Последнее школьное лето Шуйских подходило к концу. Ребята, казалось бы вдруг повзрослели, окрепли. Юноши раздались в плечах, под шоколадной кожей играли налитые мускулы. Девушки приобретали женственные формы, уделяя всё больше внимания своей внешности. Отношения друг с другом стали уважительней, шутки – добрее. Но в их глазах всё чаще появлялись грустинки. Им очень хотелось продолжения лета, хоть ещё чуть-чуть побыть вместе на свободе.
Быстрее молнии пролетели остатки августовских деньков. Торжественно начался новый учебный год. Витя с Петей обратились к директору школы:
– Марина Наумовна! Разрешите добровольцам нашей бригады до конца сентября поработать в поле, помочь матерям убрать картошку. Мы обещаем наверстать пропущенные уроки.
Директор, оказавшись не готовой к такой «жалобе», растерялась, что-то перекладывая на столе, неуверенно ответила:
– Я, я не могу сама, нужно разрешение РАЙОНО.
«Добровольцы», не сдвинувшись с места, ожидали решения. Пауза грозилась затянуться. Убедившись в решимости ребят, схватила трубку телефона:
– Это Белохатки, здесь добровольцы… Да нет, не на целину, на колхозную картошку… Учебно-производственная бригада школьников, хотят помочь матерям… Да, до конца месяца… Наверстают, учителя согласны… Спасибо, примем сегодня же. – Облегчённо вздохнув, положила трубку, уверенно сказала: «Завтра едете в поле. Совместное решение Педсовета и Правления колхоза будет сегодня. Спасибо вам за инициативу, теперь все старшеклассники района выйдут на уборку картофеля». И, попрощавшись, подумала: «какие всё-таки хорошие у меня дети».
Уборка картофеля, как и ожидали ребята, стала для них продолжением лета. Всё такие же совместные, немного затянувшиеся обеды, во время которых делились смешными случаями на уроках и дома, бесконечными шутками и прибаутками и, конечно же, планами на будущее. Единственно, чего очень не хватало – обеденных и ночных купаний.
Традиционно начинает Петя:
–Вот недавно ко мне вскочила молодая соседка с душераздирающим криком, слёзы ручьём, а сама белая, как мел.
– Что случилось? – спрашиваю.
– Там, дома… нечистая сила!
– Пойдём, посмотрим – говорю, а у самого тоже вот-вот коленки задрожат.
– Я не п-пойду, – отвечает. Захожу один в кухню, смотрю, у порога лежит курица с надрезанной шеей, из печи торчит дымящаяся рукоять ухвата . Осторожно заглядывает соседка. Спрашиваю: «Так где же твоя нечистая сила?». «Вон она», – отвечает, показывая на курицу, – «спрыгнула с ухвата и на меня скачет. Отрезанная голова болтается на шее, а сама совсем живая, хоть и голая. Я ведь перед тем как посадить её в печь, сначала ошпарила и ощипала». – Тут меня такой смех разобрал, слова не мог сказать. Немного успокоившись, посоветовал не перерезать шею у птицы тупым ножом, а рубить топором. Потом посмеялись вместе; она попросила не рассказывать мужу – стыдно.
История про нечистую силу пришлась по душе, все весело смеялись и хлопали в ладоши.
– А у нас коза наркоманка, – неожиданно, как всегда, выкрикнул Ваня.
– Что, колется? – спросил Петя.
– Да нет, – курит. Мой братишка гонит её вместе с козлятами мимо рынка на пастбище. Каждый четверг, когда базар разойдётся, она забегает на рыночную площадь и пока не соберёт все окурки, с места её не сдвинешь. У брата этих бычков полные карманы, и когда она не хочет идти дамой, а ему надо в кино, дает ей бычок, идя впереди, она – следом, выпрашивая ещё.
– Никогда не женюсь на курящей женщине, – сказал Петя, – и сам курить не буду, лучше чарку выпить.
– Хорошая мысль, – подхватил Витя, – давайте соберёмся у кого-нибудь, ну, под Новый год и посидим с лёгким винцом.
– Вот было бы здорово! – воскликнула Зина, – давайте у меня, но только после бал-маскарада, я так люблю маскарады.
– Правильно. Согласны. Спасибо Зина, – раздались голоса.
– Вот так, Витя, – снова вступил в разговор Петя, – народ требует зрелищ. Пиши сценарий для новогоднего бал-маскарада.
От ближайших планов незаметно переходили к обсуждению будущего. Большинство хотели учиться дальше. Одни собирались приобрести рабочие профессии – рабочие руки всегда нужны, другие мечтали стать педагогами, инженерами, учёными, агрономами или зоотехниками, врачами. Петя, между прочим, заметил:
– А я закончу Высшее военно-морское училище, стану командиром корабля, на худой конец – капитаном дальнего плаванья.
У Вити была своя философия:
– Для того чтобы стать настоящим спецом, надо пройти все ступеньки: училище, техникум, а уж потом – институт.
– Жизни не хватит без конца учиться, – сказал Петя, – а когда же работать?
– Моей хватит, я буду жить долго, успею и поработать, – улыбнувшись, шуткой ответил Витя.

