Пара шестая
(из цикла «Парное одиночество»)


Н И К Т О

Никто не знал, что он умел летать. Всем казалось, нет более приземленного человека! Устоять на одной ноге ему было трудно, терял равновесие, а чтобы оторвать обе, подпрыгнуть, взлететь, это считалось неподъемным делом для него. Сколько раз ему твердили: «Расслабься…», а он еще напряженнее смотрел вверх (и что он там высматривал?!) да раскидывал тощие руки в направлении полюсов. Они смеялись и жалели. Он соглашался, неуклюже вытирая левый глаз, словно вымывал из него соринку их брезгливости и кривляний. А потом приходила улыбка. Ее никто не ждал, а она появлялась. Как обычно. Но разве им до привычек? Ожиданием балуют неожиданность. Оригинальность желанная и всюду искомая. Чудо!

Она как оскомина. Удивляет чаще не к месту, но зато своеобразное ощущение дает. А он улыбался всегда. Так зачем ждать, если все равно, как не смейся, не жалей, не хами, неизменно станет потно от улыбки? То, что не в силах изменить, глупо ждать. Выбора нет – жди, не жди.

Он свои крылья хранил в теплом пледе в белую клетку. Нежные и трепетные боялись сквозняков, и со временем белая клетка потускнела под мутным, но проглядываемым целлофаном. Некоторое время продолжение его рук аккуратно висели в платяном шкафу в углу мрачноватой прихожей. Хоть они и были довольно объемные, и пышные перья легко могли примяться, тремпель с белоснежной ношей вальяжно разместился за дверцами с морщинисто треснувшим зеркалом. Затертый пиджачок и ветром продутый до дыр плащ конкуренцию не составили. Да, крыльям там было хорошо. Сухо и незаметно. Нет соблазна искать то, что очень просто найти. Хозяину тоже нравилось место хранения его свободы: удобно – протянул одну руку и вот уже достал до небес, надел доспехи ангела (какого ангела неважно, ведь и в раю, и в преисподней небо придумано для полетов), а другой – открыл дверь, выходящую (почему у нас, если дверь, то обязательно входная? А где же выход?!) за пределы каждодневного мирка, в загаженный подъезд общественного пользования. Ни лифт, ни лестница уже не нужны; разряд по прыжкам в длину доказывать не надо, перепрыгивая заплеванные ступеньки, а клаустрофобия обживет какое-нибудь другое помещение вместо пассажирского грузоподъемника в стандартной девятиэтажке. Да, кстати, он жил на девятом подкрышном этаже. Жил так тихо, что соседи и не озадачивались, как его зовут.

Две руки действовали согласованно: взяла крылья – расчистила дорогу. Взлетать с крыши ему не нравилось. Там слишком распущенно, да и ветер постоянно сбивает уязвимые перья в комья, вытрепывает беззащитные пушинки, и играет ими, насмешливо подбрасывая и тут же злорадно прижимая к грязному полу. (Хм, а у кого-то это потолок.) А для ровного полета необходима шелковистая непорочная гладкость. Поэтому он предпочитал окно. Из него удобней падать, распластав крыло левое и выталкивая, застрявшее в проеме туловище, правым. Здесь спешка губительна. Один неверный взмах, неточный толчок и равновесие нарушится, оконная рама выпятит свою губу и выплюнет его, еще не набравшего высоту и кислород в легкие. В правое крыло, крыло-помощник, вонзятся осколки, ведь оно пришпилилось к острым краям пробитого стекла, а левое напрасно будет бить по разряженному воздуху – ни облачка рядом, ни антенны, хотя бы, поблизости. Никакой опоры или приюта. Оно удрученно повиснет, прижмется к холодной шероховатой стене панельного дома и вберет в себя всю пыль стройматериалов. Потемнеет, закашлатится, задрожит. А капли крови из распятого крыла зальют подоконник: станет скользко и липко одновременно – он как бы соскальзывал неумолимо вниз, однако намертво приклеился к поверхности.

