ЭРОТИЧЕСКАЯ САГА -18


или НОВЫЙ ДЕКАМЕРОН


ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ


АНУЛЯ, ЧТО ТЫ ШЬЁШЬ НЕ ОТТУЛЯ?
А Я, МАТУШКА, ЕЩЁ ПОРОТЬ БУДУ!


О свадьбе дочери известного адвоката перешёптывались и судачили все, кому ни лень. Обладателям широких возможностей и узкого кругозора, такого рода происшествия манна небесная, а потому тарелки любопытства и лицемерия опустошались и вылизывались до зеркального блеска. В привычном состоянии скрытого восхищения и откровенной зависти, синьор Бульони плавал доверчиво и радостно, как в собственном бассейне, но сексуальные приключения Агнесс, ещё не ставшие, как он надеялся, общественным достоянием, хотя понимал, что избежать этого не удастся, заставляли напряжённо различать в ламентациях хора, напрягающем голосовые связки до самых верхов, плохо сдерживаемые нотки недоброжелательства.


Вынужденно смирившись с двусмысленностью положения, в котором оказался из-за Агнесс, не смог примириться с осознанием своей уязвимости в общественном мнении. До сих пор, открытая всем взглядам жизнь, не будучи в тягость, лишь добавляла энергии и бодрости. Чувствовать себя в центре внимания, как в центре вселенной, разве это не главное в карьере знаменитого адвоката? Но теперь, когда всё, служившее на пользу, превратилось во вред, тревога овладевала его душой, сковывая и лишая былой уверенности.


Даже достигнутое с провинившейся взаимопонимание, при опасениях, на короткое время загнанных вглубь, не могло оказаться прочным. В растерянности, овладевшей его душой, призрак суда земного вернул к, затерявшейся в глубинах души, декоративной религиозности, по причине того, что суд божеский, по крайней мере на этом этапе, представляет для него наименьшую опасность.


А тут ещё Агнесс и Эдуардо, будто нарочно, подливали масло глупости в огонь любопытства, очевидной сдержанностью в отношениях друг с другом. Сначала это заметили, каждый порознь, супруги Бульони, не ставшие, по понятным причинам, вдаваться в обсуждение и подробности. После помолвки, многолюдной и потому шумной, число недоумевающих возросло, а на свадьбе доказательства тому проявились с такой откровенностью, что злые языки затрепетали, как флаги на ветру.


По общему мнению, не ощущалось, свойственного молодожёнам, любовного азарта. Даже в главном, без чего в таких случаях не обойтись: желания, как можно скорее, остаться наедине. Как будто на чужом пиру, усердно отплясывали со всей компанией, не проявляя никаких признаков нетерпения. Невеста была нарасхват мужской молодёжью, жених — женской. И даже возвращаясь к пиршественному столу, всё внимание уделяли еде и гостям, переглядывание и перешёптывание которых, стало самым красноречивым доказательством, что сомнения сменились уверенностью.


Но и до свадьбы между ними не замечалось и намёка на задушевность. Совместным прогулкам и разговорам о будущем, предпочитали кинозалы и рок-концерты. Однажды, расставаясь перед сном, Агнесс, на робкую попытку поцелуя, ответила подставленным лбом, примирившим Эдуардо с мыслью, что в скором времени придётся преодолевать застенчивость девственницы, в его практике не случавшейся.


Отношения, развивающиеся, что называется, по касательной, и не могли быть иными, ибо цели и намерения будущих супругов, ничего общего между собой не имели.


Целью Эдуардо было извлечение очевидной для себя пользы из положения, определённом женитьбой, в доме шефа и умопомрачительной связи с его супругой, столь для него комфортной, что конкуренцию ей не могла составить даже молодая жена. В таких случаях, лезущая из всех щелей, самоуверенность не подозревает об опасностях, а предупреждения не приняла бы всерьёз.


Сложности Агнесс, несмотря на относительно спокойный разговор с отцом, внушивший уверенность, что в его возможностях, как говорится в мудром присловии, любую беду развести многоопытными руками, никуда не делись. Ибо неистребимая потребность в новых сексуальных ощущениях, брала верх над здравым смыслом и заводила так далеко, откуда возврата не предвиделось. И если какие-либо опасения на сей счёт бессознательно возникали в её воспалённом мозгу, гнала их прочь, как гонят от благоустроенного порога приблудного пса или надоевшего нищего. Немалым подспорьем в этом была для неё предсвадебная суета, а что будет после, предпочитала не искать ответа, а ждать развития предуказанных событий.


Но в постоянном чувстве непокоя были и, смягчающие душевное неустройство, обстоятельства. Приобретенный ею в недолгой сексуальной практике опыт, позволил понять силу женского обаяния, проявлявшуюся даже там, куда, казалось бы, вход ему был строго воспрещён. Разговор с отцом придал ей уверенность, прежде столь очевидно не ощущаемую, что возможности женщины добиться желаемого неограниченны, если только сумеет ими воспользоваться в полной мере. Это был настоящий поединок, этакий танец с саблями, начатый с позиции безнадежности, а законченный, если не полной победой, то с явным преимуществом по очкам.


Воссоздавая в памяти фразу за фразой, выражение лица и жесты отца, казавшиеся порой красноречивее слов, удивлялась своей находчивости и чуткости, с которой улавливала его настроение, особенно в моменты, когда за лисьей скорбностью и притворным сочувствием скрывал страх перед последствиями дочернего легкомыслия. И то, что его предполагаемое негодование удалось смирить, превратив, едва ли не в соучастника, подтверждало общеизвестное, но постоянно нуждающееся в доказательствах: сила женщины в её слабости.


