Село Белохатки, каких тысячи на Украине, уютно расположилось в низине вдоль маленькой живописной речушки Шуйки. В селе две длинные улицы в обе стороны от центра, в обиходе – «містечко», и два «кутки ». Здесь же развилка дорог, одна из которых ведёт на мост через Шуйку, построенный в 1913 году, а в годы второй мировой войны разрушен, остались только каменные опоры (быки) да исковерканные двутавровые балки. На горе – средняя школа для детей из семи близлежащих сёл, во внутреннем её дворике среди цветочных клумб – постамент бюста Сталину со следами пуль и осколков гранат. Неподалёку – старинное кладбище с остатками мощных фундаментов церкви, расстрелянной и разграбленной ещё в гражданскую войну. На берегу речки – кузница. Просторный её двор завален всяким железным хламом: разбитый «студобеккер», полуторка, трактор ХТЗ, поломанные плуги, культиваторы, сеялки, бороны, колёса и другое добро. Рядом сложены брёвна, на которых днём играются дети, а по вечерам молодежь устраивает посиделки.
В «містечку», где до войны жили, в основном, евреи (говорят, их вывезли в Бабий Яр), – большая рыночная площадь, куда по четвергам съезжается и сходится тьма народу. Одни везут на возах свиней и разнообразную домашнюю птицу, мешки с зерном и табаком; другие ведут на верёвке лошадей, коров, коз со всем приплодом; третьи несут на продажу яйца, молоко, творог, дорогую выпечку, деревянный и железный огородный инвентарь и массу другого товара. Все звуки животных и людей сливаются в невероятную «какофонию», слышимую в самых отдалённых уголках села.
Вот, пожалуй, и все достопримечательности, если не считать фельдшерский пункт во главе с бывшей фронтовой медсестрой, курящей «Беломорканал» по две пачки в сутки.

С Войны в Белохатки возвратилось не больше десяти здоровых мужчин, остальные – после ранения, контузии и больные. Каждый пятый мужчина умер во время голода 1947 года. Почти всю работу в поле, огороде, на ферме, по дому выполняли женщины. Летом им помогали подростки. Детей до семи лет, у которых не было бабушек, отводили в одну из семей, где женщины не могли работать в поле. Остальные дети, а их в селе было достаточно много, были предоставлены сами себе и от них можно было ожидать всего, что возможно и невозможно.
Так сложилось, что самые активные, развитые и непредсказуемые дети жили на тупиковой от центра улице, именуемой «Шуйская». Большую часть времени они проводили на речке. Плавали с трёх-пяти лет, ныряли, как бобры. Ловили рыбу, плели венки из луговых цветов и калины, спускали на воду пылающие костры в лозовых корзинах. Зимой играли в хоккей и просто катались на гладком, как стекло, льду. Во время ледохода, вооружившись длинными ольховыми жердями, устраивали «морские бои на поражение» на плавающих льдинах. Этих детей в селе и школе называли «Шуйскими».

– Витя! Это ты обнёс смородину у тёти Маши? – спрашивает мама Витьку Дударя.
– Никакую смородину я не обносил, – с видом оскорблённого человека отвечает Витя.
– Кто же это мог сделать, я не думаю, что там обошлось без тебя.
– Никто этого не мог сделать потому, что смородины у тёти Маши нет. У неё только два куста «порички »: красная и белая.
– Ну вот и попался несмышлёныш, – смеясь, встряла в разговор старшая сестра Лена.
– Сама дура, – вспылил вдруг покрасневший Витька. Лена тут же дала ему подзатыльник.
– Ма-а-а, она дерётся, – завопил Витька.
– Прекратите сейчас же, не то получите оба. Принесите воды из колодца, заодно напоите коз и поменяйте им подстилку из свежей соломы. «Чортова тiнь», – «страшно» выругалась мама.
Между тем мамы могли только догадываться, что почти все мальчишки села, живущие впроголодь, знали наперечёт, где и какие фрукты, ягоды и овощи произрастают, а также сроки их созревания. Некоторые хозяева устраивали засады, ловили наименее прытких «воров», часто избивали батогами или мокрыми верёвками, а дед Никола срывал с нарушителя штаны и сажал в крапиву или колючки. Дети этого не прощали и за каждую обиду мстили по-разному, порой жестоко. Самой изобретательной и непримиримой была группа, называющая себя «командой Шуйских». Костяком команды были дети погибших солдат.
Команда Шуйских, с основным составом которой мы познакомим читателя по ходу повествования, собиралась на свои «планёрки» на брёвнах возле кузницы дважды в неделю: во вторник, когда крутили второй сеанс кино передвижной киноустановкой, и в субботу – во время танцев. Там делились сельскими новостями, мечтами о будущем. Намечали планы помощи вдовам: кому срезать дерево (фруктовые насаждения облагались налогом), порезать его на чурки и порубить на дрова, кому разгрузить и сложить в копну солому или наносить воды в деревянные бочки для будущей засолки овощей на зиму. Делали это как бы в противовес официальным Тимуровцам, которые только развешивали красные звёздочки на ворота вдов и героев войны. Чаще планировали пополнение собственных запасов: яблок, груш, осенью – орехов. А самые бурные заседания проходили при обсуждении несправедливо нанесенных обид и способов наказания обидчиков. Редко бывало, чтобы без тщательной подготовки и распределения обязанностей шли на «боевое» задание.
Больше всех новостей у Петьки Пономаря. Он, как правило, и начинает:
– Элеоноре Боковой; придумали же имя, за полчаса не выговорить.
– Не отвлекайся, – перебивает его Витька Дударь, – называй её короче – Нора.
– Так вот, – продолжает Петька, – Норе купили «Яву», настоящий двухцилиндровый мотоцикл. Это совсем не то, что ваш «немец», который вы собрали с Васей Барашко из трофейных запчастей. Отец учил Нору ездить и вместе с ней на скорости влетел с обрыва в речку. Никто не пострадал. Я разделся и помог вытащить мотоцикл на берег. Нора коснулась моего плеча и шепнула: «Дам покататься».
– Интересная новость, но не по делу, – заключил Витька.
Здесь подал голос Вовка Цымбал.
– «Полковник» на уроке химии несколько раз ударил линейкой по пальцам Соню из 5-Б класса за то, что она не знала формулы воды. Пальцы распухли, теперь она не может писать. Надо наказать!
– А причём здесь химия, «полковник», учитель русского? – вставил Петька.
– Он замещал химичку, свою жену, она осталась дома полоть грядки, – ответил Вовка.
Шуйские загудели: «Наказать!!!».
– Почистить кабинет химии, – предложил Петька, – забрать магний, металлический натрий, будем рыбу глушить и девочкам фокусы показывать, а заодно прихватить азотнокислое серебро, чтобы серебрить трёхкопеечные монеты и покупать за них билеты в кино. Так мы накажем их обоих: его за то, что ненавидит детей, а её – за прогулы.
– А как они узнают, что это наказание, а не обычное воровство с взломом? – спросил Вовка.
– Дельный вопрос, – заключил Витька, – надо подумать. Есть! В кабинет послать Митьку Тараканова. Он на следующий день обязательно расскажет классной «училке», а та – на педсовет и пусть они думают, как поступить. Еще, всех вас, кто будет участвовать в этой мести, по одному будут допрашивать на педсовете, угрожать исключением из школы, а то и колонией для малолетних преступников. Всё отрицать: ничего не видел, ничего не знаю. Кто не готов на это, лучше не ходить. Думать до субботы, не болтать. День операции, время, место каждого согласуем позже. С Митькой говорить буду я. До встречи.
Все неохотно расходятся. Витька и Петька пошли вместе, они живут на одной улице, часто ночуют у Витьки на чердаке сарая. Там же улеживаются их съестные припасы – груши и яблоки. Шли молча, каждый думал о предстоящей мести.
– «Полковник» заслуживал более строгого, официального наказания, вплоть до увольнения из школы, и суда – прокручивал в голове Витька. – Но, скорее всего, до этого не дойдёт. Ведь он высший офицер, контуженый на фронте, хотя никто не знает, где он служил и чем занимался. Зато всем известны его издевательства над детьми. За малейший проступок ученика или неправильный ответ он свирепел, бил линейкой или указкой по ладоням, ставил в угол на колени, при этом не давал плакать; дети захлёбывались слезами. Однако никто не хотел с ним связываться, дети его боялись и дома ничего об его уроках не рассказывали, побаивались даже учителя, да и сама директриса. Как быть?
– Знаешь Петя, – вдруг заговорил Витька, – мне почему-то тревожно после сегодняшнего нашего решения. Сама по себе операция довольно простая. Накануне, в конце уроков, открыть защёлки на одном из окон, а ночью открыть окно, затолкать туда Митьку с фонариком и дело с концом. Подобное мы уже проделывали, когда доставали мяч из кладовки физрука. Тогда было даже несколько сложнее: нам пришлось вынимать оконное стекло, отковыряв перед этим замазку, а затем поставить его обратно. Но в том случае Тараканов не мог нас заложить потому, что именно он ногой разбил волейбольный мяч команды взрослых и ему пригрозил «донбасский урка» большими неприятностями, если тот срочно не принесёт новый мяч, а то, что «урка» своё слово сдержит, Митька знал. Помнишь, как только он вылез из кладовки, сразу же побежал в кусты и просидел там со спущенными штанами, пока мы не поставили стекло и не сняли посты. Он тогда здорово перетрухал, фактически мы его выручили.
Посмеявшись, Петька спросил: «Так что же тебя беспокоит?».
– Тревожит то, – продолжает Витька, – что мы сами себя засвечиваем. Пожалуйте на тарелочке фамилии, прозвища. Где был с такого-то по такое-то время, кто может подтвердить и пошло-поехало. После этого, что бы где не случилось, все будут уверены, что это сделали мы, хотя таких команд, как Шуйские, в селе пруд пруди. А ведь у нас много работы, сколько ещё в селе негодяев безнаказанно творят свои грязные дела.
– Да-а-а, – протянул Петька, – и какие будут предложения, отменить штурм хим. кабинета, тогда как же «полковник», так и будет издеваться, пока не прибьет кого-то?
– Думаю, было бы лучше – тихо, как бы сомневаясь, продолжил вслух свои размышления Витька, – всем классам не ходить на уроки русского, где читает «полковник». Если получится, скрыть этого не удастся, слухи дойдут в Район, «полковника» выгонят по собственному желанию в связи с уходом на пенсию. Тогда пострадает один человек – заводила, а команда будет действовать.
– Здорово! – воскликнул Петька, – заводилой буду Я.
– Нет – возразил Витька, – мне отвечать. А тебе спасибо, друг. В случае чего, ты продолжишь наше дело, ребята у нас хорошие, верные.
В субботу на очередное совещание прибыло ребят больше, чем обычно, видимо, решили показать свою смелость и готовность принять участие в рискованном задании. Первым, как всегда, начал Петька Пономарь:
– Штурм хим. кабинета отменяется потому, что выявилась опасность ликвидации нашей команды.
В «зале» поднялся недовольный шум, выкрики типа «не понял».
– Успокойтесь, я не закончил, – прервал возгласы Петька, – «полковник» будет наказан, только более жестко и справедливо.
Затем изложил план действий. Продолжил Витька:
– Никому не высовываться. Я переговорю с пионервожатыми, они помогут. Свой подшефный 5-А выведу на опытные грядки, покажу грушу с привитой яблоней; ми с биологичкой в прошлом августе по ошибке привили окулировкой. Затем сядем на траве в открытом тире, и я буду им читать «Овода». Встречаемся во вторник.

