Часть четвертая

Прошло уже более трех лет как Маша переехала в Краснодар, выйдя замуж за Сергея. За это время в ее жизни многое изменилось. Она получила диплом о высшем образовании и прекрасную работу, они с Сергеем и Леночкой смогли получить отдельную квартиру совсем недалеко от свекрови и Павла, который женился и уже успел обзавестись потомством. Лена перешла во второй класс и ходила на спортивную гимнастику и в художественный кружок. Весной сорок девятого к ним на пару дней приезжала тетушка Малика с Шахобом, которые наконец-то выбрались искать могилы своих родных. Оказалось, что и Сергей воевал там и хорошо знает те места. Взяв недельный отпуск, он рванул с ними. Могилу мужа тетушки Малики в Смоленской области они нашли сразу, за ней ухаживали деревенские женщины, а вот могилу сына Карима, так найти и не удалось. Много в городе Воропоново Сталинградской области могил воинов, и в какой именно похоронен ее сын она так и не узнала.
А той осенью они по приглашению тетушки Малики на две недели съездили в Ташкент. На том месте, где в войну жила Маша с дочерью Рахметовы выстроили большой новый дом, где теперь жили две молодые семьи и сама тетушка Малика. Вечером они как когда-то пили на топчане зеленый чай и весело разговаривали. Семья была большая и дружная и, глядя на них, Сергей стал просить Машу наконец-то подумать о ребенке. Она и сама подумала об этом, только лишь увидела тетушку Малику в окружении внуков и вспомнив ее слова «много дети это хорошо».
И вот Маша уже снова мама. Сын родился летом в самую жару, крупный и толстый, светленький и любопытный, с ямочками на пухлых розовых щечках и похожий на Сергея. Он по-взрослому хмурил свои беленькие бровки и требовательно просил есть. Леночка обожала братца, которого назвали Александром, в честь погибшего Машиного отца.
Лишь одна вещь за все это время была горькой и печальной и омрачила даже такое радостное событие, как недавнее рождение новой жизни. Это весть о страшной болезни Степаниды Михайловны. Маше бы хотелось поехать к старушке, но она кормила грудью маленького Сашеньку. Она часто писала ей, но потом ответы приходили все реже и реже, пока не пришло письмо от соседки, в котором Машу уведомили о смерти Степаниды Михайловны. Маша очень переживала, что так и не смогла навестить старушку перед смертью, но тут пневмонией заболела Леночка и Маша, забыв все на свете, переключилась на больную дочь.
Вскоре жизнь потекла тем же руслом, добавляя новые радости и горести, как ей было и положено.

* * *
Тянулись долгие годы заключения и наконец настало время, когда Саша и Аристарх смогли написать письма своим родным. Михаил научил их, как нужно написать письма так, чтобы они прошли цензуру и были отправлены адресатам. В письме следовало написать, что они после немецкого плена по ошибке, или оговору были осуждены и сосланы в лагерь. Но они надеются и верят, что советское государство и партия выяснят все обстоятельства их дела и они обязательно будут реабилитированы. Саша написал одно письмо Маше, а другое - родителям. Аристарх - родителям и близкому другу Митьке, с которым дружил с раннего детства. Теперь оставалось только дождаться ответа. Но время как будто остановилось. Саша считал каждый день, с одной стороны ему хотелось побыстрее получить долгожданную весточку из дома, с другой - отодвинуть тот момент, когда он узнает, что Маша давно вышла замуж и уже успела его забыть. Он знал, что не должен держать на нее за это зла. Прошло почти девять лет с тех пор, как он ушел на фронт. В первый же месяц с фронта он послал ей несколько писем, возможно которые она и не получила. Потом был немецкий плен, теперь ГУЛАГ, и все это время она ничего о нем не знала, и совсем не обязана его ждать. Да и зачем он ей такой нужен, больной, седой, с почерневшими зубами. Но так хотелось верить в чудо. И он надеялся и ждал.
С пятидесятого года им стали выплачивать зарплату в 200-300 рублей в месяц, но с учетом всех вычетов и штрафных оставалась совсем незначительная сумма, которую каждый пытался потратить с умом, и еще немного оставив на будущее, чтобы вернуться домой с непустыми руками.
Через четыре месяца Аристарх получил ответ, который его просто убил. Отвечала ему соседка родителей по коммуналке, которая с детства знала и Аристарха и Митьку, что Митька погиб в сорок четвертом, а родители не перенесли блокады Ленинграда и умерли с голоду, и в их комнатах уже давно живет семья военнослужащего.
- Один я остался, нет у меня родителей, нет жены и нет сына. И жилья у меня тоже нет. Мне пятьдесят лет, а я выгляжу как древний старик и никому я не нужен. Зачем спросить я перенес столько испытаний? Чтобы теперь как старуха остаться у разбитого корыта. Зачем кому-то мои знания, если я больше не смогу вернуться домой и преподавать студентам? Мне еще пять лет сидеть в этой богом забытой дыре, гробить последнее здоровье, зачем? - почти закричал он.
Саша с пониманием посмотрел на Аристарха и пожал руку друга.
- Аристарх успокойся, ну что же теперь делать? Мы здесь все такие, и нечего нюни распускать. Я сижу уже тринадцать лет, до сих пор не умер, и не собираюсь. Не дождутся! - стукнув кулаком об тумбочку, выкрикнул Михаил.
- У тебя есть семья, вот ты и стараешься. А мне ради кого стараться? Скажи, зачем?
- Еще раз женишься, после войны одиноких женщин много, - сказал Михаил и подмигнул Аристарху.
- Что я мальчик что ли?
Саше было очень жаль Аристарха, но он сам не знал, как себя поведет, когда получит письмо из дома и узнает что Маша теперь чужая жена. Но у него есть мать, отец, бабушка, а у Аристарха никого. И вдруг он вспомнил, что еще в немецком плену, Аристарх ему рассказывал, что когда от менингита умерла его жена приезжала ее сестра.
- Аристарх ты рассказывал как-то, что у твоей жены есть родная сестра, где она сейчас? - спросил Саша, чтобы как-то отвлечь Аристарха.
- Не знаю, до войны жила в Мариентале.
- А где это Мариенталь?
- Это село недалеко от Саратова. Да, она и ее дочь это теперь единственные мои родственники.
- А как она оказалась в селе под Саратовом, если коренная ленинградка? - спросил Саша.
- Судьба занесла. Поехала по Волге в отпуск. В Саратове познакомилась с поволжским немцем Йоханом Цандером и влюбилась. Потом долго переписывались, а потом они решили пожениться. Как не отговаривала моя Олюшка ее, она ни в какую. До того дошло, что обвенчалась она с ним в Лютеранской церкви. Мы с женой на свадьбу к ним ездили. Домик у Йохана чистенький, ухоженный, да и село не ровня русским селам. В селе в основном немецкие семьи жили, встречались правда и русские, украинцы и казахи, но мало. А немцы народ трудолюбивый. В селе все, что нужно для жизни, магазины, банк, почта, больница, клуб, библиотека, школы, училище, типография своя, где газеты и журналы на немецком. Ну конечно же милиция, сельсовет, столовая, мельница, маслобойня, а какие там колбасы немецкие были, просто язык проглотить.
- Ну вот опять о еде, - вскочив заорал Михаил, - так все красиво рассказывал до этого момента, у меня уже при слове мельница в животе заурчало, а он про колбасы. Давай лучше про Йохана, кто он, что он.
- Йохан был человек с высшим образованием, в банке работал, культурный, три языка знал, хозяйственный, в Наденьке души не чаял. Дочь у них родилась Белла. И на русском и на немецком говорила прекрасно, в школу пошла. А в сентябре тридцать восьмого, Беллочка уже в седьмой класс ходила, ночью к ним заявились люди одетые в черную кожу и без всяких объяснений приказали Йохану быстро одеться и следовать за ними. Как забрали его, Надя ничего о нем не знала, и в милицию ходила и на работу, и в райком, и только через три месяца получила справку, что Йохан осужден за шпионаж и приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян в ноябре. Я тогда дурень подумал, может и правда шпион, немец все же, а Олюшка мне и говорит, открой глаза, посмотри вокруг одни шпионы и все культурные и образованные люди. К тому времени уже много наших знакомых арестовали в Ленинграде.
- А что после этого стало с Надей и ее дочерью? - спросил Михаил.
- Надю с работы перевели, она преподавала в училище историю, ну а Беллу в комсомол не приняли. Я последнее письмо от них получил за месяц до войны. Не знаю что сейчас с ними.
- Я слышал, что немцев депортировали всех, - сказал до этого внимательно слушавший Илья.
- Но ведь Наденька русская, может, их и не тронули, как думаешь, Миш?
- Все может быть, откуда мне знать.
- Если доживу до освобождения, поеду в Мариенталь, буду Наденьке с Беллочкой помогать, - твердо сказал Аристарх.
- И то верно, родственники все же. В Баку очень крепкие родственные связи, мне это нравится. Они как соберутся на какой-нибудь праздник, народу видимо-невидимо, и все родственники, - сказал Илья.
После слов о родственниках сказанных Ильей все надолго замолчали и думали о своих родных.
Прошло еще два месяца, а ответа на письма Саша так и не получил. Он мучался и не мог понять, почему не отвечают родители. Маша может жить с мужем в другом месте, или просто не захотела отвечать, но они. Неужели погибли? Может все же конфисковали квартиру? Но Машины родители тоже получили его письмо, должны были ответить хоть они. А если родители считают его предателем и не хотят ему отвечать? Нет, это бред. Никто из них в это не поверит. Может письма не дошли? Но он посылал их вместе с письмами Аристарха, который уже давно получил ответ. По закону посылать письма можно было только два раза в году, а положенные полгода уже прошли. И Саша вновь написал письмо, но на этот раз только родителям. Снова были мучительные месяцы ожидания, но ответа не было. Кому написать и узнать о своей семье Саша не знал, чтобы куда-то делать запрос, нужно было знать адрес, который никто ему на блюдечке с золотой каемочкой не принесет. Оставалась только родственница Степанида Михайловна, через которую они договаривались держать связь в случае чего, но он потерял ее адрес, который перед отъездом на фронт ему положила в карман мама. Нет он помнил название села и улицу, но не помнил номер дома, а главное фамилию Степаниды Михайловны. Не мог же он написать «на деревню дедушке». Он долго ломал голову, вспоминая фамилию тети Степы как он ее называл в детстве, и наконец вспомнил, что когда был маленьким, его очень рассмешила ее фамилия, как-то связанная с пчелами. Он перебирал в уме все варианты фамилий, Пчелкина, Шмелева, Шершнева, Медова, Медкова, Медоварова, Сотова, Трутнева, Пчеловодова, но это все было не то. Может он ошибался, и ее фамилия совсем не связана с медом, а его детские воспоминания, лишь плод его фантазии, и она может с таким же успехом быть Сладковой, Конфеткиной, Зефировой или Шоколадовой. Но то, что что-то сладкое он был уверен. Проходили месяцы, а дело не сдвигалось с мертвой точки. Ночью ему стали сниться пчелы и осы, которые роились и жужжали, описывая круги перед самым его носом и пытались побольнее ужалить. Однажды проснувшись от собственного крика, потому что во сне ему приснилось, что он бежит от роя разъяренных пчел, которые жалят его куда попало, а он не знает, куда от них деться и оказался в ловушке.
