ПРОЛОГ

В этот день было очень холодно, и шел сильный снег. По-моему даже звери - птицы, собаки, кошки боялись лишний раз открыть рот, дабы не простудить горло. Была жуткая темень, фонари почему-то не горели. Я еще подумал, странно, детский парк, ничего не видно. Хотя какие дети в три часа ночи.
Что-то вдруг истошно вскрикнуло сверху. Я даже не понял, то ли это был человек, то ли неведома зверушка. И в тот же миг шмякнулось чуть поодаль. Стало так же тихо, ветер перестал свистеть, снегопад вроде поутих. Сам того, не заметив, я стал медленно приближаться, словно кошка, короткими шажками. Подойдя ближе, я увидел крохотное белое тельце птенца.
О боже, альбинос!, - воскликнул я. Но нет, это уже снег начал припорашивать вороненка. Я стоял и смотрел на него, пока его совсем не стало видно. Потом закурил и также медленно побрел дальше.
По дороге я раз за разом слышал тот крик. Не мог понять, то ли это был крик о помощи,
а, может, отчаявшийся материнский плач. Но я точно уверен, кричала мать-ворона. В ее голосе чувствовалась натуральная человеческая душа. Дикое отчаяние, та же боль, страх, все слилось воедино.
Именно сейчас мне стало за себя стыдно, за свою беспомощность перед этим маленьким созданием. Раньше я даже бы не остановился, не задумался бы о птичьих проблемах. Для меня птицы были всего лишь птицами, которые наверно миллионами гибнут каждый год. Кого-то давит машина, кто-то улетает и не возвращается, кто-то еще в детстве выпадает из гнезда. В общем, есть некоторая схожесть с нами, с людьми.
То, что люди строят для себя, своих детей, не может быть таким же светлым, теплым и добрым для животных. Они не могут устроить пикет, забастовку. Прийти и проголосовать за своего царя зверей. Они не могут жить как люди, но почему люди могут быть зверьми. А ведь яркий пример тому какой-нибудь арабский шейх со своим гаремом. Это напоминает самца – вожака стаи со своими самками. Или дикие, наидревнейшие племена, где женщины нянчатся с потомством, а мужчины охотятся, добывают пищу. А есть и племена где все наоборот.
За таким увлекательным путешествием по темным уголкам моего разума, я и не заметил, что ушел немножко дальше своего дома. Все, думаю, последняя стадия рассеянности. Нет, я не спорю, что-то и бывало подобное, но чтобы перестать реагировать на окружающий мир от диалога с самим собой, это что-то новенькое.



ГЛАВА 1

Живя в старом тихом райончике, невольно замечаешь, что среди такой почти гробовой тишины ты замечаешь каждый темный уголок человеческой души. Иногда бывает ничего не слышно кроме скрипа пружин на дверях, чьего-то невольного ворчанья. Жизнь как будто остановилась немного передохнуть, осмыслить, в каком направлении двигаться дальше. Главное, наверное, повернуться в ту же сторону, чтобы наиболее четче предугадать развитие событий.
До этого дня, зимнего, немного солнечного, я даже не задумывался об этом. Моя жизнь плыла словно отколовшаяся от большого айсберга льдина. Тихонечко, по течению, мимо заснеженных елей, под звездами, под луной. Но, проплывая под жгучими лучами солнца, мимо зеленых полей, она начинала таять. Словно со временем я что-то все-таки терял, что-то навсегда и бесследно исчезало во мне. Я не понимал, что я именно теряю, что-то детское, ребяческое или что-то не нужное. Но ненужного не бывает, всегда чего-то наоборот не хватает, такого далекого, недостижимого.
Когда-то я выбирался погреться на солнышке, как большая и старая черепаха. Но не всегда это приносило мне радости, делало меня счастливым. Потому что в целом я умирал от скуки. Сидеть и просто бездельничать, маяться от духоты. Я могу это сравнить только с тем, как закатывают катком асфальт, медленно с какими-то сопровождающими звуками. Но только вместо асфальта ты, заскучал и прилег.
Но иногда по утрам, у меня будто крылья вырастают, чувствую их за своей спиной, хочется расправить, встрепенуться и взлететь. Не зная куда, но лететь, все равно. Как вдруг сверху затопает противный сосед, дверь подъездная со скрипом, с грохотом захлопнется, будто гром, молния небо режет. От крыльев моментально остаются только перья на подушке. И только тогда вспоминаешь, что нужно спуститься с небес, сложить перья в ящик и опять идти на работу.
Работа была с письмами, на почте. В общем, я был разносчиком писем, почтальоном. В процессе работы многое повидал. Видел, как люди плачут от счастья, топают, скачут. Видел, как в гневе чуть ли не весь дом разносили. Рыдали, плакали. Но, как говорят, ко всему привыкаешь. На моем лице постепенно пропали всякие эмоции, я перестал реагировать на взрыв человеческих чувств. Я превратился в какой-то механизм, мое дело лишь доставить. И дежурная фраза: «Мне очень жаль»-, застряла в моей голове, впилась в мозг. Почему? Мне не было жаль, я ничего не чувствовал. Даже не пытался почувствовать, я не мог ничего с собой поделать. Моя голова была забита другими мыслями, я всегда что-то думал. Порой я уставал от своих мыслей, от самого себя.
Главным для меня, конечно, было условие не свихнуться. Я боялся своих чокнутых мыслей. Вдруг они будут страшнее, опаснее, глубже. А уж опуститься на самое дно, в самую бездну своей души меня пугало страшнее смерти. Но я старался об этом сильно не думать, может и придавать этому какое-то значение, но не большое. Плыл я все на той же льдине, она таяла, ножки поджимал, все как обычно.
Единственным, что было не так, это странный сон. Мне, конечно, и раньше снились сны, но сейчас как-то все слишком странно. Было такое ощущение, будто я выбит из общего строя, стою сбоку и наблюдаю. Время пошло не так, как я привык, оно то замедлялось, то снова бежало быстрее всех. Казалось, будто я провалился в темную временную яму.
Сны редко полностью запоминаются, но все же кое-что я помнил. И я подумал, лучше бы я этого не помнил. Для меня это было очень странным.