В понедельник всё вышло лучше, чем многие ожидали. На каждом из четырёх уроков русского присутствовало два – три ученика. Потом заседал закрытый педсовет.
На следующий день с самого утра в школе уже был инспектор РайОНО. В кабинете директора осмотрел пожелтевшую с зеленью руку Сони в присутствии майора в отставке Череды Алексея Петровича – «полковника» и директрисы. Не отпуская Сониной руки, инспектор, молча, поднял глаза на майора. Директриса дрожащей рукой зажгла папиросу и тоже уставилась на Череду. Алексей Петрович, краснея и заикаясь, попросил прощения у готовой разрыдаться Сони и велел ей выйти из кабинета. Попросил лист бумаги и что-то долго писал. Больше в школе его не видели.
Разбирательств по поводу случившегося не было, только завуч, остановив в коридоре Витьку, сказала: «Я тебя предупреждаю». Но Витька не получил удовлетворения от своей «победы», уж очень горькая она для него оказалась. Он ожидал, что его вызовут, будут допрашивать, и тогда он пояснит причины своего поступка и, будет ждать самого сурового наказания. А оказалось это никому не нужным, значит, ему будут мстить исподтишка и он, не зная, откуда ожидать удара, не сможет подготовиться. Вместе с тем больше всего ему не давал покоя вопрос:
– Почему так случилось, что кадровый военный, призванный защищать женщин и детей, стал их ненавидеть? Почему ему не сказали: «Алексей Петрович! Не Ваше это дело учить детей – дети не солдаты». И тогда не было бы причин его наказывать, ведь он не вор, не хапуга и не пьяница, не враг, наконец. – Ответа не находилось.

Витя – самый младший из шестерых детей дружной семьи Дударей родился сверх «плана». Родители очень любили друг друга и хотели двоих детей – мальчика и девочку. Однако после первенца через каждые два года рождались только мальчики и, наконец, – о счастье – девочка. Витя появился на свет уже через год после освобождения села и через пять лет после сестры. Любимицей в семье была долгожданная Лена, хотя все дети росли в любви и заботе. Отец погиб на фронте в 1945-м, так и не увидев Витю. Благодаря влиянию старших Дударей Витя рос физически развитым мальчиком, хотя был и маленького роста, пытливым умом, добрым и нежным. В шесть лет умел читать, писать и считать. В школе был очень активным, прилежным учеником, если пренебречь излишнюю подвижность и неусидчивость. Очень не любил тройки, предпочитая двойку, которую затем исправлял на «отлично». В иных случаях пятёрок избегал. Считал, что отличниками должны быть только девочки. Хорошо рисовал, оформлял школьную стенгазету с карикатурами на учеников и дружескими шаржами на учителей. Любил все игры с мячом, а также шашки и особенно шахматы. В начальной школе за доброту и отзывчивость его любовно называли «Дударик». С седьмого класса руководил утренней физзарядкой всей школы. Сверх школьной программы интересовался химией, биологией, историей, географией и литературой. Физика для него – основа всех наук. Приоритеты менялись в зависимости от восприятия учителя. Пел в хоре, играл в театральном кружке, предпочитая комедийные роли. Всегда на разных уровнях был неформальным лидером, не исключая и официальные посты, последние школьные два года был председателем ученического комитета школы. Не терпел несправедливости и унижения кого бы то ни было. Ненавидел рвачей, презирал «предателей» и «стукачей». Будучи очень обидчивым, сам допускал неадекватно резкие выражения в адрес собеседника и несоразмерно критические оценки поступков, чем нередко доводил до слёз одноклассников, а бывало – односельчан. Иногда доставалось и учителям. Тем не менее, за честность и справедливость ему, чаще всего, прощали его выпады.