- Так можно и с ума сойти. Все хватит, все равно не вспомнить, - сказал он сам себе и решил, что больше постарается об этом не думать.
Шло время и как-то раз в январе, когда солнце появлялось днем лишь на несколько минут, но его все равно было не разглядеть сквозь плотные слои буйствующей пурги Саша с друзьями бездельничали. Они сидели поплотнее прижавшись друг к другу, чтобы не так мерзнуть в холодном бараке и говорили о довоенном времени. Они так любили те дни, когда разыгрывалась страшная непогода, и можно было не ходить на работу. С недавних пор у них появился новый приятель Виктор Суворов, преподаватель немецкого языка из Москвы, осужденный за шпионаж. Он был очень мелкокостный, невысокий, болезненный и выглядел почти как подросток, хотя ему было уже далеко за сорок. Наверно посмотрев на него и подумав, что в таком климате, он загнется в первый же месяц, начальство определило его на кухню, хотя такие места были блатными. Сегодня Виктор принес им кипяточку и они заварили себе чай. Так приятно было греть руки об горячую кружку и никуда не спешить, как обычно быстрее-быстрее они спешили после завтрака на работу.
- Сахарку бы, - сказал Михаил, отхлебывая из кружки.
- Нет, сейчас бы медочку с батиной пасеки, - задумчиво пробормотал Василий.
Саша подскочил, как ужаленный и вскрикнул,
- Какой же я болван, конечно Пасечникова, - подбежав, он поцеловал Василия в лысую макушку, - столько времени я потратил зря, вспоминая ее фамилию, где же ты раньше был, Вася? Я же спрашивал про смешную фамилию, связанную с медом?
- Так ты про смешную спрашивал, а это разве смешная? - растерянно развел руками Василий.
- Спасибо! - выкрикнул Саша и, забыв про чай, побежал писать письмо.
В письме он объяснял Степаниде Михайловне, как оказался в ГУЛАГе и что отсидел уже шесть лет и восемь месяцев. Интересовался ее здоровьем, и спрашивал не знает ли она что-нибудь о его родителях и о девушке Маше, с которой он приезжал к ней перед войной. По какой-то причине он не может с ними связаться, возможно, они куда-нибудь переехали и она знает их новый адрес.
Весной он получил ответ, но не от Степаниды Михайловны, а от мужчины, которому после ее смерти сельсовет отдал этот старенький домик, который теперь по документам принадлежит ему. Степанида Михайловна умерла прошлым летом, а до этого всю войну и после прожила одна. Про людей, которыми интересуется Саша, он ничего не знает, и никогда о них не слышал.
- Вот и все, рухнула моя последняя надежда. Больше писать некому, - сказал Саша, прочитав коротенькое письмо.
- А ты напиши кому-нибудь из соседей, ведь ты говорил, что дом трехэтажный. Соседей помнишь? - спросил его Аристарх.
- Конечно помню. Точно если мои и уехали, то можно написать Цыгановым или Семеновым. Только я не понимаю, почему если там нет родителей, почтальон не спросил у соседей куда выбыл адресат. Я уверен, если бы они узнали, они бы мне написали.
- Всякое в жизни бывает, - ответил Аристарх, с жалостью посмотрев на Сашу.
Саша и сам уже понимал, что скорей всего или родителей нет в живых или их выселили из-за него из квартиры. Но хоть как-то попытаться их разыскать все же стоило. И он снова писал письма соседям по лестничной клетке и в квартиру дома напротив. И снова ждал хоть какого-то ответа. Но шло время, а ответ так и не пришел.

* * *
Прошел еще год. Почти за восемь лет, проведенных в лагере, Саша успел поработать под землей в шахтах и на строительстве железной дороги, по которой к баржам возили уголь, загружали и отправляли его по рекам Печоре и Усе. Но снова резко ухудшилось здоровье, и вот он уже месяц как работал медбратом в лагерной санчасти. Та бригада, с которой он работал в шахте с самого первого дня пребывания в лагере, распалась. Николай Груздев умер от воспаления легких, Сергей Зубарев работал теперь на кирпичном заводе, Василий Панин стал завхозом, однажды сломав ногу в шахте, он так и остался хромым после того, как неправильно срослись кости, Горбатов Илья оформлял клуб и рисовал стенгазеты, но больше всего он рисовал картины для местного начальства, Виталий Чернявский работал в химической лаборатории, а Аристарх лаборантом, проверяя в шахтах содержание метана. И только Мишаня Овербах после пятнадцати лет отсидки в ГУЛАГе, тринадцать из которых он провел, работая в шахтах, вышел на свободу. Он обещал написать им, как только окажется дома и даже прислать посылочку, но весточки от него до сих пор не было.
- Может быть он не доехал до дома, и живет на спецпоселении, как думаете? - спросил Илья, когда они вспомнили Михаила.
- Кто же знает, вроде он не досрочно освободился, а в срок, - сказал Сергей.
Ребята знали, что многие после досрочного освобождения не имели права выезда за пределы Воркуты, и практически оставались в ссылке на вольном поселении. На вольном поселении также жили депортированные из Эстонии и Литвы немцы и финны, многие с женами и детьми.
- Может не так все сладко оказалось у Мишани на свободе, а может просто цензура письмо не пропустила, - сказал Василий.
- Да цензура все бдит, еще хуже, чем до войны стало, - стал пояснять им Виктор Суворов. У меня в Москве есть один друг, который работал корреспондентом в журнале. Так вот он написал статью о научно-техническом прогрессе в странах Западной Европы. И что вы думаете, его осудили за космополитизм на семь лет лагерей.
- За что, за что? - переспросил Илья.
- Ну как бы тебе объяснить, ему сказали, что в то время когда советский народ ведет борьбу за пресмыкательство перед иностранщиной и против буржуазного национализма, цель его статьи была разложить демократический лагерь. Статью его забраковали, а его через несколько дней ту-ту в Воркуту.
- Друзья! - прихрамывая, влетев в дверь, прокричал Василий, - 5 марта умер Сталин.
- Туда ему и дорога, - тихо сказал Виталий.
- Как вы думаете, амнистия будет? - спросил Илья.
- Должна быть, - твердо ответил Виталий.
Извещение о смерти Сталина произвело на всех заключенных неизгладимое впечатление, оно обнадеживало узников на скорое освобождение. Однако амнистия от 27 марта 1953 совсем не коснулась политзаключенных. Не дождавшись амнистии, политзаключенные стали устраивать забастовки и восстания. Они требовали пересмотреть дела политзаключенных, отменить номера на одежде, снять ограничения на переписку с родными, не запирать бараки на ночь и увеличить деньги выдаваемые заключенным с их лицевых счетов.
Первого августа 1953 на шахте№29 произошло восстание заключенных, которых расстреляла охрана лагеря из пулеметов на вышках. Несмотря на то, что все знали, что на шахте расстреляны безоружные люди, на других шахтах продолжали проходить голодовки и не выход на работу. Проходчики горных выработок отказывались спускаться в шахты, распространяя листовки с призывом «Не давать угля» и «Уголь Родине – нам – свободу!». К протестам политзаключенных присоединились и уголовники. Восстания прокатились по всем ГУЛАГам нашей необъятной страны, но были всюду подавлены. Однако они все же ускорили процесс освобождения политзаключенных, и в 1954 году особые лагеря были ликвидированы.
За успехи в труде и примерное поведение условно-досрочно освободили и Сашу с Аристархом, которые к тому времени отсидели в лагере почти девять лет. Получив по двести семьдесят рублей, кое-какие продукты и справки об освобождении с которых вновь на них смотрели люди не под номерами, а имевшие фамилию, имя и отчество, они попрощавшись с друзьями, которым еще оставалось отсидеть, кому пять, кому семь лет и, пожелав им скорой следующей амнистии отправились на выход через вахту. На вахте дежурный проверив их документы и тщательно обыскав вещмешки, ничего не найдя как собакам кинул их на пол.
- Свободны, - сплюнув, сказал он, и толкнул тяжелые железные ворота.
- Неужели свободны? - спросил Саша, широко раскинув руки и вдохнув еще морозный весенний воздух.
- Будем, если доберемся до своих мест, а здесь вся огромная территория тюрьма, - ответил Аристарх и быстрее зашагал в сторону железной дороги.
Они безо всяких проблем показав свои документы, уселись в грязный холодный вагон и поехали в «свободную жизнь», которая запрещала им селиться в режимных и больших городах. Разговаривать не хотелось, каждый думал о своем. Саша вспоминал детство, жирного кота Барсика, секцию бокса, девочку Машу с атласными лентами в волосах, поездку с родителями на море в Крым, бабушкины пироги, то как они с Машей вечерами сидели в подъезде на подоконнике и целовались, потом то как они решили пожениться, как началась война, как он ушел на фронт, плен и тюрьму. Что ждет его дальше? Осталось совсем немного, он приедет в родной город и решиться его судьба.
Ехали они долго, с пересадками, перекусывая на станциях, при расставании Аристарх произнес,
- Если вдруг не найдешь своих, или что будет не так, приезжай, все же более одиннадцати лет были вместе, вот адрес, - и он сунул Саше в карман клочок потрепанной бумажки. Они крепко обнялись, и каждый пошел в свою сторону.
Саша ехал в Воронеж и чем ближе приближался поезд, тем страшнее было оказаться в родном городе, в котором он не был тринадцать лет, но так любил и ждал с ним встречи. Когда поезд остановился, он вышел на перрон и растерянно посмотрел по сторонам. После тундровой серости и черноты неестественной казалась эта буйная яркая зелень, цветущие деревья и ласковое солнышко, которое не только светило, а даже припекало. Он долго стоял на перроне и смотрел вдаль уходящему поезду, пока не затих стук колес, и последний вагон не исчез, мелькнув за поворотом.