ГЛАВА 2

Конечно, же, работа, что может быть ужаснее. Когда ты занимаешься чем-то, потому что надо. Не потому что нравится, интересно, а потому, что нужно идти на работу, какая бы она ни была, иначе можно умереть с голоду.
Но иногда работа оставляла приятный отпечаток. Словно чувствует, что нужно чудо, чтобы оживить, а то совсем засох, опустел.
Как, например, сейчас. Мне предстоит относить письмо, относить в мой старенький дворик. Я там прожил свое детство, но потом, к сожалению, переехал. Наверное, даже в тот момент у меня кончилось детство. Но чего-то, даже, наверное, многого мне не забыть никогда. Это были воспоминания легкой беззаботности. Каждый день присутствие тайны мирового масштабы, которую пытаются разгадать всем мальчишечьим двором. Каждая сказка кончалась счастливым концом, всегда добро побеждало зло. А сейчас разберись, где добро, а где зло. Помню, как прятались в крошечных домиках на деревьях, как целыми днями, колотили, стучали, звенели, чтобы построить их. Но каждый раз находился хулиган, который ломал, разносил. Как говорится, от жизни не убежишь и не спрячешься.
Именно тогда и были первые друзья, первая любовь, драки. Именно тогда три сопливых, в сандаликах, чумазых маечках, в где-то подшитых шортиках, стоя посреди двора, будто заново произнесли фразу: «Один за всех и все за одного!» Это была, наверное, первая ответственность, которую мы на себя взяли. Сейчас это все похоже на сон, который уже почти не помнишь.
А интересно, где сейчас два других «мушкетера», ах да, король, прекрасная королева, Ришелье. Быть может, изменились, стали старше, дети есть. Хотя, Колька, зуб даю, всегда будет холостяком. Он, по-моему, еще с рождения чуть на три части не разделился, аж к трем медсестрам ручки потянул. Помню, Николай одно время мечтал о самой лучшей, самой длиной удочке. Говорил: «Выйду на берег, а там рыбы в очереди стоят, кто первый попадется на мою крутую удочку! Гришка еще шутил: «А че на удочку?! Пускай уж сразу же в банках калачиками лежат!» Обижался, грозился всю рыбу в мире переловить, а нам не оставить. Поди уж забыл, что такое блесна, да крючок.
Неописуемое удовольствие доставляло уплетание бутерброда с вкуснейшим малиновым вареньем посреди двора. Гриша еще тогда говорил: «У моей мамы вкуснее варенье, у твоей не вкусное - малина не правильная». Я, конечно же, помогал им разрешить этот спор, был независимым экспертом. Оба бутерброда были отличным дополнением к пряткам. Ты мог один, в тишине слопать бутерброды. Гришка же ворчал, мол, или ешь, или играешь. Чувствовался напор, ранняя серьезность. Он казался намного старше своих лет, причем всегда и для всех. У него мечта даже была для нас странная, он хотел быть астрономом. Он даже придумал свои имена для планет. Такие, как Барсик, Мурзик, Кыся и тому подобное. Он их почему-то называл, как называют хомячков, собачек, кошечек. Хотя понятно, почему. У него никогда не было домашних животных. Родители были строгими, направляли его на путь правильный.
Эх, вернуть бы время назад, я бы многое поменял. Не ходил бы в соседний двор, к ребятам постарше. Они то и направили на путь «правильный». Сейчас было бы тогда многое по-другому. Я бы не переехал в квартиру похуже, подальше. И мне бы не приходилось ходить так далеко до работы. Да, но я бы тогда не работал почтальоном и не держал бы тогда это письмо в своих руках. Которое было адресовано маме Николая, да, того самого Николая, по тому же самому адресу. Это было письмо от сына матери. Я представлял важность этого письма, что мать ждет его от своего сына, что сын ждет, когда мама получит его письмо. Столько чувств на листке бумаги, а сколько будет у Лидии Ивановны при виде этого листка.
Появилась уникальная возможность узнать, как дела у Кольки, не просто узнать, а непременно встретиться. Вместе съездить на рыбалку, пикник, все что угодно, лишь бы встретиться. А двоим и Гришку будет легче разыскать. И сразу же, первым же делом спросить, не пополнился ли его зверинец еще какими-нибудь экземплярами. Не завелись ли паразиты, видно ли в телескоп как они бегают. Казалось, все так просто, но прежде, чем добраться до этого письма, нужно было разнести кучу других. Наверняка, как назло, возникнут проблемы, которые будут оттягивать тот момент, когда я зайду в свой детский дворик.
Но нужно было забыть пока об этом, на время отключиться. Настроиться на рабочий лад, быстрее раздать письма, поздравления, уведомления, чтобы добраться до того яркого и жгучего письма. Которое, казалось, все норовит куда-то убежать.


ГЛАВА 3

В квартире стоял запах свежевыпеченных блинов. Снятые с плиты, они ровно ложились в стопочку друг на друга. Словно возмущаясь, шипели, пузырились. Но затем утихали, будто успокоились, привыкли к новому месту. Немножко пожилая женщина, на которую и ворчали блинчики, уже привыкшая к этому только приговаривала: «Какие вы ворчливые?! Небось, еще и самые вкусные». Они же, гордясь этим, издавали самый вкусный запах. Этим они действительно гипнотизировали гостей, в этой квартире никогда ничего не оставалось недоеденным. Все, кто приходили, с аппетитом уплетали блинчики со сметаной, со сгущенкой, блинчики с вареньем, с мясом. Не было блинчиков разве, что с кукурузой или горошком. Их было очень много.
Позвонили в дверь. Лидия Ивановна, будто ждала кого-то, моментально побежала открывать дверь. Не успев переложить очередной румяненький блин. Открыв дверь, она увидела молодого парня, среднего роста, с взлохмоченными волосами, который стоял и молчал. Волнуясь, теребил что-то в руках. Вдруг почти криком произнес: «Письмо!» Женщина, взяв письмо, немного прищурившись, спросила: «Тебя случаем не Стасом звать?
- Да, - ответил я. После небольшой паузы, я словно обезумел, меня, будто прорвало. Начал что-то быстро говорить. Это не были слова, это были какие-то непонятные звуки, даже я сам не мог разобрать, что вылетает из моих уст. А Лидия Ивановна и вовсе расхохоталась. «Ты не волнуйся, лучше заходи, поешь, успокойся и все расскажешь».
Зайдя внутрь, я начал узнавать мебель, попутно вспоминая истории, приключившиеся с нами и этой мебелью. Стоял все тот же столик для сбора бомбочек, скромненько, в углу. Окно уже не казалось таким большим, как раньше. Но и много конечно нового появилось, за одиннадцать-то лет. Именно столько я не был здесь, не чувствовал запаха самых вкусных блинов в мире.
Тетя Лида быстренько налила мне чаю и принялась за письмо. Увидев адрес, сказала: «От сынульки, от Коленьки! Наконец-то, вспомнил про старенькую мамочку. А то, видите ли занятой, написать ему все даже некогда!»
Было видно, что даже у сильной женщины дрожали руки. Ей не терпелось добраться до слов, до чувств любимого сына. Несмотря на торопливость, у нее получалось бережно, аккуратно, с материнской любовью распечатывать письмо. И, наконец, распечатав, она прижала его к груди, закрыла глаза, и, казалось, что она уже читает. Словно согрев свое сердце, тетя Лида поднесла письмо на уровень глаз и начала читать про себя, тихонечко шевеля губами.

«Здравствуй, дорогая мама!
Я очень сильно тебя люблю, и очень сильно соскучился! Доконала эта работа, устал. Наконец-то приеду тебя навестить. Сейчас, читая письмо, тебе нужно отсчитать всего лишь три дня и ты увидишь меня. Я сам уже жду не дождусь того момента, когда смогу обнять и поцеловать тебя. Не обижайся, что так долго не писал, понимаю, виноват. Ты ведь моя мама, ты мне все всегда прощаешь.
Кстати, как у вас там с рыбой обстоят дела, еще осталась, не всю переловили?! Хочу у вас порыбачить. Сбылась моя мечта – я купил себе отличную удочку. С этой удочкой ухи на всех хватит!
Хотел устроить тебе приятный сюрприз, но не удержался и написал тебе прямо перед отъездом. Письмо бросил по пути на вокзал, еду на поезде. Почему не на самолете?! Боюсь их жутко до сих пор. Выкупил все купе, очень устал от вечно недовольных людей. Меня эта работа и вправду скоро сведет с ума.
Есть к тебе, мамуля, одна просьба – ты, наверное, догадалась, очень соскучился по твоим блинам. Где, как не дома всегда можно найти то, что тебе нужно, то, в чем очень сильно нуждаешься, то, чего действительно очень сильно не хватает. Это твоя любовь, твое тепло и ласка, мама. Жаль, что папы больше нет, он бы уже бегал и хвастался, что к нему едет его сын. Я очень много думал насчет нас с тобой, неправильно, что мать с сыном так редко видятся. И, вообще, я жениться хочу, только пока не нашел свою единственную, нахожусь в вечном поиске. Как приеду, мы с тобой обязательно поговорим об этом, и не только об этом, о многом. Мне столько нужно тебе всего рассказать, так что я приеду надолго. Мы с тобой куда-нибудь сходим, например, в театр. Я знаю, ты очень любишь ходить в театр. Билеты я куплю сам, не волнуйся.
Вообщем, жди меня, мамуля. Приедет скоро твой блудный сын. И не забудь про блины, я приеду ужасно голодный и немножко повзрослевший.

