Глава четвёртая


I
Слабый голос истощённого до предела, низкорослого, бледного человека, проводящего перекличку, разносился под сводами Полюстровского рынка, превращённого в перевалочный пункт для частичной эвакуации ленинградцев. Регулярной эвакуации, ещё не объявляли. Рано по ладожским меркам! Лёд слабый, навигация закончена, нужны рабочие руки, да и срамно как-то перед фашистом, бежать из осаждённого города. Потому, только старики, дети, больные и инвалиды, да и то, в количестве ничтожном.
В очках с треснувшими стёклами, в толстой оправе из черепашьего панциря, человек походил на только что проснувшегося, добродушного лемура. Где-то посередине списка, перекличка прервалась. Очкарик тяжело задышал и бессильно рухнул на услужливо подставленный кем-то табурет, судорожно смахивая со лба, крупные капли холодного пота. Ему поднесли грязную наволочку и, бросив исполненный благодарности взгляд в пустоту, человек, зарылся в неё лицом.
Загрохотало в водосточной трубе. Вкусно проскрипели шины одинокого грузовика, и подвыл мотор его, пронося полуторку мимо. В город, к Финляндскому вокзалу.
Человек отдышался. Приступ миновал и перекличка продолжилась. Из безмолвной, мрачной толпы, вновь, тут и там понеслось: «я», «здесь», «в наличии». Откуда-то из ближних рядов, вдруг послышалось: - Что толку в этих списках, машин-то всё равно нет? Те, кто не отвечает, по большей части, уже штабелями во дворе сложены! Что толку?
На говорившего зашикали, угрожающе загудели. Страшна толпа людей приговорённых к смерти, и знающих что приговор не отменят, но не менее страшна толпа людей, всё-ещё надеющихся на спасение.
Перекличка наконец-то закончилась, и некий шум возник в промороженном зале. Рынок привык к шуму. Галдёж торговцев, стук топоров в мясных рядах, аппетитное чавканье квашеной капусты в бочонках, щелчки счётных костяшек и хруст купюр. Но возникающий шум, был иным. Люди, надеющиеся на спасение. А машин нет! Но есть неумирающая, не убиваемая обстрелами, бомбёжками и голодом, надежда.
На востоке заурчало. Закукарекали зенитки. Зашипело на крышах. Привычный звук! Засияли, переливаясь, тысячами разноцветных искр, витражи под сводами и глухо ухнуло нечто злое в сугробах сквера. И вновь тишина.
Ближе к полуночи, заглянула пожарная команда. Сгрудились пожарные у печурки, подбросив паркетных шашек. Через пару минут, влетел с улицы краснощёкий милиционер, заставив младенцев, захлебнуться рёвом от крика: - «Арсенал» - горит! Пожарных словно ветром сдуло!
Под утро, едва забрезжил больной, морозный рассвет, очкарик, вновь принялся за своё. Началась новая перекличка. Да и надежда окрепла. У ворот рынка стояло двенадцать грузовиков и три автобуса. Транспорт подкрался в ночи, спрятавшись за стеной снега. Мороз ослаб, и звуки

160
стали мягче, ленивей. Водители не покидали машин, не глушили моторов. Дремали, опершись грудью о баранки.
С посадкой не торопились. Появились новые списки, их подвёз мрачный майор НКВД. Явился он не один, а в компании с тремя мужчинами, тремя женщинами, дюжиной детей разных возрастов и двумя, закутанными в побитые молью шубы и туго перетянутыми, пуховыми шалями старухами. Сперва, майор разместил компанию в автобусе, затем вручил очкарику новые списки. Очкарик, окончательно запутавшись в этой арифметике, взялся было проводить новую перекличку, но вконец уставшие от его блеяния, холода и бессонных ночей, наполненных бомбёжками и обстрелами люди, гневно зашипели на него, и пришлось очкарику заткнуться.
Столбик термометра, за ночь, опустился вниз ещё на несколько делений. Буржуйки помогали слабо. Стоя непосредственно над печкой, можно было кое-как, согреть руки и лицо, но все остальные части тела, мёрзли нещадно. Трубы в сортирах замёрзли и полопались, и из каждого очка, приподнялся гнойный конус замёрзшей мочи. Наконец, ближе к полудню, под нажимом водителей, обозлённых на то, что их машины сожгли массу драгоценного горючего, майор объявил начало посадки. Полуживой очкарик, отдал ему прежние списки, сложив с себя все полномочия, залез в автобус и, забившись в уголок за кабиной, где было хоть чуточку теплее – задремал.
В автобусах, насколько хватило места, разместили самых слабых, по мнению майора. Матерей с грудничками, молчаливых стариков и нескольких больных. Тех больных, которых сперва, выведши людей из-под сводов рынка, приняли за умерших. Остальные не торопясь, размещались в кузовах грузовиков. В кабинах, несмотря на работавшие моторы, было ничуть не теплее, правда не было пронизывающего ледяного ветра, а поместиться в них вместе с водителем, мог лишь один человек, или мать с маленьким ребёнком на руках. Именно Насте с маленьким братиком и досталось такое место в одной из кабин. Бабушку и сестрёнку, затолкали в автобус. Ни в одном из списков Насти не было. Брат значился! Во время перекличек, она отмалчивалась и старалась не попадаться на глаза очкарику, боясь, всё время, что он сам подойдёт к ней и потребует указать её фамилию в списке. Майор засунул бумажки с фамилиями эвакуируемых и новыми списками, свернув их трубочкой за обшлаг рукава шинели. Перекличек перед посадкой он не проводил, видимо решив проверить наличие присутствующих по прибытии на место.
Вскоре грузовики, как и автобусы, заполнились людьми до отказа. В последнюю полуторку, покидали скромные пожитки эвакуируемых. Брать с собой, было велено только личные вещи и документы. Личных вещей, набрался полный кузов с верхом, а документы у каждого были при себе. Меж тюков, узлов и чемоданчиков, втиснули ещё несколько человек, и майор, вскочив на подножку первого автобуса, засунув голову в форточку кабины, коротко скомандовал: - Трогай! Дружно скрипнули рессоры и вся колонна, неспешно потянулась к набережной Невы.
Красноармеец, дежуривший у входа, нырнул в недра рынка, запер дверь и, прильнув к листу кровельного железа нагретого печуркой, задремал.
Колонна прошла «Ржевским коридором» и на железнодорожной станции, надолго остановилась перед переездом, пропуская порожний эшелон, следовавший из города. Майор выскочил из автобуса и быстро пересчитал машины. Отставших не случилось.
На станции было довольно оживлённо. Недалеко от входной горловины, близ моста через

161
Горелый ручей трещал огромный костёр, возле которого грелись солдаты. Стучали молотки, и сновал деловито взад-вперёд маневровый паровозик, растаскивая по путям теплушки и платформы. Груз на платформах был основательно зачехлён и здорово, по-видимому, засекречен.
Долгий, укатанный большак, который позднее назовут «Дорогой Жизни» и первый покойник. Во втором автобусе, тихо умерла пожилая женщина. Не закрывая глаз перед смертью, свалилась в проход меж сидений. Майор запретил остановки без чрезвычайной необходимости, а к подобным смертям, население уже начинало привыкать. Покойницу прикрыли чьей-то потрёпанной, избитой молью шалью, и тут же казалось, о ней забыли.
В очередной раз остановились в Приютино. Заправили автобусы и грузовики. Майор запретил выходить из машин, несмотря на то что люди в открытых кузовах, уже не чувствовали ни рук, ни ног от холода. Снова пересчитали машины. Покойницу из автобуса, так и не вынесли.
Миновали будто брошенный, засыпанный снегом посёлок Всеволожский, и потихоньку, машины начали карабкаться на Румболовскую гору. Одолев подъём – снова встали. На головном автобусе лопнула рессора. Майор повторил свою, ставшую уже привычной прогулку. На одном из грузовиков обнаружился свежий труп, и вспомнили про первую покойницу.
На этот раз перед Создателем, предстал мужчина средних лет. Смерть его также была спокойной. Видимо в этот момент, он попросту подумал, что засыпает, и, похоже, был тому рад. На губах его замерла облегчённая улыбка, и лишь подмёрзшая в уголках рта, розоватая пена, придавала ей, некий зловещий оттенок. Трупы сложили у ограды старенькой кладбищенской часовни. Майор долго изучал документы умерших, затем, записал что-то в своём блокноте, извлечённом из пухлого планшета, и попёрся к пострадавшему автобусу, выяснять, как продвигается ремонт.
Несколько водителей грузовиков сгрудились возле аварийной машины. Переносили с места на место домкраты. Гремели железом, звонко дребезжащим на морозе. Шофёрская солидарность и взаимовыручка! Что поделаешь? Майор присел на торчавший у обочины широченный пень. Закурил, зорко следя за тем, чтобы пассажиры автобусов не разбредались. На прыжки из открытых кузовов, у людей попросту не осталось сил и смелости, так что за них можно было не беспокоиться. Через полчаса, один из шоферов, низкорослый, лопоухий парнишка, лет двадцати, сообщил, приблизившись к майору на безопасное расстояние, переминаясь с ноги на ногу, о том, что ремонт окончен и можно двигаться дальше.
Мимо проплывали тихие, словно вымершие или спящие деревеньки. Дорога по мере удаления от города, становилась хуже и неподалёку от Ириновки, не вынесла ухабов рессора второго автобуса.
Часам к девяти вечера, колонна, наконец, подошла к двум мрачным деревянным баракам. Над входом в один из них, был растянут кусок красной материи с неровно начертанными, разнокалиберными буквами, образовавшими корявые строки: «Эвакопункт №1 «Борисова грива»» и ниже: «Наше дело – правое! Мы – победим!» При размещении эвакуируемых, вышла заминка. Выяснилось, что их количество убавилось почему-то на шесть человек. Трёх взрослых и трёх детей, один из которых был грудным младенцем. Настя вместе со всеми, впряглась таскать закоченевшие трупы и грузить их на сани, которыми правил розовощёкий, весёлый мужичок. Как

162
только погрузка закончилась, мужичок, пронзительно свистнув, защёлкал языком и, опрокинувшись в сани, рядом со своим страшным грузом, укатил в неизвестном направлении. Подобные рейсы видать, стали мужичку уже привычны.
Для начала, у всех эвакуируемых, изъяли продовольственные карточки, записав их номера напротив фамилий, в толстую прошнурованную книгу. Карточки и книга, отправились в большой несгораемый шкаф. Настя удивилась про себя тому, что до сих пор не сверяли наличие людей по спискам. Про списки, вообще, будто бы забыли. Бесследно исчез куда-то и майор.
Пришло время ужина, состоящего из двух ложек клейкой рисовой каши, куска чёрного, словно обугленного хлеба и кружки разбавленного хвойным настоем и чуть подслащенного клюквенного концентрата. Позже, всю партию прибывших повели на медосмотр. Врачи выявили наиболее ослабших, больных, подлежавших по этой причине эвакуации в первую очередь.
Настя честно назвала свои имя и фамилию и пожилой доктор, с косматыми как у деда мороза бровями, занёс их в толстую книгу и что-то принялся писать на маленьком, в половину тетрадного листа лоскуте серой бумаги. На вопрос о документах, имеющихся при себе, Насте пришлось соврать, что они сгорели в разбомбленном доме. Больше ей вопросов не задавали. Доктор исписал листочек до конца, сложил его бережно, вручил Насте и велел беречь, и сказал также, что сегодняшней ночью, на Большую землю она не поедет, так как он считает её достаточно здоровой, а рабочие руки нужны здесь, на эвакопункте.
Остатки Настиной семьи, были отправлены ближе к полуночи. Людей проинструктировали, как следует действовать в случае авианалёта, обстрела, или если вдруг, машина провалится под не до конца окрепший, хрупкий ладожский лёд. Рассадили по автобусам и открытым грузовикам и вереница машин, печально потянулась в почти полной темноте в сторону Ваганова. К полудню завтрашнего дня, колонна должна была вернуться с грузом продовольствия.

Работа на станции не прекращалась даже ночью. Прибывали эвакуируемые в теплушках. Их было слишком много, хотя официальной эвакуации ещё не объявляли. В освободившиеся вагоны, тут же загружали мешки, коробки и ящики с консервами. Штабеля мешков с мукой, зерном, кукурузой и сахаром привезённые из Лаврово и Кобоны ранее, образовывали лабиринты возле станционных путей, в их узких коридорах казалось, мог не заблудиться только тот человек, который руководил разгрузкой мешков с автомашин и подвод.
Такое оживление на небольшой пригородной станции, казалось Насте странным, после тихого, будто спящего Ленинграда.
Под брезентовыми навесами горели костры, возле которых отогревались грузчики. Оранжевые блики пламени весело резвились на свежем снегу. Навесы являлись плохой маскировкой костров с воздуха, они лишь задерживали искры, да рассеивали дым.
Неожиданно суета усилилась, рабочих загнали в бараки, вдоль пути, спинами к нему, выстроились солдаты. Вскоре со стороны ладожского озера, проследовал состав из платформ, груз на которых, был тщательно зачехлён и завален поверх чехлов еловым лапником. В хвосте состава, дребезжал аккуратно опломбированный, синий, крытый вагончик. Поезд быстро скрылся за поворотом, солдаты разошлись и погрузка-разгрузка возобновилась.