- Вы что-то хотели спросить? - окликнула его хорошенькая девушка в форменном костюмчике с флажком в руке.
- Нет, спасибо, - ответил Саша и перехватив ее взгляд подумал, что выглядит он конечно отвратительно. За несколько дней, пока добирался он оброс щетиной, был одет в пыльные кирзовые ботинки, черный ватник и синие потертые штаны, за сутулой спиной висел рваный вещмешок.
Тяжело вздохнув, он выпрямился насколько мог и повернул в нужную сторону, решив пройти пешком и полюбоваться родным городом. Но как только он немного отошел от вокзала, он увидел, как на окраине города дымят заводские трубы. Черный дым, поднимающийся густым облаком, напомнил ему зловещие трубы немецких крематориев. Он решил не смотреть в ту сторону, а сосредоточиться на дороге. Ему попадались новые строящиеся здания, много было построено того, чего не было до войны, но в целом город еще не поднялся из руин, на костылях ходили инвалиды, у магазинов в огромных очередях стояло много людей одетых во что попало. Это было для Саши большим потрясением, но не единственным за сегодняшний день.
Когда он уже подходил к своей улице на землю упали первые крупные капли весеннего дождя. В небе полыхнули молнии, и Саша побежал к родному дому, подставив лицо теплым приятным струям. Когда он опустил лицо, то увидел на месте их дома огромный пустырь с воронкой, поросший бурьяном и молоденькими березками и топольками. Ему было больно дышать, комок подкатил к горлу и давил его с огромной силой. Ужасно больно было слышать стук капель дождя о проржавевший остаток кусочка крыши их бывшего дома и вой ветра, гуляющего среди бурьяна и молодых деревьев. Он закрыл глаза и перед ним закружились образы людей, таких дорогих, близких и любимых. Сзади незаметно подошла древняя старушка в прозрачном дождевике и тихо спросила,
- Что милок, знал кого из этого дома?
Саша вздрогнул от неожиданности и, посмотрев на старушку, в ужасе произнес,
- А люди, люди-то с этого дома где?
Старушка, смерив его жалостливым взглядом и пожевав беззубым ртом, ответила,
- Знамо где, на том свете, да упокой Господь их души.
- А те, что в живых остались? - еле слышно осевшим голосом прошептал он.
- Утро раннее это было в сорок втором, спали еще все. Один старик с этого дома выжил, что сторожем по ночам работал, да женщина беременная, ох по родителям все убивалась милая.
- А вы ничего не путаете, бабушка?
- Нет, милый, бог памятью не обидел пока. Вон тама я живу наискосок, все на моих глазах и было.
- Хоть бы место знать на кладбище, - постояв с минуту и проглотив комок, сдавивший горло промолвил Саша.
- Какое место? От них всех одни головешки остались. Прости Господи, - и старушка быстро перекрестилась и добавила, - в общей могиле их всех похоронили.
Саша еще немного постоял у несуществующего больше дома, вспоминая покинувших эту жизнь навсегда дорогих его сердцу людей и развернувшись, побрел сам не зная куда. Так внезапно начавшийся дождь так же внезапно закончился, и в чистом и голубом небе появилась яркая радуга. Он долго шел, сгорбившись и опустив плечи, пока его кто-то не окликнул. Он не сразу понял, что обращаются к нему, слыша несколько раз свою фамилию, от которой он отвык за время заключения. Обернувшись, он посмотрел на женщину, которая показалась ему знакомой. Но он не помнил, кто она и как ее зовут.
- Хрусталев? - еще раз уже засомневавшись, спросила она.
- Да. Простите, я вас не помню, - честно ответил он.
- Я с твоей матерью приятельствовала, а работаю я бухгалтером в жилконторе. Меня зовут Людмила Васильевна. Я знаю, что с твоими родителями случилось, я была на похоронах и видела там Степаниду Михайловну.
- Вы и ее знали, она умерла в пятьдесят первом. Скажите, а она одна на похоронах была?
- Одна. Хорошая, добрая женщина была. У меня частный дом и мы как-то с твоей мамой к ней за рассадой ездили года за два до войны. А ты что такой неухоженный?
- Я… - Саша замолчал, не зная как рассказать о себе, - я после плена в лагере сидел, вот освободился условно-досрочно. А о родителях я ничего не знал до сегодняшнего дня.
- Пойдем ко мне, - всплеснула руками Людмила Васильевна, - небось, голодный с дороги, устал.
- Спасибо вам, мне как-то неловко.
- Пойдем, пойдем, и одежонку кой-какую тебе подыщу, - и она, повернув за угол, махнула ему рукой. Саша удрученно поплелся за женщиной.
- А вы мне скажете, где место на кладбище, где мои похоронены? - спросил он.
- Конечно, и схожу вместе с тобой.
Дома она поставила и нагрела воды, дала ему приятно пахнущее мыло, чистое полотенце, и цветастый фланелевый халат.
- Вот одень пока, а там что-нибудь придумаем.
Пока он мылся, она приготовила завтрак и накрыла на стол. Саша все делал машинально, он думал о том что, когда он в Бухенвальде повторял как заклинание, что должен вернуться, Маши и его родных уже давно не было в живых. Зачем он выжил? Зачем? И как дальше жить, осознавая что их уже нет и никогда больше не будет.
- Саша, завтрак остынет, побыстрей, - крикнула ему Людмила Васильевна.
- Я сейчас, - он вытерся, расчесал поредевшие седые волосы и надев цветастый халат вышел к столу.
- Я здесь вещи мужа достала, он тоже рослый мужчина, только тебе немного широковато наверно будет, но я где надо подберу. Да ты кушай, кушай.
- А где ваш муж? - спросил Саша.
- В сорок третьем пропал без вести. Думала погиб, а вот тебя встретила и решила, может тоже где-нибудь в лагере сидит. Думаешь такое возможно?
- Конечно возможно, а как его зовут, может и встречал? - спросил Саша.
- Весняк Виктор Сергеевич, - выпалила женщина и в ожидании всмотрелась в Сашино лицо.
- Не слыхал. Но лагерей по Советскому Союзу много, может где и есть такой, - ответил Саша, чтобы как-то поддержать женщину.
- Трудно в лагере-то? - спросила она.
- По всякому.
- Тебе лет-то сколько?
- Тридцать шесть, - ответил он и усмехнулся, увидев, как округлились ее глаза.
Женщина ничего не ответила а, суетясь стала убирать со стола.
- Что же ты поел так мало?
- Спасибо, после увиденного кусок в горло не лезет, все думаю как дальше жить?
- Надо, Сашенька, надо. Я тоже, когда дочь моя от тифа умерла, жить не хотела, потом второй раз, когда война кончилась и мужчины с фронта вернулись, а мой Витенька не вернулся. Но вот живу. Ты если хочешь у меня живи, вместо сына мне будешь.
- Спасибо вам, но я к другу поеду, с которым и немецкий плен прошел и ГУЛАГ.
- Ну как знаешь. Скажи, а что всех кто в плену был, в ГУЛАГ отправляют?
- Не всех, но нам не повезло. Хотя как на духу скажу, вины за собой не чувствую.
Перемеряв почти все вещи мужа Людмилы Васильевны, которые висели на Саше мешком, настолько он стал худой, они все же смогли подобрать кое-что поприличней, и отправились на кладбище. На братском кладбище, среди зелени деревьев и цветов они молча постояли около большой простенькой могильной плиты. Из-за выступивших слез, фамилии похоронных расплывались, и Саша никак не мог найти на могильной плите нужные. Наконец сделав над собой почти невероятное усилие, он стал читать все фамилии на букву «Х» и нашел всех своих, потом на букву «С» и, дойдя до Маши, он чтобы не разрыдаться перед женщиной, развернулся и быстрым шагом пошел прочь.
- Саша! - бросилась она за ним вслед, - ты вот что, на тебе ключи, пойди отдохни, а мне на работу пора.
- Спасибо, у меня еще дела есть. К другу надо зайти и решить вопрос с паспортом.
- С паспортом это проблема. На паспорт нужно, справку из домоуправления, справку с работы, военный билет и любой метрический документ. А какие у тебя документы есть?
- Справка об освобождении.
- Ты давай иди к другу, а с паспортом не торопись. С домоуправлением я тебе помогу, сама там работаю, да и в милиции кое-кого знаю, похлопочу. А вот еще что, фотографии на паспорт сделай. А ключи все же возьми, я поздно приду. Работы сейчас много, мы допоздна в две смены работаем, - и она протянула Саше ключи от калитки и от дома.
- Спасибо, вам, - поблагодарил ее Саша.
- Не за что, ты там поешь сам что найдешь, не стесняйся. А я все узнаю про паспорт, не волнуйся.
Саша и не волновался, ему сейчас было все безразлично. В голове шумело, тело сделалось тяжелым, и каждый шаг давался с трудом. Он опустился на скамейку, и долго сидел, уставившись в одну точку. Его не радовало солнышко, приятно щекочущее кожу, свежий ветерок, обдувающий прохладой, поющие свои трели птицы, пчелы вьющиеся над цветущими деревьями, ничего этого он просто не замечал.
- Дедушка вам плохо? - девчушка лет пяти, серьезно всматриваясь в лицо, тормошила его за руку. Саша невидящим взглядом посмотрел на девочку и спросил,
- Чего тебе, девочка?
Девочка открыла рот, но ее опередила подошедшая пожилая женщина, которая спросила у Саши,
- Это я послала внучку спросить, может вам плохо, вы такой бледный. Я на скамеечке напротив сидела и заметила, как вы подошли и сели, а потом ….
- Спасибо, у меня все нормально.
- Может вам таблетку от сердца дать? - участливо спросила она.
- Нет, от моей болезни таблеток нет. Только смерть.
С опаской, посмотрев на него, женщина махнула рукой девочке, которая играла с детьми в песочнице и крикнула,
- Пошли деточка.
- Я не хочу бабушка, давай еще поиграем.
- Пойдем, пойдем, Машенька, - сказала женщина, и еще раз посмотрев на Сашу, подойдя к песочнице, схватила внучку за руку и потащила упирающуюся девочку по аллее.
- Надо взять себя в руки, а то сейчас всех людей своим видом перепугаю, - подумал Саша и с трудом поднявшись, пошел к родителям Курца.