Особенно позабавил её интерес отца к некоторым интимным подробностям её жизни, что окончательно избавило от чувства робости перед ним. Ещё не зная, как сможет воспользоваться своим немаловажным открытием, но, что воспользуется, не сомневалась. Скажем больше, у неё возникали подозрения, признаться в которых не решалась даже самой себе, а при попытке избавиться от них ещё в зародыше, лишь укреплялись в её сознании. Осознавала она глубину пропасти, по кромке которой ступала? Если и осознавала, то в неполной мере. Скорее всего, её мысли бродили вокруг правил приличия, а не морали. Но в обоих случаях побеждала жажда острых ощущений, как у скупца — наживы.


И когда право первой ночи, старательно осуществляемое новоиспеченным супругом, оказалось на поверку всего лишь правом первого раза, и завершилось его разочарованием, Агнесс, потешаясь в душе, не удержалась от непроизвольной ухмылки. Но не по поводу разочарования мужа, а при воспоминании об отце. Как и следовало ожидать, Эдуардо принял смешок на свой счёт. С удивлением взглянул на неё, но промолчал, благоразумно избегая несвоевременного любопытства. И не потому, что был тактичен, а вовремя сообразив, что может натолкнуться на неприятный для себя ответ, не суливший ничего, кроме унижения.


Между тем, в качестве очередного партнёра, могущим обогатить её сексуальный опыт, Эдуардо не выглядел проигравшим. Он делал то же, что все, но, вместо привычных порывов страсти, с некоторой прохладцей, воспринимаемой Агнесс, словно холодный душ в жаркую погоду, придавая происходящему очарование неожиданности, на что так лакомы извращенцы. Страсть утомляет, тогда, как предчувствие, бодрит. И когда, наконец, вышел из её чресл и умостился рядом, сказала, скрывая, за видимостью безразличия, чувство удовлетворённости, а потому не очень выбирая выражения:


– В следующий раз будь осторожней. Превращаться в мать семейства пока не входит в мои планы.


– А тех, кто был до меня, тоже предупреждала об этом? – явно уязвлённый, поинтересовался Эдуардо.


– А те, кто были до меня, разве не просили тебя о том же? – отстрелялась Агнесс.


– Они не были моими женами.


– Вот уж не думала, что ты до такой степени наивен. В этот момент для женщины вы мужья. Кроме тех случаев, когда подвергаете нас насилию.


– Тебе не кажется, что есть вещи, о которых следовало бы предупреждать заранее?


– Именно это входило в мои намерения, но ты не спросил. – Она помолчала, надеясь, что услышит ответ, но, не дождавшись, продолжила: – Не будем зацикливаться на прошлом. У каждого оно своё. И у каждого в нём найдётся немало такого, что хотелось бы сохранить в тайне.


– Как тайну сейфа, из которого предварительно вынули содержимое?


Она рассмеялась, приподнялась, опершись на локоть, и, впервые поглядев явно небезразлично, полуспросила-полуприказала:


– Повторим?


Вышло удачнее и осмысленнее. Успокоившись, продолжили разговор, на сей раз выглядевшим естественным продолжением совокупления, а не послесловием к нему.


– Хотелось бы честно осмыслить происшедшее, – сказала Агнесс.


– Зачем?


– Нас случили, как слепых котят, и если не разберёмся сами, трудно будет тянуть силком надетую на нас лямку.


– На меня ничего силком не надевали, – радуясь возможности возразить, сказал Эдуардо. – Да и тебя, похоже, никто не насиловал. Разве что в своём индивидуальном восприятии принимаешь желаемое за действительное. Потерпим. Время лечит. Не всегда надёжно, но это уж как кому повезёт.


– От долготерпения толку никакого. А ведь в том, что случилось, имелись в виду не наши с тобой интересы. А раз это кому-то выгодно, отчего бы и нам не иметь в этой выгоде свою долю?


– Какую именно?


– Пока не знаю. Но тот, кто распорядился нашими жизнями, должен понимать, что даровой добычей для него быть не собираемся, – дивясь собственным словам, произнесла Агнесс. А то, что Эдуардо с не меньшим удивлением воспринял услышанное, разозлило её. – Что ты уставился на меня, разве я неясно выражаюсь?


– Хотелось бы яснее.


– В конкретику вдаваться нет смысла. Во всяком случае, пока. Но о сексе давай условимся сразу: навсегда вместе, вовсе не означает, что вместе всегда.


– Вот как! И не иначе?


– Нет.


– Почему?


– Потому, что иначе не получится.


– Не нагулялась?


– Моя откровенность не должна давать повода для грубости.


– Странно слышать, когда жена заявляет, что объятий горячо любимого мужа ей недостаточно. Значит, есть тот или те, без которых не обойтись.


– Не будем вдаваться в подробности.


– Но я-то знать должен…


– Всё, что тебе положено, ты знаешь. Поверь, со временем, поймёшь мою правоту.


– А как же любовь?


– Ты серьёзно?


– Любовь в браке должна хотя бы подразумеваться.


– Не отбирай хлеб у святош. Я постараюсь сделать так, чтобы настоящее удовольствие заменяло тебе неизвестно кем придуманные правила.


На том и порешили. Агнесс довольная убедительностью своих доводов, Эдуард, предоставляемой ему свободой, за которую многим мужьям приходится бороться не на живот, а на смерть.

Борис Иоселевич

/ продолжение следует /