До скорой встречи, целую, твой немножечко взрослый сын Николай!»

Когда тетя Лида подняла глаза, я увидел широкую улыбку и слезы на глазах. Это были слезы счастья, самого большого счастья в мире! Так, наверное, плачут матери, когда в первый раз видят своего рожденного ребенка. Она держала так нежно письмо, словно это и был ее ребенок, который только что сказал свое первое слово, это слово – мама!
Сейчас все было понятно без слов, он едет. Едет мой друг детства Николай. От радости у меня самого заслезились глаза, и пересохло в горле. Я не мог ничего спросить, не мог ничего сказать. Лишь услышав дату и время, я поскакал, словно бешеный козленок сам не зная куда. Но я точно знал, что очень скоро прискачу сюда снова. Наконец, произойдет это чудо, нужно всего лишь немножко подождать.


ГЛАВА 4

Поезд мчался как молодой скакун, стуча колесами, словно цокая копытами. На снегу была видна тень развевающейся от ветра гривы. Пофыркивая время от времени, он все-таки мчался все дальше и дальше.
Лишь одиноким взглядом смотрел в окно парень. Он смотрел не в небо, не на тень от дыма на снегу. Его взгляд был направлен куда-то в пустоту, словно его засасывала какая-то бездна. Казалось, будто от его взгляда небо затянется серыми тучами, громыхнет гром, ударит молния. Тогда и вовсе некуда будет смотреть, будет лишь стена дождя.
Он думал лишь об одном, ему казалось, что жизнь закончилась, что придется ее начинать с начала. Естественно он боялся, думал, что не получится, это невозможно. Думал, что расставание, как без пяти минут женой, это и есть конец жизни. Привык быть взрослым, как вдруг, почувствовав себя беспомощным ребенком, потянулся к своей маме. И не знал, что делать дальше, словно время кто-то остановил. Ждет, когда он сам запустит часы жизни.
За него это сделал другой человек, он и сам пока не знал кто. В дверь купе постучали. Он вздрогнул, словно очнувшись от глубокого сна. Открыв дверь, он увидел приятной внешности девушку. Посмотрев на него, пассажирка опустила глаза так, как будто стыдилась чего-то. Такие глаза бывает, наверное, только у щеночка, который, прижав ушки, просил у вас прощения за то, что нагадил на ваш любимый яркий ковер.
«Простите меня, что потревожила, но мне нужно с вами поговорить» - , заикаясь, сказала девушка.
- Да, конечно, проходите. Может чаю, кофе, пряники?!
- Нет, спасибо. Перейду сразу к делу. Вы ведь проживаете один в этом купе?
- Да, так я отдыхаю от людей после долгих лет общения с ними.
- Вообщем, я пришла просить у вас ночлег. Это редко бывает, но мест больше нет. Мне сказали, что есть купе, где проживает один лишь человек. У меня есть деньги, вы только скажите, сколько и все.
- Бросьте вы это, конечно заходите, раз такое дело. Места здесь полно, выбирайте.
- Спасибо вам, огромное, вы меня очень выручили. Как хорошо, что еще есть такие люди, которые на случай таких ситуаций выкупают все купе.
Оба улыбнувшись, они продолжили заниматься каждый своим делом. Девушка пошла за вещами, парень снова смотрел в окно. Он вел себя так, будто ничего не произошло, будто он не смотрел на ее лицо и думал, что Ленина внешность уж очень ему знакома и близка. Словно ее знает давно. Но по его глазам, смотревшим якобы на снег, было видно, что в этот момент появилась искра в его сердце.


Усевшись друг напротив друга, каждый хотел начать разговор. Она вздрогнула, словно ее кто-то ущипнул и начала первой.
«Меня зовут Лена, а вас?»
Парень, чувствуя напор этой девушки, не сразу и сообразил, что от него сейчас требуется. В голове почему-то крутилось другое, совсем не его имя.
- Николай, можно просто Коля!
Даже представляясь ей, он не посмотрел ей в глаза, он, словно зажатый мышонок, старался не встречаться с девушкой глазами. Она это видела, чувствуя некую победу, некое превосходство, старалась еще глубже заглянуть ему в глаза.
- Где же вы это работаете, Николай, что так сильно устаете от людей?!
- Где бы я не работал, они бы были везде.
Он сказал это с такой грустью, что ненадолго показалось, будто люди – его самая страшная тоска.
- Ну а все-таки. Я впервые встречаю человека, который так сильно устает от людей. Я встречала тех, которые до мозга костей ненавидят людей. Чем же они вас так утомили?!
- Я работаю таксистом. Пассажиры разные. Каждый со своей проблемой, каждый жалуется на жизнь. Сначала я внимательно слушал, пытался помочь, но постепенно их проблемы становились моими. Вот, наконец-то, нет ничего круглого в руках, никто не жужжит под ухом.
- А я, разве не утомила вас, не жужжу под ухом?! Пришла, нарушила ваш покой!
- Ха-ха! Что вы, нет!
Коля так сильно покраснел, что почти слился с цветом сидений в купе. Его лицо стало таким детским, а улыбка самой искренней.
- А кем вы работаете, Лена?
- Работаю в ЗАГСе, регистрирую новые семьи. Объявляю людей мужем и женой и разрешаю им поцеловаться.
- Это же, наверняка, очень интересно, видеть счастье других людей! Быть свидетелем такого замечательного момента. Видеть, как сошла по ступенькам в новую жизнь молоденькая семья.
- Это только так кажется. Поверхностное и обманчивое чувство. На самом деле все не так.
Девушка заметно погрустнела и опустила голову. Было понятно, чего ей не хватало. Она была не замужем. За время работы это стало для нее почти не осуществимой мечтой. Она думала, что с ней этого никогда не случится. Потому, что просто не могла себя представить в роли невесты. Ей было приятно за молодых, она радовалась за них. Но вот только за себя ей было очень обидно. Обидно за то, что у нее все не как у людей. Все по-другому.
Заметив «тучку» на горизонте, Николай все же настоял на свежих пряниках. Ведь им предстояло еще очень о многом поговорить. Он хотел узнать как можно больше про нее. С тех пор, как Лена вошла в его купе, его не покидало странное чувство. То ли тревога, то ли спокойствие. Он не знал, но просто жаждал узнать, что это было за чувство.
Он пошел в начало вагона за кипятком. По пути он думал лишь о том, что есть все-таки люди, от которых он совсем не устает. Он, наоборот, хотел выслушать ее историю. Для него это было дождем, который лил, растапливая сугробы. В этой девушке он увидел что-то общее. Ведь не случайно все так получилось. У каждого человека есть судьба, у некоторых она одна. На секунду ему показалось, что вот оно, чудо, которое он так долго ждал. Его часы жизни снова пошли.



