К С Ю Ш А.


Николай Борисов-Линда

У Петра Владимировича было два сына и, как он иногда шутил, два неугомонных оболтуса. Погодки росли дружно и весело. Так весело, что Петр Владимирович не успел заметить, как они выросли. Окончили школу, поступили в институт, защитились и теперь вели самостоятельную жизнь также весело и дружно, что он их практически не видел.

Сам он вырос в многодетной семье, три сестры и три брата придавали его мироощущению уверенность и спокойствие. Да, он на земле ни одинок, есть родные по крови люди…и ему хотелось, чтобы и у его сыновей была такая же уверенность в жизни.

Жена же, родив ему двоих мальчишек, наотрез отказалась от дальнейшего продолжения рода. Мотивировав тем, что она не свиноматка-производитель.
Как только Петр Владимирович её не уговаривал, что необходима им еще дочка, что только не предлагал…Он даже имя будущей дочери выбрал Ксения, Ксюша, так звали его младшую сестру. Но, нет, жена не поддалась на его уговоры.

А четыре года назад, что-то она не рассчитала, или пересчитала, а может быть не допила каких - то таблеток, вообщем, нежданно-негаданно забереминила. Ну, это дело житейское и ничего здесь сверхъестественного нет. Когда же ситуация прояснилась, оказалось, что сроки все прошли и для того чтобы избавиться от нежеланного ребенка необходимо искать подполь-ных специалистов.

Петр Владимирович заупрямился, а когда узнал что там девочка, то наотрез отказался давать жене согласие на аборт.
- Валюша, - говорил он ей. - Это же нам Господь Бог подарил девочку. Ксюша у нас будет, что та Снегурочка.

-Вы что Петр Владимирович, совсем из ума выжили. – Она всегда переходила на вы, когда хотела показать характер и свою непреклонность. - Вы, когда бреетесь, в зеркале не только свой подбородок рассматривайте, но и лицо полностью. Или вы запамятовали, сколько вам лет? Так я вам, милостивый сударь, сделаю одолжение и напомню, и… свой возраст уточню. Снегурочку им, видите ли, захотелось, а как насчет снеговичка? Зима настанет, лепите себе до одури, а меня не трогайте, я вам не снежная баба.
И Господа Бога сюда, пожалуйста, не вмешивайте, больно вы о себе высокого мнения.

Скандал был грандиозный и затяжной. В пылу ссоры, жена ни единожды назвала его старым пеньком, а себя старой клячей. «Неизвестно, что ещё народится при нашем то возрасте,- кричала она.- Может так статься, мы остаток жизни будем сами мучиться и мучить неполноценного ребенка». Но, даже когда в истерике, она назвала его кровопийцей, он продолжал уговаривать жену не делать аборт… она его непослушала.
Да, это было четыре года назад, тогда ему было пятьдесят, сейчас же пятьдесят четыре.


Скрипя сердцем и душой, он нашел врачей, конечно за хорошие
деньги, кто бы мог совершить эту варварскую операцию. Втихомолку от жены, то что было у неё вырвано, выскоблено, он забрал из больницы. Благо то, что Петр Владимирович был директором небольшого предприятия и некоторые щекотливые вопросы мог решать на личностном уровне.

Санитар передал ему полетиленовый пакет молча. Сунул в руку и, не сказав ни слова, даже ни глянув в глаза, повернулся и ушел.

Петр Владимирович, несколько секунд, стоял в нерешительности. Отметив для себя легкость пакета, он хотел, было заглянуть во внутрь, но что-то его остановило.

С секунду поколебавшись, он приподнял его на уровень пояса, подложил левую руку под низ пакета и бережно понес к машине. Уже у самой машины ощутил на ладони что-то твердое и округлое. Он попытался пальцами ощупать предмет… и мысль, словно ток, пробила, пронзив его по всему телу: «Это головка его доченьки». Он ужаснулся: «Вот здесь в его руках, в пакете его доченька, его кровиночка. Мертвая, не живая». Осторожно положив пакет на переднее сидение, он сел за руль, руки мелко дрожали.

Откинувшись на спинку сидения, Петр Владимирович тихо заплакал.

Он всхлипывал, как маленький ребёнок. Вокруг никого не было, он был один, и стыдиться, скрывать своих чувств ему перед собой было нечего.
Выплакавшись, он повернул голову к пакету и еще вздрагивая, протянул руку, ласково погладив пакет, вымолвил: «Вот так, моя хорошая, вот и всё, мы с тобой так и не пожили вместе. Эх, Ксюшенька, Ксюшенька.»