В тёплом бараке, лёжа на соломенном матраце, укрывшись серым солдатским одеялом, поверх телогрейки, Настя быстро отогрелась, но никак не могла заснуть. Мысли о родных, уже вероятно пересекающих Ладогу по нетвёрдому льду, никак не оставляли её. Настя успокаивала себя, как



163
могла, постоянно повторяя себе, что всё обойдётся, всё будет хорошо и к рассвету, они будут в
полной безопасности, вскоре может быть, и она присоединится к ним… Но, самоуспокоение помогало слабо. Она вот здесь, в тепле. Почти сыта, относительно здорова. Даже доктор так сказал. И при сносном питании, быстро восстановит силы, а вот они… Посреди продуваемой ледяным ветром Ладоги, в открытом кузове, в страхе и отчаянии и до спасительного берега ещё так далеко. Ей всё это ещё только предстоит, а вот они уже там!
Заснуть Насте удалось только под утро, а через два часа, её энергично трясла за плечо Анна Сергеевна, уговаривая проснуться…
С трудом разлепив, будто схваченные морозцем веки, Настя увидела доброе женское лицо, склонённое над нею. Добрые губы на том лице уговаривали прийти в себя, добрый нос, чуть обветренный, обласканный морозом, смешно двигался вслед за губами, с доброго подбородка, каплей упала растаявшая снежинка, из-под аккуратной ушаночки, выбилась добрая прядка. Вроде всё доброе в этой женщине, кроме кольнувшего Настю холодного, пронизывающего взгляда, не обещавшего вовсе ничего доброго.
Убедившись в том, что девушка, наконец, оправилась от тревожного непродолжительного сна, Анна Сергеевна, отошла в сторонку, дав ей возможность подняться.
Озноб пробежал по телу тончайшими струйками ледяной воды. Барак начал остывать. Анна Сергеевна жалостливо и презрительно одновременно, разглядывала Настю, сидя вполоборота у печки, отчего девушке стало жутко неловко за свою слабость.
- Я готова, - не своим голосом произнесла Настя, застегнув последнюю, верхнюю пуговицу телогрейки.
- Готова? – вопросила докторица глядя на её ноги. Девушка почти босиком, в смешных, с неуклюжими вышитыми ромашками шерстяных носках, стояла на заиндевевшем дощатом полу. – А валенки?
- Простите. Забыла.
- Не извиняйся. Вышла бы босиком на тридцатиградусный мороз, тебе было бы хуже, - стальным голосом, почти прошептала Анна Сергеевна.
- Вы мой начальник? – робко поинтересовалась Настя, запихивая ноги в задубевшие валенки.
- На некоторое время.
- Простите. А когда меня переправят на большую землю?
Анна Сергеевна не спеша, извлекла папиросу из портсигара, задумчиво размяла её, дунула в гильзу, прикурила от коптилки и только тогда снизошла до ответа:
- А зачем?
- Как!? – растерялась Настя. – Там моя семья, бабушка…
- У меня тоже семья, но здесь! По эту сторону, - грубо прервав девушку, прохрипела докторица. – Муж последнее письмо прислал из Павловска, писал, что сидя в беседке, в парке, слышит немецкую речь из кустов неподалёку.
- А кто ваш муж?
- Военный врач. Мать и дочь остались в Ленинграде, у матери диабет, у дочери воспаление лёгких. Им попросту не добраться до сборного пункта. Я знаю. Я верю, что они живы. И они здесь! Хотя должны бы были быть ТАМ! И я здесь. Хоть ни черта не умею кроме того как рвать людям зубы. До войны я работала зубным врачом в


164
поликлинике на Тульской улице, недалеко от Смольного. Ничего кроме, не умею. Даже перевязку раненому, верно, сделать не могу. Всё по справочникам! Всё лишь в теории.
- Зато стучать умеешь отлично! – послышался слабый мужской голос из тёмного угла барака.
Докторица заткнулась, подхватила Настины пожитки, буквально выбросила их за дверь и следом, вытолкала девушку. Уже стоя за дверью, Настя слышала истерический визг
Анны Сергеевны и неистовый топот её сапог по промёрзшему полу. Барак остыл окончательно. Приближалось время обстрела, и печь топить запрещалось.

Полчаса тряски в грузовике и Настя очутилась в другом бараке, точь в точь похожем на предыдущий. Различались они лишь вывесками над входом. «Борисова грива», была заменена белой, фанерной – «Эвакопункт «Ваганово»». Снизу, почти у дверной ручки, вплотную к косяку, была прибита серая картонка с расплывшейся надписью: «Посторонним вход воспрещён!».
Внутри барака, было почти темно, если не считать дрожащего полусвета, вырывавшегося из раскрытой дверцы бездымной печи и единственной керосиновой лампы в дальнем углу, забранном сеткой, вперемешку с обрезками колючей проволоки. Возле этого загона, на кривом табурете восседал солдат. Сонный, он облокотился на упёртую штыком в пол винтовку.
- Тебе туда, подтолкнула девушку Анна Сергеевна.
- За что? – испугалась Настя.
- Ни за что, а к кому! Там раненые, а мне одной не справиться. Я ведь говорила, что умею только зубы драть, а в твоём личном деле, написано, что ты окончила курсы медсестёр. Или наврала?
- Вы читали моё личное дело? – изумлённая больше наличием личного дела, чем записью в нём об окончании ею курсов медсестёр, спросила Настя.
- Доктор рассказал.
- А зачем раненых так охраняют? – не удержалась Настя от очередного вопроса.
- Много будешь знать – скоро представишься, - исказив нелепо поговорку, ответила Анна Сергеевна. – Ступай, ступай.
Часовой проснулся, вскинул винтовку на плечо и, скрипнув ремнями и табуретом, поднялся, чтобы впустить женщин внутрь жуткого вольера с ранеными.

II

На следующее утро, Густав проснулся совершенно выздоровевшим. Молодой организм и избыток сил, не оставили и тени воспоминаний о пережитом, в его мозгу.
За завтраком, король поведал ему о жертвоприношении Олафа, о том, что в настоящее время, землекопы, сравнивают могилу с землёй. Узнав о нелепой гибели любимого жеребца, принц расстроился, но король успокоил его, сообщив, что в конюшне, бьёт копытом в ожидании хозяина, экземпляр, ничуть не хуже предыдущего. Густав, тотчас же изъявил желание вступить в законное владение новым другом. Именно так он и


165
высказался, как бы дико и нелепо, это не звучало, но Эрик охладил его пыл, заявив, что до осмотра придворным лекарем, Густав не покинет пределов спальни, разве что, переступив через бренное, бездыханное тело, убиенного им отца. Лекарь, должен был прибыть к обеду. Дабы скоротать время, принц выпросил у короля разрешения побродить по замку. Король разрешил.
Потаённые комнаты, тёмные залы, длинные, мрачные коридоры. Всё столь знакомое, известное до последней трещинки на камне, будто бы вновь, открывало ему свои неведомые, тёмные стороны.
Зайдя в рыцарский зал, Густав примерил отцовские парадные доспехи и, повернувшись к большому, во весь рост, серебряному зеркалу, приложил пальцы обеих рук, к тем местам на груди, где до сих пор красовались живописные кровоподтёки, от ударивших, но не поразивших его насмерть пуль. Воспоминания о нелепом, пережитом, будто привидевшимся во сне, всплывали всё чаще, чем дальше принц забирался в лабиринты замка, но где-то, яркой искрой, проскакивали и воспоминания о той, которую он знал столь недолго и так желал бы узнать лучше. Елена! Мимолётное, прекрасное виденье. Воспоминание. Была ли она? Кувшины холодной воды. Существовали ли они? Но что-то, несомненно, существовало. Но что? Где найти ответ, на столь несложный вопрос? Что всё-таки случилось на самом деле, а что – привиделось?
Найти Елену!? Разыскать, во что бы то ни стало! Как? Где? После осмотра паршивого, самовлюблённого лекаря, после обеда, после обеда, обязательного, но не так уж необходимого.
Зал родовых реликвий. Здесь, наряду с грудой оружия, при помощи которого предки Густава, завоёвывали земли, отстаивали своё и приобретали ратную славу, хранились простыни, на которых были засвидетельствованы доказательства непорочности царственных дев, ставших впоследствии королевами. Анна-Луиза Сворг, Элизабет-Виктория Сворг, Беатрис Линдберг, Ильзе-Мария Линдберг, Кристина Антуанетта Габи-Сворг – прабабушка по материнской линии. Юлия Сворг – бабушка по линии отцовской. Елена Габи – Густав явственно увидел, нет, померещилось то ему, увидел! В конце шеренги белых полотнищ, скромная сельская простынка, деревенский дом отдал её вместе с бесценной девственницей. Елена Габи! Нет! Елена-Мари Габи-Сворг! Так оно лучше!
Много крови! Зачем замирать? Зачем останавливаться и пытаться остановить время в первую брачную ночь? Пусть кровь льётся рекой! Кровь утраченной невинности. Без слёз! Без сожаления! Кровь девушки ставшей женщиной, вперемешку с кровью юноши ставшим мужчиной! Уже не мальчиком, но мужем! Кровь, сочащуюся из врат впустивших любовь, кровь из незаживших ран, боль от которых не может воспрепятствовать той любви. Найти! Чего бы это ни стоило! Отыскать! Из-под земли вынуть будущую Елену-Мари Габи-Сворг. Королеву! Жену короля Густава. Чем собственно, после нелепого осмотра и ненужного обеда и предстоит заняться…

Нагулявшись по замку, Густав вернулся в свою опочивальню, но яркий солнечный свет, резавший глаза, и возникшая духота, заставили его, уйти в библиотеку. Там было сыро, ударил полумрак, и плесенью и мышами пахло, точно так, как пахнет во всех библиотеках, и по сей день!

166
Густав впервые посетил библиотеку. Чудно! Ребёнком, проходя мимо зашторенного входа в это мрачное помещение, чувствуя могильный сквознячок веявший оттуда, любопытный принц, не испытывал желания прикоснуться к свиткам и книгам, хранящимся внутри, словно покойники в ледяном погребе. Кстати. К покойникам в погребе, он испытывал меньший страх, чем к этим нелепым грудам человеческих знаний. Чувств человеческих, может быть жизней положенных на алтарь, всепожирающих будущих поколений. Поколений теряющих интерес к прошлому. Совершающих свои ошибки и безмерно страдающих оттого. А ведь ошибок, могло бы и не быть, обратись поколения к урокам прошлого!
Мысль о погребе, досадила принцу, и он даже отмахнулся, отгоняя её. Умерших в замке и ближайших окрестностях, до погребения помещали в ледник и принц, подумал невольно о том, что совсем скоро его отец, а может быть и он сам, до поры, будут пребывать в нём.
Взяв наугад, первую попавшуюся книгу, Густав открыл её на середине и, подойдя к крохотному оконцу, вгляделся в мелкий текст на бурой странице. С правой стороны оказалось некое подобие карты, почему-то испещрённой стрелками и пометками на неизвестном Густаву языке. Местность, отображённая на карте, судя по всему, изобиловала озёрами и повсюду на ней были разбросаны красные и синие кресты, рядом с каждым крестом, находился столбик из ровных чёрточек. Возле красных - чёрточек было больше, возле синих – меньше. Густаву эта карта, напомнила схему одного из прошлых сражений, виденную им в опочивальне отца. Эрик, частенько, после смерти жены, брал её в руки, и подолгу вглядывался в неё, со страдальческим выражением лица, ища или вникая в некий, тайный смысл, понятный лишь ему.
Противоположная страница, содержала довольно-таки странный текст, да и язык, которым он был написан, несколько отличался от общепринятого, того на котором говорили здесь. Разобрать его, правда, Густаву не составило труда, поскольку почти так же говорил Тарво. Где-то он теперь бедняга? Что с ним? В чём-то отец быть может и прав. Слишком добр и мягок был Тарво, чтобы занимать пост начальника замковой стражи. Но Иоханнес Перт, также, благодаря своей звериной жестокости и постоянной жажде крови, вовсе не подходил на эту должность.
Густаву вдруг, пришла в голову мысль о том, что камера пыток, может находиться где-то рядом. Бросив взгляд на план замка, висящий на противоположной стене, он убедился, что это, действительно так. Она находилась, прямо под библиотекой.

«К вечеру, наше положение ухудшилось. Огонь со стороны неприятеля усилился. Один из снарядов, разорвался неподалёку от штаба, убив нескольких рядовых и тяжело ранив сержанта Хуускинена. Враг совершил несколько попыток прямых атак, под прикрытием своей артиллерии, но к счастью, они были своевременно обнаружены и успешно отражены.
Ближе к рассвету, огонь стал редким и беспорядочным. Пехота неприятеля и вовсе прекратила давать о себе знать. Зато, над нашими головами заурчали «крысы»*, которых становилось всё больше. Но недолго им пришлось похозяйничать в небе над нашими позициями. Со стороны Койвисто, прибыло звено истребителей, под


167
предводительством нашего друга «Отчаянного Вольфганга», молодого, честного немца, сражающегося не за награды, а по велению собственной совести, чувства долга и взаимовыручки. Союзники без труда отогнали огрызающихся «крыс». Спустя час, моё дежурство на передовой закончится, и я смогу спокойно проспать положенные 180 минут. Совершенно ничтожное время для полноценного отдыха»…

Сержант Тарво Таннер

«Тому Тарво, тоже пришлось несладко» - подумал Густав, прислушиваясь к голосу глашатая, звавшего его к отцу. Глашатай истошно верещал, видимо получив уже взбучку, за первую, неудачную попытку разыскать принца.
Положив на место книгу с малопонятным текстом, Густав стремительно покинул библиотеку, поспешив в обеденный зал. Эрик и лекарь, уже находились там. Низенький, сгорбленный, тщедушный старичок с изуродованным лицом, сидя рядом с королём, вовсю угощался прошлогодним вином, ничуть не робея под грозным взглядом своего повелителя. Отметинам на дряблой физиономии, лекарь был обязан разъярённым рыбакам. Те однажды, поколотили его камнями за неверное лечение, прописанное одной из рыбацких жён, вследствие чего – та скончалась. История эта случилась давно, разговоры ходили долго, и репутация лекаря была основательно подмочена. Однако. Спустя некоторое время, тому, каким-то чудом, удалось пригреться в замке. Слава богу, в последние несколько лет, в замке никто серьёзно не болел, а умирали обычно от ран и старости, так что «таланты» лекаря, пока не находили применения, в противном случае, эскулапу пришлось бы перебираться в конюшню или на отдалённую ферму.
Густав, с достоинством подобающим принцу, приблизился к королю, припал на колено, поцеловал ему руку и сдержанно, кивком головы поприветствовал лекаря. Тот, едва не подавившись вином, резво вскочил, выражая готовность немедленно приступить к осмотру, но Эрик жестом остановил его.
- Как чувствуешь себя ты, сын мой?
- Превосходно Ваше Величество, - ответил принц и, бросив испепеляющий взгляд на лекаря, с плохо скрываемой неприязнью, добавил: - Думаю, что мы напрасно потревожили покой нашего светила во вселенной медицины, поскольку от прежнего моего недомогания, не осталось и следа.
- Густав! – король быстро вспыхнул в гневе, это случалось с ним в последнее время слишком уж часто. – Позволь мне как королю, как твоему отцу, наконец, самостоятельно определять, напрасно я тревожу кого-либо, или нет!
- Хорошо отец, - покорно сложив ладони на груди и полуприкрыв глаза, произнёс Густав.
- Приступайте, господин придворный медик!
Лекарь встрепенулся обрадовавшись. Часто закивал маленькой головой и на сморщенной физиономии его, выплыла глупая улыбка. Густав медленно, нехотя, начал раздеваться. Лекарь слегка отпрянул назад, увидев огромные синяки на груди принца, но вскоре, успокоившись, выслушал его, постучал согнутым указательным пальцем по спине,


168
плечам. Нежно и неторопливо ощупал кровоподтёки, попросил открыть рот, заглядывая в него смешно, встав на цыпочки, вытянув тощую шею. Наконец, легонько толкнув принца, сложенными в гузку пальцами, разрешил одеваться. Щёлкая языком и продолжая кивать головой, лекарь просеменил к королю, доложил ему на ухо о результатах осмотра, вытянув левую руку с кривым указательным пальцем в сторону одевающегося принца.
- Густав! – наконец произнёс Эрик, отпихивая от себя лекаря. – Медик утверждает, что ты совершенно здоров, за исключением ушибов, красующихся на груди твоей. Не хочешь ли ты в подробностях, поведать ему при каких обстоятельствах, они получены тобою!
- Нет, отец! Ушибы совершенно не причиняют мне не малейших неудобств, мысленно мне совершенно не хочется возвращаться к пережитому. Прости отец!
- Вы можете быть свободны, - тихо молвил король, глядя на лекаря.
Тот, продолжая трясти башкой, поспешил удалиться.
- Раболепный тупица! – вполголоса промолвил Эрик, когда шаги лекаря стихли внизу лестницы.
- Что отец? – Густав сделал вид, что не расслышал слов короля.
- Ты тоже ступай, сын мой. Чем думаешь заняться?
- Для начала отправлюсь в конюшню, знакомиться с преемником моего дорогого Олафа. Надеюсь, он будет столь же добр и быстр, как и его несчастный предшественник.
- Сын мой, ты сказал нам правду? Тебя действительно ничто не настораживает в собственном самочувствии? – глядя в пол осведомился Эрик.
- Отец, ты можешь быть совершенно спокоен. Я сказал правду!
- Тогда ступай. Ступай! И будь добр, пожалуйста, садись в седло при помощи, и под присмотром младших рыцарей.
- Да будет так отец!
Густав, снова преклонив колено, лбом коснулся руки короля и спешно покинул покои, даже не подумав о предстоящем обеде. Король и тут не стал его удерживать.
Услыхав громкий смех принца, доносившийся из внутреннего двора, Эрик заставил себя подойти к окну. Густав восторженно обнимал за гибкую, упругую шею, стройного рыжего жеребца. Целовал его в морду.
- И нарекаю тебя – Карлом!
Младшие рыцари, суетились вокруг, помогая принцу поудобнее расположиться в седле. Готовясь пришпорить коня, Густав в последний раз взглянул на узкие оконца королевских покоев. Эрик поднял вверх ладонь правой руки. Принц ответил ему тем же и спустя секунду, быстрый как молния жеребец, унёс его прочь со двора. Эрик вздохнул с облегчением, но тут же почувствовал себя так, будто на него, только что, обрушился поток ледяной воды. Неведомая сила сковала все его члены и, раскрыв рот в беззвучном крике, король медленно, пытаясь опереться о стену, сполз на холодные плиты пола.