ГЛАВА 5

После, примерно, третьего стакана чая, они смотрели друг на друга уже закрывающимися глазами. Каждый ощущал разные чувства. Кто-то думал о предстоящей ночи, кто-то уже строил планы на будущее. Но в одном они были вместе, похожи. Ни Николай, ни Лена не хотели, чтобы кончался этот день. Этот волшебный и прекрасный день, который подарила им судьба.
Еще столько всего хотелось рассказать друг другу. Но парочка так устала, что в один момент они просто молча сидели и смотрели друг на друга. Словно пытались прочитать мысли. Они так смотрели, будто действительно продолжали разговор, но только без слов. Здесь и не нужны были слова, просто вечер подвели к своему логическому завершению. А именно, нужно было лечь спать и выспаться.
Николай думал только о том, чтобы как можно скорее наступил новый день. Ведь они уже договорились о том, что выйдут вместе, и до площади добираться тоже будут вместе. А там уже пойдут каждый своей дорогой и, скорее всего, им будет по пути.
В этой тишине они оба начали засыпать. Их мысли начали переплетаться между собой, некоторые просто пропадали. Те, что остались нетронутыми, начали превращаться во сны. Поезд все также ритмично постукивал колесами, кто-то скрипел за стеной, ворочаясь на неудобной полке. Но ничто не могло нарушить самого крепкого сна в этом купе. Чтобы хорошо спать, нужно сначала выложиться на полную. Отдать все накопившееся за день, негатив, позитив. Расслабиться. Но за это есть и своя цена, есть возможность стать «губкой» для другого человека. И неизвестно, что впитаешь в себя. Либо боль человека, либо человеческое счастье.
Николай из этой беседы же впитал самое приятное и теплое. Ему снилось, будто он, совсем один сидит под единственным в поле деревом. Для других просто не нашлось места. Дерево было все усыпано зелеными листьями, будто это были не листья, а драгоценные камни. Ветки так и свесились под тяжестью изумрудов. Поле же было просто усыпано красными-красными цветами.
Дул легенький ветерок, цветы тихонечко кивали своими головками, приветствуя ветер. Коля встал и, прямо таки нырнул в это красное море. Таким его он обычно видел на закате, когда солнце опускается будто бы прямо в воду.
Он пошел просто прямо, куда глаза глядели. Куда не посмотри, везде поле. Вокруг ни души, тишина. Эта волшебная тишина, словно подбрасывала его в небо раз разом. Николай не чувствовал ногами землю, не чувствовал как дует ветер. Именно сейчас он ни о чем не думал, его ничто не тревожило. Ему было так просторно, так легко.
Но он вдруг что-то почувствовал в груди. Словно его сердце кто-то сжал сильной рукой. Его, словно ударив о землю, испугал пронзительный птичий крик. Коля резко обернулся и увидел, как из-под земли вырастали страшные разбитые дома. Они были просто огромными. Из окон доносились человеческие крики, люди бились в истерике, просили о помощи, молились. Вдруг что-то заскрежетало, начало стучать, громыхнуло, еще раз, еще и еще. Вместе, это все было просто ужасом. Голова вот-вот взорвется от оглушительного рева, а сердце просто не выдержит страданий людей. Казалось это и есть ад. Но вдруг все так же мгновенно стихло, как и появилось. Все опустело и стемнело. Стало невыносимо тесно.


ГЛАВА 6

В эту ночь мне не спалось. Это бывает, когда на следующий день должно что-то произойти. Что-то чудесное или даже волшебное. Например, в предвкушении Нового года, подарков.
Стас, когда был маленьким, проснувшись утром, первого числа, бежал сразу же с опущенной головой, чтобы как можно быстрее увидеть подарок. Детство – это, наверное, то время, когда все происходящее кажется сказкой. В этот период каждый ребенок выполняет что-то наподобие миссии. Но с годами весь смысл этой миссии постепенно пропадает.
Только в эту ночь Стас ходил, вернее даже бегал по квартире с высоко поднятой головой. Он гордился собой, что наконец-то осуществилось его очень давнее желание. В этой суматохе он не понимал что делает, поэтому ему приходилось все делать на два раза. Несмотря на эту суматоху, из подъезда он вышел спокойной и ровной походкой. Но все-таки, если приглядеться, что-то дрожащее наблюдалось.
Сначала я хотел проехаться несколько остановок на автобусе, но тогда бы встреча случилась быстрее, а я хотел почему-то потянуть время. Внутри все как-то кипело, дергалось, ерзало. Но было непонятно что это.
Подойдя к подъезду, я увидел, что подъездная дверь, как назло, открыта. Была б она закрыта, возможно, постояв немного, я бы сбежал. Как трус, испугавшийся своих же желаний. Как мальчишка, который бы не был готов к их исполнению. Но меня быстро засосало в подъезд, как соринку в пылесос. Вот, наконец, рука тянется к звонку, сам того не замечая, я затаил дыхание. Но в этот момент дверь открылась сама, вернее не сама, а ее открыла женщина в черном платке. Испугавшись такой неожиданности, я чуть не задохнулся. Она просто молча отошла вглубь квартиры, приглашая меня войти. Немного помявшись, я шагнул в квартиру. Шагнул так, будто шагал в другой мир. Пропала то чувство, пропала радость. Я, словно опустел. Опустел, а затем был раздавлен. Давило не только изнутри, но и снаружи.
Женщина, еле слышно, шепотом пригласила меня в комнату. Из этой комнаты раздавалось лишь тихое бряканье посуды. Войдя в комнату, я увидел очень много незнакомых мне людей. Это были мужчины и женщины, молодые и старые. Женщины были в таких же черных платках на голове. Но одно лицо было мне знакомо, это была тетя Лида. Увидев меня, она грустно улыбнулась и со слезами на глазах сказала: «Стасик, заходи, присаживайся. Сейчас супчика принесу, скушай, сынок».
Пока Лидия Ивановна ходила на кухню, я, как дурак, просто уставился на стол. Голова была пустой, я не понимал что происходит. Кто все эти люди, почему они здесь?! Почему я здесь?! Почему они такие грустные?! Почему все молчат?!
- Помню его еще маленьким. Как он бегал с палкой и всем говорил, что мушкетер, - заговорил большой мясистый дядька за столом.
- А вы, молодой человек, откуда знали Николая?
- Мы раньше жили в одном дворе. Именно в этом дворе. Я переехал очень давно.
История с мушкетером мне показалась знакомой. Но тут вошла тетя Лида. Она несла тарелку с супом, руки ее очень сильно дрожали. Поставив тарелку, она разрыдалась. Но никто почему-то не пытался ее успокоить. Все лишь только вздыхали и посапывали носами. Мне очень трудно было сидеть на месте. Хотелось сорваться и бежать туда, куда глаза глядят. Но я продолжал сидеть и есть суп, словно именно сюда я и шел с самого начала.
Тут мужчины подняли рюмки с водкой. Кто-то произнес: «Земля ему будет пухом». Они выпили молча, не чокаясь. Я посмотрел в глаза Лидии Ивановне. Заглянул ей в глаза намного глубже, чем хотел. Я услышал крик матери, которая потеряла сына. Слезы полились с моих глаз, но я не верил в это. Точнее не хотел верить, просто не мог. Заглянув тете Лиде в глаза, я словно захлебнулся во всех ее чувствах. Мне показалось, будто я почувствовал все то, что сейчас чувствовала она. Пропало всякое желание что-либо делать дальше в этой жизни. Стало так плохо, что я подумал, это навсегда. Мне казалось, что сейчас я узнал не только о смерти своего друга детства, с которым не виделся много лет. Но и о своей тоже. Будто на целый шаг приблизился к ней.

