Он писал уже более двух часов, тоскливо глядя в майское небо, сквозь щели в дверях чердака. Людмила и Юленька были в саду, копались на грядках. Березовый лес зазеленел, солнце, такое теплое, майское, он не увидит заката, все случится сейчас, ради Людмилы, ради шестилетней Юленьки, он должен это сделать. Хотя бы раз в жизни ради них, а не для себя.

Он снова вернулся к своей тетради, обычной школьной тетради, с таблицей умножения на обложке, к таким же, в которых писал в школе еще до войны, пока был жив и здоров отец. Дописал до точки, вздохнул, прочитал заново: «А ты Юленька, сажай на моей могиле такие же цветы, красные как твоя шапочка».

Протянул руку за стаканом, - пусть слабость,- подумал,- но так лучше, не тошнит от всего. Этим всем были его мысли и чувство загнанного в огненный круг волка.
Картины проплывали в сознании медленно и величаво, как пиратские галеры, о которых любил читать в детстве.

Он помнил свою Людмилу с 15 лет. Красавица синеглазая, с двумя черными косами, в руку толщиной каждая. Влюбился сразу, как увидел ее впервые в бараке за Сибирским переездом. Был апрель 1941 года, ее день рождения. Он принес охапку подснежников и положил к ее дверям. Постучал и убежал. Лучше пусть так. Раздался звук открываемой двери, а за этим вздох или удивление и голос, ее голос «подснежники» на выдохе, сладким контральто, как музыка…

В июне 22-го числа, он вместе с портовскими парнями купался на Смолино. Людмила не умела плавать, ждала на берегу. Вдруг поднялась, замахала руками. Какой-то шум на пляже. Война. Все началось. Тот круг, что привел на этот чердак, начался именно тогда. У каждого свой адов круг, и его еще впереди…

Зимой, такой холодной он не помнил за всю жизнь, когда прибежал из ФЗУ домой, услышал плач, даже не плач, а вой. Мать голосила на весь барак, как по покойнику. Его отцу, такому высокому и сильному, отрезало ноги поездом, когда отец возвращался с работы из локомотивного депо…

Год, страшный и лютый, подходил к концу, но это было только начало.

Мать пошла на две работы, отец выписался из больницы и запил с горя. Никто не помнил его таким раньше, всегда спокойного, вежливого и аккуратного человека, будто подменили. Вылезло из каких-то глубин звериное лицо пьяного и неуправляемого, отчаявшегося в своем несчастье мужчины, ставшего калекой, инвалидом. Не принимающего, этот мир.

Он получал ученические карточки в ФЗУ и работал на 78 заводе.
Спали вповалку, рядом со станками, где теплее, грязные и вечно голодные. Голод убивал все…

Март 1942 года. Ему 16 лет. Друзья с Порта, предложили отметить столь торжественную дату. Максим, так звали старшего, уже получил повестку на фронт. Он то и предложил простой и доходный вариант «справить тебе именины»
- В Порт такие поезда приходят со Средней Азии, все есть и мука, и хлеб, и сахар, а бывает, фрукты попадаются и даже спирт. Да и надо нам немного всем возьмем и быстро смотаемся.

Принять предложение Максима, было страшно, отказаться – неловко. Показать себя трусом не хотелось вовсе. Он согласился…

Сидя сейчас на чердаке, понял, если бы не ты Макс, как могло бы быть?..
Если бы…

Как часто это было в его жизни. Если бы … не тот, если бы не та…, не его характер, взрывной как порох, как бы было все?

Он бы видел глаза своей взрослой дочери, а теперь она остается без отца, как и он когда-то…
Если бы…

Если б только все изменить, повернуть вспять хоть вчерашний день…

Этот круг ему предстоит разорвать. Он снова взял карандаш и продолжил писать в той же тетради…

…Они вернулись под утро. Разбежались по углам. Забились в норы. Нет их. Тени растворились в морозном воздухе. Он тихонько проскочил через коридор, зашел в комнату. Печка еще теплая, на столе чистым полотенцем прикрыт холодный ужин. Мешок мелодично звякнул, когда он ставил его у порога. Мать не спала, тихонько спросила:
- Что это?
-Это мука, мама, и хлеб, а еще вино красное и спирт, там много всего, теперь и поменять можно.
Мать, все еще красивая, как с иконы, которая стояла дома за занавеской, вскинула на него огромные черные глаза.
- Не спрашивай только мама ни о чем, я устал.

Ей и не надо было спрашивать. О портовых набегах ходили уже легенды. Банду не могли поймать недели две…
«Неужели, … не может быть… расстрел,… а позор»

Мать стала умолять его тогда прекратить, советовала уехать хоть к дядькам в Каштак, хоть дальше в Миньяр, в глухую уральскую тайгу, к родне. Бессмысленно. Выйти нельзя. Макс связал их всех, малолеток, клятвой на крови, и он дал слово, его невозможно нарушить….
Наутро он узнал, что Макса, и еще троих самых младших из «портовцев» арестовали. Сидел и тихо ждал, когда придут за ним. Не дождался, ушел на завод.