Победа в битве с «полковником» вдохновила членов команды Шуйских на новые «подвиги», и начались поиски жертв. Не ожидая очередных «планерок», многие искали встречи с Витькой, авторитет которого резко возрос, чтобы лично ему сообщить имена кандидатов для наказания. Но все предлагаемые варианты были из разряда мелочной мести и не могли вызвать, как было принято говорить, общественный резонанс, а значит, не принесут пользу селу. Витька уважительно выслушивал весь этот негатив и отвечал однозначно: «Рассмотрим на общем собрании».
– Планёрка завтра, все предложения придётся отклонить, народ будет разочарован и неуправляем, нужно переговорить с Петькой, он знает многих проходимцев, – тягостно раздумывал Витька, направляясь в сторону Петькиного дома.
– А я как раз собрался к тебе, – радостно встречает друга Петька, – есть охота, а дома хоть шаром покати. У тебя на чердаке осталось что-нибудь?
– Не знаю, – ответил Витька, – я туда давно не заглядывал, некогда. Но мама вчера хлеб испекла, пойдём, отрежу тебе ломоть, поешь с молоком, я только что козу выдоил. Заодно и поговорим.
Закрыв калитку, Петька спросил:
– А что ребята принесли, есть стоящие предложения?
– Да ничего дельного, они сейчас в азарте после избавления от «полковника», несут что попало. Может, у тебя кое-что созрело, я за этим и приходил, – ответил Витька.
– На пустой желудок ничего в голову не приходит, – промямлил Петька. Давай сегодня сходим к бабе Устине, соберём груш пару десяток, пока эта крохоборка на базар не вынесла. У неё соседи: две девочки пяти и семи лет, худющие, глаза голодные, так она их ни разу не угостила.
Друзья поели и пошли огородами, осторожно ступая, дабы не растоптать кусты картошки, тыкву, свеклу и мак в междурядьях, к намеченному дереву. У Витьки через плечо полотняная, в чернильных пятнах, торба, с которой он ходил в школу до третьего класса. Груш на земле оказалось мало, и Петька влез на дерево с торбой. Выбирая на ощупь самые крупные плоды, наполнил торбу, опустил её Витьке и спрыгнул. Пронзительно вскрикнув, повалился навзничь, обхватив двумя руками ногу.
– Петя, что случилось? – встревожено прошептал Витька.
– Нога… очень больно…кровь, – стиснув зубы, застонал Петька.
Витька начал легонько ощупывать ногу, сразу же наткнулся на острый штырь, торчащий со стопы; рядом, не задевший ногу, – другой.
– Двухпёрые вилы. – Предположил Витька, нужно выдернуть.
Снял рубашку, распустил на лоскуты, туго обвернул вылезший наружу штырь.
– Потерпи, Петюня, будем выдёргивать вилы, крепко держи стопу руками. Я достану их из земли и буду приподнимать, а ты синхронно поднимай стопу.
Витька разгрёб руками землю, достал вилы, приподнял их в почти горизонтальное положение и с криком «Держи!» – выдернул. Затем отвернулся, «вымыл» собственной мочой руки и потуже наложил повязку на рану. Рукавом рубашки затянул жгут выше колена. Петька, молча, отдыхал, выпрямив ногу. Витька положил в торбу вилы, повесил её через плечо и к Петьке:
– Вставай, нельзя терять ни минуты, нужно немедленно обработать рану, иначе, не приведи господи, может быть заражение крови. Пошли! Петька одной рукой повис на Витькиной шее, чтобы не ступать на раненую ногу и кратчайшим путём – по огородам, ступая, на что попадётся, под три ноги, направились к хате фельдшерицы. Постучали.
– Кто там? – отозвались сонным голосом.
– Ольга Павловна! Помогите, ради бога, у нас травма, – громко позвал Витька.
– Пару секунд, Витя, – прозвучало за дверью. Послышался шорох, в окне появился свет от керосиновой лампы, и открылась дверь. Фельдшер усадила Петьку на табурет, молча сняла окровавленную повязку, осмотрела и промыла рану каким-то раствором, края обработала йодом.
– Так,– сказала сама себе, – сквозное.
– Гвоздь или вилы? – посмотрела на Витьку.
Тот, так же молча, достал вилы.
– Повезло, концы не ржавые, – произнесла довольным тоном. Затем ловко наложила повязку, сняла Витькин жгут, сделала укол стрептоцида и закурила папиросу.
– Всё, Петя, на ногу пока не ставать. Завтра я приду, принесу костыли и сделаю перевязку. Поблагодари Витю за почти профессиональную первую помощь, иначе бы тебе районной больницы не избежать.
– Возьмите грушек, – предложил Витька.
– Ворованы?
– Нет, реквизированы. В пользу голодающих.
Витька выложил на стол несколько самых крупных груш и, прощаясь, сказал:
– Спасибо Вам, Ольга Павловна, Вы спасли нам жизнь. И вообще, Вы замечательная женщина.
– Не стоит, начинающий ловелас. – Впервые улыбнувшись, промолвила Ольга Павловна. Спокойной ночи.

На общие сборы команды прибыло небывалое количество ребят. Брёвна были заполнены в несколько рядов. Оглядев «зал», Витька заметил несколько новеньких, а также своих одноклассников – Митьку-князя и Нору. Они жили в селе Буслы, которое отделялось от Белохаток узким ущельем.
Поздоровавшись, Витька начал:
– Кто-то из вас предлагал наказать бабу Устину, какие к ней претензии?
Один из новеньких, нехилый мальчик, поднял руку и срывающимся басом заговорил.
– Она каждый четверг сидит на базаре с клумаками яблок, груш, огурцов и вёдрами слив. Откуда столько, ведь у неё одна груша, две яблони очень поздних сортов и одна слива. И я решил проследить. Так она среди бела дня ходит по садам и огородам к тем, кого нет дома, и тащит, тащит. А все думают на нас, меж собой называют махновцами. Я сам слышал. А детям много не нужно. Сколько можно съесть огурцов, ну два в день, так они в своём огороде найдутся. Яблоки и груши они берут те, что упали, сколько в карманы влезет. Другое дело вишни, смородина или клубника, так они на месте едят, пока не стошнит. А баба Устина – вражина.
Новенький от такой длинной речи вспотел. Сел, огляделся, ожидая реакции.
– Как тебя зовут и где живешь? – спросил Витька.
– Зовут меня Юрий Белоштан, живу в Буслах. Элеонора и Митя Тараканов могут подтвердить. Я прошу принять меня в вашу команду, – отрапортовал Юра.
– Ставлю на голосование, кто «за» – поднимите руки. Поздравляю Юра, за тебя проголосовали все, даже те, кто впервые нас посетил. Хочу напомнить, у нас дисциплина, никакой самодеятельности, тем более «махновщины», иначе будут наказывать любого из нас, и очень строго. Все решения принимаются здесь и только после тщательной проработки.
Народ согласно загудел, с нетерпением ожидая задания. Слово опять держит Витька:
– Вы, наверное, заметили отсутствие Петьки Пономаря. Он насквозь пробил стопу вилами, которые баба Устина вкопала под грушей остриями вверх. Это считается покушением на жизнь человека. Если у Петьки случится заражение крови, он может умереть.
Ошарашенное сообщением собрание затихло в тревожном ожидании. Не выдержав затянувшейся тишины, кто-то крикнул: «Да её убить мало!» И опять тишина. Витька продолжает:
– Убивать не станем, мы не бандиты. Мы её накажем позором, что не всегда лучше смерти. Юра, поскольку это твой объект, проследи за ней вечером, до самого отхода ко сну, несколько дней подряд. Всякий нормальный человек перед сном идёт в туалет, установи время. Мы её утопим в собственном дерьме. После обильного дождя понадобятся четверо крепких парней. Будьте готовы. Всем спасибо, до встречи!

На следующем совещании команды Шуйских Юрка доложил, что баба Устина идёт в туалет перед сном без четверти девять, когда на улице ещё светло. Решили отложить её наказание на осень, а теперь заняться заведующим свинофермой Иваном Братко. Выступает Нора:
– Дядька Иван живёт в центре села, недалеко от свинарника, который стоит там же на самом берегу речки. Вокруг такое вонище, дышать нечем. Мухи, комары в глаза лезут, пройти рядом невозможно.
– Нора, ближе к «телу», – выкрикнул кто-то.
– Так вот, – продолжает Нора, – я там часто катаюсь на мотоцикле после того как заметила, что дядька Иван сгружает себе во двор мешки. А везёт он их с тóка на ферму, ну по пути пару мешочков – домой. Моей маме рассказала его соседка, что у него в сарае четыре свиньи и свиноматка. Представляете, сколько надо своровать, чтобы их прокормить. У меня всё.
– А я видел, как он колесо менял на колхозном возе, – смущаясь, дополнил Нору новый посетитель, – хорошее снял, а своё поставил. Он даже спит на своём возе.
Подводя итог, Витька произнёс:
– Предлагаю спустить воз с обрыва в речку вместе с хозяином. Старший на задании – Митька-князь. Всем спасибо, до встречи, – закрыл заседание Витька и пошел проведать друга.

Операция прошла успешно. Иван Кириллович накануне немало выпил самогона, которого у Степаниды «хоть залейся», по поводу удачной сделки – выменял за порося три куба леса на сарай. Хвастался, кому-то угрожал:
– Они все у меня вот здесь, – поднял сжатый кулак, – любого раздавлю как… эту… – схватил пирожок и сдавил его так, что творог вылез сквозь пальцы. Слегка шатаясь, пошел спать.
Огород Ивана был под уклон к Шуйке. Ребята вытащили чурки из-под колёс воза и легко покатили. Воз, покачиваясь, поплыл по картошке. У кромки берега его придержали, тихо столкнули в реку, он прокатился метра два и встал. Колеса погрузились под воду, сено подмокло. Иван спал, довольно похрапывая, пятки в воде.
Утром, ещё до восхода солнца, рыбаки, как обычно, шли берегом по росистой траве, выбирая самое удачное место для рыбной ловли. Вдруг один из них заметил спящего на воде человека, остановился и разразился хохотом, указывая рукой на речку. Остальные дружно подхватили. Услышав громкий смех, Иван сел, свесил ноги за борт и тут же их одёрнул. У рыбаков новый, до слёз, приступ смеха.
– Доброе утро Иван Кириллович! Чё, на суше жарко? – и снова смех, какая там рыба… Село весь день оживлённо обсуждало событие.

