Дорогой читатель! Не суди меня строго за мою историю, ставя в претензию несоответствие описываемого с реальным прошлым России. Я не стремился написать сугубо историческое повествование, ибо для этого нужно быть историком или энциклопедистом. А всего лишь поместил своих героев в определённое время и место.
Если вдруг сочтёшь некоторые высказывания обидными, то знай, что большинство из них высказаны не мною, а реальными историческими персонажами. Как говориться: «Все мы люди, все мы человеки». У каждого есть свои «скелеты в шкафу».
И напоследок хочу пожелать тебе крепкого здоровья, исполнения всех желаний, долгой и счастливой жизни! За сим позволь откланяться, твой покорный слуга.

"Здравствуйте, многоуважаемая Прасковья Климентьевна! Шлю Вам мой низкий, до самой Земли-Матушки, поклон. Вы, наверное, уже и не помните меня, ведь со времени нашей последней встречи протекли долгие пятнадцать лет. Поверьте мне, всё это время я ни на минуту не забывал о Вас. До сих пор чувствую прекрасный аромат жасмина и слышу голос, похожий на перезвон ангельских колокольчиков. Вы не женщина, а богиня, спустившаяся на землю, дабы всему живому дарить любовь и негу. Простите, ради Христа, за все беды, что приключились с Вами по моей вине. Видит Бог, не разум светлый управлял мной, а чёрное бесовское наваждение. До конца дней своих буду вымаливать у Вас прощение. Но сам себя никогда не прощу.
Ежели Вы забыли о моём существовании, то поступили правильно. Я не достоин сожаления.
За сим позвольте закончить, Ваш покорный слуга, Илья Худохлебов", -- прочитала девушка, и глаза её наполнились слезами.
"Да как он мог такое подумать! Неужели возможно позабыть того, о ком ежечасно ноет сердце? Ах, Ильюшенька, голубь мой сизокрылый, жизни не пожалею, но отыщу тебя!» -- подумала Прасковья.
Перед мысленным взором девушки, быстро сменяя друг друга, стала проноситься вся её жизнь. Она то улыбалась воспоминаниям, то начинала горько плакать.

Её отец, Климентий Аркадьевич Кутайкин, занимал в то достославное время пост вице-губернатора Тобольской губернии. Он один воспитывал дочь, ибо матушка Прасковьи, Пульхерия Антоновна, отдала Богу душу сразу же после родов. Климентий Аркадьевич с ранних лет окружил дочку всеобъемлющей отеческой любовью и заботой. Он так и не женился во второй раз. Лишь одной представительнице прекрасного пола Климентий Аркадьевич доверял как себе -- своей старой нянечка Марфе, которая и помогала ему воспитывать девочку.
Прасковья отвечала отцу взаимностью.
- Папочка, ты у меня самый-самый любимый человек на всём белом свете! Я никогда-никогда не оставлю тебя одного! -- восклицала она, целуя его в щёку.
-- Ладно, пигалица, не зарекайся. А вдруг встретишь того, кто будет люб твоему девичьему сердцу?— говорил дочери Климентий Аркадьевич, улыбаясь.
-- Да что ты, папенька, Бог с тобой! Разве на всём белом свете найдётся кто-нибудь добрее и умнее тебя?! -- отвечала на это Прасковья.
Услышав такие речи дочери, Климентий Аркадьевич, вытирая слёзы радости, говорил:
-- Доченька моя. Как жаль, что матушка твоя, Пульхерия Антоновна, не дожила до этих счастливых дней. Когда ты вырастешь и станешь взрослой, то будешь вольна в своём выборе: остаться со мной или начать свою жизнь. --
На что Прасковья всегда с улыбкой отвечала:
-- Папочка, я и не подумаю тебя покидать. --
Климентий Аркадьевич улыбался и, легонько шлёпнув её, уходил заниматься губернскими делами. А их у него было великое множество.

В то время, пост губернатора Тобольской губернии занимал Худохлебов Кирилл Аполлинарьевич. Он жил в двухэтажном доме, в самом центре Тобольска, вместе с единственным сыном Ильёй. Его жена, Евдокия Никаноровна, так же, как и Пульхерия Антоновна, давно отдала Богу душу.
Кирилл Аполлинарьевич обязанности кормилицы и няньки возложил на свою кухарку Меланью, у которой в то время только что родились собственные дети. А как только сын подрос, то за баснословные деньги выписал из Германии гувернёра, господина Штокмана. Благодаря Генриху Карловичу, Илья сносно общался на немецком, французском и английском языках; знал римское право и латынь; разбирался в грамматике русского языка, а так же получил знания этикета и прекрасно танцевал.

Кирилл Аполлинарьевич был доволен вице-губернатором и вскоре между ними были не только служебные, но и дружеские отношения. Их многое роднило: родились в один и тот же день, дети были ровесниками, да и жёны умерли практически одновременно. Оба любили посидеть в тишине и сыграть партийку-другую в шахматы. Но больше всего на свете они обожали охоту. Оба были отменными стрелками, и у каждого имелась своя свора русских гончих.
С превеликим удовольствием, дабы хоть немного отдохнуть от государственных дел, уходили они в тайгу, дня на три. И никогда не возвращались с пустыми руками, принося белок и соболей.
Когда их дети были ещё младенцами, Кирилл Аполлинарьевич предложил Климентию Аркадьевичу совершить обряд помолвки, на что тот с радостью согласился.
-- Были мы друзьями, а стали теперь родственниками! -- воскликнул тогда губернатор, троекратно расцеловав друга.

Когда Прасковье исполнилось девять лет, Марфа поведала ей о помолвке. Но девочка не придала тогда этому никакого значения. Оно и понятно, ведь в детстве никому нет никакого дела до взрослых проблем. Каждый день таит в себе какое-то небывалое чудо, весь мир разноцветен, а все люди кажутся намного добрее. Хочется только играть, петь и смеяться.
Но время шло, и вчерашняя игривая девчушка превратилась в статную четырнадцатилетнюю девушку, которая от пристального взгляда друга детства хотела провалиться сквозь землю или бежать, куда глаза глядят.
"Неужели это любовь?! Интересно, а что чувствует он?!" -- часто стала размышлять она.
Марфа, которой Прасковья доверяла все свои тайны, знала, что девушка, ещё с прошлого года, неровно дышит к сыну губернатора, Илье Худохлебову.
-- Нянечка, а как ты думаешь, папенька не будет против нашей любви? -- спросила её как-то воспитанница.
Марфа, пристально посмотрев на девушку, со вздохом ответила:
-- Ласточка моя, если любишь и готова пойти за ним хоть на край света, то Бог тебе в помощь. Я не думаю, что твой батюшка будет против ваших отношений. --
-- Спасибо тебе, нянечка! Я прямо сейчас расскажу ему обо всём! -- воскликнула Прасковья.
-- Погоди, девочка, твой батюшка сейчас очень занят! -- крикнула ей вслед Марфа, но окрылённая любовью воспитанница уже ничего не слышала.
"Как похожа она на свою матушку, просто чудо чудное! Не приведи Господь испытать мучений Пульхерии Антоновны! Царствие ей небесное! Дай Бог, чтобы у них всё получилось!" -- подумала Марфа, перекрестив Прасковью.

-- Папочка, я, кажется, полюбила всем своим девичьим сердцем! -- воскликнула девушка, вбегая в кабинет отца. --
Она даже не заметила, что тот очень занят. В кабинете Климентия Аркадьевича находился начальник полиции Тобольской губернии, Пятихватов Григорий Ильич. Увидев вбежавшую дочь, вице-губернатор извинился перед ним. А Прасковья, заметив Пятихватова, сконфузилась и произнесла:
-- Извини, батюшка, меня за то, что я невольно помешала вашей беседе. Здравствуйте, Григорий Ильич. Как Ваша дочурка? --
Начальник полиции поклонился и ответил:
-- Выздоравливает, благодаря Вашему, Прасковья Климентьевна, участию. Я не знаю, что бы мы делали без Вас.
Девушка улыбнулась и произнесла:
-- Да что Вы, Григорий Ильич, на всё воля божья. А мы просто обязаны помогать друг другу. --
Начальник полиции, поклонившись, вышел из кабинета.
-- И кто этот счастливец? -- спросил Климентий Аркадьевич.
-- Ты его прекрасно знаешь, папочка! -- воскликнула Прасковья.
-- Кто же это может быть? Дай-ка подумать... Неужели Николай Григорьевич, ведь он с тебя пылинки готов сдувать.. Или... Генрих Христофорович? -- спросил Климентий Аркадьевич.
Прасковья звонко рассмеялась и произнесла:
-- Папочка, какой же ты недогадливый у меня. Конечно же, это Ильюша Худохлебов.
Услышав это, Климентий Аркадьевич мысленно возблагодарил Бога и спросил:
-- А он-то тебя любит, проказница? --
Прасковья деланно надула щёки и ответила:
-- Разве воспитанные девушки разговаривают о любви с неженатыми юношами до свадьбы? Папочка, ну, конечно же, любит! Он сам мне об этом намедни сказал, ведь мы проводим вместе всё наше время. Представляешь, как прекрасно гулять под луной или нежится на сеновале под яркими лучами солнца.
Тяжело тот час же стало на сердце у Климентия Аркадьевича, и он, схватившись за него, опустился на стул.
"Неужели... Да нет! Этого не может быть! А если..." -- проносилось в голове.
- Папочка! Что с тобой? Марфа! Скорей! Отцу плохо! -- закричала Прасковья, сильно перепугавшись.
-- Всё в порядке, доченька. Это я от счастья, -- сказал Климентий Аркадьевич и попытался улыбнуться.
Когда Прасковья, по секрету, узнала от Марфы причину упадка его сил, то, зардевшись, тут же побежала к нему и сказала:
-- Папочка! Вступать в любовные отношения до свадьбы -- это же нарушение заповедей Бога! Как только ты мог такое подумать? --
У Климентия Аркадьевича, словно камень с души упал.
-- Извини меня, старого дурака. Это я почему-то про дочку мадам Штольц вспомнил, -- произнёс он, приходя в себя.

По случаю совершеннолетия сына, Кирилл Аполлинарьевич решил провести костюмированный бал и пригласил на него все знатные семьи Тобольской губернии. Обещался приехать сам великий князь Константин Павлович, являющийся, по божественной оказии, крёстным новорожденного.
Все лучшие повара губернии были приглашены в губернаторский дом, где под началом Меланьи творили вкуснейшие блюда. Старая кухарка была очень горда оказанной ей чести и, по поводу и без него, она от души шпыняла пришлых. Но те её уважали, совсем не обижаясь.
Старый господин Штокман пристально следил за портными, которые шили бальный костюм имениннику.
-- Что Вы делаете, безрукие! Фалды должны быть чуть ниже голени! А рукава?! Да с ними Илья Кириллович будет похож на огородное пугало! Осталось три дня! Что? Завтра доделаете?! Morgen, morgen, nicht heute - so faul sie sagen! Arbeiten z;gig, aber vorsichtig, Dr;ckeberger! -- доносился его рассерженный голос.1 --
Даже Илье от Генриха Карловича досталось:
-- Илья Кириллович! Разве я Вас этому учил?! Auf der rechten Seite Platz f;r einen L;ffel und einem Messer. Gleichzeitig L;ffelstiel sollte eingeschl;fert werden , und die scharfe Teil des Messers sollten zur Platte gerichtet werden. Auf der linken Seite angeordnet ist Stecker auch nach unten dr;cken. Ger;te f;r den Nachtisch - einem kleinen L;ffel und Gabel ;ber den Teller gelegt! 2 --
На что сын губернатора лишь улыбался и ничего не говорил.

Прасковья ожидала бала с большим нетерпением, ведь это был её первый выход в свет! Сколько раз она представляла себе предстоящее торжество:
Илья, в белоснежном костюме, подходит к ней и, встав на колено, протягивает руку. Она, томно закрыв глаза и сделав глубокий реверанс, подаёт ему ручку для поцелуя. Он нежно целует её и, слегка кивнув головой, ангажирует на вальс и вскоре они, как одно целое, кружат в центре зала, ничего и никого не замечая вокруг.

Климентий Аркадьевич пригласил самого лучшего портного из Санкт-Петербурга, господина Шарля де Огустена.
-- Моя дочка должна быть самой красивой девушкой на свете, затмив своей красотой Луну! -- воскликнул он, обращаясь к французу.
-- Oh, Votre Excellence! Je vais faire un chef-d';uvre et votre fille bude reine des reines! – ответил ему тот.3 --
Старая Марфа ни на минуту не оставляла иноземца.
-- Ох, Прасковьюшка, чует моё сердце, что этот француз обязательно что-нибудь да стащит! -- говорила она воспитаннице.
-- Ну что ты, нянюшка! Он же дворянин! – восклицала девушка.
-- Помню, когда французы отступали, то вывозили телеги ворованного, -- никак не унималась Марфа.

Наступило пятнадцатое декабря одна тысяча восемьсот двадцать четвёртого года. В этот день Прасковье и Илье исполнилось по шестнадцать лет.
Климентий Аркадьевич, поздравив свою дочь, произнёс:
-- Вот и стала ты взрослой, Прасковьюшка. Бедная Пульхерия Антоновна смотрит на тебя с небес и радуется. --
-- Папочка, я так счастлива! Спасибо тебе за всё! -- воскликнула девушка и поцеловала отца.
-- Их Превосходительство генерал-губернатор с сыном! -- вдруг прозвучал зычный голос камердинера Луки.
-- Пойдём и примем дорогих гостей, как подобает, -- произнёс вице-губернатор.
-- Дорогой мой, поздравляю тебя с именинницей! -- воскликнул Кирилл Аполлинарьевич, обнимая друга, а затем, обращаясь к его дочери, сказал, -- Прасковьюшка, позволь старику облобызать твоё прекрасное личико.
Та от смущения покраснела.
-- Климентий, друг ты мой, то, что сейчас скажет сын, меня самого повергло в радостный шок! -- воскликнул Кирилл Аполлинарьевич.
Илья подошёл к Прасковье и, встав на правое колено, произнёс:
-- Прасковья Климентьевна, позвольте предложить Вам руку и сердце!
Климентий Аркадьевич почувствовал лёгкое головокружение и если бы ни рука друга, то упал бы навзничь.
Прасковья потеряла дар речи. Зависло неловкое молчание.
-- Милочка, он предлагает тебе выйти за него замуж, -- послышался тихий голос Марфы.
Прасковья, выйдя из оцепенения, ответила:
-- Я согласна! --
-- Ну, Климентий, а теперь давай расцелуемся по-родственному и выпьем шампанское! -- воскликнул губернатор.
-- Charmant! Charmant!4 -- послышался голос господина де Огюстена.
-- Дай Бог вам счастья, полный дом детишек и долгой жизни, -- произнесла Марфа, еле сдерживая слёзы.
-- Сегодня, во время бала, я сообщу эту великую новость перед всеми собравшимися! -- воскликнул Кирилл Аполлинарьевич.

Наступил долгожданный вечер. Господин де Огюстен постарался на славу! Такого прекрасного платья ещё не знала мировая мода! Белоснежное, с небольшим декольте спереди, окаймлённое по подолу алой лентой и с бордовой розой у сердца.
Когда Прасковья вошла вместе с отцом, то все собравшиеся тут же притихли, будто бы появилась сама императрица.
-- Его превосходительство вице-губернатор с дочерью! -- провозгласил камердинер губернатора, носящий иноземное имя Леонард.
Навстречу любимой уже шёл Илья, одетый в такой же белоснежный костюм.
Вдруг послышался конский топот и шум подъезжающей кареты.
-- Великий князь приехал, -- зашептались вокруг.
Вдруг наступила гробовая тишина.
-- Великий князь Константин Павлович! -- раздался зычный голос Леонарда.

В ту же секунду твёрдой поступью вошёл родной брат императора Александра Первого. Все вокруг, как один, стали ему кланяться. Великий князь, будто бы не замечая их, напрямую подошёл к губернатору, заключив того в свои крепкие объятия.
-- Ну, здравствуй, Кирилл Аполлинарьевич! Ты уж извини, что немного припоздал. Надеюсь, я ничего не пропустил? -- произнёс он, улыбаясь.
Губернатор, прослезившись, ответил:
-- Ваше Высочество, Вы никогда не опаздываете!
-- Будет тебе, Кирилл Аполлинарьевич. Мы же с тобой вместе воевали. Давай как раньше, без титулов, по-простому, -- произнёс великий князь.
Все, кто находился в зале, ошарашенно смотрели на происходящее. Они не могли поверить своим глазам и ушам! Как это, какой-то там губернатор чуть ли не на "ты" с братом самого императора?!
-- А помнишь тот день, когда тебя ранило под Аустерлицем? Мы тогда ещё в окружение попали, -- произнёс в полной тишине Константин Павлович.
-- Как же я могу забыть такое, Ваше Высочество! Ведь только благодаря Вам я жив до сих пор! -- воскликнул губернатор, дав волю слезам.
-- Ну-ну, успокойся, прошу тебя. Ведь сегодня, если не ошибаюсь, день рождение у моего крестника? Где же он, я хочу немедленно обнять его, -- произнёс великий князь.
Илья знал от отца, что Константин Павлович когда-то крестил его, но, к сожалению, до этого не имел честь с ним встретиться. Он, на не гнущихся ногах, подошёл к великому князю.
-- Вы только посмотрите, каким красавцем стал! А ведь я помню его совсем младенцем! -- воскликнул брат императора и обнял юношу.
От увиденного зрелища все в зале испытали настоящий шок. Будто бы всем на ум пришли одни и те же мысли:
«Как же можно, вот так, по-свойски то?! О, чудовищные времена! О, нравы правителей!»
Увидев Прасковью, великий князь спросил:
-- А это что за прекрасная нимфа посреди глухой тайги?
-- Ваше Высочество, это Прасковья Климентьевна, дочь моего вице-губернатора, Кутайкина Климентия Аркадьевича, -- ответил губернатор.
Константин Павлович поцеловал девушке руку. Прасковья чуть не лишилась чувств от волнения.
-- Наслышан о Вас, любезный Климентий Аркадьевич. Я бы не пожелал другого друга для моего боевого товарища, чем Вы! -- произнёс великий князь и пожал ошарашенному вице-губернатору руку.
Казалось, что все собравшиеся готовы лопнуть от негодования! За один час такое увидеть, от чего "мозги набекрень встать могут".
Кирилл Аполлинарьевич, взяв Прасковью за руку, вывел её на середину зала и сказал:
-- Ваше Высочество, дорогие гости! Я спешу, в столь чудесный для меня день, поделиться с Вами великой радостью! Сегодня мой сын попросил руки и сердца у этого прекрасного создания и получил её согласие!
Великий князь крикнул троекратно:
-- Ура! Ура! Ура!
Тут все собравшиеся, выйдя из оцепенения, стали наперебой поздравлять молодых. А Константин Павлович, взяв губернатора под руку, отвел того в его кабинет.

-- Милый друг, прими мои глубочайшие поздравления! Твой сын нашёл достойную невесту! Однако ему уже шестнадцать лет и пора задуматься о будущем. Я собираюсь взять его под свою опеку. Ты прекрасно знаешь, что в Польше мной производится переобучение и перевооружение Войска Польского. Как думаешь, согласится Илья пойти ко мне в адъютанты? -- произнёс он, ещё раз его поздравив.
Губернатор ненадолго задумался, а затем ответил:
-- Константин Павлович, мне лестно Ваше предложение. Однако мой сын решил поступить в Санкт-Петербургский Университет. Задумал он пойти по стопам своего деда, Аполлинария Сергеевича. --
Великий Князь, с сожалением, на него посмотрел и произнёс:
-- Жаль, конечно, но неволить парня нельзя. Значит, говоришь, он решил постигать высоты юриспруденции? Хорошие адвокаты и судьи всегда нужны, сам ведь прекрасно знаешь, что времена неспокойные сейчас. Но об этом завтра, а сегодня будем веселиться до упаду! Кстати, император Александр, приглашает тебя и твоего сына на встречу Нового Года. Приезжайте и в узком кругу переговорим о будущем Ильи. --
-- Почтём за великую честь, Константин Павлович, -- произнёс губернатор.

Когда они вернулись в зал, то веселье было в самом разгаре. Увидев приближающегося цесаревича, музыка смолкла, а танцующие гости замерли как вкопанные.
-- Да будут танцы! -- воскликнул великий князь и обратился к Илье, -- крестник, ты не будешь против того, если я ангажирую твою избранницу?
Парень смог лишь кивнуть в ответ, ведь для него присутствие цесаревича ещё не вошло в привычку. Когда великий князь и Прасковья удалились, Кирилл Аполлинарьевич спросил у сына:
-- Сынок, ты чего такой тихий? --
-- Отец, просто мне не привычно присутствие великого князя. А почему ты никогда не рассказывал мне об Аустерлице? -- произнёс Илья.
-- Понимаешь ли, сынок, это дела давно минувших лет. Если так хочешь, то я расскажу тебе, но позже. А сейчас веселись, --ответил ему отец.

Прасковья, выйдя из оцепенения, была на седьмом небе от счастья.
"Это просто чудо! На первом же в моей жизни балу я познакомилась с таким великим человеком!» -- подумала девушка, кружась в танце по залу.
Видя, что она пришла в себя, великий князь произнёс:
-- Душа моя, Вам не найти мужа лучше, чем сын Кирилла Аполлинарьевича, уж можете мне поверить. Я знаю этого юношу с младенчества, ибо имел честь стать его крёстным. Статью и умом он весь в своего отца, а добрым и справедливым характером в рано ушедшую в лучший мир мать. Впереди вас ждут долгие годы счастливого брака, где горести и радости будут делиться на две равные части. А когда появятся дети, то вы поймёте, что жизнь дана не только для испытаний стойкости и веры, но и ради продолжения своего рода. Я хочу пожелать вам обоим счастья. --
Прасковья, полностью придя в себя, внимательно слушала цесаревича. Ей нравился этот высокий лысеющий человек с добрым открытым лицом. Цесаревич плавно вёл её по залу, и девушке казалось, что она летит.
Когда музыка стихла, Константин Павлович проводил Прасковью и, сославшись на усталость, покинул зал, отправившись в предоставленные ему покои.
-- Отец, я так счастлив, ты просто представить себе не можешь! -- восторженно произнёс Илья. Кирилл Аполлинарьевич, улыбнувшись, ответил:
-- Сынок, я так рад за тебя! Жаль только, что твоя матушка всего этого не видит. Но я уверен, что она наблюдает за нами с небес и радуется. --
Оркестр вновь заиграл и Илья, пригласив Прасковью, закружился с ней в вихре чарующего танца.
-- Климентий Аркадьевич, вот и дожили мы с тобой до этого дня. Я так счастлив, что наши дети решили создать семью, -- произнёс Кирилл Аполлинарьевич, глядя на танцующих молодых.
Вице-губернатор, улыбнувшись, произнёс:
-- Да, они прекрасная пара, сердце радуется, глядя на них. Твой сын собирается поступать в Санкт-Петербургский Университет? --
-- Климентий Аркадьевич, ты прав, мой сын решил пойти по стопам своего деда. Хотя, скажу тебе по секрету, Константин Павлович сегодня предложил ему должность своего адъютанта, -- ответил ему губернатор.
-- О, это великая честь! Ты ещё об этом своему сыну не говорил? -- спросил его губернатор.
-- Пусть сегодня отдыхает, ведь всё-таки это его праздник. А завтра я ему обо всём расскажу. И все-таки, какая они прекрасная пара! -- ответил ему губернатор.

Праздник продолжался до позднего вечера. Когда гости стали расходиться, Илья и Прасковья, устав от праздничной суеты, попросили позволения отцов погулять на свежем воздухе.
Молодые, взявшись за руки, гуляли по ночному Тобольску, ничего и никого не замечая вокруг, всецело увлечённые друг другом.
Вдруг они услышали, пронизывающую до костей, песню:

"Ой ты, доля моя доля,
Доля-долюшка моя,
Ах, зачем ты, злая доля,
До Сибири довела.

Не за пьянство иль буянство
И не за ночной разбой -
Стороны родной лишился
За крестьянский мир честной.

Год в ту пору был голодный,
Стали подать собирать
И последнюю скотинку
За бесценок продавать» 4

Посмотрев по сторонам, влюблённые увидели четырёх мужчин, закованных в кандалы, сидящих на снегу у полицейского управления.
Троим было под сорок лет, их угрюмые лица источали глубокую вселенскую печаль. Создавалось впечатление, что они полностью смирились со своей судьбой и больше ничего, кроме избавительной смерти, не желали. Четвёртый был намного моложе остальных. У него были правильные черты лица и пронзительные голубые глаза. Это он исполнял песню своим чистым голосом.
Прасковье стало очень жалко этих несчастных людей. Ей так захотелось сделать для них что-то хорошее. Илья же смотрел с нескрываемым презрением. Он вдоволь насмотрелся на таких людей, ведь Тобольск являлся пересыльным пунктом. Именно отсюда осуществлялось распределение осужденных и общее руководство ссыльными экспедициями.
Увидев, что на него обратили внимание, парень попросил:
-- Сударыня, Христом Богом прошу, передайте моей несчастной матушке о том, что Вы меня видели живым и здоровым.
-- Милая, пойдём скорей отсюда, -- тихо произнёс Илья, беря возлюбленную под руку.
Но девушка не поддалась.
-- Но я не знаю ни Вашего имени, ни адреса, -- произнесла она.
-- Я Денисов Фёдор, сын генерал-майора Денисова Николая Аристарховича, -- ответил юноша.
Тут из здания вышел полицейский и сказал:
-- Не положено разговаривать с осужденными, Прасковья Климентьевна. --
-- Могу ли я поговорить с Григорием Ильичом? -- спросила девушка.
Она прекрасно знала, что начальник полиции находится в управлении. Он сам об этом уведомил утром её отца, извинившись за то, что не сможет посетить бал.
Полицейский скрылся и через несколько минут на улицу вышел Пятихватов. Подойдя к молодым, он, поклонившись, произнёс:
-- Сначала позвольте поздравить Вас и Илью Кирилловича с днём рождения! Прасковья Климентьевна, мне передали, что Вы очень желали меня увидеть. --
Девушка не стала говорить на отвлечённые темы, а сразу же перешла к волнующему её вопросу:
-- Григорий Ильич, а могу я узнать причину, по которой этот молодой человек сослан на каторгу? --
Пятихватов, чертыхнувшись про себя, ответил:
-- Уважаемая Прасковья Климентьевна, сей человек опаснейший государственный преступник, посягнувший на жизнь государя! Извините великодушно, но я бы настоятельно порекомендовал Вам пойти домой. --
Молодой арестант с мольбой посмотрел на неё.
-- Ну, хотя бы написать письмо Вы ему можете позволить? -- спросила его она.
Пятихватов, пристально посмотрев сначала на неё, а потом на арестанта, наконец, сказал:
-- Это тоже не положено, но ради Вас и Вашего батюшки я разрешу. --
Вскоре руки Денисова были освобождены от наручей и он, быстрым каллиграфическим почерком, стал писать что-то на бумаге. А когда закончил, то спросил у Пятихватова:
-- Можно ли, Ваше превосходительство, передать это письмо Прасковье Климентьевне?
Девушка умоляюще посмотрела на Григория Ильича и тот сдался.
-- Мой отец живёт на Невском проспекте 25. Двухэтажный дом с мансардой. Вы спросите про генерал-майора Денисова и Вас проводят, -- сказал арестант.
-- Я обязательно передам письмо! -- произнесла Прасковья, прежде чем Илье, наконец-то, удалось увести её подальше от полицейского управления.
Когда она обернулась, то увидела, что семеро полицейских заталкивают осужденных в арестантскую телегу. Последнее, что она запомнила, были печальные глаза Фёдора Денисова.

До самого дома Прасковьи они шли в полном молчании. Девушка никак не могла понять бессердечия Ильи, ведь она считала, что все люди равны.
"Как не справедлива судьба к этому несчастному! Ну почему нельзя дать ему шанс на переосмысление? Может быть, он одумается, поняв свою неправоту?" -- думала она.
А Илья никак не мог понять Прасковью.
"Как она может жалеть этого преступника?! Невиновного человека в кандалы не закуют! Этот Денисов поднял руку на государя! А ведь царь -- ставленник Бога! Другое дело крепостные крестьяне, вот на защиту кого я бы встал" -- размышлял он.
Попрощавшись с Прасковьей, Илья поспешил домой. Он шёл, а перед его глазами стоял пристальный укоряющий взгляд возлюбленной.
"Может я был не прав? Не зря же народ говорит, что: "От сумы и от тюрьмы не зарекаются!" Ведь никто не знает, как повернётся колесо его судьбы. Какой же я дурак!" -- думал Илья.
Полная Луна вкупе с тусклыми газовыми фонарями освещала всё вокруг. На улице, кроме случайных прохожих и полицейских, никого не было. Илья ускорил шаг, что-то как-то неуютно ему стало, и хотелось скорее добраться до дома. Он почти что дошёл, как вдруг дорогу перегородили трое неизвестных.
-- Ба, кого я вижу! Сам губернаторский сынок! -- воскликнул один из них, нахально улыбаясь.
-- Уйдите с дороги! -- гневно произнёс Илья.
-- А то что?! -- спросил второй.
-- Он заплачет и побежит жаловаться к папочке! -- усмехнувшись, сказал третий.
На счастье Ильи послышался звук свистка и из-за угла выскочили трое полицейских. Нападавшие разбежались по сторонам.
-- С Вами всё в порядке, Илья Кириллович?! -- спросил дин из полицейских.
-- Да, спасибо, у меня всё нормально, -- сбивчиво произнёс Илья.
-- Вас проводить? -- спросил полицейский.
-- Нет, спасибо, тут немного осталось, -- ответил ему Илья.
-- Ну, тогда честь имею! -- сказал полицейский и вместе с остальными скрылся в подворотне.
"Ничего себе! Сначала этот каторжанин, а теперь чуть не побили", -- подумал Илья.
Вскоре он был дома, где его встретил встревоженный губернатор.
-- Что произошло, Илья?! -- воскликнул он.
Когда тот всё ему рассказал, Кирилл Аполлинарьевич произнёс:
-- Ты прав, что-то странное начинает твориться в Тобольске. В Томской губернии позавчера произошёл крестьянский бунт. Был убит помещик Епифанов Николай Егорович. Сурового нрава был человек, никому спуску не давал. Но тех, кто справно выполняет работу, уважал. о. Ладно, иди, поспи, а как проснёшься, тогда и поговорим. --
Когда сын удалился, Кирилл Аполлинарьевич направился к себе в кабинет, где, выпив рюмку "анисовки", стал размышлять о происходящем. Он так и не сомкнул глаз всю ночь.
Утром к нему зашёл Константин Павлович и застал его за бумагами. Губернатор даже не заметил цесаревича.
-- Ты что, Кирилл Аполлинарьевич, всю ночь не спал? -- спросил он его.
Очнувшись от размышлений, губернатор рассказал ему о случившихся ночью происшествиях и добавил:
-- Начальник полиции позавчера доложил мне о крестьянских бунтах в деревнях Парфёново и Мысовской. Зачинщиками были ссыльные поляки и рабочие винокурен. Убито четверо помещиков. Основными требованиями были отмена крепостного права и сокращение сборов, которые достигли гигантских размеров, приводящих к полной нищете. В Туринском и Куминовском уездах волнения переросли в откровенный бунт с применением оружия. Приходиться прибегать к помощи армии для усмирения бунтовщиков. --
Внимательно выслушав, цесаревич сказал:
-- Кирилл Аполлинарьевич, именно о беспорядках в Сибири я и хотел с тобой поговорить. Чует моё сердце, что надвигается что-то ужасное, угрожающее не только самодержавию, но и всей империи в целом. Если вовремя не принять меры, то можно упустить момент и тогда ситуация станет неуправляемой. То, что ты мне рассказал, всего лишь начало. --
Император решил доверить тебе генерал-губернаторство над всей Сибирью. Он наслышан о твоей справедливости и решительности. Так что принимай дела у Сперанского Михаила Михайловича. Можешь всегда рассчитывать как на мою поддержку, так и на помощь императора. В твоё распоряжение поступают четыре императорских полка.
Как примешь дела, то немедленно приезжай в Санкт-Петербург с докладом о сложившейся ситуации. Мой брат примет тебя в любое время дня и ночи. Бог тебе в помощь, мой добрый друг!
Новоявленный генерал-губернатор никак не мог перевести дух от этого сообщения. Он понимал, что отказаться – значит, впасть в немилость, как случилось со Сперанским. Но и взвалить на себя такую ответственность не каждому по силам. --
В этот момент в дверь постучали. Посмотрев на Константина Павловича, губернатор сказал:
-- Я занят! --
-- Отец, мне надо срочно с тобой переговорить! -- послышалось из коридора.
Цесаревич кивнул, и губернатор разрешил сыну войти. Увидев великого князя, Илья поначалу замешкался.
-- Входи, крестник, не бойся, -- позволил ему улыбающийся цесаревич.
-- Отец, я очень переживаю за Прасковью! - воскликнул Илья.
-- Почему, сынок? -- спросил его губернатор.
-- Мне это несчастное письмо покоя не даёт! Прасковья решила сегодня же отправиться в Санкт-Петербург! – ответил Илья.
-- Дело принимает критический оборот. Вот что, Кирилл Аполлинарьевич, уж не обессудь, но я возвращаюсь в столицу. Крестник, я предлагаю и тебе поехать вместе со мной. Сходи к своей возлюбленной и скажи, что я ей предлагаю ехать вместе с нами, -- произнёс цесаревич.
-- Огромное Вам спасибо, Константин Павлович! -- воскликнул Илья и выбежал из дома.
- Кирилл Аполлинарьевич, а ты принимай дела. За сына не беспокойся -- лично попрошу за него. Вряд ли кто откажет великому князю, -- сказал цесаревич, улыбнувшись.
Началась предотъездная суета.
-- Кирилл Аполлинарьевич, я Илью Кирилловича одного не отпущу! -- воскликнул Генрих Карлович, узнав об отъезде воспитанника.
-- Господин Штокман, примите мою самую искреннюю благодарность! Если Вы будете с ним рядом, то я смогу спать спокойно, -- произнёс губернатор.
Когда пришёл Клементий Аркадьевич с дочерью, то всё уже было готово к отъезду.
-- Спасибо Вам большое, Константин Павлович! -- поблагодарила цесаревича Прасковья.
-- Не стоит, сударыня, я это делаю из чисто эгоистических побуждений. Не каждый раз удаётся путешествовать в обществе такой обворожительной нимфы, -- сказал цесаревич, улыбаясь.
-- Карета подана, Ваше Превосходительство! -- произнёс вошедший конюх Егор.
-- Ну, присядем по-русскому обычаю на дорожку, -- предложил великий князь.
Добравшись до столицы, Илья и Прасковья тут же решили пойти на поиски дома генерал-майора Денисова. А Генрих Карлович, сославшись на свой ревматизм, отправился на карете в гостевой дом.
Как и говорил Фёдор Денисов, стоило им только спросить, как их тут же проводили до дома его отца. Илья постучал в дверь. Прошло несколько минут, прежде чем она открылась. На пороге стоял старый камердинер.
-- Можем ли мы иметь честь видеть господина генерал-майора? -- спросила его Прасковья.
-- Они ещё не возвращались со службы. Уж третий день не приходят. Хозяйка просто извелась вся. Так вы проходите, сейчас я о вас доложу, -- ответил слуга.
Илья и Прасковья расположились на диване в гостиной, на стенах которой висели картины, изображающие батальные сцены. Вскоре к ним подошла хозяйка дома. Это была невысокая женщина, лет сорока, с печальными голубыми глазами.
-- Здравствуйте, Меня зовут Вера Сергеевна. Фома сказал, что вы хотели видеть моего мужа. Позвольте узнать, по какому поводу? -- произнесла она.
-- Понимаете, в Тобольске, где губернатором является мой отец, мы повстречали Вашего сына и он попросил передать Вам, что с ним всё хорошо, -- сказал Илья.
Мать Фёдора встрепенулась и заплакала. Прасковья стала её успокаивать.
-- Федя очень добрый мальчик, попавший под дурное влияние бунтовщиков, --говорила женщина, всхлипывая.
Прасковья передала ей письмо, прочтя которое, мать Фёдора горько зарыдала.
Послышался звук открываемой двери и в гостиную вошёл хозяин дома.
-- Коленька! Наш мальчик написал нам письмо из Тобольска! -- воскликнула несчастная женщина.
-- Вера! Сколько раз тебе повторять -- у меня нет больше сына! Как только ты это не можешь понять своими куриными мозгами! -- гневно произнёс Николай Аристархович, не стесняясь незнакомцев.
-- Как Вы можете говорить такое! Что бы Фёдор не натворил, он был и остаётся Вашим сыном! -- не выдержала Прасковья.
Генерал-майор смерил её уничижительным взглядом и, ничего не ответив, вышел из гостиной.
Его жена тяжело опустилась на стул и затихла.
-- Вы не переживайте, просто Ваш муж злиться и не контролирует себя, -- произнесла Прасковья.
Но женщина ничего ей не ответила. Она сидела на диване и смотрела невидящим взглядом куда-то мимо девушки. Илья и Прасковья решили уйти, дабы не накалять обстановку.
На полпути до гостевого дома, где им, по повелению Константина Павловича были выделены комнаты, их нагнал старый Фома. Отдышавшись, он произнёс:
-- Николай Аристархович просят у вас прощения, и приглашают завтра на обед.--
-- Передайте его превосходительству, что мы непременно придём, -- сказала Прасковья и старый слуга удалился.