Останки неродившейся дочери он похоронил в небольшой деревянной коробке, рядом с могилой своей матери, ни сказав об этом никому.

С тех пор прошло четыре года, как один день. Но, боль, поселившаяся в сердце, все чаще и чаше тревожила его.

Три года назад, перед самым учебным годом, он остановился рядом с голосовавшими у дороги девчонками- малолетками. Одна из них, увидев его машину, замахала руками и буквально запрыгала на месте.
Подбежав к остановившейся машине, она открыла дверцу и, взгромоздившись на сидение, защебетала:
- Пётр Владимирович, как хорошо, что вы нам попались. А то у нас денег нет, а домой ехать надо. Поздно уже.

Петр Владимирович узнал эту нескладную, худенькую с угловатыми коленками и плечиками девочку. Из-за маленького росточка и какой-то вострости тела она показалось ему птичкой- трясогузкой. Он даже улыбнулся сравнению.

Жила девочка в соседнем подъезде и часто попадалась ему навстречу. Всегда чем-то озабоченная она вечно торопилась то в школу, то еще куда-то. Он улыбнулся ей:
-Усаживайтесь поудобнее. Где это вас носило да ещё без денег.- Он повернулся к болтающим девочкам, - а может покатать по городу?
-Домой, домой,- загалдели они разом. – Нас уж наверно дома потеряли мы с самого утра шмоняемся.


- Ну, дамой так домой,- у Петра Владимировича отчего-то потеплело на сердце.
- А тебя как зовут, трясогузка?
- Ксения,- сказала девочка,- а это Валя, Лена и Наташа.
- Ксения,- говоришь, - Петр Владимирович внимательно посмотрел на девочку. – А в каком классе ты учишься, Ксюша?
- Мы все в восьмой класс перешли, вот мотаемся, скоро в школу, а не все еще школьные принадлежности купили.- Они опять, заговорили разом, перебивая друг друга о чем-то своем.

Петр Владимирович, усмехнулся, отметив для себя, что девочки самостоятельные, ответственные и со своим мнением. И, где-то в мозгу, словно тень, мелькнула мысль «и твоя Ксения была бы такой». Это, как искорка, как импульс и досада.

С той давней встречи прошло три года. Три года, как они подружились с Ксенией. Вначале он, как бы невзначай, встречался с ней здоровался, расспрашивал про учебу, семью. Если первое время Ксюша с настороженностью относилась к навязанным им беседам, то потом попривыкла.

Перед новым годом Петр Владимирович подарил ей хороший калькулятор и золотые часики. Радости Ксюши не было предела, от восторга она даже чмокнула его в щеку и здесь, словно, током пронизало все его мышцы мысль «и твоя Ксюша была бы такой».
Вначале он делал ей незначительные подарки. Узнав, что отец Ксюши спился и куда то сгинул, и, что мать идет по стопам отца, он стал покупать ей более для неё необходимые вещи.

Иногда в беседах у него нет, нет да проскакивало: доча, доченька или «нет, дочурка, ты неправа». По первой, Ксения, как бы замирала от воздействия этих магических слов, а потом, словно, смерилась и вроде бы даже не замечала.

Одно Петр Владимирович просил Ксению, чтобы она об их взаимо-отношениях никому не рассказывала. А то люди бог весть, что подумают. А если посплетничают, то от грязи неотмоешся. И, надо признать, Ксения никогда и никому, и ничего не рассказывала о странных их встречах и непонятных подарках даримых совершенно чужим для неё человеком.

За три года Ксюша выросла в симпатичную, целеустремлённую девушку. Её весёлый и озорной характер совсем покорил Петра Владимировича. Жизнь у него раздвоилась. Они с женой ещё продолжали спать вместе, но в их отношениях уже давно не было ничего общего.

Как-то незаметно для себя он стал простирывать своё нижнее бельё сам. И если где-то когда-то отскочила пуговка, то он уже не обращался за помощью к жене и брюки с рубашкой гладил сам, даже не задумываясь, зачем он это делает.

Да и жена его перестала обращаться к нему за такими пустяками, как порезать мясо или провернуть его на мясорубки, или достать что-то тяжелое.
Более того, он стал замечать, что она иногда старалась подчеркнуть то, что она в нём вообщем-то и не нуждается. Вначале это Петра Владимировича обижало, но постепенно попривык.

