Выставка



Художник Скобин не спал всю ночь. То и дело он вставал, включал свет и смотрел на часы. Но время шло медленно. До утра оставалось еще несколько часов. И эти несколько часов казались Скобину вечностью. Он выпил снотворного, лег, укутался с головой в одеяло – но ничего не помогало. Волнение не давало заснуть и продолжало мучить. А между тем, поспать, хотя бы два часа, ему бы не помешало. Слишком ответственный день был впереди. Если сказать точнее судьбоносный. У Скобина была первая выставка в жизни. Ради нее он продал свою квартиру в Подмосковье, нанял агентов для работы с прессой и именитыми гостями, и арендовал помещение в центре столицы. Все обещало удачу. Впрочем, Скобину можно было сильно не тратится на внешний лоск. Его работы были и так весьма примечательны, пусть и традиционны. Обычно он изображал природу, птичек, животных, влюбленных парочек, ангелочков в небесах. Все это было оправдано романтической натурой самого художника. Николаша( как обычно называли Скобина) был человеком слишком мягким, впечатлительным, неуверенным, но зато искренним и добрым. Однако нередко с последними качествами даже в изысканном мире искусства можно пропасть. Тем более, само искусство все чаще становится неискренним и делается, скорее напоказ, чем от души.
Скобину стукнуло 28, он был пессимистом. Если коротко, то в 20 лет он женился, потом как это часто бывает запил, чуть позже, сбегая от супруги, уехал в Германию, при чем совершенно не зная языка, там он бомжевал, пока мать не выслала 500 долларов на билет обратно. Так, Николаша оказался опять в родной Москве. Но уже вместо жены и домашнего очага, была клиника, медсестра и ворчливая мама. Далее – восстановление здоровья в Крыму, опять кутеж, опять клиника, опять Крым, но уже с Мамой и только потом, наконец озарение. В общем, к 28 годам Николаша так и не вырос, был легкомыслен и не приспособлен к жизни. Казалось, природа обидела его всем, чем только можно. Скобин ничего не умел и ничего не имел, кроме недвижимости. За несколько лет он поменял десятки самых разных мест работы, но так и не нашел себя. Конечно формулировка «не нашел себя» скорее благородное оправдание его постоянной лени и нежелания. Но вот, во время очередного запоя, а случилось это в 25 лет, в Скобине открылся талант. Он взял простой карандаш и начал писать сначала портреты собутыльников, потом, когда понял, что это у него получается весьма и весьма, взялся за кисть и принялся изображать знаменитые лица. И все у Скобина выходило живо, правдиво, эстетично. В общем, глаз не раздражало. Некоторые даже восторгались картинами Николаши, некоторые же плевались и говорили «банальность». Между тем и те и те были правы. О вкусах не спорят.
Но, вот чего действительно не хватало Скобину – это славы, а точнее сказать хорошей рекламы. Предстоящая выставка должна была как раз это исправить. Мать Николаши, конечно, безумно любила сына. Но, как известно, частенько именно самые близкие люди больше всего раздражают своим желанием «помочь». Так и здесь. Мать Николаши была против культмероприятия. Она вообще придерживалась мнения, что «малевать на бумаге» - занятие во – первых не мужское, во – вторых довольно легкомысленное. Но все же, квартира была не на ее имя…Выставка состоялась.
Как уже было сказано раннее, она должна была стать отправной точкой. После нее Николашу Скобина просто обязаны были признать как художника и открыть двери во все престижные культурные сообщества столицы. Между тем в кулуарах давно прошел слух о предстоящем событии. Хотя, о самом Скобине никто не знал. Интерес публики был ограничен фуршетом. Уверяли, что он будет шикарным. Ради такого случая, почему бы собственно и не пойти.
Творчество Скобина никого в общем - то не интересовало. Правда критиков и прессу все же уговорили прийти, пообещав за это материальное вознаграждение и упоминание в газетах. Но, конечно для именитых гостей это не приманка. Если на выставку и шли, то скорее ради халявного фуршета, ну и, может быть, из – за банального человеческого интереса.
Впрочем, сам – то Скобин был человеком другого склада характера. Он свято верил, что о нем уже давно ходят слухи в столице, как о гениальном художнике, что все ждут- не дождутся когда же дарование откроет миру свои шедевры.
И вот, этот день пришел. В холе музея современного искусства собрались какие- то люди. Все они были не знакомы Скобину, но знакомы его пресс- атташе. Сам Николаша с каждым здоровался и каждому широко улыбался. Ведь гости почтенные, откуда знать: журналист перед тобой, критик или обычный обыватель.