Счастливые дни ребят щелкали как секундная стрелка. Но несчастный случай с добрым, отзывчивым человеком омрачил души сельчан, отозвался горечью и в юных сердцах. Отец Лиды – Сергей Митрофанович, поздним вечером возвращался из соседнего села, куда отвозил зерно вдове, которое она получила на трудодни. Он расслаблено восседал на своём возе, свесив ноги с борта. Лошади побежали под горку, торопясь к ночному кормлению. Вдруг переднее колесо соскочило в колею. Воз перевернулся и ударил противоположным бортом по затылку, выпавшего с него ездового. Сергей Митрофанович скончался на месте.
Проводить в последний путь ветерана, прошедшего войну и погибшего такой нелепой смертью, пришли бывшие фронтовики села, колхозники, учителя и всё местное руководство. Для команды Шуйских это были первые похороны, ещё вчера живого, хорошо знакомого, уважаемого односельчанина. Витя подошел к родным покойного – Лиде, её маме и младшему брату и, как мог, выразил соболезнование. Затем положил цветы у ног, притронулся губами к сложенным на груди рукам и холодному лбу. Побледнел, проглотив подступивший к горлу комок, продолжал стоять, как бы прощаясь. Он смотрел на безжизненное лицо и думал про Лиду. Ему нестерпимо хотелось разделить её горе, приголубить, обнять, здесь при всех, поцеловать заплаканные глаза. Теперь ей, как никогда раньше, нужен человек, на которого можно опереться. «Я стану таким!» – твёрдо пообещал себе Витя и направился к своим. Подойдя к Пете, тихо сказал:
– Посмотри на него вблизи. Мне рассказывал брат, который служил на северном флоте, что при подготовке водолазов-спасателей их посылают на тренировку и проверку на психологическую пригодность в морг, где они ворочают мертвецов.
– Ну, я пошел, – подумав, сказал Петя и, силой воли преодолев страх, встал у гроба.
Вечером после поминального обеда Витя слонялся возле дома Лиды, надеясь на случайную встречу. Лида ждала, она была уверена, что он придёт, и постоянно выглядывала в окно. Увидев его, тут же выскочила, повисла на шее и между поцелуями, залепетала:
– Любимый, я знала, знала, что ты не оставишь меня одну, теперь, когда мне
так плохо. Я тебя никому не отдам, никогда, хороший мой, единственный.
– Успокойся, я и так никуда от тебя не денусь, – ласково промолвил Витя – пойди-ка лучше оденься потеплее, похолодало.
– Подожди меня в доме, согреешься, всё равно мама знает, что я тебя люблю.
– Откуда, ты ей сказала?
– Нет, сама догадалась, а может люди сказали, не на острове ведь живём.
– И как она к этому отнеслась?
– Думаю, она очень довольна. Когда ты стоял у гроба отца, она мне шепнула: «Береги его, надёжный паренёк, это он из-за тебя там стоит». Ну, идём же!
– Нет, спасибо, в другой раз. Ты сейчас в таком состоянии, что как однажды уже было, можем наделать глупостей. Я не хочу этим воспользоваться, хотя нестерпимо тебя желаю. Давай-ка лучше поцелуемся на прощанье.
Лида, закрыв глаза, ожидающе подставила свои нежные, со следами недавней опухлости, губы.

Уборку картофеля закончили досрочно. Настроение ребят не было весёлым как прежде. Случай с Лидиным отцом ещё давал о себе знать. Предводители команды Шуйских острее других переживали случившееся. Как-то в беседе Петя спросил:
– Витя! Ты зачем послал меня туда? Я еле выдержал, до сих пор толком не могу опомниться.
– Это был твой первый зачёт в Аттестат на зрелость, и ты его успешно сдал, – ответил Витя. – Ты ведь читал о гибели линкора «Новороссийск», тогда затонули сотни моряков. Кто-то же их доставал из воды на поверхность. Каждый моряк, хоть раз в жизни с этим сталкивается. И ты тоже должен быть готов.
– Спасибо друг за науку, только мне кажется, это не первый зачёт после того, что мы с тобой прошли. Я считаю, что твоя жизнь уже выдала тебе свой Аттестат на зрелость, – немного пафосом попытался закончить тему Петя.
– Думаю, ты ошибаешься, – возразил Витя, – многое нас ждёт впереди и каждый раз придётся подтверждать свою зрелость.

Неумолимо приближался Новый 1961 год. Выпускные классы напряжённо трудились на уроках, в мастерских и в спортзале. Ведь первое полугодие – основа успешного завершения учёбы.
А между тем, школьники и молодые учителя усиленно готовились к новогоднему бал-маскараду. Под большим секретом шили костюмы, делали маски. Витя решил предстать перед участниками бала в роли судьи. Из старой немецкой плащ-палатки сшил мантию. Нарезал полоски меха из дырявого кожуха, нашил их на заранее подготовленный, соответствующей формы, полотняный головной убор и получил судейский парик. Затем раскрасил маску, прикрепил к ней очки с плоскими стёклами, добытые в кузнице, и доволен собой, стал ждать заветного вечера.
