Пара вторая
(из цикла «Парное одиночество»)


Гиппократовая клятва

Как приятно щуриться от сотен вспышек, и не знать в какой из микрофонов говорить в первую очередь! Благородная безупречная осанка, подчеркнутая белоснежным нейлоновым халатом, прекрасно смотрелась в объективе телекамер. Позолоченный скальпель, выглядывавший словно невзначай из аккуратного нагрудного карманчика, поблескивал на солнце и перекликался с изящной золотой оправой очков профессора. Сколько десятков, а может и сотен, часов простоял этот врач возле операционного стола, чтобы сейчас стать знаменитым, успешным ученым, сложно уже подсчитать. Да и в данную минуту это неважно…

***

Думая о великом, забывай о мелком. Грандиозное дело пожирает любые жертвы. Никаких комплексов, одна целеустремленность. Пожелало и Человеческая судьба оказалась впору.

Его жизнь неузнаваемо изменилась, точнее, ее изменили. Когда-то его звали Ильей. Инженер. Молодой. Счастливый. Это он потом понял, что был таким. «До»…

Музыкой особо никогда не увлекался, веснушчатого коренастого парня тянуло больше к технике, покопаться, разложить-сложить. В детстве сооружал множество непостижимых логике рационального применения конструкций из скрепок, кусков ватмана и флакончиков из-под маминых духов. Когда все мальчишки разболтано и беспокойно вступали в ряды марадон, тайсонов и казанов, зачастую от первого волнения путая приемы, Илья клеил модели авиационных птиц. Больше всего ему нравились небо и брови его будущей Девушки. Они были бы у Нее ровные-ровные, гладкие и вразлет – напоминали два тонких ласточкиных крылышка. Он хотел их целовать и мечтать о таких же идеальных крыльях для своего самолета.

… После летать запретили. Работать в конструкторском бюро авиа-инноваций стало невыносимо. Девушка так и не глянула в его сторону. Все всё знали. Переглядывались, шептались, особо любопытные нагло, с сочувственным видом, а казалось, что вот-вот расхохочутся, интересовались: не жар ли у него, и вообще как самочувствие?

«Надоели! Сам чувствую – как!»

Целый год он терпел. Был их мишенью. Привыкал к сенсационности собственного существования, грубые инородные нитки которого не стягивали рану, а разъедали. Илья закрылся дома и не выходил. Безвкусный, неуклюжий шов кровоточил. Непрогнозированной импотенции всего организма даже был благодарен: желания истощают, а у него сил хватало лишь на…

Усталость и тошнота. С первого дня после операции усталость и тошнота преследуют его. И не понятно, что из чего вытекает: тошнит от усталости или органы утомлены рвотными позывами. Так и хотелось выблевать все лишнее, чужое выковырять и забыть.

«Лучше бы я умер сразу».

***

– Что со мной? Где я? – потрескавшиеся губы медленно пошевелились на бледном осунувшемся лице. Грудь перебинтована и опутана множеством проводов разного цвета и толщины. Подсоединенные к сложным аппаратам, они подсчитывали пульс и контролировали обмен веществ.

– В больнице. У вас инфаркт миокарда, пришлось прооперировать. Но уже все нормально, — седоватый врач с холодным взглядом и худощавым лицом посветил маленьким фонариком поочередно в левый и в правый глаз больного. – Организм у вас молодой, сильный, полежите несколько недель, отдохнете – и поправитесь.

– Доктор… не знаю как вас звать… — пациент часто заморгал от лучика света, сверлящего его зрачки.

– Я – профессор N-ковский, — несколько раздраженно перебил хирург, записывая в обходную карту какие-то показания кардиографа.

– Извините, профессор, а сколько это все стоит? Вокруг меня так бегают… У меня и страховки-то нет, — Илья повернул голову в бок, но тут же поморщился от боли. Две медсестры молчаливо и умело суетились возле капельницы.

– Не волнуйтесь, все за счет клиники. Не думайте о таких пустяках. Главное, скорее набирайтесь сил. Нас ждет великий успех!

Глаза N-ковского фанатично заблестели, тонкие сухие губы растянулись в торжествующей улыбке.

***

Перед выпиской Илью осмотрел целый консилиум. По переполоху в клинике было понятно, что семь почтенных старцев в белых халатах, которые гуськом важно ходили за триумфатором N-ковским, сплошь академики и светила науки. Россия всегда славилась хирургами. Или мясниками… Путаются постоянно.

Послушного пациента крутили из стороны в сторону, простукивали, прослушивали, пальпировали. Илья удивлялся такому пристальному вниманию к себе. Он же, как все, жив и уже почти здоров. Но почему эти волхвы от медицины смотрят на него, словно на инопланетянина, недоверчиво кивают и вполголоса повторяют: «Этого не может быть!»? За что такая честь?