Карл, оказался ничуть не хуже Олафа. Жеребец, птицей промчался по мосту, перекинутому через ров, миновал в том же темпе площадь перед замком и устремился рысью вперёд, по главной улице города вздымая копытами тучи коричневой пыли. Густав, задыхаясь, нёсся к окраине. На лету, принц пытался вглядеться в недоумённые лица

169

горожан. Горожане провожали его взглядами, исполненными страха, восторга, и удивления. Запоздало склонялись в поклоне горожане, признав принца, когда неистовый жеребец вместе со своим возбуждённым всадником, уже скрывался в тучах пыли за изгибами главной улицы.
Вот и он, прежний колодец и два красных кувшина возле камня с плоским верхом, где отдыхал он в тот день, когда впервые увидел Елену. Вокруг ни души. Лишь шум прибоя долетает с берега моря и поскрипывает журавль под нежными, прохладно целующими разгорячённое лицо порывами южного ветра. Принцу вдруг захотелось закричать! Закричать во всё горло, позвать Елену, но отвратительный ком в горле, сгусток внезапной обиды, помешал ему сделать это. В одном из кувшинов обнаружилась вода, и Густав утолил жажду. Карл тоненько заржал, напомнив о себе и принц, встрепенувшись, налёг на журавль.
Они ещё долго пробыли возле колодца. Принц сидел на разогретом солнцем камне приобняв кувшин, Карл, опустив голову к самой земле, шумно выпускал воздух из ноздрей, вздымая вихри песчинок. Иногда конь замирал, прислушивался к чему-то и тихонько ржал, словно бы тоже подзывал кого-то.
Ни души! За придорожными кустами притаились горожане. Пристально наблюдали за сидящим возле колодца принцем. Но разве придёт кому-нибудь в голову тревожить его высочество во время отдыха. Странного, правда, отдыха в странном месте.
Ожидание становилось томительным. Ведь вполне могло бы быть и такое, что кувшины эти не принадлежат Елене. Мало ли в городе красных кувшинов? Мало ли в городе гончаров, изделия которых, почти что не отличаются друг от друга. Кувшины-то самые дешёвые. Может быть, в городе перевелись все воры и имущество своё, можно теперь оставлять без боязни в любом месте, где заблагорассудится. Конечно! Почему бы и нет!
Битых два часа Густав просидел на камне. Карл дремал. Солнце начинало клониться к западу. И всё же, несмотря на страстное желание отправиться прямиком к дому Елены, принц сперва посетил кладбище. Вид старых и свежих могил, груда развороченных камней на том месте, где покоился Олаф и вполне мог бы оказаться и он сам, немного, почему-то успокоили его. Пнув неуклюжий крест, валявшийся в высокой траве, Густав подозвал Карла и, вскочив в седло, решительно направился к жилищу девушки. Но, как и прежде, по мере приближения к низенькому домишке, решимость принца пошла на убыль, и он проехал мимо, стараясь даже не смотреть в ту сторону. Карл громко, недовольно зафыркал. Видимо возвращение, на пыльную площадь возле колодца, совсем не радовало его. Кувшины стояли на прежнем месте, но принц заметил, что кто-то наполнил их. Красное закатное солнце отражалось в зеркальной глади чистейшей воды обрамлённой стенками кувшина, и в небольшой лужице возле журавля. Следов вокруг колодца было слишком много, чтобы различить среди них следы девушки, которая, несомненно, побывала здесь сегодня. Густав был твёрдо убеждён в этом. Иначе попросту не могло быть. Не могло!
Принц снова уселся на камень, приняв прежнюю позу. Солнце почти скрылось за горизонтом. Наступил тот удивительный час, когда восток уже объят тьмой, запад светел, и нежные сумерки ложатся на всё вокруг, заползают во все щели и закоулки. Кое-где в


170
домах вдоль дороги поднимающейся вверх по склону холма, к замку, начинают зажигаться огни. Вдоль берега разгораются рыбацкие костры, и звёзды всё ярче обозначаются на небе, будто вышивает их кто-то невидимый, серебром на тёмно-синем бархате.
До слуха Густава донёсся звон тревожного колокола на самой высокой башне замка. Частый, настойчивый набат, слышный далеко, за пределами города, и даже, на противоположном берегу залива. Принц не придал этим звукам никакого значения, слишком уж глубоко затянуло его ожидание, слишком уж велико было предчувствие встречи. А набат… Либо отец обеспокоился долгим его отсутствием, либо где-то в городе, ещё днём случился пожар и колокол лишь сообщает о завтрашнем трауре и грядущих похоронах. Кого бы ни хоронили, рыбака или представителя знати, в процессии участвует обычно, почти половина горожан.
И эта половина, делится ещё на две половины. Первая со скорбными лицами плетётся за телом усопшего, другая выставляет свои скорбные лица вдоль дороги. Спустя некоторое время, скорбные лица превратятся в обыкновенные, где-то слегка повеселевшие. Вскоре после того как опустеют выставленные двором бочки с вином и пивом для помина души свежепредставленного. Бочки обычно подвозят на погост, и обратная дорога, уже не кажется такой утомительной и долгой.
Серая тень, неслышно проскользнувшая средь кустов, вывела принца из полудрёмы. Тревожные удары колокола, громче зазвучали в его ушах. «Елена?» - негромко произнёс он и подивился голосу своему, будто бы больной и немощный человек произнёс это милое имя. Девушка вышла из тени глядя в землю.
- Елена! – теперь принц узнал свой голос. – Елена, я так рад, что отыскал, дождался тебя! Что же ты молчишь? Ты не хочешь видеть меня? Тебя кто-то напугал?
Густав поднялся с камня, умоляюще сложив на груди руки.
- Вы Ваше Высочество, прошептала девушка.
- Я!? – воскликнул Густав и огляделся по сторонам, будто надеясь увидеть кого-то иного, кто действительно был в состоянии внушить Елене страх. – Чем же!? Я сижу здесь уже давно, и ничего страшного вокруг себя не обнаружил.
- Вы напугали меня принц, - повторила Елена, отступая на шаг. – Совсем недавно, по городу разнеслись слухи о вашей гибели, похоронная процессия из замка проплыла мимо наших окон, пронесли носилки, укрытые покрывалом с королевским гербом. Я уверовала в вашу гибель и тут вижу возле колодца вас. Вы привидение?
- Хоронили не меня, а Олафа, - рассмеялся Густав.
- Вашего брата?
- Моего коня!
Елена внимательнее вгляделась в лицо принца и вдруг, вновь внезапно отступила ещё на несколько шагов, прикрыв рот ладонью.
- Что теперь пугает тебя? Я живой! Чувствуешь моё тепло? Подойди ближе. Поверь же, я не призрак!
- Где ваши символы принадлежности? Хотя бы браслет?
Густав смутился, но объяснить требовалось.


171
- Долгая история. Но я надеюсь, что они в надёжных руках, когда-нибудь, я непременно расскажу тебе обо всём, но не сейчас.
- Должно быть, в замке снова случилось что-то страшное. Снова кто-нибудь умер?
- Пустяки. Сегодня днём всё было в порядке. Я больше не пугаю тебя? Скажи Елена, ты рада видеть меня?
- Ваше Высочество, я отлучилась только за водой. Матушка боялась, как бы не стряслось чего с кувшинами. Я тороплюсь, страшусь вызвать гнев матушки, тем более что ей вредно волноваться. Придворный лекарь запретил ей это. Визиты его стоят больших денег для нас, и нам бы не хотелось беспокоить его слишком часто.
- Сегодня же велю выпороть этого старого шарлатана, тем паче, что он ни черта не смыслит в медицине. Мало того, я прикажу ему, чтобы отныне, он занимался твоей матерью бесплатно.
- О принц! Не нужно никого пороть! Матушка больна очень давно, и кто бы ни брался за её лечение, ей с каждым месяцем, становилось всё хуже, но после визита придворного лекаря, она стала говорить, что самочувствие её немного улучшилось. Отзывалась о нём как о внимательном и добром человеке, и я думаю, что его визит стоил тех денег, которые были отданы. Возможно, он действительно великий врач.
- Великий враль! Скажи Елена, кто лечил твою матушку до визита этого пройдохи?
- Кое-кто из крестьян. У некоторых из них, говорят, есть способности к врачеванию.
Густав нахмурился, будто вспоминая что-то. Затем произнёс:
- Так вот! Дело вовсе не в крестьянах и не в талантах придворного проходимца. Дело в силе воображения твоей матери. Она попросту внушила себе, что излечить её может только настоящий врач. Тут как раз явился наш эскулап и помог поверить в то, что она вскоре выздоровеет. Да! Ты, наверное, права. За это его пороть не стоит, за это его стоит казнить. Но такой участи, ему не видать.
- Спасибо Ваше Высочество.
- Не за что! И всё же, отныне, я заставлю его ходить к вам бесплатно и действительно лечить твою матушку, а не обдирать бедняков и не разглагольствовать о пользе свежего воздуха.
- Мы вовсе не бедняки, - вспыхнула Елена. – Мы живём своим трудом и ни в чём не нуждаемся!
- Было бы странным, если бы в разговоре с принцем, такая гордая девушка как ты, жаловалась на нужду.
Елена смолкла, не смея возразить пристально глядевшему на неё юноше. Конечно же, она была рада встрече с ним. Конечно же, втайне надеялась на то, что хоронили в тот раз, вовсе не Густава, но всё же страшила её мысль о возможном гневе короля. Чем обернётся тот гнев, когда выяснится, что единственный наследник престола, тайно встречается с простолюдинкой.
- Мне всё-таки кажется, что в замке действительно что-то произошло. Уж слишком этот колокол настойчив.
- Елена, позволь мне проводить тебя. Помочь донести эти тяжёлые кувшины. После, мы условимся о завтрашней встрече, я вернусь в замок, всё разузнаю и завтра, ты первой будешь знать о случившемся.

172

Принц настолько был исполнен решимости, что девушка поняла – сопротивление бесполезно и выразила своё согласие кивком головы. Густав усадил Елену верхом на Карла, даже не подумав выяснить, приходилось ли ей раньше ездить верхом, вручил ей один из кувшинов, тот, что поменьше, другой взвалил на себя и, взяв коня под уздцы, двинулся в противоположную от замка сторону, к дому Елены.
Прощаясь, Елена упросила принца, всю обратную дорогу, по возможности скрывать своё лицо от случайных прохожих. Для Густава, они случайные, а Елену знает вся округа. Ей не хотелось бы тревожить мать слухами о встречах со знатным господином.
Принц, водрузив кувшины на крыльцо, пообещал ей это, нежно приложился губами к ладони девушки, та, в свою очередь, шумно чмокнула его в щёку и, смутившись собственного, нечаянного порыва, скрылась в доме.
Возвращаясь, Густав гнал Карла во весь опор, сквозь окончательно сгустившуюся тьму. Он жалел, что глаза Карла не излучают тот волшебный свет, текущий из очей волшебных, рычащих повозок, виденных им там: в мире за облаками. Конь то и дело спотыкался. Правда, от повозок скверно пахло, Карл же источал привычный, добрый аромат. Темнота лишала надобности скрывать лицо от «случайных» прохожих. Принц парил в седьмом небе от счастья, но тревожный, непрекращающийся набат, несколько омрачал радость.
Там где дорога, извиваясь зигзагами, круто поднималась к воротам замка, повстречались ему три младших рыцаря, раздобывших где-то скакунов, и явно устремлявшихся на его поиски. Поравнявшись с ними, принц поинтересовался причиной переполоха.
- Что стряслось ребята? Кто на этот раз объявлен нищим, несчастным погорельцем, благодаря собственной глупости или неосторожности? Этот похоронный звон, слышен даже на окраинах.
- Господин начальник стражи, отдал приказ отыскать вас Ваше Высочество, - отдышавшись, произнёс самый рослый из них.
- Эта косоглазая крыса!? Иоханнес Перт?
- Точно так.
- И что же сей вурдалак имел наглость и смелость мне сообщить?
- Его Величество, король Эрик Сворг – при смерти!