Бал удался на славу. Здесь были пираты, мушкетёры и гусары, важно прохаживались принцессы и графини, грациозно обмахиваясь веерами. Не обошлось и без персонажей из сказок: бабы Яги, Золушки, Карабаса-Барабаса. Бесстрашный мамлюк в чалме и ятаганом за широким полотняным поясом приставал к гусарам и гренадёрам. Общий шум веселья заполнил просторное фойе с наряженной ёлкой в центре. Гости с трудом узнавали друг друга, и то после разговора – по голосу.
Витя, нисколько не узнаваем в своём костюме, восседал на трофейном, похожим на трон, стуле с высокой резной спинкой и, казалось, равнодушно наблюдал за происходящим.
– Кто это? – раздался рядом чей-то голос.
– Это судья, – прозвучал ответ.
– Понятно, что не полицейский, а кто под мантией?
– Надо его разговорить, тогда узнаем.
Возле «судьи» продолжают собираться заинтригованные зрители.
– Ваша честь! Рассудите нас, – обратились к нему Оля и Паша, – мы постоянно ссоримся и упрекаем друг друга. Кто из нас виноват?
– Не судейское это дело, – мирить влюблённых, – старческим, недовольным тоном ответил судья.
– Ну пожалуйста, Ваша честь, – уже хором попросили слушатели.
– Так и быть, расскажу вам притчу, – с неохотой согласился судья и таким же старческим, но подобревшим голосом, начал:
«Давным-давно, на отдалённом хуторе села проживала большая родня. Жители села её сторонились, не хотели иметь с ней никаких дел, даже детей не крестили, хотя относились к одному приходу. Трудно было жить хуторянам отшельниками. Тогда они решили обратиться за советом к старейшине рода, которому исполнилось восемьдесят семь лет.
– Скажи, почтенный, почему нас так не любят в селе, будто мы прокаженные?
– Приходите, завтра на вече и я отвечу на ваш вопрос, но при условии, что каждый мужчина принесёт с собой бутылку водки и выльет её в чан, который вы установите в центре площади, – ответил старик.
На вече собрались все, кто мог ходить: мужчины и женщины, старые и молодые и даже дети. Привели старейшину, он сказал: «Налейте каждому желающему из общего чана по чарке мира, дружбы и согласия, выпейте и получите мой ответ». Люди толпой, толкая друг друга, двинулись к чану. Но их ожидало жестокое разочарование, там оказалась вода…»
– Это всё, что я могу вам сказать, уважаемые Оля и Паша, извините, – закончил «судья» в полной тишине. Оля и Паша смущённо встретились глазами и с трудом выбрались из тесного кольца масок.
– Это была твоя идея! – набросился на подругу Паша.
– Ты, к сожалению, так ничего и не понял, – тихо сказала Оля – он преподнес нам урок: любовь не терпит фальши и обмана – и расстроенная, убежала, закрылась в классе. Ей очень хотелось побыть одной – поплакать.
Крупная, дородная «графиня» подошла к «трону» и уверенно заявила:
– Я знаю, кто скрывается под мантией судьи, – Виктор Дударь!
– Приз ему за лучшую маску и здорово сыгранную роль, – выкрикнул кто-то из толпы. Раздались громкие аплодисменты. «Корсар» Петя под ликующие возгласы вручил судье маленькую бутылку с соской. Прокатилась новая волна смеха и аплодисменты. Витя растерянно посмотрел по сторонам и, увидев приветливые улыбки масок, сказал:
– Спасибо, для меня это очень высокая награда. Немного жаль, что так рано раскрыли, я наивно думал, что останусь неопознанным до конца. А теперь танцы и почта. Маэстро, прошу вальс! Дамы приглашают кавалеров!
Витю на танец пригласила директор школы. Начиная разговор, молвила:
– Скажи Виктор, ты уже решил, кем собираешься стать?
– Не окончательно, сначала хочу получить у жизни большую часть зачётов для Аттестата на зрелость, – откровенно ответил Витя.
– Нелёгкая задача. Я ведь провалила определяющий для моей жизни зачёт, когда была намерена исключить тебя из школы. Не хватило ума и опыта разглядеть.
– Не важно, Вы же нашли в себе силы простить меня и не мстить. Спасибо Вам за то, что поняли и поддержали ребят, они хорошие, настоящие.
– А ты вовсе неплохо танцуешь и кавалер галантный, – комплиментом перевела нелёгкий разговор на другую тему и, вспомнив молодость, самозабвенно закружилась под завораживающую мелодию вальса.
– Спасибо, Марина Наумовна, – двузначно поблагодарил Витя, за комплимент или за танец; пригласил сесть на стул с высокой спинкой, поцеловав руку.
Близилась полночь. Бал-маскарад объявили закрытым. Забыв об усталости, никто не хотел уходить. Витя быстро переоделся и, торопясь, пошагал к Лидиному дому. Он весь вечер думал о ней: «Нам тут весело, а она бедняжка, сидит одна с тяжёлыми мыслями. Как же мне её жаль».