Дом Жорки он нашел быстро. Поднявшись на второй этаж, Саша постучал в знакомую дверь. За дверью раздались громкие шаркающие шаги, звякнула цепочка, и он увидел на пороге колоритную даму в атласном халате с бигудями на голове, которая занимала все свободное пространство за дверью.
- Вам кого? - гаркнула она мужским голосом, передвинув папиросу из одного уголка рта в другой.
- А где Курцы? - растерялся Саша.
- Где все евреи, - ответила она и уже хотела захлопнуть перед его носом дверь, но не успела. Саша вставил в проем носок ботинка и спросил,
- Толком можете рассказать где?
- А я откуда знаю, похоронили наверно где-то. Когда здесь оккупация была, немцы всех евреев расстреляли.
Саша молча убрал ногу из проема и, развернувшись услышал как за ним хлопнула дверь бывшей Жоркиной квартиры. Как же прав оказался его бывший друг, когда решил не возвращаться на Родину. Что бы он делал сейчас вот так отсидев, как и Саша в ГУЛАГе и придя к «своему чужому дому». Конечно Саша не знал как сложилась дальнейшая судьба Жорки, но думал что не хуже, чем у тех бывших военнопленных переданных союзниками советской комендатуре и осужденных на долгие годы пребывания в советских лагерях. Сколько нового горя, ужаса, унижений и различных испытаний пришлось пройти выжившим в немецком плену. Суровый климат и плохое обмундирование, перебои с питанием и плохая организация труда, тяжелый труд и осознание неизвестности своего будущего. Все это с трудом, поплатившись своим здоровьем, перенес и Саша, мечтая поскорее оказаться дома и увидеться со своим родными. Он считал дни, когда сможет войти в родной подъезд, открыть свою дверь, и громко крикнув, - это я, - обнять родителей, а может и Машу, или хотя бы увидеть ее и пожелать счастья. А что теперь? Зачем ему нужна эта свобода? Что он будет делать один, где жить, где работать?
Саша шел, не разбирая дороги, пока ноги сами не привели его к дому Людмилы Васильевны. Он открыл ключом калитку, но не стал заходить в дом, а присел на скамеечку в саду среди цветов и заплакал. Он не плакал так наверно лет с пяти, когда дворовой хулиган Вовка-калач набил ему синяков. Тогда отец сказал ему, что не стоит плакать, а нужно научиться постоять за себя, и отвел его в секцию бокса. Отец всегда учил его не раскисать, и сам не раскисал, даже когда узнал, что будет до смерти прикован к постели. Саша гордился выдержкой отца и удивлялся его огромной силой воли, которой так не хватало ему самому. Думая об отце, Саша постепенно успокоился, но так и просидел в саду до самого прихода Людмилы Васильевны, пересев на теплую землю и поглаживая рукой молодую сочную травку.
- Ты почему здесь сидишь? - спросила она, войдя во двор.
- Здесь тепло и приятно сидеть, - ответил Саша, - я соскучился по теплой земле и все никак не могу согреться, даже на ярком солнце.
- Ночь на дворе, десять часов, какое солнце? Пошли я тебя накормлю. Ты сфотографировался?
- Нет. Извините, я даже и не вспомнил, - виновато ответил Саша.
Людмила Васильевна с пониманием посмотрела на Сашу и сказала,
- Ничего, но завтра обязательно сходи. Я сегодня все пороги обила, но договорилась, чтобы тебе сделали паспорт не краткосрочный на шесть месяцев, а нормальный, но отметка о судимости, конечно все же будет.
- Мне все равно, - ответил Саша, - Людмила Васильевна, я не хочу есть, я лучше спать лягу, можно?
- Конечно можно, зачем спрашиваешь? А может все же поешь?
Саша отрицательно покачал головой и быстренько умывшись, лег в приготовленную для него постель. То ли мягкая постель оказалась для него неземным раем, то ли выпавшие на его долю известия были слишком тяжелыми, но только он коснулся мягкой белой подушки, как тут же провалился в глубокий сон.
Через несколько дней с легкой руки Людмилы Васильевны Саша получил паспорт с указанием судимости и с отметкой ограничивающей места проживания. В паспорт был вложен адресный листок убытия в Саратовскую область в село Мариенталь.

* * *
Добравшись до села Мариенталь, Саша осмотрелся по сторонам. Село показалось ему глухим и необжитым, совсем не таким как его описывал Аристарх. Был уже вечер, а по улицам еще гулял горячий ветер, поднимая в воздух мусор и пыль. Саша стал спрашивать редких прохожих, не знают ли они, где проживает Надежда Цандер. Но никто не знал женщины с такой фамилией. Он потратил на это занятие почти час, пока паренек на велосипеде, которого Саша остановил вопросом о Надежде Цандер, не посоветовал ему обратиться к кому-нибудь постарше, сказав, что здесь почти все переселенцы, которые приехали во время или после войны.
- Да вон старик Митрич, у него узнайте, он здесь всех знает, - и парень показал рукой на старика, который шел рядом с повозкой груженной сеном и изредка погонял лошадь легким похлопыванием по спине.
- Скажите, вы случайно не знаете, где проживает Надежда Цандер? - спросил Саша у Митрича.
- А тебе она зачем? - останавливая лошадь, спросил старик.
- Да я родственника ее ищу, - ответил Саша.
- А родственник тебе зачем? - прищурившись, спросил старик.
- Что вы мне допрос устроили, скажите просто, знаете или нет, - зло воскликнул Саша.
- А ты не кипятись, Цандеры уже давно тут не живут. Йохана еще в тридцать восьмом расстреляли, а Надю-то с Беллой в августе сорок первого куда-то в Сибирь выслали. Обещала написать, рассказать куда, да как в воду канула.
- Как выслали, за что?
- А как война началась, немцев всех отсюда и выслали, а на их место новых переселенцев с Москвы, Ленинграда, Киева.
- Так она же даже не немка, - воскликнул Саша.
- Не немка, но приказ, есть приказ, разбираться никто не стал. Муж - немец, дочка - немка. Вот ты я погляжу, тоже горя хлебнул, с тобой кто разбирался?
- А вы откуда знаете? - спросил Саша.
- Знаю, я много чего знаю. У тебя то глаза молодые, а тело как у старика. Значит, потрепала тебя жизнь.
- Потрепала, - согласился Саша.
- Ну пойдем, я тебя провожу, - сказал старик и хлопнув лошадь по спине медленно пошел по дороге.
- Куда проводите? - удивленно спросил Саша.
- Как куда, ты же Аристархом интересовался, или нет? - не останавливаясь, спросил старик.
- Так он здесь? - радостно воскликнул Саша.
- Здесь, здесь, у старика Вальтера живет.
Аристарх встретив Сашу, сразу все понял, если бы у него было все хорошо, вряд ли он уехал бы со своего дома в эту глушь.
- Нет моих никого, погибли все в сорок втором, - тихо произнес Саша.
Аристарх обнял его и похлопал по спине.
- Да брат, плохи наши дела. Да ты проходи, проходи, - пригласил Аристарх Сашу в комнату, в которой жил. Комната была чистенькой, с диваном, многочисленными полками с книгами, шкафом, столиком, покрытым вышитой скатертью, на подоконнике стояли горшки с цветами.
- Вот, сейчас чаю попьем, а потом поужинаем. Да ты садись, отдыхай.
Чай давно остыл, а они уже второй час вспоминали своих родных, Гаврилу, Никиту, Семена, Николая и тех ребят, которые остались в ГУЛАГе отсиживать свой срок. В дверь негромко постучали и тихий голос спросил по-немецки,
- Аристарх, к вам можно?
- Заходите, Вальтер Карлович, я вас с одним человеком познакомлю.
Дверь со скрипом открылась, и на пороге возник высокий и подтянутый пожилой немец, который смущенно улыбнулся и чисто по-русски сказал,
- Здравствуйте. Извините, Аристарх, я не знал что у вас гости.
- Проходите, садитесь, это мой друг по лагерям Александр Хрусталев, а это Браум Вальтер Карлович.
- Очень приятно, - Саша протянул руку к Вальтеру Карловичу и крепко пожал ее.
- И мне приятно, - ответил тот.
- А теперь слушай дальше, - сказал Аристарх, - Вальтер Карлович родился, никогда не угадаешь где, - он сделал секундную паузу, а потом продолжил - в Германии, в городе Веймар, там где мы с тобой провели три самых тяжелых года нашей жизни.
- Я только родился в Германии, а потом мой отец приехал работать дипломатом в Россию, еще задолго до революции, - стал оправдываться Вальтер Карлович.
- Да вы не волнуйтесь, Вальтер Карлович, вас никто не обвиняет, вы такой же пострадавший, как и мы с Сашей.
- Вальтер Карлович, а вы давно здесь живете? - спросил Саша.
- Приехал я сюда со своей семьей в двадцатых годах. Я хотел, чтобы мои дети знали родной язык. Тогда здесь была автономная республика немцев Поволжья, и немецкий язык был введен в качестве государственного и как язык для обучения детей в школах. Здесь на немецком языке издавалось множество газет, имелись национальные театры, дома культуры и различные клубы, где детям прививалась немецкая культура, и поддерживались национальные традиции. Да это была одна из республик сплошной грамотности. Хорошо здесь было, хоть и село, Энгельс недалеко, да и Саратов. Вон Аристарх с женой тогда к Надежде и Йохану на свадьбу приезжали, он меня не помнит, а я его помню, потому что он на-немецком с Йоханом разговаривал. Я у Йохана спрашиваю, кто это? А он – родственник мой.
Аристарх улыбнувшись, сказал,
- Да, хорошая была свадьба, веселая.
- Все было хорошо, пока не грянула беда, начались аресты, и меня в тридцать седьмом НКВД не обошел, за антисоветскую деятельность осудили, а я был простой преподаватель педагогического техникума. Хорошо мои дочери замуж до этого времени повыскакивали, поменяли фамилию на русские и уехали с мужьями. Меня осудили на десять лет и отправили в Сибирь. Отсидел я срок в срок, и вот вернулся.
- А жену вашу не выселили как Надежду? - спросил Саша.
- Нет, обошлось. Когда меня посадили, жена к старшей дочери уехала внука нянчить. А тут война, она там так и осталась. С соседями украинцами мы дружно жили, они и за домом присматривали, сказали, будто свою семью расселили. А в лагере я выжил, потому что всем хотел доказать, что я не фашист. И доказал. Повезло мне, не то, что Аристарху.