Они тянули лямку совместной жизни без радости и каких-то перспектив на будущее. Каждый из них жил своей жизнью и не делал ни малейших попыток приобщить к ней некогда любимого и близкого человека. Жизнь, словно, тот песок из рук стекала тихо, неотвратимо и бес сожалений.

Неделю назад Ксения получила паспорт, и Петр Владимирович увез её за город. Они целый день сидели в придорожном кофе угощались сладостями и говорили, говорили. Потом, оставив машину, гуляли по лесу, спустились к реке и Пётр Владимирович забрасывал по воде плоские голыши. Они с шумом кричали, отсчитывая сколько раз камешек оставит след, и загадывали желания. Такого ощущения радости и сладости жизни он не испытывал никогда. Да он и не пытался сравнивать свою прошлую жизнь, своё прошлое с состоянием теперешним, настоящим.


Он словно был опьянен. Люди, воздух, земля, деревья, птицы, машины даже дорога были сопричастны к его счастью, они были одухотворены им. Он видел в предметах окружающих его тепло и доброту, а может быть, его переполненное чувствами сердце наполняло эти предметы его теплом и любовью.
Вчера вечером они посетили могилу его матери. Букетик цветов был возложен у самого креста, а один цветочек словно отпал и одиноким опустился в метре от могилы. Ксения попыталась его поднять, но Петр Владимирович, ласково обняв её за плечи, сказал: Не надо, Ксюша, это его место. Он, как тот отбившийся от стаи журавленок устал и отдыхает.
Ксения в недоумении пожала плечами:
- А разве журавленок не хочет догнать своих родителей?
- Бывает так в жизни, что догонять и не следует…
- Это почему же не следует?
- А потому, трясогузка, что у каждого свой путь. И поскольку провидение так распорядилось, то вмешиваться не следует.

Нет, Ксюша ничего не поняла, да, и не особенно старалась. А Петр Влади-мирович не смог ей сказать, что здесь похоронена его дочь, его Ксюша и этот цветочек предозначался ей.

Она была счастлива. Счастлива не надуманным каким-то иллюзорным счастьем, а вполне жизненным и материальным. Её фамилия была шестой в списке поступивших в университет. Тот комплекс неполноценности умнень-кой, но бедной девочки давно рассеялся и все благодаря этому странному и не совсем для неё чужому человеку.

Петр Владимирович всё это время находился, как во сне. Он торопил время. Он спешил, заставляя спешить солнце, заставляя спешить ночь. Дни летели, словно сквозь него. Было ли это счастье? Наверное. И если счастье именно такое то он благодарен судьбе, что ему удалось испытать это необыкновенное чувство.

Был ли он рад? Если то возбужденное состояние, которое не покидало его уже две недели, называется радостью, да тогда он был рад, чрезмерно рад. В свои пятьдесят четыре года он чувствовал в себе столько сил, что ему казалось, что он мог взять свой «лексус» за задний бампер и оторвать от земли.

Это удивительное состояние было ему приятно, оно несло его изо дня в день, не давая задумываться ни о своём будущем, ни о прошлом. Всё, что было им намечено, спланировано он выполнил. И он уже намечал, прики-дывал планы дальнейшей судьбы Ксюши. Вот только сердечко покалывает да голова иногда так заболит, что и не знаешь, что делать. Того и гляди, что глаза выскачут. Но это неважно. Это мелочи. Это пройдёт. Это временно.

Сегодня Ксюша с утра позвонила ему на работу и попросила, чтобы он к шести вечера подъехал к парку. И чтобы не опаздывал, она приготовила ему сюрприз.
Пётр Владимирович спросил:
- Что за сюрприз, Ксения?- У них на сегодня встреча не планировалась.
На что она ему игривым голосом ответила;
-До-олго-ожда-анный сюр-рпр-риз.
- Ты, что там, трясогузка, удумала? А? Ну, сознавайся!
На том конце провода фыркнули, и повесели трубку.

Пётр Владимирович терялся в догадках, что она там надумала. Может быть волосы отстригла? Так он её просил, чтобы она этого не делала. Вот три курса отучится, тогда, пожалуйста, можно и имидж сменить. Нет, наверное, покрасилась? Он тоже просил её пока этого не делать. Эх! Вот, манюнька, что-то же затеяла. Сюрприз.

Дела отвлекли от гаданий, более того, только садясь в машину, он вспомнил, что ему назначено свидание.

Позвонив жене и услышав недовольное бурчание, Пётр Владимирович отключил мобильник и, в сердцах хлопнув дверью, поехал на место встречи.

