В небе парят зонты! На голубом небе зонты, это будто зебра радуги из монохрома превратилась в цветной зонтопад, она теперь другая; самое интересное, что она ни сколь не меняется, все также вяжет носки крючком и не пьет содовую, все также постоянна в невесомости своего парения, и все так же не верит не единому моему слову, она никогда мне не доверяла, и я с этим смирился, ее недоверие это такая благодать, о которой и помыслить категорично бессмысленно, и между тем она понимает меня, как никого лучше. - Лил, твое равнодушие человечное подобно философскому камню, его можно грызть веками и не доискаться до сути! - И как ты это вывел, верно знаток человеческой души в обсерватории моллюсков и панцирей, морских ежей и каракатиц! - эксцентрично она подводит. - Мне его не хватает! Лилит, мне не хватает его, твоего равнодушия! Это бальзам и эликсир. - Ты с ума сошел, кто к тебе равнодушен, смутьян? Ты опять выдумал весь пароксизм бытия и пытаешься спастись, может быть? - Вот! Да-а, только от кого спасаться? - Вот именно, дорогой, от кого спасаться? Все спасены, - Лил крадется теперь, если бы она перемещалась как балерина было бы занятней, но ей не чужда именно кошачья грация? О, боже нет, Лил это робот, она имитирует движения робота. И ей можно позавидовать, ее артистизму, вывернуть наизнанку, к примеру, руку или зонтик с рукой. - Ты забияка, и невыносимый притворщик, я не верю ни единому твоему слову, - вот примерно так она и заявляет мне, из года в год, и делает это маниакально без какого-либо пафоса или подобострастия; будто снимает кожуру с апельсина. - Лил! Мне не хватает именно этой философской отстраненности, ты мой идеал как теперь выяснилось, и все остальное меркнет в тине страсти и бездонной экзистенциальной утробе, название которой эгоцентризм. - Мммм это что за фрукт? Ты знаешь есть люди, которые засасывают; такие концентричные кольца, кольца, кольца, словно витки, глаза подневольных крольчат оплывают и смотрят в одну точку, точка расширяется и поглощает все содержимое серого вещества. И ах, крольчатки гибнут. - Ну, уж и так, в мультике были обезьянки. - Обезьянки? Что же пусть обезьянки, так ты хотел поговорить может быть обо мне? Или о нас? - По-моему, я только этим и занимаюсь последнее столетие. - Аха-ха ты лжешь, пройдоха, - она грозит ему пальчиком, - ведь я тебя вижу насквозь, ну, или близко к этому. Ты не меняешься как сталактит в утробе космической матки; почему тебе не наплевать, я ума не приложу, всем наплевать, кроме тебя одного! - Лил, - он берет ее за руки так несмело, почти как школьницу, - Лил, мне нужна твоя отстраненность, она не ранит; она пробуждает любопытство и отвлекает от более странных и парадоксальных вещей! - Перестань, вот о чем ты опять? Я не хочу быть обузой тебе, не хочу чтобы из-за меня убивались, сходили с ума и кончали жизнь самоубийством! - Да, я знаю, поэтому твое равнодушие человечней во сто крат, этой непрекращающейся войны. - Ну, ну, ну, мы теперь пацифисты? Мы теперь оптимисты? Аха-хах, не говори ничего, я знаю, что ты хочешь сказать; я знаю, что ты ... аааай! аааай! Прекрати!!! Ну прекрати же!!! Я не люблю именно этот род твоего внимания мне не по нутру. - Я просто снимаю метафизические бородавки с твоей ангельской шейки. - Аха-ха-хах, ну, и как они на вкус? - Отвратительны, они подобны экскрементам мухи це-це!!! - Боже, да, ты гурман дорогой, ну, иди же ко мне, - она обнимает его за шею одной рукой как побратима на брудершафт. - Лил, я хотел поговорить с тобой. - Н-да, правда? А я думала тебе нужно что-то другое, более терпкое и вычурное, ахах. - Нет, не перегибай палку, вернее, не наступай на мозоль.. ох, нет не тормоши зайчат, прошу, не тормоши зайчат. - Конечно, дорогой, мы будем честными, мы поедем в Удинезе бродить под ливнями? - Да, именно так, в Удинезе бродить под ливнями и целоваться, ты не забыла как это делается? - Что ты конечно, забыла, давай иначе только. Мы на руки наденем игрушки тряпичные, и целоваться будут они, куклы, прохожим невдомек, никому