– Я думаю, вам пора узнать… — профессор N-ковский прохаживался по своему просторному кабинету.

– Что узнать, Петр Кириллович? – весело спросил Илья. Сегодня его наконец выписывают, и он в отличном настроении пришел попрощаться с человеком, спасшим ему жизнь.

– Вы, наверно, ощущаете себя иначе, чем до болезни?

– Ну, конечно! Не каждый же день инфаркт меня хватает, — улыбаясь, сказал больной.

– Это так-то оно так… Но больше никаких побочных эффектов не заметили? – N-ковский сел за большой отполированный стол напротив Ильи, и внимательно посмотрел на него.

– Эффектов от чего? Вы о чем, профессор? – изобразив встревоженное выражение лица, шутливо прошептал пациент, с заговорщицким видом он придвинулся поближе к столу, наклонив на две передние ножки стул светлого дерева.

– Я должен вам сообщить, что теперь вы не совсем обычный человек, – N-ковский говорил медленно, словно выполнял скучную повинность. – Теперь вы – феномен науки.

– Я феномен? С чего бы это? Я не понимаю…

– И я не понимаю, как ваш организм так легко принял второе сердце!

– Что-что принял? Второе сердце?! Вы шутите?!! Такого быть не может! – Илья отпрянул от довольного лица профессора, и стул громко стал на свои четыре.

– Нет ничего невозможного! Я это сделал!!! Подсадил тебе второе сердце! И оно прижилось! Отлично работает! Это прорыв в медицине! Науке! Я даже не ожидал, что ты выживешь, – N-ковский начал возбужденно жестикулировать, на скулах выступили красноватые пятна.

– Нет-нет. Это нереально… Вы меня разыгрываете! – охрипшим голосом проговорил Илья. Он побледнел, инстинктивно правая рука потянулась к груди, пальцы дрожали и цеплялись за незатейливый свитер, как за последнюю надежду.

– Мой мальчик, нет ничего невозможного для человеческого гения! Я смог переспорить природу! Почему дано два глаза, два уха, руки и ноги, почки, легкого, даже две ноздри! Мозг состоит тоже из двух полушарий! А почему сердце одно? Без него ж никак! Несправедливо!!! Теперь же сердечные болезни, самые смертоносные по статистике, не страшны. Бета-сердце становится дублером износившемуся врожденному органу, уменьшает нагрузку на него, и это легче принимается организмом, чем трансплантация. Два сердца – это грандиозный шаг вперед в науке! Правда, и печень еще в одном экземпляре…

Профессор увлеченно тараторил, подхватился, промерял помещение размашистым шагом. На оглушенного своим голосом мужчину не обращал внимания.

– Кто вам давал право делать ЭТО без моего согласия? – Илья отчеканил каждое слово.

– Вы были без сознания, действовать надо было быстро… и все показатели ваши идеально подходили, под имеющийся тогда у нас, донорский материал… Я не мог не воспользоваться такой возможностью и не попробовать свою теорию… А Вы молодой… − N-ковский словно очнулся от ледяного тона пациента.

– Кто вам позволил распоряжаться людскими судьбами? Использовать мою жизнь? – пауза. – Я вас просил меня спасать?! – Илья побелел. – ТАК спасать?!!

***

В тот день гениальный хирург сам рассказывал журналистам о своем сногсшибательном эксперименте. Хотя был обещан эксклюзив – первое интервью двусердечного человека. Но Илья не вышел к телекамерам. Он потерял сознание прямо возле двери профессорского кабинета, упал под ноги недоумевающего медика. А через несколько часов, весь мир узнал о беспрецедентном случае принудительного дуализма сердца человека. В самом прямом анатомичном смысле. Узнал и поразился.

***

А потом забыл. Амнезия.

На похороны Ильи Крастецкого академик N-ковский не пришел. Он работал над новым проектом. Не было и прессы: подгоревшими и остывшими фактами медиа не питаются. В этом плане стервятникам проще.

Поговаривали, что после увольнения с работы, никто практически не видел Илью. Тем более трезвым. Он замкнулся от всего и от всех отказался.

Когда его случайно кто-то встретил, незадолго до самоубийства, из прежних обычных знакомых и посетовал на его легкомысленные отношения с алкоголем, ответом было: «А чё мне будет! У меня ж два сердца! Хрен с ними!»

...

Это насовсем

Надеть кольцо легче, чем снять. Пальцы что ли так устроены: войти в драгоценный маленький круг не мешают ни тонкий суставчик, ни гладкие складочки кожи на нем. А вырваться из гильотинирующего обручального захвата сердито не дают бывшие союзники. «Так, начинается… Не хочет слазить! Может с мылом попробовать? Как назло, руки отекли страшно…»

– Я пришел! Ты где?