- У Саши тоже никого не осталось, - объяснил Аристарх.
- Я очень сожалею. Оставайтесь у нас, только конечно время не то, что было, но жить можно.
- Спасибо, Вальтер Карлович, - грустно улыбнулся Саша.

* * *
С горем пополам Аристарху с Сашей удалось прописаться и устроиться на работу. Саше в местную больницу, а Аристарху в библиотеку при клубе. Каждый месяц им надлежало приходить в комендатуру и отмечаться, но здесь это было сплошь и рядом, и поэтому они сразу стали своими людьми среди немцев-спецпоселенцев, которые в годы войны были депортированы в Поволжье из западных областей страны, на место отправленных в Казахстан, республики Средней Азии и Сибирь немцев Поволжья. Переселенцы отправлялись на поселение навечно, без права возврата к прежним местам жительства. Правила для спецпоселенцев были жестокими. Они не могли самовольно выходить за пределы населенного пункта, где им предписывалось проживать, и даже в ближайший лесок или в соседнюю деревню. За нарушение закона наказание до двадцати лет каторжных работ. Многие русские говорили, что так им и надо, немцам проклятым, но Саше и Аристарху было жалко этих людей, несмотря на то, что они провели по три с половиной года в немецких концлагерях, и там среди немцев били порядочные и честные люди, которые боролись с фашизмом. А чем виноваты эти люди, многие из которых и языка-то родного не знали, их предки приехали когда-то еще в XVIII веке по приглашению Екатерины II, или в начале этого века как специалисты - архитекторы, строители, врачи, рестораторы. А теперь они не имели паспортов, не призывались на воинскую службу и не могли занимать важных постов в государственных учреждениях в сфере здравоохранения, культуры, образования и народного хозяйства, хотя почти все они были люди интеллигентные и образованные. Их обязывали говорить только на русском языке, ни книг, ни газет на немецком не было. Все те книги в библиотеке, которые были на немецком языке, во время войны были изъяты.
- Представляешь, - говорил Аристарх Саше, - какая несправедливость. Юноши и девушки из образованных интеллигентных семей не могут повышать свое образование, потому что здесь нет учебных заведений, кроме средних школ, а покидать место жительства им не разрешено. Как ты думаешь, если мы привлечем бывших педагогов, юристов, банкиров, и будем в библиотеке собирать клуб и заниматься с молодежью, как это расценят со стороны властей?
- Ничего не могу тебе сказать, но думаю, что ты можешь навредить этим не только себе, но и молодым людям. Лучше будет, если ты займешься библиотекой, которую и библиотекой-то назвать трудно. Книги все старые, потрепанные, нового ничего нет, наверно же можно заказать новые, написать письма или съездить в Энгельс.
- Наверно ты прав. За себя-то я не волнуюсь, мне уже терять нечего, а вот молодым еще жить. Составлю-ка я каталог, разберу все книги по категориям, подумаю, что нужно выписать в первую очередь, чтобы заинтересовать людей. И Аристарх втянулся в работу, которой не на шутку увлекся, разбирая старые книги и журналы, он часто находя что-то интересное устраивал лекции и диспуты, выявляя таким образом интересы сельчан.
Саша же на работе откровенно скучал. Спецпоселенцы к нему приходили редко, обращаясь к врачам немцам, а другие жители села приходили с пустячными жалобами. Обычным делом было вскрытие гнойников, различные порезы и ушибы, вывихи и переломы, к серьезным же травмам можно было отнести то, как косарь напоролся на косу, муж в порыве ревности нанес своей жене рваные раны на груди угрожая ей ножом, подрались пьяные мужики и чуть не отрубили одному ногу топором, но все обошлось маленькой штопаной раной, парой сломанных ребер и многочисленными ушибами у всех членов компании.
Вечерами Саша заходил к Аристарху в библиотеку послушать очередную лекцию или беседовал с Вальтером Карловичем. Вальтер Карлович убедил Сашу, что он еще молод и должен заняться своим здоровьем, пока не поздно. И в первую очередь он порекомендовал ему своего знакомого дантиста, живущего неподалеку, который поможет Саше привести в порядок испорченные в лагерях зубы. От нечего делать Саша согласился. Он старался придерживаться диеты для желудочных больных и стал посещать дантиста, который за полтора месяца, сделал по Сашиным представлениям, невозможное. К зиме он стал похож на себя прежнего, только седого и сильно постаревшего.
- Ты прям у нас красавчик, - говорил, глядя на него Аристарх, который совсем не обращал внимания на свой внешний вид. Он отрастил бороду и усы, предпочитал носить растянутый теплый свитер с высоким воротом и мягкие растоптанные туфли, так как был без пальцев на правой ноге, которые отморозил на каторге.
- Какой я красавчик, седой, старый, - возражал Саша.
- Не скромничай, ты еще молодой. Тебе семьей нужно обзавестись.
- Никто мне не нужен, - отвечал Саша, - ты лучше сам о семье подумай.
- Нет. Я уже старый. Да и была у меня уже семья. Если бы мой сын на фронте не погиб, я бы наверно давно внуков нянчил, а вот тебе еще не поздно.
Ночью Саша задумался над словами Аристарха. Он вспомнил, с какой радостью и любовью Семен рассказывал им о своем маленьком сыне, а он тогда подумал, что если он вернется, то у них с Машей обязательно будут дети. Наверно это будет правильным, если он жениться и у него появиться ребенок. Но ни одна женщина, которых он знал, встречал в больнице, в магазинах, в библиотеке или на улице не нравилась ему как женщина, с которой он хотел бы связать свою судьбу. Он никак не мог ни одну из них сравнить с Машей, ради которой он постарался выжить в концлагерях и вернуться домой. Наверно, если бы он знал тогда, что ее и его родных нет в живых, его прах давно бы уже развеялся по ветру из трубы Бухенвальдского крематория. Но раз он остался жить, он должен что-то делать, чтобы не сойти с ума от безделья и скуки. Все книги, интересовавшие его, он уже прочел, а больше пока ничего, сколько Аристарх не бился в библиотеку так и не прислали, кроме политических статей и материалов XIX съезда КПСС, которых никто не читал. Саше хотелось почитать статьи о хирургии, да и вообще о новом в медицине. Он понимал, что в годы войны хирурги обрели большой опыт и практику, наверняка появилось много новых методов, препаратов, и оборудования, о которых он даже не имеет представления. Он не оставлял надежды, что когда-нибудь он сможет работать настоящим хирургом и должен был быть к этому готов.
- Нужно просто собраться и съездить в библиотеку в Саратов, каких-то пятьдесят километров, - подумал Саша и с этими мыслями улегся спать.

* * *
Как только у Саши появлялось свободное время, он проводил его в центральной библиотеке Саратова. Не имея городской прописки, он мог пользоваться только читальным залом, да и то только потому, что получить долгосрочный талон на пользование читальным залом ему помогла сердобольная пожилая библиотекарша, которой понравилось, как он назвал ее библиотеку «кладезем знаний».
Он с увлечением читал журналы и статьи по медицине, делая для себя записи и пометки. Как-то раз выйдя из библиотеки и направившись в сторону вокзала он увидел впереди себя женщину, которая поскользнулась на заледеневшей лужице и упала. Подбежав, он помог ей подняться и спросил,
- Больно?
- Конечно больно, а вы как думали, - ответила она навалившись на него и прыгая на одной ноге. От нее пахнуло каким-то нежным цветочным ароматом, и этот запах родил в душе Саши какие-то далекие приятные воспоминания.
- Хотите я посмотрю что с вашей ногой? - спросил он, усаживая незнакомку на заснеженную скамейку.
- А вы что доктор? - кокетливо спросила она.
- Да, - просто ответил он.
Она выставила вперед стройную ножку в кожаном сапоге на высоком каблуке и повертела ею перед стоявшим над ней Сашей. Он присел перед ней на колени, расстегнул и стянул с ноги сапог. На ней были тонкие прозрачные чулки, плотно обтягивающие красивую изящную ножку. От прикосновения к эластичной ткани, под которой скрывалось теплое женское тело, у него застучало в висках и участилось дыхание. Саша поднял глаза и посмотрел на незнакомку. На него с усмешкой смотрела молодая женщина с большими янтарными глазами и вздернутым носиком.
- Ну что? - спросила она.
- Все нормально, небольшой вывих, - ответил Саша, смутившись под ее надменным взглядом, и быстро застегнул сапог, стараясь больше на нее не смотреть.
- Поможете мне дойти до дома? - спросила она.
Саша, не отвечая, предложил ей свой локоть.
- Ой, какой вы высокий, - воскликнула она, ухватившись за его руку.
- Да, - согласился он, - а вы очень миниатюрная.
- Смешная парочка, - захихикала она и остановившись спросила, - а как вас зовут?
- Александр, а вас?
- А меня Полина. Вы саратовец?
- Нет. Я из Воронежа.
- В командировке?
- Нет, - помолчав ответил он, - судьба занесла жить в село Мариенталь, наверно вы и не слышали о таком?
- Почему же не слышала, слышала. Был у папы товарищ из Мариентальского кантона.
- Кантона?
- Да, территория где жили немцы Поволжья, была разбита на кантоны. А вы что там делаете?
- Работаю.
- Кем, если не секрет.
- Я же вам уже сказал, врачом.
- Так вы, правда врач? А я думала просто выдумали, чтобы познакомиться. А вы какой доктор?
- Хирург.
- Вы не шутите, вы правда хирург?
- Правда. А что не похож?
- Я врачей боюсь, просто жуть, - смерив его насмешливым взглядом, произнесла она.
- И меня тоже?
- Вас нет, вы такой забавный.
- Это чем же? - удивленно спросил Саша.
- Вы бы видели себя, когда сапог с меня снимали, - засмеялась Полина.
Саша покраснел, вспомнив ее насмешливый взгляд.
- А хотите, я вам по дороге буду показывать Саратов.
- Хочу.
Полина рассказывала ему о своем городе, показывая старинные купеческие особняки и величавые церкви, совсем забыв о том, что у нее болит нога. Так разговаривая, они подошли к добротному старинному двухэтажному купеческому дому, на парадном которого красовался вензель его бывшего владельца.
- Вот здесь я и живу, вон там, на втором этаже. Приглашаю вас в гости.
- Спасибо. Как-нибудь в другой раз, - ответил Саша и снова покраснел.
- Да бросьте вы, я же вам не жениться на мне предлагаю, а чаю выпить, что вы как маленький.