Митька Тараканов – самый крупный и сильный ученик в классе. Кто-то из старшеклассников рассказал, что во времена царствования Екатерины второй объявилась некая княжна Тараканова, которая претендовала на российский престол как наследница Петра І. Стало быть, если была княжна, то должен быть и князь Тараканов. Поскольку родословной Митьки никто не знает, почему бы ему не унаследовать титул. Так Митька стал «князем».
Во время войны, когда наши освободили село Буслы, отец Митьки ушел из дома и больше его никто не видел. Мать руководила церковными певчими, как бы замещая священника, дьяка и хор одновременно, так как никого из них, равно как и церкви, в близлежащих селах не было. Семья жила безбедно.
Как-то Митька пришел в школу в новом морском бушлате, повесил на вешалку в классе; на рукавах нашивки с золотого галуна и якоря, металлические, как настоящие. Витька не мог дождаться перемены, чтобы поближе рассмотреть и пощупать якорь. На следующей перемене Митька обнаружил, что один якорь пропал и разразился плачем, переходящим в истерику. К вешалке сбежались все дети, подошла учительница, прощупали рукава, обыскали карманы – якоря нет. Витьку завели в учительскую, тоже обыскали.
– Отдай якорь, – строго приказала завуч.
Витька молчит, насупившись. Военрук взял за ухо, больно скрутил.
– Делай, что говорят, верни якорь и мы тебя отпустим.
Витька, еле сдерживая слёзы, не от боли, от обиды – пробубнявил:
– Нет его у меня.
– Хватит, – сказала завуч, – иди, подумай, завтра принеси якорь или приходи с мамой. Свободен.
Домой шли вместе с Петькой.
– Витя, ты прости меня, это я снял якорь. Он очень красивый, я никогда такого не видел. Хотел признаться, а тут такая кутерьма.
– Ладно, теперь молчи, якорь выбрось. Пусть докажут. Они меня обыскали до трусов.
Так Петька с Витькой стали друзьями, а Митька-князь – известностью.
Учёба Митьке давалась трудно. Стремясь получить хорошую оценку, он просил дать списать домашнее задание по математике у отличницы Гали и чаще – у Витьки. За рисунок грозди калины, петуха или Деда Мороза он приносил Витьке ломоть белого хлеба и кусочек сала. Ели вместе с Петькой. Оба они ничего вкуснее не пробовали. Всеми школьными секретами Митька делился с мамой, а та докладывала учительнице. Несмотря на чуть ниже среднюю успеваемость, учителя считали его хорошим, прилежным учеником, а дети сторонились, хотя он очень старался доказать свою полезность различным школьным компаниям. Мальчикам приносил ножички и даже фонарик, девочкам – чистые тетрадки. Любил спортивные занятия, игры. В команды по соревнованию на первенство района его не брали, так как он не мог быстро бегать и высоко прыгать. Митька озлоблялся и мечтал стать знаменитым, чтобы отомстить. Очень хотел иметь закадычного друга, но его не было.

Очередная планёрка опять проходила без Петьки. Нога быстро заживала, но ходить было ещё нельзя. На повестке дня – ветеринар. В Белохатках своих таких специалистов не было, их присылали из Района, часто меняли. Илья Самуилович работал уже более полутора лет. Ему предоставили всё тот же «дом ветеринара» – добротное каменное здание с большим огородом, садом, сараем и колодцем. В придачу дали лошадь с упряжью и бричку. Жена и взрослый сын жили у тёщи, в девяти километрах от Белохаток и переезжать в новую усадьбу пока не спешили. Сад славился обилием яблок, груш, слив и множеством кустов различных ягод. Дети туда часто ходили полакомиться спелыми крупными плодами. Благо, сад расположен вдоль пустынного яра, по дну которого до и после жары текла вода. Этой весной Илья Самуилович огородил его высоким, сплошным дощатым забором, а к лету впустил туда огромную злую собаку. Ветеринар обслуживал все сёла, которые, входили в состав колхоза; уезжал к жене, нагрузив до краёв бричку овощами и фруктами, на два – три дня. Дома застать его было трудно. Бывали случаи падежа животных как колхозных, так и домашних из-за того, что некому было своевременно оказать помощь. Ребята рассказали, что для кастрации поросёнка или козленка нужно за месяц записаться в очередь и тут же выходить батрачить на его огороде. А за справку на продажу мяса он требовал себе пятую часть тушки.
– Давно надо было наказать шкуродёра, – возмущалось собрание. Витька, прохаживаясь вдоль брёвен, держал паузу – думал. Наконец заговорил:
– Предлагаю план. Проследить, когда Илья уедет груженой бричкой, выпустить собаку, покормить, если удастся – привязать. Взять с собой монтировку, чтобы сорвать замок с калитки. Работать днём, тогда собака будет спокойней, и всем составом команды. Все яблоки и груши, спелые и зелёные, должны быть на земле. С собой не брать ни одного плода, не надкусывать. Уходить яром к речке, искупаться. Проплыть, где можно – пройти по течению и только потом выйти на берег. Легенда – ходили купаться всей толпой, ведь весело. И последнее. Самое сложное в операции – собака. Кто может взять её на себя?
Выкрикнул Митька: «Я!».
– Спасибо Митя, ты отлично поработал на последнем задании.
– Я! – вскочила Нора, – меня собаки любят, в отличие от мужчин.
Все засмеялись. Витька дружелюбно:
– Не прибедняйся Элеонора, мы все тебя любим.
– Так это вы… – парировала Нора. Опять смех.
– Руководит операцией Юра Белоштан. Ни пуха вам, ни пера.
– К чёрту, – весело закричали Шуйские. Витька попрощался и снова отправился к Петьке. Вечером в субботу Юрка увидел, как груженая бричка ветеринара покинула село. Тут же побежал объявлять сбор.

К цели приблизились яром. Юрка пошел в разведку и сразу же скатился вниз.
– Там на огороде полно «батрачек», – сообщил с тревогой в голосе, – что будем делать?
– Что делать, что делать – работать! Иначе нас командир закопает. – Заявил молодой новенький. Нора возмутилась:
– Давайте поумерим прыть, нас Витька думать учит. Это внештатная ситуация. «Батрачек» нужно отправить домой. Ну, например, сказать, мол, Илья распорядился выходной сделать.
– Я пойду – объявил Юрка. – Зайду с улицы. Они меня не знают, думаю, поверят. Ждите здесь.
Побежал. Долго не было, наконец, появился:
– Порядок, уходят.
Нора не упускает инициативу:
– Ну, я пошла, половину кроля прихватила, родителям скажу, мол, кошки украли. Вы остаётесь, я позову.
– Я с тобой, сорву замок, заодно подстрахую, – предложил Юрка.
Собака услышала возню, зарычала.
– Успокойся, моя хорошая, я тебе покушать принесла, – защебетала Нора, осторожно открывая калитку. Собака, услышав вкусный запах, виляя хвостом, вышла. Нора взяла её за ошейник (!), отвела в сторону, привязала, развернула кроля. На зубах хрустнули косточки.
– Ешь, моя красавица, а ты, Юрка, быстро зови команду, – ласково пролепетала Нора.
Трусили так, что плоды отрывались вместе с листьями. Работали около двух часов. Земля укрылась пёстрым, рельефным, с непревзойденным цветным узором, ковром. Собаку Нора завела в сад, подперев калитку доской, оторванной от забора. Ушли, в точности следуя указаниям Витьки.
На другой день, в нарушение всех правил конспирации, Нора пришла покормить собаку. Они поласкались и, как выяснилось потом, ненадолго расстались.
Илья Самуилович приехал под вечер. Женщины заканчивали окучивать картошку. Издали он заприметил что-то неладное с калиткой сада. Побежал, споткнувшись, упал. Громко выругался, допрыгал до калитки, отбросив ногой доску – открыл, и…застыл. Работницы, услышав дикий вопль, помчались к саду. Илья стоял на коленях, обхватив голову руками, качался в разные стороны. Ошеломлённые женщины растерянно глядели на опустошенный сад, на Илью, на собаку, лежащую под грушей, как ни в чём не бывало.
– Мария, беги к председателю, пускай срочно вызывает милицию, – приказал Илья. Поднялся, пошатываясь, пошел в дом. Вернулся с ружьём и плёткой. Непослушными руками пытался прицелиться в собаку, женщины навалились всем скопом и отняли двустволку. Подошел к собаке, вцепился в ошейник и остервенело, раз за разом, стал стегать её плёткой. Она пронзительно визжала, полетели клочья шерсти, из пасти – пена. Запричитали женщины: «Илья Самуилович, прекратите, собака то в чём виновата» и бросились на её защиту. Собака отползла к дереву вылизывать раны.
Ещё засветло, в сопровождении председателя сельсовета, приехала милиция: следователь и кинолог с ищейкой. Собака-ищейка взяла след у калитки, прошла к месту, где лежал кролик, и вернулась к началу следа. Следователь опросил свидетелей – женщин «батрачек», составил протокол. Уехали. Следователь: «Тут дел невпроворот, подрывы на боеприпасах, оставшихся в земле с войны, дети гранаты взрывают, калечатся. А у него, видите ли, сад обнесли, интеллигенция ср…я».
Илья Самуилович сложил в бричку свои пожитки и уехал, навсегда. Новость молниеносно облетела село и окрестности, обрастая новыми подробностями. Появились даже очевидцы расстрела собаки.
Уже стемнело, когда Нора приехала на мотоцикле с коляской в усадьбу ветеринара и увезла собаку домой. Отец на две недели запретил ей выходить за пределы двора.

