Пара пятая
(из цикла «Парное одиночество»)


О ней

Ей хотелось любви и понимания, сочувствия и безопасности. Предлагали дружбу и секс. Дружбу не положишь в постель. Секс – как хот-дог без сосиски – одни калории и соус зря купила. Ее считали то заумной, то инфантильной. Не знаете, что такое «инфантильная»? О, это просто! Просто возомнившая себя инфантой в изгнании. Ну а что значит «заумная», поняли, наверно, из предыдущих фраз.

Она мечтала о тихом рае. Жила в медленном аду. Хотя это громко, скажем иначе – жила адски медленно. Правда, иногда ускорялся ее пульс. Стучался в виски и колотил сердечную мышцу, и начинало казаться, что и вокруг убыстрился темп. Но она жуткая фантазерка. Вообразит себе бог не весть что, и верит потом в этого бога. Господи милосердный! Что не сотворит кумира, все, как один.

Проходя цветовой тест Люшера, выискивала в результатах подтверждение своим слабостям, и удовлетворенно кивая, приступала к следующему в очереди тесту. Жалеть и бичевать себя – причем сначала выест свое нутро до дыр, а потом залижет, как в мифе о Прометее и его печени – она умеет лучше всего. Не помните о Прометее? Это неважно. Она тоже многое забыла. Хоть и не то, что хотела.

В наследство от родительской ласки осталось признание, что кто-то не желал ее видеть. Вообще. Был против рождения маленькой жизни. Ингу это не удивило. Почему? Один вопрос звучал в голове. Даже не кто, а именно почему? За что такая ненависть еще в зародыше? Немного похолодело в области сердца и вяло заныло под чакрой правды. И прошло. Привычка. Семью все равно не придумать. А потом и сама догадалась.

***

Сегодня опять приснился Роман. Сон был путаный и черно-белый. С цветными сновидениями всегда была проблема – приходят редко, но страшно. Раньше и не такое сновиделось.

Черное небо с алой каймой облаков смотрится, наверно, красиво на картине или тканом ковре. Но когда стоишь под таким небосводом и ослепительная алость – тучки напоминали свежие порезы – подтверждает беспросветность и безграничность черноты, вряд ли захочется такой пейзаж повесить в спальне над кроватью. Страха не было в чистом его виде: с ледяным пóтом и дрожью поджилок. Нет. Не смотря на патологическую чувствительность, Инга не боялась. Она еще во сне поразилась невиданному сочетанию и поняла: это не к добру. Долго потом пыталась избавиться от навязчивого слайда собственного же подсознания. Найти объяснение не удалось, как и выкинут мысли о символичности тоже. Периодически ей приходилось возвращаться к черному небу. Но без страха. Теперь уже как к родному знакомому.

«Роман… Снова он. Зачем? Я давно его разлюбила. Еще до неба. Сразу после… А и правда, после чего?..»

***

В какой-то из вечеров, обычных домашних посиделок перед телевизором, когда он пришел и по обыкновению своему хозяйничал в ее комнате – включил компьютер, проверил все папки с музыкальными и видео файлами, стал переписывать принесенные им диски – она сидела рядом сдержанно и молча. Молчала! Да, точно: сразу после этого молчания стало ясно – любовь к однокласснику Роме угасла. Тщательно переплавилась в привязанность и дружескую нежность. Но как же долго длилась эта метаморфоза! После окончания школы их общение не прекратилось, иногда пересекались: сколько понадобилось сил для превращения юной беззащитности в уверенность взрослости. Так стеклодув рвет свои легкие, чтобы бесформенная раскаленная масса вязкого стекла выдох за выдохом становилась изящным прозрачно-матовым произведением искусства. Если не лопнет.