- А может меня дома ждут? - почему-то со злостью произнес он.
- Врете вы все, никто вас не ждет. А впрочем, как хотите, - и она развернувшись на каблуках бойко поднялась по ступенькам на крыльцо и, не оглядываясь юркнула за дверь.
Саша еще немного постоял в надежде, что она все же покажется за дверью и позовет его. Но Полина так и не показалась.
- Улица Чернышевского, - вслух прочел Саша табличку на доме и, завернув за угол пошел по незнакомой улице, ругая себя последними словами. «Я вел себя как последний идиот, женщина пригласила меня в гости, а я как школьник испугался. Трус, какой же я трус». Пройдя совсем немного, он вышел на набережную Волги, которая зимой выглядела бескрайним заснеженным полем. Саша долго стоял и думал, что же его так потрясло в этой женщине. Она совсем была не похожа на Машу, у нее был совсем другой характер, другая внешность, все другое, кроме миниатюрности. Но ему было так приятно, что она так доверительно прижималась к нему, обдавая тонким цветочным ароматом. Как же он мог забыть, этими духами душилась Маша, от нее всегда пахло так, как сегодня пахло от Полины. Вспоминая и думая о Маше, он быстро забыл Полину.
Шли месяцы, и каждый раз бывая в Саратове, Саша порывался зайти к Полине. Но каждый раз останавливал себя, задаваясь вопросом, - «а зачем? Что я хочу от этой женщины, кто я такой? Рассказал ей что врач, работаю в Мариентале, а о том, что я бывший зэк умолчал. Что я ей скажу при встрече? Здравствуйте Полина, я пришел чаю попить. Да она меня на смех поднимет. Разве я ей ровня? Она такая эффектная, элегантная, одета по последней моде. Забыть, забыть и больше к этому не возвращаться».
Как-то летом приезжая в библиотеку Саша познакомился там с одним пожилым мужчиной, который проявив интерес спросил Сашу, где он работает, что так интересуется медициной. Саша рассказал все как на духу и тот за откровенность пообещал подкинуть ему материал, который имеет сам. Он бывший преподаватель медицинского института, но до сих пор интересуется учебным процессом и помогает студентам. Жил Никита Юрьевич, так звали забавного и рассеянного дядечку недалеко от библиотеки и, забежав домой вынес Саше целую кипу отпечатанных и исписанных синими чернилами листов.
- Вот, батенька. Не торопитесь, возвращать не горит, у меня еще есть экземпляр. Читайте, анализируйте, если что понадобиться, вот мой телефон, звоните не стесняйтесь.
- Большое спасибо вам, Никита Юрьевич, теперь будет чем в свободное время заняться.
- Всегда рад помочь интересующимся людям.
Попрощавшись с Никитой Юрьевичем, Саша решил не откладывать просмотр ценных материалов в долгий ящик, а дошел до ближайшей скамейки и с интересом уткнулся в бумаги.
- Здравствуйте, Александр, - услышал он возле самого уха и подняв голову от бумаг увидел Полину. Ее красивые лучистые глаза весело метали искорки, брови были в удивлении приподняты, а губы вытянулись в приветливой улыбке.
- Полина? - обрадовано вскочил Саша.
- Не ожидали увидеть? - спросила она и уселась на скамейку, театрально заложив ногу за ногу. Она была в легком голубом шифоновом платье в черный горошек, синих туфельках на высоком каблуке, а на плече висела такого же тона маленькая сумочка. Ее темно каштановые волосы были гладко зачесаны и собраны в тугой узел на затылке. Саша ошалело смотрел на нее, не веря своим глазам.
- Что вы на меня так смотрите? - спросила она, прищурив один глаз.
- Я очень рад вас видеть, - выпалил Саша и несмело взял Полину за руку.
- Могли бы и в гости зайти. Я тогда думала, что вы передумаете и вернетесь, даже чайник поставила. А вы оказались таким робким.
- Я честно хотел, но побоялся.
- Ну и зря. А я ждала. Сегодня пригласить вас не могу, у меня генеральная репетиция. А в субботу приходите ко мне на спектакль.
- Так вы актриса? - вырвалось у Саши.
- Да, в драматическом театре. А что это вы такое здесь так увлеченно читали?
- Это статьи о хирургии.
- Интересно? - спросила она.
- Очень.
- Могу достать для вас книгу о профессоре Куницыной, называется «Золотой скальпель», у меня есть знакомства в Медицинском институте и мне не откажут, хотите?
- Еще бы, - ответил Саша.
- Ну тогда до встречи, приходите в субботу в восемь, придете?
- Обязательно приду.
Она легко поднялась и быстрой походкой пошла через улицу. Саша еще долго смотрел вслед удаляющейся изящной фигурке. Потом он собрал все бумаги и решил зайти в магазин и посмотреть, сколько денег он может потратить, чтобы еще раз съездив в город купить себе приличный костюм, рубашку, галстук и туфли. Все-таки ни куда-нибудь его пригласили, а в драматический театр. И ни кто-нибудь, а красивая женщина, да еще и актриса на свой спектакль.
Он обошел множество магазинов, но на его рост и комплекцию костюмов было мало, а те что подходили ему, не устраивали в цене. Он вернулся домой уставший и расстроенный.
- Что с тобой? - спросил Аристарх.
- Да вот Полину встретил.
- Да ты что, ту самую которая в гости приглашала, а ты струсил?
- Да ну тебя, она актриса и меня на свой спектакль пригласила, я все магазины обошел, костюм искал, не могу же я в такой одежде в театр идти.
- Не можешь, - ответил Аристарх, - только тебе не только костюм нужен, а и все остальное.
- Вот я поэтому и ходил по магазинам, все прикидывал.
- И что ни одного костюма так и не нашел?
- Нет, ну есть конечно дорогие, ну мне они не по карману.
- А у тебя, что друга нет? Я тебе деньжат подброшу. Оденем тебя как с иголочки, раз с актрисами шурымуришься. У Вальтера Карловича такой галстук есть, закачаешься. Завтра же бери в своей богадельне отгул, у тебя там все равно никого нет, и дуй по магазинам, да не мелочись. Покупай хороший костюм, вижу твоя Полина на тебя глаз не зря положила, глядишь и свадебку сыграем.
- Да ты что, она актриса театра, а я кто?
- А что кто ты? Ты молодой, красивый мужчина, интеллигентный, непьющий и некурящий.

* * *
Все оставшиеся дни недели до субботы Саша думал о встрече с Полиной. Он купил себе все что наметил. В черном строгом костюме, в белой рубашке и галстуке Вальтера Карловича он выглядел намного моложе и казался себе совсем другим человеком. Он уже давно забыл, что такое строгий костюм и галстук, а ведь раньше он почти каждый день ходил на занятия в институт хорошо одетым, чисто выбритым и надушенным одеколоном. Отец всегда учил его, что человек, чтобы ему доверяли, должен быть опрятен, подтянут и чисто одет.
- Ну, вылитый жених, - подтрунивал над Сашей Аристарх, - слышь жених, а ты где ночевать-то будешь, спектакль ведь поздно кончиться?
- Не знаю, я как-то об этом не подумал, да какая разница, лето ведь, сколько в лагерях в холоде на морозе ночевали, что мне привыкать что ли?
- Отвыкать нужно, дурень я к тому, если женщина предложит у нее остаться, так ты не отказывайся как от чая.
- Да ладно тебе, она меня всего два раза в жизни видела, чего это она меня ночевать оставит?
- Ну, она же не дура, знает где ты живешь.
- Да она просто об этом и не подумает.
- Ну не подумает, так не подумает, это я на всякий случай, чтоб ты во второй раз дураком не оказался. И вот возьми еще денег и купи даме букет, да не на вокзале у бабушек, а в цветочном магазине, в обертке, понял?
- Понял, что ты меня как мальчишку учишь?
- А ты для меня в этом деле мальчишка и есть. Я за своей женой два года ухаживал, красиво ухаживал, в театр, в музей, с цветами, а потом сына учил за своей невестой ухаживать.
- А где она теперь невеста сына? - спросил Саша.
- Кто, Галочка? Она тоже в блокаду погибла бедняжка.
- Ну, я пошел? - немного помолчав, спросил Саша.
- Так рано вроде еще?
- Выйду пораньше, за цветами зайду, и театр я тоже еще не знаю где находиться.
- Ну давай, удачи.
Приехав в Саратов, Саша на троллейбусе от железнодорожного вокзала доехал до площади Революции, где однажды видел большой магазин с вывеской «Цветы для вас». Купил самый красивый букет, и спросив как найти драматический театр, отправился на встречу с Полиной. У театра он оказался за час до начала и, купив билет, присел на скамейку думая о том, что ему сказал Аристарх. Неужели он действительно чем-то заинтересовал Полину и она серьезно к нему относиться? Мимо него медленно прогуливалась взад-вперед пожилая супружеская пара с букетом белых роз, и Саша нечаянно услышал обрывки их разговора.
- У Полины сегодня ответственный спектакль, премьера…… - сказала полная маленькая черноволосая женщина.
- …..лучше бы Полинушка завела семью, - ответил басом мужчина, вдвое крупнее ее.
- У нее уже была семья, а здесь поклонники, посмотри ….
- ….толку от этих поклонников, вот умрем мы с тобой……
Дальше Саша не дослушал, потому что они свернули в другую сторону и стали прогуливаться там.
- Неужели это родители Полины? - подумал Саша, - такие важные, респектабельные. Интересно Полина живет с ними или одна? Если с ними, то ничего странного в ее приглашении на чай не было. А если одна, тогда выходит, что он ей действительно понравился и Аристарх прав. Саше стало как-то страшно. У него не было опыта общения с женщинами, когда он был студентом, у него была Маша, о которой он все-все знал, и не раз бывал у нее дома, знал ее родителей и братьев. Потом война, затем плен, ГУЛАГ и неинтересная работа в селе. И вот теперь Полина, которая неизвестно чего ждет от него. Он так задумался, что чуть не пропустил начало спектакля.