Через день этих троих отпустили. Макс все взял на себя…

Зимой 43-го умер отец, замерз в сугробе, в нескольких метрах от дома и не позвал, наоборот, будто спрятался ото всех. Навсегда. Так он стал взрослым. Детство сбежало давно, еще на том смолинском пляже. Сбежали его пираты на своих галерах. Вокруг была война. Он не впускал ее в себя, но она ворвалась, прорвав оборону его души, его круг, которым он защитил себя.

В апреле 44-го пришла повестка и ему. Тепло. Людмила открыла окно и ждала его. Проводы были как у всех, разошлись гости. Тихо плачет мать, «не надо горевать, война скоро закончится», так он утешал ее уже несколько дней.

- Людмила,- он всегда называл ее только полным именем, никаких Люсенек и Мил, - ты дождешься меня? Дай слово, что дождешься.
- Конечно, я буду ждать, - она и не представляла, что может быть как-то иначе…

Он опять оторвался от своей тетради, вспомнил, как попал в разведшколу, его Hochdeutsch, дал свои плоды. Отец был из семьи ссыльных и свободно владел немецким и французским, на английском мог изъясниться, но в него вбивал с детства, и не дворянскими методами, а обычным ремнем.

Он попал в разведку. В школе научился и рукопашному бою, который потом не раз спас его, а самое главное, в чем не было ему равных, он владел любым холодным оружием. Начиная от простого ножа, до вошедших в школьную моду «самурайских звездочек». "Тихая смерть". Так позже назвали его бендеровцы, когда он один снял караулы в лесу под Новоград-Волынским, на берегу Случи…

А до этого несколько забросок за линию фронта…
Он снова налил водки, только не напиваться, покончить с этим побыстрее. Он торопливо продолжил писать дальше, свое завещание…

Не тогда, когда ходил за линию фронта, а много позже пережил он самое страшное…
Шел 1950 год. Война давно закончилась. Он все еще оставался в действующей части. Бендеровцы не давали покоя. Леса кишели ими. То дом вместе с семьей председателя колхоза подпалят, то вырежут хутор, отказавшийся платить дань.

Тетка Людмилы была родом из этих мест. Как выпросилась она у родителей, не знает никто и до сих пор. Сказав, что поедет к тетке, она по пути, вроде случайно, (да только он ей не поверил) поехала к нему в часть.

От города километров 70 на телеге, позже она рассказывала ему, бледная от страха, как вышли на дорогу мужчины с автоматами, как стали расспрашивать кто она и куда едет, и как вспомнила она рідну мову, потому как заговори она на русском и все… конец… как рассказала, что едет ни в часть:

- Що Ви, дядечко помилився,- ни в коем случае, а к тетке своей, что не виделись давно:
-А тітка у мене хвора лежить, сухоти у неї, - случись что с ней тогда, и зубами бы загрыз всю эту дрянь лесную.

Не случилось. Приехала. Сохранил ее Господь. Возвращались домой уже вместе. Он демобилизовался, в октябре 1950 года, а в мае 1951, родилась Юленька.

… И только бы жить. Если бы…

Как просил он Людмилу, уговаривал, уедем. На Украину, в Херсон, или в Ленинград, где родился отец, где дом его предков, хоть посмотреть на него…

Максу дали 15 лет. Он вышел в марте 1957 года. Выжил в лагере. Заматерел. Из волчонка вырос в лютого зверя, жаждущего воздаяния за то, что прикрыл их в 42-м, дураков малолетних, очумевших от голода. Вернулся, и закрутилось. Пьянки, карты, деньги требовал и не малые. Витька был в 42-м самый младший в их «портовской» банде. Попробовал забрать семью и уехать. Не дали.

Нашли их всех отравившимися газом. Ни записки, ни следа. Списали на самоубийство всей семьи.
Он помнил слово данное Максу, и не нарушал его никогда, но коснись хоть кто его Людмилы или Юленьки…
Выйдет из тайников души «тихая смерть» и отправится в свой путь. Вспомнят руки, заученные в разведшколе движенья. Не остановят.

1 мая он сильно выпил вдвоем с Максом. Макс любил вспомнить старое, но и за новое хотел поговорить. «Негоже жить подаяниями от государства, которое вы считаете зарплатой, а взять у государства наша задача» Он слушал, молча, но надоело:
- Макс, мало тебе лагеря было?
- А не из-за вас ли туда пошел?
- Давай в буру перекинемся?

Перекинулись. Сколько раз, он не помнил. Запомнил другое. Как проиграл все что было, и дом, купленный недавно на окраине, и жизнь семьи. Все кроме своей жизни. Предлагал ее в обмен, заливаясь пьяными слезами, Макс не взял.
-Живым ты нужнее…

Утром пришел домой. Старался не видеть никого. Не смотреть в глаза. Заполз, как раненный волк на чердак. Остается только одно. Без него Максу никто не нужен. Все будут и Людмила, и Юленька. Пришло время разрывать круг…

Он дописал последнее слово. Посмотрел на небо…
Людмила услышала выстрел. «Не может быть!» Взлетела птицей по лестнице.
-Коля!

… Разорван круг, его пройдя, ушел.
Теперь уж я свободен…