По ее подсчетам, понадобилось около семи лет, чтоб взглянуть на него смело и спокойно, без дрожи в коленках и сладко тянущей судороги в низу живота. Посмотреть искренно, и не терзаясь призрачными надеждами. Разглядывать его просто так, потому что давно не видела друга (уже терпимо женатого) и, естественно, скучала, а не выискивать скрытые намеки и завуалированные авансы – эти краеугольные камни иллюзий. Теперь можно быть какой угодно. Только не безответно влюбленной.

Инга – сложный человек. Ей подойдет сравнение с Икаром, который сотворил восковые крылья и одержимо летит к солнцу, хоть прекрасно знает, что жар его мечты растопит воск, и он обязательно упадет обожженный. Обнаженная наивность соревнуется в ней с брюзжащим пессимизмом. По ее словам, это реализм.

Упрямству героини, которое иногда обретает очертания упорства, нельзя не позавидовать – любой спор превращается в монолог с подавляющим количеством экспрессивных ремарок. Например, когда один человек поставил молодую женщину перед фактом их скоропостижного расставания, она непрогнозированно легко приняла это к сведению и пошла дальше. В чем же здесь упрямство? А тем более упорство? Что ж, вывернем жилетку наизнанку, выжмем хорошенько и повесим сушиться, а пока есть время, поговорим о светленькой миловидной барышне более предвзято, то бишь детально…

***

Так почему вдруг приснился Ромка?

Не известно de factе, откуда появилась такая убежденность в вещности снов, но после лекций по мировой культуре Инга уверовала в свою потенциальную ведучесть («термин» она сама придумала, вероятно, от глагола «ведать» – то есть знать: авось не случайно Ведами называются четыре главные священные книги древних индийцев, а нарицательно слово употребляется в смысле «высшая мудрость». Хотя у «ведать» присутствует и более прагматичное значение – управлять, заведовать делами). Преподаватель, женщина странная, но магнетически притягивающая внимание, уподобила Ингу себе и перечислила признаки, выдающую в ней ведьму. Длинные волосы, которые не терпят окрашивания и другого насилия над естественностью; родинки в самых интимных местах; зубы, что росли в два ряда – коренные не дожидались выпадения молочных и проклевывались рядом, – плюс профессиональное чутье: все указывало, по мнению провидицы-кандидата исторических наук, на особую харизму примерной студентки.

Каждое утро начиналось до автоматизма одинаково. Главное – выпить кофе! А то мир не дождется, а имидж так и умрет ничтожеством. Инга, как закоренелый гипотоник, всегда пила кофе. Черный. Без сахара. Правда, растворимый. На приготовление натуральной арабики время тратить было негде. Из общежития гуманитарного института Инга перебиралась то в общагу юракадемии, то, по окончании, в малосемейку, и покупать кофеварку или – вообще сказка! – турку было глупым мажорством. Юрист-социолог, вернее социолог сначала, а после уже (с легкой позолоченной руки одного бизнесмена, которому сообразительная свежеиспеченная специалист социологических исследований скорректировала рейтинг народного доверия к выборам в областной совет) юрист, живет сносно. Обучение оплатили сполна, практика закончилась трудоустройством – грех жаловаться. Как никак юриспруденция престижностью тешится. Новоизбранный депутат так проникся благодарностью к Инге Вячеславовне, что, когда узнал о ее несанкционированной беременности, сразу запретил работать в его городе и отправил получать второе высшее в другой областной центр, подальше от своих пенат. В конце концов, статус юриста выгоднее, чем социолога. Правда, в период избирательной кампании карман для учетчиков общественного мнения держат все шире и шире год от года. Но ведь предвыборные гонки не предусматривают ежемесячную зарплату, больничные и отпуск, проходят то регулярно, то импульсивно и не предполагают долгосрочное сотрудничество. Другое дело – служить богине правосудия. Или богу законопослушания. Судиться люди не перестают даже во время поста и выборов. Это более-менее устойчивый доход.