Пьеса называлась «Ранние рассветы» и повествовала о нелегкой судьбе колхозников в годы войны и первые послевоенные годы. Идея пьесы была драматической, но какой-то нереальной. Полина играла молодую доярку, которая проводив мужа на фронт и вскоре получив похоронку, всю свою злость и ненависть к врагу вымещала тем, что помогала родному колхозу и самоотверженно работала без устали с утра до ночи. Роль Полине абсолютно не подходила, для колхозницы она была слишком тонка и изящна, и выглядела совсем неубедительной, когда вконец вымотанная и уставшая, работая по пятнадцать-шестнадцать часов в сутки, мило улыбалась и пела песни, таская тяжелые бидоны с молоком. Было и несколько сцен из фронтовой жизни, и Саше казалось что человек, побывавший на войне и сам на собственной шкуре испытавший весь тот ужас и масштаб трагедии не смог бы так изувечить свою пьесу. Уже в середине спектакля Саша потерял всякий интерес к его продолжению и лишь только наблюдал за Полиной, не вдаваясь в подробности, происходящие на сцене. Наконец два часа бреда закончились, раздались аплодисменты и крики «браво», и актеры стали устало улыбаясь, грациозно раскланиваться перед публикой. Затем толпа зрителей повалила к сцене поздравлять с премьерой «великого драматурга» и актеров. Саша тоже приблизился к актерам, принимающим поздравления и скромно протянув букет Полине, просто сказал,
- Поздравляю с премьерой!
- Спасибо, тебе понравилось? – спросила она, прижимая к себе букеты и улыбаясь.
Врать совсем не хотелось, но чтобы не обидеть Полину, он сказал,
- Понравилось.
- Подожди меня возле выхода, - шепнула она и продолжила принимать поздравления.
Он вышел на улицу и полной грудью с облегчением вдохнул свежего воздуха, напоенного влагой от недавно прошедшего дождя. Зрители потихоньку расходились и наконец он остался один возле опустевшего здания Саратовского театра драмы им. К. Маркса. Омытая дождем листва слегка шумела от легкого ветра, ярко горели звезды, а Саше думал почему-то не о Полине, а о Маше. Он вдруг вспомнил, как они с Машей ходили в театр на какую-то смешную пьесу, а в антракте украдкой целовались за тяжелыми театральными портьерами, а потом долго чихали от накопившейся на них пыли и смеялись до слез.
Вдруг из дверей театра с шумом вывалилась веселая толпа людей с охапками цветов. Саша сразу заметил среди них Полину и ее родителей, «великого драматурга» и других артистов и их близких поклонников, которые двигались прямо на Сашу.
- Александр, - услышал он звонкий голос Полины, - поедемте с нами в ресторан!
Он не ожидал такого предложения, смутившись и немного помедлив, ответил,
- Спасибо, я не могу. Я только пришел поздравить вас с премьерой.
Полина оторвалась от любопытной толпы, которая во все глаза смотрела на него и подойдя вплотную шепнула,
- А мы их всех пошлем к черту, - и повернувшись к застывшей в ожидании толпе крикнула, - я тоже не поеду, отмечайте сами.
- Полиночка, но как же без тебя, нам будет скучно, - прогундосил «великий драматург».
- Полушка, деточка, и правда, что же ты так? - зло посмотрев на Сашу, воскликнула Полинина мать.
- Полина! Полина! – закричали и захлопали в ладоши другие актеры и поклонники, зовя с собой подругу.
- Езжайте Полина, они вас ждут, - сказал Саша, пожав Полинину руку.
- Обойдутся без меня, - сказала она, и твердо взяла Сашу под руку, показывая всем, что она уже все решила.
- Полина, не дури! - воскликнула ее мать.
- Оставьте человека в покое, пусть поступает, как хочет, - подал голос отец Полины, до этого стоявший в стороне и дымящий сигаретой. Он подошел к жене и, взяв ее под руку потянул в сторону, сказав басом, - ну пошлите что ли отмечать премьеру. Никто даже не возразил ему, а все снова дружно загалдев пошли в ресторан, и лишь только «великий драматург» сверкнув злыми глазами в сторону Саши, прокричал,
- Зря ты Полина так.
- Дурак, - пробубнила она ему вслед и весело взглянув на Сашу, предложила, - а мы сами отметим нашу премьеру. Скажи только честно, тебе правда понравилось?
Саша немного замешкался с ответом, и Полина с усмешкой сказала,
- Я так и знала, что тебе не понравилось.
- Нет, мне понравилось, только пьеса какая-то…
- Можешь не продолжать, мне и самой не нравится, ну не могу я играть колхозниц, я о них ничего не знаю. Я и в деревне-то не была ни разу.
- А куда мы пойдем? – спросил Саша, прикидывая сколько у него осталось денег.
- Если ты снова не испугаешься и не убежишь, то можем отметить у меня. У меня дома есть все.
- Хорошо, если приглашаешь, - слегка труся, ответил Саша.
- Тогда пошли на такси, - потянула его Полина, - вон там стоянка.
- Пошли, - ответил Саша, боясь что его денег и на такси не хватит. Он не ездил на такси и не имел ни малейшего понятия, сколько это стоит. Но его беспокойство было напрасным, до дома Полины от театра оказалось не так и далеко, и вышло совсем недорого.
Подъехав к ее дому, он его совсем не узнал. Тогда был под снегом ухоженный сейчас палисадник с цветущими георгинами и кустами вьющихся роз, не было видно маленьких кованых скамеечек по обеим сторонам крыльца и выложенной красивой плиткой дорожки. В тот раз он только заметил сугробы вокруг дома, красивую старинную дверь и скрывшуюся за ней Полину. Как он переживал тогда, что не принял ее предложения и остался с носом, но теперь ему уже поднимающемуся на второй этаж к ее квартире, вдруг захотелось повернуть назад и убежать.
- Проходи, - сказала Полина раскрыв перед ним дверь.
Он вошел в квартиру Полины и обомлел. Квартира была не просто красивой и уютной, она была просто шикарной.
- Нравиться? - гордо спросила она.
- Конечно, еще бы.
- Мне тоже нравиться, - и Полина протянула ему красивые мужские велюровые тапочки, - папины, - сказала она, надевая на себя изящные розовые атласные тапочки с мохнатыми помпончиками.
- Полина, а вы с родителями живете? - спросил ее Саша, с удовольствием вставляя в тапочки, натертые новыми туфлями ноги.
- Нет, я живу одна, только называй меня на ты, хорошо?
- Хорошо.
- Ты располагайся, а я сейчас накрою стол.
- Может быть тебе помочь?
- Не нужно все уже готово, осталось только расставить, а ты пока осмотрись. Она упорхнула на кухню, оставив после себя шлейф аромата своих духов, и Саша закрыв глаза вдохнул это цветочное облако и снова вспомнил о Маше. Он не хотел, чтобы Полина душилась этими духами, рождающими в его душе воспоминания о своей первой и единственной любви. Но ведь именно этот запах впервые так потянул его к Полине, отделив от остальных женщин.
- Надо перестать думать о Маше, пусть она навсегда останется в моем сердце, но я не хочу, чтобы ее образ вечно стоял у меня перед глазами, - сам себе тихо сказал Саша и открыв глаза с интересом стал разглядывать комнату Полины. В комнате была со вкусом подобранная резная деревянная мебель, мягкий диван с множеством маленьких подушечек, кресла, журнальный столик, на котором стояли хрустальные пепельница и ваза с белыми полураспустившимися розами, на стенах висели картины, а на полу лежал огромный пушистый ковер. Саша подошел к книжному шкафу и провел рукой по корешкам кожаных переплетов книг, расписанных золотом. Это были дорогие книги русских и зарубежных классиков, сверху них горизонтально лежала книга о профессоре Куницыной «Золотой скальпель».
- Неужели это для меня? - удивленно подумал Саша и, вытащив книгу, уселся на краешек мягкого дивана.
- Ну вот, ты уже читаешь, - капризно надув губки сказала Полина, ввозя в комнату сервировочный столик. Чего там только не было. Саша давно не видел такой роскоши и, поднявшись с дивана, удивленно уставился на Полину.
- Чего ты так смотришь, лучше помоги мне, я для тебя так старалась, а ты как будто и не рад.
Саша подбежал к Полине и помог ей докатить столик к креслам. Сначала он хотел спросить, откуда все это изобилие, но побоялся обидеть Полину таким хамским вопросом. По идеи какое ему дело, откуда все это, может быть, она и правда готовилась к встрече с ним, даже книгу достала, которую пообещала ему шесть дней назад.
- Ты какое вино больше любишь? - спросила Полина, присаживаясь напротив него в кресло.
- Мне все равно, я вообще мало пью, - ответил Саша подумав, что он и действительно последний раз пил на 9 мая. Они с Аристархом и Вальтером Карловичем на праздники 1 мая, Новый год и ноябрьские брали бутылку водки и, разговаривая по рюмочке выпивали ее часа за два.
- У меня сегодня праздник, так что ты просто обязан выпить за меня до конца, - сказала Полина и налила Саше полный бокал красного тягучего вина.
Он поднял свой бокал и, приблизив его к бокалу Полины, сказал,
- Поздравляю тебя с удачной премьерой и желаю, чтобы в твоей творческой жизни у тебя были только главные роли, которые тебе доставляли несказанное удовольствие!
- Спасибо, - ответила Полина и чокнулась своим бокалом об его.
Выпив полный бокал дорогого терпкого вина, Саша почувствовал слабое головокружение. Он вспомнил, что волнуясь перед встречей с Полиной он не обедал, а только позавтракал утром яичницей, а время уже приближалось к двенадцати ночи. Полина стала его угощать разными деликатесами, о многих из которых он раньше даже и не знал. Налив еще по одному бокалу Полина пропела,
- А теперь мой друг, выпьем за тебя!
- Сегодня твой праздник, и я хочу пожелать тебе счастья большого-пребольшого.
- Спасибо, пей, и пойдем танцевать.
- Танцевать? - переспросил Саша, подумав, что не танцевал очень давно и уже наверно успел разучиться.
- Пойдем, пойдем, - потянула его Полина и, положив ему на плечи свои руки с красивыми покрашенными бежевым лаком ноготками склонила голову ему на грудь. Снова запах ее духов приятно защекотал в носу и воспоминания о Маше с новой силой захватили его. Он прижимал Полину к себе все крепче и крепче, пока она томно не сказала ему в самое ухо.
- Ты меня сейчас задушишь.
Он почти с силой оттолкнул ее от себя и тяжело дыша, сказал,
- Прости, мне наверно пора.
- Куда же ты пойдешь? Ты же не саратовец, что будешь до утра слоняться в ожидании транспорта?
Саша молчал.
- Оставайся, я тебя не съем. Или ты меня боишься? – и она, сделав устрашающее лицо, пошла на него, расставив руки в стороны.
Саша засмеялся и опустился в кресло.