Лида сидела у окна, напряжённо высматривая до боли знакомый силуэт, думала: «Он обязательно заглянет, чтобы поздравить меня с наступающим Новым Годом, даже не догадываясь, что я приготовила ему подарок». Вдруг промелькнула тень. Она подбежала к двери, открыла и здесь же на пороге попала в объятия ласковых рук. Прошептала на ушко:
– Я так ждала тебя, а ты услышал и пришёл.
– Я только на минутку, поздравить тебя с Новым годом. Желаю тебе счастья и чтобы наша с тобой любовь никогда, никогда не иссякла. Дай мне твоё милое личико, я тебя поцелую, как ты учила – тихо промолвил Витя и страстно прильнул к её жаждущим губам.
– Спасибо мой хороший. Я и дня не могу прожить, чтобы не думать и не мечтать о тебе, – ухватив глоток воздуха, сказала Лида.
– Странно, и я тоже. Наверно, у нас общая болезнь, очень пристающая, – ответил Витя и опять принялся её целовать.
С неимоверным усилием Лида отпрянула от его ласкающих губ и с нотой сожаления в голосе напомнила:
– Тебе пора, мой милый, Шуйские заждались. Ой, чуть не забыла, я тебе платочек вышила с нашими инициалами по углам. Возьми, пожалуйста, и поцеловав на прощанье, счастливая упорхнула за дверь.
Витя торопился к дому Зины, раздумывая на ходу: «До чего же прелестное и умное создание. Мне очень повезло, что встретил её, что она полюбила именно меня, не потерять бы. Другую такую, даже похожую не сыскать на всём белом свете».
Девушки превзошли себя, накрывая праздничный новогодний стол. От вида засоленных в бочке хрустящих огурчиков, красных блестящих помидор, белой сеченой капусты с оранжевыми вкраплениями морковки – текли слюнки. В глубоких мисках вдоль центральной оси стола дымилась жареная картошка. Между ними в тарелочках спиралью уложено свежее сало. На подносах благоухали румяные пирожки с капустой, мочёными вишнями и творогом. Равномерно по столу расставлены бутылки с красным вином. Каждому гостю полагалась тарелка, вилка и чарка.
Юноши и девчата вперемешку расселись на длинных лавках. Зина на правах хозяйки попросила мужчин налить вино. Все затихли в предвкушении первого в жизни молодого застолья. Как всегда, начал Петя: «Давайте поручим провозгласить новогодний тост нашему командиру и судье». Послышались одобрительные возгласы. Витя, не ожидая такого поворота и всё ещё находясь под впечатлением встречи с Лидой, встал, лихорадочно собираясь с мыслями. Поднял чарку и начал: «Наступает наш десятый, последний год детства и школьной юности. Теперь мы всё чаще будем мысленно оглядываться назад и с замиранием сердца вспоминать, как мы учились грамоте, как вместе учились бороться и побеждать, учились уважать, дружить и любить. Мы забудем, как иногда было тяжело и обидно, но всегда будем помнить, как сейчас нам немного грустно и очень весело и приятно быть вместе. С Новым Годом мои добрые друзья, с новым неведомым счастьем! Ура!».
«Ура-а-а», – раздалось громким эхом. Все поднялись со своих мест, поздравляя друг друга, чокались чарками, расплёскивая вино на белую скатерть, на одежду, на пироги. Их беззаботные, радостные лица подсвечивались мерцающими огоньками свечей.

Закончились напряжённые завершающие месяцы учёбы. Вся школа построена на торжественную линейку по случаю последнего звонка выпускникам. Петя посадил на плечо маленькую, нарядно одетую первоклашку с огромными белыми бантами на головке. Двумя ручками она держала отливающий золотом школьный колокол. Петя медленно двинулся вдоль строя. Медными переливами зазвучал последний в жизни Шуйских, теперь уже прощальный школьный звонок.
Кроме экзаменов на Аттестат зрелости появились новые заботы – подготовка к выпускному балу, который был традиционно назначен в канун Дня молодёжи. Предстояло выбрать, приобрести и подогнать праздничные платья и костюмы, заказать и оплатить оркестр, пригласить учителей, ушедших в отпуск, и прочее.
Вите и Пете выпало лично пригласить на бал учителя математики – Никиту Яковича. Дети его очень любили, но побаивались. Он был очень сильным, высоким и широким в плечах. Никогда не повышал голоса, хотя на его уроках дети шумно баловались. Но стоило ему отвернуться от доски, где он постоянно решал задачи, в классе моментально становилось тихо. Когда он нервничал, мел в его пальцах рассыпался на мелкие кусочки.
Однажды заметив, как Надя ударила книжкой по голове своего соседа, подошёл к ней и сказал: «Встань, возьми». Надя, вцепившись руками за парту, продолжала сидеть. Тогда он, молча, взял её одной ручищей за шиворот, вынул из-за парты и на вытянутой руке понес к выходу; аккуратно поставил на пол за порогом и закрыл дверь. Затем так же молча вернулся к доске, взял новый кусок мела и, как ни в чём не бывало, продолжил урок.
