VIII
В эту ночь я не смог заснуть: приехала полиция, налетели, как стервятники, журналисты. Одеяло опустилось мне на плечи; мир уместился в стены полицейского фургона. Всё, как в кино. Меня долго допрашивали на тайском, затем зажурчала английская речь. Безуспешно. Тогда прилетела тайка по имени Птичка, и заворковала на русском со страшным акцентом. Вопросы текли рекой, напряжение внутри пространства, ограниченного железным столом, двумя стульями и зеркалом, росло, а я всё думал о двух вещах: 1 – мои руки ужасно пахли, 2 – лучше бы мне попалось полотенце, а не шорты…
После допроса с меня взяли подписку о невыезде и отпустили, поняв, что я безнадёжен. Мои мысли овеяло ночным паром и мурлыканьем по нотам из какой-то забегаловки. Я взял две бутылки рома. Одна, опустошённая до дна, полетела на дно мусорной корзины. Другая – по дороге, пока таксист подбрасывал до квартиры. Телефон переполнялся пропущенными вызовами и сообщениями; окурки падали на ковёр. Я старался ни о чём не думать, и только перед самой «отключкой» вспомнил, что от моих рук смердело. Опираясь о стены, моё тело добралось до ванной, сумело открыть воду и тут же провалилось в пучину бессознательности. Утро встречает меня телефонным звонком и головной болью.
Поднимаю трубку.
-Георгий, я хочу всё знать! Про убийство Молотова показывали даже в России. Перестаньте водить меня за нос и расскажите обо всём.
Я хлопаю по смесителю и благодарю Иисуса Христа, Кришну, Будду и кого-нибудь там ещё за то, что в ванне не оказалось затычки.
-А нечего… Нечего рассказывать, Филипп.
Рука шлепаёт по загаженному ковру – пытаюсь найти пачку.
-Георгий, Вы нашли шахматы?
Его голос серьёзен, как раковая опухоль.
-Нашёл, - говорю я скорее про пачку, чем отвечаю на вопрос, - не все, но нашёл.
Сигарета. Искра. Затяжка. Кольца дыма.
-О чём Вы?... – Внезапно до него доходит. – Да Вы пьяны, Георгий!
-Да, но… -Слова не хотят строиться в предложение. – Аксёнов, послушайте… Короче, я выхожу из игры. Всё.
Он заливисто смеётся.
-Георгий, Вы не можете уйти! Вы ведь понимаете это.
-Ещё…ещё как могу. Мне не-нуж-ны ни деньги Ваши, ни слава – вообще ничего. Я просто хочу домой.
Простреленное плечо даёт о себе знать, когда я случайно его задеваю. На нём бинт. Когда меня успели подлатать?
-Вы, Георгий, не просто выполняете задание. Вы – карающий меч, что рубит головы врагов моих.
-Карающий? – Из меня выходит сдавленный смех, что сменяется кашлем. – На моих глазах у-би-ли. Понимаете?
Он молчит. И чувство, будто Аксёнов совсем рядом, выливается на меня холодной водой.
-Алло? Вы слышите меня? Филипп Прокофьевич?
-Найдите убийц. Соберите фигурки. И дело закрыто. Я лечу к Вам. Во всём разберёмся.
-Алло? Алло?
В ответ – короткие гудки.
Мои глаза приклеиваются к чёрному пистолету, что лежит на кровати. Молотов винил во всём Марьяну. Так ли это?
Опять звонит телефон. Беру трубку, и, не взглянув на экран, отвечаю:
-Филипп, мне не нужны Ваши деньги.… Понимаете?
-Жора? – Голос Марьяны звучит обеспокоенно.
Неловкость из-за сказанного подёргивает щёки румянцем.
-Марь… Марьяна?
Она тактично упускает первую часть разговора.
-Жора, как ты? Я слышала, тебя ранили…
-Плевать. Гришу убили. Точнее, он застрелился.
Будто вспомнив о том, что ей нужно горевать, Марьяна театрально всхлипывает.
-Знаю…. Я все глаза проплакала. Не спала всю ночь.
Мычу.
-Жора, нам нужно встретиться.
-Всем нужно встретиться. А давайте все вместе встретимся: я, ты, Аксёнов и этот ваш, Бун Ми!