Между тем в сельсовете вычисляли следующую жертву и пытались наметить меры по предотвращению новых скандалов. Молодая секретарь сельсовета Лида, в совсем недавнем прошлом школьный активист, уверенно заявила: «Следующим будет самогонщица Степанида или заведующий током, он же кладовщик, а может, даже глава правления, свят, свят, свят». Председатель Степан Григорьевич пыхтел самокруткой, раздумывал, прежде чем ответить. Ему семьдесят два года, родился и вырос в Белохатках, прошел три войны, последнюю – закончил на Эльбе.
– Хулиганство и воровство было всегда. Снимали калитки с петель, чтобы поплавать на речке, обмазывали ворота дегтем, подпирали двери в домах. Воровали малясу с посевов свеклы, макуху с ангаров, обносили сады. Но то было стихийно. Здесь же заранее спланировано и организовано умелой рукой. Жертвы – люди нечистые на руку. Похоже на месть или самосуд. Не иначе, какой то «Кармелюк» объявился.
– Откуда у тебя такие прогнозы? – вдруг прервал свои размышления Степан Григорьевич.
– Анализирую, – ответила Лида. – Посмотрите на эти «жертвы». Иван Кириллович – хапуга, каких свет не видел, да ещё свинарку-вдову соблазнил. «Полковник» – детоненавистник. Ветеринар с вдовы последнюю рубашку сдерёт, жадина бессовестная. Я просто продолжила список.
– Ты хочешь сказать, что в селе действует некая «шайка» со своим предводителем и штабом?
– Почти так, только это никакая не шайка, а хорошие ребята. Мне кажется, это шуйские, а главный у них Витька Дударь, грамотный и от природы умный, я его ещё по школе знаю. Только он один мог придумать, как выгнать «полковника».
– А ты часом не состоишь в их компании?
– Ну что Вы, меня они не примут, я для них очень старая.
– Боюсь, что ты права. Не загреметь бы им под звон браслетов. В одном только ошибаешься. Если твой Витька и вправду такой умный, он не тронет Степаниду, иначе его подзащитным вдовам конец. Вдова без бутылки шагу не сможет ступить. Вспахать огород – бутылка, привезти домой, разгрузить тяжко заработанное зерно – бутылка, починить соломенную крышу – опять бутылка. И так – куда ни глянь. Самогонка у нас – основное платёжное средство. Это главная наша беда. Ничего с этим нельзя сделать. Село небольшое, все друг друга знают. Все между собой повязаны – родственники ближние и дальние, сваты, кумовья, учителя и крестные наших детей, хорошие соседи, просто симпатии или даже любовницы. Мне иногда кажется, что эти подростки вместо нас пытаются навести порядок, а нам подавай матроса с крейсера «Аврора» и непременно с маузером – не на шутку разгорячился Степан Григорьевич. Завороженная мудростью своего начальника, Лида застыла, приоткрыв рот.
– Что ты сидишь, будто тебя радикулит прострелил? Познакомь меня с твоим Дудариком! – закончил минисовет председатель.

Лето закончилось, пришла осень с затяжными дождями. Шуйские теперь собирались в школе после уроков. Юрка напомнил:
– Думаю, настало время возвратиться к бабе Устине, она по-прежнему идёт в туалет перед сном без четверти девять, без фонарика, хотя на улице уже темно, я проверял. А то ещё забудется.
– Не забудется, – сказал Витька, – а за напоминание спасибо. Завтра и проведём операцию, дождь не прекращается. Уверен, вы знаете, как в нашем селе устроены туалеты. Это яма прямоугольной формы глубиной около метра. По углам вкопаны четыре столба, обшитые досками. Сверху – крыша, внизу – пол с дыркой. Нам нужно выдернуть это сооружение из земли, отнести его дальше вдоль дорожки на метр и вдавить в землю. Вынимать его нужно синхронно, чтобы он не завалился в какую-либо сторону, так же передвигаться, дабы кому-то самому не свалиться в яму. По окончанию работы спрятаться и наблюдать, вдруг придётся спасать. Подбирает участников с учётом Юриных наработок и руководит операцией Петя Пономарь. Удачи!
Тут вскакивает Нора:
– И меня возьмите!
– Ну не женское это дело, – примирительно ответил Петька.
– Как собак брать голыми руками, так женское дело, – обиженно пробормотала Нора. В зале добрый, уважительный смех.

Пришли восемь парней, все в резиновых сапогах. Шел дождь. Темно, еле-еле падает свет из соседней хаты. Шестеро обступили туалет, двое по бокам страхуют от падения. На счёт «три» – дёрнули, – пошел. Подняли почти до пояса, наконец, столбы вышли с земли. Понесли мелкими поперечными шажками.
– «Раз», – прошептал Петька. Остановились, придерживая, поставили, он немного просел. Митька залез внутрь, потоптался, туалет сел на грунт. Спрятались в кустах, где кто мог. Дождь усилился, мешки на плечах промокли, холод неудержимо всё глубже проникал под одежду.
Вдруг запищали петли, огромный ком тряпья уверенно двинулся привычной тропкой и… исчез. Через секунду тишину резанул страшный, гортанный мат. Не прекращая воплей, ком зашевелился, замелькали белые пятна кистей рук. Засветились окна ближних домов. Юрка двинулся было к яме, Петька придержал – появился свет фонарика. Ругань и завывание продолжалось с новой силой. Подошли двое:
– Это Вы баба Устя?
– Нет, хрен с бугра!
На крик начали сбегаться соседи:
– Что с Вами?
– Купаюсь, мать вашу...
Когда разглядели, что Устина бултыхается в отхожей яме, взорвался такой рёв смеха, что заглушил её вопли. Промокшие ребята, будучи не в состоянии удержать смех, ретировались.
На следующий день к полудню уже смеялось все село, особенно в школе, хотя многие взрослые недоумевали, за что так жестоко наказана баба Устина.
После случившегося приключения на базаре она больше не торговала.
Старшие учителя с тревогой ожидали следующего события, они понимали, легче всего в происходящем обвинить школу, но ничего предпринять не могли. Витька, стоя в коридоре на табуретке, вывешивал стенгазету. Подошла завуч, спросила двусмысленно:
– Твоя работа?
– У меня алиби, – чуть повернув голову, ответил Витька.

Всё возрастающий авторитет команды Шуйских среди молодёжи Белохаток и окружных сёл не давал покоя Вовке по прозвищу «донбасский урка» и его старшему брату (хотя им никогда не приходилось бывать на Донбассе). Братья отличались властным, жестоким нравом. Они наложили на детей дань, заставляя воровать им фрукты и овощи. Всячески их унижали и держали в страхе, угрожая расправой при жалобе на них кому-либо из взрослых. Часто по вечерам они разыскивали уединённые пары и издевались; один из них держал юношу, другой – брался руками за грудь девушки, залазил в трусики, пригрозив раздеть догола в случае малейшего сопротивления. Многие знали о беспределе братьев, но, опасаясь за жизнь своих детей, молчали.
На одном из собраний команды Петька предложил пресечь уголовщину «Донбасских». Витька согласился, но у него впервые не было готового решения.
– Надо хорошо продумать, как это сделать, ребята могут пострадать, – высказался Витька, – дайте время до субботы.
Уже на следующий день Вовке стало известно о планах Шуйских. Зная изобретательность их предводителя, он осознавал неотвратимый и скорый конец своей власти и решил действовать на упреждение. Подкараулив ребят у спортплощадки, вразвалку подошёл к Петьке, спросил:
– Это ты решил меня пресечь, молокосос зелёный? – и с размаху сильно ударил кулаком в лицо. Петька упал навзничь, обливаясь кровью. Витька, неуклюже размахивая руками, набросился на обидчика. Тот изловчился и ударил ногой в пах, затем крепко схватил за волосы и, прижав его голову к своим носкам, завопил:
– Целуй, безмозглая скотина, ты сейчас узнаешь, кого решил пресечь.
Драку увидел, случайно проходивший Саша-танкист, бывший участник подавления Венгерского мятежа 1956 года, когда погибли в бою многие его сослуживцы. Подбежал и, еле сдерживая злость, негромко, но твёрдо произнёс:
– Отпусти его и попроси прощения у ребят.
– Шёл бы ты подальше, танкист хренов, если не хочешь попасть под раздачу, – огрызнулся Вовка, продолжая долбать землю Витькиной головой.
– Я дважды повторять не обучен, – уже не скрывая раздражения, сказал Саша.
– Тогда получай, – взревел Вовка и замахнулся для удара.
Саша увернулся, кулак скользнул по уху. И тут же резким движением бросил растерявшегося противника на столб волейбольной площадки и нанёс удар в солнечное сплетение. Согнувшееся пополам тело Вовки выровнял апперкотом в подбородок с такой силой, что столб задрожал. Не давая опомниться, принялся остервенело, поочерёдно двумя кулаками бить по лицу, пока оно не превратилось в кровавое месиво.
Отец Вовки вызвал милицию – ребёнка чуть не убили. Приехал участковый, оформил задержание и увёз Сашу в районную КПЗ. На другой день прибыл следователь, в первую очередь, опросил непосредственных свидетелей драки, затем – руководителей и рядовых жителей села, всего двадцать семь человек. Все без исключения встали на защиту тракториста Саши. Майор вынес вердикт – «самооборона». К вечеру того же дня Саша вернулся домой. «Донбасские» покинули село.
Примерно через год пришло известие – братьев нашли мёртвыми на одной из станций Казахстана. Они, якобы, занимались доставкой конопли.