Жил Никита Якович в утопающем в садах селе, что в семи километрах от школы. Подкачав шины своих велосипедов, друзья тронулись в путь. Дорога, закованная с двух сторон в зелёные, высокие и широкие стены черешен и орехов, плавно то поднималась вверх, то опускалась вниз, наподобие океанской волны в мёртвую зыбь. По всей её длине – две глубокие колеи, заполненные чёрно-зелёной жижей, никогда не высыхающей в низинах.
Никита Якович весьма радушно встретил гостей.
– Порадовали потомственного крестьянина, – пророкотал глухим басом, – раньше открытки присылали, которые приходили недели через две после бала. Впервые пригласили, так сказать, лично. Премного вам благодарен. Хотите посмотреть моё хозяйство?
– С большим удовольствием, – дуэтом ответили юноши и пошли за хозяином в сад. Они восхищённо смотрели на разноцветные ряды обильно усыпанных плодами яблонь, на разделенные ульями и посевами медоносных трав отдельные островки груш, слив, вишен и винограда. На ходу учитель гордо делился успехами и пережитыми трудностями: «В нашем селе не было снесено ни одного здорового плодового дерева из-за налогов. Их платили за счёт продажи мёда, фруктов, вина и других доходов. Например, вся моя учительская зарплата в течение двух лет уходила на уплату налога на фруктовые деревья. А теперь пройдёмте в цех и в погреб».
Цех – большой навес, обшитый с трёх сторон досками, четвёртая – забрана марлей. Там в ряд стояли шесть винтовых прессов для отжима сока, измельчитель плодов с электроприводом, медогонка, бидоны и деревянная тара. На стеллажах – кастрюли, выварки и мешки с сахаром.
Затем спустились глубоко вниз по кирпичным ступенькам в винный погреб. Его стены с нишами и свод были выложены из толстой обожжённой плитки. По сторонам от узкого прохода стояли дубовые бочки разных объёмов – от пятидесяти до пятисот литров с водяными затворами в крышках и кранами внизу. Хлебосольный господарь наполнил вином два трёхлитровых графина, вручил их гостям и пригласил перекусить.
Сели в продолговатой, обвитой виноградом беседке с дощатым полом. На длинном столе уже красовалась светло-коричневая, большая паляница с двумя отрезанными ломтями, стояли тарелки с малосольными и свежими огурцами, нарезанным салом, крынка с душистым мёдом. Хозяин налил в тонкостенные стаканы вина и сказал:
– Спасибо вам за приглашение, а главное за то, что навестили меня. Давайте выпьем за ваше будущее. Желаю вам найти своё счастье в труде, дружбе и семье.
– Спасибо Вам, Никита Якович, за добрые пожелания, за науку, – ответил Витя, а Петя тут же добавил, – и за тёплый, сердечный приём.
Все, не останавливаясь, выпили до дна. Вино было сладким, с кислинкой, прохладным, ароматным и, казалось, совсем не хмельным. Закусили белым с хрустящей корочкой хлебом и салом. Оживлённо потекла беседа о событиях школьных, сельских, домашних. Учитель налил ещё по стакану и сказал: «Витя! Подрежь хлеба».
Витя двумя руками взял паляницу и долго пытался повернуть её так, чтобы надрез был вверху, пока она не выскользнула из рук и не исчезла под столом. Он приподнял скатерть, поглядел – хлеба нет. Полез под стол, повертелся на карачках в разные стороны – нету. Кровь ударила в лицо, единственная мысль сверлит мозг: «Что делать». Вдруг, как ему показалось, прогремел голос учителя:
– Витя, ты куда пропал?
– Да здесь я, сейчас вылезу, – заплетавшимся языком отозвался Витя, судорожно продолжая поиски. Наконец что-то круглое промелькнуло за ногами Пети. Бросился туда – есть! Схватил дрожащими руками хлеб и, ударившись головой об столешницу, вылез с противоположной стороны стола. Никита Якович с трудом отнял у него паляницу, отрезал ещё два ломтя и, улыбнувшись, сказал: «Берите с мёдом, хмель как рукой снимет». Опять до дна выпили вино и стали намазывать хлеб мёдом, который почему-то стекал по пальцам на ладони. Не успев облизать его с одной стороны ломтя, как он сразу же стекал с другой. Кое-как справившись с закуской и неуверенно поднимаясь из-за стола, Петя произнёс: «Спасибо Вам, Никита Якович, за всё, за всё, нам пора. Правда, Витя?».
Тот согласно кивнул головой и тоже поднялся. Распрощались. Друзья взяли велосипеды и прошли за ворота в сопровождении хозяина. Он махал вслед рукой, пока гости, не рискуя сесть на них, не скрылись за поворотом.
Вышли на дорогу, надвигались сумерки.
– Может поедем? – спросил Петя, – а то и к полуночи домой не доберёмся.
– Я совсем опьянел, такое со мной впервые, – ответил Витя, – в голове черти бесятся, руки и ноги сами по себе, никак не слушаются. А, чему бывать – тому не миновать, – поехали!