На следующее утро состоялась аудиенция у Александра первого.
-- Так это и есть та самая прелестная нимфа, что живёт посреди сибирской тайги? -- произнёс самодержец.
Прасковья от смущения покраснела.
-- Александр Павлович, а это сын Кирилла Аполлинарьевича, мой крестник, -- представил Илью Константин Павлович.
-- Очень приятно видеть Вас, молодой человек. Мой брат сказал, что Вы желаете поступить в университет. Ну что же, образованные люди очень нужны Российской Империи, -- произнёс Александр Первый.
-- Я предлагал Кириллу Аполлинарьевичу отдать этого молодца ко мне адъютантом, -- сказал цесаревич.
-- Вот как? Илья Кириллович, а что Вы на это предложение ответите? -- поинтересовался император.
Наступило неловкое молчание, которое прервал Константин Павлович:
-- Пусть подумает хорошенько. А то сидит и молчит, словно ушат студёной водицы вылили. -
-- Ну а Вы, прелестная Прасковья Климентьевна, кроме замужества, чем намерены заниматься? -- спросил девушку Александр Первый.
-- Ваше Величество, я ещё пока не решила, -- ответила та.
-- У моей жены, Елизаветы Алексеевны, есть свободное место фрейлины. Если Вы хотите, то я могу похлопотать, -- улыбнувшись, сказал Александр Первый.
Прасковья ещё больше покраснела и ответила:
-- Ваше Величество, это большая честь для меня! Но я никак не могу надолго оставить моего батюшку, ведь кроме меня у него нет никого. --
-- Достойный ответ, сударыня! Вашей дочерней любовью можно только восхищаться! -- воскликнул император.

Прасковья никак не могла отойти после аудиенции. Ей казалось, что она забыла о чём-то очень важном. Она постоянно думала о несчастном Фёдоре Денисове.
"Я могла бы попросить у императора о пересмотре дела несчастного. Всем известно, что Александр Павлович добрый и справедливый правитель" - думала девушка, сидя на кровати в своей комнате.
Ровно в двенадцать часов они были в доме у генерал-майора Денисова.
-- Простите меня за вчерашнее великодушно. Я вёл себя недостойно. Но поймите меня правильно, мой родной сын был осуждён на двадцать лет каторжных работ! Это пятно на мою репутацию и клеймо на всю его жизнь! -- произнёс Николай Аристархович.
--- Ваше превосходительство, но он Ваш сын! -- воскликнула Прасковья.
Генерал-майор, с сожалением на неё посмотрев, ответил:
-- Вам легко рассуждать, сударыня, Вы живёте вдали от дворцовых интриг и суеты столицы. Там у Вас всё по-другому. А здесь, стоит тебе оступиться, как тут же все налетят и добьют.
Я должен был получить командование Семёновским полком, что послужило бы достойным венцом моей карьеры. Но как только заговор, в котором участвовал этот Иуда, был раскрыт, то тут же все мои надежды лопнули как мыльный пузырь! Теперь, скорее всего, меня пошлют в отставку с мизерной пенсией, ---
-- Коленька, так может, стоит ещё раз попробовать получить аудиенцию у императора? Ведь остальные заговорщики в один голос утверждают, что наш сын был случайным человеком. Ему не поручались никакие сложные дела, так, пару раз порасклеивал воззвание по стенам домов, -- произнесла его жена.
-- Я не собираюсь вновь унижаться! Пусть отвечает за свои поступки, раз нету своей головы на плечах! -- гневно воскликнул Николай Аристархович и, со всей силой ударив по столу, и, не извинившись, ушёл в свой кабинет.
-- Не беспокойтесь, родной брат императора, Константин Павлович, мой крёстный отец. Я попробую уговорить его предоставить Вам аудиенцию, -- произнёс Илья.
-- Большое Вам спасибо! -- воскликнула несчастная женщина.

Илья не стал откладывать задуманное на потом, а этим же вечером обо всём переговорил с цесаревичем.
-- Тяжело мне будет добиться аудиенции для матери опасного государственного преступника, но я попробую, -- ответил Константин Павлович и удалился.
Прасковья не находила себе места, ожидая возвращения цесаревича.
-- Мой брат согласился принять мать вашего подопечного, с условием, что Вы, Прасковья Клементьевна вместе с Ильёю Кирилловичем, завтра отобедаете с ним и его женой, -- произнёс Цесаревич вернувшись.
Счастливая девушка воскликнула:
-- Большое Вам спасибо, Ваше Высочество! Мы принимаем приглашение Вашего августейшего брата! Я сейчас же пойду и обрадую Веру Сергеевну! --
-- Зачем же утруждать себя? Я пошлю нарочного, и он обо всём расскажет ей. А Вы с Ильёй Кирилловичем отдыхайте. Вечером увидимся, -- произнёс цесаревич.

На следующий день, Прасковья и Илья, в сопровождении цесаревича отправились во дворец. Когда они подошли к залу аудиенций, то увидели сидящую на стуле Веру Сергеевну.
-- Спасибо Вам большое! -- воскликнула она.
Глаза её блестели надеждой.
-- Вас ожидают, -- чопорно произнёс царский слуга, и несчастная женщина скрылась за дверями зала.
Прошло два часа ожидания. Наконец двери зала открылись, и оттуда вышла счастливая Вера Сергеевна.
-- Император обещал амнистировать Фёдора! -- воскликнула она.
-- От всего сердца поздравляем Вас! -- радостно произнесла Прасковья.

Какие слова матери растопили сердце императора -- неизвестно. Но он выполнил своё обещание и с Фёдора Николаевича Денисова были сняты все обвинения. Кроме этого он был восстановлен в число студентов университета.
Обрадованный генерал-майор пообещал жизнь отдать, если потребуется, за спасителей его чести и достоинства.
-- То, что вы сделали для моей семьи, цены не имеет! Я буду каждый день молиться Богу за вас!-- произнёс Николай Аристархович, целуя ручку у Прасковьи и пожимая руку Илье.
-- Да что Вы, помогая ближнему своему, мы помогаем себе, -- ответила растроганная девушка.
Высочайшим указом его императорского величества, Николай Аристархович Денисов был произведён в генерал-полковники и назначен командующим Семёновского полка.

Но всё это случилось потом, а в тот день, проводив счастливую Веру Сергеевну, домой, Прасковья и Илья решили немного прогуляться по Санкт-Петербургу.
Когда они вернулись в гостевой дом, то их уже дожидался Константин Павлович.
-- Ну, наконец-то! А то я уж подумал, что вы позабыли про обед в обществе царской семьи! -- воскликнул он.
-- Просим прощения, Ваше Высочество! Мы же в первый раз в Санкт-Петербурге и нам так хотелось как можно больше увидеть, что совсем потеряли счёт времени, -- извинилась Прасковья.
-- У вас ещё будет время тщательнейшим образом осмотреть столицу Российской Империи. За один раз просто невозможно оценить всё величие града Петрова. Если хотите, могу быть вашим провожатым, -- произнёс, улыбаясь, Константин Павлович.
-- Мы будем Вам за это премного благодарны, Ваше Высочество, -- сказала Прасковья.
Через несколько минут они уже ехали в карете, направляясь в Зимний дворец. Всю дорогу Илья и Прасковья сидели, прильнув к окнам, пытаясь как можно больше разглядеть. Время от времени, цесаревич обращал на что-то их внимание.
Когда они приехали во дворец, оттуда выбежали трое слуг с овечьими тулупами.
-- Прасковья Климентьевна, Илья Кириллович, оденьте, на улице холодно, -- предложил цесаревич.
-- Константин Павлович, уж извините, но разве это мороз? Вот у нас дома морозит по-страшному! Бывает, выйдешь на улицу, так тут же инеем начинаешь покрываться, -- произнесла девушка и улыбнулась.
-- Прошу Вас, Прасковья Климентьевна, чувствуйте себя как дома. Мы очень рады Вашему присутствию! -- сказала Елизавета Алексеевна, когда они вошли в обеденный зал.
-- Большое спасибо, Ваше Величество, за оказанную нам честь! -- поблагодарила девушка.
-- Прошу вас, присаживайтесь! -- предложил Александр первый.
Когда подали вино, Константин Павлович поднял бокал и сказал:
-- Предлагаю выпить этот божественный напиток за прекрасных нимф, в обществе которых мы, мужчины, имеем честь находиться! --
Илья, Александр первый и цесаревич поднялись и осушили бокалы.
Некоторое время за столом царило молчание, которое прервала Елизавета Алексеевна:
-- Я слышала, что вы решили пожениться? --
Прасковья, зардевшись, ответила:
-- Ваше Величество, Вы правы, Илья сделал мне предложение. --
-- Ну, что же, поздравляю вас! А чем Вы до замужества думаете заниматься? -- произнесла Елизавета Алексеевна.
-- Пока не знаю, но очень бы хотелось поработать сестрой милосердия, -- ответила ей Прасковья.
-- Мне мой августейший муж передал, что Вы не захотели быть моей фрейлиной. Скажу прямо, меня это немного расстроило, но я, как и Александр Павлович, восторгаюсь Вашими дочерними чувствами, -- произнесла Елизавета Алексеевна.
Девушка залилась краской от смущения.
-- Илья Кириллович, что Вы решили по поводу предложения моего брата? -- вдруг спросил Александр первый, когда подали десерт.
-- Ваше величество, я согласен, -- ответил ему тот.
-- Вот и хорошо. Сделаем так, Вы поступаете в университет и производитесь в адъютанта цесаревича, -- произнёс Александр Первый.
-- Это великая честь для меня, Ваше Величество! -- воскликнул Илья.
-- Все подробности Вы узнаете позже от моего брата. Прошение о Вашем зачислении в число студентов, от моего имени, я пошлю уже завтра нарочным ректору Университета. Кроме того, комнаты, которые Вы сейчас занимаете, будут оставлены за Вами до окончания обучения. А сейчас я предлагаю Вам и Прасковье Климентьевне, посетить наш музыкальный зал. В честь вашего присутствия там состоится небольшой концерт, после которого вас доставят до гостевого дома, -- произнёс Александр Первый.
-- Большое Вам спасибо за заботу, Ваше Величество! -- поблагодарил его Илья.
После концерта, Елизавета Алексеевна отвела Прасковью в сторону и они о чём-то несколько минут оживлённо беседовали.
-- Илья Кириллович, Вы не могли бы остаться в Санктъ-Петербурге до середины января? Дело в том, что я должен ввести Вас в курс всех своих дел, -- поинтересовался цесаревич.
-- Буду рад быть Вам полезен, Ваше Высочество. Но надо предупредить моего отца, чтобы он не волновался, -- ответил Илья.
-- Об этом можете не беспокоиться, Илья Кириллович. Кирилл Аполлинарьевич вместе с Климентием Аркадьевичем скоро будут в Санкт-Петербурге, -- произнёс цесаревич.
-- Я и Елизавета Алексеевна будем очень рады видеть вас с вашими батюшками на новогодних празднествах, -- сказал Александр Первый, когда Прасковья и царица присоединились к ним.
-- Мы с превеликим удовольствием принимаем Ваше предложение, -- ответила девушка, сделав книксен.
Вскоре подали карету, и влюблённые уехали из Зимнего дворца.
-- Какая великолепная пара, -- произнесла Елизавета Алексеевна.
-- Как они похожи на нас, -- сказал Александр первый.

На следующее утро Генрих Карлович был разбужен стуком в дверь.
-- Wer ist da so fr;h? - прошептал он, затем спросил погромче:6
-- Кто там? --
-- Господину Худохлебову надлежит срочно прибыть в Зимний дворец, -- услышал он из коридора.
Генрих Карлович пошёл будить воспитанника, а когда тот проснулся, то всё ему передал.
-- Что такое могло приключиться за ночь? -- спросила разбуженная Прасковья.
-- Не знаю милая, но как только вернусь, так сразу же обо всём и расскажу, -- ответил Илья и, одевшись, вышел в коридор, где его ожидал нарочный.
Что только не передумал он во время пути. Но когда увидел сияющее лицо Константина Павловича, то у него тут же отлегло на сердце.
-- Извините великодушно, Илья Кириллович, за столь раннюю побудку. Я думаю, что Вы скоро к этому привыкнете. Мой царственный брат приглашает Вас позавтракать с ним, а за Прасковьей Климентьевной пошлют чуть попозже, -- произнёс цесаревич.
-- Слава Богу, Константин Павлович, что всё хорошо! А то всякие мысли в голову лезли, -- сказал Илья.
За столом, кроме него, сидел сам царь и Константин Павлович.
-- Илья Кириллович, спасибо за то, что приняли моё приглашение, -- произнёс Александр Первый.
-- Для меня это большая часть, Ваше Величество! -- сказал Илья.
После завтрака, царь предложил всем пройти в его кабинет.
-- Илья Кириллович, мы живём с Вами в очень неспокойное время. Война с Францией, закончившаяся нашей безоговорочной победой, нанесла урон, как экономике Российской Империи, так и её внутриполитическому положению. Больше всех пострадали крестьяне и ремесленники. Ведь именно на их долю выпала защита Отечества и снабжение армии. Реформы, которые, благодаря светлому уму Сперанского Михаила Михайловича, стали воплощаться в жизнь, к сожалению, желаемого результата не принесли. В некоторых губерниях произошли волнения, переросшие в крупные беспорядки. Меня давно не покидает ощущение, что мы сидим на пороховой бочке, которая вот-вот взорвётся. Ваш отец истинный патриот Отечества, воевавший с неприятелем и в данный момент, взваливший на себя огромную ответственность. Империя как никогда нуждается в таких людях, как Вы и Кирилл Аполлинарьевич, -- произнёс Александр Первый.
-- Ваше Величество, я готов жизнь отдать за непоколебимость Российской Империи! -- сказал Илья.
-- Я очень рад это слышать, Илья Кириллович! -- произнёс царь, и продолжил, -- дело в следующем: недавно мне пришлось добиться увольнения некоторых профессоров университета за их антироссийские взгляды. Я хотел бы попросить Вас понаблюдать и в случае обнаружения чего-либо ужасающего, тут же поставить меня в известность. Вам будет намного проще это сделать, ведь Вы будете студентом, таким же, как и все остальные, и совсем не вызывающим подозрений. --
-- Я готов послужить Отечеству! -- сказал на это Илья.
-- Спасибо большое, Илья Кириллович, за понимание, -- поблагодарил его царь.

Константин Павлович сказал, когда они покинули царский кабинет:
-- Я очень рад, что не ошибся в Вас, Илья Кириллович! Вы конечно понимаете, что всё услышанное здесь есть тайна за семью печатями?! --
-- Ваше Высочество, я буду нем, как рыба! -- ответил Худохлебов.
-- Вот и прекрасно! А теперь пройдёмте к Елизавете Алексеевне. Прасковья Климентьевна наверняка уже там, -- произнёс, улыбаясь, цесаревич.
Константин Павлович оказался прав, девушка сидела на диване рядом с царицей и о чём-то увлечённо с ней говорила.
-- Елизавета Алексеевна, не будете ли Вы столь любезны, отпустить Прасковью Климентьевну? Я обещал ей и Илье Кирилловичу показать Санкт-Петербург, -- произнёс цесаревич.
-- О да, разумеется, Константин Павлович, -- сказала царица.
--Ну, молодые люди, нас уже ждёт карета. Готовы? – произнёс цесаревич.
Прасковья и Илья улыбнулись.
-- Тогда в путь! -- воскликнул Константин Павлович, и они вышли из дворца.

Кирилл Аполлинарьевич вместе с Климентием Аркадьевичем прибыли в столицу двадцать пятого декабря одна тысяча восемьсот двадцать четвёртого года и тут же были приняты Александром Первым. Только поздним вечером они пришли в гостевой дом, уставшие и встревоженные. Какой разговор состоялся у них с императором, так и осталось в тайне. Константин Павлович, почти каждый день навещал нового генерал-губернатора Сибири, и уединялся с ним на три-четыре часа. После таких совещаний, Кирилл Аполлинарьевич не находил себе места. Только Климентий Аркадьевич был посвящён в суть этих многочасовых разговоров и пытался всеми способами отвлечь друга от дурных мыслей. Правда, не всегда это у него получалось.
-- Пойми же, Климентий Аркадьевич, слишком тяжёлую ношу я на себя взял! Сам же знаешь, что положение в губерниях схоже с пороховой бочкой. Стоит только где-нибудь вспыхнуть новым волнением, то взбунтуется вся Сибирь, -- говорил генерал-губернатор своему заместителю.
-- Кирилл Аполлинарьевич, я всецело на твоей стороне, и ты это прекрасно знаешь. Омский, Иркутский, Приморский и Енисейский губернаторы полностью тебя поддерживают. А что касается Якутского, то он просто тугодум и взяточник. Тобольская губерния ведь так и осталась за тобой, -- успокаивал его Кутайкин.
-- Климентий Аркадьевич, ладно бы управлять только одной какой-нибудь частью, а то ведь меня поставили главенствовать над всей Сибирью. Боюсь, что не сдюжу, друг мой, -- не унимался генерал-губернатор.
Поняв всю тщетность уговоров, Кутайкин отступился.
"Жаль мне его, от всего сердца! Я бы давно сдался, а он держится молодцом. Вот не свезло, так не свезло! Одно радует, что дети наши счастливы!" -- думал он.

В Санкт-Петербурге вовсю шла подготовка к празднованию Нового Года. Елизавета Алексеевна попросила Прасковью помочь ей с украшением Зимнего дворца, на что та с удовольствием согласилась. И теперь каждый день, с утра и до позднего вечера, пропадала там.
Илья тоже не сидел без дела. Константин Павлович посвящал его в азы адъютантской службы.
И только старый Генрих Карлович никак не мог найти себе занятия по душе. Он каждый день жаловался Илье:
-- Хоть бы Вы нашли какое-нибудь для меня дело, Илья Кириллович. Мочи больше нет просто так дни проводить. На что тот, улыбаясь, отвечал:
-- Вот поступлю в университет, так будете за меня все задания выполнять. –

Генрих Карлович любил своего воспитанника и готов был ради него на всё. Он практически обрусел, даже его акцент, за последние десять лет, стал едва заметен. Он принял православную веру, о чём никогда после не пожалел. На всём белом свете у него никого, кроме Худохлебовых не было. Жена, Генриетта Арнольдовна, умерла при родах, так и не успев подарить ему наследника. Он посчитал за милость божию, когда Кирилл Аполлинарьевич вызвал его в Россию. К Илье Генрих Карлович сразу же привязался и прощал ему все шалости, какими бы они не были. Он отдавал молодому Худохлебову всю свою нерастраченную любовь и всегда радовался его успехам.
-- Илья Кириллович далеко пойдёт, если будет усердным и терпеливым, -- любил говорить он Меланье, которая очень жалела несчастного немца.
-- Дай-то Бог, Генрих Карлович, дай-то Бог, -- отвечала ему та.
Кирилл Аполлинарьевич был в восторге от воспитателя Ильи и в скором времени стал доверять ему выполнение простых поручений, а потом сделал его своим поверенным. Так продолжалось до отъезда Генриха Карловича в столицу, откуда тот возвращаться не стал.
-- Моё место там, где находится Илья Кириллович, -- сказал старый немец приехавшему в Санкт-Петербург генерал-губернатору.
-- Я ценю Вашу привязанность к моему сыну, дорогой мой Генрих Карлович. Когда Вы рядом с ним -- моя душа спокойна, -- ответил на это Кирилл Аполлинарьевич.

Константин Павлович, видя угрюмый вид старого немца, как-то предложил:
-- Генрих Карлович, а не посетить ли Вам Царское Село? Может быть, там Вы найдёте себе дело по душе, пока Илья Кириллович занят? --
-- Огромное Вам спасибо, Ваше Высочество, за заботу! -- поблагодарил его тот.
В этот же день старый немец попросил разрешения у своего воспитанника отправиться в Царское Село, на что получил разрешение. И двадцать седьмого декабря отбыл туда. Константин Павлович как в воду глядел: буквально через три дня, тридцатого декабря одна тысяча восемьсот двадцать четвёртого года, Генрих Карлович познакомился с обрусевшей немкой Гертрудой Петровной Копф.
Это была дородная дама, сорока восьми лет, с чёрными вьющимися локонами и голубыми, пронизывающими насквозь, глазами. Она когда-то служила при дворе матушки Александра первого, Марии Фёдоровны. Гертруда Петровна никогда не была замужем.
-- Пока была молодая, то всю себя отдавала службе. А получив отставку, никого подходящего так и не нашла, -- говорила она старому немцу.
Свершилось чудо, о котором Генрих Карлович и не мечтал. Он вновь почувствовал себя на седьмом небе от счастья, с первого взгляда влюбившись в прекрасную немку. Да и самой Гертруде Петровне старый немец, несмотря на то, что он был на десять лет её старше, пришёлся по душе. Новый Год они встречали уже вместе, а через месяц, первого февраля одна тысяча восемьсот двадцать пятого года, стали мужем и женой.

Но всё это случилось намного позже. А пока Илья и Прасковья вовсю готовились к встрече Нового одна тысяча восемьсот двадцать пятого года. Константин Павлович сообщил, что в ночь с тридцать первого декабря на первое января состоится костюмированный бал в Зимнем дворце. Цесаревич пригласил старого знакомого, господина Шарля де Огустена, чтобы тот вновь создал шедевры.
-- Мне бы хотелось что-нибудь феерического, волшебного, -- говорила ему Прасковья.
-- Ne vous inqui;tez pas, manquer, je vais cr;er une robe, ce que personne ne serait ; ce bal! Vous allez devenir sa reine incomparable, ;clipsant jalons pour sa beaut;!7-- отвечал ей на это француз.
А Илье был предоставлен личный портной Александра первого. Когда всё было готово, то Константин Павлович, одновременно с господином Шарлем воскликнул:
-- Excellent! Rien de plus beau que j'ai jamais vu de toute ma vie!8 –

Наступило тридцать первое декабря одна тысяча восемьсот двадцать четвёртого года. На улице был небольшой морозец, как и должно, быть предновогодним днём. Ровно в девять вечера карета привезла счастливых Илью и Прасковью в Зимний дворец. Стоило им переступить порог, как послышался громкий голос:
-- Госпожа Кутайкина Прасковья Климентьевна и господин Худохлебов Илья Кириллович! -- Французский портной постарался на славу! Как только присутствующие гости увидели Прасковью, так сразу же наступила тишина. Смущённая девушка тут же почувствовала себя "Золушкой", вспомнив сказку замечательного француза Шарля Перро, рассказанную ей в детстве старой Марфой. А Илье очень был не по душе тот факт, что присутствующие мужчины глаз с его возлюбленной не спускали. Видя смущение девушки и негодование юноши, Александр Первый, взяв за руку Елизавету Алексеевну, подошёл к ним.
-- Вы просто обворожительны, Прасковья Климентьевна! -- сказал он и поцеловал ей ручку. Девушка раскраснелась ещё больше.
-- Илья Кириллович, разрешите ли мне ангажировать Вашу нимфу на один танец? -- спросил Александр Первый.
Юноша не успел ответить, как Елизавета Алексеевна произнесла:
-- Тогда я, с Вашего позволения, попрошу прекрасного юношу стать моим партнёром. Конечно, если он ничего не имеет против. --
По знаку Константина Павловича, присутствующего на балу со своей женой княгиней Лович, музыканты стали исполнять полонез. Александр Первый вывел Прасковью в центр зала, на зависть присутствующим гостям. Девушка никак не могла скрыть своего смущения.
-- Прасковья Климентьевна, Вы просто обворожительны! Не смущайтесь, прошу Вас, -- произнёс царь.
Но девушка ничего не могла с собой поделать. За ними под чарующие звуки музыки, вышли Елизавета Алексеевна и Илья.
-- Молодой человек, Вам крупно повезло! Красота Прасковьи Климентьевны сочетается с её умом, горячим сердцем и открытой душой. Прошу Вас, берегите возлюбленную как самое бесценное сокровище, -- произнесла царица.
Илья и сам знал, что его девушка является бесценным даром Бога.
«Как я счастлив! На всём белом свете нет никого прекраснее Прасковьи! Если бы мы могли пожениться прямо сейчас, но придётся ожидать в лучшем случае год, а если Константин Павлович не поможет, то и целых два» -- думал он.
После того, как музыка стихла, Илья проводил царицу до ожидающего её царя. Елизавета Алексеевна была им очень довольна.
-- Вы просто замечательный партнёр, Илья Кириллович! Интересно, кто это так научил танцевать Вас? – произнесла она.
-- Мой отец выписал для моего обучения из Германии Генриха Карловича Штокмана. Именно он всему меня и научил, -- ответил юноша, не смотря в глаза царице.
-- Ну, как Вам, Прасковья Климентьевна, на нашем балу? – спросил Александр Первый, улыбаясь.
Девушка, отдышавшись, ответила:
-- Ваше Величество, я в восторге! --
-- Я искренне этому рад, Прасковья Климентьевна! – воскликнул царь.
Климентий Аркадьевич и Кирилл Аполлинарьевич прибыли с небольшим опозданием. Они стояли немного в стороне от остальных, у окна, и пристально наблюдали за своими детьми.
-- Мог бы ты, мой друг, представить себе, что когда-нибудь, твоя прелестная дочурка будет танцевать с самим императором? -- спросил генерал-губернатор у Кутайкина.
Тот, прослезившись, ответил:
-- Кирилл Аполлинарьевич, у меня просто нет слов. --
Заметив родителей, Илья и Прасковья подошли к ним.
-- Отец, а что вы с Климентием Аркадьевичем в сторонке стоите? Неужели вам здесь не нравится? – поинтересовался Худохлебов-младший.
-- Илья, мы уже не в том возрасте, когда день напролёт предаёшься неге. Да и император просил нас никуда не уходить, ожидая его приглашения, -- ответил ему Кирилл Аполлинарьевич.
В этот момент к ним подошли Александр первый и Елизавета Алексеевна.
-- Прошу великодушно меня извинить, но я вынужден откланяться. Ещё раз с наступившим Новым Годом! Кирилл Аполлинарьевич, Климентий Аркадьевич, прошу вас следовать за мной, -- произнёс царь, уводя за собой родителей влюблённых.
Елизавета Алексеевна, лучезарно улыбнувшись, сказала:
-- Что поделаешь, у самодержца нет праздников. --
Только в семь часов утра Илья и Прасковья добрались до гостевого дома, уставшие и счастливые. Они тут же заснули мирным и крепким сном.

Третьего января одна тысяча восемьсот двадцать пятого года Илья Худохлебов был с почестями, достойными царя, принят ректором Санкт-Петербургского Университета, Дегуровым Антоном Антоновичем. Молодой человек никак не ожидал такого роскошного приёма, хотя не трудно было догадаться, что этим он был обязан самоличному распоряжению Александра Первого.
-- Илья Кириллович! Позвольте мне выразить Вам своё искреннее почтение! Всегда рад, когда молодые люди решают посвятить себя науке, а не стремятся получить военный чин. Если я правильно понял, то Вы желаете поступить на философско-юридический факультет. Ну, что же, занятия начнутся пятнадцатого января и у Вас есть время освоиться.
У меня будет к Вам несколько вопросов. Во-первых, какое образование Вы получили? – произнёс Антон Антонович, заискивающе улыбаясь.
Со слов Константина Павловича, Илья знал, что ректор несостоятелен как учёный, но не имеет цены как администратор. Увидев Дегурова в лицо, юноша почувствовал к нему недоверие, граничащее с отвращением.
-- Я получил домашнее образование, господин ректор, -- ответил юноша.
-- Вы уж покорнейше извините, Илья Кириллович, но в таком случае Вам придётся пройти небольшие вступительные испытания. Но я абсолютно уверен, что Вы с ними с успехом справитесь! – произнёс Антон Антонович, заискивающе улыбаясь.
-- Не могли бы Вы, господин ректор, поподробнее об этом рассказать? – поинтересовался юноша.
-- Секундочку, Илья Кириллович, сейчас сверюсь со своими записями. Проверяется знание латыни, истории Российской Империи, математики и словесности. Если поступающий выказывает отличные знания, то он сразу же зачисляется в число студентов Санкт-Петербургского Университета. Я просто уверен, что Вы, словно орешки, расколете все задания. Но я, чтобы дать Вам пищу для, так сказать, размышлений, дочитаю до конца. Если же знания оказываются не высоки, то страждущий знаний зачисляется на подготовительное отделение, с правом посещения всех лекций факультета. В то же время, для подготовки, он может поступить на профессорский пансион, -- поведал Дегуров.
-- Большое спасибо за разъяснение, господин ректор! А могу я узнать, когда именно будут проходить эти испытания? – поблагодарив, поинтересовался юноша.
-- Илья Кириллович, это просто необходимо обсудить с деканом философско-юридического факультета, надворным советником, ординарным профессором философии, дипломатики и политической экономии, Пальминым Михаилом Архиповичем. Если Вы меня великодушно подождёте, то я готов хоть сейчас самолично его пригласить, -- произнёс Антон Антонович, не переставая улыбаться.
-- Господин ректор, я бы хотел воспользоваться этой возможностью, -- сказал юноша.
Антон Антонович вышел из своего кабинета и через несколько минут появился с мужчиной невысокого роста.
-- Михаил Архипович, позвольте Вам представить, Илья Кириллович, сын генерал-губернатора Сибири, Худохлебова Кирилла Аполлинарьевича, -- представил их ректор.
Декан пристально посмотрел на юношу и произнёс:
-- У меня не так много времени, уважаемый Антон Антонович, но я могу выделить несколько минут. Позвольте поинтересоваться, молодой человек, а Худохлебов Аполлинарий Сергеевич Вам кем приходится? --
-- Это мой дед, господин декан, -- ответил Илья.
Тут же лицо Михаила Архиповича расплылось в улыбке.
-- Я лично знал Аполлинария Сергеевича, молодой человек. О его справедливости ходили легенды. Значит, Вы хотели бы учиться на моём факультете, если я правильно понял господина ректора? – произнёс он.
-- Это мечта всей моей жизни, господин декан! – воскликнул, забыв на мгновение о манерах, Илья.
-- В таком случае, если Антон Антонович конечно не против этого, то я попрошу Вас подойти послезавтра ровно в девять часов утра, -- сказал декан.
-- Что Вы, Михаил Архипович, я ни в коем случае не буду препятствовать этому, -- ответил на это ректор.

Попрощавшись с ними, Илья в приподнятом настроении, вернулся в гостевой дом.
-- Ну, как твои успехи? – поинтересовалась Прасковья.
-- Думаю, что скоро я стану студентом! – воскликнул Илья.
Вечером их навестил Константин Павлович. Когда Илья всё ему рассказал, тот горячо воскликнул:
-- Ну и шельма этот Антон Антонович! Ведь получил прошение моего брата и всё равно решил делать по-своему! Надо бы поставить его на место! --
-- Константин Павлович, не стоит. Думаю, что мне не составит труда выдержать все испытания, -- успокоил его Илья.
-- Дай-то Бог, Илья Кириллович! К сожалению, я отбываю завтра обратно в Польшу. По последним данным, там накалилась обстановка, да и по своим детям соскучился. Вот что, если Прасковья Климентьевна не будет возражать, то я бы хотел сегодня с Вами переговорить, -- произнёс, успокоившись, цесаревич.
-- Да что Вы, Константин Павлович, я, конечно же не против, -- сказала девушка, улыбнувшись.
О чём был разговор, никто, даже Прасковья, не узнал. Только Илья до самой ночи не находил себе места.

Ровно в девять утра, пятого января, Илья был у кабинета декана философско-юридического факультета.
-- Ну, молодой человек, Вы готовы пройти испытания? – спросил, улыбаясь, Михаил Архипович.
Илья чувствовал дрожь в коленях, всё-таки вступительные испытания были ему в новинку и вызывали внутренний страх.
-- Я готов, господин декан, -- ответил он.
Кроме Михаила Архиповича и ректора в состав испытательной комиссии входило ещё два профессора с философско-юридического факультета, Пётр Дмитриевич Лодий и Василий Григорьевич Кукольник.
Илья отвечал сразу, не задумываясь, будто бы знал абсолютно обо всём на свете. Какие бы каверзные вопросы не придумывали профессора, ни один из них не смог сбить его с толку. Наконец, получив двадцать, из двадцати необходимых баллов Илья был зачислен в число студентов философско-юридического факультета Санкт-Петербургского Университета.
-- От всего сердца примите мои самые искренние поздравления, Илья Кириллович! Я был уверен, что Вам с лёгкостью удастся выдержать испытания. Завтра подходите в течение дня для получения табеля с расписанием лекций и «Записи студента», а пятнадцатого января у Вас начнётся учёба. Вам предоставляется возможность обучения за счёт государства, с полугодовым испытательным сроком. У Вас есть место для жилья? – произнёс Антон Антонович.
-- Большое спасибо, господин ректор за Ваше поздравление! А живу я, с разрешения императора, в гостевом доме, -- ответил юноша.
-- Ну, в таком случае, Илья Кириллович, жду Вас завтра у себя, -- произнёс ректор, крепко пожимая
ему руку.

Вернувшись в гостевой дом, Илья взял на руки Прасковью и начал кружиться с ней по комнате, пока не упал на кровать.
-- Я зачислен! Ура! – кричал он.
Прасковья, у которой немного кружилась голова, была на седьмом небе от счастья.
Вошедшие Кирилл Аполлинарьевич и Климентий Аркадьевич, узнав, в чём дело, тут же принялись поздравлять новоявленного студента.
-- Сынок! Я так рад за тебя! Думаю, будь сейчас жив твой дед, то он бы тоже был счастлив! – произнёс генерал-губернатор, прослезившись.
-- Илья, прими и мои, самые искренние поздравления! – воскликнул Климентий Аркадьевич.

На следующий день, возвратившись от Александра Первого, Кирилл Аполлинарьевич сказал:
-- К сожалению, мы не сможем больше оставаться в Санкт-Петербурге. Завтра утром мы отправляемся в Тобольск. --
-- Отец, не беспокойся, с нами всё будет хорошо, -- успокоил его Илья.
-- Жаль, что Генриха Карловича здесь нет. Когда он рядом с тобой, то у меня легко на сердце, -- сказал Кирилл Аполлинарьевич.
-- Отец, пусть он немного отдохнёт за все годы преданной службы. Вы езжайте и ни о чём не беспокойтесь, -- произнёс, улыбаясь, Илья.
-- Доченька, я уезжаю с тоской на сердце, -- сказал Климентий Аркадьевич печально.
-- Отец, не стоит так сильно расстраиваться, я же скоро приеду, -- успокоила его Прасковья.

После отъезда родителей, влюблённые решили навестить Генриха Карловича и седьмого января отправились в Царское Село. Гертруда Петровна им сразу же понравилась.
-- Не правда ли, Илья Кириллович, она прекрасна? – спросил своего воспитанника Генрих Карлович.
Таким счастливым господина Штокмана Илья не видел никогда.
«Вот что с людьми искренняя любовь делает! Как я рад за него! Вот бы и нам с Прасковьей точно так же повезло!» -- думал юноша.
Гертруда Петровна старалась предугадывать каждое их желание, окружив возлюбленных материнской заботой.
-- Скажу по секрету, Илья Кириллович, мы с госпожой Копф решили пожениться. Ждём Вас с Прасковьей Климентьевной к нам на свадьбу, -- произнёс старый немец.
-- От всего сердца поздравляю Вас обоих! – поздравил его юноша.
Они провели у Генриха Карловича и Гертруды Петровны четыре дня, а затем вернулись в Санкт-Петербург. Илья хотел успеть приобрести студенческий мундир. К его великой благодарности, Александр первый и в этом ему поспособствовал, вновь прислав своего портного.

С самого утра, четырнадцатого января одна тысяча восемьсот двадцать пятого года, Илья не находил себе места. Он, то ходил из угла в угол, меряя шагами свою комнату. То садился в кресло у окна и смотрел невидящим взглядом на улицу.
«Что со мной происходит? Чего я так распереживался? Завтра начинаются занятия в университете, а это значит, что моя мечта, наконец-то, становится реальностью. Но почему-то не радостно мне сейчас. Может оттого, что нет рядом отца? Ведь я привык к его постоянному участию в своей судьбе. Если бы я помнил свою матушку, то сказал бы, что и её сейчас не хватает. Но она ушла в мир иной, подарив мне жизнь. Я не знал материнской ласки. Видит Бог, как мне она была необходима!
Я всегда немного завидовал Ивану и Алёне, ведь у них была матушка, моя добрая кормилица Меланья. Кто бы знал, как мне хотелось тогда, прижавшись к ней, назвать её мамой! Сколько слёз пролил, спрятавшись на чердаке. В те моменты я чувствовал себя всеми покинутым сиротой.
Да, отец всё своё время, свободное от государственных дел, посвящал мне. Но он всё равно не мог заменить мать. Я очень люблю его и никогда не совершу никаких поступков, которые доставят ему боль! Ведь кроме него у меня нет больше никого, во всём белом свете.
Часто вспоминаю деда, Аполлинария Сергеевича. Я всегда с нескрываемым восхищением смотрел на него. Сколько себя помню, он постоянно пропадал в суде. Для него не было разницы кто перед ним, богатый заводчик или забитый крепостной крестьянин. Он внимательнейшим образом выслушивал всех и всегда выносил справедливое решение. Кто-то его боялся и ненавидел, а для кого-то дед был последней надеждой. Даже дома он не мог предаться отдыху. Когда выпадало свободное время, к сожалению, это случалось не так часто, дед посвящал его моему обучению. Именно ему я обязан своей мечтой стать, так же как он, справедливым судьёй. Как жаль, что дед не дожил до сегодняшнего дня. Мне так бы понадобился сейчас его мудрый совет.
В лице Генриха Карловича я, наконец, обрёл не только умного и терпеливого гувернёра, с железным спокойствием воспринимающего все мои проказы, но и верного друга. Только ему доверяю все свои тайны и печали, зная, что это больше никто не узнает. Генрих Карлович привил мне любовь к знаниям, всячески поддерживая мою любознательность. В том, что я с отличием выдержал вступительные испытания, полностью его заслуга! Как жаль, что он сейчас не со мной!» -- размышлял Илья.
Прасковья, видя состояние возлюбленного, много раз хотела присесть рядом и успокоить его, но воспитание не позволяло ей сделать это.
«Как же я его люблю! Вот сейчас он сидит и молчит, погружённый в себя. Как бы мне хотелось знать, что у него на душе. Быть может я бы смогла помочь ему. Не могу спокойно смотреть на него. Просто сердце разрывается от печали!» -- думала она, сидя в кресле и вышивая голубя.
Вдруг в коридоре послышались быстрые шаги, и кто-то постучался в дверь.
-- Кто там? – спросила удивлённая Прасковья, так как они никого не ожидали.
-- Прасковья Климентьевна, это Штокман, -- послышалось в ответ.
-- Илья! Генрих Карлович приехал! – воскликнула девушка и отрыла дверь.
Худохлебов-младший, очнувшись от раздумий, тут же повеселел.
-- Дорогой мой, как я рад, что Вы здесь! – воскликнул он, обнимая своего друга.
-- Я просто не мог усидеть на месте, Илья Кириллович! Ведь завтра у Вас начинается новая жизнь! Я сказал Гертруде Петровне:
-- Дорогая, я просто обязан быть рядом со своим воспитанником!
На что она мне ответила:
-- Всенепременно, Генрих Карлович! Вы поступаете как настоящий друг!
Гертруда Петровна Вам послала шарлотку и настоящих немецких колбасок, -- произнёс растроганный господин Штокман.
-- Поскорее раздевайтесь и пойдёмте в столовую, я будто чувствовала, что Вы приедете, и поставила завариваться чай, -- сказала Прасковья.
-- Премного благодарен Вам, сударыня! – ответил на это старый немец.
Вскоре они втроём сидели в столовой, и пили чай с шарлоткой. Генрих Карлович рассказал последние новости Царского Села. Прасковья и Илья внимательно слушали его, ни разу не перебив.
Наступил вечер. Генрих Карлович, в десятый раз, проверив готовность своего воспитанника к первому учебному дню, произнёс:
-- Илья Кириллович, Вам просто необходимо сегодня пораньше лечь спать, чтобы завтра чувствовать себя как огурчик. --
-- Вы правы, да меня самого что-то в сон клонит, -- ответил ему юноша.