…Он их отмыл, расчесал, раны утихомирил бальзамом «Спасатель» и, боясь испачкать плед, завернул усохшее тельце крыльев в газетные обрывки, зашмыгнул на горле петлю черного пакета для мусора с ароматом, и завалил свою волю старыми лохмотьями в наскрипывающим реквием диване. Закрыл бельевую нишу и сел на продавленный, а местами пузырчатый, поролон. Устал.

Никто не знал, что он умел летать. И сам он забыл об этом. Словно не его крылья поточили личинки прожорливой моли. Как-будто не ему снились сны о человеке-птице, еженощно бросающегося на клыки стеклянного монстра с перекошенной квадратной пастью. Он тихо лежал на диване-гробнице и пересчитывал волосинки на руках – будь они перышками, он смог бы уснуть. А так, он только умер.

...

НЕПРОТИВЛЕНИЕ

«Она ушла по-английски. Оставила все.

Без поцелуя французского.

Он принял ее за Кармен…

Измена же превратила ее в холодную немку.

Германию она встретила в сером плаще,

без сумочки и косметики.

Темза плыла равнодушно

и совсем не походила на пожалевшую

ее когда-то Сену. Теперь никто

не спас бы. Но сейчас умирать бесполезно.

Сейчас всё умирает. Ее тело не заметят среди

миллиона отживших лето листьев.

А на душу, обнаженную ничтожность,

и цветок не положат.

Она же не голый король…»

(Из закончившейся тетради)

Холодно… Осень…скоро.

[25 августа]

Хочу заразиться СПИДом. Или хотя бы ВИЧ – для затравки. Чтобы писать книгу об этом, я должна испробовать ЭТО. На себе. Лично. От истока до конца.

Я не самоубийца и не сумасшедшая. (Но почему же тогда оправдываюсь?) Просто хочется говорить правду. Кричать о ней. Меня часто обвиняли в мечтательной экзальтированности и романтических бреднях. А мою прозу критиковали за излишний идеализм и оторванность от реальности (наверняка завидовали моей способности замечать чудесное в обыденном! Заплесневелые циники! Что для них вера? Детская сказка). Теперь же хватит сказочек!

[5 сентября]

Дикая мысль! Но правильная. Верная.

Кто я без нее? Мне себя жалко. Другие же презирают. Не уверена, что хуже: жевать свои сопли или быть оплеванной, но личностью? Неважно. Если я это сделаю – зауважаю собственное мыкание по свету. Остальные будут бояться. А страх синоним к слову «уважение». Хотя все намного проще. Надоело, осточертело одиночество. Обычное, банальное, больное одиночество в толпе. Исчезнет толпа – стану свободной. Это лекарство.

[8 сентября]

А ведь страшно…

Чушь! Чего пугаться? Ну, умрешь слегка пораньше, ну, помучаешься чуть больше, чем могла бы, и что? Все когда-то куда-то уходят или улетают, а, возможно, проваливаются. Правда, сейчас время «молодежное» – юнцы в шеренги выстраиваются, маршируя к Петровым вратам. Двадцать пять, восемнадцать, шестнадцать, четырнадцать…Мои 35-ть уже старость. Антиквариат нынче не в цене. Никто за мной щедрее двух слезинок (как и положено за покойником: первая – упокой новопреставленного, вторая – дай здоровьечка творящему сию молитву во веки веков. Аминь.) не уронит. Так зачем переживать?

Мучения то же самое. В муках рождаемся (хотя львиную долю боли испытывают, конечно, роженицы – их эгоизм окупается сполна), страдаем – существуя, смерть, главный джек-пот всей канители, получаем в агонии. Тут нет ничего нового. Кто бы сомневался! Тем более для меня. Я устала. Я хочу руководить движением и отвечать за неточности в расчетах. Эти промахи будут по моей воле, лишь по моей! Я иду на риск СОЗНАТЕЛЬНО. Мне нравится решать без суфлера. Самостоятельно. Самозабвенно. Делаю выбор!

[11 сентября]

Делаю выбор???

[12 сентября]

Да… Да. Да!!!

Решение приняла. Отсчет пошел. (Почему-то рука дрожит… А, ладно. Заморочка матушки-природы – инстинкт самосохранения паникует. Слабак!) Я теперь другая. Вижу цель. Как собака, унюхавшая дичь, в стойке, так и я нашла смысл своей «охоты», чую трофей.