-Жор, это насчёт того клуба. Ты знаешь, о чём я.
Значит, во всём виноват клуб? Значит, Апсахру убили из-за меня? И Гришу тоже? Тогда до чего хотел докопаться Кеша, что заслужил пулю в лоб?
-А что по этому поводу думает Господь?
Она улавливает сарказм.
-Господь думает, что в семь вечера у меня было бы в самый раз.
Нужно привести себя в порядок. Встаю. Отряхаюсь от крошек. Умываюсь. В зеркале – уставшее, измученное лицо со звериным оскалом. Неужели это моё? Окна, открытые пространства, незнакомые люди – всё это пугает меня. Пытаюсь дозвониться до Насти – недоступно.
Выйти раньше полседьмого вечера я не решаюсь. Возле дома Марьяны нет никого. Сама вилла играет дьявольскими тенями. Отсутствие света отпугивает. Мне хочется домой. Просто домой.
Стучу дверной ручкой, что напоминает кольцо в бычьем носу. Раздаются чьи-то шаги. Потные от страха руки вцепились в рукоятку. Я не дамся без боя.
Марьяна открывает дверь, и на меня выливается тьма, разбавленная свечами в глубине комнаты.
-Проходи.
На её шёлковом халате озорливо играют блики. Волосы распущены, глаза выкрашены под стать Клеопатре.
На ней больше нет ни юбки, ни платка. Мне хватает глупости и наглости:
-А где твоё церковное? Что, потеряла веру в бога?
Смотрит в пол. Это видно даже сквозь тьму – вопрос поставил в тупик.
-Жора, ты просто… Ты просто многого не знаешь. Поэтому тебе не всё понятно.
Сигарета. Искра. Затяжка. Кольца дыма.
-Не всё понятно? – Развожу руки точь-в-точь, как когда-то разводил Аксёнов. Наверное, хочу показать превосходство. – А что мне должно быть понятно?
Она подходит так близко, что мне видны её бесцветные усики. Я чувствую клубничное дыхание. Меня ласкает аромат французского парфюма…
-Подожди, - она касается воротника, - давай я всё объясню, - её когтистый пальчик гладит мою шею. Нежные губы тянутся к лицу.
Отталкиваю. Выхватываю пистолет из-за поясницы. Снимаю предохранитель. Она таращится.
- Меня предупреждали, я – следующий!
-Жора… - её голос полон усталого разочарования, будто она мама, а я – незадачливый сынок, что постоянно радует двойками.– Ты просто не понимаешь…
-Заткнись нахер! – Стреляю в потолок. Извёстка сыплется на пол. Марьяна взвизгивает. – Сейчас поиграем в игру – я задаю вопросы, а ты отвечаешь. Поняла?!
Девушка кивает.
-Прежде всего, включи этот долбанный свет! Ты не летучая мышь!
Она быстро семенит к переключателю. Я решечу стену.
-Идиот!
-Медленно… Чтобы я смог тебя видеть.
Пальцы щёлкают, и люстра сияет всеми оттенками золотого.
-Где Бун Ми? Он здесь? Я на прицеле?
-Да подожди…
-Отвечай, сука!
Господи, как я не хочу умирать. Собрать бы всех этих мальчиков и девочек, что режут себе вены, глотают таблетки или висят на отцовском галстуке в шкафу из-за несчастной любви, и поставить на моё место. Когда мошонка прижимается к животу, а анал сжимается до мизерной точки. Когда сердце диким зверем рвётся из груди, а тело потеет, точно ты в предсмертной агонии, тогда ты понимаешь – всё, что у тебя есть – это желание дожить до старости. Проблема в том, что желания расходятся с желаниями других.
-Бун Ми здесь нет. Здесь никого нет. Только я. Давай всё обсудим.
Пот заливает глаза. Вытираю.
-Давай. Давай, да, давай.
Не снимаю её с прицела. Мы садимся на диван.
-Кто убил Гришу? Кто убил Апсахру?
-Что ты нашёл у Гриши в квартире?
-Ничего. Записку. Он сказал, из-за тебя убили Апсахру. Он сказал, я следующий.
-Подожди, - она игриво смеётся, - я имею в виду, что ты нашёл в его квартире, а не в квартире Филиппа Прокофьевича.