ГЛАВА 7

Утром я проснулся вовсе не от шума, а от нехватки воздуха. Жадно дыша, почти глотая воздух, я чувствовал, как по моей спине катились маленькие льдинки. Они так сильно обжигали своим холодом. Посмотрев в окно, мне показалось, что я проспал целую вечность. Не было видно ни неба, ни солнца, ни птиц. На улице было так мрачно, что, казалось, время убежало далеко вперед, не спросив нас об этом. Все это мне ясно дало понять – от чего я проснулся и, какого рода был сон. Но одно для меня оставалось не ясным – вчерашний день. Это даже сложно было назвать днем, дни обычно заканчиваются. Но то, что произошло вчера, меня не отпускало ни на секунду. Боль сидела глубоко в груди, в самом сердце. Но потихоньку она начала карабкаться поближе к голове, к мозгу. Царапаясь когтями, пробиралась к глотке, раздирая горло, вырвалась наружу вместе со слезами. От этого у меня заложило уши, я просто беспомощно упал на пол.
Я пролежал на полу несколько часов. Лежал и смотрел на потолок, изредка постанывая со слезами на глазах. Эти несколько часов моя голова была совершенно пустой. Ровным счетом ничего. Своего рода обморок, но только с открытыми глазами. Сердце еле билось, дышал тоже еле-еле. Провалился в какую-то яму, из которой ничего не видно. В ней даже земля не земля, а просто темнота.
Но в один момент я будто ожил. Глубоко вдохнув и подняв голову, я широко открыл глаза и, словно после многолетних попыток я впервые подумал. Одно слово – Гриша, моментально расползлось по всей голове, словно какой-то страшный вирус. Только и было – Гриша, Гриша, Гриша! И ничего больше, что дальше-то?! Зачем он мне сейчас?! Что толку-то?! Со смертью Коли все потеряло смысл. Детство, как бы испарилось, а с ним и все остальное. Я не знал, что мне-то делать, как дальше жить. А насчет Гриши уж тем более ничего не приходило на ум. Я хотел вместе с Колей заняться поисками Гриши, но одному искать мне казалось совершенно бессмысленным. Да я и не смогу. Одному точно не справиться. С Гришей дела обстоят посложнее. Мне не было известно, ни где он живет, ни где живут его родители. Было лишь известно – Иванов Григорий! Все! Ни отчества, ни имени мамы, ничего. С годами я все просто забыл. Несмотря на оживление, сейчас у меня не было, ни сил, ни желанья заниматься этим. Это был мой последний выходной на этой неделе. Предстояла новая, не менее легкая неделя. Так что хотелось просто по-человечески отдохнуть, как телом, так и душой. Все происходящее мне казалось бредом, но это я так хотел думать. Это был не бред, а жизнь, не сон, а явь. Сегодняшний день можно просто вычеркнуть. Сегодня я, ни жил, ни существовал. Часы остановились ровно на сутки. Но потом пошли снова, нагнав упущенное время. Им легко, а вот мне никогда не нагнать упущенного времени. Сейчас меня это не беспокоило, мне на все было глубоко наплевать. Так как для меня не новость упущенное зря время.
Уже вновь засыпая, я старался не думать ни о чем. Мне быстрее хотелось уснуть, чтобы поскорее закончился этот день и начался новый. Хотя, он бы ни чем не отличался от предыдущего и следующего. Он был бы такой же пустой и странный.
Искать Гришу я не хотел. Мне было нечего ему сказать. Ему, наверное, тоже. Да и смысла я не видел, не получилось бы такой встречи, на которую я рассчитывал изначально. Здесь ничего не нужно было говорить, все без слов понятно. Просто нужно было немножко переждать, и жизнь бы моя восстановилась. Хотя меня это совсем не радовало и не огорчало. В данной ситуации мне было нечего терять, нечему восстанавливаться. Мой разум начал мутнеть, а глаза закрываться. Сначала мысли начали переплетаться, думать о чем-либо уже было сложнее, лезли всякие «левые» мысли. Напоследок мне все-таки показалось, что не зря я в тот момент подумал именно о Грише. Но все лишнее уже переплелось или растворилось. Я уснул.


ГЛАВА 8

Солнышко уже давно пыталось греть. С самого своего восхода. И если бы не зима, не снег, то, смотря в окно, показалось бы, что сейчас лето, либо минимум весна. Птички пели, люди суетились, вроде бы все осталось таким же, как вчера.
Для Григория это был обычный рабочий день. Он как обычно проснулся за полчаса до выхода из дома. Ему этого времени было достаточно, что умыться, позавтракать, поцеловать жену и пойти на работу. У Гриши всегда все было расписано вплоть до секунд. Он не любил зря терять времени. На работе носился, как угорелый, дома же ходил важный, будто отдыхал. За оперативную работу его даже прозвали Опером. Нет, он не был милиционером, ничего подобного. Он работал менеджером. И каждый лишний клиент – это дополнительная возможность заработать на хлеб, может, еще бы и на масло хватило. Тогда в таком случае, лишних клиентов для него не бывало. К всеобщему удивлению, он никогда не жаловался на свою работу. У него был индивидуальный подход к каждому клиенту. Из-за этого у него было немало завистников. Ведь частенько ему хватало на хлеб, на масло, на сыр и на колбасу.
Когда он вышел из подъезда, то в его походке сразу можно было увидеть уверенность. Он шел ровными средними шагами. Ведь он знал, что придет на работу вовремя. Но он вдруг вспомнил, что забыл дома свои часы. Он не мог поверить в это, потому что никогда не забывал про них. Он не сталкивался с этим на протяжении многих лет. Гриша задумался на секунду и пошел домой за часами. Оставить дома он их не мог, пусть даже на день, ведь это были часы его отца. Они были очень дороги, как отцу, так и Грише. По пути к квартире он думал о часах, а уже на обратном пути он задумался о том, как бы ему не опоздать на работу в его конторку. Он решил немного сократить и пошел через дворы.
Проходя через один двор, он услышал, как его кто-то окликнул. Повертев головой, он никого не увидел и лишь прибавил шагу. Голос позвал вновь. Лишь обернувшись назад, он увидел парня. Невысокого, худощавого, немного сутулого. Парень пошел в сторону Гриши.
- Здравствуй, Гриша. Узнал меня?
Григорию лицо парня показалось знакомым, вот только он не мог вспомнить, где встречался с этим человеком. Прошло еще несколько секунд. Лицо парня стало таким знакомым, что Гриша почти его узнал. Но он, почему-то решил соврать.
- Ах да, как у тебя дела? Чем занимаешься?
- Работаю на почте. Вон там, видишь?
Парень указал пальцем на крыльцо неподалеку, где он стоял пару минут назад.
- Ты извини, Саша, но я тороплюсь, опаздываю на работу.
- Меня не Сашей зовут, я Стас.
Гриша стыдливо опустил глаза. Настаивал на своем - опаздывает на работу.
- Выслушай меня, я должен тебе сказать нечто важное.
Стас схватил Гришу за рукав и не отпускал его.
- Ты скоро умрешь!
- Что! Что за бред ты несешь! Послушай меня, Стас или как там тебя. Я очень спешу! Мне нет дела до твоего сумасшествия! Понятно!
Он резко выдернул руку и нервно зашагал дальше. Стас пошел вслед за ним и продолжал уже кричать.
- Ты не понимаешь! Ты в опасности! Я видел, как ты умрешь. Я видел, как умрет Коля, он умер!
Гриша резко остановился. Повернулся к Стасу и, взглянув с прищуром в его глаза, сказал:
- Слушай ты! Если ты не прекратишь мне угрожать, я разберусь с тобой. Не дай бог, ты меня будешь продолжать преследовать, то тогда ты сядешь и надолго.
Стас остался на месте, но не унимался:
- Я видел, как вы умрете! Видел во сне! Клянусь, поверь мне!
Но ему так ничего и не помогло. Он совсем забыл, что тоже опаздывает на работу. Это волновало его сейчас в последнюю очередь. Стас не верил, что у него был шанс, и он его не использовал.
Гриша уже по дороге считал убытки, так как он уже опаздывал на двадцать минут. А время, как говорится, деньги. Ему показалось все происходящее безумием. От волнения он так и не мог вспомнить, что за Стас. Другое имя он, к сожалению, уже забыл. Все это он хотел забыть, но его насторожило то, с чего все началось. Удивляясь тому, как замечательно у него начался день, он невольно подумал о том, как он у него закончится.