- Прелесть, Николя, прелесть. Ваши работы просто прелесть,- говорил почтенный господин в возрасте. Это был художник – авангардист Мишель . В Народе Мишка Завзятый. Через пять минут он уже стоял рядом с журналюгой Дуровым и говорил совсем обратное…
- Честно говоря, вы знаете, художнику все – таки нужно образование Насколько я знаю, этот элемент называет себя гением и сознательно нигде не учится….так вот поверьте это только позорит наше высокое искусство. Все эти работы – ужасная банальщина, поверхность, пыль….Простите, меня кажется на брудершафт зовут….А, да что это я, пойдемте с нами почтенный. За рюмочкой так сказать раскрепостимся, найдем общие слова. Пойдем – пойдем. ……Митька, Митька! Апорте( принеси в переводе с фр.яз) сюда шампусика, да вина вон того…..,- крикнул Мишель молоденькому мальчику в черном модном костюме. Через полчаса, вся компания, впрочем, как и вообще все в этом зале были одурманены вином, шампанским и другими напитками, что с одной стороны привнесло свою добрую ноту, с другой стороны отвлекло от самой сути сего культурного собрания. Впрочем, тут разницы нет «культурная публика», некультурная. На халяву пьют все и много.
- Ну, вот как я и предполагала. Собрал забулдыг. Вон смотри, кому тут нужны твои картины, бездарь! Жрут, пьют, галдят…..Ну и публика. Интеллигенция! Да бабу Симу вон пригласи и то культурней будет.
- Что вы несете, маман. Бабу Симу! Да ваша баба Сима ни черта в искусстве не смыслит. Да и пьет как сапожник. А вечер, вечер, помните! Своими неприличными частушками все приятное дуновение испортила.
- Ой, тьфу ты. Дуновение ему. Я тебе сейчас в ухо дуновение, дурачье, сделаю так, что потом спать не сможешь. Халтурщик, прожигатель жизни. Все тебе свободу подавай. Ты послушай себя, послушай. Где ты понабрался всей этой ученой мерзости. Лечить тебя надо. Если бы не я, давно бы ты уже где – нибудь под забором со своим дранным искусством прозяб. Последние деньги растратил, понаприглашал вот этих. Смотри, как жрут, смотри! Напились как черти, завтра никто и не вспомнит про твою выставку.
- Ох, маман. Был бы я с темпераментом, давно бы изолировал свое общество от вас. Радуйтесь, что у вас такой сын.
- Без характера ты, Колька. Отец ремня жалел, вот ты и вырос ни рыба ни мясо. Теперь вот надо подумать, кому скажи – засмеют, квартиру продал и по выставкам таскаемся.
- Я вам зато вон какую шляпу оттяпал. Вы отродясь таких не носили. Я – гений. Вам не понять. И вообще, я пошел. Хватит с меня ваших претензий. Скоро я разбогатею, обрету славу и признание и тогда посмотрим, как вы запоете.
Николя отошел, расстроенный и подавленный. Где – то в глубине души он понимал, что слова мамы отчасти могут быть правдой. И действительно, что будет, если вся эта почтенная публика поест, попьет, а потом возьмет и выставку словно проигнорирует. Словно и не было ее, и художника такого Скобина нет на свете. Обидно.
Но, тревожные мысли быстро сменились более оптимистичными. К Скобину подошел пьяненький журналист с узенькими глазками. Художником все же кто- то заинтересовался.
- Здравствуйте, я из газеты. Владимир Чуровой меня зовут. Давайте пожму вашу руку. Мне за честь,- все это было произнесено как то шаблонно и нехотя. Тем не менее, доброе слово даже кошке приятно. Скобин растаял.
- Пожимайте, пожимайте. А мне, знаете ли только моя мама говорила, что я бездарность и никому не нужен. А тут вот, хи- хи, даже на минуту в одиночестве не постоишь, все к тебя подходят, жмут руку, комплименты дарят. Не вечер, а благодать.
- Так, есть, голубчик, за что вам руку жать. Такие картины, такие картины. Авангард!!! Какой авангард!!!! Даю голову на отсечение, - тут пьянь икнула,- что даже сам, как его…… Мишель вам позавидовал.
- Но, дорогой мой,- робко и в замешательстве стал отвечать Скобин, - это не авангард, это живопись, романтика, так сказать. У меня тут все плавно, эстетично, нежно. Еже ли вы меня спросите, к какому жанру это все, так сказать, можно….
Журналист перебил.
- Выпьем!
Они выпили, потом еще выпили, потом снова выпили. И так бутылки две. После чего сели на пол, под картины с третьей бутылкой и там продолжили так называемое интервью.
Между тем все в этом зале перемешалось. Мать Скобина ушла подальше от позора, предвидя неудачу, критики наскоро сметали все, что видели на столах, перемешивая сладкое с соленым, журналисты прятали по пиджакам бутылки, ну а случайные зрители, не понимая, что вообще происходит в этом пьяном угаре пошли прочь.