Петька – высокий, стройный юноша, с чубчиком-ёжиком на голове, с крупными чертами лица и длинными сильными руками. Ему не было равных в беге на сто метров, прыжках в длину и высоту. Отлично играл в волейбол, его одного из школьников брали в сборную команду села. Вечно голодный, ел всё, что попадётся под руку. Однажды объелся зелёных вишен и его отвезли в инфекционную больницу с диагнозом «дизентерия». Через три дня Петька сбежал и на попутной машине добрался домой. Снял с двери табличку «карантин» и долго, часто меняя воду, мыл двери, измазанные какой-то очень вонючей белой смесью.
Жили они вдвоём с мамой в её родительском доме очень бедно. Отца у него не было, никто в селе его не знал и не видел.
В школе Петьку любили. Он был справедлив и отзывчив, никого не обижал, свои обиды, если они не по злобе, умел прощать. Петька сидел за одной партой с Васей, тихим и скромным пареньком. Обоим нравилась Зина, сидевшая перед ними. Часто на уроке Петька приподнимался, обхватив голову Зины, наклонял её назад и смотрел глаза в глаза, затем отпускал и падал на своё место. Как-то Вася из ревности подставил ему перо, которое до половины вошло в ягодицу. Было очень больно и стыдно. Петька, выдернув перо, только и сказал: «Дурак».
Учился он плохо, часто пропускал уроки, пока не подружился с Витькой. Петька мечтал стать моряком, много читал про мореплавателей, а роман «Цусима» Новикова-Прибоя прочел дважды. Но Витька как-то сказал, что, не зная математики и географии, на море делать нечего, и учёба пошла на лад. Петька рос честным, добрым, смекалистым и смешливым парнем. Был заводилой, душой детских посиделок и верным, преданным другом.

После нашумевшей драки и скандала с Устиной председатель сельсовета Степан Григорьевич поручил Лиде незамедлительно, но без огласки пригласить младшего Дударя к себе домой. Она подкараулила Витьку на дороге со школы. Он шел с Петькой.
– Витя, можно с тобой переговорить? – как бы случайно встретив друзей, попросила Лида.
– Говори, у меня секретов от Петьки нет.
– С тобой хочет познакомиться Степан Григорьевич.
– Зачем?
– Он боится, что вы можете загреметь под звон браслетов. Зайди к нему домой прямо сейчас, – и добавила: «Пожалуйста».
Друзья недоуменно переглянулись.
– Ладно, – согласился Витька, – я пошел.

– Добрый вечер, Степан Григорьевич, – поздоровался Витька.
– И ты будь здоров, – поднимаясь, ответил хозяин. – А я тебя сразу узнал: ну вылитый отец, царствие ему небесное. Достойный был человек, и кузнец славный на всю округу. Проходи, садись. Молочка попьем с пирожками, мать только с печи вынула, – засуетился Степан Григорьевич.
Сели за тесаный стол напротив друг друга. Хозяйка поставила две кружки молока и румяные, ещё горячие пирожки с творогом. У Витьки засосало под ложечкой, и он с удовольствием принялся за угощение.
– Витя, я пригласил тебя, чтобы посоветоваться по поводу недавних событий, которые не дают покоя всем жителям села, – начал разговор председатель.
– Как ты считаешь, есть ли общие причины их появления? И что это – кем-то организованная месть, протест, может, война или просто чьи-то развлечения?
– Думаю, есть общие причины. Это из-за них появляется желание мстить, протестовать и даже воевать за справедливость, но никак не развлечься – подумав, придавая лицу умный сосредоточенный вид, отвечает Витька.
– Так, что же стало их причиной?
– Причины как бы разные, а корень у них один – взрослые люди, их корыстные интересы, желания их реализовать за счёт других.
– Выходит, как только человек становится совершеннолетним, он тут же переходит в число злостных нарушителей справедливости?
– Нет, не все, некоторые, и не сразу, они – проходимцы, постепенно произрастают, как бурьян в огороде.
– Значит, начало их появления в школе?
– Нет, они могут появиться в семье, школе, после неё и даже в старости в зависимости от их наклонностей и если им это позволяют.
– По-твоему, со дня рождения и до конца жизни за человеком надо наблюдать, выявлять проявление вредных наклонностей и сразу же пресекать?
– Да, я бы лучше не придумал.
– А кто должен наблюдать, выявлять и пресекать?
– Ну, специально наблюдать и выявлять их не нужно, они сами проявятся. Надо только всем, кто рядом, замечать, а не отмахиваться, мол, не моё это дело. Пресекать должны родители и школа, а взрослых – государство. Если они этого делать не будут – займётся кто-либо другой.
– Кого ты имеешь в виду?
– Всех, кто любит детей, своих родных, своё село, свою школу, поля, лес и речку; кто честен и справедлив. Они, объединившись, будут наказывать тех, кто мешает учиться, работать, нормально жить, наконец.
– То есть, эти люди будут сами себе следователи, прокуроры, судьи и исполнители приговоров?
Витька не ответил, задумался. Степан Григорьевич, не торопясь, оторвал ровный прямоугольник газеты, положил самосад, туго завернул, проведя языком по краю – заклеил. Закурив, продолжил.
– Может, они изолятор или тюрьму построят, поставят охрану, выдав пистолеты. Потом введут налоги, напечатают свои деньги, выберут атамана?… Ты готов им стать?
Витьке кровь ударила в лицо, покраснели уши и шея. Обиделся.
– Я готов хоть завтра отказаться от этих сражений, но боюсь, что объявленная нами война ворам, новым помещикам и всем тем, кто вредит селу и считает людей безмолвной скотиной, превратится в стихийные жестокие выступления с грабежами и поджогами, которые потом точно перерастут в махновщину. А Вы меня, похоже, бандитом считаете? – ушел от прямого ответа Витька.
– Нет, не считаю, но вы в начале пути, – ведёт свою линию председатель. – Вы возомнили себя спасателями села, этакой мессией, что принесёт его жителям счастье. А кто вас просил их спасать? Кто уполномочил вас решать: что правильно, а что неправильно? И кто, наконец, дал вам право судить? А ведь в библии сказано: «Не судите, ибо судимы будете».
Витька опять умолк, исчерпав свои аргументы.
Тем временем оппонент, немного успокоившись, продолжал:
– Как ты давеча сказал: «надо только всем, кто рядом, замечать, а не отмахиваться». Вот я заметил и не отмахнулся, хотя мне, как может показаться, уже ничего не нужно. Я только тебе, да и всей твоей команде добра желаю, ведь мы с твоим отцом не один пуд соли съели. Ты должен, просто обязан превзойти отца, в честь памяти о нём, чем бы ни занялся, стать нужным человеком для людей, для своей Земли, иначе может прерваться связь поколений. Иди, думай, посоветуйся с человеком, которому доверяешь, – закончил беседу старик.