ГЛАВА 9

По дороге, с опущенной головой, шел парень. Он шел очень медленно, никуда не торопился. Никого и ничего не замечал возле себя. Издалека, даже не вооруженным глазом, было видно, что сейчас, несмотря на его спокойствие, у него было безразличие ко всему, он был очень глубоко, под огромной толщей своих мыслей. Мысли были связаны всего с одним днем. Днем, который из сильного и здорового человека сделал жалкого, истощенного и беспомощного раба, который шел, еле волоча ноги, после каторжного дня, словно после унижений и побоев. Он не верил, что одна встреча может психически здорового человека превратить в полного неврастеника. Весь этот день он то и дело нервничал, кричал на клиентов, срывался на коллег. В один момент даже расплакался, увидев свои трясущиеся руки. Он совершенно не мог себя контролировать.
Григорий был совершенно выбит из колеи, можно сказать, даже вытолкнут из общего строя. Именно строем он шагал всю жизнь, рядом с такими же, как он, людьми. Нельзя было сказать, что у него все было хорошо, но и не плохо. Он не нес в руках дудки, не стучал в барабаны, это не было каким-то маршем, карнавалом, это было похоже на обычный поход на работу. Когда люди потихоньку, по одному смешиваются с городской суетой. Именно сейчас жизнь его обогнала, далеко убежала от него. Гришу это совсем не волновало, все выглядело как неизбежность.
Мимо Григория проносились машины, его обгоняли люди. Но, как только становилось чуть потише, смотря на него, невольно вспоминаешь музыку, очень грустную мелодию. И ты ее слышишь, чувствуешь настроение, эмоции, ведь это мелодия его души.
Эти ноты начали бить сильнее во сто крат тогда, когда Гришка пришел домой. Дверь ему открыла жена, любимая жена Анюта. Когда он взглянул ей в глаза, он чуть вновь не расплакался. Просто в этот момент он почувствовал, как дорога ему будущая мать его ребенка, почувствовал, что они не смогут друг без друга. По его глазам можно было прочитать, что-то вроде: «Мне очень жаль, но я ничего не могу поделать». Анна, взяв Гришу за руку, словно помогла ему войти, начала внутри немножко паниковать: «Что случилось, миленький?! Ты сам на себя не похож! Скажи мне, что с тобой?! Откуда ты идешь?!
Гриша лишь начал нервно вертеть головой по сторонам, дергаясь, показывал что-то непонятное пальцами. Аня его усадила на кровать, сбегала, принесла воды. Ее паника вырвалась наружу, она начала громко рыдать, одновременно поглаживая своего мужа по голове. Для нее это было сильнейшим эмоциональным ударом. Анна сбегала за успокоительным. Как беспомощному ребенку, она положила мужу таблетки в рот, залила всю кружку воды. Вдвоем они проглотили шесть доз таблеток успокоительного. Минут через пять Гриша лежал и просто смотрел в потолок, он уже ничего не видел кроме белого цвета. Белым было все: стены, дверь, потолок. Это была обычная пустота. Анюта лишь тихонько постанывала на его груди, она боялась даже чуточку шелохнуться, но в то же время ей было страшно находиться с Гришей, ведь она так и не узнала, что сегодня произошло с ее любимым мужем. Сейчас ей и не хотелось ничего знать, ей хотелось, чтобы быстрее начался следующий день, ей, казалось, это и есть выход из этой ситуации и лекарство для мужа. Она медленно закрыла глаза. Ей стало сразу же мягко и удобно, пропала тревога за мужа, в голове лишь крутилось, что все будет хорошо. С этой мыслью она и уснула.
Гриша же наоборот, не хотел засыпать. Он чувствовал дикую усталость, чувствовал, что вот-вот его глаза закроются, белый цвет сменится на черный и, он уснет. Но у него и руки, и ноги отнялись и не хотели слушаться. Глаза закрылись и ему, показалось, что просто в одно мгновенье он растворился, как снег в кипятке, как конфета во рту. В это же мгновенье он уснул, вырубился, так же неожиданно, как свет.
Тишина его убаюкивала. Она рассказывала ему свою тихую сказку. Потом запела свою колыбельную. Гриша не хотел слушать, он ворочался, его бросало в жар. Он не мог ни встать, ни пойти. Он просто взлетел. Вокруг стрекотали светлячки, они были похожи на звезды, на живые звезды. Бабочки, расправляя крылья, садились прямо на него. Будто показывая, какие они красивые и свободные. Рядом летела стая хищных птиц, но они совсем не были похожи на охотников. Было странно видеть, как они играют в прятки со светлячками и в догонялки с бабочками. Григорию было так легко смотреть с высоты птичьего полета на жизнь. Здесь, высоко, она ему показалась райской, светлой, легкой, беззаботной. Он себя чувствовал маленьким мальчишкой, который дружит с насекомыми. И это было особая дружба, преданная и такая родная. Вокруг пахло гармонией и миром. Он пытался играть с ними, но насекомые и птицы, будто его не замечали.
Неожиданно он увидел, как огромная черная туча плывет прямо на него. В то же мгновенье ударила молния, ударила пронзительно громко. Ударила прямо в стаю птиц, перья полетели в разные стороны, много перьев. На фоне этого светлячки начали лопаться, как шары, попутно ослепляя вспышками света. Началась массовая паника, «звезд» становилось все меньше и меньше, птицы, истошно крича, начали пожирать бабочек. Именно пожирать, молниеносно и беспощадно. Туча нависла большой каплей, которая должна вот-вот пролиться, но она просто выжидала подходящего момента. И, наконец, когда стало и вовсе темно, не стало вспышек, не было больше светлячков, не шуршали крыльями бабочки, не было перьев и птиц. Мощными каплями хлынул ливень, постепенно сливаясь с тишиной. Крылья Гриши были намочены, полет не удался. Все оборвалось внезапно, так же как и его странный сон.