невдомек; ты скучал по мне? Ты скучал по мне? Скажи же наконец?? - Ты скучал? - А как мне ответить на этот вопрос? - Что значит, как ответить? Ответь прямо как эстонский лейтенант настенных часов! - Мне хочется солгать, чтобы ты влепила пощечину; ну, в общем, я к этому привык и лгу наверняка, как ты догадываешься. - Нет, нет, нет... тебя не буду бить, - она гладит ему лицо, - тебя не буду бить. - Солги еще раз! Солги еще раз и еще раз... ты же знаешь, мое равнодушие все вытерпит, тебе же именно его не хватало как выясняется. - Да, мне именно его не хватало, если бы ты была рядом однажды, мы бы поехали в Удинезе нацепили на руки тряпичные куклы, и они бы целовались за место нас, а мы бродили и не о чем не помнили, ни о чем, ни о ком! - Такое возможно? В лучшем из миров, с тряпичными куклами... - Не знаю, дорогой, все зависит от погоды и ветра, наверное, если бурю разогнать достаточно сильно, то пожалуй, да; вполне вероятно, что силы одного ветра хватит, чтобы унестись в Удинезе. - Тчерт, это всего лишь Италия, дорогая, что тут диковинного тем более, мне хотелось там давно побывать. Говорят, там есть ни с чем не сравнимый колорит; и отличная кухня, да, пасты, пасты, пасты, и отменные соусы. - Ты бы в ресторанах облизывала пальцы? - Нет, дорогой, я не облизываю пальцев. - А я облизываю порой. - Невежа! - Ага, - Гум улыбается, - еще какой, и ты улыбаешься? - Так и не ответил на мой вопрос! - А это важно теперь? - Нет, не важно уже; я же говорила, мне не нужны сантименты и подобные сопли метафизические, мне нравятся быки и носороги, которые с разверстой пастью кидаются на легион французских солдат; или даже... - Гладиаторов? По-моему, про гладиаторов было неплохо? - ага.. - Лил уже предвкушала наслаждение от этой перебранки, - так скучал или нет, зануда? И Гум запрокидывает её одним движением как в танго, от чего она теряет равновесие, и оказавшись почти в невесомости, приоткрывает рот от удивления, который он как кляпом затыкает своим поцелуем! Однако это её уже веселит, и она выдыхает воздух ему в рот. - Пхах, Гуми ты больной, дыши! Дыши, я буду аппаратом искусственного дыхания для тебя! Дыши! Дыши! - Ты дотошная, ты знаешь об этом! Разве трюк не удался? Смотри, я еще жив, это как вернуться из плавания; с водорослями в бороде, ракушками, известняком и пестрыми рыбками. - Не говори больше ничего, замолчи! Я прошу тебя, замолчи... Настроение ее меняется, она не хочет больше веселья; он возвращает ее в вертикальное положение. - Значит так, - она кладет ладонь ему на грудь, - пожалуйста, не нужно больше трюков, все устали, слышишь? Все очень устали, Гум. - А с чего ты взяла, что это трюки, я такой и есть, просто никому это в голову не приходит; я тебе не верю теперь, Лил. - Это что за новости, будто я детектор лжи. - Ты детектор лжи, - он целует в губы, и еще раз и еще раз, она уворачивается. - Прекрати! Прекрати! Пообещай мне! Пообещай мне! - Что тебе пообещать, чертовка? - Что больше никаких трюков! - Ну, я не уверен в себе, дорогая, дети любят разные фокусы-покусы. - Нет, не нужно, правда! - Правда?.. Ты, похоже совершенно не уверена, ммм? - Нет, на этот раз все серьезно, - она сдвигает брови и походит, думаете на кого(ага, на жандарма тайной полиции СС), - тебе нужно измениться. Она спокойно обнимает его, и томно целует, Гуми слегка недоумевая такому повороту, выскальзывает из своей привычной оболочки. - Лил?! Однако она не дает ему говорить, и опять целует его медленно и спокойно. - Лил... ах, Лил. Ну, если только ты меня будешь так целовать, обещаю, больше никаких трюков. И она вновь его целует томно и долго как на тренировке по виндсерфингу, когда останавливаешься на доске и погружаешься медленно в воду. - Лил, я скучал; скучал, я чертовски скучал... - Нет, ты лжешь, я знаю, тебе ведь не хватало лишь моего равнодушия. И она его целует в четвертый раз, и в пятый, и в шестой. И они целуются часов пять или шесть, пока в окнах напротив не стал гаснуть свет. - Лил, а что такое время? Есть оно вообще? И зачем его изобрели?
|