Все поймут, что обознались, принимая меня за безвольного, мелочного, метушливого человечка. Я докажу (себе и им!) на что способна. Моя книга – ключевое доказательство силы духа!

Ужасающая. Шокирующая. Восхищающая.

СПИДоМания

!!! Великолепное название для романа! Или повести. Рассказа. Смотря по времени, на что хватит.

Но я опять много мечтаю. Еще замысел не вылупился, а воображение бушует. Я слишком увлеклась. Наверное, те в чем-то правы: есть во мне какая-то сумасбродность, ребячливость. Надо отдохнуть. Может, приснится бессмертное произведение, и я стану великой. Тогда не придется…Спать.

[16 сентября]

Итак, с чего начать? Не с кем даже посоветоваться… Хотя к черту их советы! Вечно одно и то же: «Как можно быть такой дурой?!» К себе пригляделись бы! Нет… нужно что-нибудь делать! Я на взводе. Ни о чем ином думать не в силах. Сны видятся странные. Этой ночью блуждала в стеклянном кубе, просторном, но одновременно давящем, прессующем меня. Ощущение удушья было поразительным, правдоподобным. Кажется, я реально задыхалась – проснулась в поту, на языке суховатый привкус железной стружки. Кажется, это симптом какой-то болезни…

Помню, пыталась разбить кулаками прозрачную (или призрачную?) препону, пробовала кричать, но и колебаний прелого воздуха не почувствовала. Онемелость сплошная. Серая тишь. Потом рядом с моей стекляшкой хлынул поток людей, очень похожий на грязевой, муторно селевый. Однородной темно-гнилой маслянистой массой он размеренно катил, омывая и жирно заляпывая наружные стороны короба. Смрад шел отовсюду. Я захлебывалась тошнотворной продажной предательской вонью, сжималась, сжижалась…И вдруг перетекла в отвратительную лужу черно-рыжей крови. Тьфу! Гадость!

К чему это? Тифозный бред. Или предчувствие? Но чего, я же не больна? Пока… Надо заразиться. Но как?!

[19 сентября]

Сколько всего написано про ЭТО! Как пособия для «начинающих» камикадзе. Особенно трогательны подробные инструкции, агитирующие тинейджеров-смертников соблюдать правила личной гигиены. Итак, посмотрим. Значит, так: до сих пор известны четыре способа заражения вирусом.

Первый. Общеупотребляемый, иногда, если повезет, не лишенный кайфовости – половой акт. Как говорится, любишь – губишь. То, что надо. Выгодное с терпимым. Но вот проблемка – «клиент» табличку с диагнозом на себе не носит, а в лицо у всех не спросишь. Можно, при желании, обойтись и без щепетильного кастинга – возлежать с каждым уличным, дворовым и подвальным… но здоровье не осилит и мораль не позволит. Не готова я снова вытерпеть подобное, хоть и по доброй воле. Скоро полгода сгинет, как я всё живу в той канаве. Понимаю, что по-идиотски, а ради такого дела пересилить комплексы – необходимый подвиг (други мои всегда отмечали, что карму свою я испортила настолько, насколько позволяла рассеянность старой девы, и то «приключение» я, вероятнее всего, для разнообразия быта придумала и поставила сама, даже синяки нарисовала! Да и могли ли они допустить иное? Кто позарится на такую шизофреничку!), однако жуть оказалась целеустремленней меня. Насильник тогда не побрезговал – психопаты не разбираются в женской красоте, я же после не нашла причин пойти в милицию и запечатала сургучом неприкосновенности и тело, и дом, и слезы. Стыд и страх перед насмешками и злорадными утешениями удержали от голосящих жалоб. Слава Богу! Хотя он по-прежнему предоставлен своему извращенскому року и слепому, от чего и неспешному, правосудию сверху. Подонок. Увы! А был бы поистине идеальный вариант. Жаль.

