ОБЩЕЛИТ.COM - ПРОЗА
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение. Проза.
Поиск по сайту прозы: 
Авторы Произведения Отзывы ЛитФорум Конкурсы Моя страница Книжная лавка Помощь О сайте прозы
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль

 

Анонсы
    StihoPhone.ru



Дверь в тюремной стене

Автор:
Автор оригинала:
Изабелла Валлин
Москва
Марьина Роща.

«Молчи, щенок, молчи» - ворчал сквозь сон сосед по камере.
Борис всю ночь и думал о пирожках матери и плакал. Эти пирожки были символом семейного уюта. Его мучил голод. Наутро дали суп под названием «рыбий хуй», сваренный из рыбьих костей. Борис запомнил первую ночь в камере на всю жизнь. Ему было тогда шестнадцать лет.

Борис вырос в полной семье. Отец военный. Мать бухгалтер, из семьи военных, дисциплинированная. Родители образцовые обыватели: крепкие, ладные, с хорошо промытыми мозгами. В доме царил порядок, достаток и диктатура отца. Малейшее неповиновение каралось побоями. Мать выполняла приказы беспрекословно.
Отец из Бендер. Дед любил говорить : - «Все вы москали». Его спрашивали: - «А ты то кто?». «А я Австрияк!»
Отец и дед свободно говорили по немецки.
«Лаял на уроке немецкого языка» - запись в дневнике Бориса.
Борис ненавидел уклад здоровой советской семьи.
Он пошёл альтернативным путём.
Криминальную карьеру начал с одиннадцати лет. Вернуться к жизни мирного обывателя не мог и не хотел.
Воровал, участвовал в ограблениях. Познав криминальную жизнь, понял, что там царит такой же контроль.
Но ему удавалось держаться в общей связке на длинном поводке, удавалось ненадолго ускользать из- под контроля. Ему хотелось учиться. Он ходил на интенсивные курсы: компьютерные, иностранных языков, йоги, восточных единоборств. Обучение часто обрывалось по причине отбытия в места заключения.

Борис любил читать. За хорошими книгами в скромной тюремной библиотеке была очередь. Когда не было чтива, он мысленно повторял то, что учил на курсах.

Как наступал вечер - начиналось:
- Миша, а Миша?. Да не Миша ты, а Маша.

Борис уходил в чтение, чтобы не слышать

Он вырос с Мишей в одном дворе. Борис не понимал опущенных. «Почему он не борется? Почему не защищается?»
Опущенные прятались под лестницей, где была полная темнота. Прочие зеки входили в темноту и хватали на ощупь первого попавшегося.

-Да чё ты, Борис? Сходи. Отсосут.
Он отнекивался.

Кого-то тюрьма уродовала, кого – то спасала от пьянства и наркотиков, для кого- то была единственным кровом.
Тяжелей всего было сбившимся с пути обывателям, тем, кто мечтал о свободе, как о земле обетованной, которая встретит с распростёртыми объятьями.

В общей сложности Борис отсидел десять лет.
Сгорал раз за разом. Особенно не горевал. Главное – пережить в камере первую ночь.

Потом пошла масть. Выдвинули. Начал с бизнеса алкашными квартирами. Дальше – лучше. Барином стал. Собаку породистую завёл, молочно-белого бультерьера. Нордом назвал.

По типично припухшим скулам сразу было видно, что Борис сидел.

Он был на приёмах у министров, у крупных воротил, слишком хорошо знал, что даром ничего не даётся, знал, что его выдвигают, что бы подставить.
Один из близких друзей Бориса Кирсан делился планами на будущее. Он планировал в последний раз ограбить банк, а потом скрыться с женой где ни будь в глубинке.
Какие планы? Какое будущее?
Удалиться в глубинку для Бориса был не вариант. Он бы умер от скуки.
В свои тридцать пять он жил год за два, взахлёб, с комфортом, выглядел стереотипным предпринимателем, связанным с политикой и криминальным миром: холёным, широким в кости, крепким, немного грузным. При своей грузности он двигался легко и пластично, был обаятелен, умел найти подход. В его выразительных голубовато серых глазах светилось не святой лампадой томное любопытство. Он носил очки в тонкой оправе. Деловые встречи и заключение сделок сопровождались бурными кутежами, но в повседневной жизни он был в режиме самодисциплины. Раз в месяц Борис брился на лысо. Ему шло. У него была красивая форма черепа. Через неделю после бритья затылок Бориса становился плюшевым как у верного друга бультерьера. Хозяин и собака были во многом похожи – оба лобастые и мускулистые.
Своей представительностью Борис подкупал сердца дам.
Он был мастером импровизации, и любил походя снимать на улице непрофессионалок, которым потом платил как профессионалкам.

Борис, бывший особо опасный преступник, выдвинутый авторитетами, занимавшийся спекуляциями крупной недвижимостью, был далеко не ангел, но с наступлением сумерек он становился ангелом. Крылья на спине не прорастали, нимб над головой не загорался. Приходило странное озарение . Мысли летели свободно, широким фронтом, охватывая огромные пространства.

Борис набирал скорость, и нёсся на своём серебристом БМВ по загородному шоссе в никуда по путеводному лучу случайной машины.
Он включал мягкий джаз и наводил резкость в разброде чувств.
Рябь эмоций угасала. На глади душевного покоя начинали мелькать, словно хребты неоновых рыбок, вспышки чужих жизней, которые становились его собственными, прожитыми, забытыми, но вдруг восставшими из небытия.