Лида ждала на улице, несмотря на позднее время.
– А ты что тут делаешь? – удивился Витька.
– Тебя жду, может, домой проводишь, мне объясниться с тобой нужно, – ответила Лида.
Витька потерял дар речи.
– Витя, ты прости меня, пожалуйста, это я рассказала деду о шуйских и о тебе.
Витька разочаровано:
– А ты откуда знаешь?
– Ну «цэ вжэ вобшэ», как в анекдоте – «все в селе знают кроме мужа», – и звонко рассмеялась. – Он что, мораль тебе читал два часа?
– Нет, хуже, он для этого слишком мудрый. Дед подвёл меня к тому, что мы без пяти минут атаманщина. Велел подумать и посоветоваться с человеком, которому доверяешь, – озабоченно ответил Витька.
– Ты имеешь в виду меня? – шуткой попыталась снять напряжение Лида. Витька принял шутку:
– Конечно, «хорошая девочка Лида», – и сам от себя не ожидая, взял её за руку:
– А холодная – как у лягушки задняя нога.
– Дед прав, – сделала заключение Лида и скрылась за калиткой своего двора, радуясь в душе его прикосновению и улыбаясь смешному сравнению с лягушкой.
– И вправду она хорошая, – промолвил в мыслях Витька и пошагал домой.

Очередное событие, теперь уже никак не связанное с командой шуйских, потрясло село. Трое Витькиных одноклассников из села Буслы где-то нашли артиллерийский снаряд и решили выплавить из него тол. На берегу речки развели костер и бросили в него снаряд, остриём к речке. Тол не выплавлялся. Тогда они срубили две ольхи, обрубили ветки и получили две длинные жерди. Костёр горел. Девочки и самый малый, рыжий, с разноцветными ресницами подросток спрятались за копну сена. Двое начали бить жердями по снаряду. Вдруг раздался взрыв.
Через две минуты шока, когда осел пепел, выброшенная с воронки земля и остатки костра, стало возможным рассмотреть общую картину места происшествия. Примерно в восьми – десяти метрах от воронки диаметром около трёх метров лежали без движения два окровавленных тела. Возле дымящейся копны стоял совсем голый Рыжий с обгоревшим чубом и ресницами. Рядом испуганной стайкой толпились непострадавшие девочки.
Со всех сторон сбегались мужчины и женщины. Прибежали мамы. Душераздирающий крик, одна упала в обморок. Вокруг шум, плачь, суета. Нора на своей «Яве» привезла фельдшера. Она положила пальцы на сонную артерию одному парню – живой. Подбежала к другому – тот открыл глаза, простонал: «Мама» и потерял сознание. Подъехала полуторка, устелили кузов сеном, бережно уложили ребят и в сопровождении фельдшера увезли в районную больницу.
До вечера толпа ожидала новостей во дворе фельдшерского пункта. Прибывшая на той же полуторке хозяйка заведения влезла на кузов и в полной тишине сообщила:
– Все трое ребят живы и пойдут в школу, но уже в следующем году, – молчание нарушил вздох облегчения. – У Толика рассечена бровь, повреждён череп, один глаз спасти не удалось. У Жени проникающее ранение брюшной полости, открытый перелом двух ребер, задето правое легкое. У Миши контузия, скоро вернётся домой. Состояние раненых можно будет узнавать каждые вторник и пятницу после обеда. У меня всё, до свидания.

Трагедия в Буслах побудила Педагогический совет школы провести расширенное заседание с участием Сельсовета и Правления колхоза, а также всех желающих родителей. Собрались в самом большом классе, в президиуме – директор школы и два председателя. Повестка дня: «Проблемы воспитания подрастающего поколения и методы их решения». Желающих пришло больше, чем ожидалось, сидячих мест не хватило, стояли в проходах у стен. Тон попыталась задать директор школы – Марина Наумовна. Она вступила в должность перед началом учебного года. Её прислали с Района, где муж работал каким-то местным начальником. Предыдущего директора отозвали в связи со скандалом вокруг «Полковника». Выйдя к трибуне, Марина Наумовна начала:
– Череда скандалов, будораживших село, закономерно привела к трагическим последствиям. Подростки, оставшись «без руля и ветрил», вследствие утраты более трёх четвертей мужской части села, из-за войны и голода объединились в группы, команды и даже шайки, пытаясь самоутвердится, демонстрируя, таким как сами, смелость и отвагу, и ожидая от них признания, уважения и подчинения. Появились и предводители, если не сказать атаманы. Село захлестнула «махновщина». Самой опасной для спокойствия села является шайка, как они себя называют – «команда Шуйских» во главе с учеником девятого класса Виктором Дударем. Он с хорошей семьи, мать – труженица, все шесть детей учились, последний пока учится в нашей школе, но, как говорится, в семье не без урода. В зале поднялся шум, выкрики: «Как вы смеете», «хватит, слазь». Член Правления колхоза Братко И.К. закричал, вставая:
– Правильно она говорит, кому не нравится, можете выйти.
Директор решила привести последний аргумент:
– Он смеет рисовать карикатуры на учителей, называя их дружескими шаржами, это ли не своеволие? Весной его исключили из школы на две недели за срыв уроков физкультуры, может, за это его к ордену представить? Школа тоже виновата, ему потакают отдельные учителя и даже опытный педагог, завуч школы Елена Михайловна, но мы с ней разберёмся сами.
Снова шум, кто-то крикнул: «Смотри, чтоб с тобой не разобрались». Не ожидая такого непринятия зала, Марина Наумовна «закусила удила»:
– Его надо было навсегда исключить из школы, сразу же после того, как он вынудил педагога-фронтовика покинуть школу за строгость. А ему слова никто не сказал, теперь пожинаем плоды своего либерализма! – покинула трибуну и демонстративно вышла из класса.
Слово взял председатель Сельсовета Степан Григорьевич Буча:
– Мы тут сделали виновными во всех грехах школьную молодёжь, которая потянулась к самому бескорыстному и умному среди них. Никто не знает, сколько их в так называемой команде Шуйских, думаю больше, чем жителей на улице Шуйской. А почему они не пришли к нам? Потому, что это мы, взрослые и сильные создали условия для процветания уродливых явлений в нашем селе. Дети знают, что нам известны эти самые явления и видят, что мы с ними не боремся. Разве учителя не знали, что, как дети говорят, «полковник» не любит детей, что они его раздражают и доводят до бешенства? Знали, но что-либо предпринять боялись. А вот Витя Дударь не побоялся, мало того, он запретил членам своей команды принимать малейшее участие в сражении, которое сам спланировал с несравненно более сильным противником, опасаясь преследования ребят и, как оказалось, не зря. Так к кому должны были обратиться дети за своей защитой, к директору школы или к Виктору? Может, кто-то в селе не знал, в отличие от детей, что член правления Иван Кириллович кормит колхозных и своих свиней с оного корыта, да ещё, говорят, как будто, свинарку изнасиловал.
– Она сама дала! – отреагировал виновник. Зал взорвался безудержным смехом. Подождав, пока утихнут, Степан Григорьевич продолжил:
– Я мог бы привести ещё много подобных примеров, но и так ясно – людям, нечистым на руку, у нас живётся лучше, потому их число постоянно росло и ширилось, пока, как снег на голову, не появились Шуйские. Вместе с ними к этим людям пришел страх позора. Тревожные ожидания не покидают их ни днём, ни ночью, мало ли что придумает изобретательный командир Шуйских, и когда его команда приступит к возмездию за оскорбление, унижение и обман честных людей его села. Вот почему кое-кто так люто ненавидит Виктора. Вот почему честным и благородным юношам навешивают ярлыки: «махновщина», «шайка» и прочие. Тут директор школы грозилась расправиться с Виктором и теми, кто хочет помочь ему выбраться из его юношеских заблуждений. Хочу посоветовать, не рубите с плеча, разберитесь в жизненных хитросплетениях села и лишь потом принимайте решения. Не прислушаетесь – опасайтесь. Машина запущена, её не остановить. На место Виктора встанут другие. Его стремления к торжеству справедливости уже укоренилось в душах молодых сельчан. Буча сошел с трибуны под одобрительные аплодисменты.
Подняла руку молодая учительница, вышла на трибуну.
– Меня зовут Лариса Николаевна. Второй год учу детей словесности. Моя предшественница подарила мне тетрадку, где ею собраны выдержки из сочинений ребят на свободные темы. Я прочту вам отрывок из сочинения ученика пятого класса Дударя Вити на тему осени: «В оранжевом свете предзакатного солнца, грустно склонились над речкой поредевшие ивы. Пожелтевшие листочки оставили вместо себя маленькие коричневые почки и, прощаясь с мамой, тихо опускаются в воду. Еле-еле качаясь от лёгкого ветерка, уплывают они за своею мечтой». Как же надо любить свою землю, чтобы так написать в свои одиннадцать лет. А вы говорите «атаман»… И ещё хотела Вам сказать. Дети воспринимают несправедливость не умом, а своими нежными, хрупкими, легкоранимыми сердечками. Пожалуйста, не оставляйте на них рубцов.
Лариса, закрыв тетрадку, сошла с трибуны. От громких аплодисментов оторопела, на глаза навернулись слёзы, в ушах зазвенело: «Они меня поняли, поняли».
Потом выступали еще и еще. В конце заседания попросил слова старший конюх. Пётр Васильевич, в прошлом офицер кавалерии, ветеран двух воен, робко оглядел зал и начал:
– Вместо того чтобы разобраться с причинами Буслинской трагедии да придумать, как такого больше не допустить, мы около двух часов толчёмся вокруг какой-то «махновщины». Это слово придумали и разнесли по селу негодяи, чтобы спрятаться за ним и перевести стрелки на хороших ребят, которые прищемили им хвосты. Даже коню понятно, что Шуйские не имеют отношения к тому, что случилось в Буслах. Ведь кто-то внёс в уши, свалившейся с луны директрисе, что все беды у нас от «махновщины». А её-то и нет, и быть не может в наше время при сильной власти и сплочённом народе. Есть другое – безотцовщина. Это наша беда и главная наша проблема. Она сама собой не разрешится, как мы надеялись, бросив наших сирот на произвол судьбы. Как им помочь справиться с нищетой, их душевной болью, вот над чем нужно думать и работать каждому из нас в отдельности и всем вместе взятым. И делать это надо только с участием детей. Насильно никого не осчастливишь. А организовать, направить и поддержать подростков, да и всех нас, в полезных людям стремлениях, должна вот эта тройка, что сидит в президиуме. Пригласите ребят, посоветуйтесь. Они умнее, чем многие думают, это нам доказал, ещё не уничтоженный как «враг народа» малый Дударь. Его отец был умный, наверно, это от него передалось. Он, когда пришел в село, не умел ни читать, ни писать. А когда закончил ликбез, по чертежам собрал первую в районе электростанцию, которую потом немцы разбомбили. Поручите сыну, немного помогите и он со своей командой её восстановит. Отведите школе гектаров пять земли, пусть на ней дети работают от посева до сбора урожая, будет результат – заработают себе и школе. Ещё, было бы здорово вместе с детьми построить больницу, ведь они себе построили школьные мастерские. А что нам мешает? Глина есть, солома есть. Нет леса и шифера? Попросить майора Череду, пусть наденет ордена, поедет в район и выбьет нужные наряды. Селу польза и с ребятами помирится, ещё друзьями станут. Молодых врачей пришлют в село, культурных, образованных, – закончил выступление мечтой ветеран и покинул трибуну.
Марина Наумовна уже закрыла педсовет, по сути, общее собрание актива, но аплодисменты не смолкали. Попросила Лиду:
– Когда все разойдутся, пойди в дизельную. Скажешь, пусть выключат свет и остановят дизель. Потом нужно закрыть помещение, ключи возьми с собой, завтра заберу, – и, не дожидаясь ответа, подошла к Степану Григорьевичу.
– Я чуть со стыда не сгорела, – обратилась к председателю. – Идиотка, поверила проходимцу, этому Братко, ещё на ферму приглашал, сказал на экскурсию, к счастью не успела пойти. Больно и обидно. Степан Григорьевич, можно я к Вам зайду посоветоваться, расспросить?
– Заходите Марина, помогу, чем сумею.