– В ванной. Я сейчас, – Майя спешно прошла в спальню. – Ты пока раздевайся, руки мой, ужин готов.

Влад аккуратно повесил новое пальто, попутно стряхнув несуществующие пылинки, поправил галстук и причесался, довольно глядя в зеркальные створки трюмо. «А говорят, по фэн-шую, зеркало напротив входной двери – плохая примета: отражает позитивную энергию. Хм, вот сказки! Что только не понапридумывают дизайнеры, чтоб люди на ремонт больше тратились, перепланировки делали…»

– Что ты до сих пор в прихожей? Я уже. Идем в гостиную.

– Ты такая красивая сегодня! – в глазах Влада плескалось восхищение. Его невеста выглядела потрясающе. Алое обтягивающее платье с открытой спиной обрисовало до тончайших деталей женственную фигуру Майи. Высокая прическа не скрыла роскоши шоколадных локонов, а шпильки добавили грациозности походке.

– Только сегодня? – кокетливо улыбнулась девушка.

– Нет, конечно… Ты всегда красива. Но сегодня по-особенному как-то. Не могу точно подобрать слово…

– Вот и не мучайся! – Майя увлекла его за собой в комнату. – Ты ж знаешь, косметика действует на женщин преображающее. Тем более мне надо соответствовать моему красавцу-жениху! Иначе уведут ведь!

– Да кому я нужен! Младший научный сотрудник, временно работающий старшим менеджером. Хотя я не жалуюсь! У меня же есть ты… А что еще надо для счастья?

– Необходимо розовое шампанское и твой любимый салат! – ловко увернувшись от объятий, Майя подхватила бутылку и стала увлеченно ее открывать.

– Давай лучше я, – Влад снова ласково обнял любимую, скользя ладонями по ее обнаженным рукам, и потянулся к горлышку бутылки. – Ты сейчас все разболтаешь.

– Да пожалуйста! – торопливо отстранилась Майя, шутя обиженно наморщила носик. – Между прочим, я приготовила салат из раковых шеек, как ты любишь.

– Прекрасно! Мне побольше положи – я очень голоден. Так-с… Погоди… Ну вот! Подставляй бокал.

– Я пью в твою честь, Владик. Спасибо тебе за все. Я тебя люблю.

Девушка сосредоточенно смотрела на пузырьки, поднимающиеся к кромке бокального совершенства. Они кружились, переплетались искрящимися нитями, купались в пьянящем их свете. Богемское стекло плакало от зависти.

– И я тебя люблю тоже! И соскучился. Ты все занята была чем-то последнюю неделю…

– Попробуй салат, Владик. Твой любимый. Из раковых шеек, – Майя так сжала ножку бокала, что побелели ногти.

– Я уже давно ем его. Очень вкусно! – он внимательно посмотрел на невесту. – Но ты почему-то кольцо сняла? Я только заметил.

– Давит оно мне. Очень.

– Да? А было впору, – Влад озадаченно рассматривал ни чуть не располневшую фигуру, сидящей напротив девушки. Странно, что за месяц так изменился размер. Он хорошо помнит, как легко одел этот символ любви на дрожащий пальчик своей молодой подчиненной, которая буквально за полгода подчинила его себе.

– Странная ты сегодня. Не ешь ничего. Отталкиваешь меня… Что происходит? Ты нашла себе помоложе и побогаче?!

– Нет. Мне никто не нужен, – голос звучал прозрачно и холодно. – Ты знаешь, что я тебя выбрала.

– Тогда что с тобой?!

– Не швыряй вилку – скатерть вымажешь. Что со мной? Да так… Может еще раковых шеек? Они сегодня знаковые…

Встав из-за стола, Майя медленно подошла к окну. Оперлась о подоконник, даже не отодвинув гардину. Долго смотрела в какую-то точку в воздухе.

– Со мной все. Просто у меня рак шейки матки. Завтра операция. – Майя перевела взгляд на остолбеневшего Влада.

– Запомни меня такой, какой я была, когда призналась тебе в любви. Помнишь, это был мой день рождения, и я попросила подарить мне каждый день с тобой? Кольцо тебе вернет моя мама, когда… А теперь уходи.

– Майя… я не верю… это неправда… – с побледневшим лицом Влад пятился назад. – Нет! Ты лжешь! Ты другого нашла!

– Возможно. Как тебе проще. Владик, уходи.

– Где кольцо? – вдруг закричал он.

– В ванной.

Майя отвернулась к окну.

– Не смей решать за меня! Слышишь?! Не смей снимать его! Никогда! – трясущимися руками Влад одевал ей кольцо. Оно проскользнуло на палец без малейшего сопротивления.

***

Прошел год.

Майя умерла сорок дней назад на руках у мужа. По его настоянию на надгробной плите было выведено их расплавленным обручальным золотом: «Это насовсем».