навсегда уснул нежным и ласковым сном. Хозяин не хотел, чтобы Блэк мучился. Кто ему сделает такой укол? Желающих нет.
Стараниями Петровны Миша смог уже к февралю потихоньку вставать со своей пропахшей потом и испражнениями раскладушки. После той памятной ночи у него появилось недержание мочи. Его это совсем не беспокоило. Абсолютно. Это неизбежное. Петровна после побоев сына, носом почти ничего не слышала. А что друзья-алкаши не приходят – ну и не стоит. Чудом Петровна нашла костыли на мусорнике. Кто наверное знал, что они очень нужны Мише. Что он без них никак, и поэтому аккуратно поставил возле мусорного бака.
Он сильно похудел. Синяки и опухоль ушли с ног. Иногда в левой ноге пробегали искорки жизни, сопровождаемые легкой болью. Одна рука висела плетью, показывая непонятные знаки собственной судьбе. Тренировался. Много тренировался. Ходить на костылях, сжимать пальцы на левой руке. Зачем, для чего? Что ему осталось? Хотелось, очень сильно хотелось облегчить старость Петровне. Пусть хоть на старости лет есть не только куриные шкурки и уцененный просроченный хлеб. Да и то не каждый день! У него есть деньги. Много денег. Он вспомнил. Все вспомнил. Удар по голове. Темный лес, долгая дорога в багажнике машины. Он ей верил. Любил наверное. Кто сейчас что сможет сказать? Остались неприкосновенные кодированные счета в надежном банке. Номер счета горел огненными цифрами в глазах. Много денег! Он возьмет с собой Петровну. В счастливую старость. Она заслужила! Мозолистыми руками мыла полы после выхода на пенсию, пока не начали отказывать глаза. Миша решил выйти на улицу. Скорее всего выползти. Местная братва, которая приходила к нему, и видела его упражнения с костылями, прозвала его «Топтыгин». Ему было все равно. Топтыгин, так Топтыгин. Как угодно. Не холодно, не жарко. Отрешенно и все равно. Петровна оставила свой самый новый полиэтиленовый пакет. Он еще не сильно потерся, и отчетливо было видно ярко-красную розу. Петровна пошла на рынок, протрет чаши весов, почти наощупь… Люди добрые дадут кто двадцать, кто пятьдесят копеек.
Миша Топтыгин собирался в путь. Долгий путь. Тяжелый путь. Но он знает зачем! Ему ничего не надо. Только для Петровны! Только бы дойти до банка. Там дальше все будет по-другому. Пакет с потертой красной розой, в нем пластиковая баклажка. Полотенце было почти новое, он оставил его на раскладушке. Это полотенце Петровна нашла в свертке возле мусорного ящика, и отдала ему, когда у него текли слезы. Горькие и тяжелые. Настоящие мужчины не плачут! Он не плакал. Это болезнь плакала, покидая его тело! Он вытирал им глаза. Сухость! Великая жажда! Ну почему так сильно хочется пить? С трудом наклонившись, набрал из незамерзшей лужи воды. Половину баклажки. Там раньше была «Боржоми». Он ее всегда пил по утрам. Теперь из лужи. Какая разница? Вода ведь она одинаковая! Мокрая и вкусная.
Петровна будет пить «Боржоми»! Они вместе будут пить. Хотелось есть. Они с Петровной питались через день. Она, молча, делила свою трапезу на две части, тем самым поддерживая огонек жизни в Мишином теле. На подгибающихся ногах перешел дорогу. Закружилась голова. Три месяца не вставал. Говорить стал невнятно. Но ведь правая рука работает! Он напишет секретный код. Получит деньги, и сделает счастливым закат жизни Петровны! Ей не нужно больше будет ходить на рынок, мыть за гроши прилавки. Терпеть побои от сына алкоголика! Она будет царицей в его жизни! Он купит ей новые очки, взамен тех, что разбил ее сын, когда бил мать, за то что не принесла ему водки. Крики доносились даже до него. Петровна в ту ночь пришла спать к нему. На технический этаж. Сидела на фанерке, завернувшись от холода в упаковку от телевизора. Плакала. Рыдала. Жизнь прошла. Сил нет. Ничего нет! Зачем жить? Для кого? Кому добывать куриные шкурки и обрезки лап? Наверное, давно уже нужно было умереть! Да смерть не находит к ней дорогу. С ее подругами на короткой ноге. Все уже в земле лежат! Она же плачет на техническом этаже рядом с полупарализованным бомжем, который только благодаря ее стараниям остался жить.
Миша стоял, прислонившись к стенке. Набирался сил. Ему нужно до вечера дойти до банка. Там его ждут деньги. Деньги для Петровны! Они спасут ее жизнь, умиротворят и успокоят! У него есть цель.
По парку шли два подростка. Хорошо одетые. Довольные собой и жизнью. У них есть все! Есть молодость, есть здоровье! Есть намеченный жизненный путь! Бомжам не место на этом пути.
Били долго. Ногами по голове, по лицу, по спине. Как легко и приятно бить лежачего. Миша пытался спрятать действующую руку. Нужно ведь написать код. Если ее отобьют – то тогда в чем смысл существования? Резкий удар сапогом в висок прервал Мишины мысли. Тело расслабилось, и непринужденно начало принимать удары. В уголках рта показалась кровь. Захрипела грудь, выпуская последний воздух. Подростки, заметив, что бомж не шевелиться, побежали в аллею. Это они потом будут хвастаться, что порешили бомжика. А сейчас страх придает им сил бежать быстро, очень быстро! Со скоростью ветра.
Потертый пакет с красной розой валялся в кустах. Полбутылки воды из лужи…
Петровна придет с рынка к Мише. Сядет на пустую раскладушку. Смертельных холод сожмет ее хрупкое старенькое тело. Опустятся натруженные мозолистые руки. Наверное ее сердце устало биться в груди? Кому оно стучит? Пусть отдохнет. Навсегда. Полный покой. Никто не заметит.
Только летом, при ремонте крыши, строители обнаружат ссохшийся труп старухи. Которой не удалось попить «Боржоми».