Наступило пятнадцатое января. Генрих Карлович, проснувшись ещё в пять утра, приготовил завтрак и ещё раз проверил, всё ли приготовлено к первому учебному дню. В шесть утра он пошёл будить воспитанника и Прасковью. Вскоре они уже завтракали.
-- Илья Кириллович, позвольте мне сопровождать Вас до университета. Я всё равно здесь места себе не найду, -- попросил старый немец, когда Худохлебов-младший был готов уже отправиться в путь.
-- Генрих Карлович, а как же Ваши ноги? – спросил его юноша.
-- Илья Кириллович, Вы не поверите! Но благодаря лейб-медику Его Императорского Величества, Якову Васильевичу Виллие, ужасный ревматизм меня практически перестал мучать. Так что не беспокойтесь, я смогу выдержать любую дорогу, -- ответил старый немец.
-- Тогда я очень буду рад Вашему присутствию, Генрих Карлович, -- произнёс Илья.
Прасковья осталась в гостевом доме. Она тоже очень хотела поехать вместе с возлюбленным, но понимала, что только помешает. Девушка, прибрав в комнатах и приготовив обед, решила немного передохнуть, и вскоре крепко заснула.

Всю дорогу до Университета Илья не вымолвил ни слова. Генрих Карлович, видя состояние воспитанника, не трогал его. Он сидел напротив Ильи и вспоминал свой первый день в университете. Карета мерно покачивалась и вскоре старый немец задремал.
-- Генрих Карлович! Мы приехали! – послышался возбуждённый голос Ильи.
Старый немец, сладко потянувшись, посильнее запахнув шубу, вылез из кареты. Снаружи было холодно.
-- Когда изволите, подать карету? – поинтересовался царский кучер.
Илья посмотрел в «Запись студента», ответил:
-- Значит с восьми утра и до двух дня у меня будет две пары, потом с двенадцати до двух дня небольшой перерыв, а затем до шести вечера ещё две пары. Приезжайте вечером, в половину седьмого. Думаю, что уже освобожусь. --
Кучер отдал честь и уехал. А Илья и Генрих Карлович направились к университету. Было всего половина восьмого, а занятия начинались ровно в восемь утра.
К удивлению Ильи и к великой гордости Генриха Карловича на крыльце их ожидал сам Дегуров. Было видно, что ему очень холодно, несмотря на то, что на нём была тёплая шуба. Наверное, Антон Антонович давно их дожидается, время от времени заходя в здание, чтобы согреться. Его можно было понять, всё-таки за Илью просил сам Александр первый!
-- Здравствуйте, уважаемый Илья Кириллович! Позвольте от всего моего сердца поздравить Вас с первым днём учёбы! – произнёс Дегуров, открывая двери.
-- Здравствуйте, господин ректор! Большое спасибо Вам за поздравление! – ответил ему юноша.
Войдя внутрь, он вздрогнул от резкой перемены температуры, ведь в здании было очень хорошо натоплено.
-- Не желаете ли горячего чаю после мороза? – спросил Антон Антонович.
-- Спасибо большое, господин ректор, не откажусь, -- ответил ему Илья.
Тут только Дегуров заметил Генриха Карловича и вопросительно посмотрел на него.
-- А этот тот самый господин Штокман, благодаря которому я получил домашнее образование, -- представил старого немца Илья.
Лицо Антона Антоновича тут же расплылось в широкой улыбке.
-- Очень рад познакомиться с Вами, господин Штокман! Вы дали прекрасные знания Илье Кирилловичу! – произнёс он.
Вскоре они втроём сидели в кабинете ректора, и пили горячий чай с тортом.
-- Илья Кириллович, я хочу рассказать Вам о предстоящей учёбе. Впереди у Вас три года обучения.
На первом курсе Вам предстоит изучать философские дисциплины. То есть: философию религии, этику, эстетику, логику и теорию познания.
Философские дисциплины донесут до Вас уже известный Вам профессор Пальмин Михаил Архипович, а так же профессора Пётр Дмитриевич Лодий и Боголюбов Семён Георгиевич. А философию религии Вам будет преподавать профессор-богослов Елисей Кузьмич Иерихонский.
На втором курсе Вы будете изучать естественное право, политическую экономию, дипломатику и науку о финансах, под чутким руководством профессоров Михаила Аристарховича Блюминга, Петра Кузьмича Корзуна и Андрея Сергеевича Кукушкина.
На третьем курсе Вам предстоит изучить положительное право. В этом Вам поможет профессор Фёдор Фёдорович Бругенберг.
Напомню, занятия у нас начинаются ровно в восемь утра, так что, Илья Кириллович, попрошу Вас не опаздывать. Сначала две пары, затем два часа перерыва, и ещё две пары. Если для Вас это покажется тяжёлым испытанием, ведь Вы не привыкли к таким нагрузкам, я могу попросить профессоров об индивидуальных занятиях. Что касается летних вакансий, то они начинаются в июне месяце, -- рассказал Дегуров.
-- Большое Вам спасибо, господин ректор, за столь подробнейший рассказ! – поблагодарил его Худохлебов-младший.
-- Да что Вы, Илья Кириллович, не стоит, это моя святая обязанность! – возразил Дегуров, хотя было видно, что ему понравилось.
В этот момент в дверь постучали.
-- Войдите! – повелительно произнёс ректор.
Дверь открылась, и появился декан философско-юридического факультета.
-- А, Михаил Архипович! Заходите, заходите. А мы вот тут чай пьём с Ильёй Кирилловичем и господином Штокманом, -- произнёс Дегуров.
Пальмин, услышав фамилию воспитателя Ильи, подошёл к нему и, пожав крепко руку, сказал:
-- Очень рад с Вами познакомиться, Генрих Карлович! Нам много хорошего рассказал о Вас Илья Кириллович. --
Старый немец был очень этим доволен.
-- Господин ректор, я пришёл за Ильёй Кирилловичем, -- произнёс Пальмин.
Дегуров достал из кармана пиджака часы и, посмотрев на них, ответил:
-- Да-да, конечно, Михаил Архипович. Илья Кириллович, желаю Вам успехов! --
Генрих Карлович хотел было пойти следом за воспитанником, но его остановил ректор, спросив:
-- Господин Штокман, Вы не согласились бы составить мне компанию? --
Старый немец вопросительно посмотрел на воспитанника. Илья понимал, что его воспитателю не хочется оставаться с Дегуровым, но идти против него, в первый же день, не хотелось. Он сказал:
-- Генрих Карлович, я всё равно до обеда буду занят, так что оставайтесь с господином ректором. Я уверен, что вы найдёте общие темы для разговоров. --
Старому немцу ничего не оставалось, как остаться. Он с сожалением смотрел на уходящего воспитанника.
-- Генрих Карлович, может партийку в шахматы? – вдруг предложил Дегуров.
-- С удовольствием, -- ответил ему господин Штокман.

Когда Илья, вслед за Пальминым, зашёл в аудиторию, то увидел, что в ней, за дубовыми столами, сидело двадцать студентов. Перед каждым из них стояли чернильницы и лежали перьевые ручки. Только один стол, стоящий прямо перед кафедрой, был свободен. За него Илья и сел, предвкушая что-то новое, что позволит ему приблизиться к желанной цели.
Как объяснил ему Михаил Архипович, занятия начались сразу же после Нового Года, поэтому юноше предстояло их нагнать.
-- Ничего, Илья Кириллович, имея такого воспитателя, как господин Штокман, Вам любое сложное задание будет по плечу, -- произнёс Пальмин, улыбаясь.
Когда он вошёл в аудиторию, то студенты, оторвавшись от тетрадей, уставились на него, как на привидение.
-- Познакомьтесь господа, это Илья Кириллович Худохлебов. Он будет учиться вместе с Вами на курсе, -- представил его декан.
Узнав, кого Бог послал, студенты потеряли к нему всякий интерес. Илья был только рад этому.
То, о чём рассказывал Михаил Архипович, было настолько увлекательно, что он потерял всякий интерес к остальному миру. Кое-что он уже знал, благодаря Генриху Карловичу. Но многое узнал впервые. Профессор Пальмин рассказывал о происхождении мира, с точки зрения философов древности, а так же приводил примеры современных взглядов:
«Крупным шагом по пути развития онтологического подхода в решении философских проблем является атомизм Демокрита. Древний учёный стремился к созданию стройного, ясного и логически обоснованного учения. Исходная мысль этого учения: "в мире нет ничего, кроме атомов и пустоты, все существующее разрешается в бесконечное множество первоначальных неделимых вечных и неизменных частиц, которые постоянно движутся в бесконечном пространстве, то сцепляясь, то разлучаясь друг с другом".
Бытие есть нечто предельно простое, далее неделимое и непроницаемое. Атомов бесчисленное множество. Демокрит характеризует их так же, как Парменид бытие. Они вечны, неизменны, нераздельны, непроницаемы, не возникают и не уничтожаются. Обладают абсолютной плотностью и твердостью и отличаются друг от друга по своему объему и фигуре. Все тела состоят из них. Если атом - бытие, то пустота-это небытие. С одной стороны, если бы её не было, то не было бы и реального множества и движения. С другой стороны, если бы все было делимо до бесконечности, то пустота была бы во всем, то есть не было бы и самого мира. Отсюда следует вывод, если бесконечная делимость уничтожала бы всякую величину, разрешив ее в ничто, то должны существовать твердые тела, иначе не было бы ничего плотного. Движение Демокрит считал вечным естественным состоянием Космоса. При этом оно истолковывалось им строго однозначно, как механическое перемещение атомов в пустоте.
Итак, суть онтологии Демокрита сводилась к двум основным положениям:
Вещи образуются из сочетания атомов: все многообразие мира проистекает из их соединения и разделения. А потому всё в мире различается лишь по их количеству, форме, порядку и положению.
Атомы вечно движутся в окружающей их пустоте: по отношению к ним место, занимаемое ими, совершенно случайно.
Гегель так выразил суть и основное достижение демокритовского атомизма: "Главным является единица, для себя - бытие, эта определенность представляет собой великое первоначало, которое до сих пор не встречалось. Это простое соотношение с самим собой, но соотношение посредством отрицания инобытия".
Как и другие мудрецы, Демокрит попытался применять свою теорию для объяснения происхождения и развития Вселенной.
По его мнению, бесконечное движение атомов приводит их к совпадению, взаимной встрече и столкновению. Под влиянием столкновения образуется единый вихрь, в котором они кружатся, наталкиваются друг на друга. При этом подобные отходят к подобным. Имеющие одинаковый вес, вследствие большого скопления, больше не в состоянии кружиться, и образуют различные соединения. Тонкие тельца отступают в наружные части пустоты, как бы пролетая к периферии. Прочие же остаются в центре и образуют некое шарообразное соединение. Из этой шарообразной массы отделяется нечто вроде "оболочки", которая в виде неба простирается над всем миром. Более плотные и тяжелые тельца собираются в середине и образуют землю, занимающую центр мироздания. По Демокриту, Вселенная бесконечна и бесконечно в ней количество миров.
Организмы возникли под влиянием тех же механических причин.
Человек -- то же скопление атомов и отличается от других существ наличием души. Душа - это вещество, состоящее из мелких, наиболее подвижных, огненных частиц. Демокрит также связывает душу с дыханием. В воздухе находится большое число мелких, круглых атомов. Вместе с вдохом в тело входит воздух, а с ним и душевные эти душевные составляющие. Это удерживает давление и препятствует выходу души наружу. Поэтому во вдыхании заключены жизнь и смерть. Душа смертна, она уничтожается со смертью тела. Она состоит из двух половин: имеет разумную часть, находящуюся в груди и неразумную, рассеянную по всему телу…»
Прозвучавший звонок прервал преподавателя на полуслове.
-- Господа студенты, попрошу к завтрашнему дню подготовить рефераты о философах Древней Греции. Подходите ко мне по одному, и я каждому назову тему, -- произнёс он.
Когда подошла очередь Ильи, Пальмин спросил:
-- Ну-с, молодой человек, как Вам первая в Вашей жизни лекция? --
Худохлебов-младший восторженно ответил:
-- Господин профессор! Просто феноменально! --
Польщённый Михаил Архипович, произнёс:
-- Я очень рад, что моя лекция Вам понравилась! Мы сегодня с Вами ещё встретимся после обеденного перерыва. --

Вторая пара была посвящена этике. Илья сидел за столом у кафедры и внимательно слушал. Профессор Пётр Дмитриевич Лодий рассказывал об этике, с точки зрения Сократа:
«Термин "этика" - древнегреческого происхождения. Он берет начало от слова «ethos», означавшего в далекие времена местопребывание. В этом значении оно употреблялось еще Гомером. Позднее данное слово приобретает новый смысл - устойчивая природа какого-либо явления, в том числе характер, внутренний нрав живых существ. В данном значении оно широко используется в философии.
Этика Сократа может быть сведена к трем основным тезисам:
а) благо тождественно удовольствиям, счастью;
б) добродетель тождественна знанию;
в) человек знает только то, что он ничего не знает.
Все люди стремятся к удовольствиям и их сложным комбинациям, которые называются пользой, счастьем. Это — аксиома человеческого существования. Сократ говорит: «Благо — не что иное, как удовольствие, и зло — не что иное, как страдание».
Если учесть, что эти понятия обозначают позитивные и негативные цели деятельности, то получается строгий закон человеческого поведения, а вместе с ним и критерий его оценки: стремиться к удовольствиям и избегать страданий.
Однако всё не так просто, как кажется на первый взгляд. Существует много удовольствий и страданий. Часто один и тот же человек, может быть, раздираем одновременно желанием разных удовольствий. А страдая, он перестаёт замечать то, что происходит вокруг него, полностью погружаясь в себя.
Нет строгой границы между этими двумя крайностями, ибо одно сопряжено с другим. За радостью опьянения следует горечь похмелья. Страдание может скрываться за личиной удовольствий. И наоборот, путь к сладостным моментам может лежать через ужасную боль.
Человек постоянно оказывается в ситуации, когда необходимо выбирать между разными удовольствиями или между ними и страданиями. Соответственно встает проблема основания такого выбора. Таким высшим критерием является измеряющий, взвешивающий разум.
«Раз у нас выходит, - спрашивает Сократ собеседника, - что благополучие нашей жизни зависит от правильного выбора между удовольствием и страданием, между обильным и незначительным, большим и меньшим, далеким и близким, то не выступает ли тут на первое место измерение, поскольку оно рассматривает, что больше, что меньше, а что между собой равно? А раз здесь есть измерение, то неизбежно будет также искусство и знание».
Этот вывод Сократа является безупречным, если принять первоначальную посылку, согласно которой человек всегда стремится к удовольствиям, пользе, счастью. Люди выбирают для себя лучшее. Такова их природа. Человек ведет себя плохо, порочно, этому может быть только одно объяснение: он ошибается. Согласно одному из сократовских парадоксов, если бы было возможно сознательное зло, то оно было бы лучше ненамеренного. Человек, совершающий его, ясно понимает, что он сделал нечто ужасное. Осознавая свои поступки, мы приближаем истину. Если же человек совершает зло ненамеренно, не ведая о том, что делает, то значит, вообще не знает, что такое добро. Сказать, что он ведает о добродетели, но не следует ей -- нести бессмыслицу….»
Благодаря Генриху Карловичу, Илья прекрасно знал философские взгляды Платона, Сократа, Аристотеля и других древнегреческих учёных. Но внимательно слушал профессора, время от времени записывая что-то новое в тетрадь.

Во время обеденного перерыва Илью вновь пригласил к себе Дегуров.
-- Илья Кириллович, как Вам первые две лекции? – спросил он.
-- Господин ректор, я узнал очень много интересных вещей за эти четыре часа, -- ответил юноша.
--- Я очень рад, что Вам понравилось. А теперь прошу Вас отобедать со мной, -- произнёс Дегуров, улыбаясь.
После обеда, старый немец попросил Илью разрешения немного прогуляться и, получив позволение, вышел из кабинета ректора. Юноша и без слов понял, что общество Дегурова может вынести далеко не каждый.
-- Илья Кириллович, а Вы уже познакомились с остальными студентами Вашего курса? – спросил Антон Антонович.
-- Нет, господин ректор, ещё не успел этого сделать, -- ответил юноша.
-- Просто познакомившись с ними, Вы, быть может, с кем-нибудь из них подружитесь. Я по себе знаю, как важно иметь рядом верного и отзывчивого друга, -- произнёс Дегуров.
Илья, поняв, что ректору сейчас не до него, вышел из кабинета и тут же направился обратно в аудиторию. Там он увидел пятерых студентов, сидящих на столах и что-то бурно обсуждающих. Увидев его, они поначалу смолкли, а потом начали спорить вновь.
-- А я говорю, что Солнце звезда, а не планета! – чуть ли не кричал один из них, с рыжими вьющимися волосами.
-- Ты чего, совсем с ума сошёл! Оно, было, есть и будет планетой! -- громко опровергал его слова второй.
-- Прошу меня великодушно извинить за то, что я встреваю в ваш научный спор, господа. Но Солнце есть единственная звезда во всей солнечной системе. Вокруг него вращаются планеты и их спутники, карликовые планеты и их спутники, астероиды, метеориты, кометы и космическая пыль, -- произнёс Илья.
Наступила неловкая тишина.
-- Вот видишь, всё-таки я был прав! – наконец воскликнул «рыжий»
Затем он подошёл к Илье и, протянув руку, представился:
-- Епифанцев Сергей. --
-- Илья Худохлебов, -- в свою очередь назвал себя юноша.
-- А откуда Вы так хорошо знаете про Солнце? – спросил его второй спорщик.
-- У меня был очень хороший учитель, -- ответил ему Илья, улыбнувшись.
-- А меня зовут Кондратий Малютин, -- представился второй спорщик.
Вскоре Илья перезнакомился со всеми остальными студентами. Как оказалось, из двадцати человек, только шестеро, включая его самого, не оканчивали семинарию. Малютин и Епифанцев учились в гимназии, а остальные трое, так же как и он, имели домашнее образование. Семинаристы считали себя привилегированной кастой и старались поменьше общаться с остальными. Да и преподаватели их меньше всего спрашивали.
-- Да мы и сами не очень-то горим желанием общаться с ними. Я вот никак понять не могу, зачем им получать университетское образование, если они его никогда не смогут применять? Зачем попу юриспруденция? – возмущался рыжеволосый Епифанцев.
На что Илья ему ответил:
-- Понимаете ли, Сергей, образованный человек, не зависимо от рода своей деятельности, должен разбираться практически во всём. Вот представьте: приходит в храм неграмотная старушка и спрашивает у священника:
-- Отец Егорий, а что раньше появилось на свет, Земля али Солнце? --
А батюшка ничего, кроме «Отче наш», и не знает. --
-- Да, в этом Вы правы, Илья. Но всё равно, записываться к семинаристам в друзья как-то не очень спешу. Будь они хоть семи пядей во лбу, -- произнёс Епифанцев.
-- А это правда, что Ваш отец генерал-губернатор Сибири? – вдруг спросил Илью низкорослый Фёдор Закислов.
-- Да, это так. Его только-только назначил на эту должность Александр Первый, -- ответил ему Худохлебов-младший.
-- А карета, что Вас привезла, как я заметил, имеет царский герб. Так Вы ещё и с самим царём знакомы?! – вновь спросил Закислов, не скрывая восхищения.
-- Так получилось, что мой отец воевал вместе с цесаревичем, Константином Павловичем, под Аустерлицем. А когда я родился, то великий князь соблаговолил стать моим крёстным отцом, -- ответил ему Илья.
Вновь наступила неловкая пауза.
-- Господа, да я такой же обычный студент, как и все вы. Прошу вас, не стоит со мной вести себя так, как будто бы я принадлежу к царской семье. И вообще, обращайтесь ко мне на «ты», пожалуйста. Мне так намного привычнее, а то начинаю ощущать себя древним стариком, -- произнёс Илья.
-- Но не за каждого же просит сам император! – послышался незнакомый голос.
Когда Илья обернулся, то заметил одного из семинаристов.
-- Понимаете ли, в этом заслуга моего отца, и ничего больше, -- ответил он на выпад.
-- А кроме этого, не каждого берут сразу же, минуя правила, обучать за казённый счёт. Для этого надо быть Ломоносовым или иметь какие-то заслуги перед Россией, - не унимался семинарист.
-- Да не обращай внимания на него, Илья! Ведь он родной племянник Дегурова и всё про всех знает. Ужасный тип! Его даже преподаватели побаиваются, мало ли что ему не понравиться, -- произнёс Епифанцев.
Видя, что больше никто не обращает на него внимания, семинарист вышел из аудитории.
Прозвучал звонок, означавший конец обеденного перерыва.
-- Договорим после занятий или завтра, -- произнёс Епифанцев, садясь за стол позади Ильи.
Началась следующая пара. Профессор-богослов, Елисей Кузьмич Иерихонский, или как его прозвали студенты: «конец света», из всех студентов выделял только исключительно семинаристов. Он им ставил зачёты «за красивые глаза», а от экзаменов вообще освобождал, руководствуясь тем, что они в семинарии прекрасно всё изучили. А остальных гонял, заваливая на экзаменах. Елисей Кузьмич был невысокого роста, с козлиной бородкой и водянистыми глазами. Не раз приходил на лекции «подшофе», но его не увольняли, ибо он был первоклассным специалистом в своей области.
-- Я не пьяница, просто если душа просит, то отказывать ей ни в коем случае нельзя, -- любил говорить он, когда ловил косые взгляды коллег профессоров.
А кроме всего прочего, Иерихонский был лучшим другом Дегурова.
Елисей Кузьмич, войдя в аудиторию и увидев нового студента, спросил, наклонившись к его лицу:
-- Представьтесь, молодой человек. --
Илья встал и произнёс:
-- Илья Кириллович Худохлебов. --
-- А Вы, случайно, не внук Аполлинария Сергеевича Худохлебова? – поинтересовался «конец света».
-- Да, Вы правы, господин профессор, он мой дед, -- ответил ему Илья.
-- Надеюсь, что у Вас такая же тяга к знаниям, как и у него! Я имел честь знать его лично, -- произнёс Елисей Кузьмич и преступил к чтению лекции:
«Философия религии стоит в ряду главных философских дисциплин. Её следует понимать, прежде всего, как ту часть философии вообще, которая обращена в своих познавательных усилиях к религии.
Об этом прекрасно известно господам семинаристам. А всех остальных я попрошу меня внимательнейшим образом слушать. Вы можете поинтересоваться у коллег старшекурсников о том, как я не люблю нерадивых и ленивых.
Религия для философии выступает:
а) либо как предмет отношения;
б) либо как предмет исследования.
Определённая позиция по отношению к религии обнаруживается практически в любой философской доктрине. Для того факта, что философия всегда так или иначе относит себя к ней существенными являются два условия.
Первое может быть названо "генетическим". Философии неоткуда было появиться, кроме как из религиозно-мифологической культуры. Она осуществила перенос актов переживания мира из области телесных действий и душевной спонтанности в область сознания, рациональной рефлексии. Осознав себя самостоятельной областью духовной деятельности, философия выдвигает свои притязания на оправдание реальности, становится мерой всех вещей. То или иное явление считается действительным только в том случае, если эту его действительность подтвердит философствующий человеческий разум. Поскольку в сферу её внимания и интереса попадает вся реальность без исключения, то предметом такого критического внимания становится и религия.
А теперь я вам, господа студенты, поведаю о религиозной картине мира. Этот вопрос будет одним из важных на экзаменах.
Религиозная картина мира представляет собой целостную систему представлений об общих свойствах и закономерностях природы, возникающих в результате обобщения и синтеза религиозного опыта людей.
Она исходит из различения бытия самого по себе и существования, т.е. мира, обладающего бытием в силу его сотворенности. Различие это имеет первостепенное значение для понимания этого подхода. Дело в том, что религиозная концепция бытия дуалистична, поскольку она противопоставляет абсолютное, сверхъестественное бытие, тождественное с Богом, всему многообразию естественных вещей, наделенных бытием. По сути дела, эта картина предусматривает две, коренным образом отличные одна от другой онтологии: несотворенного бытия и бытия сотворенного. Абсолютное бытие не может быть познано рациональным путем. Человек, осмысливающий мир как нечто самодостаточное, верит в возможности разума. Иное дело религиозное представление о мире. Единственное на что способен человеческий разум, - подчинить себя вере в существование Абсолюта, а каков он - это не дело разума.
Отсюда следует и смысловое содержание мира. Он приобретает смысл не в силу того, как к нему относится человек, а в силу того, как в нем реализована воля Бога. Этим предопределяется и стратегия поведения человека. Исходя из особенностей религиозной картины мира, рассмотрим ее применительно к трем мировым религиям: буддизму, христианству и исламу.
Огромное воздействие на формирование буддийской картины мира оказала идея бесконечного кругового потока бытия. Этот процесс, считали буддийские мыслители, бесконечно мучителен для человека, перебрасываемого из смерти в смерть, из одного страдания в другое, из испытания в испытание.
Будда, на которого сильнейшим образом повлияла мысль о страдательности, мучительности жизни, сформулировал концепцию изменения. Жизнь являет собой не что иное, как ряд проявлений, становлений и исчезновений. Мир – постоянно возобновляющийся круговорот рождений и смертей. Все вещи меняются. Сторонники Будды согласны в том, что нет ничего ни среди божественного, ни среди человеческого, что было бы постоянным. Существует только движение; нет деятелей, а есть деяния; нет ничего, кроме становления.
Чтобы объяснить непрерывное существование мира при отсутствии постоянного субстрата, Будда провозглашает закон причинности и делает его основой непрерывности. Все, что существует, возникает от причин и условий и во всех отношениях является непостоянным. Все, имеющее причину, должно погибнуть. Все, что появляется на свет и организуется, содержит в себе врожденную необходимость распада. Творческим началом является волевая психическая активность человека. Действующая личность трактуется как единственно достойная внимания реальность.
В буддизме делается вывод, что, с одной стороны, боги также находятся в кармическом потоке, а с другой - людям не нужен бог как спаситель. В буддизме отсутствует дуализм Бога и мира. Он приходит к признанию высшего духовного начала. Нирвана отождествляется с Буддой, который из олицетворения нравственного идеала превращается в его личное воплощение, в объект религиозных эмоций. Культ Будды охватывает все стороны жизни верующего, начиная с семейно-брачных отношений и кончая всеобщими государственными праздниками.
Условия добродетели в буддизме независимы от внешних вещей. Неважно, кто вы - князь или крестьянин. Все несовершенны. Имеет значение только честная, праведная жизнь. Уже при своем возникновении буддизм оказался в оппозиции к кастовому строю, провозгласив равенство всех независимо от кастовой принадлежности. Однако определяющим принципом буддизма является принцип абсолютной автономности личности, поскольку он не требует освобождения от пут реального существования, рассматривая все связи человека с миром, включая и социально-политические, как зло и потому долженствующие быть устраненными. Идеал абсолютной отрешенности от окружающего мира приводит наиболее ортодоксальных последователей Будды к отказу от усовершенствования социальных порядков.
Христианская теология своим учением о трансцендентном Боге создает своеобразную религиозную картину мира, в которой находит свое воплощение теоцентризм. Неприродный и личный характер Бога предполагает его рассмотрение в таких категориях, как воля и могущество. Из этого вытекает важнейшее положение христианского креационизма о сотворении мира не в силу необходимости, а по свободной его воле. Творение есть акт не природы Бога, а его благодати. Этим он отделяется от природы и выключается из ее причинной детерминации. Бессмысленно спрашивать, почему Бог сотворил мир. Его воля, будучи свободной, согласуется с Его разумом, волею и благостью. В согласии с ними Бог и создает мир.
До сотворения мира ничего не могло быть, кроме Создателя. Следовательно, он сотворил мир "из ничего". Но "ничто" не есть нечто позитивное, чистое небытие. Все в сотворенных вещах, происходит от Бога. Все, чего "нет", не хватает - "ничто". Форма, красота, единство в мире имеют своей причиной творца. Нестабильность и нечистота формы, неполнота единства и красоты проистекают от падшести - отпадения от Бога. Печать "ничтожества" лежит на всех сотворенных вещах, телесных и духовных.
Создав мир, Бог заранее знает и предопределяет не только общие принципы устройства, но и судьбу каждой отдельной вещи. Благодаря порядку мир оказывается упорядоченной иерархией существ, распределенных по своим местам и имеющих различную относительную ценность. Чем ближе к Богу, тем большую ценность представляет творение. "Ибо в ряду того, - пишет Августин, - что каким-то образом существует, но не есть Бог, его сотворивший, живое помещается выше неживого, способное рождать и испытывать желания - выше того, что не способно к этому».
Ислам возникает в значительной степени из переработки арабским сознанием христианской идеи монотеизма. Бог сотворил мир и человека, дал людям откровение, распоряжается миром и направляет его к концу, который будет страшным судом над живыми и воскреснувшими. Различия между исламом и христианством - это различия слов и деяний основателей этих религий. Основатель христианства не добился никакого видимого успеха и погиб "рабской смертью". Эта смерть была его основным деянием. Чем меньше здесь видимого, внешнего успеха, тем больше должен быть "невидимый успех", тем грандиознее масштабы деяния основателя религии - победа над смертью, искупление грехов человечества, дарование верующим в него вечной жизни. И тем больше в сознании его учеников становятся масштабы его личности. Совершивший такое деяние - не человек. Это - Бог.
Образ Мухаммеда и его деяния разительно отличаются от образа Иисуса и его деяний. Мухаммед - пророк, через которого говорит Аллах. Коран резко подчеркивает единственность Аллаха. У него нет никаких ипостасей. Признавать существование "сотоварищей" Аллаха - главное преступление против ислама.
Разные представления о Боге неразрывно связаны с разными взглядами на человека. В христианстве человек создан "по образу и подобию Божию", но первородный грех Адама "повредил" природу человека - "искупительная жертва Бога. В исламе иные представления о человеке. Он не мыслится сотворенным по образу и подобию Божью, но он и не испытывает такого грандиозного падения. Человек скорее слаб, чем "поврежден". Поэтому он нуждается не в искуплении от грехов, а в помощи и водительстве Бога, указующему ему в Коране правильный путь.
Разные системы представлений о человеке предполагают и различия в этических ценностях. Вера в христианстве неразрывно связана с любовью к Богу, настолько возлюбившего человека, что ради него он претерпел крестные муки. Ислам также предполагает веру, но это несколько иная вера. Само слово "ислам" может быть переведено как покорность. Вера здесь - не вера в парадокс распятого Бога, неотделимая от любви к нему, а подчинение указаниям Аллаха, данным через пророка в Коране. Эти указания ясны и понятны для людей. Они относятся к немногим и несложным ритуальным предписаниям и относительно разработанным уже в Коране правовым нормам, касающимся брака, развода, наследования, наказаний за преступления.
Он подчеркивает, что Аллах ничего не требует сверхъестественного. Лишь обычной, нормальной, но упорядоченной и облагороженной исламом жизни. Простота религиозных требований проистекает из фундаментальной идеи ислама о божественной предопределенности. Аллах действует в соответствии со своими планами и определяет все без исключения, даже самые незначительные события…»
Прозвеневший звонок прервал Иерихонского на полуслове.
-- Итак, господа студенты, завтра мы продолжим, -- сказал он и вышел из аудитории.
Следующая пара была вновь Михаила Архиповича Пальмина. Профессор рассказывал об античной эстетике:
«Античная эстетика – это эстетическая мысль, развивавшаяся в Древней Греции и Риме в период с VI века до нашей эры по VI век нашей эры. Имея своим истоком мифологические представления, она зарождается, переживает время расцвета и приходит в упадок в рамках рабовладельческой формации, являясь одним из наиболее ярких выражений культуры того времени. В истории античной эстетики выделяются следующие периоды:
1) ранняя классика или космологическая эстетика (VI-V вв. до н.э.);
2) средняя классика или антропологическая эстетика (V вв. до н.э.);
3) высокая (зрелая) классика или эйдологическая эстетика (V-IV вв. до н.э.);
4) ранний эллинизм (IV-I вв. до н.э.);
5) поздний эллинизм (I-VI вв. н.э.).
1. Для эстетических представлений, как и для всего мироощущения античности, характерен подчеркнутый космологизм. Космос, с точки зрения древних, хотя и пространственно ограниченный, но отличающийся гармоничностью, соразмерностью и правильностью в нем движения, выступал как воплощение красоты. Искусство в ранний период античной мысли еще не отделялось от ремесла и не выступало в качестве самоцельного эстетического объекта. Для древнего грека оно было производственно-технической деятельностью. Отсюда нерасторжимое единство практического и чисто эстетического отношения к предметам и явлениям. Недаром самое слово, выражающее у греков понятие искусства, “техне“, имеет тот же корень, что и “тикто“ – “рождаю“, так что “искусство“ – по-гречески “порождение“ или вещественное создание вещью из самой себя таких же, но уже новых вещей.
2. В наиболее чистом и непосредственном виде античная эстетика, воплотившаяся в мифологии, сформировалась на стадии первобытнообщинной формации. Конец второго и первые века первого тысячелетия до нашей эры были в Греции периодом эпического творчества. Греческий эпос, который зафиксирован в поэмах Гомера “Илиада“ и “Одиссея“, как раз и выступает тем источником, с которого начиналась античная эстетика. У Гомера красота была божеством и главными художниками были боги. Они не только являлись космическими принципами, лежащими в основе космоса как произведения искусства, но таковыми были и для человеческого творчества. Аполлон и музы вдохновляли певцов, и в творчестве гомеровского певца главную роль играл не сам певец, а именно боги.
Красота мыслилась Гомером в виде тончайшей, прозрачной, светоносной материи, какого-то льющегося, живого потока. Она выступала как некое легкое воздушное сияние, которым можно окутать, облечь предметы. Облечение, обволакивание красотой – внешнее. Но было еще и внутреннее. Это, прежде всего вдохновение гомеровских певцов и самого Гомера.
3. Первый период классики – отрезок времени, когда после крушения родовой общины возникает аристократический полис и, развиваясь в борьбе демократии с аристократией, доходит до высшей точки своего процветания в середине пятого века до нашей эры. Красота и искусство предстают в этот время по-прежнему чем-то внешним и материальным.
Пифагор пришел к убеждению, что все в мире определяется числами или отношениями чисел. В результате применения его выводов к конструированию бытия получался музыкально-числовой космос со сферами, расположенными друг в отношении друга согласно числовым гармоническим отношениям, звучащими как музыкальный инструмент, настроенный в определенной тональности и создающий музыку “гармонии сфер“.
Гераклит учил об иерархии красоты. Красота богов, красота человека и красота животных являлись твердо установленными ступенями красоты, не подверженными переходу одна в другую. Им же был введена важная эстетическая категория – мера. Мир рождается из огня и вновь обращается в огонь, и эта смена совершается периодически в течение вечности. Он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами вспыхивающим и мерами угасающим.
Демокрит явился автором самых ранних теоретических трактатов об искусстве.
4. Второй период – время неустойчивости рабовладельческого полиса, завершившийся полным его крушением. Он вызвал к жизни новую, неведомую ни классической аристократии, ни классической демократии силу - индивидуальную самостоятельность человека, индивидуума, мыслящего себя более или менее изолированно от всего окружающего. Этот период создал свою антропологическую эстетику, когда на смену чувственно-наглядному представлению о космосе приходит интерес к самому познающему его человеку.
Софисты – это первая ступень эстетического осознания мира, переходившая от объективного космологизма натурфилософов к субъективному антропологизму. Они учили, что в природе нет никакого порядка и никаких законов, а если эти законы наблюдаются, то они чисто эмпирического происхождения. Искусство есть насквозь субъективная деятельность, ничего серьезного в себе не содержащая. Вообще нет ничего закономерного и серьезного ни в природе, ни в искусстве. Для эстетики софистов именно риторика приобрела большое значение. Она давала наибольший простор для субъективных и словесных изощрений. Писание и произнесение речей, погоня за бесконечным разнообразием их стиля, а также и теоретизирование в этой области, совершенно чуждое предыдущим этапам эстетического развития у греков, – все это стало достоянием софистической эстетики.
Красота не только всегда относительна и чувственно выразима, но всегда захватывает человеческую личность, наполняет ее бушеванием страстей и зовет в бесконечные дали переживаний, углублений, риторических боев и актерских перевоплощений.
Сократ учил, что прекрасное то, что разумно, что имеет смысл. То, что красота может быть фактом сознания, нисколько не противоречит тому, чтобы она была в то же время и частью вещественного мира. Прекрасное само по себе отличается от отдельных предметов, которых очень много и которые бесконечно разнообразны, им присуще одно и то же прекрасное. Красота не просто отлична от прекрасных вещей, но она есть их “принцип“, их “основное положение“, их индуктивно определяемый “смысл“, их смысловая “общность“.
5. Эту третью ступень классического периода античной эстетики можно назвать “эйдологической“, поскольку вместо космоса первой ступени этого периода и вместо человеческого субъекта второй его ступени здесь появляется особого рода бытие, которое тогдашние философы называли эйдосами, или идеями, и которое мыслилось здесь активной причиной всего существующего, принципом оформления последнего.
Эстетический принцип Платона есть единство внутреннего и внешнего, или субъекта и объекта, или знания и чувственности, или разумности и удовольствия, или целого и частей, или идеального и материального, или общего и единичного, или самодовлеюще созерцательного и производственно-жизненного, утилитарного и так далее…»
Илья слушал профессора с большим вниманием. «Мудрец», как называли Михаила Архиповича, умел заинтересовать своими лекциями. К нему на занятия даже приходили студенты из других факультетов.
Как потом узнал Илья, Дегуров недолюбливал Пальмина за честность и бескорыстие. Он постоянно выискивал любые предлоги, чтобы высказать Михаилу Архиповичу его несоответствие с занимаемой должностью. Сам же Пальмин не так держался за кресло декана, как Дегуров за должность ректора.
-- Не место красит человека, а человек место. Ну, потеряю я должность и что? Разве стану хуже, озлобившись? Для меня важнее всего, чтобы мои студенты получили достаточное количество знаний, а всё иное – не стоит и выеденного гроша, -- любил говорить он.
Михаила Архиповича любили и уважали не только студенты, но и коллеги. Правда, с Елисеем Кузьмичом Иерихонским они были, как говориться, «на ножах».
-- Этот молодой выскочка смеет утверждать, что богословие есть пережиток тёмного прошлого, не нужный в наше просвещённое время! Ну, ничего, если он будет продолжать в том же духе, то может в скором времени распрощаться не только с должностью, но и со званием ординарного профессора! – негодовал «конец света».
-- Михаил, да не обращай ты внимания на этого полоумного старика! Ты намного умнее и порядочнее его. Не поддавайся на провокации, прекрасно же знаешь, что Дегуров только этого и ждёт, -- уговаривал Пальмина профессор Лодий или как называли его студенты: «крепкий орешек».
-- Ты абсолютно прав, мой добрый друг, постараюсь быть намного терпимее к этому «мамонту», -- отвечал Михаил Архипович, обещая самому себе не обращать на Иерихонского внимания.