III

Без четверти десять, аккурат после утреннего обхода, когда врачи, собравшись в ординаторских, предвкушали второй завтрак, по коридору нейрохирургического отделения Петергофской больницы, нетвёрдым шагом, проследовал небритый человек с перевязанной головой. Поминутно отдыхая, опираясь о частые белые подоконники, к десяти часам, он всё-таки добрался до коричневых дверей ординаторской и, не утруждая себя предварительным стуком, ввалился внутрь.
Прочие доктора, привыкшие к подобным появлениям пациентов, и бровью не повели, но Виктор Викторович Бобров – заведующий тем самым нейрохирургическим отделением, узнал своего. Именно он вёл его, более того, недавно его же и оперировал. Спешно стряхнув крошки печенья с бороды, одёрнул халат и, поспешив занять кресло за

173
своим рабочим столом, принял строгую позу с важным выражением лица. Врачи, заметив поведение «Бобра», тоже отвлеклись от чая и обсуждения редких случаев на отделении, уставились на вошедшего.
- Что привело вас ко мне больной? Беспокоит что-нибудь? – ласково поинтересовался Виктор Викторович у небритого типа.
- Доктор! – хрипло произнёс человек. – Вы враг!
- Помилуйте! Чей же? – Бобров обиженно надул щёки. – Оскорбляют среди бела дня, в родном учреждении! Нехорошо, - пробубнил он, запуская растопыренную пятерню в стопку историй болезни. – Как фамильице то ваше? Простите больной, запамятовал, столько хлопот, знаете ли…
- Фамилия моя – Кутузов! Великий русский полководец! Вы и это запамятовали? – угрожающим тоном отчеканил небритый.
- Простите Михайло Илларионович, не признал, сразу-то, вы ведь после ранения! Но вероятно вас доставили не по адресу. Хотя, травма головы, открытая черепно-мозговая, или закрытая? Не напомните? Ну, ничего! Мы своё дело завершим, и переведём вас туда, где вам самое место. По чину и по рангу – так сказать!
Присутствующие гадко усмехнулись, Кутузов окинул всех гневным взглядом, потёр плечом небритую щёку и решительно, не спрашивая позволения, уселся на шаткий стул, напротив стола заведующего.
- Вредно шутите доктор! Кутузов, но Алексей Фёдорович, - Лёха нахмурился ещё больше, отчего повязка на голове, съёжилась и поползла вверх. – Может Иванович, но суть не в том…
- Отчество своё вспомнить не можете? – Бобров оторвался от записей в истории болезни. – Это хорошо!
- Это неважно, поймите! Алексеевич я, Иванович, Васильевич или Петрович. Это я вспомню, но вы доктор враг! И косвенно конечно, но пособник фашизма!
Бобров за время работы на этом весёлом отделении, попривык порядком к подобным представлениям и потому, ничуть не обидевшись в этот раз, повторил вопрос:
- Помилуйте милейший! Кому же я враг? Что-то недопойму? Не вам ли, любезный? И с какой это стати я пособник фашизма?
Небритый тип, шмыгнул носом, локоть его, до того покоившийся на краешке стола, скользнул вниз.
- Вы отдаёте себе отчёт, с кем говорите?
- Да. Отдаю, отдаю. Полный отчёт! – Бобров лениво отмахнулся от вопроса, как кот от назойливой мухи. – Но поймите, мне безразлично по большому счёту, кто передо мной! Великий русский полководец, или жалкий воришка-карманник, избитый в автобусе, разъярёнными пассажирами, чем попало по голове. В первую очередь, как сейчас, я вижу перед собой больного человека, и говорю с больным человеком. И я обязан его вылечить! И вас я вылечу!
Кутузов казалось, не обратил на слова доктора ни малейшего внимания. Будто и не слышал их вовсе. На протяжении всей фразы, он, не мигая смотрел на бирюзовый телефонный аппарат, стоявший с края стола.


174
- Вы говорите сейчас, с Алексеем Кутузовым, смотрителем Осиновецкого маяка. Я совершенно здоров, если не считать паршивой царапины на темечке. А меня, чуть ли не силой удерживают здесь! – Лёха с трудом перевёл дыхание и продолжил: - Понимаете ли вы, горе-доктора, что такое маяк?
- Ну, в общих чертах – да, - Бобров неопределённо пожал плечами.
- Маяк – стратегический объект, самая высокая точка на побережье. Прекрасный наблюдательный пункт! И стоит проникнуть туда диверсанту и затеплить хоть малейшую искру – всё! Конец! На эту искру, слетятся фашистские стервятники и измолотят объект в мелкий винегрет!
В порыве чувств, Кутузов сильно треснул кулаком по столу, угодил в изящную хрустальную пепельницу и расколол её надвое. Бирюзовый телефонный аппарат на краю стола, звякнув обречённо, подпрыгнул и свалился на пол, распавшись надвое. Доктора, по одному покидали ординаторскую, и было заметно, что делают они это с плохо скрываемым сожалением.
Виктор Викторович аккуратно извлёк осколки из-под ладони Кутузова и, заметив на них кровь, полез в ящик стола за лейкопластырем.
- Прежде всего, успокойтесь любезный, - примиряюще произнёс он, отрезая порядочный кусок от катушки и потянувшись к ране. Алексей отшатнулся от руки держащей пластырь, как от разверстой пасти ядовитой змеи.
- Что это вы задумали? – с тревогой в голосе поинтересовался он.
- Для начала, собираюсь залепить вторую вашу паршивую царапину, правда теперь не на темечке, несколько не моя специализация, а после вызову сестру, дабы для начала, вам сделали укольчик с дозой смирительного, подходящей, ну, скажем так, коню. Иначе с вами совершенно невозможно мирно беседовать, - с прежним, железным спокойствием ответил Виктор Викторович.
От пластыря Лёха не стал отказываться, но обещание «укольчика с лошадиной дозой смирительного», вызвало страдальческую гримасу, на колючем его лице и долго он умолял доктора изменить меру пресечения:
- Не могу я больше спать, понимаете? Фельдшеришка вы плешивый! Мне и без того бесконечно плохо! Стоит мне заговорить, все тут же рядят меня в сумасшедшие. А я нормален совершенно!
Бобров несколько смягчился от подобного признания. Морщины на его холёном профессорском лице разгладились и бесконечно доброе выражение, как прохладная простыня на диване, заняло на нём своё место.
- Милый вы мой человек, – начал он медленно, умиротворённо. – Нет у нас тут нормальных совершенно, как вы выражаетесь, более того, открою вам тайну – нормальных людей вообще не существует. Все считают мужика нормальным, пока он нечаянно не перепьёт или не бабахнется головой о дверной косяк. Щёлк! И что-то закоротило в его сером веществе и вот он уже у нас в гостях, або в психоневрологическом стационаре, что поверьте гораздо неприятней. С больными, как они их называют там в своём департаменте, не принято особенно церемониться.
Ординаторская совершенно обезлюдела, Кутузов успокоился и, отыскав в Боброве благодарного слушателя, выложил ему все, что приключилось с ним за последнее время.

175
Правдивый рассказ, правда, с небольшими выпадающими подробностями, которые можно было, смело отнести на счёт последствий травмы, несомненно, произвёл некоторое впечатление на Виктора Викторовича, но виду он не подал. Ясно конечно было то, что сидит перед ним нормальный человек, с небольшими конечно странностями, хотя, у кого их нет? Странностей. Ему вполне можно было верить, если бы не было в его рассказе, единственного, очевидно невозможного момента – перемещения во времени. Хотя, он уверял, что имеются свидетели, и даже, назвал точное их местонахождение. Впрочем, всё одно – бред! Просто Алексею Кутузову – ныне являющемуся пациентом нейрохирургического отделения Петергофской больницы, после тяжёлой травмы, в забытьи ли, под воздействием наркоза ли, приснился столь яркий и красочный сон, что мозг его трансформировал приснившееся в реально происходившее некогда.
- Хотите коньяку? – неожиданно спросил Виктор Викторович.
- Хочу! – оживился Лёха.
Профессор, передвигаясь как зачарованный, добрался до сейфа, позвенел там ключами и вернулся к столу с двумя стаканами тонкого стекла и початой бутылкой «Янтарного».
Собеседники влили в себя по полстакана, на Боброва сие не возымело никакого действия, а вот Кутузов почти сразу заклевал носом и засопел. Поняв, что сегодня разговора не получится (и как это он запамятовал про ноотропные и успокоительные средства, которые сам же и назначал Кутузову, а после опоил его коньяком, ведь и пятидесяти граммов было вполне достаточно для достижения подобного эффекта, как бы он, проспавшись опять не принялся буйствовать), вызвал санитаров и те, без труда увели пришедшего в крайне благостное расположение духа Алексея. Тот покинул ординаторскую без малейшего намёка на сопротивление, поправляя повязку, заботливо поддерживаемой одним из санитаров рукой, и уже в дверях, полуобернувшись к Боброву, изрёк:
- А коньяк ли это был? Хитры вы, милый доктор!

После того как двери ординаторской захлопнулись за вышедшими, Бобров впервые задумался не только о медицине и хорошенькой Елене Андреевне, которая должна была разделять с ним сегодня ночное дежурство и выпитый коньяк, но и о вещах менее приятных и более загадочных. Мысль о том, что совместное распитие с больным коньяка, это, несомненно, новейший способ терапии черепно-мозговых травм и неврозов, как само собой разумеющееся, конечно мелькнула первой в его голове. На горизонте замаячила и перспектива получения чуть ли не Нобелевской премии за открытие способа, виртуального путешествия человека во времени. Оставалось только облечь идею в строгую форму аппаратно-препаратного метода. Лауреатом премии должен был стать, конечно же, он – Виктор Викторович Бобров, скромный пахарь на медицинской ниве. Нобелевская премия, также, несомненно, полагалась и за открытие нового витка в психиатрии, за успешный способ борьбы с подобными вот душевными недугами. С улыбкой Юры Гагарина (с учётом новой металлокерамики во рту), встречается Виктор Викторович Бобров, со светилами мировой науки. Портреты его, с немного сгущённой посредством фотошопа шевелюрой, висят на почётных местах, в каждом профильном


176
учреждении. Мечты, мечты, мысли, мысли. Мысли и обо всём сказанном, интереснейшим за всю, наверное, его практику пациентом.
Эх, не был знаком Виктор Викторович Бобров с Карлом Генриховичем Потоцким и его работами. Рухнула бы Вавилонская башня его мечтаний в секунду. Не он первый!

Тем временем в ординаторскую понемногу начал возвращаться изгнанный персонал.
- Аудиенция прошла без взаимных претензий и завершилась упрочением мира? – Подколол Боброва молодой врач Толя Круглов, которого на отделении прозвали «Круглым», не только врачи, но и кое-кто из пациентов, уж больно он соответствовал этому прозвищу в части головы.
- Ах, оставьте остроты, - отозвался Виктор Викторович тоном утомлённой курсистки.
- Этот ваш «путешественник во времени», тихо прощебетала хорошенькая Елена Андреевна. – Уже порядочно задолбал мою половину палаты, вопросами о том, какая из трёх дверей, с табличкой «пожарный выход», действительно является пожарным выходом и где тут ближайший отдел НКВД.
- Я вообще-то в Питере живу, - задумчиво произнёс Круглов. – Но в Петродворце у меня сестра, так вот, насколько я знаю, здесь на весь город, только одно отделение, и действительно, оно где-то поблизости.
- Прогуляюсь до магазина. Ночь ещё куковать, - сказал Виктор Викторович, решительно поднимаясь из-за стола. – Елена Андреевна, душечка, присмотрите за моими, пока меня нет? В долгу не останусь!
Елена Андреевна утвердительно кивнула, не отрываясь от крошечного зеркальца косметички, при помощи которого, подправляла и без того безупречный макияж.

Пройдя по коридору мимо мило болтавших и много куривших неврастеников, Виктор Викторович, перепрыгивая через ступеньку, спустился по роскошной некогда старинной лестнице и в холле, внизу, предупредил вечно сонного охранника, чтобы тот внимательнее относился к своим служебным обязанностям.
Прогулявшись до магазина, Бобров прикупил очередную бутылочку «Янтарного», банку презренного растворимого кофе, реклама которого «прошелестела» все мозги утомлённым от него россиянам, поинтересовался у администратора местонахождением отдела милиции, и помчался туда, изредка переходя с быстрого шага на бег.

IV

Первая мысль, пришедшая в свинцовую голову, с трудом, проснувшегося в это утро Николая, касалась рассуждений на тему: не били ли его вчера? Утренним часом, время его пробуждения, можно было назвать с большой натяжкой. Всё-таки без четверти час. Все мышцы сводила отвратительная короткая судорога, а кожа саднила, будто была обожжена. Превозмогая столь неприятные ощущения, Николай, со стоном сел на кровати. Телевизор работал. Звук был выключен и напротив мерцающего ящика, по-прежнему восседал взъерошенный Вольфганг. Глаза его были закрыты, но кончики пальцев

177
подёргивались. Немец спал, но сон его по всей вероятности рождал чудовищ в неимоверном количестве, и где-то там, в глубинах тревожного сна, Вольфганг отчаянно с ними сражался, пилотируя свой быстрый как молния истребитель.
Стараясь не разбудить немца, Коля на полусогнутых, дрожащих ногах, прошлёпал в ванную. По дороге обдумывая, как быть с этим чёртом Кутузовым и где его, в конце концов, разыскивать? В вытрезвителе, «обезьяннике» ОПОПа или в больнице? Во всяком случае, круг поисков был не особо широк, и начинать, конечно, следовало с милиции. Со слов Вольфганга, эти милейшие люди, вчера присутствовали при событиях, развернувшихся на лестничной площадке.
Кран зарычал, как хорошо прочищенный желудок перепившего дядьки и отказался радовать горячей водой. Холодная тоже пришлась, кстати, и даже, после умывания, слегка полегчало.
Проснувшийся Вольфганг, сменил Николая в ванной комнате и долго, молча, кидал холодную воду в лицо. После этой процедуры, вид его стал ещё более жалким, а круги под глазами, казалось, потемнели пуще прежнего. На лице его не сходя сидело тревожно-недоумённое выражение. Отказавшись от завтрака, он вернулся к телевизору, включил звук и расположился в кресле, в прежней позе.
Николай пожал плечами и отправился завтракать в одиночестве. Яичница вкусно скворчала на сковородке, а чайник тряс крышечкой и надрывался свистком.
Кусок не лез в горло, а кофе, обжигал как лава. В голове опять зашумело, а день между тем обещал быть прекрасным. Лёгкий, тёплый ветерок, шелестел листвой тополя и в окно кухни, струились рассечённые, золотые лучики с суетящимися пылинками внутри.
Превозмогая приступы тошноты, Николай всё-таки втолкнул в себя завтрак и залил всё крепким кофе. Тотчас дала знать о себе изжога, и завтрак был дополнен чайной ложкой соды, а после и парой таблеток Ранитидина.
Кисло икая, Николай ни словом не обмолвившись с немцем, покинул квартиру и с удивлением обнаружил на лестничной клетке двух ментов, тщательно вымеряющих ступеньки при посредстве рулетки и записывавших полученные данные в толстый блокнот. Попытавшись, было устремиться вниз по лестнице, Николай был остановлен окриком: - Документы! Пришлось предъявить паспорт. Прыщавый, потеющий ментяра, долго листал красную книжечку и вглядывался в Колину физиономию, сличая её с фотографией.
- Вы из этой квартиры? – Вдруг спросил он.
- А вы страдаете слабым зрением или глубоким склерозом? – Парировал Николай. – Ведь я минуту назад вышел именно из этой квартиры, да и в паспорте всё написано русским, между прочим языком.
- Не грубите представителям власти молодой человек, - подал голос второй легавый, складывая рулетку.
- Боже упаси! Я просто поинтересовался, - присмирел Николай.
- Вы в квартире находились один? – Спросил прыщавый тупица.
- А вам не всё равно? Вы в чём-то меня подозреваете?
- Я просто спрашиваю, - подрастерялся мент.