Ехали осторожно, друг за другом – рядом места на дороге не хватало. Первый спуск прошел удачно. Выбрались на горку и, осмелев, ускоренно ринулись вниз. Витя, не справившись с управлением, въехал в колею, перевалился через руль и распластался в липкой жиже. Ехавший следом Петя резко затормозил, заднее колесо занесло, и он оказался в соседней колее и в такой же грязной луже. Почти одновременно поднялись, ощупали конечности и рёбра, осмотрели велосипеды – всё целое. Затем, пытаясь очиститься от грязи, размазывали её по ещё не тронутым местам, как вдруг разразились истерическим смехом, показывая друг на друга пальцами.
Подъехали к родной речке, когда было уже совсем темно, хотя были видны силуэты моста и прибрежных верб. В лёгкой ряби воды точками отражалось звёздное небо. Разделись, помыли велосипеды, вымылись сами и довольные тем, что их никто не видел, с чувством исполненного долга разъехались по домам.

Позади экзамены на Аттестат зрелости. Через четыре дня последний школьный, уже выпускной бал, а потом… Что будет потом, никому не известно, ясно одно – наступит новая, взрослая, самостоятельная жизнь, которая неудержимо влекла и в то же время пугала своей неизвестностью.
Наконец настал долгожданный день вручения государственных свидетельств о среднем образовании. В назначенное время на школьном стадионе собрались виновники торжества, учителя, родители и родственники выпускников, представители местной власти, друзья и просто зрители. Народу – не сосчитать. В президиуме – директор школы, завуч, классные руководители. Справа – духовой оркестр Дворца культуры сахарного завода. В первых рядах сидели особо нарядные взрослые дети. Завуч школы по списку, в алфавитном порядке, приглашала их к столу президиума. Директор – вручала Аттестаты зрелости под звуки марша Мендельсона и аплодисменты. По окончанию процедуры Марина Наумовна произнесла короткую речь:
«Дорогие выпускники! Сегодня вы прощаетесь со своей, ставшей родной, школой, которая десять лет вас лелеяла, обогащала ваш разум знаниями, а сердце – бескорыстной дружбой и любовью. Вы уносите с собой частицу нашей, учительской души и сможете мысленно приобщиться к ней в трудное и счастливое для вас время. Вы сейчас получили Аттестаты зрелости – свидетельства о вашей полной первичной образовательной подготовке, так необходимой для осознанного выбора профессии, рода занятий и, самое важное, для выбора своего места в обществе. Но сложная, многообразная жизнь постоянно будет ставить свои задачи и вам без конца придётся сдавать ей зачёты, уже для её аттестата на зрелость. И каждый провал очередного зачёта может болью отозваться в ваших сердцах.
А теперь мы все искренне желаем вам удачи в ваших добрых делах, крепкого здоровья и счастья в любви к своим близким, будущим супругам, детям и к своей земле. По возможности – приходите в школу, посидите за партами, пообщайтесь с бывшими одноклассниками, своими учителями и вы получите мощный заряд энергии на многие годы вперёд.
Я не говорю вам «Прощайте», я говорю «До свиданья, дорогие наши дети». Закончив выступление, директор села, прослезилась. Заплакали девочки. Гром аплодисментов заглушил попытку завуча пригласить всех к столу. Ей пришлось повторить приглашение несколько раз.
Ребята недолго посидели за столом, послушали, как им показалось, затянувшиеся пожелания и выпорхнули на улицу. Их ожидали прощальные танцы. Оркестр играл фокстрот, танго и, конечно же – вальс.
Лида не танцевала, она сидела на скамейке, слушала «живую» музыку, наблюдая за Витей, и раскрепощено танцующими парами. Девушки прижимались к юношам, обхватывая их шеи двумя руками, что-то шептали, улыбались искрящимися глазами, задорно смеялись. Лиде тоже нестерпимо хотелось плотнее прижаться к Витиной груди, посмотреть в его милые, любящие глаза и притронуться к ним губами. В перерыве он подбежал к ней, протянул руки, она взяла их в свои ладошки, поцеловала.
– Доброй ночи тебе, дорогой, – прощаясь, грустно сказала Лида.
– И тебе спокойной ночи. До встречи завтра в лесу – простился Витя, провожая её до школьных ворот. Девчонки с доброй завистью смотрели им в след.
Витя успел станцевать с каждой своей одноклассницей и подругами из его команды, пока оркестр не сложил инструменты и не уехал. Он поискал глазами Петю и, убедившись, что его нигде нет, один пошел спать. В голове – путаница из слов напутствия, пожеланий, признаний в вечной дружбе и бескорыстной любви. Он не мог, да и не очень хотел сосредоточиться на какой-либо мысли, кроме одной – завтра прощальная встреча с Лидой.
Тем временем Петя, окрылённый сбывшейся мечтой, сидел на краешке известной скамейки в глубине парка. Остальную её часть занимала Зина, положив голову на его колени. Танцуя вальс, они спонтанно, никем не замеченные выскочили из освещённого круга и, целуясь на ходу, добрались до места свидания. Петя был вне себя от нежданно привалившего счастья. Он гладил её волосы, оголённые плечи. Проникнув рукой под глубокий вырез бального платья, щекотал её подмышки, поглаживал мягкую, возбуждённую грудь. Зина довольно хихикала, пальчиками прижимая его руку к своему телу. Говорили о будущем: она остаётся дома, будет поступать в институт, он уедет в Ленинград чтобы стать военным моряком. Договорились писать друг другу не реже одного раза в неделю. Расстались глубокой ночью, условившись встретиться в лесу на празднике Дня молодёжи.

