71
Моё мальчишечье воображение было обескуражено тем, что кое-кто из военнопленных, размещённых в шталаге 8 А после эпидемии, называл батьку шакалом, у которого вся жизнь чуть больше десяти лет, высота всего полметра. Как можно, думал я, отощавшего человека, ростом почти два метра, стройного, уцелевшего после тифа, называть обидным прозвищем? Когда я слушал его исповедь, хотелось сказать: он же родом из брянских лесов, где о таких зверях многие взрослые, не только дети, не имеют представления.
И новички, и давние заключённые в концлагере на территории Третьего рейха одинаково страдали от холода, голода, болезней. Старожилы казались более измождёнными и сами порой удивлялись, что пока не находятся в общей для покойников яме. Они называли батьку Сергеем и воспринимали как своего товарища. Только чересчур самоуверенные могли произнести в жутких условиях слово, приютившее в себе не очень симпатичный смысл.
Батька черноволосый, трудолюбивый, доброжелательный к людям. Лицо чистое. Взгляд открытый. Он не обижался. Понимал: новички тут хлебнут лиха и забудут про шакала, станут называть его, как все, по имени. Ведь всякое прозвище - родимое пятно тех, кто дал, а не того, кто принял: хоть горшком нареки, лишь бы в печь не поставили. Советский военнопленный у фашистов сегодня жив, назавтра – Бог весть.
Я самостоятельно узнал, что шакал напрасно считается у южан трусливым обманщиком. В мудрой незамысловатой древности египтяне наделили изображение своего бога головой этого животного.