ЭРОТИЧЕСКАЯ САГА – 17


ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ


НАДЕЯТЬСЯ НА МАЛОЕ, НО В РАСЧЁТ БРАТЬ ВСЁ


Синьор Бульони не мог надивиться разговору с дочерью, представшей перед ним в новом свете. Удивительно преображение девушки, запретной страстью превращённой в женщину. На путях добродетели, не созревают столь стремительно, и после узаконенного полового акта выглядела бы глупее, чем на самом деле. Вот и сейчас её не только не пугают возможные последствия, в должной мере не осознанные, но и внутренняя готовность им противостоять.


Мысленно перебирая варианты возможного воздействия на Агнесс, синьор Бульони вынужден был признать пределы отцовской непреклонности, но успокоился на том, что попустительство приводит к не менее печальным результатам. Потому и ухватился за единственную ниточку, показавшуюся ему, если не спасительной, то, во всяком случае, пригодной для продолжения разговора. И этой ниточкой стала предстоящая свадьба.


Психология женщины такова, что замужество, если даже не особенно к нему стремится, никогда не оставляет её равнодушной. При упоминании о нём, Агнесс оживилась, но ровно на столько, насколько оживляется женщина, удовлетворяя своё любопытство, но не кровный интерес. Время, проведённое в свободном сексуальном падении, не прошло для неё безнаказанно, и ощущение новизны, в, казалось бы, ставшем обыденном факте слияния плоти, сделалось едва ли не главным стимулом, подвигающим к новым похождениям. Новость была не в том, что будет, а с кем у неё «это» произойдёт. Но опасаясь быть разгаданной, решила прибегнуть, надо полагать, вполне осознанно, к некоторой доли лицемерия.


– Ах, папа, неужели нет другого выхода?


– Выхода? – синьор Бульони прикинулся удивлённым. – Поражаюсь твоему легкомыслию. Если станет известно всё, нашу семью не ждёт ничего, кроме позора. А своевременный муж, пусть не очень надёжное, но всё же прикрытие.


– Означает ли это... – она замолчала в поисках подходящего выражения.


– Не ищи синонимов, а называй вещи своими именами. Пусть грубо по форме, главное, что верно по содержанию.


– Хорошо, – ответила после некоторого раздумья, – последую твоему совету. Неужели он рассчитывает жениться на девственнице?


– Можно предположить с большой долей вероятности.


– В меру наивный муж, может и подходит для счастливой семейной жизни, но наивный до глупости, вряд ли.


Синьор Бульони в нескрываемом восторге уставился на Агнесс, но ответил спокойно, не избегая, однако, похвалы, хотя и осознавал её неуместность.


– То, что видел в нашем доме, не давало ему повода для подозрений.


– А то, чего не видел? – спокойно спросила она, снова поставив его в тупик.


– Ты о чём?


– Не станешь же ты утверждать, что наш дом исключение из общих правил?


– Не знаю, какие правила имеешь в виду ты, но я тщательно следил за соблюдением приличий.


– Поздравляю. А мама?


– Мама?


– Была ли мама девственницей?


Из неожиданности в неожиданность. При всей своей адвокатской ловкости, а, значит, умению ориентироваться в нештатных ситуациях, не смог скрыть растерянности, не найдя ничего лучшего, как выразить своё неудовольствие:


– Это к делу не относится!


– А, по-моему, даже очень. И я не спрашиваю, совратил ли ты её до свадьбы. Меня интересует, были у тебя предшественники, или первым пришёл к обеденному столу? Впрочем, если затрудняешься с ответом, предоставь мне догадываться самой.


С её стороны, это был ловкий ход. Когда за словами скрывается интерес, удовлетворить который не представляется возможным, уповая на собственную проницательность, приходится тащить в исповедальню каждого, у кого есть предлог для покаяния. Как два сапёра, отец и дочь сошлись на минном поле внешне противоречивых, но взаимно связанных интересов, догадываясь, а, возможно, даже понимая, что, увлечённые дуэлью, утрачивают ощущение родственности, заменяемое вечной интригой разнополых существ.


И с этой минуты они уже не были только отцом и дочерью с правами и обязанностями, обусловленными их природой. Связка эта никуда не делась, но ослабла до такой степени, что перестали её ощущать. И, сами того не осознавая, обозначились одна для другого в своей первоначальной сущности: отец — для дочери – мужчиной, дочь – для отца – женщиной. И, словно тяжкий груз, сбросили с души, избавленной от условностей и потому раскрепощённой.


Загнанный в тупик вопросом женщины, мужчина сообразил, что попытка увильнуть нанесёт невозместимый урон его авторитету, не имеющему ничего общего с авторитетом отца, прибегать к которому значило бы расписаться в несостоятельности, несовместной с чувством собственного достоинства. А женщина, в молчаливом ответе не просто удовлетворила естественное своему полу любопытство, но и осознала возможность использовать все способы воздействия, недоступные дочери, но присущие женщине, коль скоро возникает необходимость превратить противостоящего ей отца, в исполненного сочувствия мужчину.



– Сам видишь, – сказала женщина, не скрывая удовлетворения, – как несерьёзно упрекать другого в том, что может произойти с каждым.


– Не всё так однозначно. А что, если у твоего будущего мужа другие взгляды на то, к чему мы с тобой относимся так легко?


– Ему придётся смириться или…


– Никаких «или»! И учти, я не прошу, а приказываю. – И, явно пытаясь смягчить невольную категоричность, добавил: – Признаюсь, узнав обо всём, я был в отчаянии, но сейчас понимаю, женщины легко находят виноватых в собственных ошибках.


– Нельзя ли поконкретней?


– Можно. В тебе столько чисто женского очарования, что не удивлюсь, если его претензии останутся невысказанными.


– Не слишком ли многого ждёшь от меня?


– Используй любой пригодный способ для его усмирения. Ты меня поняла?


– Как не понять.


– Признаться, я удивлён, что за время пребывания Эдуардо в нашем доме, вы не нашли общего языка.


– Не исключено, что он нашёл его с кем-то другим.


– Ты уверена?


– Как сказать… Но отвергать такое предположение было бы не разумно.


– Ты что-то знаешь?


– Не больше, чем ты.


На какое-то мгновение, отец снова вступил в свои права, но дочь осталась во вновь обретенном ею качестве.


– Видишь, как всё просто, – сказала она, походя, целуя его. – В этом мире мы не создаём законов, а подчиняемся уже созданным. Плохо это или хорошо? С точки зрения старых дев и тех, кто забыл свою молодость, хуже и быть не может. Но мне не грозит судьба первой, а рассуждать о старости, имея о ней смутное представление, буду тогда, когда наступит.


Слушая её, мужчина понял, что получил долгожданную возможность, воспользовавшись её расслабленностью, склонить женщину к искренности. А когда раздался стук в дверь и на пороге кабинета появилась, сгорающая от нетерпения Анна, оба единодушно отвергли её желание приобщиться к их компании.


– Мама, – сказала женщина, – тебе будет не интересно.


– Анна, – подтвердил мужчина, – после всё тебе расскажу.


Когда дверь закрылась, женщина удивлённо спросила:


– Мне казалось, что наш разговор не выйдет за двери твоего кабинета.


– И не ошиблась.


– Но ведь должен будешь что-то объяснить?


– Именно «что-то» и объясню.


Оба весело рассмеялись, почувствовав себя сообщниками.


Борис Иоселевич

/ продолжение следует /