День молодёжи – любимый летний праздник не только молодых и детей, но и всех жителей села. Ближе к полудню машины одна за другой отвозили желающих в лес. Там на полянах расстилали длинные домотканые конопляные полотна и накрывали общие «столы». Садились, кто с кем хотел. В каждой компании была гармошка или баян, под которые хором пели народные, современные и военных лет песни. Те, кто помоложе, наспех перекусив, шли на отдельную поляну для танцев, где играл баян с говорливой мандолиной.
После второй чарки начиналось всеохватывающее, казалось необузданное, веселье. Лес наполнялся разнообразными, неповторимыми звуками, сливающимися в общий, почти музыкальный гул, подобный разминке большого симфонического оркестра совместно с Черкасским народным хором.

Петя приехал в лес третьей ходкой. Обошел ещё немноголюдные поляны, Зины нигде не было. Он бесцельно бродил между суетившихся людей, накрывавших праздничные «скатерти». Кое-где уже звучали тосты, запела гармонь. Зины всё не было. В сознание вкралась тревога: «Что-то случилось». Вдруг среди деревьев мелькнула причёска любимой. Обрадовался, подбежал ближе. Зина шла под руку с курсантом лётного училища, оживлённо беседуя, и часто приподнимая голову, чтобы взглянуть в лицо собеседнику. Петя, ничего не понимая, в растерянности замер на месте. Видимо, почувствовав взгляд, она остановилась. Увидав Петю, помахала ему ручкой и вместе со своим провожатым углубилась в лес…
Ещё не до конца осознав случившееся, Петя сел под роскошной липой и ничего не видящим взглядом смотрел по сторонам. Где-то неподалёку баянист с безнадёжной тоской пел свою песню:
«Придешь домой, махнёшь рукой,
Выйдешь замуж за Ваську диспетчера –
Мне бить китов у кромки льдов,
Рыбьим жиром детей обеспечивать».
К горлу Пети предательски подступил комок, жгучая обида блокировала сознание. Он поднялся, подумал: «Надо найти Витю, он должен быть здесь», – и неуверенными шагами отправился на поиски.
Лес, казалось, был пропитан ароматом трав, хвои и земляники, запахом спиртного, залежалого сала, домашней колбасы и свежего хлеба. Невидимым грузом нависала тоска, а на лёгких крыльях бесшумно витала любовь. На танцевальной поляне в сопровождении баяна и мандолины звучала другая песня:
«Заиграю, на баяне,
Вспомню милую свою…»
– Что они, как с ума сошли со своей любовью? – мысленно произнёс Петя с нарастающим озлоблением, – где они её видели, эту любовь, особенно у женщин? Ведь у них на уме только наряды и деньги, да ещё, может быть, животное блаженство.
Не найдя Витю, сел в машину с детьми, которым уже наступала пора спать, и уехал в село. Опасаясь, что мама, заподозрив неладное, будет приставать с вопросами, он влез на знакомый чердак Витиного сарая и, зарывшись в сено, впервые за последние четырнадцать лет, горько, горько заплакал.

Между тем Витя и Лида, увлёкшись столь редким общением, незаметно оказались в самой густой чаще леса. Набрели на маленькую полянку, покрытую пёстрым ковром нетронутых цветущих трав, и уселись под кустом лещины на расстеленный Витин пиджак. Где-то под небом ветер, заблудившись в мачтовых соснах, пытался нарушить тишину, изредка прерываемую звонкими голосами птиц и насекомых. Влюблённые, не сговариваясь, задрали головы, всматриваясь в синюю бездну неба, и тут же повалились навзничь, застыв в молчании. Им хотелось раствориться в этой красе, взмыть в чистую высь над лесом, полем и речкой, над селом и оттуда восхищаться своей несравненной землёй, чтобы никто и никогда не смог помешать их счастью.
Первым очнулся Витя, спросил:
– О чем ты мечтаешь?
– Ты прервал неземные мечты и вернул на землю, к тебе любимый мой, – ответила Лида. – Мечтаю сдать экзамены в сельхоз академию на факультет генетики и заниматься селекцией. Хочу в твою честь вывести новый сорт груши с плодами синими – как это небо. Я назову её «Виктория Шуйская».
– Новый сорт, – замечательная мечта, я всей душой желаю тебе её достичь, хотя для этого понадобиться лет двадцать. А когда же ты народишь мне детей?
Лида от неожиданности вскочила, повернулась к нему, опираясь на локоть.
– А скольких ты хочешь?
– Ну, может, три мальчика и две девочки.
– Когда же я успею? Ведь до начала ещё шесть – восемь лет.
– Тогда надо начать немедленно.
– Ты что, с ума сошел?
– Ещё нет, но как говорил твой начальник, я уже на пути – ответил Витя и, схватив её за плечи, перевалил на себя. Посмотрел в преданные глаза, увидев тревожные колебания, трогательно их поцеловал и продолжил.