Доля секунды – и он урвал фрагмент длинной в полсотни лет. Пейзажи далёкой страны, лица незнакомых людей вдруг стали до боли родными. В этот момент хорват по имени Милан мчал на родину по открытому шоссе Баварии на видавшей виды машине. Много лет назад, когда политическая карьера в родной стране не удалась, он эмигрировал в холодную Скандинавию, потом перевёз туда семью. Жизнь не ладилась. Казалось бы - всё нормально. Но в доме словно жили невидимые враги. Тоска и беспокойство гнали сон, подтачивали здоровье. Не первый раз он так срывался - гнал как сумасшедший часами, потом спохватывался, подумав, что дома, наверное, уже забеспокоились жена и сын, Милан поворачивал обратно. На этот раз повернул слишком резко. Машина потеряла управление. Началась паника.
- Спокойно! Тормози плавно, идиот! Съезжай на обочину. Поспи часок.
Возникший в сознании голос незнакомого человека давал чёткие указания, что надо делать, успокаивал, помогал собраться и справиться с критической ситуацией. На сжатой временем адреналиновой волне удивлению не хватило места. Это был даже не голос. Просто чужие мысли.
- Мужик, не знаю, кто ты, я твой должник.

Борису нравилась игра.
Незнакомые жизни оставляли в сознании яркий след. Спасённые люди - неизменно авантюристы, родственные натуры.

По дороге на Ярославль Борис ездил много раз.
Там, в Ярославской тюрьме у него открылся дар, и началась игра.

Там три года назад он поднял восстание, потом провёл в изоляторе полгода.

Борис заступился за старого заключённого, сидевшего долгий срок, но так и не нажившего ни авторитета, ни друзей. Борис пожалел жалкого, раздавленного человека, который был ему никем.
Старика ударил ответственный за порядок, ударил ни за что, просто для острастки других. Старик, привыкший принимать удары безропотно, упал, истекая кровью.

Администрация тюрьмы выбирала ответственных за порядок из самых шкурных зэков. Те в свою очередь, выбирали в помощники себе подобных .
«Мы с тобой потом поговорим» - : сказал ответственный. В глазах «хаты» Борис был обречён.
В душевой его ждали.
Борис был здоровый, как вол. В драках выручала психопатичная ярость и молниеносная реакция.
Он блеснул обломком бритвы, зажатым между пальцами. Мрази оскалились, но тронуть не решились. У Бориса был «стаж» по разным тюрьмам. Входящий в категорию особо опасных преступников, он имел друзей среди криминальных авторитетов и умел за себя постоять.
За Борисом поднялись остальные. Надоел произвол «ответственных за порядок».

«Отдохнёшь в изоляторе» - сказал начальник охраны, после подавления восстания.

В изоляторе Борис почти всё время спал. Просыпался днём с чувством усталости и сытости. Перед ним стояла тарелка, баланды, к которой он почти не притрагивался. К необъяснимости своего состояния он относился созерцательно. Он заторможено шарил глазами по стенам камеры, казалось, что на них переливаются и дрожат блики волн. Охрану тоже одолевала блаженная заторможенность. Никто не задавал вопросов, воспринимали как есть: - «Надо же - ни ест, не пьёт а, живёт».
Борис отчётливо слышал шум волн, чуял запах моря, доносимый дуновением ветра. Во рту иногда чувствовался привкус еды, явно не тюремной, еды, которой он никогда в жизни не пробирал. Иногда был привкус вина и чувство опьянения, лёгкое и при этом долгое. Многочисленные яркие события мелькали в проёме закрывающейся двери памяти. Он тщетно пытался ухватить хоть маленькую ниточку из этого огромного полотна. Так он стал тренировать память сквозь толщу одуряющего марева висевшего над ним. Вечером сон наваливался резко – сразу с места в карьер. За мгновение до этого в камеру словно врывался сквозняк. Приходило чувство, что он кого- то с нетерпением ждёт. Так, анализируя шаг за шагом, он понял, что в преддверии провала в сон всё же есть несколько ступеней, на которых усилием воли можно удержаться пару секунд.
В последнюю ночь в изоляторе ему это удалось. Он увидел свет, словно пробивавшийся сквозь мельчайшие поры в стене. Потом открылся проём, из которого пахнуло морем и осенью. Он увидел вечерние огни приморского городка. В проёме появилась молодая женщина и торопливо сказала: - «Пойдём».
Стройная, худенькая. Её каштановые локоны развевались на ветру, лицо было светлым и спокойным. Он успел всмотреться в эти правильные, неяркие черты.
Борис слышал звук проезжающего трамвая, музыку из ресторана, лай собак.
Приморский город и женщина были словно знакомы с детства или даже ещё раньше, как будто он прожил с ней в этом городе множество предыдущих жизней.

Полгода полусна в изоляторе закончились, и Бориса перевели на обычный режим. Вернувшись, он узнал, что старик за которого он тогда заступился, умер вскоре после того как Бориса посадили в изолятор. «Эх! Пропала за зря жизнь слабака".

В тюрьме никто не спит безмятежно. Тревога, страх, ярость, отчаянье накатывают сильнее в тишине, в спёртом воздухе ночных камер.
Но в ночь, когда Борис вернулся, все как провалились.
Одновременно заснули. Одновременно проснулись.
В тот недолгий период перед выходом на свободу, Борис как и прочие в камере бессонницей не страдал. Обстановка была относительно спокойной.

Прошло три года. Тот мгновенный проблеск памяти полуяви – полусна в Ярославском изоляторе был самым счастливым событием за всю сознательную жизнь. Он всё пытался себе объяснить, что это было.

Продолжение следует.





Читатели (1097) Добавить отзыв
 

Проза: романы, повести, рассказы