А в углу зала за круглым столиком сидели 5 журналистов и веселились. Объектом их издевательств был конечно Скобин и его картины. И хотя, в принципе они всем понравились и всем показались достойными…но из этого ведь статью не сделаешь. Нужен скандал. Решили объявить в газетах, что ничего оригинального в этой выставке нет, работы неинтересны, банальны, нет в них ничего оригинального и авторского и вообще, если хорошо посмотреть, то можно заметить, что это все сплошные копии. Позже кто – то из журналистов «забавы ради» предложил сказать в статье и о фуршете. Мол, Скобин, зная, что бездарность решил всех уважить столом. Потом еще припомнили, что он полжизни провел в клиниках. С чего – то решили, что клиники эти не только наркологические, но и психиатрические. В общем, по всему выходило, что признание Скобину, как не крути не светило.
На следующий день Николы проснулся в плохом настроении. Болела голова. Он собрался в магазин, за минералкой. Но не судьба. Вчера кто – то из «культурных» свистнул кошелек. На кухне что- то жарила мама, при этом напевая старые мотивы про «красных» и « белых». Это тоже не обрадовало Скобина.
- Мам, займи, 100 рублей. Кошелек вот потерялся. Финансов совсем нет!
- Потерялся кошелек у него. Не может он сам потеряться. Пригласил вчера всяких шельмоватых, вот тебе и общество. Последние деньги свистнули. Иди, отлеживайся. Будет готово- позову, - мать строго посмотрела на сына, так как делала это еще лет 20 назад. Когда тот прогуливал школу.
- Са метегаль( мне все равно по фр.),- гордо сказал Николы и весь помятый отправился дальше спать.

Прошла неделя. Все это время Скобин каждый день скупал все газеты и жадно искал про себя статьи, интервью или хотя бы заметки, что вот мол, состоялось…. Но тщетно. Ничего не было. Обида поглотила художника. Отчаяние было близко.
Но....во вторник, рано утром позвонила мама. Коротко и строго она настоятельно сообщила.
- Купи «правду» и «культуру», поглядишь на свою рожу…..
Все внутри Скобина ожило, жизнь показалась красочной, хотелось снова писать, творить, делать выставки, раздавать интервью, делиться мыслями, советами. Представилось ему, как он уже знаменитый и богатый, сидит на берегу моря, позади его дом, и пишет, пишет, пишет. А рядом его почитатели. Они раскрыли рты и смотря. И им не нужно больше ничего. Достаточно просто видеть легенду искусства.
Николя, надевает куртку и бежит сломы голову на улицу. В первом попавшимся киоске он покупает желанные издания и не отходя, что называется, от кассы разворачивает их и ищет, ищет, ищет.
И где- то на предпоследней странице мелькнула его фотография. При чем фотография далеко не самая удачная. Видимо ее сделали уже в конце выставки, когда Скобин был не в себе от выпитого. Глаза на фото были заплывшими, рубашка выпачкана в аджике, а на верху красовалась чья – то рука с насмешливыми рожками. В общем, дурак – дураком. Ниже подпись « искусство низов». Далее короткая заметка.
« Такого – то числа, в такое – то время, в таком – то месте прошла первая и, вероятно последняя выставка начинающего художника Николая Скобина. Полжизни он провел в психиатрических и наркологических клиниках. Критики говорят, что очевидно это и оказало решающее влияние на его так называемое творчество. Он хотел авангард, но авангарда не получилось. Он хотел признания, но признания тоже не получилось. И даже фуршет, на который по разным меркам было потрачено около 20000 рублей не помог Скобину спастись от позора. Банальщина, которой пропитаны все картины «творца» говорила сама за себя, забирая у любителей авангарда право поразмыслись над сутью работ. Сама выставка, как многие и предполагали, закончилась большой попойкой. Друзья Скобина дебоширили до утра, пока некто из представителей культурной элиты не пригрозил вызвать милицию…….»
Второй статьи Скобин читать не стал. Он стоял у киоска и соображал, не приснилось ли ему все это…
Но нет, не приснилось.
Скобин пришел домой, достал из загашника 4 бутылки водки, выпил все до капли и стал рвать свои картины. Все, что он так долго и с такой любовью писал кануло в лету, не осталось ничего.
В истерике он заснул, проснулся только на следующий день, под оплеуху мамы.
- Вставай, ирод, вставай! Дожили. Говорила тебе, шельма, говорила!!! Все тебе развлекаться. Вставай, иди умойся хоть…….
Николя послушно встал, лицо его было обезображено опухлостями от количества выстраданного и выпитого, брюки порваны, а рубашка почему - то опять выпачкана в кетчупе( у Николы просто было нечем больше закусить).
Мать глядело на него толи с жалостью и любовью, толи с ненавистью и скупая слеза стекала по ее щеке. Было видно, что плакать ей неприятно и стыдно. Но сдержаться она не могла.
Через месяц жизнь Скобина потекла в таком же режиме, в каком раньше: запой, клиника, снова запой, опять запой, потом Крым.
А журналисты, критики и художники, имеющие имя, все так же кутили дальше, посещая выставку за выставкой. И везде их принимали с улыбкой, везде им льстили и дарили одни лишь комплименты.
Хорошо иметь право слова!
Ольга Роева