– Не бойся моя хорошая, не смогу я тебя обидеть, ты у меня сама нежность.
Ласково обнял и, ощутив мягкую упругость её всегда желанного тела, начал искать вырез в кофточке.
– Что, сиси захотел мой маленький, сейчас покормлю мою кроху. – Перевела в игру обоюдное желание ласки Лида. Расстегнула верхнюю часть кофточки, на мгновенье остановилась и сняла её совсем. Затем, наклонившись, поводила набухшим соском по жаждущим губам Вити, которые, не выдержав «пытки», тут же сомкнулись и нежно, но крепко обняли его. Восторженно принимая игру, Витя начал легкое покусывание, рукой поглаживая вторую грудь. Лида вздрогнула, ей тоже хотелось его ласкать, тереться об него своим оголённым чувственным телом и целовать, целовать… Но, еле сдерживая свой порыв, продолжала играть роль мамы.
– Аккуратней, моё маленькое, милое чудо, не спеши, здесь всё твоё – и не в состоянии больше бороться со своим, всё возрастающим желанием, подрагивающими руками сняла с него рубашку, расстегнула ремень и пояс брюк. Витя, обомлев от неожиданных её действий, сладких предвкушений чего-то потрясающе приятного, неизвестного, путаясь в штанинах, снял брюки и отбросил их в сторону. Лида в ответ, беспредельно доверяя своему возлюбленному, полностью обнажилась. Преследуемое минуту назад чувство стыда само собой куда-то пропало. В мыслях промелькнуло тревожное сомнение: «А ели он меня осудит? Нет, не осудит, он знает, это только для него единственного». Оба поняли – игра незаметно перешла в бесконтрольную разумом фазу. Витя привлёк её к себе, положил на спину и пересохшим ртом начал, не спеша, пристально обследовать свою незабвенную, свою любимую. Пальчиком провёл по тонким, взлетающим бровям, по алым, никем, кроме него, не тронутым губам, покусал мочки ушек. Губами прошелся по ложбинке между белыми сочными грудями с голубыми прожилками и со спелыми вишенками сосков, не забыв их поцеловать, прильнул к нежной податливой коже у подмышек. Погладил бархатисто серебрящийся живот с розовыми следами от резинки трусиков, коснулся языком пупка и остановился, сражённый видом чёрного треугольника.
Лида изнемогала от его прикосновений, от такого искреннего, ещё не познанного проявления любви. Ей очень хотелось и ему доставить такое же непревзойдённое наслаждение. Ощутив его замешательство, она взяла его руку и положила себе на лобок, покрытый мягкими курчавыми волосиками, плотно сжала ноги, как бы намекая, – дальше нельзя. Витя воспринял это как должное, помня о своём обещании, хотя ему очень хотелось увидеть самую сокровенную и таинственную часть её неотразимого, благоухающего тела. С неимоверным усилием оторвался от её пушистого лоскутика, принялся поочерёдно целовать пальчики ног.
Вдруг Лида извернулась, ловко положила его на спину и, забравшись на него верхом, прошептала: «Я тоже хочу тебя поласкать, хочу оглядеть и ощутить тебя сразу всего… Только вот что-то немного мешает», – и, лукаво улыбаясь, посмотрела в глаза. Он с такой же улыбкой быстро снял последний предмет своей одежды. Поражённая видом интимной части нагого мужского тела, Лида затаив дыхание, осторожно притронулась к нему, подавив непреодолимое желание его поцеловать, сгорая со стыда от этого своего непроизвольного желания. Помедлив, она всем своим телом обняла Витю и со всей страстью, которую способна была выразить, поцеловала его в губы.
Витя, восторгаясь её чуткостью, с какой она угадывала его желания, с безмерной благодарностью и любовью ответил на её объятия. Их тела переплелись невообразимым узлом так, что распознать принадлежность рук и ног было невозможно. Этот разгорячённый узел, постоянно видоизменяясь, то катался по траве, то вращался на месте. Так продолжалось, пока они заметно не устали от этой восхитительной «борьбы», не расплели свой узел и не улеглись рядышком, взявшись за руки, тяжело дыша – притихли.
Лида первой нарушила молчание. Волнуясь и вместе с тем уверенно начала свою горестную речь:
«Витя! Я многое передумала, прежде чем это тебе сказать. Мы расстаёмся и, может быть, на многие годы. Неизвестно, как нами распорядится судьба. Сейчас ты мой, такой желанный, долгожданный принц. Я не высматривала белый корабль с алыми парусами, я выстрадала тебя в своих мечтах бессонными ночами и никогда не отдам тебя никому-никому, разве ль только моя любовь станет преградой твоему счастью. Если такое, не приведи господь, случиться, мне не нужно твоих мучительных объяснений. Ты только пришли мне желтый цветок, в любом виде, хоть нарисуй от руки. Я пойму.
Ты так глубоко запал в мою душу, что ради твоего счастья пожертвую всем, даже своей жизнью. Говорю это скорее для себя, потому, что тебе я верю до конца, любимый мой, мой самый надёжный человек на свете. Слезинки разлуки упали с её длинных густых ресниц.