-- Ну-с, Илья Кириллович, как прошёл Ваш первый день?— заискивающе спросил Дегуров, когда занятия закончились.
-- Мне всё очень понравилось, господин ректор, -- ответил ему юноша.
-- Илья Кириллович, обращайтесь ко мне, когда мы одни, просто, Антон Антонович. Договорились? – вновь спросил Дегуров.
-- Да, господин.. Антон Антонович, -- ответил ему Илья, хотя ему ректор очень не нравился из-за заискиваний.
-- Вот что, пока карета не приехала, я предлагаю Вам и господину Штокману попить со мною чаю, -- произнёс Дегуров, заискивающе улыбаясь.
-- Спасибо Вам, Антон Антонович, -- сказал Илья, подавляя в себе отвращение.

Когда приехала карета, Генрих Карлович, глубоко вздохнув, произнёс:
-- Илья Кириллович, если бы Вы знали, как этот Дегуров мне надоел за сегодняшний день. Интересно, а так он со всеми обращается, или только с особами, приближёнными к императору? -
Илья улыбнулся и ответил:
-- Забудьте о нём, ибо он обыкновенный карьерист, трясущийся за своё место. --

Когда они приехали домой, то обнаружили там Гертруду Петровну. Она сидела в столовой и что-то объясняла Прасковье.
-- Дорогая, а ты-то здесь как оказалась? – спросил её старый немец.
-- Генрих Карлович, ну не смогла я усидеть дома, вот и приехала сюда. И неплохо провела время, общаясь с Прасковьей Климентьевной, -- ответила ему Гертруда Петровна.
Когда они поужинали, то Прасковья попросила рассказать Илью о первом учебном дне. Худохлебов-младший всё в красках описал.
-- Как всё-таки здорово, что ты поступил в университет! Теперь я смогу с лёгким сердцем вернуться домой. Как только вы уехали, принесли письмо от отца. Он пишет, что приболел, но просил за него не беспокоиться. А заодно передал привет от твоего отца, с пожеланиями отличной учёбы. Ты же не будешь против, если я завтра с утра поеду в Тобольск? – произнесла Прасковья.
-- Ну, конечно же, поезжай! А как только твоему батюшке станет получше, то, если захочешь, приезжай обратно ко мне, -- ответил ей Илья.
Вскоре они все спали мирным крепким сном. Утром Гертруда Петровна приготовила завтрак, после которого Прасковья поехала в Тобольск. Она вяла с возлюбленного обещание писать ей, как можно чаще.
Ровно в половину седьмого утра Илья поехал в университет, дабы вновь окунуться в океан знаний.

Незаметно пролетели три месяца, наполненные разнообразными событиями. В феврале состоялась свадьба Генриха Карловича и Гертруды Петровны. После которой, благодаря накопленным сбережениям бывшей фрейлины, они приобрели небольшой домик на окраине Санкт-Петербурга. Хотя большую часть времени проводили в гостевом доме, помогая Илье.
-- Генрих Карлович, я уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно со всем управляться, -- негодующе говорил Худохлебов-младший.
-- Илья Кириллович, Вы можете ругаться сколько угодно, но я обещал Вашему батюшке заботиться о Вас, -- отвечал на это старый немец.
И вскоре Илья смирился. Да что греха таить, он был очень рад этому! Ведь после отъезда Прасковьи ему было тоскливо проводить вечера в полном одиночестве.
Два раза в месяц он получал долгожданные письма от своей возлюбленной. Как оказалось, здоровье её отца никак не хотело приходить в норму. Поэтому о возвращении пока не было и речи. Илья очень тосковал по Прасковье. Его письма ей были похожи на поэму, полную любви и нежности.

В начале марта приехал Кирилл Аполлинарьевич и пробыл в столице почти целую неделю. Но он появлялся только поздним вечером, всё своё время, проводя у Александра Первого. Положение в Сибири было катастрофическим! То тут, то там вспыхивали крестьянские бунты, которые поддерживали не только рабочие и ссыльные, но и некоторые дворяне.
Перед своим отъездом, Кирилл Аполлинарьевич сказал сыну:
-- Илья, как хорошо, что ты вдалеке от всего происходящего. Ведь волна недовольства докатилась и до Тобольска. Ты не поверишь, но было совершено нападение на Григория Ильича Пятихватова. Слава Богу, что он обладает не дюжим здоровьем! Мною даже было принято решение о введении комендантского часа, но и это не помогло. Теперь, наряду с полицией, за порядком следят два императорских полка. Но даже среди их офицеров нашлись сочувствующие бунтовщикам! Поэтому я очень рад, что ты не в Тобольске. Учись, сынок, в наше время как никогда нужны образованные люди. –

В апреле Университет был потрясён увольнением шести профессоров, уличённых в антигосударственном мышлении. Все прекрасно знали, что виной всему неуживчивость ректора. Ведь стоило только кому-нибудь высказать своё мнение, противоречащее мировоззрениям Дегурова, как тут же тот заносил его в списки неблагонадёжных. Кроме профессоров были отчислены трое третьекурсников, якобы за дерзость и неуспеваемость. И снова всему виной был ректор, а точнее его племянник, Дмитрий Дегуров. Ну не мог тот смириться с положением третьесортного студента.
Пальмина от увольнения спасли его прошлые заслуги перед государством, что очень расстроило ректора. Ему всегда был не по душе этот, не терпящий несправедливости и готовый вступиться за всех, человек. Масла в огонь подливал и Иерихонский, который был с Михаилом Архиповичем «на ножах».
За это время Илья успел подружиться с остальными студентами, а за успешную учёбу снискал уважение профессоров. Даже Иерихонский как-то сказал ему во время своей лекции:
--- За все годы своей преподавательской деятельности я привык считать, что мой предмет знают в совершенстве лишь семинаристы. Но Вы, Илья Кириллович, смогли поразить меня своими блестящими познаниями! Если и по другим предметам у Вас всё так же блестяще, то, поверьте моему опыту, Вас ждёт великое будущее! --
Именно это признание старого богослова привело к тому, что семинаристы возненавидели Худохлебова-младшего, и постоянно пытались как можно побольнее его задеть. Но Илья как будто бы не замечал этого, вызывая всепоглощающую злость у их «предводителя», Дмитрия Дегурова.
-- Да кем это он себя возомнил?! Выскочка деревенская! Вот пускай едет в свою Тмутаракань и там выкобенивается! Мало того, что поступил в университет только благодаря самоличному прошению царя, так ещё и учится за казённый счёт! А это, уже ни в какие ворота не влезает! – возмущался как-то он, сидя в кабинете у дяди.
-- Не перегибай палку, Дмитрий! Не хватало ещё, что твои речи услышат и передадут куда следует! Ты прав, за Худохлебова попросил сам царь, но, несмотря на это, он прошёл вступительные испытания. Можешь мне поверить, не каждый абитуриент, кроме семинаристов, конечно, знает столько, сколько он. А в том, что он учится за счёт государства, то это заслуга его отца.
Я умоляю тебя, держи себя в руках! Мне не очень хочется терять столь тёплое местечко! Или тебе мало той свободы, что я предоставил тебе, в память о твоей матери, моей сестры? Не гневи Бога, племянник! Запомни, если что-то будет угрожать моей карьере, то я, не задумываясь, откажусь от тебя! – ответил ему Дегуров.
Дмитрий надеялся, что дядя, как всегда, встанет на его сторону. Поэтому, получив такую отповедь, перепугался не на шутку. Ведь если он потеряет его доверие, то пребывание в университете станет похоже на ад. Дегурова-младшего недолюбливали не только студенты, но и большинство преподавателей. Все прекрасно знали, что «ректорский племянник» постоянно начеку, и любое, неосторожно сказанное слово, тут же доносится до его дяди.
Однажды, во время обеденного перерыва, Дегуров-младший зашёл в аудиторию к первокурсникам. Увидев Илью, он произнёс:
-- Господин Худохлебов, разрешите мне отнять у Вас немного времени? --
Все, кто находился в тот момент в аудитории, с нескрываемым отвращением посмотрели на него.
-- Извините господа, как только освобожусь, так мы с вами продолжим наш разговор, -- произнёс Илья и вышел с племянником ректора в коридор.
-- Ещё раз прошу меня извинить, господин Худохлебов, за то, что я посмел оторвать Вас от разговора. Но у меня есть на то уважительная причина. Мой дядя, обеспокоенный тем, что мы с Вами не являемся друзьями, решил исправить это недоразумение. Он приглашает Вас к себе в кабинет, -- произнёс Дегуров-младший.
Илья прекрасно знал, что от этой затеи не стоит ожидать ничего хорошего, но спорить не стал. Когда они вошли в кабинет ректора, то Антон Антонович, как всегда, заискивающе, сказал:
-- Как я рад, Илья Кириллович, что Вы не отказали в моей просьбе! К сожалению, я наслышан о том, как к Вам относятся семинаристы. Прошу Вас великодушно их простить. Поймите, Илья Кириллович, они это делают не от злости, а по причине слишком завышенного самомнения. Я бы даже сказал из-за своего, извини Дмитрий, тугодумия. В Университете все студенты равны между собой и должны поддерживать друг друга, а не выказывать свою недоброжелательность. Поэтому мне бы очень хотелось, чтобы Вы, Илья Кириллович, пожали руку моему недалёкому племяннику.
Поймите меня правильно, я это говорю не потому, что Дмитрий мой родственник. Для меня важно знать, что во вверенном мне Университете, полностью отсутствуют очаги ненависти, способные в любую минуту вызвать непоправимые последствия. Прошу Вас, Илья Кириллович, пожать руку Дмитрия в знак дружбы. --
Юноша не горел желанием сделать это, тем более не желал первым протянуть руку. Точно так же думал и Дегуров-младший. Но, то ли из-за страха перед дядей, или ещё по какой-нибудь, неведомой причине, он первым протянул руку. Илье ничего не оставалось делать, как пожать её.
-- Прошу Вас, господин Худохлебов, меня великодушно простить за все мои выпады в Вашу сторону, -- еле слышно произнёс Дегуров-младший, не смотря в глаза Ильи.
-- Да ладно Вам, господин Дегуров, что было, то быльём поросло, -- ответил ему тот.
-- Ну, вот и ладненько! А теперь прошу к столу, господа студенты, -- произнёс ректор.
После этого разговора «травля» Илья прекратилась, только иногда раздавались кривые усмешки в его сторону. Но Худохлебов-младший оставался верен себе и не обращал на это никакого внимания.
- Илья Кириллович, всегда соблюдайте хорошую мину при плохой игре. Никогда не позволяйте вовлечь Вас в то, что противоречит нормам морали или является противозаконным. Только тогда Вы сможете спать спокойно! – учил его Генрих Карлович.
Как и следовало ожидать, настоящей дружбы между племянником ректора и Худохлебовым-младшим, так и не получилось. Хотя Дегуров очень на это надеялся.
Когда Илья обо всём поведал друзьям, то те тут же выразили своё недовольство.
-- Нам что теперь, всех семинаристов заключать в дружеские объятия?! И это после того, как они нам прохода не давали, называя деревенщинами?! – негодовал Сергей Епифанцев.
-- Что касается меня, то я, не под каким предлогом, не протяну им руку дружбы! Пусть хоть целуют друг друга, мне на них абсолютно начхать! – вторил ему Кондратий Малютин.
-- А может быть нам стоит подружиться с ними? Всё-таки сам ректор попросил об этом, -- вдруг послышался тихий голос Игната Севрюкова, который всегда чересчур осторожничал.
-- Да что ты такое говоришь! Пусть моя рука тут же отсохнет, если я её протяну семинаристу! – воскликнул Евгений Крылов, самый крепкий из «не семинаристов».
Было решено оставить всё на своих местах, к большому неудовольствию ректора, узнавшему об этом разговоре из уст племянника.
-- Ты пойми, Дмитрий, ну не могу я вот так просто взять, и отчислить Худохлебова. Сам же прекрасно знаешь, кто ему покровительствует. Да при том это будет выглядеть странным, и появиться слишком много вопросов. Ты вот что, глаз с него не спускай, а вдруг он сделает что-нибудь этакое, -- сказал Антон Антонович.
После этого разговора, Дегуров-младший стал «хвостом» Ильи, ни на минуту не оставляя его.
-- Конечно, плохо, что невозможно следить за Худохлебовым вне стен Университета, но, на всё божья воля, -- как-то обмолвился Дегуров в разговоре с Елисеем Кузьмичом.
-- А зачем это, Антон Антонович? – спросил его Иерихонский.
Но Дегуров ничего ему тогда не ответил, чем вызвал ещё большее недоумение у Елисея Кузьмича.
«Зачем надо следить за успевающим студентом?! Ведь он ни в чём крамольном пока замечен не был, да и вряд ли будет. Имея такого деда, как Аполлинарий Сергеевич, который был ярым поборником самодержавия, и отца, которому доверяет сам государь, не стоит ожидать от Худохлебова ничего предосудительного. Наверное, опять этот лентяй, племянник Дегурова, воду мутит» -- задумался Иерихонский.
Если бы знал Антон Антонович, что сам Александр первый возложил на Илью обязанность контролировать ситуацию в университете, то много раз бы подумал, прежде чем что-нибудь предпринимать против него. А что касается самого Худохлебова-младшего, то он, два раза в месяц был во дворце и докладывал обо всём, что происходит. Илья не считал это зазорным, ибо был всей своей сущностью уверен, что делает дело государственной важности.
Из профессоров, проводивших лекции, больше всех Худохлебову-младшему нравился Михаил Архипович. Да и самому Пальмину любознательный студент пришёлся по душе. Они часто проводили обеденное время вместе за разговорами. Илью интересовало буквально всё, начиная от происхождения мира и заканчивая современной политической обстановкой. Пальмин всегда пытался всё доходчиво донести до него.
-- Михаил Архипович, я всегда был и буду поборником самодержавия, ибо царя поставил над нами Бог. Но вот крепостничества понять не в силах. Что хорошего в нём? Крестьяне находятся на положении рабов и помещик волен поступать с ними так, как решит его безумный разум. Известны случаи, когда крепостных проигрывали в карты или заживо замуровывали в стенах монастырей. А ведь они такие же люди, как и мы с Вами. По-моему, давно надо дать крепостным свободу. Ведь тогда можно было бы избежать крестьянских бунтов. Да и налог чересчур большой, а семьи у них по пять-десять человек, -- как-то сказал ему Худохлебов-младший.
-- Илья Кириллович, в этом вопросе я полностью с Вами согласен. Однако время ещё не пришло для этого, да и общество недостаточно созрело.
Представьте, сегодня утром крепостное право отменили. Днём огромные толпы вольных стали разбредаться по необъятным просторам России. Вечером, поняв, что пропитания нет, а людей слишком много, они станут нападать на встречных. И ночью, окончательно озверев, двинуться крушить всё на своём пути.
Пока они крепостные, у них есть еда, пусть и не такая, как у нас; кров, даже если это хлев, а так же какое-нибудь занятие. Получив волю, они потеряют всё это. Вряд ли они смогут что-то предпринять самостоятельно, потому что привыкли выполнять только то, что им приказывают, -- разъяснил положение дел Пальмин.
Илья понимал, но никак не хотел принять точку зрения учителя, ибо считал, что рабство должно быть искоренено повсеместно.
«Мы появляемся на свет совершенно свободными людьми и вольны выбрать тот жизненный путь, который нам больше всего по вкусу. А крепостные рождаются рабами и с младенчества их будущее предрешено. Это огромная несправедливость! Сколько талантливейших людей вынуждены работать на своих, порой ничего не смыслящих в искусстве, хозяев, для которых свора гончих дороже жизни несчастных» -- так размышлял он.
На следующее же утро об этом разговоре был осведомлён ректор.
-- Ну, вот это уже кое-что, Дмитрий! Сомнение в правильности крепостного права есть неуважение самодержавия! Да за такое на каторгу ссылают! Однако этого пока недостаточно. Жаль, что Пальмина не удалось поймать на слове. Ну, ничего, я умею терпеть. Продолжай следить, а вдруг он что-нибудь ещё выскажет, -- сказал Дегуров своему племяннику.

Это только в присутствии Ильи Антон Антонович был таким, до зубного скрежета, предупредительным. На самом же деле, он невзлюбил Худохлебова-младшего задолго до того, как увидел его вживую. Антона Антоновича взбесил сам факт царского протежирования какого-то провинциала. Дегуров очень надеялся, что Илья не пройдёт вступительные испытания. Хотя и прекрасно понимал все последствия своего решения. Ведь он решился пойти против царского слова! Дегуров даже заранее заготовил оправдание, на случай провала Худохлебовым испытаний:
-- Видите ли, Ваше Величество, во вверенном мне университете учатся юноши разных сословий и нарушать правила приёма ради одного человека я посчитал непредусмотрительным. Мне кажется, что высшее образование имеют право получать только радивые студенты. Ведь от уровня их знаний будет зависеть будущее России. Как видите, Ваше Величество, Илья Кириллович не прошёл испытаний. Но в память о его деде, Аполлинарии Сергеевиче, я решил позволить в следующем году ему вновь попытаться поступить в Университет. --
Ректор кривил душой, ибо семинаристы получили право приёма без каких-либо испытаний. Да и все остальные проходили их лишь в исключительных случаях. К тому же по собственному на то согласию.
Племянник Дегурова никогда не отличался умом. Его даже хотели дважды выгнать из семинарии за неуспеваемость и дерзость. Антон Антонович оба раза, благодаря дорогим подаркам, спасал положение.
Дегуров прекрасно знал, что ничего плохого бы царь ему не сделал, ибо он всегда неукоснительно исполнял его повеления. А до следующего года могло случиться всё, что угодно!
Но Илья с блеском сдал вступительные экзамены, и Антону Антоновичу пришлось с этим смириться. Он решил, подобно пауку, затаиться и выжидать удобного момента.
Дегуров приказал своему племяннику, чтобы он настроил всех против Худохлебова. Мол, смотрите на него! Выскочка! Крестник цесаревича, протеже царя, живёт в хоромах и ест из золотой посуды. Да ещё и учится за казённый счёт!
Но ничего не вышло, и Илья подружился со всеми студентами, причём не только своего курса. Всем нравилась его открытость и отзывчивость. Только семинаристы, давно признавшие Дегурова-младшего своим предводителем, продолжали нападать на Худохлебова-младшего. Но, видя безрезультатность всего этого, Антон Антонович решил «помирить» семинаристов и Илью. Ему очень хотелось, чтобы Дмитрий втёрся в доверие к последнему и «изнутри» продолжил войну. Однако Худохлебов-младший оказался намного прозорливее, чем думал ректор.

Рассказ племянника о разговоре Пальмина и Ильи посеял в его гадкой душонке надежду на скорое избавление от неугодного студента. Дегуров, в ту же ночь, состряпал донос на Худохлебова-младшего. Он прекрасно понимал, что одних сомнений в правильности крепостного права, маловато. Но, как говориться: «И рак на безрыбье щука!» На следующее же утро Дегуров самолично доставил донос по назначению и вернулся в хорошем настроении, предвкушая скорую расправу. Однако вмешался его величество случай. Непонятно каким образом донос попал в царскую тайную канцелярию и уже на следующее утро Антон Антонович краснел перед Александром Первым. Император был в гневе!
-- Господин Дегуров, Вы подлец! Мало того, что во вверенном Вам университете происходит нескрываемая травля семинаристами всех остальных студентов, доходящая до насилия. Так Вы ещё и сам кляузами занимаетесь! И на кого! Разве Вам не известно, что Илья Кириллович сын одного из лучших сынов нашего Отечества, кровью защищавшего нашу свободу во время войны с Францией?! В то время как Вы бросили свою Родину и бежали! Кирилл Аполлинарьевич моё доверенное лицо и я никому не позволю пачкать его имя! Неужели Вы думаете, что из-за неприятия Ильёй Кирилловичем крепостничества, я допущу, чтобы его судьба была сломана?! Да будет Вам известно, господин кляузник, что я, так же как и мои советники, давно решаем вопрос о возможности отмены этого нечеловеческого отголоска прошлого! Вы, наверное, забыли, что именно по Вашему доносу чуть не были осуждены достойнейшие уважения профессора?! Моё терпение лопнуло! Своим царским указом я решил собрать чрезвычайную комиссию, во главе с министром народного просвещения, Шишковым Александром Семёновичем! Я так же попросил князя Голицына помочь ему в этом непростом деле. Если известные мне факты подтвердятся, то Вы можете распрощаться не только с постом ректора, но и с гражданством! Можете быть свободны! --
Александр Первый специально попросил князя Голицына помочь министру просвещения, ибо они были непримиримыми противниками. Александр Семёнович Шишков считал, что только из-за недальновидности его предшественника образование в России пришло в полный упадок. Светлейший князь будет спасать Дегурова, в то время как министр, в противовес ему, станет докапываться до истины.
Антон Антонович готов был провалиться сквозь землю. Он недоумевал, откуда император так хорошо осведомлён о происходящем в университете. Покинув дворец, Дегуров ещё долго не мог прийти в себя. Он не отправился тут же в университет, а предпочёл погулять по городу, дабы остыть. Антон Антонович битых четыре часа бесцельно слонялся по Санкт-Петербургу.
Вернувшись в университет, он первым делом вызвал к себе племянника.
-- Дмитрий, положение ужасающее! С завтрашнего дня у нас будет работать проверяющая комиссия, во главе с Шишковым! Да ещё и князь Голицын пожалует! Шишкова нам и надо больше всего опасаться! Императору откуда-то стало известно обо всём, что происходит в Университете. Поэтому, умоляю, скажи всем своим, чтобы они поприутихли! На кону не только моя должность, но и гражданство! – повелел ему ректор.
Когда Дмитрий ушёл, Дегуров вызвал к себе Пальмина и расспросил его об успеваемости Ильи. Получив необходимые сведения, попросил Михаила Архиповича пригласить Худохлебова-младшего к нему.
-- Илья Кириллович, признаюсь, я очень рад Вашей успеваемости! Со слов профессора Пальмина, Вы самый лучший студент за всё время его преподавательской деятельности! Именно поэтому я решил именно Вам доверить встречу светлейшего князя Голицына, -- произнёс он, как всегда с заискивающей улыбкой.
Видя недоумение студента, Дегуров, лучезарно улыбнувшись, пояснил:
-- Илья Кириллович, Вам нужно будет рассказать о нашем Университете. Выступить в роли сопровождающего, так сказать. От занятий, естественно, Вы будете освобождены. --
Когда ненавистный Худохлебов-младший вышел, Антон Антонович, заперев кабинет изнутри, достал початую бутылку «Анисовки», к которой пристрастился с самых первых дней в России, и позволил себе расслабиться.

Когда Илья приехал в гостевой дом, Генрих Карлович, видя его растерянный вид, спросил:
-- Что случилось, Илья Кириллович? --
-- Завтра в Университет прибывает князь Голицын и министр народного просвещения. Мне доверено сопровождать его, -- отдышавшись, ответил тот.
-- В таком случае, Вам просто необходимо завтра надеть свой парадный мундир. Вы ужинайте, а я пока посмотрю, в надлежащем ли он виде, -- произнёс старый немец.
-- Александр Николаевич Голицын очень мудрый человек! Когда-то он был пажом самой Екатерины Великой. Светлейший князь с детства знаком с императором и цесаревичем. Я знакома с ним с тех пор, как стала фрейлиной Марии Фёдоровны, матушки Александра первого. Правда, когда Павел первый стал императором, то выслал Александра Николаевича из столицы. Но как только на престол взошёл Александр Павлович, то тут же его простил. Император назначил князя обер-прокурором Святейшего Синода, а затем министром народного просвещения. И если бы не архимандрит Фотий, то он до сих пор бы занимал эти должности. Мы со светлейшим князем стали хорошими друзьями и до сих ими являемся, -- рассказала Илье Гертруда Петровна.
-- Илья Кириллович, Ваш мундир в полном порядке, -- произнёс Генрих Карлович, вернувшись в столовую.

На следующее утро Илья приехал в университет раньше всех и уже в восемь часов был в кабинете у ректора. Дегуров пристально его осмотрел и произнёс:
-- Ну, Илья Кириллович, с Богом! Как договаривались, Вы будете сопровождать прибывших. --
В девять часов утра приехал князь Голицын, в сопровождении министра народного просвещения и ещё пяти академиков. Илья встречал его вместе с ректором у главного входа.
-- Ну, здравствуй, Антон Антонович, -- поприветствовал Дегурова светлейший князь.
Шишков же удостоил ректора лишь кивком, вызвав негодование последнего.
-- Здравствуйте, Александр Николаевич! Как Ваше драгоценное здоровье? – поздоровавшись, поинтересовался ректор, лучезарно улыбаясь.
-- Да особо не жалуюсь. Пока многоуважаемый Александр Семёнович осматривает вместе с коллегами университет, мы с тобой пойдём, да посекретничаем по-стариковски, -- ответил ему Голицын.
Когда ректор вместе со светлейшим князем удалился, министр произнёс:
-- Ну-с, молодой человек, представьтесь. --
-- Студент первого курса философско-юридического факультета Худохлебов Илья Кириллович, -- ответил ему юноша.
-- Господа, -- обратился Шишков к коллегам, -- я предлагаю начать с вотчины ординарного профессора Пальмина.
Все согласились с ним, и Илья повёл членов комиссии в аудиторию, где в это самое время Михаил Архипович читал лекцию его курсу.

-- Антон Антонович, ты, что это так учудил-то?! Неужели у тебя дел других нет?! – негодующе спросил Дегурова князь.
-- Александр Николаевич, бес попутал. Сам не знаю, что на меня нашло, -- еле слышно ответил ректор.
-- Да, заварил ты кашу, а мне теперь расхлёбывай. Неужели не знал на чьего сына кляузничаешь? Ладно бы я один к тебе пришёл, мы бы дело быстро утрясли. Но со мною этот выскочка Шишков, а с ним у меня давняя война идёт. Это же по его милости я должности решился. Он так просто не оступится! – произнёс Голицын.
--- Светлейший, лишь на Вашу защиту уповаю! – только и ответил Дегуров, с дрожью в голосе.
-- Ладно тебе, я что-нибудь придумаю! Ведь ещё имею какой-то вес при дворе! – произнёс князь.

Во время обеденного перерыва, Александр Семёнович отозвал Худохлебова-младшего в сторонку и тихо сказал:
-- Илья Кириллович, государь просил Вас быть поосторожнее в словах. Скажу Вам по секрету, Дегуров написал донос, где указал, что Вы нелицеприятно отзывались о самодержавии. --
Худохлебов-младший, услышав это, побледнел.
-- Илья Кириллович, всё хорошо, что хорошо кончается. Только благодаря Вашим сведениям, император и решил проверить состояние дел в университете. Так что можно сказать, что Вы сами себя и спасли. Будь кто другой – каторга неминуема. А теперь прошу Вас, в подробностях, расскажите мне о стычках, -- попросил Шишков, успокоив Илью.

Когда князь Голицын вместе с министром и членами комиссии, после обхода университета, зашёл в кабинет ректора, то Дегуров встретил их в хорошем расположении духа. Он был уверен, что светлейший князь спасёт его, в память о прошлом.
-- Антон Антонович, о результатах комиссии Вы узнаете через две недели. Сейчас же я хочу Вам сказать о том, что не всё так хорошо в университете, как говорится в Ваших отчётах, -- произнёс Шишков холодным тоном.
Дегуров тут же почувствовал себя дурно. Он тяжело осел в кресле и закрыл глаза.
-- Александр Семёнович, ну нельзя же так! Антон Антонович, после разговора со мной, обещал всё исправить. И я склонен ему верить, -- назидательно произнёс Голицын.
-- А я вот, извините, в этом не уверен! Господин Дегуров не нашкодивший ребёнок, которому можно только пальцем погрозить или в угол поставить. Он или просто плохой руководитель, не видящий ничего, что происходит у него под носом. Или вредитель, решивший, во что бы то ни стало, ввергнуть Россию в бездну неграмотности, -- сказал на это Шишков.
Антон Антонович почувствовал себя ещё хуже. Он весь вспотел и дрожал, словно осиновый лист.
-- Я бы попросил Вас, милейший Александр Семёнович, прекратить высказывать Ваши, несоответствующие действительности, домыслы! Так ведь можно человека и на тот свет отправить! – еле сдерживаясь, воскликнул Голицын.
-- Прошу прощения, господин Дегуров, если доставил Вам неудобство своими словами. Господа, я предлагаю закончить на сегодня, -- произнёс Шишков.
Когда Антон Антонович остался один, то он ещё долго не мог прийти в себя. Наконец, выпив «Анисовки», он успокоился.
«Ишь, выскочка нашёлся! Да я ради образования живота не жалею! Ещё посмотрим, кто кого!» -- подумал Дегуров и окончательно пришёл в себя.

К большому сожалению Шишкова, Антон Антонович отделался лишь лёгким испугом, несмотря на вскрывшиеся факты хищения денежных средств и выдачи липовых дипломов. Александр первый, внимательно выслушав министра и князя, решил не снимать с должности Дегурова.
-- Я думаю, что он и так натерпелся страху. Так что последнего предупреждения будет вполне достаточно, -- произнёс он, поставив точку в деле о карьеристе.


Наступил июнь месяц, а значит пришла пора первых, в жизни Ильи, если не считать вступительных испытаний, экзаменов. По словам ректора, именно они определяли, достоин, студент обучаться в университете, или нет. Генрих Карлович, за две недели до экзаменов, вплотную занялся подготовкой воспитанника.
-- Илья Кириллович, Вы должны доказать, что носите мундир по праву! Я уверен в Вашем успехе! – заключил старый немец, довольный его знаниями.
И десятого июня, к огромному, пусть и прикрытому маской предупредительности, негодованию ректора, Худохлебов-младший с отличием выдержал это испытание. Илья не только сам сдал, но и помог своим друзьям, за что снискал ещё большую любовь и уважение. А Дмитрия Дегурова, завалившего экзамены, от отчисления спасло только кресло его дяди.
-- Позорище! Если бы не память о твоей матери, то давно бы уже ноги твоей здесь не было! Это уже, ни в какие ворота не влезает! На последнем курсе завалить промежуточные экзамены! – кричал разгневанный ректор.
-- Но дядя.. – хотел что-то вставить племянник.
-- Хватит! То время, когда все остальные будут отдыхать на вакансиях, ты потратишь на учёбу, причём под моим личным руководством! Я не позволю меня позорить! – не дал ему сказать Дегуров.

У Ильи была договорённость с цесаревичем о том, что три недели каникул он проведёт дома, а всё оставшееся время – в Польше.
Приехав в Тобольск, он сначала пошёл к Прасковье и застал там своего отца. Радость от приезда была омрачена ужасной новостью – Климентий Аркадьевич, после тяжёлой и продолжительной болезни, скончался ещё в начале апреля.
-- Мы не хотели тебя волновать, сынок. Нет ничего важнее получения образования, -- произнёс Кирилл Аполлинарьевич.
-- Я искренне соболезную тебе, Прасковья. Ты знаешь, как я любил твоего отца, -- сказал юноша, придя в себя после шока.
- Илья, спасибо тебе, если бы не Кирилл Аполлинарьевич, то я бы всего этого не перенесла, -- произнесла девушка и заплакала.
Худохлебов-младший обнял возлюбленную и просидел с ней так до самой ночи. Когда девушка уснула, он аккуратно, чтобы не разбудить, взял её и перенёс на кровать.
«Бедная моя девочка. Я на всё готов, лишь вновь услышать её звонкий смех. Ну почему так несправедлива к Прасковье судьба? За что она подвергает её тяжким испытаниям? Неужели Прасковья не заслужила вечного счастья?» -- размышлял он, наблюдая за возлюбленной.
Тут послышались шаги, и в спальню заглянула Марфа. Увидев Илью, она шёпотом попросила его выйти.
-- Илья Кириллович, Христом Богом прошу, будьте с моей девочкой нежны и ласковы. Натерпелась сиротинушка горюшка, как батюшка-то её отдал Богу душу. Сам ведь знаешь, что кроме него у неё больше никого не было. Даже руки на себя наложить хотела, да я вовремя подоспела, -- сказала она ему.
-- Спасибо тебе Марфушка за всё. Век твоим должником буду, -- произнёс Илья и, перекрестившись на образ Богородицы, сказал, -- Богом клянусь, всё сделаю, чтобы она была счастлива!
-- Верю тебе, родимый, ибо знаю, что душа твоя добрая, а помыслы чистые. Очень хочу помереть, зная, что моя кровиночка счастлива, -- произнесла Марфа и, перекрестясь, вышла из спальни.

Илья всю ночь просидел подле неё, так и не сомкнув глаз. Когда Прасковья проснулась и увидела, смотрящего на неё возлюбленного, то, улыбнувшись, сказала:
--- Спасибо тебе, мой милый. Только благодаря тебе я ещё жива. Твоя любовь дала мне силы перенести кончину отца. Я готова с тобой пойти хоть на самый край света. --
Илья, нежно проведя рукой по её волосам, произнёс:
-- Любовь моя, ты мой самый бесценный подарок судьбы! Я готов всю жизнь носить тебя на руках, воспевая твою красоту. --

Позавтракав, они пошли на могилу Климентия Аркадьевича. На кладбище им встретился Кирилл Аполлинарьевич. Илья отошёл вместе с ним в сторонку, чтобы не мешать Прасковье.
-- Никак не могу прийти в себя! Такое чувство опустошённости, что нет никакого желания ничем заниматься, -- произнёс Кирилл Аполлинарьевич.
-- Отец, я тебя прекрасно понимаю. Ведь он был самым твоим лучшим другом, -- сказал ему Илья.
-- Сынок, Климентий Аркадьевич был не только моим другом. Он стал мне самым любимым братом. Не знаю, как я без него буду. Может быть, попросить у государя отставки? – произнёс Кирилл Аполлинарьевич, тяжело вздохнув.
-- Отец, ты сильный человек. На тебя была возложена слишком тяжёлая задача, с которой дано справится далеко не каждому человеку. Пока был жив Климентий Аркадьевич, ты не так сильно ощущал всю её тяжесть, ибо она была разделена между вами поровну. Не знаю, что посоветовать тебе. Я бы подал в отставку, -- сказал на это Илья.
-- Спасибо тебе, сынок, наверное, я так и поступлю. Доделаю то, что начал вместе с Климентием Аркадьевичем, а потом поеду в Санкт-Петербург, -- тихо произнёс Кирилл Аполлинарьевич.
-- Отец, ты не будешь против того, если я, всё оставшееся время, проведу у Прасковьи Климентьевны? – спросил его Илья.
-- Сынок, ей просто необходимо сейчас твоё общество. Да и занят я буду очень, -- ответил его отец.
Когда они вернулись, Прасковья сказала:
-- Кирилл Аполлинарьевич, я буду очень рада, если сегодня Вы придёте ко мне на ужин. --
Отец Ильи улыбнулся и ответил:
-- Большое спасибо Вам, Прасковья Климентьевна, я обязательно приду. --

Вторая неделя вакансий, проведённых в Тобольске, была омрачена кончиной старой Марфы, няни Прасковьи.
Накануне вечером, она позвала к себе молодых и произнесла:
-- Чувствую, что недолго мне осталось дышать мирским воздухом. Да и задержалась я на белом свете. Всё-таки за век уже мне перевалило, пора бы и честь знать.
Девочка моя, на всём белом свете у меня никого не было, крове тебя и твоего батюшки. Кто бы мог подумать, что я переживу Климентия Аркадьевича, но, человек предполагает, а Бог располагает. А ведь я его вынянчила, так же как и тебя, моя голубушка. Какой ты у меня красавицей выросла, просто ни в сказке сказать, ни пером описать. Мне тяжко от того, что не увижу, как ты пойдёшь под венец.
Илья, уж прости, что я с тобой так, по-свойски. Обещай мне, что будешь всегда заботиться о Прасковьюшке. --
-- Обещаю, нянечка. Всё сделаю, чтобы она ни в чём не нуждалась и была счастлива, -- сказал Илья, почувствовав подкатывающий к горлу комок.
-- Нянечка, да что ты такое говоришь? Как же я без тебя-то буду, милая? – произнесла Прасковья и заплакала.
-- Кровиночка ты моя, не плачь, милая. Не вечно же мне землю топтать. Уж такими нас Бог создал, со смертными телами и бессмертными душам. Я буду всегда рядом с тобой, моя девочка, -- сказала Марфа, вытирая слёзы.
Когда на следующее утро Прасковья не увидела её на кухне, то сразу же всё поняла.
-- Илья, нянечка умерла! – воскликнула она, вбежав в комнату Ильи, и заплакала.