Конец августа выдался теплым, солнечным и не жарким. Народ, словно, осознав, что лето заканчивается, с удвоенной силой, бросился греть себя на солнце, купать в уже довольно прохладной воде и посещать места массового гуляния.

Пётр Владимирович весь изнервничался, пока доехал до парка, но, как он не торопился, всё равно опоздал на двадцать минут.

Ксения на высоких каблуках в обтянутой короткой юбке торопливо простучала по асфальту и, буквально упав на переднее сидение, выдохнула:
- Поехали!
- Ксения, здравствуй! Что случилось? Куда поехали? – Пётр Владимирович смотрел на неё с удивлением. Короткая просвечивающаяся блузка выдавала открытые груди, чего она раньше себе не позволяла. Да и Пётр Владими-рович осторожно намекал, что порядочность и нагота на публике, несовмес-тимы. Что не надо сверкать теми местами, которые, по человеческим принципам, должны быть закрыты. И она прислушивалась.

Сейчас, глядя на неё, он поймал себя на мысли, что это вовсе и не Ксения.
Это её старшая сестра, о существовании которой он не подозревал. Вот разыграли, а? Вот это сюрприз. Надо же.…Да, нет же, это Ксения.

-Пётр Владимирович, поехали. На природу. За город, - она повернулась к нему в пол оборота, улыбнулась подведёнными губами. И он отметил для себя, что макияж её старит лет на десять, если не больше.

- Зачем, дочка? Я устал, как тот старый коняга, на котором весь день возили воду. Сегодня у меня выдался день идиота...,- она не дала ему договорить.
- Поехали,- и сделала движение всем телом к нему. – Поехали. Я сегодня хочу быть твоей…
- Что!? – Пётр Владимирович ошалело уставился в её ясные глаза. - Что? Что ты сказала?
Ксюша, не отводя взгляда выговаривая каждое слово с нажимом, произнесла:
- Поехали. Я сегодня хочу стать женщиной. Твоей женщиной. Ты не рад?

Петр Владимирович почувствовал шум в ушах, словно какие-то дополни-тельные насосы стали гонять по его венам кровь. Дыхание перехватило и не то отчаянье, ни то обида сдавили горла.
-Ксюша…ты…ты, что…,- он почувствовал боль в сердце.- Дочка…как…как ты могла? Ты же …дочь. У меня была…дочь,- он с силой потянул галстук, освобождая горло.

- Да не было у вас никакой дочери,- Ксения, словно не замечала его состояния.- Я же знаю у вас два сына.- Она хитро усмехнулась.- Вы же не просто, за так в меня столько денег вкладывали. Думаете, я не понимаю. Я всё, понимаю. У нас в классе все говорят, что мы спим с вами, что я содержанка ваша.…А, что разве не содержанка?

- Что? Что ты говоришь? Ты…ты думаешь, что ты…ты говоришь…Доча, Ксения, прекрати. Ксюша. Ты доча, моя доченька…
-Да, ладно вам. Петр Владимирович, комедию то ломать. Я всё понимаю. Я согласно хоть где…можно и здесь на заднем сидении. Стёкла ведь тонированы.

- Ксюша… Ксюша…доча…- Петр Владимирович откинулся на спинку сидения и не смотрел в её сторону. Он ничего не видел перед собой. Слёзы текли по его щекам какими-то неестественными ручьями.
Они, стекая по подбородку, падали на синюю рубаху и впитывались, превращаясь в темные пятна, словно сюда попали две пули незримого убийцы и кровь вырывалась из глубины ран спешила заполнить собой все свободное пространство.

- Ксюш…,-Петр Владимирович начал хватать воздух ртом. Вцепившись в руль обоими руками, так, что побелели пальцы, он с силой потянул его на себя, словно пытаясь подняться.
-Ксю…,- и упал на руль грудью, как-то медленно и тяжело сползая грузным телом в сторону от нее.
Звук сигнала отрезвил Ксению. Она в испуге отпрянула к дверце, лихорадочно ища ручку. И только оказавшись на улице, словно та воровка, завертела головой по сторонам, заторопилась, то и дело, одергивая коротенькую юбку и легонько приседая, застучала каблуками, удаляясь.

Пётр Владимирович был похоронен рядом с могилой своей матери. И так получилось, что скрытая могилка, его несостоявшейся дочери, оказалась посередине по левую сторону от него, почти рядом с его сердцем.

Но одного Пётр Владимирович так и не узнал, что та, о которой он столько переживал, чьи останки покоились рядом с ним, вовсе не была его дочерью.

В жизни и не такое бывает.

* * * * *