Её слова бьют кулаком под дых.
-Что значит в квартире Прокофьевича?
Она садится чуть ближе. Перед глазами всё расплывается.
-Кондоминиум – апартаменты Аксёнова, Жора. Неужели ты ничего не понял?
Когда вы узнаёте, что вас обманули, что Вы обычно отвечаете?
-Закрой свой поганый рот! Ты специально путаешь меня!
Она – ещё ближе.
-Тот загаженный закуток – это место, где жил Гриша.
-О чём ты говоришь! Молотов – сын богатых родителей. Он…
-Он – обычный торчок, что продал всё, ради новых ощущений.
Я обливаюсь потом. Я громко смеюсь. Я хочу домой.
-Жора, - её колени касаются моих, - скажи мне, что ты нашёл в квартире у Гриши…
-Фигурки. Золотые фигурки Аксёнова. Шахматные.
Она кладёт руку мне на ногу.
-Жор, а ты пробовал их разбить? Ты знаешь, что в фигурках?
Качаю головой.
-Ты действительно не догадываешься?
Марьяна тянется ко мне. Вытягивает губы в трубочку. Распахивает огромные озёра глаз, и говорит:
-Ты такой глупый…
Замирает. Косится влево. Падает. Кровь заливает диван. Она раскидывает руки. Пуля прошла насквозь. В висок.
IX
Слайды.
Удар. Ещё удар. Ещё удар. Дверь выбита. Входят двое. Первый – Бун Ми. Я под прицелом. Второй – Аксёнов. Двубортный пиджак. Брюки цвета телячьей кожи. Перчатки.
- И явился ему Господь у дубравы Мамре, когда он сидел при входе в шатер во время зноя дневного. – Говорит он.
Брезгливо смотрит на тело. Протыкает сквозное в голове. Ухмыляется.
-Эта пуля предназначалась Вам, Георгий.
Достаёт золотой портсигар. Кивает тайцу. Удар. Я на полу. Моя щека разбухает.
-А, вот ещё, - говорит Аксёнов, - Бытие 18:32. Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу еще однажды: может быть, найдется там десять? Господь сказал: не истреблю ради десяти.
Дымит мне в лицо.
-Десять праведников, я имею в виду.
Таец что-то говорит. По-английски. Аксёнов что-то отвечает. Пистолет на диване. Мой пистолет.
-У Вас, должно быть, много вопросов, Георгий. Что ж, задавайте. Я сегодня благосклонен.
Бун достаёт золотую фигурку. Бросает в стену. Она разбивается вдребезги. Он поднимает пакетик с порошком. Открывает. Нюхает.
-Что это за?...
- Обыкновенная фигурка, покрытая поталью. Не всё золото, что блестит.
-Контрабанда? Золотой треугольник? Кокаин?
В жизни редко что-то проясняется. Мне понятно – смерть близка. Я достиг просветления.
-Не зря я нанял Вас – Вы очень прозорливы. Бывают тугодумы, как мой сын, которые понимают только язык пули. Мне будет грустно с Вами прощаться.
-Зачем Вы убили его?
От олигарха благоухает притворным добродушием.
-Кеша, - Аксёнов тоскливо вздыхает, - Кеша был чересчур распутным. Молодёжь нынче не уважает старую гвардию, и везде пытается засунуть свои грязные руки.
-Он хотел долю?
Раскосые глаза багровеют. Таец под кайфом. Ствол виляет.
-Он дал обещание помочь с поставками. Кто же знал, что он поведётся с этим Молотовым…
-Для чего Марьяна? Вы же…
-Знал, - улыбается отполированными зубами, - всё знал. Марьяна была его нянькой. Следила за ним, заодно и за поставками.
-Что за религиозный фарс? Для чего?
В пустой комнате смех отражается от стен. Смех Аксёнова. Бун Ми натягивает улыбку.
-Вы хотите дослушать историю про Содом и Гоморру?
-Расскажите про клуб. И почему шахматы? Для чего Вам я?
Вышагивает по залитому кровью полу. Закуривает ещё одну.
-И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и произрастания земли!
Подползают ближе к спинке.
Кричу:
-Зачем я Вам? Что я Вам сделал?!
Кричу:
-Что Вам нужно нахер?!