После похорон Марфы, Прасковья сказала:
-- Я просто не смогу больше находиться в отчем доме, любимый. Ведь каждая вещь в нём напоминает мне отца и нянечку. --
-- Так давай пойдём ко мне, -- предложил Илья, и остаток вакансий они провели в доме Кирилла Аполлинарьевича.
Худохлебов-старший очень обрадовался этому, так как одному в пустом доме было очень тоскливо. Но больше него была рада старая Меланья, кормилица Ильи.
-- Илья Кириллович, дома и стены помогают. Забыл, поди, в столице-то про мои пироги? – произнесла она.
-- Кормилица, как ты права! – воскликнул тогда Илья и чмокнул её в щёку.
-- Вот и хорошо, а я уж расстараюсь! – ответила довольная Меланья.
-- Прасковья, я хочу предложить тебе поехать вместе со мной в Польшу, -- предложил Илья, за три дня до отъезда.
-- Милый мой, да я за тобой хоть на самый край света! – воскликнула девушка.
-- Значит, так и сделаем, -- произнёс довольный юноша.
Вечером того же дня он обо всём рассказал отцу.
-- Рядом с тобой Прасковья хоть оживёт, а то я ведь постоянно занят, -- произнёс Кирилл Аполлинарьевич.
-- Отец, мы сначала заедем в Санкт-Петербург на два-три дня. Надо же повидать перед отъездом Генриха Карловича и Гертруду Петровну, -- сказал ему Илья.
-- Передавай им от меня пожелания счастья и вечной любви, сынок, -- произнёс Кирилл Аполлинарьевич.

В середине июля одна тысяча восемьсот двадцать пятого года, Илья вместе с возлюбленной отбыл в столицу. Накануне, Меланья напекла целую корзину пирожков, отварила картошки с зеленью и зажарила целого гуся. Сварила, так обожаемый Ильёй, овсяный кисель.
-- Кормилица, мы же не на край света едем, -- улыбнувшись, произнёс юноша.
-- Так пирогов я напекла и вам в дорогу, и как гостинцы Генриху Карловичу с супружницей его, -- сказала Меланья.
А Кирилл Аполлинарьевич отвёл Илью в кабинет и сказал:
-- Сынок, вот эти бумаги передай лично в руки к государю! --
-- Хорошо, отец, мне всё равно нужно будет посетить его перед отъездом, -- ответил ему юноша.
-- А Генриху Карловичу передашь его любимое вино и табакерку с отличным немецким табаком, -- вновь произнёс Кирилл Аполлинарьевич.

Прибыв в Санкт-Петербург, Илья в тот же день отправился к Александру Первому. Передав бумаги отца, он произнёс:
-- Ваше Величество, через два дня я отбываю в Варшаву вместе с Прасковьей Климентьевной. Мы с моим отцом пришли к выводу, что оставаться ей одной никак нельзя. Ведь её батюшка покинул бренный мир, и она стала полной сиротой. А недавно умерла и её старая няня, так что теперь, кроме меня, у Прасковьи Климентьевны никого нет. --
-- Илья Кириллович, очень рад, что Прасковья Климентьевна поедет вместе с Вами. У моего брата прекрасная и добрая супруга. Думаю, что Прасковья Климентьевна быстро найдёт с ней общий язык.
Я хотел бы Вас попросить, Илья Кириллович, понаблюдать за тем, что происходит во вверенных Константину Павловичу частях. И, пожалуйста, по возможности будьте всегда рядом с цесаревичем. Уж очень непростой нрав у него.
Да, Илья Кириллович, а сегодня я жду Вас всех к себе на ужин, -- сказал ему царь.

Вернувшись в гостевой дом, Илья сообщил о приглашении Александра Первого.
-- Как давно я не была при дворе… -- задумчиво произнесла Гертруда Петровна, -- с тех пор, как Мария Фёдоровна переехала в Павловск, прошло долгих восемь лет.
-- Илья Кириллович, быть приглашённым к императору для меня великая честь! – торжественно сказал старый немец.
-- Генрих Карлович, Александр Павлович давно хочет познакомиться с Вами, -- произнёс Илья, улыбнувшись.
-- Илья Кириллович, а ведь я, признаться, даже не знаю в чём пойти, -- сказал растерянно старый немец.
-- Дорогой, ты забываешь, что твоя жена когда-то блистала при дворе Павла Первого. Не переживай, я подберу тебе подходящий костюм, -- улыбнувшись, сказала Гертруда Петровна и они пошли в свою комнату.
-- Илья, пока тебя не было, Генрих Карлович попросил разрешения отправиться вместе с нами в Польшу, -- произнесла Прасковья.
-- Признаться, я бы был этому только рад! Ведь тебе всё время придется, проводит без меня. А присутствие господина Штокмана и Гертруды Петровны будет весьма кстати, -- ответил ей довольный юноша.

Когда они приехали в Летний дворец, то Александр Первый, протянув руку господину Штокману, произнёс:
-- Генрих Карлович, я очень рад, что могу, наконец-то, пожать руку человеку, благодаря которому Илья Кириллович получил столь блестящее домашнее образование! --
-- Ваше Величество, быть рядом с Вами большая честь для меня! – воскликнул старый немец.
-- Гертруда Петровна, а Вы стали ещё красивее. Моя матушка попросила меня пригласить Вас на ужин, в добрую память о прошлых годах. Я очень рад Вам, -- сказал царь.
-- Ваше Величество, огромное Вам спасибо за приглашение, -- ответила госпожа Копф.
-- Прасковья Климентьевна, примите мои самые искренние соболезнования. Климентий Аркадьевич был одним из достойнейших сынов отечества! Мне очень жаль, что и Ваша нянечка покинула бренный мир, -- произнёс Александр первый.
-- Спасибо Вам, Ваше Величество, -- ответила девушка.
Вскоре в обеденную залу вошла Мария Фёдоровна, в сопровождении Александра Николаевича Голицына.
-- Добрый вечер, дорогая моя Гертруда. Давненько мы с тобой не виделись. Есть что вспомнить, -- произнесла матушка императора, отведя старую немку в сторонку.
-- Ваше Величество, как мне Вас не хватало все эти годы, -- ответила госпожа Копф.
-- Гертруда Петровна, вот кому я всегда буду рад, так это моим старым друзьям. Как Вы поживаете? – спросил её князь Голицын, галантно поцеловав ручку.
-- Александр Николаевич, я, наконец-то, встретила свою судьбу, -- ответила ему госпожа Копф.
-- И кто этот счастливец? – спросил князь.
-- Господин Штокман, Генрих Карлович, -- ответила она ему.
-- Так познакомь нас скорее с ним, -- попросила её Мария Фёдоровна, улыбнувшись.
В это время в зал вошла Елизавета Алексеевна.
-- Прасковья Климентьевна, Илья Кириллович, как я рада вновь видеть вас, -- произнесла она, улыбнувшись.
-- Ваше Величество, мы всегда к Вашим услугам, покуда сердца бьются в нашей груди, -- ответила на это девушка.
-- Примите мои самые искренние соболезнования, Прасковья Климентьевна. Ваш батюшка был добрейшей души человек, -- сказала царица.
-- Спасибо, Ваше Величество, -- ответила ей девушка.
-- Илья Кириллович, Вы не будете против, если я, на пару минут, уведу Прасковью Климентьевну? – спросила Елизавета Алексеевна.
-- Ваше Величество, пожалуйста, -- ответил ей юноша.
Когда они ушли, старый немец произнёс:
-- Илья Кириллович, я чувствую себя не в своей тарелке. --
-- Генрих Карлович, ничего страшного. Я ведь тоже до сих пор не могу привыкнуть, -- ответил ему юноша.
-- А вот и господин Штокман. Прошу его любить и жаловать, -- произнесла Гертруда Петровна, когда вместе с Марией Фёдоровной и князем Голицыным подошли к ним.
-- Генрих Карлович, а ведь Вам крупно повезло! Такую красотку на себе женили! – воскликнул Александр Николаевич.
-- А ведь князь абсолютно прав! Среди моих фрейлин, Гертруда Петровна была самой привлекательной и умной, -- произнесла, улыбнувшись, Мария Фёдоровна.
-- Ваше Величество, Ваша Светлость, как вы правы! Я сам себе порой завидую! – воскликнул старый немец.
-- А Вы молодой человек, как я понимаю, и есть тот самый Илья Кириллович, о котором мой сын столько всего положительного мне рассказал? – спросила Мария Фёдоровна.
-- Вы абсолютно правы, Ваше Величество! – ответил ей юноша.
-- Со слов моего сына я поняла, что Вы послезавтра отбываете в Польшу. Можно Вас попросить об одном одолжении? – произнесла Мария Фёдоровна, уводя юношу в сторонку.

-- Илья Кириллович, я бы хотела Вас попросить передать Константину Павловичу вот это письмо, а на словах сказать, что я очень буду рада видеть своих внуков у себя в Павловске. И ещё, прошу Вас, будьте всегда рядом с моим сыном, -- сказала матушка императора.
-- Ваше Величество, я всё сделаю так, как Вы сказали. Для меня великая честь служить Вам! -- произнёс юноша.

-- Илья Кириллович, я слышала, что Вы прекрасно учитесь в университете. Это очень похвально, ибо России нужны образованные люди. Представьте мне, пожалуйста, Вашу очаровательную возлюбленную, -- сказала Мария Фёдоровна, когда они вернулись к остальным.
-- Прасковья Климентьевна Кутайкина, -- представил юноша.
-- Дорогая, примите мои самые искренние соболезнования, в связи с уходом Вашего батюшки, -- произнесла Мария Фёдоровна.
-- Спасибо, Ваше Величество, -- ответила девушка.
-- Илья Кириллович, да Вам досталась нимфа! – воскликнул князь Голицын, поцеловав Прасковьи ручку.
-- Ваша Светлость, Вы абсолютно правы! – ответил ему юноша.
-- Прасковья Климентьевна, Вы достойная дочь своего отца. Илье Кирилловичу очень повезло с Вами, -- сказала Мария Фёдоровна.

После ужина Александр Первый пригласил Илью в кабинет, где они в течение часа о чём-то беседовали. А когда вернулись, то застали всех в музыкальном зале.
Незаметно пролетело ещё два часа, и пришла пора возвращаться в гостевой дом.
-- Была очень рада познакомиться с Вами, Прасковья Климентьевна и Илья Кириллович. Гертруда, а с тобой мы, надеюсь, будем теперь почаще видеться. Господин Штокман, берегите её как зеницу ока, -- произнесла Мария Фёдоровна.
-- Ваше Величество, я жизнь за неё готов отдать! – воскликнул Генрих Карлович.
-- Мы благодарны судьбе за то, что она позволила нам с Вами познакомиться, -- ответил Илья.
-- Прасковья Климентьевна, я очень на Вас надеюсь, -- произнесла Елизавета Алексеевна.
-- Ваше Величество, я всё сделаю так, как Вы просили, -- ответила ей девушка.
-- Илья Кириллович, желаю Вам удачи! -- произнёс Александр Первый.
-- Спасибо Вам, Ваше Величество, -- сказал юноша, и они поехали в гостевой дом.

Весь следующий день был потрачен на сборы. Господин Штокман, с немецким педантизмом, взялся за подготовку к путешествию.
-- Дорога предстоит неблизкая, поэтому просто необходимо подготовиться ко всем возможным неожиданностям. Уж поверьте мне, Илья Кириллович, я за свою жизнь немало дней провёл в пути, -- сказал старый немец своему воспитаннику.
-- Генрих Карлович, я всецело полагаюсь на Ваш жизненный опыт, -- ответил ему тот.
Гертруда Петровна вместе с Прасковьей занялась провизией и наготовила её столько, что хватило бы на три таких путешествия.
-- Дорогая, на нашем пути неоднократно встретятся постоялые дворы, где мы не только сможем хорошенько передохнуть, но и вкусно поесть, -- с улыбкой сказал ей старый немец.
-- Генрих, чувство голода может возникнуть внезапно. Дорога, как ты уже сказал, предстоит неблизкая, поэтому лучше хорошенько запастись едой, чем дожидаться ближайшего постоялого двора, -- ответила ему Гертруда Петровна.
Старый немец нежно обнял её и поцеловал.
-- Гертруда, ты просто чудо, -- сказал он.
Только поздним вечером, ещё раз всё тщательно проверив, Генрих Карлович позволил себе немного вздремнуть.
В восемь утра они сели в карету и отправились в Варшаву. К счастью, во время путешествия, несмотря на слухи о бесчинствующих крестьянах, ничего ужасного с ними не произошло.

Варшава их встретила сильным проливным дождём. Несмотря на непогоду, настроение у всех было приподнятое. Когда они приехали в Бельведер – летнюю варшавскую резиденцию Константина Павловича, то их там уже ожидали. Цесаревич, заключив Илью, вошедшего во дворец, в объятия и воскликнул:
-- Илья Кириллович, как я рад, что наконец-то вновь вижу Вас! --
Смущённый Худохлебов-младший ответил:
-- Ваше Высочество, спасибо Вам за оказанную честь! Я постараюсь оправдать Ваше доверие! --
- А по-иному и быть не может, Илья Кириллович. Ведь Вы сын моего боевого товарища, а значит честь и достоинство для Вас не пустые слова, -- произнёс Константин Павлович, улыбнувшись.
-- Мой батюшка шлёт Вам низкий поклон и пожелания долгой жизни, -- сказал Худохлебов-младший.
-- Прасковья Климентьевна, спасибо Вам, что согласились посетить нас. Примите мои самые глубокие соболезнования. Ваш отец был достойнейшим сыном России, -- произнёс Константин Павлович.
-- Ваше Высочество, спасибо Вам. Я просто не могла больше оставаться в одиночестве. Ведь после смерти отца и моей няни, в доме стало пусто. И когда Илья предложил мне отправиться вместе с ним, то я с радостью согласилась, -- ответила ему девушка.
-- Ну и правильно сделали, Прасковья Климентьевна. Обещаю, Вам не придётся скучать, пока Илья Кириллович будет занят. Жанна Антоновна составит Вам компанию, да и мои дети не дадут покоя. Они у меня очень любознательные и им всё интересно будет узнать о Вас, -- произнёс, улыбнувшись, Константин Павлович.
Увидев старого немца, он пожал ему и сказал:
-- Генрих Карлович, я рад, что Вы приехали. Илье Кирилловичу будет очень нужна Ваша помощь. Да и мне, сказать честно, будет поспокойнее за него. Эти, так называемые патриоты, спят и видят, как бы поскорей избавиться от меня! Видите ли, я для них являюсь олицетворением русской деспотии! Глупцы! Да они должны быть вечно благодарными России! --
-- Успокойтесь, Ваше Высочество, -- вдруг послышался тихий голос Жанны Антоновны, жены Константина Павловича, входящей в аудиенц-залу, -- Вам нельзя волноваться.
Цесаревич, пристально на неё посмотрев, ответил:
-- Вы правы, княгиня, что-то опять на меня нашло. Извините, дамы и господа, уж такой у меня вспыльчивый характер. --
-- Позвольте мне представить Вам мою супругу.. – начал было Генрих Карлович, но Константин Павлович перебил его:
-- Гертруда Петровна, как я рад Вас видеть! Если не ошибаюсь, то последний раз мы с Вами встречались восемь лет назад? --
-- Ваше Высочество, Вы абсолютно правы! Это произошло за неделю до отъезда Марии Фёдоровны в Павловск, -- ответила старая немка.
-- Генрих Карлович, Вы извините меня за то, что я перебил Вас. Просто очень рад видеть Гертруду Петровну. Когда-то она была самой прекрасной их всех фрейлин моей матушки. Да и сейчас она ни капельки не изменилась. Вам досталась нимфа, Генрих Карлович, -- произнёс Константин Павлович.
-- Ваше Высочество, Вы совсем заговорили гостей, -- сказала Жанна Антоновна, улыбнувшись.
-- И верно, дорогая княгиня, что-то совсем на радостях позабыл о гостеприимстве. Я тут же попрошу князя Голицына отдать распоряжение сопроводить всех в выделенные комнаты, -- произнёс Константин Павлович, поцеловав её руку.
Тут послышался весёлый детский смех и в аудиенц-залу вбежали светловолосая стройная девочка и полненький черноволосый мальчик. А вслед за ними спокойно вошёл невысокий мужчина. Дети подбежали к Жанне Антоновне и стали пристально наблюдать за происходящим.
-- Позвольте Вам представить моих детей, Констанцию и Константина, а так же моего камердинера и воспитателя наследников, князя Голицына Ивана Николаевича, -- представил их Константин Павлович.
Девочка сделала глубокий книксен, а мальчик слегка кивнул головой.
-- Иван Николаевич, прошу Вас, распорядитесь, чтобы наших гостей сопроводили в их комнаты, -- произнёс Константин Павлович.
-- Пожалуйте за мной, -- сказал князь.
-- Констанция, Константин, я был бы вам очень признателен, если бы вы показали дворец нашим гостям, -- произнёс Цесаревич.
Когда дети ушли, Жанна Антоновна укоризненно посмотрела на мужа и сказала:
-- Константин, я очень тебя люблю и уважаю, но прошу, не надо больше плохо отзываться о поляках. Говоря плохо о них, ты доставляешь мне невыносимую боль. Не забывай, я же тоже полячка. --
-- Дорогая, прости меня, я постараюсь впредь избегать этой темы, хоть это и очень тяжело для меня, -- ответил ей тот, улыбнувшись.
Жанна Антоновна улыбнулась в ответ и произнесла:
-- Ты мой самый любимый человек, на всём белом свете. Как жаль, что Бог не подарил нам детей. Но Констанция и Константин для меня уже давно стали родными. --
-- Дорогая, я очень тебя люблю. Спасибо за то, что окружила моих детей материнской лаской и заботой, -- сказал на это Константин Павлович.

За ужином говорили о России. Константину Павловичу и княгине Лович хотелось знать всё, начиная от погоды и заканчивая модой. После ужина цесаревич пригласил Илью пройти в кабинет, где они уединились до самой ночи. А Жанна Антоновна позвала остальных в музыкальный зал.
-- Я бы хотела представить Вам юного Фредерика Франсуа Шопена, который, я абсолютно уверена в этом, вскоре прославит Польшу. Он даёт уроки музыки Констанции и Константину. Правда мальчику больше всего на свете нравиться сопровождать отца и своего старшего брата на службу. Мне кажется, что Константин в будущем будет прекрасным военачальником, -- произнесла она.
Такой чарующей музыки Прасковья никогда до тех пор не слышала, да и остальные тоже. Обладая прекрасным музыкальным слухом, девушка сразу поняла, что перед ней настоящий мастер. Казалось, что не юный композитор играет на фортепиано, а сам инструмент, каким-то волшебным образом, издаёт эти чарующие звуки. Увлечённая представлением, девушка забыла обо всём на свете. А после окончания концерта, подошла к юному композитору и восторженно произнесла:
-- Браво, маэстро! --
Польщённый Фредерик Шопен, низко поклонившись, ответил:
-- Сударыня, большое Вам спасибо за столь лестное для меня мнение. Но до мастера мне ещё далеко. Вот мой учитель, Войцех Живный, действительно может именоваться великим композитором. --
Прасковья, не переставая восторженно на него смотреть, произнесла:
-- А могу я Вас попросить и мне давать уроки игры на фортепиано. Признаюсь, я с раннего детства хотела научиться этому, но в Тобольске не нашлось достойного учителя. ---
Шопен пристально посмотрел на эту прекрасную шестнадцатилетнюю девушку и ответил:
-- Для такой прекрасной сударыни как Вы я готов даже Луну с небес достать! --
Услышав эти слова, Констанция фыркнула. Все тут же посмотрели на неё, но девочка быстро пришла в себя.
-- Большое Вам спасибо, господин Шопен. Почту за честь стать Вашей ученицей и обещаю, что буду очень стараться, -- произнесла Прасковья.
-- Называйте меня Фредериком, сударыня, -- ответил ей юный композитор.
Констанция, услышав это, вновь фыркнула.
-- Девочка моя, что случилось? – обеспокоенно спросила её Жанна Антоновна.
Констанция, посмотрев влюблёнными глазами на Шопена, ответила:
-- Ничего страшного, княгиня, просто в горло першит. --
Сделав вид, что ничего не заметила, Жанна Антоновна сказала, улыбнувшись:
-- Выпей воды, девочка моя, и всё будет хорошо. --
Констанция смотрела на Шопена, а тот не мог отвести взгляд от русской красавицы. Девочка была готова вцепиться гостье в косу. Она любила молодого композитора самой чистой романтической любовью, да и сам Шопен, до сих пор, отвечал ей взаимностью.
«Ну почему вот так происходит? Стоило появиться этой русской, как Фредерик тут же влюбился в неё, забыв начисто обо мне? Она же стара для него! Или я слишком маленькая? Господи, как же мне плохо!» -- так думала Констанция.
Когда Фредерик Шопен отправился домой, то девочка сразу успокоилась. Она, уже спокойнее, посмотрела на Прасковью и решила, что девушка ей очень нравится.
-- Уже поздно, дети, и Вам пора спать, -- произнесла Жанна Антоновна.
-- А можно я немного посижу с Прасковьей Климентьевной? – вдруг спросила Констанция.
-- Ну, если она не будет против, то, конечно же, можно, -- ответила, улыбнувшись, княгиня.
Прасковья с радостью согласилась, ибо и ей девочка очень понравилась.
-- Ну, хорошо. Но только недолго. Договорились? – произнесла Жанна Антоновна.
Констанция, поцеловав её в щёку, ответила:
-- Конечно, моя дорогая княгиня. --
Когда все разошлись, девочка пошла в комнату к Прасковье и там, без обиняков, спросила:
-- Вам Фредерик очень нравится? --
Девушка, пристально на неё посмотрев, ответила, улыбнувшись:
-- Он прекрасный юноша, Констанция Константиновна, но я влюблена в Илью Кирилловича. --
Услышав это, Констанция обняла Прасковью и сказала:
-- Вы себе не представляете, как я люблю его! Как только он появился, то у меня тут же пропали аппетит и сон. Моё сердце готово выпрыгнуть из груди, когда я смотрю на него. Извините меня за то, что я сначала о Вас плохо подумала. --
-- Ничего страшного, Констанция Константиновна. Мне и самой становится не по себе, когда Илья Кириллович смотрит на какую-нибудь красивую женщину, -- улыбнувшись, произнесла Прасковья.
-- А давайте дружить, Прасковья Климентьевна. У меня никогда не было настоящей подруги. Называйте меня просто, Констанцией, -- сказала дочка Константина Павловича.
-- Для меня будет большой честью дружить с Вами. Обращайтесь и Вы ко мне просто, без отчества, -- произнесла девушка, улыбнувшись.
Когда в комнату Прасковьи заглянула Жанна Антоновна и позвала Констанцию спать, девочка, поцеловав девушку, произнесла:
-- Спокойной ночи, Прасковья. Сладких Вам снов. --
-- И я Вам, Констанция, желаю увидеть только добрые сны, -- ответила ей та, растрогавшись.
Прасковья решила подождать Илью, но вскоре сон захватил её в свои чарующие объятия.

На следующее утро раньше всех проснулся Генрих Карлович и долго не мог понять, где находится. Когда же с него сошли последние остатки сна, он, потянувшись, встал с постели и тихо, чтобы не разбудить Гертруду Петровну, вышел из комнаты. В коридоре он, нос к носу, столкнулся с князем Голицыным.
-- Что, Генрих Карлович, не спиться? Вы, я смотрю, такая же ранняя пташка, как и я, -- произнёс тот,
улыбнувшись.
-- Просто я привык рано вставать, Ваша Светлость, -- ответил ему старый немец.
-- Похвально, Генрих Карлович. А я, знаете ли, очень люблю тишину. Встанешь вот так рано, когда все ещё спят, сядешь в любимое кресло у окна и начинаешь вспоминать былые годы. А вспомнить есть что, -- произнёс задумчиво князь Голицын и ненадолго замолчал.
Воспитание старого немца не позволяло ему покинуть Ивана Николаевича, поэтому он стоял и терпеливо ждал. Наконец, очнувшись от раздумий, князь произнёс:
-- Генрих Карлович, а Вы в карты любите играть? --
-- Ваша Светлость, хоть я и не любитель азартных игр, но иногда играю, чтобы тоску развеять, -- ответил ему господин Штокман.
Лицо князя засияло.
-- А не сыграть ли нам партийку другую, Генрих Карлович? До завтрака ещё целых полтора часа, -- произнёс он.
-- С превеликим удовольствием, Ваша Светлость, -- ответил старый немец.
-- Вот и ладненько, прошу ко мне в комнату, -- произнёс князь и они пошли играть в карты.
Прошло полчаса, за это время старый немец понял, что Иван Николаевич очень сильный противник. Если бы они играли на деньги, то господин Штокман давно бы уже проиграл целое состояние. Казалось, что князь насквозь видит его карты.
-- Генрих Карлович, не удивляйтесь, просто я когда-то был одним из самых удачливых картёжников. Помниться в Париже мне довелось выиграть довольно приличную сумму, чем снискал уважение цесаревича и зависть проигравших. А потом чуть не проиграл всё своё состояние. С тех самых пор играю ради удовольствия. Если хотите, то я могу научить Вас своим трюкам, -- произнёс Иван Николаевич, видя нескрываемое удивление старого немца.
-- Буду Вам за это признателен. Ведь и я, по-молодости, чуть не проиграл довольно-таки крупную сумму, которую мне выделил отец на моё обучение в Берлинском Университете, -- ответил ему господин Штокман.
Они играли до самого завтрака. Иван Николаевич расспрашивал старого немца о его судьбе и о том, что происходит в России. Господин Штокман обо всём ему подробно рассказывал, радуясь столь интересному собеседнику.
-- Генрих Карлович, если Вы желаете, то после завтрака я мог бы Вам и Гертруде Петровне показать Варшаву. Поверьте, здесь есть на что посмотреть, -- предложил князь, когда они заканчивали очередную партию.
-- С превеликим удовольствием, Ваша Светлость, -- произнёс старый немец.
-- Вот и ладненько. В таком случае я в Вашем полном распоряжении, -- сказал Иван Николаевич, улыбнувшись.

Во время завтрака Жанна Антоновна спросила Прасковью:
-- Прасковья Климентьевна, как Вам спалось на новом месте? --
-- Сначала я никак не могла заснуть, а потом сон сморил меня. У Вас так тихо, не то, что в Санкт-Петербурге, -- ответила ей девушка.
-- Просто у нас люди намного скромнее, Прасковья Климентьевна, и умеют ценить чужой покой, -- произнесла Жанна Антоновна.
Константин Павлович хотел было возразить, но княгиня, положив на плечо руку, успокоила его.
После завтрака, князь Голицын вместе с Генрихом Карловичем и Гертрудой Петровной поехал на прогулку по Варшаве. Илья и цесаревич отправились в расположение Литовского полка, где их уже ожидал граф Курута. А Жанна Аркадьевна вместе с Прасковьей и детьми отправилась в музыкальный зал, где их уже ожидал Фредерик Шопен. Увидев вошедших, юный композитор галантно поклонился и сел за фортепиано. Вновь полилась чарующая музыка, заставляющая трепетать душу.
-- А теперь, Прасковья Климентьевна, прошу Вас занять моё место за инструментом, -- предложил Шопен девушке, отыграв три своих произведения.
-- Фредерик, а как же я? – спросила обиженно Констанция.
-- Вы уже не так плохо играете, сударыня. А Прасковья Климентьевна, если я правильно её вчера понял, ещё ни разу не садилась за фортепиано. А с Вами мы ещё успеем сегодня позаниматься, ведь у нас целый день впереди, -- произнёс, улыбнувшись, Шопен.
Констанция ещё немного подулась и успокоилась. Прасковья, дрожа всем телом от предвкушения, села за инструмент. Шопен, поставив стул рядом с ней, начал спокойно объяснять ей азы игры на фортепиано. Девушка внимательно слушала, в точности повторяя все движения юного композитора.
-- Вы способная ученица, Прасковья Климентьевна. Если так пойдёт дальше, то в скором времени Вы догоните Констанцию Константиновну, -- произнёс Шопен, улыбнувшись, вызвав новую волну ревности у дочери цесаревича.
Заметив это, юный композитор улыбнулся и сказал:
-- Прасковья Климентьевна, Вы просто обворожительны. За всю свою жизнь я не встречал никого прекраснее Вас. --
Констанция густо покраснела и, не говоря ни слова, выбежала из зала. Жанна Антоновна, с укором посмотрев на Шопена, вышла за ней. Наступило неловкое молчание, время от времени прерываемое всхлипываниями маленького Константина. Он не до конца понимал, что произошло, но ему очень было жаль старшую сестру. Прасковья подошла к сыну цесаревича и, погладив его ласково по голове, произнесла:
-- Константин Константинович, не плачьте, пожалуйста. Ваша сестрёнка просто очень устала и решила отдохнуть. --
Маленький сын цесаревича посмотрел на неё и успокоился.
-- Прасковья Климентьевна, Вы извините меня за мою глупую выходку. Ведь я совсем не хотел обидеть Констанцию Константиновну. Сам не знаю, что на меня нашло, -- произнёс удручённо юный композитор.
-- Господин Шопен, просто Вы ещё очень молоды и многого не понимаете, -- тихо сказала девушка.
-- Но мне уже исполнилось пятнадцать лет, Прасковья Климентьевна! – воскликнул обиженно юный композитор.
Девушка пристально на него посмотрела и ответила:
-- Констанция Константиновна влюблена в Вас чистой романтической любовью, а Вы играете с ней, как кошка с мышкой. --
-- Но ей всего лишь одиннадцать лет, Прасковья Климентьевна! Откуда ей знать, что такое Любовь?!– не унимался Шопен, покраснев от возмущения.
-- А разве Вам это известно?! Я сама узнала о Любви совсем недавно, а до этого испытывала лишь привязанность, -- улыбнувшись, произнесла девушка.
-- Значит Ваше сердце занято? Но ведь Вы так понравились мне, Прасковья Климентьевна! Да я готов ради Вас на всё! – никак не успокаивался юный композитор.
-- Но мы знакомы с Вами всего лишь второй день, господин Шопен, да и разница в возрасте у нас, хоть и не большая, но есть. Извините меня, но я люблю Илью Кирилловича всем своим сердцем, -- произнесла девушка.
Шопен, немного помолчав, успокоился.
-- Несмотря на это я буду всегда любить Вас, Прасковья Климентьевна. Я очень плохо обошёлся с Констанцией Константиновной и теперь у меня на душе тяжело, -- сказал он, опустив голову.
Девушке так захотелось прижать его к своей груди и успокоить, но она сдержала этот порыв, произнеся:
-- Господин Шопен, Вам просто необходимо перед ней извиниться. Я думаю, что Констанция Константиновна с радостью простит Вас, ведь у неё золотое сердце. --
-- Прасковья Климентьевна, признаюсь, я тоже очень привязан к ней. Даже думал, что это любовь, но, увидев Вас, понял всю ошибочность своего восприятия. Прошу Вас, извините меня, -- сказал ей юный композитор и в его глазах заблестели слёзы.
-- У Вас ещё всё впереди, господин Шопен. Я уверена, что Вы встретите свою настоящую любовь, -- произнесла девушка, улыбнувшись.
Они ещё немного позанимались, а вскоре вернулась Жанна Антоновна, ведя за руку упирающуюся Констанцию.
-- Прошу прошения, сударыня, за несоответствующее нормам морали поведения. Впредь такого больше не повторится, -- извинился юный композитор перед дочкой цесаревича.
-- Полно Вам, господин Шопен, я уже совсем ничего не помню, -- ответила девочка, хитро подмигнув Прасковье, отчего девушка не смогла сдержать улыбку.
-- А теперь, Констанция, прошу Вас за инструмент, - произнёс, полностью успокоившись, Шопен.
Позабыв про обиду, девочка с радостью приняла это предложение.
Прасковья была очарована юным композитором. Его голубые глаза блистали умом, мягкая и тонкая улыбка влекла к нему всю её сущность. Вьющиеся светлые волосы, слегка закруглённый нос и приглушённый голос просто завораживали. Он был небольшого роста, хрупкого, тонкого сложения. Его так и хотелось поскорее обнять, но Прасковья постоянно напоминала себе об Илье.
«Как он прекрасен! Вылитый принц из сказки. Какие манеры! Всё, успокойся, милая. Что с тобой?! Ведь у тебя есть Илья, лучше которого нет, на всём белом свете! А Фредерик просто очень приятный юноша», -- размышляла она.
Княгиня Лович, видя терзания девушки, произнесла:
-- Прасковья Климентьевна, вижу, и Вы попали под очарование Фредерика. Он и меня смог заворожить. Очень талантливый юноша. А как влюблена в него Констанция… Только о нём и говорит. --
-- Вы правы, господин Шопен очень привлекательный юноша. Констанция Константиновна и мне вчера рассказала о своих чувствах к нему. Ей даже показалось, что я могу стать невольной помехой их чувствам, -- с улыбкой ответила ей девушка.
-- Если хотите, то я могу Вам немного рассказать о Фредерике, -- предложила Жанна Антоновна.
-- Я с удовольствием послушаю Вас, -- ответила Прасковья.
-- Я лично знакома с отцом Фредерика, Николаем Шопеном. Доброй души и гениального ума человек. Он иммигрировал из Франции в одна тысяча семьсот восемьдесят седьмом году, в надежде на лучшую жизнь и получение достойного образования. Ибо в родной деревне Марэнвилль, что в Лотарингии, этого он был полностью лишён. Прибыв в Варшаву, Николай устроился счетоводом на табачную фабрику. Вскоре Польша стала для него вторым домом. Он решил остаться здесь навсегда.
Вам, наверное, известно, что Польша, в результате двух разделов, потеряла свою независимость и была поделена между Австрией, Пруссией и Россией. Так вот, польские патриоты, во главе с Тадеушом Костюшкой, совершили восстание в одна тысяча семьсот девяносто четвёртом году, надеясь вернуть свободу. Николай не мог остаться в стороне и вступил в повстанческую армию. К несчастью, восстание было подавлено, и он чудом избежал ареста. А в одна тысяча семьсот девяносто пятом году произошёл третий раздел, полностью ввергший Польшу в хаос деспотии.
Участие в восстании связало Николая узами тесной дружбы со многими польскими патриотами, среди которых было очень много родовитых семей. Благодаря им, он вскоре попал в имение графа Скрабека Желязова Воля, что недалеко от Варшавы. И стал преподавать его наследникам французский и немецкий языки. Именно там Николай познакомился с Юстиной Кжижановской, дальней родственницей графа, работавшей экономкой. А через три года появился на свет Фредерик. В то же время Николай получил место преподавателя в Варшавском лицее и вместе с семьёй переехал в Варшаву.
Надо сказать, что кроме преподавательской деятельности, он, вместе с женой, часто давал концерты. Николай играл на скрипке и флейте, а Юстина, играя на фортепиано, пела народные польские песни и городские романсы. Так как выплачиваемого содержания не хватало, то было решено устроить в доме пансионат для детей состоятельных поляков.
Музыкальная восприимчивость маленького Фредерика проявилась очень рано. При звуках грустной песни, напеваемой матерью, ребенок начинал горько плакать. Трехлетний малыш смеялся и хлопал от радости в ладоши, когда мать играла для воспитанников веселые танцы.

Николай мне рассказал один забавный случай.
Как-то ночью, он с Юсиной внезапно услышал звуки рояля. Оказалось, что Фредерик, пробравшись потихоньку к инструменту, играл услышанную им накануне танцевальную мелодию. Опасаясь, что малыш простудится, Юстина взяла его на руки и понесла скорее в спальню.
-- Ах, мама, -- сказал мальчик, -- не сердись, я ведь играл это, чтобы тебя заменить, когда ты устанешь.

Кроме Фредерика, у них были старшая дочка Людвика, а позже родились Изабелла и Эмилия. Именно старшая сестра стала его первой учительницей. Она, вместе с воспитанниками пансиона, брала уроки музыки у пана Войцеха Живного. Пятилетний Фредерик, к тому времени, знал уже ноты и поэтому уверенно повторял за сестрой все те нехитрые упражнения и пьески, что задавал девочке её учитель.
-- Этому хлопчику пора учиться музыке, -- серьезным тоном сказал как-то пан Живный, обращаясь к Николаю и Юстине.
Они были не против этого, и вскоре мальчик стал одним из любимцев учителя. Своих учеников пан Живный воспитывал не на салонных безделках, а на высокохудожественных образцах, на музыке Моцарта, Бетховена и особенно Баха, которого тогда еще почти не знали.
В семь лет Фредерик сочинил полонез -- торжественный танец-шествие. А в восемь лет состоялось его первое публичное выступление на концерте в пользу бедных в зале Радзивилловского дворца. Фредерик тогда исполнил технически трудный концерт чешского композитора Йировца. Я была на том концерте с Константином Павловичем, и осталась очень довольна его исполнением. А когда Констанции исполнилось семь лет, то я пригласила Фредерика давать ей уроки игры на фортепиано.
С тех пор Фредерик написал несколько фортепианных сюит, а недавно выступал перед Александром Первым. Император, очарованный его исполнением, подарил, в знак признательности таланта, бриллиантовый перстень.
И знаете, что я заметила, стоит только Константину Павловичу услышать чарующую музыку Фредерика, как он сразу же становиться намного добрее.
-- Спасибо, княгиня, Ваш рассказ многое мне открыл об этом талантливом юноше. Вы правы, его дивная музыка предрасполагает к добру. Хочется просто слушать и наслаждаться, -- произнесла Прасковья, выслушав её рассказ.

