НАШ ЧЕЛОВЕК НА БОГЕМАХ – 2


ИЗ КНИГИ: «ДНИ И НОЧИ СЕРЖАНТА БУМБЕРСА»


ЭДДИ ХАККЕР


ДИАЛЕКТИКА


Ей было не больше тридцати, а если и больше, всё равно для своих лет выглядела замечательно, доказательство чему раскрытый от удивления рот сержанта Бумберса, изрыгающий столько непристойностей одновременно, что никакой женщине и не снилось, ибо сам сержант ничуть не сомневался, что снится женщинам постоянно. По поводу чего среди сослуживцев в ходу был анекдот, не совсем, впрочем, достоверный, как вообще анекдоты, что, чем чаще женщины во сне отдаются сержанту, тем реже случается подобное наяву.


Разговоры эти не были для Бумберса тайной, и он терпеливо ждал случая, чтобы их прекратить. Для этого годились два варианта: самому стать начальником и распорядиться с болтунами, или делом доказать, что клевета не липнет к вороту его служебного мундира. И вот, нюхом учуяв такую возможность, он пошёл не прямо на незнакомку, а перебежал на противоположную сторону, обрамлённую, выстроившимися в ряд, словно девицы в кордебалете, любимом его зрелище, покрытыми белой пеной цветения, каштановыми деревьями, и, снова перейдя на прежнюю сторону, двинулся навстречу предмету своего неожиданного интереса, лихорадочно подыскивая повод для возможного с нею разговора.


Незнакомка приближалась — повод отдалялся. Но тут на помощь сержанту пришла, не раз выручавшая его сообразительность. Неожиданно остановившись перед женщиной так, что она по инерции уткнулась ему в грудь / приём проверенный им при задержании преступников /, сержант заученно произнёс:


– Полиция! Вы задержаны.


– Я? – незнакомка лукаво подняла на сержанта глаза, каких и во сне не увидишь в рабочее время, и так тихо, что сержант скорее угадал, чем услышал её вопрос, поинтересовалась:


– На каком основании?


– Я сержант Бумберс, и этим всё сказано. Моё имя вам о чём-то говорит?


– Пока ни о чём. – Мысль, что есть люди, не подозревающие об его существовании, показалась ему невыносимой и окажись на месте незнакомки кто-то другой, тому бы не поздоровилось. А женщина, видимо не осознавая сложности своего положения, ещё раз повторила: – Ни о чём.


– Этого вполне достаточно, чтобы вас задержать и доставить в ближайший полицейский участок. Там вы узнаете меня поближе.


– Послушайте, сержант, или как вас там, – сказала незнакомка, так сильно побледнев, что Бумберс не смог этого не заметить. А, заметив, тотчас поставил себе в заслугу. – Может быть, для близкого знакомства, мы с вами изберём другой маршрут?


– А чем вам не нравится тот, что предлагаю я?


– Он тоже не плох, но там, наверняка, будет ещё много других сержантов, и мы не сможем разойтись с вами полюбовно.


– Полюбовно, это как? – поинтересовался сержант, сдерживая распирающий его восторг, но принуждая себя не доверять очевидному: его сны сбывались прямо посреди весенней лондонской улицы.


– О, сержант... – белизна её щёк исчезла под пунцовой нашлёпкой румянца. – Неужели вы способны заставить женщину объяснять вам элементарные вещи?


– Не такие уж элементарные, коль скоро мне не понятны.


– Хорошо... Хорошо... Пойдёмте куда-нибудь...


– Куда именно?


– Туда, где сможем побыть вдвоём... / «Сбывается, сбывается»! – ликовал сержант /. Побеседуем. Страсть, как люблю беседовать с умными мужчинами.


– И у вас такое местечко припасено? – никогда прежде не чувствовал сержант такой уверенности в себе, как в эту минуту.


– Если очень поискать...


– Тогда ищите. – И он пошёл рядом с ней, так что со стороны никому бы не пришло в голову, что эти двое преследователь и преследуемая, в не обычные знакомые или любовники.


– Скажите, сержант, поинтересовалась незнакомка, почему в толпе выбрали именно меня?


– А кого же ещё? Такие, как вы мне нравятся.


– Какие такие?


Тонкий знаток женской психологии, сержант понял, что она напрашивается на комплимент, и, как подобает мужчине, решил не отказывать ей в такой малости. Красотка явно нуждалась в доказательствах, что полиция умеет обращаться не только с преступниками.


– Таких, которых приятно допрашивать.


– Допрашивать? Вы намерены меня допрашивать? Опомнитесь, сержант. Женщину можно упросить. Если повезёт, просто попросить.


– Это зависит от того, как будете себя вести.


– Постараюсь быть умницей.


– Отлично сказано! – давненько сержант не испытывал такого удовлетворения, как в эту минуту. – Это в ваших интересах.


Так восторгаясь собой и мило беседуя с дамой, сержант не заметил, как очутился внутри старого, с прогнившими лестницами, здания.