178
- О таких вещах, просто не спрашивают. Может быть, желаете осмотреть квартиру?
- Желаем! – Обрадовался второй.
- Пожалуйста, - пожал плечами Николай.
Менты воодушевившись, ломанулись было к двери, но вдруг Николай произнёс:
- Предъявите, обвинение, ордер на обыск, пригласите понятых и тогда осматривайте сколько угодно.
Менты озадаченно переглянулись. Прыщавый стянул с квадратной башки, на коей обнаружились коротко стриженные, местами противно слипшиеся от пота волосы, и, явив аномально большие передние зубы, защёлкал ими как обожравшийся кролик. Через минуту, видимо поняв, что демонстрацией широкой щербины упрямства Николая не сломить и тем более не напугать его, он проквакал:
- Хорошо. Раз все такие умные, я спрошу прямо! Вы знакомы с неким Алексеем Кутузовым? О-о-ох…
За вопросом последовал добрый тычок локтём под ребро прилетевший от коллеги, явно свидетельствовавший о несвоевременности вопроса.
- Впервые слышу, - разыгрался Николай.
- Ступайте молодой человек. Извините нас, служба!
- Паспорт верните, - потребовал Коля, отбирая у прыщавого документ.
Почти уже выйдя из подъезда, Николай уловил долетевшее сверху: - «Мудак!»
«Согласен! Наконец-то догадался представиться!» - Подумал Коля и бодро зашагал в сторону больницы. В свете произошедшего, в милиции делать было нечего.

V

Начальнику Ириновского отделения
Ленинградского железнодорожного узла.
Начальнику ВАД (Военно-автомобильной дороги)
№ 102.
Комендантам эвакуационных пунктов.
Начальникам продовольственных пунктов.

П Р И К А З №175 от 10 декабря 1941 г.


Ввиду участившихся фактов проникновения посторонних лиц на территорию прифронтовой полосы, с целью совершения самостоятельной, или при помощи посторонних лиц эвакуации, а также вероятности ведения диверсионно-подрывной или разведывательной деятельности в зоне ВАД, железной дороги, пирсов и причалов, находящихся в зоне вашей ответственности. Приказываю:

1) Ужесточить контроль над перемещением лиц из числа новоприбывших в целях эвакуации, а именно, ограничить зону их передвижений, территорией эвакопунктов.
179
2) Силами сотрудников НКВД и рядового состава частей РККА расквартированных в непосредственной близости от вышеперечисленных объектов, обеспечить круглосуточное дежурство.
3) Ужесточить проверку подлинности и соответствия документов прибывающих с целью эвакуации, по трудовым направлениям, несения караульной службы и иными целями.
4) На перевалочных продовольственных пунктах, организовать, круглосуточную приём-отправку продовольствия. Каждая приём-отправка должна быть заактирована с приложением копий накладных и путевых листов, в присутствии представителя Народного комиссара продовольствия, представителя транспортной организации и двух лиц (не менее) осуществляющих контроль над правильностью действий членов приёмоотправочной комиссии.
5) В целях обеспечения сохранности грузов перевозимых по ВАД и железной дороге, назначить сопровождающих на каждую единицу подвижного состава (автомобиль, вагон), сотрудников НКВД и рядового состава частей РККА дислоцирующихся в зоне Вашей ответственности.
6) Обратить особое внимание на охрану единиц подвижного состава с пометкой «Спец.».
7) Надлежит обеспечить отсутствие посторонних лиц вблизи данных единиц подвижного состава. В случаях проникновений посторонних или подозрительных лиц на территории перевалочных и эвакуационных пунктов, обеспечить принятие мер по установлению их личностей, задержанию, удалению с территорий данных объектов и сохранности грузов, находящихся на объектах и единицах подвижного состава.

Начальник тылового укрепрайона
Ленинградского гарнизона С.К. Павлов.

Заместитель Командующего
Ленинградским фронтом А.А. Ковалёв.

Сей документ, преодолев массу военных и гражданских бюрократических шлагбаумов, всё-таки лёг на столы всего прифронтового начальства.
Червь прогрыз жёсткую яблочную кожуру и погрузился в ароматную сочную мякоть.

VI

Сверкнувшее в бледном пламени, острое лезвие, огромный медный таз наполненный кровью – первое, что различил Густав, ворвавшись в мрачные покои отцовской опочивальни. Позднее уже, он разглядел фигуру лекаря над распростёртым телом короля.
- Отойди прочь паршивая ворона, или, клянусь жизнью, я снесу твою плешивую голову, - закричал принц, вне себя от гнева, обнажая меч и твёрдым, решительным шагом направляясь к собравшемуся в вялый розовый бутон от страха старику.

180
- Не спешите, Ваше Высочество сносить мою несчастную голову, - не оборачиваясь, ответил лекарь. – Ваша горячность сейчас не совсем уместна. Я чувствую всю вашу неприязнь ко мне, но поверьте мне, в последний и единственный раз: сейчас спасти жизнь короля, могу только я.
Спокойствие, с каким были произнесены эти слова, охладило Густава и, отпустив рукоять меча, который не замедлил тотчас же нырнуть обратно в ножны, принц замедлил шаг и на цыпочках приблизился к королевской постели.
- У короля случился удар, - словно бы разговаривая сам с собой продолжал лекарь. – Это часто случается от избытка дурной крови и частых переживаний с людьми его возраста и положения. Моя задача состояла в том, чтобы избавить Его Величество от этой крови, превратившейся в яд.
- Когда это случилось? – Прошептал принц, вглядываясь в мертвенно бледное лицо отца.
- Сразу после вашего отъезда,- ответил эскулап, зажимая разрез на королевском запястье. – Самое страшное, к счастью позади, совсем скоро на щеках Его Величества заиграют прежние краски.
- Когда он придёт в себя?
- Я полагаю, не ранее чем взойдёт солнце.
- Я останусь с ним!
- Как вам будет угодно Ваше Высочество, но полагаю что это излишне. Вам необходимо отдохнуть перед новой встречей с королём, после его возвращения с того света.
- И всё же, я останусь здесь!
- Пожалуйста, если вас не затруднит Ваше Высочество, пригласите Клару, она дремлет там, снаружи, на своей любимой «скамье пыток».
Густав послушно повиновался и отправился звать няньку, нисколько не удивляясь собственной покорности перед гадким старикашкой, которого он до сих пор ненавидел, но спасшего жизнь отца.
Сгорбленная старушка вошла в опочивальню трижды мелко перекрестилась, пошаркала к ложу и ловко, чего Густав от неё никак не ожидал, подхватив таз, быстро вынесла его вон.
- Я желаю знать всю правду о здоровье короля, - умоляюще обратился к лекарю принц. От прежней лютой ненависти не осталось и следа.
- Правда, увы, жестока, - печально покачивая головой, отвечал лекарь. – Король ещё не слишком стар, но он изнурил себя переживаниями, бессонными ночами, вероятно, сказываются и прежние раны, которых у Его Величества, великое множество. Немногие выживают и после первого удара. Королю в этом смысле повезло. Но повторное кровоизлияние – убьёт его! Я понимаю насколько тяжело вам принц слышать это, но уж лучше горькая, правда. Да и к тому же, я не смогу точно сказать, как отразится на будущем самочувствии короля, его нынешнее состояние.
Густав молчал, уставившись в бледное лицо отца и где-то в глубине души радовался тому, что лёгкий румянец начинает играть на остро очерченных скулах и испещрённом

181

тяжёлыми складками лбу. Но огорчение вызванное словами лекаря, не шло ни в какое сравнение с этой ничтожной радостью.
- Я благодарю вас господин придворный лекарь за помощь оказанную королю. Вы будете вознаграждены. Но благодарность, может существенно возрасти, в том случае если вы не откажетесь выполнить и одну мою личную просьбу, - даже в такую минуту принц не смог отвлечься от мыслей о Елене.
- С моей стороны это было бы слишком непочтительно по отношению к вам, - смиренно произнёс эскулап. – Я внимательно слушаю вас Ваше Высочество.
- Ни для кого не секрет, да вы и сами не слишком-то скрываете, что источником дополнительного заработка для вас, является оказание кое-каких услуг горожанам.
- Не только горожанам, но и крестьянам и рыбакам и их семьям, - перебил Густава лекарь. – Но разве можно назвать дополнительным заработком, те жалкие крохи, которые я получаю из рук этих благодарных людей. Мои расходы на лекарства, во много раз превышают размеры даже самого «щедрого» вознаграждения отпускаемого мне бедняками. Я догадываюсь, вы думаете, я отбираю последнее, что у них есть, подобно священнослужителям и подгулявшим воякам. Клянусь! Совсем не так. И потом, мою помощь этим людям, я скорее расцениваю как оттачивание ремесла, приобретение новых знаний. Замковая челядь, слуги и рыцари, не отличаются разнообразием в заболеваниях. Другое дело, люд за оградой!
- Это не важно, - принц отрешённо взмахнул рукой. – Меня интересует, помните ли вы хотя бы последних своих пациентов?
- Конечно! Я помню всех.
- И мужчин и женщин?
- И мужчин и женщин и детей.
- Также помните, кто в какой части города проживает?
- Думаю, что могу вспомнить при необходимости.
- Тогда, господин лекарь, вспоминайте женщину с западной окраины, одноэтажный, увитый плющом серый дом, в ста шагах от колодца, светловолосую красавицу – дочь её, из рук которой вы приняли немалое вознаграждение лишь за осмотр.
- Да я превосходно помню её, - смутившись, произнёс лекарь и как прежде, часто закивал маленькой седой головой увенчанной обширной плешью.
- Надеюсь состояние её не безнадёжно?
- Вовсе нет. Ничего интересного в её болезни я не обнаружил. Обыкновенная усталость от рутинной работы и однообразия жизни бедняка. Только это и служит причиной её недомогания. Лекарства, известные мне, во всяком случае, тут, вряд ли смогут помочь, лишь доброе слово и забота её красавицы дочери. Но во втором, я думаю, недостатка эта бедная женщина не испытывает…
- А на доброе слово, вы щедры! – закончил за лекаря принц.
- Так в чём же состоит услуга, которую я мог бы оказать вам, Ваше Высочество?
- Если лекарства бессильны, то именно в добром слове. Я хотел бы, чтобы вы, ежедневно навещали этот дом, лечили и поддерживали эту женщину всеми известными вам способами, а платить вам, буду я. Назначьте цену!

182
- Я не приму от вас денег, - задумчиво произнёс лекарь, хитро прищурившись. – Ибо, отказать принцу, всё равно, что оскорбить его! Кстати! В этом доме. Ну, в том, о котором мы ведём разговор, вскоре, может появиться ещё один больной. Вы понимаете о ком я?
- Нет!
- О несчастной дочери этой бедной женщины. Ведь она тоже близка к срыву. К тяжёлой работе на маслобойне, добавляется необходимость труда по дому и ухода за больной матерью.
- Она трудится на маслобойне? – воскликнул принц.
- А вы и не знали? – С улыбкой проговорил лекарь, пристально вглядываясь в лицо Густава, на котором бесновалась буря эмоций.
- Проклятье! – В сердцах воскликнул принц.
- Что такое!? На маслобойне работает много молодых девушек, и я полагал, вам это известно…
- Чёрт возьми! Мне приходит в голову мысль о том, что мне вообще мало что известно о происходящем в городе, не упоминая уж, обо всём королевстве!
Эрик пошевелил рукой и тихо застонал.
- Тсс,- лекарь прижал палец к губам, после, тихо произнёс: - Мы тревожим его. Я понял Вас ваше Высочество, и конечно я выполню вашу просьбу. Отправляйтесь отдыхать. В вашем присутствии здесь, сейчас нет, поверьте никакой необходимости.
Густав кивнул головой, бросил в последний раз сочувствующий взгляд на беспомощного отца и, стараясь ступать как можно тише, вышел вон из опочивальни.
«Я явно ошибся думая скверно об этом человеке» - размышлял Густав, спускаясь по узкой лестнице, выводящей во внутренний двор. В рыцарской комнате, было необычно тихо. Слышалось лишь сосредоточенное сопение, да тихий, редкий скрип деревянных кроватей. И во дворе, также было необычно тихо. Пофыркивали лошади в конюшне, слышался стук падающих капель с остывающих гранитных глыб. Каменные слёзы. Лишь, где-то в Кузнечном дворе, не спали каменщики, замуровывавшие одни из четырёх ворот. Иоханнес Перт, отдал приказ оставить лишь один вход в замок, тотчас после своего вступления в должность.
Прислушавшись, принц различил, что работали в эту ночь не только каменщики, но и землекопы, сооружавшие подъёмный пандус, а в ещё большем отдалении, слышалась возня кузнецов клепавших решётку.
«Проскользнуть наружу незамеченным, вряд ли удастся» - решил Густав и направился в библиотеку.
Странная книга покоилась на прежнем месте.

«Нам не нужна эта война! Что там думает себе наш президент и вождь народа-неприятеля? За что мы льём свою кровь? За землю, которая на протяжении многих веков переходила из рук в руки? Но, тем не менее, наши народы во все времена, как-то мирно уживались на ней. Безумие! Большое и пока ещё сильное государство, наши теперешние враги, не может поставить нас на колени! Нас – маленькую и слабую страну, население которой привыкло жить в мире. Весна совсем скоро! Всё на земле начнёт готовиться жить, но нам предстоит умирать…»

183

«Наконец-то! Свершилось! Война закончена! Подписано перемирие. Но мы, проиграли в той войне, хоть и вышли из неё победителями, измотав до предела более сильного противника, здорово потрепав его. Но нам всё же пришлось уступить те территории, из-за которых, поднялась вся эта суматоха. Земли потеряны безвозвратно! Опасаюсь что навсегда! И мой родной хутор сожжён. И теперь я уцелевший в той войне, являюсь гражданином сильно уменьшившейся, и без того бывшей маленькой страны.