А в это время, Илья стал невольным свидетелем вспыльчивого нрава цесаревича. Дело в том, что Константину Павловичу не понравился внешний вид одного из офицеров польской армии. Он, несмотря на присутствие младших чинов и простых солдат, воскликнул:
-- Господин Катуш, если Вам кажется, что Вы находитесь в будуаре своей знакомой девицы, то очень глубоко заблуждаетесь! Не пристало майору польской армии представать перед подчиненными в таком разнузданном виде! Вы порочите высокое звание офицера! Да я бы на Вашем месте со стыда сгорел! Если старшие офицеры такое себе позволяют, то, что тогда требовать с простых солдат?! Внешний вид – это зеркало, в котором отражается вся скрытая сущность человека! Судя по Вам, получается, что Вы человек без чести и достоинства! Я освобождаю Вас от Ваших обязанностей! Не Вы ли утверждали, что польский офицер любому вояке фору даст?! --
Илья стоял рядом с цесаревичем и чувствовал, как по всему его телу начинают бегать мурашки. Ему было очень жаль несчастного офицера, который просто-напросто попал под горячую руку военачальника.
«Не хотел бы я оказаться на его месте! Даже сомневаться начал, правильно ли поступил, согласившись, стать адъютантом цесаревича. На офицера смотреть страшно! Весь покрылся потом, глаза опустил в землю… Да я бы тут же в обморок упал от страха! А он стоит… « -- думал юноша, наблюдая за происходящим.
Наконец цесаревич успокоился и обратился к нему:
-- Илья Кириллович, вот видите, как выглядит офицер польской армии! Он не только себя не уважает, но и всех своих подчинённых! Да разве с такими, как он, возможно, выиграть битву?! --
Юноша не знал, что сказать в ответ. Во-первых, он был совсем не сведущ в военной службе. А во-вторых, стал просто бояться гнева Константина Павловича.
Видя нерешительность Ильи, цесаревич, улыбнувшись, произнёс:
-- Илья Кириллович, я прекрасно понимаю, что Вам не по себе. В первый же день службы стать свидетелем моего гнева. Но, думаю, что вскоре Вы привыкнете к этому. --
Наконец, собравшись с мыслями, юноша ответил:
- Константин Павлович, я совсем ещё не разбираюсь в военной службе. Но, извините, отчитывать старшего по званию перед его подчинёнными, считаю неправомочным. --
Цесаревич снова стал пунцоветь, верхняя губа и правое веко задёргались. Илья приготовился к худшему. Но Константин Павлович пришёл в себя и произнёс:
-- Илья Кириллович, не каждый бы решился сказать мне это. Как Вы похожи на Кирилла Аполлинарьевича. Он так же, ничего не боясь, вступал со мной в спор. Скажу откровенно, порой даже хотелось отдать его под трибунал. Но то, что говорил Ваш батюшка, было правдой. А на правду обижаются только лицемерные дураки. А я себя таковым не считаю.
Теперь об инциденте. Как Вы считаете, внешний вид солдата имеет какое-нибудь значение во время боя? --
-- Думаю, что да, -- ответил, не задумываясь, юноша.
-- И Вы абсолютно правы! Представьте себе солдата, у которого неопрятный внешний вид. Ну, скажем, чересчур длинные волосы, рваный китель и грязные сапоги. Может ли вызвать такой солдат уважение противника? Думаю, что нет! Скорее всего, жалость. А вот когда сапоги блестят на солнце, волосы не вываливаются из-под фуражки и китель застёгнут на все пуговицы, то, по-моему, такой солдат вызывает уважение. Правда, одной внешностью погоду не сделаешь, нужны и навыки ведения боя. Но одно другому не мешает, а дополняет. Вскоре Вы и сами это поймёте, -- улыбнувшись, продолжил цесаревич.
Илья слушал его, не перебивая, и пришёл к выводу, что Константин Павлович абсолютно прав.
-- Ну, думаю, впечатлений на сегодняшний день Вам хватит. Возвращайтесь в Бельведер, а вечером ещё раз обсудим произошедшее. Но, если есть желание, то можете остаться, -- произнёс цесаревич.
Илья решил продолжить ознакомление с воинской службой, чем вызвал одобрение Константина Павловича. К счастью, больше ничего ужасного не приключилось. Правда, Матиуш Катуш так и не вернулся больше в этот день. Но цесаревич на это не обратил никакого внимания. Он провёл смотр Литовского полка и остался доволен. Затем лично проверил казармы на предмет чистоты и дозволенности. Сделал несколько мелких замечаний и приказал провести учебные стрельбы. Илья напросился принять в них участие и показал отличные результаты, вызвав удовольствие цесаревича.
- Илья Кириллович, да Вы просто Вильгельм Телль! -- воскликнул он.
-- Ваше Высочество, я ведь сибиряк, а мой отец прекрасный охотник, -- смущённо произнёс юноша.
-- Илья Кириллович, да лучше Вас никто из всех офицеров не стреляет! Не хотел бы я быть Вашим противником, -- сказал цесаревич, улыбнувшись.
Только поздним вечером они вернулись в Бельведер. Илья так хотел обо всём рассказать Генриху Карловичу! Но Константин Павлович просил этого не делать, чтобы Жанна Антоновна, случайно, ни о чём не узнала.
-- Я сам, если возникнет надобность, ей обо всём расскажу, Илья Кириллович. Лучше поведайте о своих отличных результатах. Я думаю, что Генрих Карлович будет гордиться Вами, -- сказал ему цесаревич, когда они ехали в карете.

Во дворце их ожидал сюрприз – на две недели приехал погостить старший сын цесаревича, Павел Константинович.

Он сидел на диване рядом с Прасковьей и что-то ей рассказывал. Девушка лучезарно улыбалась, внимательно его слушая. Илья, увидев это, в первый раз за всю свою жизнь испытал ревность.
«Стоило появиться обольстительному красавцу, как она сразу же перестала обращать внимание на происходящее вокруг неё. Ведь даже не заметила, как я вернулся! Ох, уж эти мне женщины! Готовы всё променять на льстивый комплимент! Могу ли я теперь быть полностью уверенным в её любви ко мне?!» -- думал он, с укором глядя на свою невесту.
-- Познакомьтесь, Илья Кириллович, это мой старший сын, Павел Константинович, -- представил их цесаревич.
-- Очень приятно с Вами познакомиться! – еле сдерживая эмоции, произнёс юноша.
-- И мне очень приятно познакомиться с женихом столь очаровательной особы, -- с улыбкой произнёс Павел Константинович, протягивая ему руку.
Он не спускал глаз с Прасковьи, чем только усиливал ревность Худохлебова-младшего.
Илье очень не хотелось отвечать на это рукопожатие, но, взяв себя в руки, он, проклиная всё на свете, пожал руку сына цесаревича. Константин Павлович, заметив расстроенные чувства своего новоиспечённого адъютанта, улыбнулся и отозвал его в сторонку.
-- Илья Кириллович, прошу Вас, не обижайтесь на моего сына. Он просто сам не свой становится, когда видит таких прекрасных созданий, как Прасковья Климентьевна, -- произнёс он.
-- Константин Павлович, признаюсь Вам откровенно, я ещё никогда так себя ужасно не чувствовал. Всё внутри меня пылает и так хочется дать выход своим эмоциям, дабы доказать, что ради любви Прасковьи Климентьевны, я готов на всё. Понимаю, что это глупо, но ничего не могу с собой поделать, -- ответил ему юноша.
Цесаревич пристально на него посмотрел и, улыбнувшись, произнёс:
-- Как я Вас понимаю, Илья Кириллович! Горячая кровь будоражит разум, порождая ужасные картины. Помню, я так сильно ревновал Жанну Антоновну, что готов был потребовать сатисфакции у любого, кто осмелился бы на неё посмотреть. Но время всё поставило на свои места и, как видите, мы до сих пор вместе. --
-- Вы как всегда правы, Константин Павлович! Я веду себя как какой-то взбалмошный хозяин, у которого уводят его любимую рабыню. Прасковья Климентьевна свободная девушка и имеет право поступать так, как ей заблагорассудится, -- успокоившись, ответил юноша. -- Ну, вот и славно, Илья Кириллович. А теперь ступайте в свою комнату и приведите себя в порядок. Встретимся за ужином, -- произнёс цесаревич.
Худохлебов-младший, пытаясь не смотреть на мило беседующих Прасковью и Павла Константиновича, быстро прошёл в коридор. Девушка, заметив это, расстроилась.
«Неужели Илья решил, что я готова променять нашу любовь на ухаживания сына цесаревича? Чем я заслужила такое неуважение к себе? Разве хоть раз дала ему повод усомниться в искренности своих чувств? Ох, уж мне эти мужчины! Считают себя белыми овечками, а на поверку оказываются коварными волками! Не спорю, Павел Константинович довольно-таки привлекательный и галантный юноша, но я люблю всем сердцем только Илью. А то, что я так мило веду себя с сыном цесаревича, говорит лишь о соблюдения мной этикета» -- думала она, полностью уйдя в себя.
-- Прасковья Климентьевна, что с Вами? – вдруг услышала девушка обеспокоенный голос Павла Константиновича, вернувший её из небытия.
-- Со мной всё хорошо, просто на минутку задумалась о своём, -- ответила она, улыбнувшись.
-- Вот и хорошо! А то Вы вдруг так побледнели, что я, грешным делом, подумал было, что Вам стало плохо. Вы уже знакомились с Варшавой? Если нет, то я предлагаю завтра с утра совершить вместе со мной увлекательнейшую поездку по городу. Обещаю, Вы останетесь довольны, -- произнёс сын цесаревича, успокоившись.
Прасковья, мило ему, улыбнувшись, ответила:
-- Павел Константинович, это очень большая честь для меня. Но я вынуждена отказаться, ибо негоже невесте развлекаться, когда её жених занят важными делами. --
Сын цесаревича, еле скрывая раздражение и досаду, произнёс:
-- Ну, в таком случае, я попрошу своего отца, чтобы он дал возможность Илье Кирилловичу совершить эту поездку вместе с нами. --
-- Премного буду Вам за это благодарна, Павел Константинович, -- поблагодарила его Прасковья.
В этот момент в обеденный зал, неспешной походкой, вошёл князь Голицын, а вслед за ним вбежали Констанция и Константин.
-- Прасковья! Я Вам такое хочу показать, отчего Вы очень сильно удивитесь! – воскликнула дочка цесаревича, за руку увлекая девушку за собой.
-- Констанция! Ведите себя подобающе! – негодующе произнёс князь Голицын.
-- Иван Николаевич, я и сама горю желанием поскорей увидеть то, о чём так восторженно говорит Констанция Константиновна, -- примирительно сказала девушка.
-- Ну, раз так, тогда совсем другое дело, -- уже помягче произнёс князь.
Обрадованная девочка вместе с Прасковьей убежала в детскую. То, что предстало перед изумлённой девушкой, было на самом деле восхитительным: посреди комнаты стояла фарфоровая кукла, ростом с Констанцию, одетая в русский сарафан. На голове её возвышался кокошник, а на ногах красовались красные сапожки. Кукла смотрела на мир своими ясными голубыми глазами, улыбаясь лучезарной улыбкой.
-- Просто чудо! – только и смогла вымолвить Прасковья.
Довольная достигнутым эффектом, Констанция произнесла:
-- Это подарок Павла, он привёз её из Германии. Она даже умеет говорить «мама», а так же открывает и закрывает глаза. Нужно только слегка завести её ключиком. Если захотите, то можете поиграть с ней. --
Такой куклы Прасковья никогда до этого не видела. Она стояла и разглядывала её, забыв про всё на свете.
-- Констанция Константиновна, Прасковья Климентьевна, пора ужинать, -- вернул её к действительности голос князя Голицына.
За ужином Павел Константинович рассказал о своей поездке в Германию, где был в гостях у русского посла Ивана Осиповича Анштета. Но Илья совсем его не слушал. Он внимательно следил за Прасковьей. А девушка, видя это, чувствовала себя как »пескарь на раскалённых углях».
После ужина, Прасковья пошла вместе с Констанцией и Константином в детскую. Она была рада поскорее покинуть обеденный зал, дабы укрыться от взгляда Ильи.
Констанция предложила Прасковье заняться рисованием. Девушке с детства нравилось это занятие, и вскоре она позабыла про все неприятности вечера. А маленький Константин увлечённо играл в солдатики. Он их разделил на два неприятельских лагеря, которые воевали между собой.
-- Из Кости получится прекрасный военачальник, такой же, как его отец и старший брат, -- с любовью говорил о нём Прасковье князь Голицын.
Неожиданно в детскую вошёл Павел Константинович.
-- Костя, а мне позволишь поиграть с тобой? – спросил он своего младшего сводного брата.
Младший сын цесаревича лучезарно улыбнулся и ответил:
-- Я не против, только ты будешь моим адъютантом. --
Прасковья внимательно наблюдала за их игрой. Она сама себе боялась признаться в том, что этот, чуть полноватый, черноволосый, семнадцатилетний поручик, с женственными чертами лица, вызвал в ней чувства. Девушка корила себя за это, но ничего поделать с собою не могла. А Павел Константинович, играя с Константином, тоже наблюдал за ней.
Ему, так же как и его отцу, очень нравились красивые стройные девушки. Он, в отличие от Прасковьи, был уже опытен в любовных потехах.
-- Если девушка тебе нравится, то постарайся, во что бы то ни стало, заставить её полюбить тебя. А наигравшись вдоволь, ты можешь с лёгкостью расстаться с ней. И не обращай никогда внимания на их слёзы, ибо это всего лишь притворство, дабы прибрать тебя к рукам. Нам мужчинам многое позволено, пока мы молоды. Так живи и радуйся жизни, чтобы было о чём вспомнить в старости! – говорил ему Константин Павлович, который, до встречи с Жанной Антоновной, слыл страшным ловеласом.
Павел Константинович, впервые увидев Прасковью, сразу же решил немного приударить за ней. Он прекрасно знал о существовании Ильи, но это не было для него страшной помехой.
-- Мужья, влюблённые и женихи не могут помешать завладеть объектом вожделения, ибо они временное явление в жизни женщины. Правда, просто необходимо всё делать в тайне, дабы не вызвать их желания потребовать немедленной сатисфакции. Ты представитель царской семьи и лишние неприятности тебе не нужны, -- говорил ему цесаревич.
Прасковья молила Бога, чтобы он дал ей сил устоять перед соблазном. Но, всякий раз ловя на себе чарующий взгляд Павла Константиновича, готова была сдаться без боя.
«Прасковья, что же ты делаешь! У тебя есть Илья, с которым тебя связывают годы дружбы! А этого красавца ты видишь в первый раз! Побойся Бога! Ибо согрешив, ты вряд ли сможешь жить с этим грузом дальше» -- укоряла она себя.
Девушка даже вспомнила историю об одной несчастной соотечественнице:

«Клавдия была замужем за действительным статским советником, Ермолаевым Петром Ануфриевичем. Она всем сердцем любила мужа, несмотря на его частые интрижки и ужасную ревность. Однажды, на одном званом ужине, Клавдия встретила красавца, князя Энского, и без памяти влюбилась в него. Она прекрасно знала о его ветрености и любви к азартным играм. В результате своего пагубного пристрастия, князь однажды чуть было не проиграл всё своё состояние. Но девушка была готова на всё ради него. Первое время князь просто осыпал её драгоценностями, водил по театрам и выставкам. Они вместе даже совершили поездку во Францию, где жили родственники Энского. Клавдия всё это время обманывала своего мужа, но если и чувствовала свою вину, то всегда находила себе оправдание. Да и князь постоянно ей твердил:
-- Дорогая, твой муж развратник! Так почему бы тебе ему не отомстить?! Чем ты хуже него?! Тем более, я питаю к тебе нежные чувства. И быть может, предложу стать моей женой. --
После таких слов Клавдия решила всё бросить и посвятить себя Энскому.
Пётр Ануфриевич, видя постоянные отлучки жены, очень злился. Но никак не мог представить её в объятиях другого мужчины. Однако, когда она, сказав, что поедет навестить матушку, исчезла на целый месяц, он решил проверить правдивость Клавдии. Но увидев удивлённое лицо тёщи, сразу же всё понял.
Ничего не подозревающая Клавдия вернулась с князем в родной город. Когда она зашла в дом, то Пётр Ануфриевич устроил грандиозный скандал. Он так кричал, не стесняясь в выражениях, что слышала вся округа. Опозоренная Клавдия, сказав, что больше не намерена терпеть его общество, побежала к князю. Она всей душой надеялась, что он примет её. Но Энский, обо всём узнав, тут же охладел к Клавдии. Девушка была на грани нервного срыва. Она до поздней ночи призраком ходила по городу…. Через две недели её, поеденное рыбами тело, нашли рыбаки»

Только благодаря приходу Жанны Антоновны в тот вечер ничего ужасного не произошло. Прасковья, благодаря Бога за то, что не дал свершиться грехопадению, пошла в свою комнату. Там её уже дожидался Илья. Девушка улыбнулась и спросила:
-- Ты давно уже ждёшь? --
Но Илья, холодно на неё посмотрев, промолчал. Прасковья почувствовала, как к горлу подкатывает комок. Она была готова расплакаться, как вдруг в дверь постучали.
-- Войдите, -- произнесла Прасковья, тяжело вздохнув.
В комнату вошла Гертруда Петровна и, улыбнувшись, сказала:
-- Илья Кириллович, Вас очень просил зайти к нему Константин Павлович. --
Когда юноша вышел, Прасковья попросила старую немку задержаться. Гертруда Петровна, почувствовав неладное, спросила:
-- Прасковья Климентьевна, что с Вами? --
Когда, со слезами на глазах, девушка обо всём ей рассказала, старая немка, обняв её, произнесла:
-- Ну, милая, не стоит так уж переживать. Все мужчины одним мёдом мазаны. Думаете, Генрих Карлович всегда был таким ангелом? А что касается Павла Константиновича, так, скажу Вам по секрету, он весь в своего батюшку пошёл. Ведь цесаревич, до встречи с Жанной Антоновной, не одной юбки не пропускал. С его именем даже связана одна неприятная история.
Не добившись взаимности у жены придворного ювелира Араужо, великий князь организовал ее групповое изнасилование. Однако дело спешно замяли: французу дали денег, чтобы он выехал за границу, а Константин Павлович, с того момента, получил прозвище «покровитель разврата». Только Вы уж, Прасковья Климентьевна, об этом больше ни одному человеку не говорите. Так что не обращайте внимания на Илью Кирилловича. Поревнует немного, да вновь всё встанет на свои места. --
Когда Гертруда Петровна ушла, Прасковья, успокоившись, заснула мирным сном.

Юноша, войдя в кабинет, застал Константина Павловича в ужасном состоянии. Цесаревич ходил из угла в угол и о чём-то шёпотом говорил сам с собой. Увидев вошедшего адъютанта, он спросил:
-- Илья Кириллович, помните сегодня Вы стали свидетелем разноса, который я устроил одному из офицеров польской армии? --
Получив утвердительный ответ, цесаревич продолжил:
-- Мне только что сообщили, что майор Матиуш Катуш застрелился. --
От услышанного у юноши похолодело всё вокруг. Ему ещё тогда стало, очень жаль несчастного майора.
-- Илья Кириллович, я надеюсь, что Вы не обвиняете меня в произошедшем несчастье?! Ибо я всего лишь заботился о престиже польской армии, -- после недолгого раздумья спросил цесаревич.
Юноша, не смотря ему в глаза, ответил:
-- Константин Павлович, осуждать Ваши действия я не имею права. --
Цесаревич, поймав взгляд Худохлебова-младшего, тяжело вздохнул и произнёс:
-- Вижу ведь, что осуждаете. Сам понимаю, что чересчур погорячился. Теперь не миновать мне тяжёлого разговора с Жанной Антоновной. Да и перед офицерами польской армии придётся публично извиниться. Что касается семьи майора Катуша, то я уже отдал все подобающие распоряжения. Надеюсь, что случившееся не отобьёт у Вас охоту продолжать службу у меня. Если да, то я пойму. --
-- Константин Павлович, я никогда не пожалею о своём решении быть Вашим адъютантом. Можете располагать мною, -- ответил на это юноша.
Видя, как искренне переживает цесаревич, он просто не мог бросить его при столь ужасных обстоятельствах.
-- Огромное Вам за это спасибо, Илья Кириллович. Мне сейчас, как никогда, важно участие друга, -- произнёс цесаревич, воспрянув духом. --

На следующее утро, как и предполагал Константин Павлович, состоялся нелицеприятный разговор с его женой. Из кабинета цесаревича то и дело доносился гневный голос Жанны Антоновны и тихие оправдания великого князя. Наконец, перед самым завтраком, вышла княгиня Лович и, не говоря ни слова, куда-то уехала в карете. Только после завтрака появился цесаревич. На него без жалости невозможно было смотреть. Даже Констанция с Константином приутихли. Константин Павлович позвал старшего сына и Илью в кабинет. О чём там они говорили, так и осталось тайной. Но, по истечении двух часов, цесаревич вновь обрёл своё обычное состояние.
Как оказалось, Жанна Антоновна поехала выразить свои глубочайшие соболезнования семье погибшего. Константин Павлович прекрасно знал, что его жену поляки выслушают, в то время как его просто не пустят на порог. Они ведь питали надежды, что новоиспечённая княгиня как-то повлияет на взбалмошного цесаревича, но она горячо любила своего Костю и была ему всецело предана.
Вскоре Константин Павлович, в сопровождении Ильи и Павла Константиновича, прибыли в расположение полка. Польские офицеры молча стояли на плацу и чего-то ждали. Цесаревич вышел к ним и произнёс:
-- Я полностью признаю свою вину. Но считаю это всего лишь нелепой случайностью. По-моему, майор Катуш поступил неподобающе. Настоящий офицер с честью бы вынес это порицание, а не стал бы сводить счёты с жизнью. --
В строю послышались недовольные возгласы. Услышав их, цесаревич злобно воскликнул:
-- Ну, а если кому-то что-то не нравится, то я в полном его распоряжении! Никому не позволено осуждать действия своего военачальника! --
Наступила тишина. Вдруг послышался голос:
-- Я готов потребовать у Вас сатисфакции! Майор Вильгельм Катуш, родной брат погибшего, и поручик Тадеуш Катуш, его сын, будут моими секундантами! Я предлагаю Вам выбрать время, место и оружие дуэли! --
Смельчаком, бросившим вызов главнокомандующему, был молодой поручик Ярослав Подгребельный, слывший одним из метких стрелков.
Не ожидавший этого цесаревич, потеряв контроль над эмоциями, воскликнул:
-- В таком случае, я попрошу поручика Лившина и майора Подгорного быть моими секундантами! Выбираю пистолеты, а дуэль совершится сегодня же, ровно в два часа дня, в Жолибожском саду! Пусть рассудит нас удача! --
Услышав эти слова, Илья вновь почувствовал себя нехорошо. Он ещё никогда не присутствовал при дуэли. Да и сама мысль об убийстве человека всегда приводила его в шок.
Что касается Павла Константиновича, то он с радостью воспринял сообщение о дуэли. Ибо так же, как и цесаревич, не жаловал поляков, считая их «жалкими отребьями».
До дуэли оставалось полтора часа. Константин Павлович, отозвав своих секундантов, о чём-то с ними договаривался. А Павел Константинович, злобно посмотрев на поручика Подгребельного, сказал Илье:
-- Вот видите, Илья Кириллович, какими неблагодарными могут быть люди! Россия спасла их Польшу от Франции, а они отвечают на добро злом! Ну, ничего, скоро мы научим их уму-разуму! --
Худохлебов-младший не мог поверить своим ушам. Он никак не мог понять позиции цесаревича и его старшего сына. Видя его замешательство, Павел Константинович, злобно ухмыльнувшись, сказал:
-- Ничего, Илья Кириллович, Вы скоро к этому привыкните и сами не будете давать спуску этим зажравшимся негодяям! --
«Боже мой! Да неужели свершиться кровопролитие! Почему никто не может остановить цесаревича?! Неужели все думают так же, как и он?!» -- думал юноша, слушая старшего сына Константина Павловича.
Наконец, цесаревич освободился и подошёл к ним.
-- Нам нужно немедленно вернуться во дворец! Ибо никому не известно, чем закончится вся эта история! – произнёс он, весь красный от гнева.
Когда они приехали во дворец, то Жанна Антоновна была уже там. Цесаревич тут же попросил княгиню пройти с ним в кабинет. Илья почему-то надеялся, что у Жанны Антоновны получится отговорить великого князя. Прошло несколько минут томительного ожидания. Наконец, Константин Павлович вышел из кабинета.
-- Пора. Илья Кириллович, если желаете остаться, то я не буду Вас неволить. Ибо понимаю, что предстоящее зрелище не для человека, который ещё не нюхал порох, -- спокойно произнёс он.
Илья готов был остаться, но что-то ему помешало. Вскоре появилась заплаканная Жанна Антоновна.
-- Я поеду вместе с Вами! – безапелляционно заявила она.
На улице уже ждала карета. Когда они приехали на берег Вислы, то поручик Подгребельный с секундантами уже был там. Кроме них, к своему негодованию и удивлению, Константин Павлович увидел отца и мать погибшего Матиуша Катуша.
-- А они что здесь делают?! – гневно спросил он.
-- Прошу Вас, Ваше Высочество, одумайтесь! Зачем нужно проливать кровь?! Хватит одной невинной жертвы! – с мольбой обратилась к нему мать погибшего.
-- Константин Павлович, действительно, это как-то не по-христиански, -- вдруг послышался чей-то голос.
Разгневанный цесаревич резко обернулся и увидел графа Куруту, начальника штаба Литовского полка.
-- Дмитрий Дмитриевич, но задета моя честь! – воскликнул великий князь.
-- Разрешите мне переговорить с Вами, без свидетелей? – попросил его граф.
Когда они вернулись, то цесаревич уже полностью успокоился.
-- Господа, я приношу Вам свои искренние извинения. Обещаю, что впредь буду стараться сдерживать свои эмоции. Завтра же утром я извинюсь перед полком, -- тихо произнёс он, после чего все пожали друг другу руки, в знак примирения.

Илья никак не мог поверить, что беда миновала! Он мысленно возблагодарил Бога за это. Жанна Антоновна внутренне торжествовала! Ведь это она позвала на помощь старого друга своего мужа, графа Куруту. А он, в свою очередь, пригласил родителей погибшего майора. Так, благодаря любви и находчивости княгини Лович, не состоялась дуэль, которая могла повлечь за собой ужасные последствия. Как и обещал, Константин Павлович повинился перед польскими офицерами, тем самым удовлетворив их внутреннее негодование.

Следующие две недели пролетели без каких-либо ужасных происшествий. Илья постепенно вошёл в курс всех дел и стал чувствовать себя в «своей тарелке». Однако то, что произошло одним из субботних вечеров, чуть не поставило под угрозу его счастье.

В тот злополучный день, цесаревич решил провести во дворце бал. По просьбе Жанны Антоновны, были приглашены все влиятельные семьи Варшавы.
-- Тебе сейчас, как никогда, нужна их поддержка, Константин! Они – свет Польши! К их мнению прислушиваются! – говорила княгиня, и великий князь послушался её.

Накануне, Генрих Карлович, гордый за успехи своего воспитанника, вновь взялся за подготовку Ильи. Он, тщательно осмотрев парадный мундир, отвечая на улыбку подопечного, произнёс:
-- Илья Кириллович, ведь Вы прекрасно знаете, что Константин Павлович просто не переносит неопрятность. Поэтому-то я никак не могу допустить даже мелкой пылинки на нём. --
Худохлебов-младший, не переставая улыбаться, произнёс:
-- Генрих Карлович, чтобы я без Вас делал. Золотой Вы мой человек. --
Господин Штокман лишь пристально посмотрел на него, а затем тоже улыбнулся.
Гертруда Петровна, тем временем, занималась платьем Прасковьи. Как оказалось, госпожа Штокман была прекрасной портнихой.
Ещё в Санкт-Петербурге она приобрела необходимую для платья материю и аксессуары. А по вечерам, втайне от всех, шила ей платье, дабы преподнести потом в подарок. Но из-за скорого отъезда в Варшаву удобного момента не случилось. А предстоящий бал как раз и позволил сделать это.
Прасковья была вне себя от восхищения!
-- Гертруда Петровна, да у Вас золотые руки! – восклицала она, крутясь у зеркала.
-- Ну, что Вы, Прасковья Климентьевна, это моя любовь к Вам придала мне силы и вдохновение, -- ответила ей польщённая госпожа Штокман.

Весь следующий день был потрачен на подготовку бала. Константин и Констанция украшали вместе с Прасковьей большой зал дворца.
Жанна Антоновна последний раз репетировала, под руководством Фредерика Шопена, польские городские романсы. А Николай и Юстина, родители молодого композитора, присутствовали при этом.
Им очень нравилась княгиня, и они с радостью приняли её приглашение стать украшением праздника. Всем был известен их гениальный дуэт. К великому князю Николай Шопен относился снисходительно. Он был истинным патриотом Польши, и ему не очень нравилось её разделение между Австрией, Пруссией и Россией. А Константин Павлович был для него человеком, олицетворяющим деспотию. Но, благодаря Жанне Антоновне, Николай Шопен многое прощал великому князю. Ведь именно она оказывала на него благотворное влияние, усмиряя гнев последнего. Что касается Юстины Шопен, то она была творческим человеком. Для неё ничего, кроме музыки, сына и воспитанников пансиона, не существовало. Юстина горячо любила своего мужа, но пыталась не вникать в его взгляды.
Илья вместе с Павлом Константиновичем весь день провёл в кабинете цесаревича. Они решали вопросы улучшения жизни в Польше. Хотя те же поляки считали, что без деспотии России можно вполне обойтись.
Бал открыли родители Федерика Шопена. Они исполнили одно из произведений сына. Николай играл на скрипке, а Юстина аккомпанировала ему на фортепиано. Затем, Федерик Шопен, исполнил полонез собственного сочинения.
Константин Павлович и Жанна Антоновна открыли бал. Вслед за ними в центр зала вышли Илья и Прасковья. Это была самая прекрасная пара!
Илья давно перестал ревновать Прасковью, и девушка была счастлива. Гертруда Петровна оказалась права.
Павел Константинович, влюблёнными глазами, смотрел на Прасковью.
«Я обязательно добьюсь её расположения, чего бы это ни стоило! Разве ей место рядом с этим провинциалом Худохлебовым?! Конечно же, нет! Она должна украшать собой званые обеды и балы августейших особ мира! И я сделаю её счастливой!» -- размышлял он.
А Прасковья была счастлива от того, что Илья рядом с ней! Что касается самого юноши, то он без ума любил её!
Когда музыка смолкла, Павел Константинович попросил у Ильи разрешения ангажировать Прасковью на следующий танец. Худохлебов-младший, ничего не подозревая, согласился. И когда, после пятнадцати минутного перерыва, Фредерик Шопен вновь сел за фортепиано, Павел Константинович взял Прасковью под руку и повёл в центр зала. В этот момент к Илье подошёл поручик Лившин и передал ему просьбу цесаревича немедленно явиться к нему в кабинет. Увидев, что жених Прасковьи ушёл, сын великого князя наклонился к уху девушки и произнёс:
-- Прасковья Климентьевна! Прекраснее Вас я никого, за всю свою жизнь, не видел! --
-- Да что Вы, Павел Константинович. Вокруг Вас столько красавиц, -- смущённо ответила она.
-- Но Вы во сто крат лучше всех их вместе взятых! Ваше место среди королев! Извините меня за откровенность, но Илья Кириллович Вам не пара! – вновь произнёс сын цесаревича.
-- Да что Вы такое говорите, Павел Константинович! Я знакома с Ильёй Кирилловичем с раннего детства и очень люблю его! – негодующе сказала девушка.
-- Но я люблю Вас, Прасковья Климентьевна, больше своей жизни! И смогу Вам дать намного больше, чем Илья Кириллович! Станьте моей женой! – вдруг произнёс он и крепко обнял девушку за талию.
Она попыталась высвободиться, но Павел Константинович наклонился и поцеловал её в губы. Прасковья, густо покраснев, наконец-то смогла освободиться. Но когда она обернулась, то увидела Илью, смотревшего на неё. Павел Константинович, довольный результатом, злобно ухмыльнулся. Когда Прасковья подошла к Илье, то тот даже не взглянул на неё.
-- Ты всё не правильно понял! Моей вины в произошедшем нет! – попыталась оправдаться она.
-- Я видел достаточно, чтобы сделать соответствующие выводы! – воскликнул разгорячённый Илья и, подойдя к Павлу Константиновичу, снял с руки перчатку и бросил ему в лицо.
-- Сударь, я требую сатисфакции! – воскликнул он.
Тут же наступила пугающая тишина. Прасковья, горько заплакав, убежала в свою комнату. Вслед за ней ушла Гертруда Петровна, негодующе посмотрев на Павла Константиновича.
-- Я с радостью принимаю Ваш вызов! Где и когда? – воскликнул сын цесаревича.
-- Предоставляю Вам, как старшему по званию, право выбора места, времени и оружия! – громко произнёс Илья.
-- Хорошо! Сегодня в полночь в Жолибожском саду! Будем стреляться! – ответил ему сын великого князя.
В этот момент к ним подошёл разгневанный цесаревич.
-- Илья Кириллович! Позвольте мне попросить у Вас прощение за неумную выходку моего сына! – громко произнёс он.
-- Но, отец… -- хотел было сказать Павел Константинович.
-- А с Вами, поручик, я поговорю, тот час же в своём кабинете! – не дал ему закончить цесаревич и вместе с ним ушёл.
-- Илья Кириллович, Прасковья Климентьевна чиста перед Вами! Бог не даст мне соврать! – услышал юноша голос господина Штокмана.
-- Это просто позор! Как он мог так поступить?! У меня просто в голове не укладывается! – воскликнула Жанна Антоновна.
Илья находился на грани нервного срыва! Он, первый раз, за всё время своего пребывания в Варшаве, глубоко пожалел, что согласился на предложение цесаревича! Ведь это он привёз с собой Прасковью! В глазах юноши помутнело, и он потерял сознание. К нему тут же бросился личный врач цесаревича, Авенариус. Яков Алексеевич осмотрел юношу и произнёс:
-- Положение критическое! У молодого человека случился сердечный удар! Его срочно необходимо госпитализировать! --
-- Умоляю Вас, не дайте ему умереть! Я не смогу жить! – вдруг послышался голос Прасковьи, только что вернувшейся в зал.
-- Сделаю всё, что возможно, -- спокойно ответил ей Яков Алексеевич.
Вскоре приехала карета и он, вместе с Генрихом Карловичем, перенёс в неё Илью.
-- Я поеду с ним! – воскликнула Прасковья.
-- Дорогая, Вам лучше остаться здесь! Генрих Карлович, а Вас я попрошу ехать с нами! – безапелляционно произнёс врач, и карета тронулась в путь.
Узнав о случившемся, цесаревич гневно воскликнул, обращаясь к сыну:
-- Теперь Вы видите, к чему привела Ваша глупая выходка?! Это же позор! Если что-нибудь случится с Ильёй Кирилловичем, то я отдам Вас под трибунал! --
Павел Константинович ещё никогда не видел своего отца таким обозлённым. Он молча выслушал отца и удалился к себе в комнату. Павел Константинович, не привыкший проигрывать, вдруг понял, что на этот раз переоценил свои возможности. Он заперся в комнате, сел на стул и дал волю чувствам.
Когда вернулся Генрих Карлович, то сообщил, на радость Прасковье, что Илья пришёл в себя.
-- Яков Алексеевич просил передать, что Илья Кириллович должен оставаться под наблюдением, как минимум, две недели. Ему категорически запрещено волноваться, поэтому никто к нему не будет допущен, -- сказал в конце он.
-- Ну, слава Богу! – выдохнул Константин Павлович.
На следующее утро цесаревич вызвал к себе сына и сказал:
-- Павел, ну объясни мне, что на тебя вчера нашло? Представь себе, чтобы произошло, если бы Илья Кириллович умер? И так моё положение в Польше ужасное, сам же это прекрасно знаешь. Так называемые патриоты только и ждут повода, чтобы выступить против меня. И ты его им чуть не предоставил. --
-- Отец, сам не знаю, что произошло со мной. Влюбился без памяти я в Прасковью Климентьевну, -- тихо ответил тот.
-- Но ведь ты прекрасно знал, что она помолвлена с Ильёй! Не спорю, Прасковья Климентьевна прекрасна. Да я бы… э-эх. Но пойми, невозможно силой заставить полюбить! – продолжил цесаревич.
-- Отец, я сейчас же, при всех, извинюсь перед Прасковьей Климентьевной и буду молить Бога, чтобы Илья Кириллович поскорее поправился! – ответил ему Павел Константинович.
-- Вот это слова настоящего мужчины! – воскликнул цесаревич.
Прасковья, выслушав Павла Константиновича, великодушно простила его. Но впредь старалась не оставаться с ним наедине.

Илья, вернувшись из лазарета, простил Павла Константиновича. Он поверил в его истинное раскаяние. Цесаревич был очень рад этому обстоятельству.
-- Илья Кириллович, ну и напугали же Вы нас всех! У меня самого чуть удар не случился. Да хорошо то, что хорошо кончается. Я очень доволен Вами! Вы не посрамили своего отца! Сказать честно, то когда я услышал Ваш вызов моему сыну, то даже испугался за него. Ведь Вами двигала любовь, а это самая могущественная их стихий! Если учесть, что Вы отличный стрелок, то у моего сына просто не было шансов выжить! – произнёс он.
-- Константин Павлович, я бы целился ему в плечо, -- улыбнувшись, ответил ему юноша.
- Но Павел бы тогда убил Вас! А этого бы я не пережил, ибо пришлось бы его отдать под трибунал! Ведь, указом моего августейшего брата, дуэли находятся вне закона! Неужели Вы подумали, что я стал бы стреляться с поручиком Погребельным, нарушая тем запрет?! – вновь произнёс цесаревич.
Илья по-новому взглянул на этого невысокого, круглолицего человека. И ещё сильнее зауважал цесаревича. Хотя и не разделял его взглядов. Ибо считал, что поляки имеют полное право на независимость.

Незадолго до бала, Илья стал невольным свидетелем разговора Жанны Антоновны с паном Кшивтофом Загрзбжецким, который был одним из влиятельнейших людей Польши.