ГЛАВА 10

В этот вечер мне не хотелось идти и снова ловить Григория, я чувствовал дикую усталость. Сейчас меня ничто не могло пробить на эмоции, мое каменное лицо уставилось куда-то на стену. Абсолютно не было мыслей, ни о себе, ни о ком другом. Я даже не знал, чего мне хотелось. И, наверное, пытался это прочитать на ободранной и такой же уставшей стене. И именно она мне сказала пойти и крепко выспаться. После того, как я понял, что мне нужно, я закрыл глаза и через минуту уже храпел.
Проснулся же я уже через пять минут. По крайней мере, мне так показалось. Будто бы и неспал, но на улице уже было светло и, как обычно, мрачно. Легкой дымкой заволокло улицы, это было похоже на дым от одного костра. Усталости не было, как рукой сняло, но в голове было так же пусто, ни мыслей, ни эмоций. Только лишь привычки, наработанные годами. Это не торопясь собраться: одеться, умыться, позавтракать, а затем пойти на работу. Никаких построений планов, никаких перемен, все стандартно. Никакой суеты, ни одного лишнего движения. Узкий круг действий.
Буквально через тридцать минут я уже шел по улице на работу. Ровными и твердыми шагами. Меня это несколько удивило, отчего такое спокойствие, голова свежая и чистая. Но тут же эта мысль куда-то делась и, я шел и слушал только свои шаги. Шел очень долго, но меня это совсем не утомляло и не беспокоило. Повернул направо, налево, затем опять направо, прошел один двор, хотел пройти через второй – сократить, но там велись какие-то ремонтные работы – все перекопано, повсюду глина, грязь. Пошел в обход, путем чуть подлиннее.
Вижу, как один дом сменяет другой, появляясь как бы из-за спины. Но тут ничего не появилось, хотя должно быть. Должен стоять еще один дом, но его не было. Подойдя чуть ближе, увидел лишь обломки от него. Проходя мимо, замедлил шаг, чтобы разглядеть, что же произошло. Машин было разных много, загораживали, было почти ничего не видно. Стояли машины скорой помощи, пожарные. Я, волнуясь, начал подходить ближе, забыл про работу, меня поразила эта картина. Была куча обломков, которые разгребали спасатели. Они очень тщательно и эмоционально искали людей, но это не было похоже на суету или спешку. Было ясно, что кто-то был еще под обломками и, их было нужно немедленно доставать оттуда, так как счет шел на минуты. И с течением времени, шансы выжить у тех, кто находился под грудой плит, кирпичей, пыли, резко уменьшались.
Нашли человека! Все забегали, друг другу помогали. Но в итоге, оттуда вынесли тело в черном мешке, которое погрузили в машину скорой помощи. Захлопнулись двери и, она поехала, без каких либо сирен. Затем нашли второе, третье, четвертое, пятое. Все были мертвы, им не было конца. Затем достали шестое тело – мертвый мужчина. И не успели положить тело в мешок, как подбежала женщина, рыдая, со словами:
- Сыночек, мой маленький! Поговори со мной! Почему ты молчишь?! Почему же ты ушел?! Почему бог забрал тебя?! Я не могу, на кого ты меня оставил?! Одну! Гришенка-а-а-а, сынок!
Тут у женщины подкосились ноги, она буквально упала на землю. Двое мужчин – врачи, взяли ее под руки и отволокли к машине.
Здесь меня прошибло молнией! От головы, через сердце и до пяток. В этой женщине я узнал очень сильно постаревшую маму Гриши. Я не хотел верить своим глазам. Мимо меня пронесли черный мешок с телом Григория. Слезы полились с моих глаз, я не мог поднять руку, чтобы вытереть их. Да что там руку, даже чуточку пошевелиться не мог. В голове только и летали мысли и фразы: «Ты виноват, ты знал об этом, мог помочь, но не помог!» А я, будто оправдываясь, отвечал: «Я сделал все, что мог! Я предупреждал, но Гриша мне не поверил. Я пытался ему сказать! Все сказать!»
Мне стало сильно страшно. Коленки задрожали. В моем голосе появился какой-то стон, похожий на детский плачь. Но я стоял на месте, будто меня кто-то или что-то держало. Я боялся! Очень боялся пошевелиться. Но в один момент я, словно вырвался из сильных рук. Я рванул с места! Я бежал и оглядывался все время назад. Мой разум помутнел, я не знал куда бегу, просто бежал, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого дома. Сильно рыдая на бегу, никого и ничего не замечал. Я полностью – душой и телом был в панике. Хотел остановиться, но ноги меня не слушались, а руки начали махать еще сильнее. Так незаметно я выбежал на какой-то пустырь. Вокруг не было видно ни одного дома, ничего, пустошь. Я упал лицом в снег и просто разрыдался.

ГЛАВА 11


На улице уже почти стемнело. В небе уже появились некоторые звезды. Все реже доносились откуда-то птичьи крики. Дул легкий, но прохладный ветер. Казалось, все оставалось привычным, если бы не сидящий на пеньке, посреди большого пустыря человек. Это место было забросано всякого рода хламом. От картонных коробок и бутылок, до старых прогнивших лодок. Почти со всех сторон окружал лес.
Человек сидел с опущенной головой, казалось, что он не дышит. Не было слышно ни его дыхания, ни единого шороха. С каждой минутой, с наступлением темноты, он все сильнее вливался в эту картину, в темноту. Наконец, он глубоко, полной грудью вдохнул и поднял голову. Лицо его было просто не узнать. Оно было сильно опухшим, глаз почти не видно, щеки висели. Появились огромные морщины, да и взгляд был уже не тем. В одно мгновенье его лицо постарело лет на десять. Посмотрев несколько минут прямо, словно приходя в себя, он встал. И, будто делая первые шаги в своей жизни, как-то неумело и коряво пошел по тропинке. Дорога казалась ему незнакомой, он, будто впервые ее видел и шел на ощупь. Но здесь, когда он один, ему было привычно и уютно. На душе было спокойно, а в голове не было ни единой неспокойной, тревожной мысли. Но, как только он увидел огоньки окон, ему захотелось обратно, туда, где спокойно, где он наедине с самим собой. Дыхание участилось, ноги не шли, а как-то непонятно дергались. Ему совсем не хотелось идти обратно, к людям. Он боялся. Боялся не людей, а самого себя. В голове закружились вопросы. Почему?! За что?! На глазах появились слезы. Его шаг превратился в легкий бег. На бегу он вскрикивал, вытирал слезы, а между криками постанывал. Все это казалось каким-то безумием, пьяным бредом. Но слезы были горьки как никогда, а в груди сердце сжималось так, будто его катком закатывали в асфальт. Несколько раз Стасу казалось, что он заблудился. Голова шла кругом, силы покидали его, хотелось просто лечь на снег и разрыдаться. Но, увидев знакомые дома, он еще больше прибавил шагу. Теперь он уже бежал довольно быстро, лишь оглядываясь по сторонам, будто убегал от кого-то. Вломившись в подъезд, он побежал по лестнице наверх, на шестой этаж, к своей квартире. Поехать на лифте у Стаса даже в мыслях не было. Он бы не вынес этого – начал бы ногтями царапать стены, словно заживо замурованный человек. Подбежав к двери, он упал на колени совсем без сил, тяжело дышал, почти задыхался. Упершись головой в дверь, Стас, еле двигая руками, полез за ключами. Вынув связку, он их тут же выронил на пол. Его пальцы просто разжались, он был полностью беспомощным. Услышав, как брякнули ключи, он громко разрыдался от безысходности. В истерике он бился головой об дверь, с каждым разом все сильнее и сильнее. Только лишь полностью успокоившись, минут через двадцать, опираясь о стены, Стас встал, открыл дверь и вошел в квартиру. Закрыв спиной дверь, он сел в коридоре на маленький половичек. По его щекам все еще текли слезы, ему казалось, что он сошел с ума. Он не мог контролировать свои мысли, он пытался их отогнать, но не мог, будто они были совсем не его, какие-то чужие. Мысли, одни за другими, быстро сменяли друг друга. То он хотел встать и куда-то пойти, то хотелось уже лечь прямо в коридоре. Со стороны Стас выглядел слабым, спокойным и уставшим, но внутри себя, он будто на части разрывался, его сознание металось, будто лев в клетке. Вот-вот, казалось, он взорвется. Через минуту это случилось, Стас вновь забился на полу в истерике, но со стороны это было похоже на приступ эпилепсии. Лицо, все в слезах, корчилось от какой-то обиды. Кулаки то и дело сжимались. Из уст доносились страшные крики, казалось, будто адская боль пронизывает все его тело. Буквально через минуту он стих и лежал на полу, тело было полностью расслаблено, глаза смотрели куда-то в пустоту. Лишь было слышно, как бьется сердце и, где-то на кухне тикают часы.