«Ровно два года прошло с тех пор, как я сделал последнюю запись в своём дневнике. Наш бывший противник, вновь втянут в войну. Но теперь враг его сильнее, лучше обучен и вооружён. Моральный дух его силён и в наступлении своём, он ни перед чем не остановится. Наше правительство на стороне сильных. Город, в котором я часто бывал ещё студентом и где принимали меня так радушно, теперь находится в плотном кольце неприятельской блокады. Вся надежда жителей этого города, висит на тоненькой ниточке, называемой «Дорога Жизни». Ниточке, протянутой через опасные льды и штормовые воды огромного озера Нево*. И я, в том числе прилагаю усилия к тому, чтобы порвать эту нить. И тогда в городе начнётся ад, где живые будут завидовать умершим от голода, холода и болезней…

Сержант Тарво Таннер

«Блокада», «Дорога Жизни» - Густав хорошо помнил эти слова, слишком часто он слышал их, и совсем недавно, в том странном месте, где оказался при столь загадочных обстоятельствах. И откуда вернулся столь странным образом.
Отложив удивительную книгу в сторону, принц обнаружил, что в библиотеке он уже не один. Увлёкшись чтением, Густав не заметил, как в пыльное хранилище вошёл лекарь, молча сидящий теперь возле окна. Густав вскочил и, выдернув факел из гнезда приблизился к старику.
- Что-то с отцом? Ему хуже?
Лекарь добро улыбнулся и мягко отвёл руку принца, державшую факел, едва не обжигавший ему лицо.
- Всё хорошо. С ним Клара. Он спит. Кстати, придя в себя, король первым делом поинтересовался Вашим Высочеством и был очень обрадован узнав, что его сын в замке.
- Когда я смогу увидеться с ним?
- Не раньше полудня. Я дал королю выпить настой корня спокойствия и сон его теперь, будет ровен и долог, а это, как раз то, что ему сейчас нужнее всего.
- Как вы нашли меня здесь? – Успокоившись, спросил принц.
- В надвратной башне пусто. Никто из рыцарей внутреннего охранения, не видел принца покидающим «огород», а слабый свет в окнах библиотеки, красноречиво свидетельствовал о местонахождении Его Высочества.
- Слушайте, - раздражённо перебил Густав лекаря. – Прекратите, в конце концов, называть меня высочеством. Придумайте что-нибудь попроще!



184
- Сделать это мне будет не просто. Итак. Я направился сюда, чтобы окончательно успокоить Ваш... принца – с королём Эриком всё благополучно, и я уверен, пережитой удар, не сильно отразится на его последующем самочувствии. Я застал вас за чтением. Что изволили изучать?
Густав сходил за книгой. Раскрыв её на странице с записями Тарво Таннера, протянул лекарю. Тот, долго листал жёлтые страницы и привычно тряся головой, удовлетворенно причмокивал.
- Что вы скажете об этом, господин лекарь?
- Многое, многое могу я рассказать об этой книге и её авторе, тем паче, я полагаю, что принц имел честь лично быть знаком с ним.
- Тарво?! – Удивлённо воскликнул Густав. – Тарво Добрый?!
- Да, многие называли его Тарво Добрый, но своё настоящее имя, он, будучи выходцем из восточных земель, по понятным причинам, тщательно скрывал. И Его Величество, относится к таким как он, с некоторым предубеждением.
- Жители страны Суоми, доставили много хлопот королю своей непокорностью и упрямством.
- Таков уж их характер и ничего нельзя с этим поделать, кроме как примириться. Другие народы тоже считают нас слишком гордыми, непокорными и упрямыми. Это вообще, отличительная черта северян.
- Да это так, - согласился Густав.
- Тарво Добрый, - так называли его женщины, дети и безусые юноши, мечтавшие стать воинами. Некоторые же, звали его Тарво Странный, ибо никто не знал, откуда на самом деле взялся этот человек. Начальником стражи он как известно, стал после того как безошибочно определил местоположение отборных отрядов неприятеля во время последней осады замка. Король как-то неожиданно проявил своё к нему внезапное расположение. Должность-то, одна из первых, но мне думается, что со своими непосредственными обязанностями, он справлялся из рук вон плохо. Голова его всегда была перегружена мыслями, вероятно весьма далёкими от хлопот по обеспечению безопасности Его Величества. И потом эти его странные регулярные отлучки. Возвращался он всегда смертельно уставшим, грязным и пахнущим кровью…
- Так откуда же он всё-таки взялся?
- Я нашёл его на берегу залива, в бухте Чёрного Журавля, восемь лет назад, когда лечил кого-то из рыбаков. Население города в то время, оправлялось от страшной эпидемии. Почти половина бедного люда оказалась в тот год погребённой во рву за Южным Дозором, и более всех, беда коснулась рыбаков. Тарво валялся в зарослях камыша без чувств, наряженный в совершенно нелепое одеяние. К груди он прижимал именно эту книгу. Пока мы переносили его к ближайшей хижине, он угрожал нам сломанным кинжалом и бормотал проклятья и какую-то молитву. Дня три он провалялся в полузабытьи и нёс в бреду такую околесицу, перемежая её отборной бранью, такой свирепой, что детям несчастного рыбака, которому принадлежала хижина, приходилось ночевать у соседей. Речь его была понятна, но изобиловала словами, смысл которых


185

остаётся для меня загадкой до сих пор. Кстати, многие из этих слов встречаются в этой книге, почти на каждой странице.
- Что же было дальше?
Принц явно сгорал от нетерпения узнать побольше и поскорее, отчего нарезал круги вокруг рассказчика державшего книгу на коленях. Казалось она помогала ему вспомнить все подробности.
- Дальше, случился этот злопамятный инцидент, - лекарь коснулся кончиками пальцев изуродованного лица. – Тарво тогда вступился за меня, отплатив за мою заботу о нём. Ну а после, нам удалось поступить на службу в замок. Как это происходило, отдельная, долгая и малоинтересная история, стоившая нам слишком дорого, но, тем не менее, он стал начальником стражи, а я придворным лекарем. Мы много и подолгу беседовали в этой библиотеке и Тарво поведал мне о том, что случится с нашими странами много, много лет спустя. Может быть, он был предсказателем? Тогда я думал, что это лишь плод его больного воображения, последствия кораблекрушения, которое ему, вероятно, довелось пережить, но теперь я вижу, что многое из сказанного им, начинает сбываться. Единственное чего он не смог предугадать – это своей судьбы. И вот тогда мне и пришла в голову мысль о том, что Тарво не предсказатель и он не обладает способностями заглядывать в будущее. Я вдруг подумал о том, что он сам прибыл из будущего, из тех времён, до которых нам, быть может, даже имея в запасе сотню жизней, не удалось бы дожить.
- Как это удалось ему?
- А как это удалось вам Ваше Высочество?
- Как? – воскликнул принц. – Кто? Откуда вы знаете об этом?
- Король пересказал мне то, что сам считает вашим горячечным бредом. Он был удивлён рассказанным вами и советовался со мной в преддверии осмотра.
- Я недооценивал вас, - с горечью в голосе признался принц. – А зря…
- Такое часто случается. Это не столь страшно. На груди вашей, те же отметины, что я обнаружил на боку Тарво, когда приволок его в хижину в первый день. Его раны, правда, были пострашнее, но природа их одинакова.
- Выходит, - заключил принц. – Мы с Тарво побывали в некоем безвременье, где творится нечто страшное и куда человек может попасть, пережив какое-либо потрясение.
- Не думаю что это так. Скорее всего, здесь иной промысел всевышнего. Тут я бессилен что-либо даже предположить.
- Можно мне взять эту книгу?
- Эта библиотека принадлежит вам принц, - улыбаясь и разводя руки в стороны произнёс лекарь.
- К слову, вам неизвестно что сталось с Тарво? – Заворачивая книгу в обрывок скатерти, спросил Густав.
- Спустя час после вашего загадочного исчезновения, по приказу короля, он был смещён с должности начальника стражи. Никто не видел его покидающим замок, но, тем не менее, никто больше не встречал его ни в замке, ни в городе. Ходили слухи, что он




186
заключён в один из нижних казематов; я проверял – его там нет.
- Отец сказал мне, что он вернулся на родину.
- Возможно, если Тарво известен способ становиться невидимым, он им воспользовался, но лично я таких способов не знаю. Да и как ему добраться до родных мест, не имея ни коня, ни лодки, ни оружия.
Минуту Густав пребывал в раздумье, будто хотел о чём-то спросить лекаря, но передумав, зашагал к выходу.
- Когда прикажете отправляться к бедной женщине, находящейся под вашим покровительством? – Спросил лекарь вдогонку принцу.
- Как только состояние отца перестанет внушать вам опасения.

Густав пересёк внутренний двор, направляясь к конюшням, проплывая сквозь волны тумана серебрящегося в первых лучах восходящего солнца.
Карл приветствовал его громким фырканьем, и пока Густав отвязывал его, тыкался в руки тёплыми губами.
Не терпелось молодому рыцарю, вскочив в седло покинуть пределы замка и вдохнуть вольный воздух, бьющий в лицо тугой струёй при быстром беге верного коня, но Карл выглядел как будто чем-то обиженным, что всё-таки пришлось уделить ему некоторое время.
Спустившись с террасы замка, принц подвёл коня к воде. Выкупав его и расчесав упругий волос костяным гребнем, Густав, отойдя в сторонку немного полюбовался
Карлом, грациозным животным, и на мгновение забыл про неотложные дела. Карл следил за принцем, не теряя достоинства и не позволяя себе сделать хоть шаг в сторону хозяина.
Дав коню окончательно высохнуть, приласкав его и поцеловав в сияющую морду, принц, с нетерпением поглядывая в сторону залива, принялся готовить друга в дорогу.

VII

Охранник в больничном холле, плотно втиснул Николая в казённое кресло с полопавшейся дерматиновой обивкой, сунув в руки утрёпанный до состояния телефонного справочника старый номер «PLAYBOY», а сам отчалил на отделение по каким-то своим делам, не забыв при этом паскуда, запереть дверь, ведущую на лестничную площадку. Ещё до его ухода, Коля не сводя глаз с развесившей мясо по обложке Наташи Королёвой – в миру Натки Порывай, поинтересовался, что предлагается в случае ожидания женщинам? Охранник окаменел на секунду, после внимательно поглядел на Николая, точно пытаясь удостовериться, что имеет дело не с закамуфлированной блондинкой, и вынул из тумбочки справочник «Материнство» 1965 года издания, в состоянии идеальнейшем!
Сломав ноготь до крови, при попытке просунув руку сквозь прутья решётки, отодвинуть задвижку фиксировавшую дверь, ведущую к лифтам, Николай окончательно успокоился, и поудобнее устроившись в неудобном кресле, посасывая травмированный палец, продолжил изучение украинской говядины, разложенной на некогда глянцевых страницах уважаемого им журнала.

187
Не прошло и пяти минут, как в холле нарисовался милейший молодой доктор в голубой шапочке и белоснежном халате. Доктор подёргал решётку, вежливо поинтересовался причинами отсутствия охранника, получив в ответ: - «Понос пробрал», осведомился, не заменяет ли диаретика Николай и, убедившись, что никоим образом не заменяет спросил:
- А как же попасть выше?
Николай отложил «PLAYBOY» и очень задумчиво пососав палец, со злости на весь мир, решил слегка поиздеваться над доктором.
- Есть два верных способа!
Доктор воодушевился, аж подпрыгнул от радости, что неожиданная проблема (его ведь ждут на отделении, он на минутку вышел выпить кофе), всё-таки будет разрешена и, наверное, скоро.
- Способ первый, - серьёзно продолжал Коля, - Он же самый верный, поставить себе капельницу, ну положим с обыкновенным физраствором и, поиграв зажимчиками, накачать себе тромбоэмболию.
- Позвольте… - пролепетал доктор, кажется, начав соображать, что его разводят как ангорского кролика.
- Нет, нет! – Отмахнулся веселящийся Николай. – В этом я вам не помощник, и не уговаривайте. Но если так высоко тебе не нужно, карабкайся милый по водосточной трубе, или ищи другую лестницу, поскольку ваш грёбаный вахтёр, отсутствует уже почти полчаса. Похоже, точно пронесло!
- И когда же?..
- Когда просрётся не знаю! Не знаю! Сам этого робокопа задолбался ждать!
Доктор с минуту подумал, морща лоб и роя ботинком грязный линолеум.
- Господи! – Воскликнул вдруг он. – Как я ненавижу ходить через морг!
- А что есть дорога? – Оживился Коля.
- Конечно! Но там мёртвые, я их боюсь, - голос его повысился, точно интерн собрался грохнуться в обморок. – Скажите, вы боитесь покойников?
- А как же! Правда, в гораздо меньшей степени, чем живых, - срываясь на ржание, отозвался Коля.
- Тогда пошли! – Решительно заявил доктор.
Врачёнок спрятался за спину Николая и так они направились к лестнице, ведущей на отделения. Лестнице находящейся в другом крыле здания. Попискивая за спиной, интерн давал указания относительно маршрута. За первым же поворотом, их ожидал сюрприз, безразличный в принципе для Коли, но убийственный для доктора. В тускло освещённом закутке, на грязной каталке, прикрытый оранжевой клеёнкой возлежал свеженький труп.
Всё как полагается – босые посиневшие ноги наружу и на одной из них бирка из всё той же оранжевой клеёнки. Интерн за спиной часто задышал и, привалившись к стене, начал медленно сползать по ней, не забывая при этом закатывать глаза. Николай огляделся и, обнаружив слева от каталки с покойником стеклянную дверь, выводящую на лестницу, устроил поудобнее почти потерявшего сознание врачёнка, на полу, возле ящика с пожарным инвентарём, не забыв стянуть с него халат, едва не хрустевший от избытка


188

крахмала, устремился вверх по лестнице, натягивая халат на ходу. «Жаль шапочку не прихватил, солиднее бы выглядел» - думал Коля на бегу. На первых двух этажах царила
мёртвая тишина. Оно и понятно, на табличке первого значилось: «Отделение интенсивной терапии», на втором, стекло двери было заляпано мелом, по коему процарапано корявым пальцем: «Римонт».
«На какое отделение мог угодить этот идиот?» - подумал Николай, продолжая быстро подниматься выше и… о чудо! На перевёрнутом мусорном ведре, в сером больничном халате, с перевязанной башкой, сидел заросший пегой щетиной Лёха Кутузов и рыдал как первоклассник, получивший первую двойку.
Узрев Николая, как пьяный трезвеет от испуга, Кутузов перестал рыдать. Глупо заулыбался и словно младенец узнавший мамку потянул к нему руки.
- Ты ещё ножками засучи, - не выдержал Николай.
Лёха хотел было обидеться, и уж чуть было не вернулся к прежнему занятию. Лицо его задергалось, принимая плаксивую гримасу.
- Они тут меня за идиота держат, - пожаловался Кутузов неотрывно глядя на Колины ботинки.
- Правильно! А ты и есть идиот.
- Не верят ни единому слову, - будто не слыша Колю, продолжал Лёха.
- Тоже правильно! Нетрудно представить, что ты им тут несёшь.
Николай отвесил плаксе лёгкую оплеуху, отчего тот, немедленно съехал с ведра на пол.
- Что ты наплёл в очередной раз?
- Правду! Только правду! Так не верят! – Возмутился Кутузов. Слёзы на его физиономии давно высохли, но он всё ещё кривил рот, демонстрируя своё глубочайшее несчастье.
- Одежда, где твоя, кретин?
Кутузов наморщил лоб и от натуги, силясь вспомнить, даже покраснел. Видимо ничего у него не вышло. Уголки губ снова опустились, он надулся и засопел.
- Что у тебя под халатом?
Кутузов распахнул полы, демонстрируя целые тренировочные брюки с красными лампасами и Колину футболку «Водка – connecting people».
- Пошли отсюда и поскорее! Вырвемся если, я из тебя котлет наделаю и самого сожрать заставлю!
Лёху не пришлось долго уговаривать. Несмотря на оставшуюся слабость, он довольно резво посеменил за Николаем, потуже затягивая на ходу халат. Уже в дверях, выводивших в вестибюль с лестницы, натолкнулось наше карнавальное шествие на давешнего охранника. Тот машинально растопырил руки и, вытаращив глаза затарахтел:
- Но, но, но, но.
- Не понукай. Не запряг, - огрызнулся Кутузов.
Страж попёр на них, загоняя обратно на лестницу:
- Вошёл без спросу и разрешения, теперь уйти хочешь? И не один? – Притормозив вопросил охранник.
Николай растерялся ровно на секунду, затем, зачем-то отряхнул и без того чистый трофейный халат.