Второй способ – наркотики – так же не по мне. Писать жизненную книжку наколотой до чертиков я не сумею. (Жанр фэнтези и без меня процветает.) Да и где гарантия, что сразу подцеплю нужную заразу, избежав прокаженных трудностей венерического происхождения? Прокол за проколом. Прямо татуировка невезения! Но не исчерпан весь набор…

«Возможна передача ВИЧ в утробе матери и с молоком…» Ха-ха! По-моему, я уже вышла из эмбриональной и младенческой стадий развития – поздно сворачиваться калачиком и пальчик смоктать. (Правда, мне частенько грозили засунуть в рот пустышку и отправить к такой-то няне – мой истеричный гений многим гонит желчь. Зато теперь!..)

Ну и вот? Совсем не из чего выбрать! Даже здесь никакой демократии.

Что делать? Остается лишь прозаичное инфицирование. Донорство – благородный поступок. А все равно противненько. Не люблю вид и запах кровушки. Тошнит. Эх, почему я не Дракула, почему не кусаюсь? Было б проще и приятнее, наверно. К черту всё!

Думай, думай, думай…

[25 сентября]

Есть план! Легкий и безболезненный (не считая внутривенного укола). Мои действия: иду в больницу и анонимно сдаю кровь на анализ «ВИЧ» (оправдательная, вполне типичная ширма); пока из меня будут выцеживать кровавую юшку, я внимательно разглядываю медпринадлежности (особенно пробирки) и нахожу склянку с характерной меткой (не забыть узнать у знакомого доктора как она должна выглядеть!). Далее по обстоятельствам: или незаметно краду мензурку, или «случайно-нечаянно» разбиваю ее там, при этом обязательно поранив палец и смачно окунув порез в ядовитую кровь. Процент успеха операции почти максимальный. Только бы всё сработало. Стоп! Возьми под уздцы, шальная фантазерка! А если протестированные пробы хранятся где-то в другом помещении, например, в лаборатории, но не в пункте приема? Я же ни разу не была в этом заведении. Откуда мне наперед знать их порядки и уровень безопасности? Гонор здесь не советчик. Вначале нужно пойти осмотреться, спокойно все разузнать. Прикрытие удачное, не вызовет подозрений. Когда достоверно будет известно местонахождение злополучной реторты, придумаю стратегию, как пробраться туда и, разумнее всего, невредимую, умыкнуть ее. На нейтральной территории легче подсадить себе в плазму отраву – не помешают процедуре. На просторе и руки смелее.

Получу свой результат – и действовать! Формальность, конечно, и глупость столько медлить, но все-таки хочется ощутить синдром ожидания «приговора» на себе. Для накопления материала. Я не из группы риска и переживания мои чисто интуитивны и надуманы воображением творца, поглощенного лелеемым образом. Я была б рада положительному ответу! Хм, назойливость волнения меня, однако, удивляет. Похоже, от цепкой тревожности полностью не избавиться. Да так и лучше. Оживляет ландшафт души и колышет занавес скуки. Пускай! Поживем – увидим. Завтра. Зачем тянуть? Начнем! Завтра. Назад часы не спешат, а лишь туда – в завтра. Нет. Тик-так. Без секунды полночь. Тик-так. Сегодня!

Тик-тук, тук-тик…

[29 сентября]

Не думала, что так тяжело ждать. Два дня еще маятою мучаться.

Не понравилось мне в нашей богадельне. Среднестатистическая поликлиника, с облезшими стенами и с лестницей, сотворенной специально для пациентов, рвущихся попасть в травматологию, меня почему-то не вдохновила. Вечно стационарная «аромотерапия» (хлорка, моча и махровая пыль – три равноценных пахучих ноты в одном треснувшем от перегрева бетонном шейкере!) не довольствуется побитым ею же носом да отбитым обонянием и устраивает, ненасытная, такую резню в желудке, что… я решила в будущем хворать дома. Тем более что замкнутые грубоватые в своем профессиональном равнодушии лица врачей, встревоженные, усталые, закрытые глаза больных навевают тоску, тоску пессимизма. Медицинский же халат, соответствуя заданной системе реминисценций, упорно ассоциируется с белым саваном, как у индийцев, и тапочками в цвет (в комплекте – скидка за упаковку).