Лида открыла дверь дизельной, подала знак скрещёнными кистями рук, мол, выключай. Витька кивнул, взял фонарик, выключил рубильник, заглушил двигатель и лишь потом пригласил:
– Заходи, садись, здесь тепло, только соляркой немного пахнет.
Присел напротив, выключил фонарик, чтоб батарейки не сели. Лида возбуждённо, с нетерпением начала:
– Там такое было, чуть сердце не разорвалось. Первая выступила Марина, и понесла на Шуйских и на тебя. Мол, трагедия произошла из-за «махновщины», а Дударь самый опасный и его надо выгнать из школы насовсем. В зале поднялся шум, она оставила трибуну и вышла, правда потом вернулась заплаканная. Все выступающие стали на вашу сторону. А молодая учительница прочитала отрывок из твоего сочинения про осень, ты его писал ещё в пятом классе. Ты хорошо сочинил, я бы так не смогла. Да, народ сначала молчал, а потом начал сильно аплодировать. У Ларисы на глазах выступили слёзы… Любят тебя девушки, – вздохнула Лида и сняла пальто. Витька включил фонарик, аккуратно сложил его на скамейку, скользнул лучом по белой блузке, розовой щеке и мочке ушка, подумал, – какая же она милая. Выключил фонарик, сел рядом, спросил: – А ты?
Лида молчала, глубоко дыша.
– Ты очень красивая, – сказал, пытаясь руками найти её лицо, задел упругий выступ под блузкой. Еле притрагиваясь пальцем, разгладил брови, чуть приоткрытые губы, опустил руки на гладкую шею – мешает воротник блузки. Лида затаила дыхание. Витька дрожащими пальцами расстегнул пуговицы, опустил шлейки лифчика, легонько потянул за края чашечек. Закрепощённая грудь радостно выскочила на свободу и, слегка покачиваясь, ожидала ласки. Руки сами бережно обхватили нежные, мягкие и упругие окружности. От прикосновения к маленьким, круглым бугоркам Лида вздрогнула. Отчаявшись, завела руку за спину, расстегнула лифчик. Взяла ладонями Витькину голову, слегка прижала лицом к своему, дышащему жаром, трепетному оголённому телу. Он услышал частые, гулкие звуки биения её сердца. Волны неведомого ранее тепла прокатились от его головы до пят. Теперь он, охмелев, уже губами прикасался к её гладкой, благоухающей коже, поглаживая, перемещался от груди к шее, ушкам, глазам и обратно.
Вдруг Лида заговорила, как бы вспомнив, что не ответила на его вопрос:
– Да, я люблю тебя, больше всех на свете, больше чем они все вместе взятые, давно, ещё с седьмого класса. Думала это детское, пройдёт. Но не проходит, наоборот – усиливается с каждым годом. Я было решила вычеркнуть тебя из своей памяти, проснувшись, вычеркнула, пока дошла до работы – вписала, и так каждую весну. Мне тысячу раз снится один и тот же сон. Как будто мы вдвоём идём по берегу нашей любимой речки, я в вышиванке с красными маками, на голове венок из цветов калины, который ты мне сплёл. Садимся под вербу на скамейку, закрытую со всех сторон спадающими прядями вербных кос, и мечтаем. Витя, милый, помоги мне, сделай так, чтоб я тебя разлюбила. Наговори, например, всяких гадостей или побей, а может, я тебе отдамся, а ты уйди к другой.
Витька взял её за щёки, притронулся губами к глазам, прильнул к её распухшим губам, она плакала…
– Пойдём, мой ласковый, не то наделаем глупостей. Бережно отстранила Витькины руки и стала застёгиваться. Витька в шоке от впервые пережитого блаженства и первых, искренних слов признания, – молчал. Переполненный чувством взаимной любви, нежности и сострадания, он хотел её приголубить, успокоить, но не знал как. В голове всё перемешалось и все нужные слова вылетели.
– Лида, ласточка моя, я люблю тебя, – это всё, что ему удалось сказать.
Витька закрыл дизельную, отдал Лиде ключи и, взявшись за руки, пошли в «містечко».
– Ты прости меня, Витя, ели сможешь, за то, что я сделала и наговорила. Мне от тебя ничего не нужно. Я счастлива уже тем, что ты есть, что ты со мной рядом и в моих грёзах, – сказала Лида, как бы продолжая бесконечно длившуюся беседу о вечной любви. – Похоже, нам не судьба быть вместе, ведь я на два года старше тебя, ты ещё мальчик, а я – физиологически зрелая. Тебе ещё два года школы, потом шесть лет института, итого – восемь. К тому времени я – старуха. Зачем я тебе такая, ты заслуживаешь счастья с молоденькой, умной и образованной девочкой. Это я понимаю умом, вот только сердце ужасно сопротивляется, – и опять заплакала.
Витьку захлестнул новый прилив нежности. Он крепко обнял её, щекотно причмокнул губами за ушком.
– Успокойся, зря ты себя и меня мучаешь, глупенькая, моя зрелая девочка. У нашего «немца» (учитель немецкого языка) жена старше его на тринадцать лет, и ничего, живут припеваючи. Как бы ни сложилось наше будущее, ничто не сможет вычеркнуть из моей памяти первое в моей жизни свидание с тобой, моя милая, прелестная старушка. Спасибо тебе, – и тут же весело добавил. – Не огорчайся, мы будем верить, мечтать и обязательно что-нибудь придумаем! В глазах Лиды счастливо блеснула надежда. Прощаясь, как бы не кстати, сказала:
– Витя, не трогай девочек без любви, пожалуйста.