– Похоже на бандитский притон, – пробурчал он, стараясь не выдавать невесть откуда взявшегося волнения. Женщина в ответ засмеялась, открыла дверь, прежде им незамеченную, а когда вошёл вслед за нею / так, во всяком случае, ему показалось /, вступил во мрак и сырость странного помещения.


Некоторое время он стоял молча, полагая, что женщина зажжет хотя бы свет, но поскольку она не отзывалась, не выдержал: «Если это шутка, со мной она не пройдёт». И снова ничего, кроме усиленного пустотой собственного голоса, не услышал. Происходящее, ещё не внушая больших опасений, но настораживая, не понравилось сержанту. И ради собственного успокоения он разразился монологом уместным разве что в участке, где с удовольствием слушаешь самого себя, но никак не в богом забытом месте, где, как он начал догадываться, его могут подстерегать не столько неприятности, сколько опасности.


Непроизвольно потянувшись к кобуре, он к ужасу своему не обнаружил табельного оружия. И тогда сорвался, закричав во враждебное пространство такие угрозы, от которых обычно бледнели видавшие виды подозреваемые. Но даже после этого, незнакомка не повалилась к его ногам, и тогда сержант осознал, что в тёмном незнакомом месте он не так страшен, как освещенный настольной лампой во время допроса.


Положение выглядело пиковым, и лучшее, что можно было сделать, попытаться выбраться из него. Раз уж не удалось уберечь честь и достоинство, то сохранить жизнь он просто обязан. Сержант привычно выругался и, подбодрив себя таким образом, стал наощупь пробираться к предполагаемому выходу, но в какую бы сторону не сворачивал, повсюду натыкался на холодные, липкие стены.


Всё это выглядело странно, очень странно, а странности, как известно, не поддаются логике, даже такой изощрённой, как полицейская. Сержант с непреложной ясностью понял, что удача окончательно и бесповоротно покинула его. А это означало, спасительный выход, если таковой и существовал, без помощи со стороны не будет им найден.


Когда, сутки спустя, его нашли поднятые по тревоге коллеги, он сидел на грязном полу, разговаривая сам с собой, а, увидав знакомые лица, радостно протянул к ним руки и заплакал, как плачут, случайно потерявшиеся, но вскоре найденные, дети. Выслушав его объяснения, начальство тем охотнее ему поверило, ибо не дать прессе повода прибегнуть к столь излюбленным ею обобщениям, являлось главной, в данный конкретный момент, задачей. А для большей убедительности представило сержанта Бумберса к ордену «За заслуги перед полицией» и перевело в отдел борьбы с неорганизованной преступностью, справедливо полагая, что там, где ничего доказать нельзя, будет меньше бросаться в глаза, а, значит, вскоре забудется не только происшедшее с ним, но и он сам.


Прошёл год. Сержант Бумберс сидел на табурете в полицейском участке, плевал в потолок и расслабленно мечтал о тех временах, когда преступность была в полном разгаре, и в нём нуждались больше, чем сейчас.


Сейчас он никому, кроме самого себя, не был нужен. Его прямой начальник лейтенант Френк Пауэлл / сопляк и лизоблюд, по мнению подчинённого /, взгромоздив ноги на стол, курил сигару, конфискованную у задержанного сутенёра, и листал порнографический журнал, забытый недавно отпущенной проституткой. Журнал был заграничный, украинский, но, сколько оба ни напрягали память, ничего припомнить об этой стране не смогли. И решили, что находится где-нибудь за полярным кругом. Но и об этом круге понятия у них были самые размытые, и то немногое, что было известно, почерпнули из реплики майора Девиса, сказавшего им обоим по какому-то, тотчас же ими забытому, поводу: «Таких придурков не встретишь и за Полярным кругом».


– Да-с, – произнёс лейтенант Пауэлл, – живут же люди.


– А мне всё равно, – думая о своём, отреагировал сержант Бумберс.

– В каком смысле? – усомнился лейтенант.

– А в том, что лично мне без разницы, живут они или нет, мёртвые или живые. – И подумав, добавил: – Зачем и почему.


– Плохо рассуждаешь, сержант, – насупился лейтенант, не отрываясь от чтива. – Такие рассуждения полицейскому не к лицу. Нашей отрасли без народа нельзя. Не будь его, кого бы мы задерживали по подозрению в соучастии? Это, сержант, штука тонкая... Диалектическая!


– Какая, какая? – сержант не терпел непонятных слов и выражений.


– Да я не про тебя, – успокоил его лейтенант, дымя сигарой. – Тут про запорожца какого-то прочитал. Живёт где-то за Дунаем. Так баб у него целый ворох. Штук двести, а может и триста. Самому не сосчитать. Ты бы смог со столькими зараз?


– Будь они у меня на подозрении, может и смог бы. Не только триста, а сколько прикажут. Я на допросах зверею. А «за так» я даже свою Анджелику не трахаю. Хватит с неё и того, что конфискует всю зарплату до шиллинга.

Перевёл с иностранного Борис Иоселевич