…Крови взяли десять кубиков. Она густая и вязкая от чего-то. Вульгарная бордовая жижа. Даже сон припомнился. А, ну её!

В очереди стояла под номером 2. Мое любимое арифметическое число. Я всегда была второй в общем зачете жизни, где медаль достается чемпиону. Серебро не присуждается! Да и кто его оценит? Лавры и литавры сыпят и звучат для других, а с меня амбиций претендента достаточно. Но теперь Я стану тем первым и, уверена, единственным человеком, который добровольно пожертвовал своим существованием (пусть и блеклым чуть-чуть) ради правды в искусстве! Я обдуманно бросила все достижения (вспомнить бы хоть одно…), беды, мечты под копыта истины. (Подкова приносит счастье.) Брошу через двое суток.

Это будет грандиозно! Ужасно. Я войду в историю! Историю болезни. Таких, как я, больше нет и не будет! Ведь детей-то не имею.

Кстати, о наследниках. А в чью пользу готовить завещание? Богатство, конечно, не скрываю ни в сундуках, ни в банках (даже литровая великоватенька), но двухкомнатная келья в центре миниполиса, солидная интеллигентская библиотека, компьютер с выходом в Интернет и кошка сиамской породы мимо воли привлекут чей-нибудь хозяйский взор. Но кого признать достойными моей последней воли?

Государство обойдется. При жизни – обкрадывает, не обнищает. Родичи чересчур далекие (во всех смыслах – девятое колено) обесценят дар (рифма «удар») судьбы. Деревня! К тому же они против взяток со стороны буржуазного стройукрпрома. Дальше. Да там вроде пусто. Мужа не нажила. А любовника прогнала. Внешность была – точная копия Микки Рурка, а на поверку, вышла паршивая ксерокопия: вместо 9 с половиной недель еле-еле выдержал 9 с четвертью минут. В 20 лет обычно разочаровываешься в жалких репродукциях, и потом не замечаешь настоящие шедевры, принимая их за умелые подделки. Сейчас же я ортодоксальным пуританизмом увлекаюсь. Память – страж моей добродетели и, как производная, синечулочности.

Друзьям отписать материальные блага? А где оные? Приклеивают голливудскую улыбку (и наплевать, что это вопиющий плагиат, между прочим, явно отторгающийся по причине генетической несовместимости) и приходят, сладенькие мои, когда им что-то срочно требуется. Или в долг взять (попозже эта сумма именуется «демисезонный подарок ко дню рождения»), или жилетку мне намочить. Заключая договор дружбы, я вовремя не вычитала в нем пунктов об одностороннем сотрудничестве и о бесконечных кредитных вливаниях без обязательств по выплате хотя бы процентной ставки. Вероятно, они были дописаны после ратификации резолюции о взаимопомощи бесцветными побочными чернилами. Единственное, что им достанется – это моя книга с траурной ленточкой в качестве автографа. Вот будут гадать – от кого! Они уже, наверняка, забыли и как имя мое пишется…

О! Знаю. Крысе завещаю имущество. Чем я хуже западной миллионерши? Не в деньгах счастье, а когда о них голова не болит и все остальное тоже. Однако я опасаюсь, что лишь в цивилизованных странах Европы и американских штатах соблюдаются права населения: будь то человек или животное. Причем их в тех краях не смешивают и поощряют индивидуально, а не за счет рогатого скота, как у нас. Так что не буду рисковать своей мур-мяу-kiss. Лучше передам-ка я жилплощадь со всеми потрохами реабилитационному центру больных СПИДом. А? Здорово! Какая ж я молодец! Теперь точно прославлюсь и как самоотверженный (Наконец-то, подобрала столь емкое и подходящее слово – сама себя отвергаю! Каково!) писатель, искатель власяницы бытия, и как спонсор, меценат, филантроп, благодетель. А что еще надо! (бесталанной одинокой…и все-таки дуре?)