- Я сегодня говорю всякие глупости, - сказал он, - просто я давно не танцевал да и вообще долго никуда не выбирался.
- Теперь будешь ходить ко мне в театр, а завтра можем сходить в кино, хочешь?
- Хочу, - просто ответил Саша.
- А я даже знаю, какой там идет фильм, «Весна», ты его видел?
Саша отрицательно покачал головой.
- А я видела его уже несколько раз, но он мне так нравиться.
Они еще долго разговаривали о разных пустяках, пили на поразившей Сашу своей чистотой и белоснежностью шкафчиков кухне ароматный индийский чай из чашек тонкого фарфора с разнообразными вкусными шоколадными конфетами. Затем Полина, убрав грязную посуду в раковину, сказала Саше, что он может перед сном принять ванну или воспользоваться душем.
- Иди, там есть чистое полотенце и папин халат.
Ванная тоже произвела на Сашу неизгладимое впечатление. На полу был ворсистый коврик с изображением морских раковин, на стене огромное зеркало, а на полочке стояло несметное количество всяких кремов, лосьонов, шампуней, одеколонов и духов. Саша разделся, залез в ванную и, встав под душ, открыл кран из которого полилась теплая вода.
- Прям дворец какой-то, а не квартира, - подумал Саша, - а может, я просто отстал от жизни и все люди в городе теперь живут так?
Намылившись душистым мылом, он долго стоял под струями теплой воды и наслаждался уютом и покоем.
- А может быть это и есть счастье. Приходить с работы домой, надевать мягкие тапочки, есть на уютной кухне с белоснежными кружевными занавесками на окнах, принимать теплый душ с душистым мылом, наверно так и живут люди, которые не потеряли все во время войны и которые не имеют отметку в паспорте о судимости. Они могут позволить себе ходить в ресторан и спокойно ездить в Москву или Ленинград, - хватит мечтать сам себе сказал Саша и, завернув кран вылез босыми ногами на мягкий коврик. Он вытащил из кармана рубашки расческу и, смотря на себя в зеркало, зачесал назад почти седые волосы.
- Старик, - подумал Саша, - интересно, на сколько лет я старше Полины?
- Ты что там утонул? - легонько постучав в дверь, спросила Полина.
- Я уже выхожу, - извиняясь, пробормотал Саша, и подумал, - вот нахал, так надолго занял чужую ванную.
Как только он вышел из ванной Полина взяла его за руку и подведя к закрытой двери в спальню, толкнула ее со словами,
- Располагайся, как тебе будет удобно.
Сашиному взору предстала спальня, которую он назвал бы «опочивальней царицы».
- Может я лучше на диване буду спать? – спросил он, повернувшись к Полине.
- Никогда бы не подумала что ты такой ханжа, - посмотрев на него с усмешкой, ответила Полина и больше ничего не сказав, ушла и сердито хлопнула дверью ванной.
Саша молча забрался под царское атласное нежно розовое одеяло и раскинув в сторону руки на широкой, просто необъемной кровати, подумал,
- Будь, что будет.
Полина появилась через несколько минут в полупрозрачном длинном до пола халате и щелкнув выключателем залезла к нему под одеяло, сбросив халатик на пол. Он почувствовал ее теплое нежное тело, на котором совсем не было одежды, аромат ее духов и давно забытое желание охватило его тело. Он прижал к себе Полину и стал неистово целовать ее, сжимая в своих объятиях.
- Сумасшедший, - прошептала она, мне же больно.
Он ослабил хватку, но не отпустил ее. В лунном свете, озарявшем комнату, он увидел, как Полина приподнялась над ним, пытаясь вытащить из своего тугого пучка шпильки. Густые волосы волнами упали на ее белые плечи, и она опустилась к нему, прикрыв свои удивительного цвета глаза длинными ресницами. Все получилось само собой, естественно и просто, как и назначено природой.
Полина спала, обняв Сашу и прижавшись щекой к его мощной груди, а он все не мог уснуть, думая о том, как завтра Полина отреагирует на то, что он расскажет ей, что он бывший зэк. Так он лежал, боясь потревожить сон Полины до самого рассвета, а потом провалился в сон, будто в пустоту.
- Вставай, засоня, - разбудил его нежный голосок Полины. Она уже была одета, причесана и даже слегка подкрашена.
- Сколько время? - испуганно спросил Саша уставясь на яркое солнце, играющее на потолке.
- Почти двенадцать, ты так сладко спал, и я долго не решалась тебя разбудить.
- Со мной это в первый раз, - сказал Саша и увидев как заразительно рассмеялась Полина, улыбнулся.
- Иди, умывайся, и пойдем завтракать.
- Сейчас, - сказал Саша, он ждал что Полина выйдет и даст ему одеться, но она стояла, не трогаясь с места и своими насмешливыми глазами, как будто издеваясь в упор смотрела на него.
- Ты что меня стесняешься? – спросила она и, прыгнув на него начала стягивать с него одеяло и щекотать.
- Полина, что ты делаешь? - шутливо защищался от нее Саша, но это не помогло. Полина вновь возбудила в нем желание, и они еще на час отложили завтрак. После завтрака Полина спросила Сашу,
- Когда мы пойдем в кино, а то к семи мне нужно быть в театре, в восемь вечерний спектакль.
- Тот же самый?
- Ага, тот же.
- Полина, мне нужно рассказать тебе кое-что о себе.
- По дороге в кино и расскажешь.
- Нет, это очень серьезно и возможно, что после этого разговора, ты больше не захочешь меня видеть. Извини, что не рассказал этого раньше.
- Интересно, интересно, давай я угадаю, что ты мне расскажешь, - сказала Полина и поудобней с ногами уселась на диван, - сейчас ты мне расскажешь, что у тебя есть жена и пятеро маленьких детей, нет, нет, это сразу отпадает. Что ты вор-взломщик или маньяк-убийца, - и Полина весело рассмеялась, состроив ужасающую гримасу отпетого преступника.
- Почти так, - сказал Саша и, увидев как переменилось лицо Полины, сказал чтоб успокоить ее, - я не сделаю тебе ничего плохого, просто выслушай меня до конца не перебивая, хорошо?
- Хорошо, - ответила Полина чуть дрогнувшим голосом.
И Саша начал свой рассказ с того момента, как он отправился на фронт. Он рассказал ей все-все, ничего не утаив и не приврав. И о плене, и о ГУЛАГе, и о любимой девушке Маше ради которой он постарался выжить и сумел сделать это, и о разрушенном бомбежкой родном доме и погибших близких, и о том, как тяжело осознавать, что ты остался один, и нет никого на свете, ради которого стоило бы продолжать жить. Закончив свой рассказ, он посмотрел Полине в лицо. На глазах внимательно слушавшей и ни разу не перебившей его Полины стояли слезы. Она сорвалась с дивана и, подбежав к нему крепко обняла его и плача сказала,
- Ах ты бедненький, почему же ты решил, что я тебя не захочу видеть? Глупый, какой же ты глупый.
Все оставшееся время до вечера они провели, валяясь в постели, занимаясь любовью и разговаривая. Полина рассказала ему о себе. Она единственный ребенок в семье, всегда жила в достатке и любви, не привыкла себе ни в чем отказывать. Ее отец работает в Кировском райисполкоме города, мама недавно вышла на пенсию, а до этого была ведущим гинекологом и ее знает и уважает весь город, еще у нее есть дядя дипломат, который живет во Франции и не имея своей семьи всю свою любовь обращает на Полину, забрасывая ее многочисленными подарками в каждый свой приезд. До войны в течение года она была замужем за мотом и пьяницей, который возомнил себя талантливым актером и дорвался до того, что с треском вылетел из театра за систематические пьянки и опоздания на спектакли. Отец Полины еще долго выплачивал все его долги, которые он повесил на нее. С тех пор Полина живет одна, но у нее есть много друзей и конечно же театр, без которого она себе не представляет жизни.
- Все мне пора собираться, - вздохнув, сказала Полина, взглянув на часы, - когда мы с тобой увидимся?
- Не знаю, я смогу только в выходные, - ответил Саша.
- Я буду скучать, - печально сказала Полина и поцеловала его в плечо, - со следующей недели у меня по два спектакля в день, как плохо, что ты живешь так далеко от меня.
Перекусив на скорую руку, Полина быстро привела себя в надлежащий вид, и они выскочили на улицу. Был уже вечер, но еще ярко светило солнце, приятно пробегая по коже своими мягкими лучами. Саша всегда умышленно переходил на ту сторону улицы, где было солнечно, он до сих пор не мог окончательно согреться после долгих лет заключения в условиях вечной мерзлоты. Проводив Полину до самого театра, и пообещав разбудить ее своим приездом в субботу утром на следующей неделе, он отправился к себе домой. На душе было так хорошо и спокойно, наконец-то в его жизни появился человек, которому он не безразличен. Полина так переживала, слушая его рассказ, а потом жалела его, называя глупым и милым, и сказала, что будет без него скучать. Ему так хотелось верить, что перед ним открылось новое светлое будущее.
Так Саша и Полина продолжали встречаться уже больше полугода по выходным, видясь только ранним утром и поздно вечером после спектаклей. Иногда Саша ходил к ней на спектакли, но он понял, что особым талантом Полина не обладала и первых и ведущих ролей ей, скорее всего не сыграть никогда. Но Полина прямо бредила театром, и переубеждать ее он не собирался. За это время Аристарх успел переехать в Красноярский край, куда в сорок первом на вольные поселения отправили Надежду и Беллу Цандер. Разбирая в библиотеке старые потрепанные книги, которые он отложил на самый последний момент, в одной из них он наткнулся на старый конверт, с красноярским адресом Надежды. Он ту же послал ей письмо и вскоре получил ответ, что Надежда в настоящий момент работает преподавателем в школе, живет хоть и на окраине маленького городка в крае, зато в своем домике. Белла вышла замуж и уехала в Красноярск, но это не так далеко от нее и они часто видятся. Уезжать оттуда Надежда не собирается, в той школе, где работает она, есть вакантное место учителя истории, и если Аристарх не против, то пусть срочно отобьет ей телеграмму. Счастливый Аристарх, нашедший наконец-то своих родных в тот же день отослал Надежде телеграмму и в течение нескольких дней уволился, оформил нужные документы и уехал, на прощание, крепко обняв Сашу и сказав,
- Теперь я тебе уже не нужен, у тебя есть Полина. Будь счастлив, не забывай меня, я тебе обязательно напишу.