189
- Чего у нас там слева, у проходной в одноэтажном сером здании?
- Ну, отделение рентгенологии и архив. А дальше-то что?
- А кто вот это? – Спросил Николай, указывая на обиженно сопящего Алексея.
- А хрен его знает! Больной, наверное.
- Сам ты больной, - возмутился Кутузов, срывая повязку с головы.
- Тихо дебоширы! Сейчас успокою, - заорал охранник, хватаясь за электрошокер.
- Молчите больной, вам вредно, - ввязался Коля. – Вас и не спрашивают. Человек на работе!
- Да я ваши рожи впервые вижу! Не работают у нас такие! Я тут пятый год! Куда собрались? – вновь затявкал охранник. – У нас на каждом отделении рентген кабинет! А вот туда, куда вы направляетесь, возят на каталках и под покрывалом, потому что сразу за архивом – морг!
- Молодой человек. Успокойтесь, - Николай придал голосу максимальную серьёзность. – Понимаете, - продолжал он, беря охранника за локоть и отводя в сторону. – Здесь очень необычный случай. Этот больной, поступил сюда, в полубессознательном состоянии. В бреду назывался чужим именем, а первые снимки с сопровождающими документами, попали в архив. Вспомнить ту, первую фамилию, он теперь не может, но зато помнит некоторые детали, которые были занесены в сопроводительные документы. Понимаете? Нет?
Николай удивлялся сам себе, подобной ерунды он и за всю жизнь бы не придумал.
Он почувствовал, как загорелись, и должно быть густо покраснели уши. И всё-таки как ловко у него выходила эта ахинея! Охранник казалось, начинал либо верить, либо зависать, но Николай чувствовал – не до конца! Чтобы хоть немного успокоится, он засунул руки в свои карманы, куда вывернул содержимое карманов интерновской спецодежды. В одном пусто, если не считать подсолнечной шелухи, а в другом был обнаружен предмет, который должен был быть найден ранее, много ранее. Бэйдж! Охранник даже не стал бы задавать ни единого вопроса вызвавшего конфликт, будь пришпилен этот спасительный прямоугольничек к халату. «За каким дьяволом этот болван его снял? Стесняется он своей фамилии что ли? Не матерное слово, в самом деле, начертано на бейдже. А вдруг там фотография?» - Настроение у Коли, как-то резко испортилось. Всё выглядело бы крайне правдоподобно. Врач выводит больного из клиники, либо в другой корпус, или переводит на другое отделение для обследования, а может быть – просто вывел на прогулку, поговорить о том, о сём (какой, душевный, чуткий, добрый доктор), ну нельзя больного этого ни на минуту оставить без присмотра. Чего он с ним возится? А доктор клятву Гиппократа давал. Должен соответствовать! Как узнать содержимое бэйджа? А вдруг там прописано что его владелец электрик или сантехник, а то и того хуже – заведующий отделением. Уж заведующих-то эта тупорылая служака, точно всех знает в лицо.
Николай решил действовать. Другого выхода в создавшемся положении попросту не было. Вынув бэйдж, он начал якобы машинально вертеть его в руках, мельком прочитывая его содержимое. Охранник на бэйдж обратил внимание сразу. Коля ликовал в душе: Гагия Зураб Константинович – врач-интерн. Отделение гастроэнтерологии –


190
значилось на картонке. Зураб Константинович, правда, немного смущал. Ничего грузинского, даже намёка, как ни присматривайся, не было в облике Николая. Вот говорить с грузинским акцентом умел, чего сразу захотелось. «Ничего. На ходу изобрету чего-нибудь» - подумал Коля и решительно пришпилил бэйдж к карману. Охранник вытаращился на прямоугольничек и спросил с тонкой ноткой недоверия:
- Вы что новенький у нас? Раньше я вас не видел.
- Сэгодня пэрэвёлся из Святого Георгия, - ответил Николай, вертясь ужом, мешая охраннику вчитываться в содержимое и думая о том, что произойдёт, если в этот миг, на сцене появится истинный владелец бэйджа, мирно отдыхавший возле жмурика. Но охранник всё-таки умудрился вчитаться.
- Слушай! А чего у него голова была перевязана, если он с отделения гастроэнтерологии?
- А он к нам с сильным поносом попал. Неделю несло! Ослаб очень, ну и поскользнулся в туалете да башкой об писсуар. Жуткое дело!
Коле совершенно не хотелось объяснять этой обезьяне, почему доктор-гастроэнтеролог принимает такое участие в человеке с повязкой на голове. Ни старый анекдот о том, что повязка сползла, ни то, что боли в животе отдают в голову – не прошли бы. Хотя у Кутузова, похоже, что голова, что жопа, органы вполне взаимозаменяемые, вот только живот… живот – чрево тёмное.
- Ладно, - смягчился и даже улыбнулся охранник. – Проходите.
Еле сдерживая себя, чтобы не броситься рысью вон из лечебницы, Николай приобнял Кутузова и заботливо поддерживая эту бестолочь, вышел в дверь. Лёха от усердия, даже прихрамывать начал. В роль вошёл.
- Зураб Константинович, - раздался окрик охранника, будто в спину выстрел. Кутузов и Коля почти вплотную приблизились к дверям, спасительным дверям – за ними улица. Халаты в урну и свобода!
«Всё-таки прочитал урод бэйдж и что-то сопоставил, получив нестыковки. Соколиный глаз хренов» - промелькнуло в мозгу Николая. Друзья вздрогнули, остановились и обернулись.
- Зураб Константинович, - повторил охранник. – У нас через полчаса смена, минут десять двери заперты будут, я просто предупреждаю.
- Да дело пятнадцати минут, - вдруг осипшим голосом отозвался Николай и буквально вытолкал Кутузова наружу.
Вахтёрша на проходной, было, напряглась, увидав Лёху в больничном халате и прокряхтела, что, дескать, больным покидать территорию не дозволяется, но увидав идущего следом в узком проходе Николая – заткнулась. Николай же, войдя в роль, попенял на то что, мол, выписывают больного, а кладовщица бог весть, где шляется, хотя до обеденного перерыва ещё далеко, а больного такси с родственниками ждёт.
Очутившись за воротами, Кутузов вдруг остановился как вкопанный, отказываясь идти дальше.
- В чём дело? – Тоном предвещающим недоброе поинтересовался Коля. – Что опять угрызения совести?


191
- Ты же обещал из меня котлет наделать, если выйдем отсюда, да и потом, куда же я в таком виде, да по городу?
- Мясорубка дома, - ответил Коля, подталкивая его в спину. – А насчёт вида: сам виноват, не влезал бы куда не следует, не гулял бы сейчас пугалом. Топай баран!
Путь от больницы до дома, обошёлся без происшествий.

VIII

Готовясь уже прыгнуть в седло, принц на мгновение задумался о чём-то и, хлопнув себя с размаху по лбу, вдруг заспешил обратно в замок. Поднявшись в библиотеку, Густав долго бродил вдоль стеллажей с книгами и свитками в поисках плана города. Тщетно. Столь нужный ему сейчас документ отсутствовал. Всё дело в том, что Густав слишком плохо знал территории за пределами замка. Теперь, конечно он без труда смог бы найти старый колодец и дом Елены, и знал что главная улица начинавшаяся площадью перед воротами замка, заканчивается возле кладбищенского холма. Только лишь по прямой. Но стоило бы Густаву свернуть в один из десятков переулков, как он неминуемо бы заблудился. Но главное, заключалось в том, что Густав даже не представлял где находится маслобойня. Спросить об этом у кого-нибудь из замковой челяди, он бы не решился. Спрашивать лекаря – откровенно рискованный шаг. Изменив о нём своё мнение, Густав всё же не торопился всецело доверять ему свои секреты. Как же быть?
Внезапно в голове принца возник простой до гениальности план. Густав отыскал свои старые доспехи из мягкой кожи. В них он посещал уроки фехтования на тростниковых мечах и на чёрном нагруднике отсутствовал королевский герб. Доспехи оказались чуть тесноваты, но другого выхода у принца не было. Ну не надевать же нагрудник на спину, в самом деле. Поверх, принц набросил просторный бархатный плащ, лицо прикрыл полумаской из красного шёлка, а на голову напялил светлую широкополую шляпу, на манер тех, что носят рыбаки, будучи на берегу. Обликом принц теперь в точности походил на одного из знатных молодых вельмож, бесчисленное множество которых праздно шаталось по городу. Свита стесняла их и потому, кто пеший, кто конный, но в одиночку. Стараясь не привлекать излишнего внимания к своей персоне, Густав вернулся к Карлу, который терпеливо дожидался его возле ворот. Стражники склонились в почтительном поклоне, провожая покидавшего замок принца, тот в свою очередь старался держаться как можно строже, несмотря на довольно легкомысленный вид. Как только принц спустился с холма, закрывшего собой ворота замка, поняв, что стражники теперь окончательно потеряли его из виду, он пришпорил Карла и во весь опор полетел к рыночной площади. Перед торговыми рядами пришлось спешиться, ибо в пространстве между линейками лотков, с трудом могли разойтись два человека, причём отнюдь не богатырского телосложения. Не спеша, как и подобает праздному, богатому вельможе, Густав побродил среди торговцев мясом и зеленью, заглянул к обувщику, купил пару безделушек у продавца бус и направился было к молочнице с целью выспросить у неё дорогу к маслобойне, но увидел как возле часовни, служившей временным складом товаров, остановилась повозка. Сонный возница немедленно заклевал носом, поглубже


192
надвинув на глаза шляпу, а из повозки вышла Елена, держа в руках два кувшина с маслом. Принц растолкал двух сорванцов, беспечно дрыхнувших в тени прилавка и, сунув каждому по паре монет, велел им разгрузить повозку. Мальчишки немедленно бросились выполнять работу, прытью своею, напугав девушку. Елена поначалу, приняла их за дерзких воров, но сорванцы быстро растолковали ей суть дела, непрестанно указывая грязными пальцами на господина в полумаске, неторопливо приближавшегося к повозке. Елена вежливо поклонилась Густаву, но на лице её, всё ещё читалась растерянность. Подойдя вплотную, принц приподнял шёлк. Елена улыбнулась в ответ, но внезапно на лице её отразилась тревога.
- Кто вы? – Прошептала она, озираясь по сторонам.
- Я полагал, что сказал вам всю правду, и этого вполне достаточно для того, чтобы перестать меня бояться.
- Зачем вы преследуете меня?
Принц, позабыв об осторожности, снял маску.
- Мне нужно многое сказать вам Елена. Я не хотел тревожить вашу матушку, явившись в дом непрошенным гостем. Рассчитывая, что удастся переговорить на маслобойне, я бродил по рынку, пытаясь вызнать дорогу к ней.
- Откуда вам известно про маслобойню? – Девушка перепугалась не на шутку.
- Лекарь поведал мне. Кстати, вечером он должен будет заглянуть к вам. Нам нужно поговорить до его визита.
- Приходите вместе. Мы с матушкой будем рады.
Густав вздохнул и, взяв Елену за руки произнёс:
- Боюсь, лекарь не очень будет рад. Подумает, что я присматриваю за ним, и от волнения станет делать своё дело спустя рукава.
- Вы скрываете от меня какую-то тайну, - тревога девушки всё росла. – Что-то о болезни матушки?
- Напротив! Я расспросил этого шарлатана о её здоровье. Он прекрасно помнит вашу матушку. Уверил меня, что ничего опасного в её недуге нет и даже, оказался столь любезен, что согласился ежедневно навещать вас. Только вот…
- Что?
- Я не знаю как… - Густав замялся на секунду. – Вчерашний набат в замке…
- Что случилось? – Елена в упор, умоляюще смотрела в глаза принца. – Прошу вас, не пугайте меня. Что произошло? Война? Что-то с королём?
- Да. Мой отец тяжело болен. Вчера с ним случился припадок. Лекарь неотлучно находится возле его постели, и боюсь, я поторопился, пообещав ежедневные визиты.
Елена минуту, сосредоточенно думала о чём-то. Наконец решительно произнесла:
- Сегодня вечером, после заката, я буду ждать вас на берегу. Помните колодец?
- Вода в нём вкусна. Мне кажется вдобавок, что и отравлена. Сделав один лишь глоток этой воды, я заболел вашим образом Елена.
- Прямиком от валуна возле колодца, вниз, к морю ведёт узкая тропа. На берегу стоит небольшая хижина. Когда-то отец, хранил там свои сети. Я буду ждать вас там. Никто не помешает нашему разговору.
Девушка отвернулась от принца, легонько толкнув развесившего слюни возницу,

193
забралась в повозку. Мальчишки давно уже стояли рядом, ожидая второй половины вознаграждения. Рассчитавшись с ними, Густав пересёк площадь, отвязал Карла и поспешил вернуться в замок. Будь он чуть повнимательнее, заметил бы в толпе бородатого моряка со сплющенным, изуродованным страшным ударом носом, неотступно следовавшего за принцем и подслушивавшего его разговор с Еленой, за углом часовни.

К вечеру Эрик почувствовал себя лучше. Ветер поменял направление, и в распахнутые окна спальни врывалась прохлада. Королю чудилось, что тело его парит над постелью. Теперь он мог пошевелить и рукой и ногой, давящая боль в груди прошла без следа. Легко и покойно было на душе.
После полудня, лекарь, тщательно осмотрев его, ушёл, должно быть отдохнуть после бессонной ночи, и теперь Эрик спокойно любовался сыном, молча сидевшим возле окна и смотревшим куда-то вдаль. Лучи предзакатного солнца освещали задумчивое лицо принца. Эрик снова вспомнил покойную супругу, найдя знакомые черты в физиономии отпрыска. Но сейчас, эти воспоминания не были горькими. Ни малейшей печали не было в них. Просто вспомнилось и всё. Век её прошёл, пройдёт и его, короля век. Возможно, что свидятся они там, в ином, лучшем мире. Быть может скоро. Уже сегодня или спустя год. А может быть пути их в королевстве «Загробье» вовсе и не пересекутся. Тоже неплохо. Безразлично.
Лёгкость, слабость, ветерок дарящий свежесть, живой и невредимый сын рядом. Как-то, правда, быстро повзрослевший, но не ставший от этого дальше, нероднее. Тишина, изредка нарушаемая криками чаек и редким конским ржанием, доносящимся со двора и из конюшни.
- Густав. Сын мой, - разлепив высохшие губы, тихонько прошептал король.
- Да отец!? – Принц распрямился как отпущенная пружина. Миг и он оказался возле постели.
- Вернись к окну. Мне ничего не нужно.
Густав вернулся на прежнее место, неотрывно следя за выражением лица короля.
- Послать за лекарем?
- Ни к чему. Лекарств от старости и смерти нет, и я не верю в то, что наш лекарь, способен хотя бы на час отдалить их приближение. Да он и обычный насморк вылечить не может.
- Но кое-что, ему всё-таки под силу, - произнёс Густав, вспомнив наполненный кровью таз.
- Да. В сущности, он превосходит в знаниях всех известных мне эскулапов и непрестанно совершенствуется в лекарском искусстве, что, несомненно, делает ему честь. О чём ты думаешь, сын мой? Я долго наблюдал за тобой. Что-то гнетёт тебя?
- Нет. Ничего отец, кроме твоего недуга не заботит меня.
- Лжёшь! – На бледных щеках короля заиграл лёгкий румянец. – Ведь я не учил тебя лгать. И не забывай, что лжёшь не только отцу, но и королю. Пока ещё королю.
Густав сильно покраснел, снова поднялся со своего места, подошёл к постели и чтобы скрыть своё замешательство, принялся поправлять подушки.