[30 сентября]

За что!? О Господи! Когда? Как? Почему я? Невозможно! Это ошибка: никакого СПИДа у меня нет. Да. Нет. Нету! Анализы всё врут… Точно. Нет-нет, да и откуда ему взяться? Не колюсь, кровь впервые сдавала и к пробирке той треклятой не притрагивалась. А с мужиком больше полугода вообще ни-ни…О Боже! Они сказали, что инкубационный период ВИЧ – три месяца (каких-то девяносто гиблых дней!), а у меня он созревает целых шесть… Мамочка родная, что же это?! Сроки совпадают. Извращенец тогда не предохранялся – сволочь! Маньяк! Убила б собственными руками! Убийца! – и мог заразить меня.

[1 октября]

Это несправедливо. Это сновидение. Кошмар. Нет, я сейчас… Умру? Я? Без подвига, без книги? Без славы? В необитаемой громыхающей тишине? В судорогах? Я НЕ ХОЧУ!!! Не ЭТОГО я хотела! Не так! Господи, прости и спаси…

[2 октября]

Врачи правы: я – умирающая. Бессмысленность всего моего теперешнего состояния клубится везде, где я пока смею находиться, и яростно чадит ладаном. Желала сама кадить. Да вот Боженька помог. Опередил. Противно.

[6 октября]

Я боюсь. Себя. Я ненавижу себя! Стремление жить режет вены. На гранатовый сок у меня аллергия, а его заставляют пить. Мокреющие пятна появились от него. Хотя может и от чего-то другого… Я невыносима. Он непобедим.

[19 октября]

Книга… Какого черта! Описывать как я буду методично покрываться язвами, сходить с точки отсчета трезвых мыслей и мочиться под свое же трухлявое туловище? Ересь! Никто не станет это читать. Этого дерьма на каждом углу нескончаемый тираж. Всё. Зря. Отныне ни строки. Надолго ли? Жить…

[27 октября]

Её аляповатость и небрежная раскованность в сочетании с моею нестерпимой завершенностью смотрятся заматерело. Безысходность. Боль. Я седею и трясусь как загрызенный пудинг. СПИД зазнаётся. Мания, заикаясь, сдаётся.

[25 ноября]

***

Эта запись последняя в дневнике молодой женщины выпавшей из окна 10-го этажа в ночь с 28 на 29 ноября. Обстоятельства несчастного случая выясняются. Возможно, была попытка суицида. Просим всех, кто знал погибшую, обратится в нашу редакцию или в ближайшее отделение милиции для выяснения ее личности и подтверждения прав наследования. Оригинал дневника в случае невостребованности родными и близкими автора будет передан в музей катастроф.

Редакция газеты «SпиD-IнфорM»

3 декабря 2004 года.

__________

… «SпиD-IнфорM», 10 декабря.

По следам написанного. Цитата из письма читательницы, откликнувшейся на наше объявление и материал «НЕПРОТИВЛЕНИЕ (дневниковый голос)» (№30(205) от 3 декабря 2004 года):

«Лара была моей подругой. Она наивно жаждала любви и ласки, но так, чтобы любовь не исправляла ее, а ласка не порабощала. Лариса была напичкана наигранными крайностями и, считая их своими главными достоинствами, не намеривалась даже слегка сгладить остроту и ершистость натуры. Она называла это витиеватой эксцентричностью, непременно свойственной творческой душе, а окружающие нарекали – кричащими недостатками, особенно гордыней и эгоизмом. Никто ее не понимал. Однако требовали ответного визави. Я тоже. Хамы. Не доглядели. Раскаянье теперь – не искупление, но вечная пытка без вины виновных, живых перед мертвыми.

…Квартира, как и намечала Лариса, отойдет Центру реабилитации. Лишь компьютер и кошку возьму себе. Я давненько мечтала о компьютере! Да еще с Интернет! В работе пригодится. Надеюсь, Ларочка, земля ей пухом, не обиделась бы. Как никак, я лучшая подружка. О Крысе я также хорошенько позабочусь, она же породистая, с родословной, скоро начнет приносить и котят дорогих, роскошных. Всё в память о Ларисочке. Вот отнесу ее записочки в издательство – вдруг их когда-нибудь напечатают! Тогда признание найдет тебя, хоть и на том свете, бедная Лаура. А меня, уверена, отблагодарят по достоинству…

Все-таки она была до смерти талантлива.

С признательностью,

М. Ф.»