Утренней ипохондрией Инга по обыкновению страдала только до третьего глотка «Monterrey», но сегодня проверенное средство не помогало. Смутное предчувствие чего-то мерзопакостного наслоилось на пятницу – с некоторых пор появилось устойчивое неприятие выходных – и спрогрессировало от сна. Проснулось почти забытое ощущение беспомощности перед чем-то пугающе неизвестным.

Что-то похожее было полтора года назад, когда она лежала на каталке, истекая кровью, пока везли в операционную. Слез не было. Только загрызающая заживо боль и мелькающие лампы под потолком тоннельно-гулкого коридора. Кое-где лампочки горели ярко, большая часть вполнакала; под запыленными плафонами бились мотыльки. Удивительно, сколько б не было фонарей, лампад, люстр, мошкара все засиживает! В чужом городе, в чуждой жизни Инге пришлось заимствовать этот принцип, чтобы выжить. Реабилитация после выкидыша прошла быстро – организм молодой. А вот восстановление душевных связей затянулось.

Не обольщаясь, конечно, ролью матери-одиночки, она ждала ребенка с любовью. Папаша-депутат умерил эмоции, когда его и «форс-мажор» разделял почти семисотный километраж, и согласился выплатить зелененькую сумму за аннулирование отцовства, и, со свойственной дельцам прагматичностью, открыл накопительный счет. Взял моду у государства. Да, репутация требует денег. А на аборт Инга не согласилась. На то были причины гинекологического характера. Тем более, накануне тридцатилетия прерывать первую беременность – расточительность. Если не брать в расчет всю жестокость поступка. Лучше исключить всякую вероятность зарождения, чем брать ответственность за уничтожение.

Пусть бы ребенок родился не от любимого на все времена, а в результате корпоративной интрижки: ничего, цель оправдывает устремленных к ней. Пусть бы только родился. Инга знала как вырастить его без отца. Свой ум ей вложила мать. Говорят, дочки часто повторяют судьбу матерей, а мужей ищут на пап похожих. Практически правда. Только спиться и умереть от паленой водки Инга не хотела. Но и осуждать мать она не смела – слишком много жертв было. Воспитание-образование пошло на пользу дочери и вышло боком матери. Она сломалась, когда девочка поступила таки на бюджет гуманитарного института. Остановка, утрата мотивации… Почти то же самое почувствовала Инга, вернувшись в крохотную комнатушку в малосемейке из больницы, до стерильной пустоты выскобленная. Умереть, как и родить, не получилось.

***

Сейчас, несомненно, стало легче.

Но гадское чувство ненужности снова искорежило нутро со знанием дела.

«Почему именно сегодня приснился Рома? Что это значит? Как помог после… операции, так и все. Исчез с поля зрения дружбы. Ага, дружбы… Может, у него что-то случилось? Раньше ж я чувствовала его настроение даже на расстоянии. Хотя нет, это было давно. Да и трезвонили б уже, если бы я что-то пропустила… Ха, кто звонил бы? Некому! Я ведь уехала, вагончик тронулся. Мне состоятельный любовник на дорожку посидеть на коленках дал, по блату как бы устроил. Все, небось, обзавидовались! Еще бы! Это у нас умеют делать…»

– Кого поминаем с утра? Чего кислее лимона сидишь? – шлепанье босых подошв по затертому линолеуму кухни напоминало чавканье слюнявого беззубого пса.

– Эй, молчание ягнят, просыпайся!

– Я не сплю. Просто задумалась, – Инга замороженным взглядом посмотрела себе в чашку с давно остывшим кофе. – А ты что-то рано…

– Ничего себе рано, десятый час уже. Совсем выпала из реальности, – Роман открыл форточку и закурил. Затрещала зажигалка и грюкнул чайник об плиту.

– Ты мне сегодня приснился. Такой, как раньше.

– Ого! А я думаю, чего ты так стонала проникновенно ночью, ведь я тебя не касался, – небритый шатен подошел к отстранившейся назад Инге и, по-хозяйски присев на край пошатнувшегося стола, ехидно засмеялся. – Ну и что я там делал?