ЭПИЛОГ


В квартире было жутко холодно и темно. Из окна лишь лился узкой тропинкой серебристый свет Луны. Я проснулся оттого, что меня трясет. Изо рта шел пар, а руки и ноги совсем онемели от холода. Их будто вовсе не было – не чувствовал ни рук, ни ног. Каждое движенье сопровождалось сильной болью. Мне вдруг резко захотелось встать и бежать куда-нибудь. Неважно куда, лишь бы бежать.
Голову будто тиски сдавливали. Боль жгла глубоко изнутри, в глазах было немножко замутнено. Глаза бегали из стороны в сторону. Мне так хотелось заплакать, но я не мог. Я попытался встать, как тут же взвыл от боли, все тело словно кинжалами пронзило, в ушах появился какой-то жуткий звон, по телу побежали холодные капли пота. Я громко рыдал, была истерика, но только без слез. В голове были недавние воспоминания - мои сны. К несчастью я помнил каждый. В голове то и дело менялись картинки, одна за другой. На одной был едущий поезд, на другой уже страшная катастрофа. Картину сменяют обломки, под светом взрыва летящие в разные стороны. Дико заорав, я хотел отогнать эти проклятые воспоминания. Но этим только будто подзадорил их, они менялись и менялись. Я видел, как гибнут люди, много людей. На каждого была своя картинка. Буквально на моих глазах несколько вагонов превратились в груду искореженного металла вперемешку с человеческими телами. Корчась от боли, я резко соскочил с пола и забился в углу, словно загнанный зверь. Спиной вжавшись в угол, весь трясся от страха и холода. Озираясь по сторонам, что-то бубнил себе под нос, что-то непонятное, похожее на стон. Мне казалось, будто тени ожили, они кружили, метались возле меня. В каждом темном углу что-то или кто-то шевелился. Руками закрыв глаза, я начал сильно кричать. Я боялся остановиться, боялся открывать глаза. Но через пару минут, когда был уже не крик, а ужасное, противное, страшное хрипенье, я остановился и открыл глаза. Тени резко встали на свои места, мебель перестала прыгать – я почувствовал некое облегчение. Все встало на свои места.
Несколько минут я просто сидел в углу, смотря пустым взглядом куда-то в потолок. По щекам тихо катились слезы - одна за одной они почти беззвучно падали на одежду. Словно барабанщик, тихо выстукивающий какую-то странную дробь.
Меня снова потихоньку начинало трясти от холода. Тело все сильнее тряслось. Барабанная дробь превратилась в звуки дятла, стучащего клювом по дереву. Испугано я вновь начал искать глазами тени. Сильно сжатые кулаки стали бледнее снега, а глаза чернее ночи. Слезы начали капать громче, звуки превращались в сильные удары, тяжелым молотом по наковальне. На секунду мне показалось, что потолок с грохотом падает на меня. Раз за разом я часто вздрагивал, будто от грохота обломков. Но на самом деле их не было, било где-то глубоко у меня в голове. Будто какое-то страшное зло рвалось наружу, на свободу. Я сидел с опущенной головой и боялся ее поднять. Мне казалось, что дом разваливается, что повсюду грохот, буквально рядом падали на пол куски плит. Воздух был полон пыли, горло чем-то сдавливало, я задыхался.
Упав на пол, я начал медленно ползти на лунный свет. Именно он мне казался спасением. Именно его я мог вдохнуть полной грудью. Я почувствовал, как дом завалился на бок. Словно мячик, я перекатился к противоположной стене. Начав вновь ползти, вдруг неожиданно мою голову парализовала картина. Лишь машинально продолжая ползти, я вспомнил сон. Именно тот самый сон, про который хотел рассказать Гришке, бедному Грише. Предупредить его, что он может погибнуть. В этом сне я видел, как горящие в темноте окна вдруг резко потухли и, буквально через секунду, большой кирпичный дом рухнул в одно мгновенье, словно игрушечный. Именно в этом сне я видел, как какой-то парень хрипел, придавленный плитой. Видел его лицо, полное боли и страданий. Видел, как умирал совершенно беспомощный человек. Видел, как умирал Гриша.
С диким воплем я резко вскочил на ноги. Я увидел этот большой лунный фонарь. Я вдохнул полной грудью этот лунный воздух. Я тут же будто куда-то переместился, вокруг было тихо, все было на месте. Дом стоял прямо и был целым и невредимым. Мне стало страшно, я боялся самого себя. Я чувствовал себя сумасшедшим, безумцем! Ведь только что я все видел наяву. Эти плиты, эти куски, грохот – все было реальным. Видел, как сыпется штукатурка. Ведь я видел все это! Видел! Видел! Щеки и глаза вновь стали мокрыми от слез. На лице появилась какая-то истеричная улыбка. Мои плечи опали, словно с обмякшего тела. Мой смех был не похож на человеческий. Какое-то животное хихиканье вперемешку со стоном. В голову лезли страшные мысли, они, словно раздирали когтями плоть, оставляя за собой кровавые следы. Руки медленно открыли окно. В мое сердце дунул холодный ветер, а лунный свет обжег душу, словно жестоко дразня меня. Лишь эта тропинка вела меня к спасенью, лишь так я мог найти спокойствие. И я шагнул! Шагнул навстречу Луне.
Меня тут же подхватил лунный свет. Мягкий, теплый и заботливый. На душе было спокойно и легко. Ветер не был холодным, а лунный свет был все ближе и ближе. В одно мгновенье моя душа, словно сахар растворилась в лунном свете. Медленно плывя вверх, я очутился по-соседству с Луной. Моя душа была свободна.
Наверное, все так и должно было быть. Люди погибли – я видел это и ничего не смог сделать. Пытался, но не мог. Почему?! Наверное, это судьба. Все шло по ее плану. Выпавший из гнезда птенец и я – начало и конец. Увидев смерть птенца, я увидел и свою смерть. Никто из нас не был особенным, ни я, ни птица. Я не хотел в это верить, но я изначально видел себя, я видел, как погибну я! Все именно так и должно было быть. Потому что я это видел. Видел не во сне, а наяву, по-настоящему.