194
- Я скоро умру…
- Отец!
- Не перебивай меня сын мой. Я слаб, и мне трудно говорить. Вдвойне трудно говорить о неизбежном имея сильное желание уйти от этой неизбежности. Я скоро умру. Я стар. Многое повидал я на своём веку. И победы и поражения. И блистательные поединки, и позорное бегство. Ты знаешь об этом Густав. Я обязан подготовить тебя к тому, чтобы ты принял корону. Продолжил наш род. И не лги мне впредь. Ты ведь размышлял об этом…
- Хорошо отец.
- Вопрос о престолонаследии ясен. Его просто не существует и здесь не должно возникнуть никаких затруднений. Ты станешь королём, лишь только смежатся мои веки под тяжестью смерти. В то самое мгновение, страной начнёт править король Густав. Так случилось и со мной и с моим отцом – твоим дедом. Беспокоит меня другое. Продолжение рода. Рядом с королём должна быть королева! Что ты думаешь об этом?
- Я пока ещё не думал об этом отец, - ответил Густав, чувствуя, что снова заливается краской.
- Напрасно. Времени осталось мало, а бежит оно быстро. Я подумал и об этом. Но скажу тебе, что беспокойство моё не уменьшилось. И вот почему: наше королевство соседствует с четырьмя другими государствами, не считая северных земель. Их статус остаётся неясен вот уже более трёх веков. Но сейчас не это важно. Важно другое.
У короля Георга, нашего соседа, сын – единственный оставшийся в живых из четырёх родившихся, и потому Георг озабочен той же проблемой что и я. Поиском невесты для сына. Король Георг молод и в государстве его царит хаос. На протяжении шести лет он ведёт кровопролитную войну вдали от родины. Война эта высасывает последние соки из его тощей казны и… впрочем, я отвлёкся. Король Эммануил имеет трёх дочерей. Но младшие двойняшки, пока ещё неотрывны от материнской груди, а старшей, всего три года. Король Франциск – тоже молод, упорно трудится над сотворением сестрёнки для трёх своих сыновей. Пока безуспешно. Наместник северных земель имеет красавицу дочь. Но в принцессы она не годится. Королевы, матери из неё не получится – в силу некоторых обстоятельств, она не сможет стать продолжательницей рода. Ещё в младенчестве, благодаря рассеянности нянек, девочку обрекли на бесплодие. Остаётся последний ход. Король Стефан и его старшая дочь Августа. Ровесница тебе. Красавица. И ты с ней знаком. Стефан, я знаю, мечтает видеть тебя своим зятем. Августа, Мария Габи Сворг! Что скажешь сын?
Густав молчал. Что он мог сказать? Ни малейшей симпатии не вызывала в нём эта заносчивая, курносая и толстогубая девица. И её старый король называл красавицей? Или отец не видел очевидного. Или в его возрасте все женщины моложе двадцати – красавицы? Густав припомнил как эта визгливая особа, впилась своими острыми зубами в его плечо, на похоронах дяди – прежнего наместника северных земель, за то, что он назвал её гнилой тиной. Вышагивая впереди всех в похоронной процессии и набивая рот спелыми яблоками, принцесса ужасно портила воздух, издавая при этом столь громкий звук, что плакальщики, дабы скрыть сей конфуз, заржали лошадьми. Идущего рядом с



195
Густавом рыцаря, едва не стошнило от нестерпимой вони. А Августе было весело. Что он мог сказать? Елена – вот единственная девушка, которую бы он предпочёл видеть рядом с
собой. Лишь её он мог бы с радостью назвать королевой. Только она должна была бы стать матерью его детей. Но как сообщить об этом старому, больному, находящемуся при смерти отцу? И даже если бы вдруг нашёлся способ, король никогда не дал бы своего разрешения, на брак единственного сына с простолюдинкой и простолюдинка, никогда не стала бы королевой.
- Отец. Я не хочу ничего обдумывать ранее положенного срока. Ты не велел мне лгать, и я говорю правду. Твоё спокойствие не должно быть нарушено чёрными мыслями о грядущем. Король Эрик Сворг! Принц Густав Сворг. Любящий и преданный сын. Это настоящее. Планы на завтра под запретом и касательно этого – на моих устах печать молчания. Могу лишь сказать, что в моём сердце, увы, нет места для принцессы Августы.
- Зато в нём простор для простолюдинки с побережья, - прошептал король.
Густав вздрогнул, будто к его спине приложили кусок раскалённого железа.
- Кто сказал тебе отец?
- Это не столь важно кто сказал. Важно, что я об этом знаю. Мне очень жаль, что ты рискуешь повторить мой путь, но ты должен знать это. Твоя мать – дочь мельника.
Король прикрыл глаза.
- Беда. Несчастье. Всю мою жизнь меня преследуют беды и несчастья.
Ошеломлённый услышанным, Густав не мог сдвинуться с места.
Елена, Мария Габи Сворг. Мария Габи Сворг! Сворг!
- Оставь меня. Я требую, - приказал Эрик и принц опомнившись, понуро поплёлся к выходу.
- Густав! Сынок!
- Да отец.
- Найди Тарво. Я очень виноват перед ним. Найди и приведи ко мне. Умоляю.
Густав молча вышел, повинуясь знаку спешившего навстречу лекаря.
- С той женщиной всё хорошо, - прошептал старик и мышью прошмыгнул в спальню.
Лестница, по которой принц спускался медленно, нетвёрдым шагом, растворилась в слезах.

Густав без труда отыскал хижину на побережье. Дверь была распахнута настежь. Принц старался ступать как можно тише, но галька всё равно, предательски шуршала под ногами. Приблизившись вплотную к входу, Густав услышал возню внутри, удивлённо отпрянул. Из тьмы выскочила лисица. Морда её была перепачкана кровью и прилипшими к усам петушиными перьями. Недовольно тявкнув, лисица распушила хвост и помчалась к зарослям шиповника. Густав метнул ей вслед камень и осторожно вошёл внутрь хижины. Когда глаза привыкли к темноте, принц увидал на земляном полу остатки растерзанной курицы – прерванного лисьего ужина. Густав огляделся. Сваленные в углу, полуистлевшие сети, кривой стол и два чурбана возле него. Сквозь щели в крыше пробивался кровавый луч издыхающего заката, осветивший парочку спящих летучих


196

мышей, свисавших крохотными комочками с кривой жерди. Густав засыпал следы лисьей трапезы песком, сбил с жерди летучих мышей. Одна из них проснулась и с громким стрекотанием вылетела вон. Принц прикрыл дверь и уселся на чурбак, положив голову на стол. Сквозь маленькое оконце, Густав видел тропинку, по которой спустился с берега к хижине. Карла по обыкновению своему выискивающего чего-то на земле и недовольно фыркавшего, когда попадалось вовсе не искомое. Вскоре Густав задремал.

Проснулся он от скрипа двери, и моментально вскочив с чурбака, брякнулся макушкой о перекладину. В хижину вошла Елена, держа в руках плошку с плававшей в ней фитилём и короткую рогатину.
- Как вам удалось пройти мимо Карла, и он не поднял тревогу? – Спросил Густав, усаживаясь обратно на чурбак и потирая ушибленную голову.
- Я шла не по тропинке, берегом, так короче. О чём вы хотели поговорить со мной Ваше Высочество.
Густав снова вздрогнул, как давеча в спальне отца. Он медленно опустился на одно колено и, обняв ладонями руку девушки, нежно припал губами к её запястью. Елена испуганно отдёрнула руку и отступила на шаг.
- Я хотел сказать вам… что прекрасней вас, никого нет на земле. Я люблю вас…
- Нет. Нет. Это невозможно, - прошептала девушка, качая головой. Из глаз её брызнули слёзы.
- Почему Елена? Я хочу, чтобы ты стала моей женой! Женой! Мне нет покоя с тех пор, как мы в первый раз повстречались, тогда, возле колодца. Когда…
- Нет.
- Я люблю вас!
- Нет.
- Неужели я совершенно безразличен тебе? Неужели твоё сердце занято другим? – Голос Густава дрожал всё сильнее, казалось он сам, был готов расплакаться от бессилия, от ужасного разочарования, от пустой безнадёжности. Ведь он так ждал этой минуты. Первые, быть может самые чистые и так долго вынашиваемые чувства, наконец-то вырвались наружу с бешеной силой и вынуждены теперь словно высокие волны, разбиться о непреклонную стену обрывистого берега. О это твёрдое – «Нет!»
- Моё сердце свободно, - прошептала Елена, совладав с собой. – Вернее было свободно, вы…
- Так в чём же дело? – Встрепенулся принц.
- Это невозможно. Ни вам, ни мне этого не простят. Я лишь дочь рыбака, вы – наследный принц. Мне – больная мать и труд на маслобойне, вам – Королевство.
Девушка отвернулась. Густав видел, в лунном свете, лицо её было мокрым от слёз смешанных с солёными брызгами прибоя, долетавших до дверей хижины. Принц выпрямился, повторно приложившись темечком о балку.
- В таком случае, мне остаётся лишь попросить у вас прощения и пообещать впредь, не попадаться на пути. Я не совершил ничего предосудительного. Лишь признался в своих чувствах, но был, отвергнут. Что ж, это должно случится с каждым. Обещаю, лекарь и

197
впредь будет навещать вашу матушку, кстати, сегодня, после визита к вам, он окончательно успокоил меня, сообщив, что матушка ваша, выздоровеет в самое ближайшее время. Прости Елена. Прощай.
Густав в три шага покинул хижину, и уже было открыл рот собираясь подозвать Карла.
- Нет! – Донеслось из хижины. Густав обернулся. Елена, зарыдав, бросилась в объятия принца.

Сколько людей на земле, столько и воспоминаний о первой ночи любви. Первом слиянии с обожаемым телом. Постели из трав, звериных шкур, белоснежные, прохладные простыни, ласковые, тёплые волны. Незатейливый танец жаждущей наслаждений плоти. Струящиеся по бархатной коже, пахнущие утренней росой волосы. Приоткрытый рот любимой, жасминовое дыхание, земляничные соски. Упругая грудь, чьё прикосновение, сравнимо с прикосновением солнечного тепла июльским утром. Нежнейший бутон лона, влажный цветок алой розы, раскрывшийся навстречу кинжалу, дарящему боль и бесконечное наслаждение. Ослепительный взрыв неземного, райского блаженства. Короткий и вечный миг наивысшей радости. Внезапная усталость. Нежелание жить. Сон без начала и конца, уверенность в абсолютном бессмертии. Россыпь звёзд и серебряная луна, верный жеребец – немые свидетели тайного бракосочетания. Хранители мгновений брачной ночи. Пучина беспросветной тоски. Как далека!
Четыре раза за ночь казавшуюся минутой, было дано пережить эти затмения Густаву и Елене. Стремление к абсолютному слиянию среди сплетенных, как и их тела, впитавших навсегда запах моря, старых рыболовных сетей, было ещё велико, но силы, увы, не
беспредельны. Незадолго до рассвета, любовники заснули самым крепким, счастливым и, увы, коротким сном, за всю свою, прожитую той ночью жизнь. Лишь только первые лучи восходящего солнца, позолотили макушки елей на берегу, дверь хижины с треском распахнулась, и на пороге возник человек среднего роста в костюме моряка. Он шумно втянул воздух своими изуродованными ноздрями, почесал подбородок скрюченными пальцами, запустив их в клочковатую бороду, вытащил из-за пояса кривой рыбацкий нож и крадучись приблизился к спящим. Присев на корточки перед обнажённой девушкой, он принюхался. Воздух проникал в его легкие, проделав сложный путь через нагромождения препятствий в недрах носа, издавая тихий, зловещий свист, будто шипение рассерженной гадюки. Зрачки уродца сузились. Он пожирал взглядом мраморное тело. Заметив капельки крови, запутавшиеся в волосках на выпуклом лобке, он снял их острием ножа, и, рыча, слизнул с лезвия. Осторожно погрузил длинный, грязный указательный палец с обгрызенным, жёлтым ногтем во влажное лоно. Повертел им там и рывком вынув, жадно облизал. Провёл языком по лбу с выступившей испариной. Облизал губы и пощекотал заросшим подбородком соски. Девушка не шевельнулась. Тогда чудовище грубо раздвинуло ей ноги, вытряхнуло из-под одежды кривой, багровый член готовый лопнуть от возбуждения, выпрямилось во весь рост и, занеся одну руку, держащую смертоносный клинок для удара, другой сжимая пустивший липкую влагу, уродливый отросток, негромко завыло волчьим воем. В эту секунду, бродивший вокруг хижины Карл, дико заржал, вырвав принца из объятий сна. Мгновенно осознав происходящее, Густав


198
коротким, сильным ударом ноги в грудь, швырнул уродца в угол хижины. Глухо крякнув, бородач перелетел через стол, смахнув с него масляную плошку и перевернувшись, плашмя грохнулся на земляной пол. Затылок его пришёлся аккурат на край чурбака. Послышался треск – будто разломили щепу. По распластанному телу прошла страшная судорога, член опал и незваный гость превратился в безобидный труп. Густав как сумел, успокоил обезумевшую от ужаса девушку и нагнулся над бездыханным телом. Тошнота подступила к горлу, Густав чуть не задохнулся от ненависти и омерзения. Перед ним во всей своей красе, возлежал в неестественной позе, ни кто иной, как начальник замковой стражи Иоханнес Перт.

Солнце, обойдя положенный круг, направилось за горизонт, бросая последние багровые лучи холодеющей земле. В свете этих лучей из дверей хижины выползло бородатое существо неспособное передвигаться на двух ногах. Существо, кряхтя и стеная, оставляя за собой кровавый след, медленно направилось к зарослям шиповника.































199