– Был собой…

– Стоп! Только не начинай хоть сейчас. Меня начинает тошнить, когда ты тоном дельфийского жреца, – Роман раздраженно передернул покатыми плечами. – вещаешь о моем растраченном времени, упущенных возможностях, деградирующих мою душу целях. Надоело слушать!

Он встал и сделал шаг к окну, пепел все выше захватывал сигаретное тело. Чайник готовился закипеть.

– Ты застряла в своем прошлом, и меня хочешь сорвать с ручника. Вспомнишь, в каком состоянии я тебя нашел в том клоповнике? Нет? Да, ты права, тебе лучше забыть об этом. Но я причем? Зачем до сих пор ты со мной? Ведь ты жалеешь, что стала моей? Естественно, тогда не из чего было выбирать. В скошенной траве и то больше жизни, чем было в тебе. Я знал, что ты меня любила. Но мы дружили. А потом, после выкидыша ты позвонила только мне, – Роман машинально выключил горелку и усердно раздавливал окурок в пепельнице в форме диванчика на подоконнике. – и я почувствовал ответственность за тебя. Помнишь, что первое ты мне сказала, когда я приехал?

Облокотившись об стену, Инга со скрещенными на груди руками смотрела бывшему однокласснику в обнаженную сутуловатую спину с темным пушком на лопатках. Когда-то ей казалось, что это тело совершенно.

– Помню.

– Повтори, – резко сказал Роман. Он обернулся, и его чуть раскосые глаза сощурились, принимая вызов, который читался во взгляде напротив сидящей женщины. – Повтори, раз память не изменяет. Ну же?

– Не хочу.

– Ну, сколько можно? Скажи мне «Уйди!» И я тебя послушаюсь в этот раз. Тогда я не поверил, пожалел тебя, польстил себе. Хоть ты и позвонила, но рефлекс был условный. Ты знала, что я должен уйти, но дала себя уговорить со мной остаться. – Роман снова закурил. – Но сейчас сценарий меняется. Ты сама знаешь.

– Что я знаю? Что ты никогда не любил меня? Да, знаю. Что если б не мое жалкое положение и не твоя месть изменившей жене, то мы не сидели бы здесь вдвоем? Тоже знаю. Что пора разделить дружбу, секс и самоутверждение? Прекрасно знаю. Но что толку?

Инга вытянула ноги под столом и, прихлебнув из прозрачной чашки холодный кофе, поморщилась. Она понимала, что вот-вот Рома вспылит и хлопнет дверью. Он стал чаще затягиваться и проводить нервно пятерней по коротким загрязнившимся волосам.

– В чем толк? Какой сякой толк? Ты о чем вообще? Инга, хватит бредить. С меня довольно! Если ты не хочешь меня выгнать, то я тебя брошу! Так продолжать обманывать друг друга дальше невозможно! Я устал…

– А я – нет.

– А мне все равно! Ковыляй потихонечку! Проживешь и без меня.

Шершавым локтем Роман больно задел дверной косяк, когда стремительно выходил из кухни. Наверно, кожу содрал…

Как запах пара и бульканье кипятка, была ее улыбка.

***

… Жилетка высохла и совсем не изменила цвет. Теперь упор на завтра, из всех деталей которого, можно собрать и несущую конструкцию судьбы героини. Это одиночество. Знакомый стройматериал? Наверняка, у каждого коттеджик такой имеется. Практичный и монументально-фундаментальный. Но долго жить в нем чревато: начинают мерещится надежные стены надежды, удобная крыша непротекающей веры, подвалы-чердаки ответственности и даже любовь. Любовь на лестнице, любовь в окне, любовь в …

Не тут-то было!

Этот сон Инга почти разгадала. Все же есть в ней ведьминская мудрость! Так просто? Аж сомнения и зависть щекочут…

А надо было лишь проснуться.