34
А теперь расскажу о том, что врезалось в память из батькиной жизни в плену и повлияло на мою. Заболев, сгорая от высокой температуры, он стоял на пути к гибели. Нелегко представить высокого, с неизменной крестьянской сноровкой родителя захворавшим. Я пацанёнок, и то день-другой от силы неделя – и выздоровел, помчался на улицу либо на рыбалку. Он, правда, оказался далековато от родных стен, которые помогают при случае. Вот Ипуть, Новозыбков, Брянск… А Германия где? Бреслау тогдашний, Райхенау, Герлиц? Всё это для меня край света. Именно там батька и заболел в шталаге сыпным тифом, очутился в тифозном бараке. Вши, вонь от мочи, кала, гноящихся ран.
Немцы опасались заходить к ним. Уход за больными осуществляли такие же доходяги-военнопленные. Умерших грузили на повозку, сами брались за оглобли и отвозили в общую яму. Могильщики и медики были из одного шталага.
Даже в мирной жизни совладать с заразной хворью не так-то просто. Нужны полный покой, чистые палата, матрацы, бельё, необходимы лекарства, высококалорийная еда. Если в каком шталаге тогда и велась борьба с эпидемией, то средство фашисты применяли лишь одно – расстрел заболевшего и тех, кто находился рядом.
Лечащие, бывшие военные, делали для инфицированных всё, что могли в тех сложных условиях. Батьке помогли справиться с тифом врач да ещё молодость. Она оказалась сильнее физического истощения и страданий от болезни. Температура спала, он пошёл на поправку. Спустя несколько дней перестал быть источником инфекции для других. Ему могла помочь и молитва матери, бабушки моей. Тот листок долго хранил. После утраты читал молитву по памяти.
От сыпного тифа, голода, дизентерии умерли в Германии многие военнопленные. Среди советских – больше половины. Только в шталаге 8 А это были тысячи людей. Впоследствии здесь появился памятник с надписью: «Место, освящённое кровью и мученической смертью военнопленных антигитлеровской коалиции во время Второй мировой войны».