-- Княгиня, когда Вы только собирались стать женой великого князя, лично я просил Вас помогать нам, влияя на него. Однако этого не произошло. Я понимаю, что Вы всем сердцем полюбили этого взбалмошного деспота, способного в гневе всё крушить на своём пути. Но разве Польша перестала быть Вашей родиной?! – недоумевал Загрзбжецкий.
-- Пан Кшивтоф, я совершенно не обязана перед Вами отчитываться! Да, я горячо люблю Константина Павловича и готова пойти на всё, ради него! Но не надо меня записывать в предатели! Я была и навсегда останусь дочерью Польши! – еле сдерживаясь, ответила ему Жанна Антоновна.
Загрзбжецкий, пристально на неё посмотрев, продолжил:
-- Прошу меня извинить, княгиня, за необдуманные слова. Это во мне говорит гнев истинного патриота Польши. Неужели Вам самой нравится то, как по-хозяйски ведут себя эти русские?! Да они нас всех за людей-то не считают! --
-- Пан Кшивтоф, почему-то Вы ничего плохого не говорите о Пруссии и Австрии! А ведь Польша поделена и между этими империями! Что касается русских, то они относятся к нам по-человечески! Вспомните, кому мы обязаны своим освобождением от Наполеона? – произнесла Жанна Антоновна.
-- Но ведь Наполеон предлагал вернуть нам независимость! – воскликнул Загрзбжецкий.
-- Но на каких условиях?! Нет уж, лучше пусть главенствует Россия! – ответила ему Жанна Антоновна.
-- А тот случай, повлекший за собой гибель Катуша?! Разве это по-человечески?! Да я просто удивляюсь нашим офицерам! Как они могли после этого верой и правдой служить этому сумасшедшему?! Да не вмешайтесь Вы, тогда бы одним узурпатором было меньше! – не унимался Загрзбжецкий.
Жанна Антоновна, гневно на него посмотрев, ответила:
-- Вы снова забываетесь, пан Кшивтоф! Этот «сумасшедший» мой муж! Я думаю, что Вам стоит немедленно покинуть дворец! --
Обозлённый Загрзбжецкий, сказал на прощание:
-- Ну, что же, княгиня, мы с Вами ещё вернёмся к этому вопросу! Но тогда уже я буду диктовать Вам свои условия! --
Но Жанна Антоновна сделала вид, что этого не слышала. Когда Загрзбжецкий в спешке покидал дворец, то он столкнулся с Ильёй.
-- Что, подслушивал, княжий выкормыш?! Иди, докладывай своему хозяину! Да только слово в слово! – прорычал он.
Однако Илья предпочёл промолчать, дабы не компрометировать Жанну Антоновну, к которой уже успел привязаться. Но именно тогда в его юной душе дали всходы семена сомнений. Он вдруг вспомнил тех каторжан, которых видел в Тобольске. Да и смерть майора Катуша вдруг показалась ему чудовищной.
«А так ли необходимо самодержавие России?! Не является ли оно той ржой, что медленно, на протяжении столетий, разъедает империю изнутри?! Крепостное право лишь следствие пагубного воздействия самодержавия! А разве те же поляки не находятся на положении крепостных крестьян?!» -- подумал тогда Илья и даже поначалу испугался своих мыслей.
Но с каждым днём в нём росла уверенность в собственной правоте! Однако Илья тщательно скрывал это, пока находился во дворце своего благодетеля. Ибо не хотел отвечать Константину Павловичу чёрной неблагодарностью. Да и за здоровье своего отца опасался. Хотя больше всего он не хотел сделать больно Прасковье, за которую был готов отдать жизнь.

Наступило время возвращаться домой. Сборами занялся Генрих Карлович, а Гертруда Петровна помогала ему.
В честь Прасковьи Климентьевны, Фредерик Шопен дал небольшой концерт. Девушка была очень растрогана. После выступления, она подошла к молодому композитору, и сказала:
-- Господин Шопен, Вы гениальный композитор! Ваша музыка способна пробудить любовь и добро даже в самом чёрством сердце! Как же мне будет не хватать Вас! --
Смущённый юноша, поцеловав ей руку, ответил:
-- А Вам я обязан вдохновением, Прасковья Климентьевна! Только такая небесная красота, как у Вас способна воспламенять сердца! Позвольте Вам преподнести небольшой подарок.
Он протянул ей партитуру. --
-- Это песня ангелов, Прасковья Климентьевна. Я написал её, думая о Вас! -- произнёс Фредерик Шопен.
На следующее утро Илья вместе с остальными сел в карету и отправился в Россию. Юноша был очень рад, что покидает Варшаву. И дело здесь не только в Павле Константиновиче, которого Илья давно простил. Просто он не мог больше переносить атмосферы напряжённости, которая царила в Польше.
Когда они прибыли в Санкт-Петербург, то уже наступила полночь. Генрих Карлович предложил распаковать вещи утром, а Гертруда Петровна приготовила поздний ужин. Вскоре уставшие путешественники спали крепким сном.

Первого сентября одна тысяча восемьсот двадцать пятого года Александр Первый решил провести инспекционную поездку на юг России, намереваясь посетить там военные поселения, Крым и Кавказ. Официальной версией было объявлено поправление здоровья императрицы, страдающей малокровием. Что было недалеко от истины.
За два дня до отъезда, Александр Первый призвал к себе Илью. Юноша был в замешательстве. С одной стороны, он уважал царя как человека, но с другой – был уже ярым противником самодержавия. Когда Илья пришёл во дворец, то застал императора в хорошем расположении духа. Царь сидел на диване рядом с Елизаветой Алексеевной и о чём-то ей рассказывал. С лица императрицы не сходила довольная улыбка.
-- А, Илья Кириллович, ну, здравствуйте, очень рад Вас видеть,-- произнёс император, заметив вошедшего юношу, а затем, обращаясь к жене, сказал, -- Елизавета Алексеевна, не будете ли Вы столь любезны, оставить нас с господином Худохлебовым наедине?
Императрица улыбнулась и покинула кабинет мужа.
-- Илья Кириллович, я собираюсь проинспектировать юг России. Дело в том, что там, по донесению начальника политического сыска, Ивана Осиповича Витта, не всё так спокойно, как кажется. Не буду забивать Вашу умную голову подробностями, ни к чему это.
А пригласил я Вас для того, чтобы попросить о небольшом одолжении. Вы не могли бы в тонкостях изложить то, что происходит в Польше. Понимаете, из писем моего брата многое так и остаётся неясным. Вы же, как человек со здравым смыслом и зорким взглядом всё воспринимаете по-своему, -- произнёс Александр Первый.
-- Ваше Величество, признаюсь, я глубоко разочарован тем, что мне пришлось увидеть и услышать. Положение польского народа сродни рабскому, а Россию считают чуть ли не оплотом тирании, -- начал юноша и подробно изложил всё то, что произошло за время его пребывания в Варшаве, упустив стычку с сыном цесаревича, самоубийство майора и несостоявшуюся дуэль.
Александр Первый, внимательно выслушав Худохлебова-младшего, сказал:
-- Илья Кириллович, то, что Вы мне рассказали, заставляет меня принять немедленные меры по наведению порядка в Польше. Я очень рад, что Вы не побоялись высказать то, о чём думаете. Такие люди, как Вы, спасут Россию! Большое Вам спасибо за столь подробный рассказ. Ну, что же, а теперь предлагаю отобедать с нами. --

Прошла неделя и в университете вновь начались занятия. Илья с головой ушёл в учёбу, оставаясь одним из лучших студентов первого курса.
Дмитрий Дегуров не спускал с него глаз. А ректор не переставал надеяться на то, что юноша допустит какой-нибудь промах, что позволит исключить Илью из числа студентов. От князя Голицына он узнал, что именно юноша стал причиной царского гнева.
«Ну, ничего, господин Худохлебов! Вы у меня ещё наплачетесь! И царь Вам не поможет!» -- думал он, потирая руки.
Профессор Пальмин очень привязался к юноше и старался уделять Илье как можно больше внимания. После того, как Худохлебов-младший рассказал ему о терзающих его сомнениях, Михаил Архипович сказал:
-- Илья Кириллович, Вы ещё слишком молоды и в Вас говорит юношеский максимализм. Самодержавие в России существует не одно столетие и является единственным, на настоящий момент, оплотом государственности. Если взять и в одночасье свергнуть царя, то тут же наша империя погрузится в хаос междоусобных войн.
Что касается положения Польши, то тут я с Вами соглашусь. Невозможно чувствовать себя свободным в стране, раздираемой между тремя державами. Но, опять же, любое изменение может повлечь за собой неописуемые последствия. Ведь владетельные поляки даже между собой не могут договориться. Сейчас они сплотились, избрав врагом Россию. Но получив свободу, просто-напросто, превратят Польшу в мелкие, враждующие между собой, княжества. –

На их счастье, Дмитрий Дегуров, в это время, был в кабинете у ректора, где терпеливо слушал очередные дядины нравоучения.
-- Мне надоело выслушивать жалобы профессоров на твоё непристойное поведение! Про учёбу я молчу, ибо такому тугодуму как ты, сколько не объясняй, никакого положительного результата не добьёшься, а только зря потеряешь время! Дмитрий, перестань меня злить – выгоню, несмотря на родственные связи! – распылялся Антон Антонович.
-- Дядя! Побойся Бога! Я же делаю всё, что ты мне говоришь! Неужели не заслуживаю снисхождения?! – чуть не плача, восклицал его племянник.
Дегуров решил сменить гнев на милость. Ведь Дмитрий и на самом деле был безотказным. Ректор не переставал надеяться на то, что Илья сделает какую-нибудь ошибку. Что позволит за всё с ним рассчитаться. А племянник, Дегуров был уверен в этом, из кожи вон вылезет, но добудет интересующую информацию.
-- Ну, ладно, в память о твоей матери я прощу тебя и на этот раз. Но помни, ты должен быть постоянной тенью Худохлебова! Чую я, что близка расплата! – произнёс он и взъерошил волосы Дмитрия.
Тот, с подобострастием дворняжки, посмотрел на него и пообещал сделать всё возможное и невозможное.

Генрих Карлович был очень обеспокоен состоянием своего воспитанника. Он пытался вывести Илью на откровенный разговор, но тот всё объяснял банальной усталостью. Даже Прасковья стала замечать некую холодность по отношению к себе.
Поначалу она всё объясняла загруженностью Ильи в университете. Затем стали появляться подозрения в неверности, но их Прасковья в одночасье отвергла. Она всем своим сердцем знала, что Илья любит её до беспамятства. Девушка неоднократно пыталась разговорить его, но тщетно.
А сам юноша как будто бы вообще ничего не замечал вокруг. Всему причиной были постоянно терзающие его мысли о необходимости кардинальных перемен. После разговора с Пальминым, Илья всё больше и больше убеждался в ужасающей роли самодержавия, превратившего Россию в деспотическое государство. Где прав был только тот, у кого власть, состояние и связи. А простой человек находился на положении безвольного раба, с мнением которого не считались. Илья боялся этих крамольных мыслей, но ничего с собой поделать не мог. Вскоре и учёба перестала радовать его. Видя беспокойство Генриха Карловича и непонимание Прасковьи, Илья всё больше замыкался в себе. Он понимал, что если выскажет вслух свои мысли, то тут же подставит под удар не только свою судьбу, но и жизнь своих близких. Больше всего на свете Илья не хотел доставить неприятности отцу. Ведь он любил его всей своей душой.

Двадцатого октября одна тысяча восемьсот двадцать пятого года Александр Первый вместе с императрицей отправился в Крым, где посетил Симферополь, Алупку, Ливадию, Ялту, Балаклаву, Севастополь, Бахчисарай, Евпаторию. Двадцать пятого октября на пути из Балаклавы в Георгиевский монастырь царь сильно простудился, ибо ехал верхом в одном мундире при сыром, пронизывающем ветре. Лейб-медики с большим трудом уговорили его начать лечение, надеясь на скорое выздоровление императора. Елизавета Алексеевна послала нарочными тревожную весть в Санкт-Петербург и Варшаву. Александру Первому, несмотря на старание лейб-медиков, с каждым днём становилось всё хуже и хуже.

Тот злополучный день, двадцать пятого октября одна тысяча восемьсот двадцать пятого года, Илья запомнил на всю оставшуюся жизнь. Ибо именно тогда мир перевернулся, и обратного хода уже не было.
Окончив учёбу, Илья решил отпустить карету, сославшись на желание пройтись пешком и подышать свежим воздухом. Стояла ранняя осень и погода располагала к пешей прогулке. Но даже если бы пошёл дождь, то Илья всё равно бы предпочёл пройтись. Ему было просто необходимо побыть наедине с самим собой. Он неспешным шагом шёл по улице, погружённый в свои мысли:
«А может быть Михаил Архипович прав?! И самодержавие есть единственный оплот государственности?! А я чересчур максималичен?! Мой отец верой и правдой служит государю, значит и мне нужно поступать так же, закрыв глаза на то, что меня не касается. Всегда было и будет неравноправие, и от этого никуда не денешься. Кто-то богаче и влиятельней, а у кого-то даже на корку хлеба денег нет. Кому-то позволено всё, причём он никакого наказание за это не несёт, ввиду своего благороднейшего происхождения. А кто-то за малейшую провинность или вскользь сказанное слово рискует навлечь на себя все прелести ада. Несправедливость или закономерность?!»
-- Куда несёт! Глаза что ли пропил?! – отвлёк его от размышлений чей-то грубый голос.
Илья, встряхнув головой, прогоняя оторопь, оглянулся. Буквально в трёх шагах от него стояла тюремная повозка, запряжённая четвёркой лошадей.
-- Ну, что стоишь и смотришь?! Давай-ка поскорее с дороги! – вновь недовольно воскликнул кучер.
-- Извините, просто задумался, -- примирительно произнёс Илья, сходя с дороги.
Только тут он заметил, что через зарешечённое окно повозки на него смотрят чьи-то печальные глаза. Было в них что-то притягивающее, заставляющее подойти и расспросить о жизни несчастного. Но Илья быстро отогнал от себя эти мысли.
-- Задумался он! А если бы я переехал тебя?! Всё, уходи с дороги! Мне ехать пора! И так из-за тебя опаздываю! – вновь крикнул кучер и, взмахнув кнутом, поехал дальше.
Илья даже не оскорбился «тыканьем» мужика, хотя в другое время быстро бы поставил наглеца на место.
Начинал накрапывать дождь и юноша решил переждать его в кофейне братьев Сигизмундовых, что на Садовой. Как ни странно, но внутри было много посетителей. Илья сел за столик около окна и стал осматриваться. В кофейне находилось десять человек. Трое из них были похожи на конторских служащих, четверо напоминали обычных праздношатающихся, каких полно в любом подобном заведении. А вот оставшиеся вызвали у Ильи особое внимание. Они сидели за соседним с ним столиком и о чём-то вполголоса общались.
Один из них был одет в тройку, он выглядел намного старше остальных. Его голова была покрыта сединой, лицо испещрено многочисленными морщинами, а взгляд карих глаз прожигал до костей. Собеседники его внимательно слушали, время от времени вставляя свои реплики.
На втором был пиджак чёрного света, из-под которого выглядывали подтяжки, держащие серые брюки. Он постоянно ерошил рыжие волосы, как будто от чего-то сильно волновался. Его вкрадчивый голос совсем не нравился Илье. Почему-то вызывая недоверие.
Красная рубаха третьего была надета поверх чёрных брюк. Он выглядел намного младше остальных и по большей мере молчал. А когда говорил, то не спускал глаз с первого собеседника, как будто бы проверял его реакцию на свои слова.
-- А я говорю, что нам просто необходимо принять самые кардинальные решения. Иван наш друг и соратник. Мы не может вот так просто взять и забыть о его существовании, -- говорил молодой.
-- Пётр, Вы сами-то себя слышите? Иван поступил опрометчиво, причем, совершенно не поставив нас в известность о своём решении. Запомните, поодиночке мы никто, а все вместе – страшная сила, -- ответил на это старик.
-- Николай Никандрович, но он наш, до мозга и костей. Если мы ему не поможем, то лично я не смогу дальше жить с таким грузом на душе, -- произнёс второй.
-- Алексей, поймите же, наконец, если мы рискнём Ивана освободить, то поставим под удар не только наше общее дело, но и нашу свободу и даже жизнь, -- парировал Николай Никандрович.
-- Дело Ваше, а я сегодня же ночью пойду и вызволю Ивана. Пётр, ты, надеюсь, со мной? – произнёс второй.
-- Да, -- ответил молодой и вместе с Алексеем покинул кофейню.
Старик ещё немного посидел и, дождавшись окончания дождика, вышел из кофейни.
Илья, выпив четыре чашки кофе с пирожными, успокоился и стал рассуждать об услышанном:
«Интересно, что они имели в виду под спасением? Кого двое из них так жаждут вызволить? Кто они вообще такие? Почему старик против, только ли из-за опасности раскрытия?
Если принять, что они заговорщики, а это мне стало понятно из услышанного, то они хотят спасти своего товарища. Но откуда? И не является ли встреченная мною повозка ответом на все вопросы? Должен ли я, как всякий законопослушный человек, донести на них в полицию?»
-- Молодой человек, разрешите мне присесть за Ваш столик, --- вдруг услышал Илья голос старика.
Юноша оглянулся – вокруг было ещё много свободных столиков.
-- Извините за навязчивость, молодой человек, -- вновь начал Николай Никандрович, -- но мне просто необходимо с Вами переговорить.
-- Присаживайтесь, пожалуйста, -- ответил, наконец, Илья.
-- Покорнейше благодарю, -- произнёс старик и тяжело опустился на стул.
Затем пристально посмотрел на юношу, как будто бы проверяя, доверять или нет ему.
-- Понимаете ли, молодой человек. Вы случайно стали свидетелем нашего разговора. Я убедительно прошу Вас забыть о нём, -- произнёс он.
-- Не беспокойтесь, я совершенно не желаю доставлять неприятности ни себе, ни Вам, -- спокойно ответил Илья.
Он прекрасно понимал, что такие люди, как этот старик, не остановятся ни перед чем.
-- Ну, вот, и ладненько. Люблю таких разумных людей, как Вы, -- улыбаясь, ответил старик.
Он уже хотел было встать и уйти, как вдруг схватился за сердце и обмяк.
-- Что с Вами?! – воскликнул Илья.
Но старик молчал, находясь без сознания. Юноша расстегнул ворот его рубахи, чтобы облегчить ему дыхание. Затем нащупал пульс – он был еле слышан. В это время к старику подошёл посетитель.
-- Я врач, -- сказал он и, осмотрев соседа Ильи, продолжил, -- сердечный приступ, у Вашего знакомого, молодой человек. Его срочно необходимо доставить в больницу. Если Вам не трудно, то я бы попросил Вас поймать извозчика.
Илья не стал спорить и вышел на улицу, а врач достал из чемоданчика нюхательную соль и поднёс её к носу старика. Вскоре тот открыл глаза.
-- Съешьте вот эти таблетки, уважаемый, они помогут Вашему больному сердцу прийти в норму, -- сказал ему врач.
Старик горячо поблагодарил его, и хотел было подняться, но ноги не слушались.
-- Вам просто необходимо попасть в больницу, -- произнёс врач.
Вскоре в кофейню вошёл Илья и сообщил, что извозчик уже ждёт.
-- Спасибо Вам, молодой человек, -- поблагодарил его старик.
-- А можно мне сопровождать Вас? – спросил Илья у врача.
-- Я буду Вам за это признателен,-- ответил тот.
Через несколько минут они благополучно добрались до больницы. Юноша помог врачу доставить старика до приёмного покоя, а затем проводил его до палаты.
-- У Вас очень доброе сердце, молодой человек. Можно мне узнать, как зовут моего спасителя? – произнёс слабым голосом Николай Никандрович.
-- Да что Вы, право дело, я просто не мог поступить иначе. Я Илья Кириллович Худохлебов, -- смущаясь, ответил юноша.
-- А меня зовут Николаем Никандровичем. Впрочем, Вам давно это известно. Не сочтёте ли Вы за наглость, если я попрошу Вас сообщить о моём состоянии моей жене и дочке? – произнёс старик.
-- Что Вы, я с удовольствием выполню Вашу просьбу, -- ответил на это юноша.
Старик, попросив бумаги и ручку, что-то быстро написал каллиграфическим почерком. Затем сложил вдвое и передал Илье.
-- Я живу на Садовой, в доме советника Елизарова, -- сказал старик.
-- Не беспокойтесь, я сейчас же отнесу Ваше письмо, -- произнёс юноша и вышел из палаты.
Так Илья познакомился с Николаем Никандровичем Зазнобиным, одним из лидеров «Южного общества», одной из составляющих частей «Союза благоденствия». Это знакомство в корне изменило мировоззрение юноши.

Тем же вечером, из камеры временного содержания, не без прямого участия новых знакомцев юноши, бежал Иван Бескровный. Он обвинялся в распространении листовок антисамодержавного характера, а так же был причастен к покушению на жизнь контр-адмирала Будагова. Полицейские были в шоке, ибо случившееся роняло несмываемую тень на всё управление. Несмотря на принятые меры, беглеца и его сообщников по горячим следам задержать не удалось.
Александр Первый был вне себя от ярости! На следующее утро он вызвал к себе министра внутренних дел Ланского и приказал, во что бы то ни стало, найти государственных преступников, а допустивших оплошность полицейских строго наказать, вплоть до обвинения в пособничестве.
-- Василий Степанович! Когда, наконец, Вы наведёте надлежащий порядок в Вашем ведомстве?! То, что случилось, полностью лежит на Вашей совести! Я требую невозможного?! Если Вы в кротчайшие сроки не измените положение, то буду вынужден отправить Вас в отставку! Я требую докладывать мне о каждом Вашем шаге! – гневно кричал император.
-- Ваше Величество, я сделаю все возможное и невозможное! – воскликнул Ланской и вышел из дворца.
Александр Первый опустился в кресло и задумался:
«Ну, почему, мне так не везёт?! Неужели это расплата за отцеубийство?! Меня окружают одни льстивые идиоты, неспособные на самостоятельные решения! Если не принять кардинальных мер, то самодержавию придёт конец!»

Илья обо всём случившемся решил умолчать, он лишь поведал о Николае Никандровиче. Особо не вдаваясь в подробности. Генрих Карлович похвалил за сердечность своего воспитанника:
-- У Вас золотое сердце, Илья Кириллович! Делая добро, мы спасаем нашу душу! --
-- Я решил, что буду навещать его, -- произнёс юноша, польщённый словами воспитателя.
-- Вот и правильно. А я напеку пирогов, -- сказала, улыбнувшись, Гертруда Петровна.
Прасковья вызвалась сопровождать Илью, на что сразу же получила согласие.
На следующий день, после занятий, юноша вместе с возлюбленной пришёл к Николаю Никандровичу. Старик был несказанно рад им.
-- Илья Кириллович, я очень признателен Вам за Ваше внимание ко мне, -- произнёс он, пожав руку юноши.
-- Позвольте Вам представить, Прасковья Климентьевна Кутайкина, моя невеста, - сказал юноша.
Николай Никандрович поцеловал девушке руку и сказал:
-- Мне очень приятно лицезреть такую красоту посреди унылой больничной обстановки. –
Прасковья от смущения покраснела. Этот галантный старик сразу же пришёлся ей по душе.
-- Как Ваше самочувствие? – спросила она его после небольшой паузы.
-- Спасибо, уже намного лучше, -- ответил старик.
-- Вам тут гостинец, -- произнёс Илья и протянул Николаю Никандровичу пироги.
-- Знали бы Вы, как я их обожаю! – воскликнул старик.
-- Я вчера отнёс Вашу записку, Николай Никандрович. Ваша жена обещала непременно зайти, -- сказал Илья.
-- Премного Вам благодарен! – поблагодарил его старик.
В этот момент в палату вошёл врач и попросил оставить его наедине с больным.
-- Спасибо Вам, Илья Кириллович и Прасковья Климентьевна! Всегда буду рад Вам, -- произнёс Николай Никандрович и молодые люди покинули палату.
-- Очень галантный мужчина, -- сказала, улыбаясь, Прасковья.
-- Ты права. Я с ним знаком всего лишь два дня, а кажется, что знаю вечность, -- ответил на это Илья.

На следующий день Прасковье занеможилось и юноша решил остаться рядом с ней. Ибо она была всего дороже на свете. Но Гертруда Петровна сказала:
-- Илья Кириллович, я присмотрю за Прасковьей Кирилловной. А Вы обязательно навестите Николая Никандровича.
-- Не беспокойся за меня, милый, я просто простыла, -- сказала девушка, улыбнувшись.
-- Я не буду долго там задерживаться, -- произнёс юноша, поцеловав её в губы.

После окончания занятий, он прямиком поехал в больницу. Николай Никандрович уже самостоятельно передвигался.
-- Илья Кириллович, как видите, дело идёт на поправку. Как сказал мне утром врач, через недельку смогу вновь жить полноценной жизнью, -- весело произнёс старик.
-- Я от всего сердца рад этому! – сказал юноша.
Выглянув в коридор, Николай Никандрович прикрыл дверь и сказал:
-- Илья Кириллович, могу ли я попросить Вас ещё об одном одолжении? –
-- Конечно же, я сделаю всё, что в моих силах, -- ответил юноша.
Старик приблизился поближе к нему и прошептал:
-- Помните тех двух молодцев, с которыми я был в кофейне? –
-- Да, помню, -- ответил ему юноша.
-- А про побег слышали? – вновь спросил старик.
Илья пристально на него посмотрел, пытаясь понять, что на уме у этого больного старика.
-- Да, об этом только и говорят в Санкт-Петербурге, -- наконец, ответил он.
-- Вы, наверное, уже догадались, что ему помогли Пётр с Алексеем. Так вот, я Вам, почему-то, доверяю. Да и попросить мне больше некого. Жена слишком импульсивна, а с дочкой мы не ладим. Так вот, Илья Кириллович, как Вы, наверное, поняли из услышанного разговора, я был против побега. Но мои молодые друзья решили по-своему. А теперь их ищет вся полиция Санкт-Петербурга. Вот я и хотел попросить Вас передать им кое-что от меня. Вы сможете их найти на заброшенном угольном складе, который находится недалеко от Адмиралтейства. Только прошу, будьте очень осторожны, -- сказал старик и, что-то написав, вручил юноше свёрнутый вдвое листок.
-- Николай Никандрович, кто Вы? – спросил его Илья, ибо этот вопрос не давал ему спать.
Старик пристально на него посмотрел и ответил:
-- Молодой человек, мы с Вами живём в непростое время, когда повсюду, даже у стен, есть уши. Давайте перенесём нашу беседу до более подходящего времени. –

Илья не стал спорить и, попрощавшись с Николаем Никандровичем, отправился к заброшенному угольному складу.
Когда он дошёл до здания Адмиралтейства, то увидел, что всё вокруг оцеплено полицией.
«Плохо дело! Наверное, стало известно о том, где скрываются беглецы. Надо срочно предупредить Николая Никандровича!» -- подумал Илья и удивился собственным мыслям.
Ведь ещё недавно он был ярым поборником самодержавия, готовым, как его отец, костьми лечь во имя императора. Да находись Илья в своём прошлом состоянии, то уже давно бы заявил обо всём в полицию, как всякий законопослушный человек. Но, побывав в Польше, юноша многое понял. А встреча с Николаем Никандровичем лишь расставила все токи над «I», превратив вчерашнего монархиста в бунтаря.
Илья уже было хотел направиться в больницу, как вдруг увидел выходящих из угольного склада полицейских. Но без арестованных ими бунтовщиков.
«Странно… Значит, кто-то успел предупредить их. Но где, в таком случае, мне искать?» -- подумал юноша, наблюдая за происходящим.
Полицейские сняли оцепление и вскоре площадь опустела. Юноша не спешил уходить, сам не зная почему. Он присел на ступени Адмиралтейства и стал ждать. Прошло почти полчаса, когда показались знакомые по кофейне Алексей и Пётр. Они, озаряясь по сторонам, шли к угольному складу. Вскоре появился и третий, Иван Бескровный. Он поравнялся с остальными.
-- Уф, пронесло! А я уж думал, что конец наш пришёл, когда полицейские появились, -- произнёс Пётр.
-- Не бойся, у них сила, у нас осведомлённость. Думаешь зря, что ли, мы прикармливаем нашего человека? Ему безбедная жизнь, а нам – свобода, -- сказал Алексей.
-- Ты абсолютно прав! Без его помощи нас бы уже давно сцапали! – воскликнул Пётр.
-- Да потише ты, оглашенный, -- пристыдил его Иван.
Когда они скрылись за воротами склада, Илья, досчитав до ста, твёрдой походкой пошёл к ним. Он считал, что только так не вызовет подозрений. Просто любопытный прохожий, скольких много. К его разочарованию, ворота оказались запертыми изнутри. Юноша немного постоял, прислушиваясь, а затем решился постучать. Но никто не подходил. Тогда Илья обошёл вокруг склада, в поисках какой-нибудь лазейки. И неожиданно наткнулся на какого-то, ничем не примечательного человека., чуть не сбив его с ног.
-- Извините, -- извинился юноша.
-- Ты чего это тут ошиваешься?! – недружелюбно спросил незнакомец.
-- Просто стало любопытно, только и всего, -- спокойно ответил Илья.
-- От любопытства на носу чирей выскакивает! Давай, вали отсюда, подобру-поздорову! – произнёс незнакомец.
Вдруг задние ворота склада резко отворились, и показался Алексей с ножом в руках. Он тут же набросился на незнакомца.
-- Ну, вот ты и попался, доносчик! Что, думал нас так просто взять?! – злобно произнёс он.
Тут из ворот вышли остальные. Увидев Илью, Иван спросил:
-- А ты что здесь делаешь? –
Юноша, немного успокоившись, ответил:
-- Меня Николай Никандрович послал. ---
Алексею, при помощи Петра, уже удалось связать доносчика.
-- Слушай, парень, а откуда ты знаешь Николая Никандровича? -- спросил Иван.
Илья рассказал о случившемся в кофейне.
-- А я-то думаю, почему мне лицо его знакомо, -- произнёс Алексей.
-- Ладно, что просил передать Николай Никандрович? – вновь спросил Иван.
Илья протянул ему послание старика.
-- А с этим-то, что делать будем? – спросил Ивана Алексей.
-- Отведите его на склад, потом решим его судьбу, -- ответил беглый.
Иван отошёл в сторону и внимательно прочитал послание. Затем пристально посмотрел на Илью и спросил:
-- Читал, небось? –
-- Я не приучен к этому, -- гордо ответил юноша.
-- Ладно, пойдём на склад, зачем лишний раз привлекать внимание, -- произнёс Иван, и они скрылись за воротами.
-- Сядь пока, а я разберусь с нашим незваным гостем, -- сказал беглый.
Илья послушно сел на берёзовый чурбак. Ему, сказать честно, было интересно, что будет дальше. Он даже немного ощущал себя героем. Ведь не нарвись Илья на незнакомца, то никто о нём бы и не узнал. А так, можно сказать, что благодаря случаю удалось избежать предательства.
-- Ну, и кто же послал тебя, мил человек, следить за нами, -- спокойно спросил Иван незнакомца.
Но тот молчал.
-- Сейчас он у меня быстро заговорит! -- воскликнул Алексей и с размаху ударил доносчика в челюсть.
Тот упал и потерял сознание.
-- Ну, и что ты натворил? – спросил негодующе Иван.
-- Извини, я просто не ожидал, что он таким хлюпиком окажется, -- извиняющимся тоном произнёс Алексей.
Пётр взял ведро с водой и окатил доносчика. Последний тут же пришёл в себя.
-- Ну, что, очухался, родимый? Кто тебя послал? Полиция? – вновь спросил Иван.
Но незнакомец упорно молчал.
-- Вот что, Алексей, поговори с нашим гостем, да как следует, только не переусердствуй, -- сказал Иван.
Илья сидел и молчал. Ему было жалко незнакомца, но, с другой стороны, он сам не мог терпеть предателей. Сегодня он предал одних, а завтра сдаст и своих хозяев. Иван, видя молчание юноши, спросил:
-- Что, в диковинку тебе такое? –
Илья в ответ лишь кивнул, представив себя на месте незнакомца. С дальнего угла склада доносились глухие удары и голос Алексея.
-- Таковы, брат, реалии жизни. Или мы его, или он нас. Ладно, погоди чуток, я сейчас кое-что напишу Николаю Никандровичу, -- произнёс Иван.
Вскоре Илья уже шёл в больницу, радуясь, что покинул угольный склад.

Генрих Карлович, обеспокоенный долгим отсутствием воспитанника, не находил себе места. Вскоре его тревога перешла и к остальным. Когда Илья, наконец, появился, то к нему тут же бросились с расспросами. Юноша поведал им, что просто задержался у Николая Никандровича, заслушавшись рассказом о его непростой жизни.
-- А мы что только уже не надумали, Илья Кириллович! Время-то неспокойное! – никак не хотел успокоиться старый немец.
-- Генрих Карлович, я уже не маленький и вполне способен за себя постоять, -- негодуя, ответил юноша.
Старый немец, с удивлением на него посмотрев, ничего в ответ не сказал. Он не узнавал своего воспитанника! Вместо доброго, восторженного мальчика, перед ним стоял циничный молодой человек.
«Что-то неладное случилось. Несчастный Кирилл Аполлинарьевич! Он не перенесёт, если что-нибудь приключится с его сыном. Надо всё обязательно разузнать, чтобы вовремя остановить Илью от необдуманных поступков», -- подумал старый немец и это его немного успокоило.
После ужина, Генрих Карлович спросил воспитанника:
-- Илья Кириллович, простите меня за назойливость, но я чувствую, что с Вами случилось что-то неладное. Прошу Вас, поведайте мне обо всём. Вы же прекрасно знаете, что всё останется только между нами. –
Юноша посмотрел на своего воспитателя и подумал:
«А ведь он прав, таить в себе столько информации очень тяжело. Так ведь и свихнуться недолго. А в преданности Генриха Карловича сомневаться не приходится. Да и помощь его всегда пригодиться может»
-- Генрих Карлович, Вы правы, со мной произошло кое-что, из ряда вон выходящее, -- начал Илья и обо всём, без утайки, поведал старому немцу.
А высказавшись, тут же почувствовал, как с груди тяжёлый камень упал.
Генрих Карлович ожидал услышать всё, что угодно, но только не это! Старый немец даже поначалу пожалел о том, что попросил всё ему рассказать. Но потом, немного успокоившись, сказал:
-- Илья Кириллович, Вы вступили на очень опасный путь. Если о Ваших делах узнает кто-нибудь из недоброжелателей, то даже Кирилл Аполлинарьевич не сможет помочь Вам. –
Юноша пристально на него посмотрел и, улыбнувшись, сказал:
-- Генрих Карлович, я ведь ничего противозаконного не делаю, а просто помогаю тяжелобольному старику. Не беспокойтесь, я никогда не переступлю черту дозволенности. --
Старый немец и рад был бы поверить, да не мог. Он решил отныне повсюду сопровождать воспитанника, чтобы всегда быть начеку. Илья поначалу отказался, но выслушав справедливые доводы воспитателя, согласился.
«Я думаю, что не будет ничего страшного от присутствия Генриха Карловича. Наоборот, я буду чувствовать себя поспокойнее», -- подумал юноша и вновь испытал облегчение.
Увидев улыбку на лице любимого, Прасковья тоже повеселела.
«Слава Богу, -- подумала она, -- у Ильи всё хорошо!»
На следующий день Генрих Карлович заехал за воспитанником в университет, и они вместе поехали в больницу. Николай Никандрович, увидев незнакомца, поначалу с укором посмотрел на юношу. Но выслушав его, успокоился.
-- Николай Никандрович, Вы уж простите меня, старика, но не могу я подвергать Илью Кирилловича опасностям. Он же ещё совсем юн. Поэтому позвольте мне быть Вашим посыльным, -- сказал старый немец, когда юноша вышел за медсестрой.
-- Генрих Карлович, я очень ценю Вашу преданность и ничего не имею против. Поверьте, и мне не по душе роль Ильи Кирилловича, -- ответил на это старик.
Когда юноша вернулся с медсестрой, последняя, сославшись на процедуры, попросила покинуть его и старого немца палату. Илья и Генрих Карлович, попрощавшись с Николаем Никандровичем, поехали в гостевой дом. А после ужина старый немец поведал воспитаннику о разговоре с Николаем Никандровичем. Илья поначалу даже хотел обидеться, но хорошенько подумав, поблагодарил воспитателя. Ведь самым главным для него была и оставалась учёба в университете. Получив образование, он рассчитывал разработать законы, благодаря которым, в России будет царить всеобщее равенство.

Прошло две недели и Николая Никандровича выписали из больницы. Илья и Генрих Карлович стали частыми гостями в его доме. В первое воскресенье ноября Николай Никандрович, наконец-то, рассказал о «Союзе благоденствия»:
-- Понимаете ли, Илья Кириллович, существуют две ветви нашего союза: «Южное» и «Северное» общества. Между нами есть как единение, так и разногласия. Ведь, сколько людей, столько и мнений. Одним из важнейших вопросов, который является «камнем преткновения», есть государственное устройство России.
В «Конституции” лидера «Северного общества», Никиты Михайловича Муравьева, наша держава должна стать конституционной монархией, где исполнительная власть принадлежит императору, а законодательная передавалась двухпалатному парламенту, «Народному вече». Источником всей государственной жизни провозглашается народ, а император всего лишь “верховный чиновник Российского государства”. Избирательное право предусматривает довольно высокий избирательный ценз. Придворные вообще его лишались, в виду особой приближённости к императору. Кроме того провозглашается ряд основных буржуазных свобод: слова, передвижения, вероисповедания.
По “Русской правде” лидера «Южного общества», Павла Ивановича Пестеля, Россия объявляется республикой. Государственная власть отдаётся в руки Временного правительства. А после достижения буржуазно-демократических преобразований, переходит однопалатному «Народному вече», состоящему из 500 человек. Оно избирается на 5 лет. Право быть избранными в него предоставляется мужчинами с 20-летнего возраста без всяких цензовых ограничений. Высшим исполнительным органом назначается Державная дума, состоящая из пяти человек, и выбираемая на пять лет. Она полностью подконтрольна «Народному вече». Во главе России становится президент. Сама же наша держава остаётся в прежних границах и неделимой.
Второй важнейший вопрос — это крепостное право. “Крепостное право и рабство отменяются. Раб, прикоснувшийся к земле русской, становится свободным”, — гласит § 16 «Конституции».
Муравьев предлагает сохранить освобождаемым крестьянам приусадебную землю “под огороды” и по две десятины пахотной земли на двор. Мы же предлагаем создать некий общественный земельный фонд из наделов более десяти тысяч десятин. И выделять землю всем желающим её обрабатывать, без права выкупа. Как видите, ничего невозможного. –
-- Я полностью разделяю Ваши мысли. Самодержавие давно скомпрометировало себя и должно быть низложено, причём в самое ближайшее время. Кому на Руси жить хорошо? Да тем, у кого власть и состояние. Именно они решают, чему быть, а что должно искореняться ещё на пике своего зарождения. А как живёт простой человек, их совершенно не волнует. Любого же, кто осмелиться пойти против них, они тут же нарекают вольнодумцем и ограничивают его свободу, -- произнёс Илья.
-- Молодой человек, Вы абсолютно правы! Хорошенько всё обдумав на последнем заседании «Союза благоденствия», мы пришли к единодушному решению, выйти девятнадцатого ноября на Сенатскую площадь и во всеуслышание заявить о своих требованиях. Если Александр Первый не прислушается, то мы будем вынуждены пойти на крайние меры. Среди старших чинов Семёновского полка у нас достаточно преданных людей, готовых выступить по первому же требованию. Кроме того, мы надеемся на всестороннюю поддержку рабочих и крестьянства, ведь именно они самые униженные и оскорблённые. А значит, примут активное участие, ради всеобщего равенства, -- сказал Николай Никандрович, пристально посмотрев на юношу.
Генрих Карлович, слушая беседу, думал:
«А ведь они оба правы! То, что происходит в России, просто ужасно! Государство, в котором царит такое неравноправие, обречено на исчезновение. Но решать проблему посредством кровопролития, значит, ввергать Россию в пучину нескончаемого безумия. Всегда можно найти мирные способы»
Илья решил, во что бы то ни стало, принять активное участие в предстоящем событии. Генрих Карлович был решительно против этого. Он даже пригрозил написать Кириллу Аполлинарьевичу. Но Илья стоял на своём:
-- Генрих Карлович, я уже достаточно взрослый для того, чтобы самостоятельно принимать решения и нести за это ответственность. Отказаться, значит, пойти против своих убеждений. Вы же знаете, что за всю свою небольшую жизнь я ни разу ещё не сошёл с избранного мною пути.
Не хочется прослыть в собственных глазах трусом. А Вам, мой любезный друг, совсем не обязательно подвергать свою жизнь возможным опасностям. Помните о любящей Вас Гертруде Петровне. Она просто не перенесёт, если с Вами что-нибудь случится.
Не стоит ставить в известность о моих намерениях её, Прасковью и моего отца. Ибо они, из-за любви ко мне, способны совершить какой-нибудь опрометчивый поступок, способный принести им непоправимый вред. Неведение – освобождает от ответственности.
Хочу Вас искренне попросить, Генрих Карлович, если со мной что-то случиться, то Вы уж позаботьтесь о Прасковье и моём отце. --
Старый немец пообещал это выполнить, но решил пойти за своим воспитанником до конца.

Пятого ноября одна тысяча восемьсот двадцать пятого года из Таганрога пришло известие о крайне тяжёлом состоянии Александра Первого, у которого лейб-медики констатировали лихорадку. Он практически постоянно находился в бредовом состоянии. Обеспокоенная Мария Фёдоровна решила послать Якова Васильевича Виллие, на помощь к горячо любимому сыну. Елизавета Алексеевна ни на минуту не оставляла своего мужа. Она потребовала от слуг соблюдать тишину, оградив Александра Первого от любых треволнений.
Шестого ноября одна тысяча восемьсот двадцать пятого года в Таганрог прибыл начальник южных военных поселений граф Иван Осипович Витт с докладом о состоянии полиции поселений. Он возглавлял систему политического сыска на юге России и через своего агента Бошняка получил сведения о существовании »Южного общества» декабристов. В доносе Витта значились имена некоторых его членов, в том числе и Павла Ивановича Пестеля, который им руководил.
Император, выслушав его, потребовал немедленной перепроверки приведённых сведений. Иван Осипович откланялся, пообещав императору сделать всё возможное и невозможное. После его ухода, Александр Первый впал в забытьё.
Седьмого ноября болезнь императора вновь обострилась. В Санкт-Петербург и Варшаву были отправлены тревожные бюллетени о состоянии его здоровья.
Девятого ноября наступило временное облегчение. Александр Первый, несмотря на слабость, попросил лейб-медиков позволить ему совершить прогулку. Последние, видя отменный аппетит императора и розовеющее лицо, согласились. Они только попросили его потеплее одеться и надолго не задерживаться. Император хотел проехаться верхом, но побоялся, что из-за слабости не удержится в седле. Было решено прогуляться в карете, причём Елизавета Алексеевна вызвалась его сопровождать.
Десятого ноября Александр Первый отдал приказ арестовать выявленных членов «Южного общества». Это было последнее распоряжение императора, отданное им в здравом рассудке.
Двенадцатого ноября Александр Первый окончательно слёг. Лейб-медики категорически запретили любую связь с внешним миром. Они были не на шутку обеспокоены состоянием императора, опасаясь худшего.
Всё дело по раскрытию тайной организации и аресту ее членов взял на себя начальник Главного штаба, находившийся при Александре Первом в Таганроге, Иван Иванович Дибич. Он верой и правдой служил царю. Вскоре все требования императора были исполнены.
Приступы болезни царя делались все сильнее и продолжительнее. Четырнадцатого ноября Александр Первый впал в беспамятство. Врачебный консилиум установил, что надежд на выздоровление нет. Услышав вердикт, Елизавета Алексеевна потеряла сознание.
Любила ли она этого своего мужа? Да, всем своим сердцем! Бог не даровал им детей, в чём Елизавета Алексеевна обвиняла только саму себя. Болезнь императора состарила несчастную. Горе её было настолько велико, что она начисто забыла о себе. Ничто её больше не радовало. Она ни минуту не оставляла мужа, надеясь на чудо. Заботилась о нём как о ребёнке, кормя с ложечки куриным бульоном, ибо тяжёлую пищу организм императора принимать отказывался. Сама же Елизавета Алексеевна практически не ела, тая на глазах. Вскоре лейб-медики стали опасаться и за её здоровье, причём не только физическое, но и психическое. Лицо императрицы приобрело пугающую бледность, волосы начали резко седеть. Она часто сидела перед ложем мужа и о чём-то с ним разговаривала в полголоса.
В бреду Александр Первый несколько раз повторял по адресу заговорщиков:
-- Чудовища! Неблагодарные! –
Шестнадцатого ноября царь «впал в летаргический сон». Как ни пытались лейб-медики вывести императора из этого ужасного состояния, всё было тщетно. Тело царя сотрясали страшные конвульсии, вызывая у Елизаветы Алексеевны состояние близкое к «апокалипсическому удару».
Восемнадцатого ноября к конвульсиям прибавилась агония. Лейб-медики, с огромным трудом, увели из комнаты умирающего, рыдающую императрицу.
Девятнадцатого ноября в одиннадцать часов утра Яков Васильевич Виллие констатировал смерть Александра Первого.

Неожиданная смерть императора, ранее почти никогда не болевшего, отличавшегося отменным здоровьем, еще не старого (ему не было и 48 лет), породила смятение в душах подданных. Россия замерла в тягостном ожидании, и наступило время междуцарствия.
В одна тысяча восемьсот первом году, после жестокого убийства своего отца, императора Павла Первого, Константин Павлович стал, в соответствии с Актом одна тысяча семисот девяносто седьмого года, наследником своего бездетного брата, Александра Первого. Однако царствовать цесаревич категорически не хотел. Ибо очень боялся повторить судьбу своего отца, говоря:
-- Меня задушат так же, как его --
В одна тысяча восемьсот двадцать третьем году Константин Павлович, ссылаясь на морганатический брак с польской графиней Иоанной Грудзинской (хотя Положение об императорской фамилии, которое препятствовало наследованию престола детьми от неравного брака, не лишало лично его прав на престол) и неспособность к государственному управлению, отрёкся от престолонаследия. Отречение было оформлено в виде манифеста Александра I от шестнадцатого августа одна тысяча восемьсот двадцать третьего года, который следовало огласить после его кончины. В силу этого решения наследником престола становился следующий брат, великий князь Николай Павлович.
После получения известия в Москве и в Санкт-Петербурге о кончине Александра Первого девятнадцатого ноября одна тысяча восемьсот двадцать пятого года посмертный манифест был вскрыт и оглашён. Но большинство членов Государственного совета и сам Николай Павлович не решились выполнить волю покойного императора из опасения создания юридически небезупречного прецедента необсуждаемой «посмертной воли» императора.

Члены «Союза благословения» решили воспользоваться сложной юридической ситуацией, сложившейся вокруг прав на престол после смерти Александра Первого. С одной стороны, имелся секретный документ, подтверждающий давний отказ от престола Константина Павловича, что давало преимущество следующему брату, крайне непопулярному среди высшей военно-чиновничьей элиты Николаю Павловичу. С другой -- ещё до открытия этого документа Николай Павлович под давлением генерал-губернатора Санкт-Петербурга графа Милорадовича поспешил отказаться от прав на престол в пользу цесаревича.
Двадцать седьмого ноября население Российской Империи было приведено к присяге Константину Первому. Цесаревич престола не принимал, но и формально не отказывался от него в качестве императора. Создалось двусмысленное и крайне напряженное положение междуцарствия. И тогда Николай решился объявить себя императором. На 14 декабря была назначена «пере присяга».

Илья всем своим сердцем переживал смерть Александра первого и даже казнил себя за двусмысленное к нему отношение. Но ничего с собой поделать не мог, ибо полностью перешёл на сторону Николая Никандровича и «Союза благоденствия».
После смерти императора, высшие советы «Северного» и «Южного» обществ, приняли решение не допустить «пере присяги». Николай Павлович был, по их мнению, самой худшей кандидатурой. Члены тайного общества решили выступать, тем более что на столе у министра внутренних дел уже лежало множество доносов и скоро могли начаться аресты.
Николая Никандровича теперь было трудно застать дома, да и Алексей с Иваном и Петром практически не попадались Илье на глаза. Это обстоятельство очень радовало Генриха Карловича, который не на шутку опасался за своего воспитанника. Старый немец даже предлагал тому всё бросить и уехать домой. Тем более что Кирилл Аполлинарьевич, в своём последнем письме, это настоятельно рекомендовал. Однако Илья стоял на своём:
-- Генрих Карлович! Я никогда не был, а уж тем более не буду трусом! Во-первых, прерывать учёбу мне никак нельзя. Во-вторых, даже в Сибири сейчас не так спокойно, как кажется. Вся Россия как будто бы очнулась после долгого сна. Если хотите, то можете, забрав Гертруду Петровну и Прасковью, отправляться в Тобольск. Но я пойду до конца! –
Старому немцу ничего не оставалось делать, как молча ждать. Его не покидало ужасное предчувствие.

После смерти императора, Антон Антонович Дегуров почувствовал себя «королём положения».
«Теперь, когда благодетель почил в бозе, я могу без страха заняться этим выскочкой Худохлебовым-младшим! Не думаю, что теперь кто-нибудь сможет помешать мне. Цесаревич далеко, а Николаю Павловичу и своих забот хватает. Что там мне говорил Дмитрий? Ах, да, Худохлебов очень часто проводит время в обществе профессора Пальмина, и они ведут нескончаемые разговоры о происходящем в России, причём, совершенно не стесняясь в выражениях. Это очень хорошо! Для начала мне и этого хватит. Надо сказать племяннику, чтобы ни на шаг от выскочки не отходил. Всё равно зря штаны просиживает, неуч. А так хоть польза какая-то от него будет!» -- размышлял ректор.

Дмитрий и рад был услужить дяде, ведь за успех тот обещал закрыть на прошлое глаза и даже помочь с учёбой. Юноша стал тенью Худохлебова-младшего, записывая всё услышанное и запоминая увиденное. Он привлёк к этому грязному делу остальных семинаристов, пообещав им полное покровительство дяди. Но ничего особенного, кроме разговоров Ильи с профессором Пальминым, Дмитрий пока не обнаружил.
Худохлебов-младший, вняв мольбам Генриха Карловича, стал очень осторожным. Заметив племянника ректора, он тут же сменял тему разговора, или заходил в какое-нибудь людное место, где легко было смешаться с толпой.
Надо сказать, что Илье удалось привлечь на свою сторону своих друзей, Епифанцева Сергея и Кондратия Малютина, те сразу же признали за ним лидерство. Каждый день, после окончания занятий, они ехали к Николаю Никандровичу и выполняли его мелкие поручения. Зазнобин был просто в восторге от ребят!
«Хорошая смена растёт! Можно быть полностью уверенным, что Россия не пропадёт в пучине безрассудства!» -- думал он, глядя на них.

Пятого декабря одна тысяча восемьсот двадцать пятого года, преследуя Илью, Дмитрий стал случайным свидетелем разговора Худохлебова-младшего и Зазнобина. В тот злополучный для Худохлебова-младшего день он встретился с Николаем Никандровичем на угольном складе. Дождавшись, пока они войдут внутрь, племянник ректора обошёл вокруг склада и вскоре не замеченным проник в него через задние ворота.
-- Илья Кириллович, мне просто необходимо довести до Вас некую важную информацию. Только пообещайте, что никому, даже своим друзьям и Генриху Карловичу, Вы не расскажете о ней. Поверьте, я это говорю не для помпы, а ради спасения, -- произнёс Николай Никандрович.
-- Я клянусь жизнью, – ответил юноша.
Зазнобин прислушался к тишине и продолжил:
-- Дело в том, что высший совет «Союза благоденствия» решил совершить государственный переворот четырнадцатого декабря, дабы не дать возможность совершиться присяге на верность Николая Первого.
Вам, наверное, известно, что цесаревич отказался от престола ещё в одна тысяча двадцать третьем году, но об этом стало известно только после смерти императора. Да, Константин Павлович слабохарактерен, мнителен и чрезвычайно вспыльчив, но Николай намного хуже его. Почему, спросите Вы? Ответ прост – он несостоятелен, как император. Вы представляете, что станет с Россией, если во главе её встанет человек, неспособный самостоятельно принимать решения? Империя будет постоянно находиться в опасности, ведь ею будут править исключительно «советники» из числа богатых семей.
Вы прекрасно знаете, что члены «Южного общества» за полный отказ от самодержавия и отречение Константина как нельзя кстати. Хотя, если положить руку на сердце, то он мне по нраву. И самое главное, что теперь и «Северное общество» полностью разделяет наши взгляды. –
Илья, внимательно выслушав Николая Никандровича, спросил:
-- А какая роль во всём предстоящем будет отведена мне и моим друзьям? –
Зазнобин внимательно на него посмотрев, ответил, понизив голос до шёпота:
-- Вам будет поручена одна из важнейших задач, Илья Кириллович. По Вашим рассказам я понял, что Вы прекрасно ориентируетесь в царском дворце. Решением верховного совета «Союза благоденствия», дворянин Пётр Коховский выбран на роль цареубийцы. Вам и Вашим друзьям надлежит провести его во дворец и способствовать выполнению его непростой задачи --
От услышанного у Ильи перехватило дыхание, а по телу пробежали «мурашки». Но он, быстро придя в себя, произнёс:
-- Мы выполним всё, что от нас потребуется –
-- Я очень рад, что не ошибся в Вас, Илья Кириллович. Ещё раз повторяюсь, то, что Вы услышали сегодня, должно остаться между нами. Как придёт время, тогда и откроетесь им. А теперь я вынужден откланяться. Прошу Вас, Илья Кириллович, до назначенного дня не искать со мной встречи, дабы не вызывать подозрений. А теперь я вынужден откланяться. Выходим по одному и сразу же расходимся в разные стороны. -- сказал Зазнобин.

Не дожидаясь пока собеседники выйдут из склада, Дмитрий на цыпочках покинул склад и опрометью бросился к своему дяде. Антон Антонович, выслушав племянника, незамедлительно направился вместе с ним в Зимний дворец. Стоило только ему упомянуть про «Союз благоденствия, как их тут же проводили в аудиенц-залу. Вскоре к ним подошёл Николай Павлович, в сопровождении начальника Генерального Штаба русской армии, Ивана Ивановича Дибича, и Якова Ивановича Ростовцева, бывшего члена «Союза благоденствия». Последний, посчитав, что свержение самодержавия повлечёт за собой крах Российской Империи, решил помешать своим бывшим соратникам, осуществить государственный переворот.
-- Ну, не тяните, рассказывайте! – нетерпеливо воскликнул Николай Павлович.
Когда Дегуров обо всём ему поведал, он воскликнул, обращаясь к генералу Дибичу:
-- Вот видите, Иван Иванович, слова Якова Ивановича полностью подтверждаются! А Вы ещё не хотели ему верить! –
Затем, пристально посмотрев на Дмитрия, произнёс:
-- Спасибо Вам, молодой человек. Вы сегодня спасли Империю. --
Когда Дегуров с племянником, кланяясь до самых дверей, покинули аудиенц-зал, Николай Павлович сказал:
-- Ну, что же, господа, давайте подытожим то, что мы с Вами знаем. Если я что-нибудь упущу, то Вы, не стесняясь, поправляйте меня.
Итак, заговорщики решили совершить государственный переворот четырнадцатого декабря сего года. Восставшие войска должны занять Зимний дворец и Петропавловскую крепость. После этого заговорщики, во главе с князем Трубецким, потребуют от Сената опубликовать всенародный манифест, в котором провозгласят: конец самодержавия и учреждение Временного революционного правительства, отмену крепостного права, равенство всех перед законом, демократические свободы, введение суда присяжных и обязательной военной службы для всех сословий, выборность чиновников и отмена подушной подати. Возглавить его они предложат графу Сперанскому и адмиралу Мордвинову.
Иван Иванович, если Вам не трудно, то не могли бы Вы пригласить ко мне Михаила Михайловича и Дмитрия Михайловича. Просто очень хочется узнать от них самих, какие именно претензии ко мне и к самодержавию в целом они имеют. Быть может, получиться переубедить их.
Если Сенат не согласится обнародовать народный манифест, то его принудят к этому силой. Кроме этого, будет созван Всенародный собор, который решит вопрос о форме правления — конституционная монархия или республика. В первом случая я буду всего лишь верховный чиновник, не имеющий власти. А во втором, либо меня с семьёй вышлют за рубеж, либо убьют.
Иван Иванович, передайте Михаилу Андреевичу Милорадовичу, чтобы он срочно зашёл ко мне.
Господа, признаюсь честно, когда я услышал от этого молодого человека о том, что родной сын генерал-губернатора Сибири, Кирилла Аполлинарьевича Худохлебова, в числе заговорщиков, то сначала не поверил своим ушам! Ведь мой покойный брат всецело ему доверял. А Константин Павлович даже произвёл его в свои адъютанты. Но, как говориться: «В тихом омуте – черти водятся». В отличие от своих братьев, Илья Худохлебов мне никогда не нравился. Как видите, я совсем не ошибся в своих чувствах.
Иван Иванович, как Вы считаете, его стоит тот час же арестовать и заточить в Петропавловскую крепость или потом, вместе с остальными заговорщиками? –
-- Я думаю, что стоит начать за ним неусыпное наблюдение. Ведь он всего лишь маленький пескарь, но может привести нас к щуке, -- ответил генерал Дибич.
-- Вы правы, так и поступим. Господа, нам предстоит пережить нечто ужасное! Дай нам Бог сил! – произнёс Николай Павлович.
Затем, пристально оглядев присутствующих, спросил:
-- Господа, я всё правильно изложил? –
-- Вы позабыли упомянуть, что цареубийцей назначен дворянин Коховский Пётр Григорьевич. Он давно уже в списках неблагонадёжных, да только вот полиция его никак с поличным поймать не может, -- ответил генерал Дибич.
-- Спасибо Вам, Иван Иванович. И Вас, Яков Иванович, я благодарю от имени Российской Империи. Ну, что же, господа, да поможет нам Бог, -- произнёс Николай Павлович, попрощавшись со своими собеседниками.

Начиная со следующего утра, за Ильёй следил не только Дмитрий Дегуров, но и соглядатаи полиции. По счастливой случайности, местонахождения Николая Никандровича так и осталось тайной. Но были арестованы его помощники: Алексей Егоров, Пётр Бесчинов и Иван Бескровный. Дальнейшая их судьба неизвестна.
Санкт-Петербург застыл в ожидании чего-то необратимого. Полиция работала и днём, и ночью, совершая новые аресты членов «Союза благоденствия».

Незаметно пролетело шесть дней. Дегуров торжествовал! Наконец-то он сможет за всё рассчитаться с этим выскочкой! Ректор составил документы об отчислении на имя: Ильи Кирилловича Худохлебова, Сергея Григорьевича Епифанцева и Кондратия Егоровича Малютина. А так же уволил профессора Пальмина, «по причине распространения идей, порочащих основы государственного строя Российской Империи». Довольный собой, он еле дождался появления Худохлебова-младшего.
Ничего неподозревающий Илья, пришёл в университет. Он уже было хотел пройти в аудиторию, как вдруг увидел ухмыляющегося Дмитрия Дегурова.
-- Ну, что, выскочка, твоя песенка спета! Тебя срочно хочет видеть ректор! – воскликнул тот.
Илья тут же всё понял, но решил не показывать вида, дабы не доставить удовольствия Дегурову-младшему. Он развернулся и спокойным шагом отправился к ректору. Хотя его сердце бешено билось в груди.
-- Господин Худохлебов, решением учёного совета Санкт-Петербургского Университета, Вы отчислены из числа студентов! Соблаговолите ознакомиться с документом! – еле скрывая ехидство, произнёс ректор.

Илья не помнил, как он добрался домой. Генрих Карлович, увидев бледность своего воспитанника, не на шутку испугался за него.
-- Что с Вами, Илья Кириллович?! – воскликнул он.
-- Меня отчислили из университета, -- еле слышно произнёс юноша.
Старый немец, схватившись за голову, тяжело рухнул в кресло.
-- Илья Кириллович, да что это такое происходит-то! – громко произнёс он.
Но юноша, ничего не сказав в ответ, прошёл к себе в комнату и в беспамятстве рухнул на кровать.
-- Генрих Карлович! Илье срочно нужен врач! – закричала Прасковья, вбегая в столовую
Старый немец тут же бросился к воспитаннику.
-- Илья Кириллович, что с Вами?! – воскликнул он.
В комнату вошла Гертруда Петровна и поднесла к носу Худохлебова-младшего нюхательную соль. Юноша вскоре пришёл в себя.
-- Генрих Карлович, мне нужно срочно с Вами поговорить, -- с трудом сказал он.
Прасковья и Гертруда Петровна, всё поняв с полуслова, ушли в столовую.
-- Генрих Карлович, помните, Вы обещали приглядеть за Прасковьей? Так вот, я предчувствую скорую беду. Мне почему-то кажется, что меня отчислили не только из-за смерти Александра Первого, -- тихо произнёс юноша.
-- Илья Кириллович, Бог с Вами. Этот Антон Антонович невзлюбил Вас с первого взгляда. Прошу, поешьте, а потом постарайтесь заснуть, -- сказал на это старый немец.
-- Генрих Карлович, а вдруг Дмитрию Дегурову всё-таки удалось что-то узнать? – не унимался юноша.
Но старый немец ничего не ответил. Он сразу же обо всём догадался, но не хотел тревожить воспитанника. Ему удалось уговорить Илью поужинать хоть и с большим трудом. А когда он заснул, старый немец стал спешно собирать вещи.
-- Генрих, что случилось? – спросила его вошедшая Гертруда Петровна.
-- Нет времени на объяснение, дорогая. Собирай свои вещи и помоги Прасковье Климентьевне. Нам надо как можно скорее уехать из Санкт-Петербурга, -- торопливо ответил старый немец.
Генрих Карлович решил, во что бы то ни стало, спасти своего воспитанника. Он посчитал, что в Тобольске им ничего не угрожает, понадеявшись на защиту Кирилла Аполлинарьевича.
Гертруда Петровна не стала с ним спорить и уже через полтора часа все вещи были собраны.
-- Илья Кириллович, просыпайтесь. Нам просто необходимо немедленно покинуть Санкт-Петербург, -- произнёс Генрих Карлович.
-- Что случилось? К чему такая спешка? – спросил юноша.
-- Илья Кириллович, только в доме у батюшки Вам ничего не угрожает, -- ответил старый немец.
Вдруг кто-то громко забарабанил в дверь. Испуганная Гертруда Петровна спросила:
-- Кто там? –
-- Здесь проживает господин Худохлебов Илья Кириллович? – послышалось в ответ
-- А что Вам от него понадобилось в ночную пору? – вновь спросила Гертруда Петровна, чувствуя, как внутри неё всё холодеет.
-- Откройте и мы всё Вам объясним, -- послышалось снаружи.
Трясущимися руками, Гертруда Петровна с трудом открыла дверь.
Тут же, чуть ли не сбив её с ног, ворвались пятеро полицейских.
-- У нас ордер на арест господина Худохлебова, -- произнёс один из них.
Гертруда Петровна медленно сползла на пол.
-- По какому праву Вы врываетесь в дом?! – негодовал Генрих Карлович, не подпуская к Илье полицейских.
Но его быстро оттеснили к стене, ничего не сказав в ответ. Полицейские подошли к Илье и один из них сказал:
-- Илья Кириллович Худохлебов, Вы обвиняетесь в пособничестве заговорщикам. Соблаговолите пройти с нами –
Юноша не сопротивлялся. Он спокойно поднялся с кровати и пошёл вслед за полицейскими.
-- Ильюшенька, я люблю тебя и сделаю всё возможное для твоего освобождения! – кричала Прасковья, горько плача.
Генрих Карлович подошёл к ней и сел рядом.
-- Прасковья Климентьевна, я уверен, что Кирилл Аполлинарьевич добьётся освобождения Ильи Кирилловича. Нужно только немного подождать, -- тихо сказал он.

На следующий день Худохлебова-младшего перевели в Петро-Павловскую крепость до решения суда, который был назначен на двадцать четвёртое декабря.
После повторного отказа Константина Павловича от престола Сенат, в результате долгого заседания, в ночь с тринадцатого на четырнадцатое декабря одна тысяча восемьсот двадцать пятого года признал права на престол Николая Павловича.

На другой день, четырнадцатого декабря одна тысяча восемьсот двадцать пятого года, произошло знаменитое восстание декабристов, формальным поводом которого стал отказ от пере присяги Николаю и защита прав Константина. Но Илья Худохлебов этого не увидел. Он сидел в одиночной камере и предавался размышлениям:
«Ну, Илья Кириллович, вот и настал момент истины. Пришло время собирать камни. Правильно ли я поступил, став активным участником «Союза благоденствия»? Думаю, что да. Жалею ли я себя? Совершенно нет. Ибо знал, на что иду. Как воспримет известие о моём аресте отец? Вот что меня сейчас больше всего интересует, а не моя дальнейшая судьба. Надеюсь, что Генрих Карлович выполнит своё обещание» --

Члены «Союза благоденствия» ещё затемно были в казармах и вели агитацию среди солдат.
Сенаторы уже в семь часов утра принесли присягу Николаю и провозгласили его императором.
По решению заговорщиков, Каховский должен был рано утром четырнадцатого декабря проникнуть в Зимний дворец и убить Николая, но тот отказался. Это было начало чудовищного дня, обернувшегося кровопролитием.
Через час после этого, капитан Нижегородского драгунского полка, Александр Иванович Якубович, отказался вести матросов Гвардейского экипажа и Измайловский полк на Зимний дворец.
К одиннадцати часам утра на Сенатскую площадь вышел Московский гвардейский и Гренадёрский полка. Их возглавляли тридцать офицеров-декабристов. Назначенный диктатором князь Трубецкой так и не появился. Восставшие полки продолжали стоять на Сенатской площади, пока заговорщики не могли прийти к единому решению о назначении нового руководителя.
Герой Отечественной войны одна тысяча восемьсот двенадцатого года Генерал-губернатор Санкт-Петербурга, Михаил Андреевич Милорадович, появившись верхом перед солдатами, построившимися в каре, говорил:
-- Я сам охотно бы желал, чтобы государем стал цесаревич Константин Павлович, но что же делать, если он отказался. Сам лично видел его новое отречение и потрясён не меньше вашего. Поверьте мне, то, что вы задумали – ужасно. Прошу вас, одумайтесь! –
Князь Евгений Петрович Оболенский, выйдя из рядов восставших, стал убеждать его:
-- Богом прошу Вас, граф, отъезжайте! Не стойте на пути силы, способно смести всё на своём пути! Мы никогда не смиримся с несправедливостью! Николай не имеет права на престол! --
Но видя, что тот не обращает на это внимание, легко ранил его штыком в бок. В то же время Каховский выстрелил в генерал-губернатора из пистолета. Раненного Милорадовича унесли в казармы. Солдат безуспешно пытался привести к повиновению великий князь Михаил Павлович. Но восставшие не вняли их просьбам.
Тогда против них дважды выступили конногвардейцы под предводительством графа Алексея Орлова. Но обе атаки были отбиты восставшими.
На площади собралась большая толпа жителей Санкт-Петербурга, основным настроением этой огромной массы было сочувствие восставшим. В Николая Первого и его свиту бросали поленья и камни. Образовались два «кольца» народа: первое состояло из пришедших раньше, оно окружало «каре» восставших, а второе кольцо образовалось из пришедших позже. И х жандармы уже не пускали на площадь к восставшим, и они стояли позади правительственных войск, окруживших мятежное каре. Николай Первый понял опасность этого окружения, которое грозило большими осложнениями. Он сомневался в своём успехе, «видя, что дело становится весьма важным, и, не предвидя ещё, чем кончится». Было решено подготовить экипажи для бегства членов царской семьи в Царское Село.
Николай Первый послал для убеждения солдат митрополита Серафима и киевского митрополита Евгения. Но в ответ те стали кричать им:
-- Какие вы митрополиты, когда на двух неделях двум императорам присягнули?! Не верим вам, пойдите прочь! --
За час до конца восстания декабристы выбрали нового «диктатора» — князя Оболенского.
Но Николай Первый успел взять инициативу в свои руки и окружение восставших правительственными войсками, более чем вчетверо превосходящими восставших по численности, было уже завершено. Всего тридцать офицеров-декабристов вывели на площадь около трёх тысяч солдат. А против них было собрано девять тысяч штыков пехоты, три тысячи сабель кавалерии, не считая артиллеристов с тридцатью шестью орудиями. Из-за города было вызвано и остановлено на заставах в качестве резерва ещё семь тысяч штыков пехоты и двадцать два эскадрона кавалерии.
Николай Первый боялся наступления темноты, ибо «чернь» могла проявить в ней активность. Со стороны Адмиралтейского бульвара появилась гвардейская артиллерия под командованием генерала Ивана Онуфриевича Сухозанета. По «каре» был сделан залп холостыми зарядами, не произведший эффекта. Тогда Николай Первый приказал стрелять картечью. Первый залп был дан выше рядов мятежных солдат, по «черни» на крыше здания Сената и соседних домов. На первый залп картечью восставшие отвечали ружейным огнём, но потом под градом картечи началось бегство. Толпы восставших солдат бросились на невский лёд, чтобы перебраться на Васильевский остров. Лейб-гвардии Гренадерский полк под командованием Николая Бестужева попытался развернуться и пойти на Петро-Павловскую крепость. Но было уже слишком поздно. Ядра ударялись о лёд, и он раскалывался, многие тонули.
К ночи с восстанием было покончено. На площади и улицах остались сотни трупов. По прекращении артиллерийского огня император Николай Первый повелел обер-полицмейстеру генералу Шульгину, чтобы трупы были убраны к утру. Исполнители распорядились самым бесчеловечным образом. В ночь на Неве от Исаакиевского моста до Академии Художеств и далее к стороне от Васильевского острова сделано было множество прорубей, в которые опустили не только трупы, но, как утверждали, и многих раненых, лишённых возможности спастись от ожидавшей их участи. Те же из раненых, которые успели убежать, скрывали свои увечья, боясь открыться докторам, и умирали без медицинской помощи.
Сергей Николаевич Корсаков из Департамента полиции составил справку о количестве жертв при подавлении восстания:
генералов — один;
штаб-офицеров — один;
обер-офицеров разных полков — семнадцать;
нижних чинов лейб-гвардии — двести восемьдесят два;
во фраках и шинелях — тридцать девять;
женского пола — семьдесят девять;
малолетних — сто пятьдесят;
черни — девятьсот три.
Итого: тысячу двести семьдесят один человек.
Сразу же были арестованы и отправлены в Петропавловскую крепость триста семьдесят солдат Московского полка, вести семьдесят семь — Гренадерского и шестьдесят два матроса Морского экипажа. Арестованных декабристов привозили в Зимний дворец. Сам император Николай выступал в качестве следователя.
В ночь с четырнадцатого на пятнадцатое декабря был арестован и доставлен в Зимний дворец князь Трубецкой. Император вышел к нему и сказал, указывая на его лоб:
-- Что было в этой голове, когда вы, с вашим именем, с вашей фамилией, вошли в такое дело? Гвардии полковник! Князь Трубецкой! Как вам не стыдно быть вместе с такою дрянью! Ваша участь будет ужасная! –
По резолюции государя смертная казнь была заменена для Трубецкого вечной каторжной работой. Когда его жена, Екатерина Ивановна, пожелала сопровождать мужа в ссылку, император Николай и императрица Александра Фёдоровна пытались отговорить её от этого намерения. Когда же она осталась непреклонной, государь сказал:
-- Ну, поезжайте, я вспомню о вас! –
А императрица прибавила:
-- Вы хорошо делаете, что хотите последовать за своим мужем, на вашем месте, и я не колебалась бы сделать то же! --
Указом семнадцатого декабря одна тысяча восемьсот двадцать пятого года учреждена была Комиссия для изысканий о злоумышленных обществах под председательством военного министра Александра Татищева.

После ареста Ильи прошло семь суток. Генрих Карлович и Гертруда Петровна навещали его каждый день. А Прасковья в это время добивалась аудиенции у Николая Первого, но, к её глубочайшему горю, так и не дождалась.
В день суда в Санкт-Петербург приехал Кирилл Аполлинарьевич и тотчас же поехал в Зимний дворец. Не принять генерал-губернатора Сибири Николай Первый не мог.
-- Ваше Величество! Наш род верой и правдой служил Вашим предкам. Прошу Вас, помилуйте моего сына! Он ещё слишком молод и многого просто не понимает! – умолял он императора.
-- То, что совершил Ваш сын, является преступлением против государственного строя Российской Империи! И наказанием за это служит смертная казнь. Но, учитывая Ваши заслуги перед Отечеством, я принял решение заменить её двадцатью годами каторжных работ в Сибири, -- ответил ему Николай Первый.
Когда Кирилл Аполлинарьевич добрался до гостевого дома, то там его с нетерпением ожидали Прасковья, Генрих Карлович и Гертруда Петровна. По его бледному лицу и отсутствующему взгляду, они поняли, что ничего не вышло. Кирилл Аполлинарьевич, отказавшись от ужина, прошёл в комнату сына, лёг на кровать и вскоре скончался от разрыва сердца.

Двадцать шестого декабря одна тысяча восемь сот двадцать пятого года Илья Кириллович Худохлебов был обрит наголо, закован в ножные и ручные кандалы, и отправлен на каторжные работы в Нерчинские рудники. Там он познакомился с князем Трубецким.
Через год за ним следом отправился Генрих Карлович вместе с Гертрудой Петровной. Прасковья Климентьевна в это время находилась в лечебнице для душевнобольных. Откуда вышла только через шесть долгих лет.
В этой рано поседевшей женщине, с испещрёнными глубокими морщинами лицом и потухшим взглядом, уже было не узнать ту весёлую красавицу Прасковью. Самое ужасное, что с ней случилось – она полностью потеряла память.
Надо отдать должное благородному генералу Денисову Аристарху Павловичу. Не без его участия девушка вернулась в Тобольск и была окружена заботой и вниманием.
В одна тысяча восемьсот тридцать втором году срок каторги был сокращён до пятнадцати лет, а в одна тысячу восемьсот тридцать пятом, до тринадцати. В одна тысячу восемьсот тридцать девятом году по отбытии каторги поселился в селе Оёк, что в Иркутской области. Рядом с ним, до самой своей кончины, жили Генрих Карлович и Гертруда Петровна.

В одна тысяча восемьсот сороковом году Прасковья получила письмо от Ильи, которым и начинается это повествование. Поначалу девушка никак не могла взять в толк, от кого это послание. Но постепенно всё начала вспоминать.
Через три месяца, в августе одна тысяча восемьсот сорокового года, Прасковья приехала в посёлок Оёк. Радости Ильи не было места! Что и говорить о Генрихе Карловиче и Гертруде Петровне. Они были на седьмом небе от счастья!
Пролетело полгода, и состоялась свадьба Ильи и Прасковьи. А в положенный срок она подарила ему двух близнецов, Климентия и Кирилла…

Примечания:
1. «Завтра, завтра, не сегодня! Так лентяи говорят» «Работайте быстро, но осторожно, лодыри!» (перевод с немецкого языка).
2. «С правой стороны на столе лежат ложка и нож. Приборы должны меняться после каждого блюда, а острая часть ножа всегда направлена к тарелке. С левой стороны находится салфетка, а на ней вилка. Приборы для десерта - маленькую ложку и вилку всегда надо класть на тарелку!» (перевод с немецкого языка).
3. «О, Ваше превосходительство! Я сделаю шедевр, и Ваша дочь будем королевой королев!» (перевод с французского языка).
4. «Чудесно! Чудесно!» (перевод с французского языка).
5. Песня тобольских каторжан.
6. «Кто там так рано?» (перевод с немецкого языка).
7. «Не волнуйтесь, мисс, я создам такое платье, какого больше не будет ни у кого на балу! Вы станете несравненной королевой, затмив всех своей красотой!» (перевод с французского языка).
8. «Отлично! Ничего прекраснее я не видел когда-либо в своей жизни!» (перевод с французского языка).