-Вы – длань Господня. Вы грешник, что искупает грехи, заводя в ловушку себе подобных. Иными словами, Вы, и только Вы – свидетель моего величия. К тому же, Анастасия Вас выгодно продала. Будь у вас хотя бы сутки в запасе, Вы бы убедились – на Вашем счету ни рубля.
На два сантиметра ближе. На один процент больше шансов выжить.
-Вы – больной человек…
-Все великие люди – больные! Возьмите Гитлера. Разве он не велик?
На три сантиметра ближе. Бун Ми разбивает ещё одну фигурку.
-Зачем Вы убили сына? Он стал воровать? Что пошло не так?
Он радостно осклабляется.
Кричу:
-Что это за клуб?
-Это моё заведение. Через него я веду оборот. Полиция знает – полиция куплена. – Он смеётся. – У них здесь, в Таиланде, просто табу какое-то на осмотр тела. А фигурки хорошо помещаются в толстой кишке. Порой, можно перевести целую партию.
-Вы… Вы просто…
-О, Вы разочарованы, Георгий? – Он берёт шахматную фигурку. Он проводит по золотой краске. – А, знаете, вся наша жизнь – вот эта дешёвая поталь. Всё не то, чем кажется.
Хватаю пистолет. Бун Ми таращится. Жмурю глаза и стреляю перед собой. Подскакиваю. Окно, бегу к окну. Пули-пираньи норовят укусить. Пробиваю бархатное стекло. Бассейн. Зелёное насаждение. Перелезаю. Кусают за ногу. В икру. Больно. Падаю. Встаю. Весь в крови. Во рту привкус железа. Подползаю к тайцу. Даю тысячу. Go. Он морозится. Пули бьют по машине. Наставляю ствол. Поехали! Педаль газа в пол. Дышу. Мне страшно. Смотрю на штаны – желтая лужица. Плевать. Я жив. Сегодня я ещё жив.
Приезжаю в квартиру. Перебинтовываю ногу. Вещи в сумку. Сигарета. Беру другое такси. Куда ехать? В аэропорт? Бессмысленно. По дороге звоню Насте. Абонента больше не существует. Сука. Выбрасываю телефон. Come back. Язык жестов. Возвращаемся в Паттайю. Вырывает на асфальт. Штаны мерзко пахнут. Плевать. Он везёт меня на окраину. Отдаю тысячу. Снимаю угол. Пистолет в руках. Пистолет в руках…
X
Час ночи. Два. Стрелки переваливают за третий. А на мне всё те же штаны. Во мне всё тот же страх. Каждый шорох, каждый шелест, каждый громкий голос за окном душит меня тревогой. Я понимаю – бежать некуда. Под ногами дощатый пол эшафота. На шее – удавка. Мне некуда бежать. Тише! Кто-то под дверью.… Передёргиваю затвор. Подползаю. … Нет, обознался – женский голос. Окна плотно зашторены. Засовы закрыты.
А может?..
Дуло пистолета давит на горло.
Это мой пистолет?
Нет, как он может быть моим! Смотрю – правда, мой. Убираю. Сейчас не время терять рассудок.
Но они всё равно найдут? Найдут ведь, так?
Я не дамся без боя. Нет, я без боя не сдаюсь!
Кто-то царапает дверную краску. Зубы стискиваются, точно я хочу верхним рядом раскусить нижний.
Я трус? Нет, я трус? Дуло гладит висок. Нежное, будто женские коготки…
А что мне стоит спустить курок? Я не доживу до утра, так? Не доживу?
Посторонние люди. Они повсюду. Повсюду! Кто пустит пулю мне в лоб? А? Может быть, ты? Ты? А?
Убираю пистолет. Кладу его на полку. Всё будет хорошо. В конце концов, нужно дожить до утра. Потом можно будет уехать в деревушку, залечь на дно, а когда всё уляжется… Господи, кого я обманываю…
Стук. Стук. Стук.
Тихо! Наверное, послышалось.
Стук. Стук. Стук.
Уже настойчивее. Уже сильнее.
Беру пистолет в руки. Нет, я не дамся живым. Не дамся!
Стук. Стук. Стук.
Держусь за ручку. Поворачиваю замок.
Стук. Стук. Стук.
Медленно давлю вниз. Руки дрожат. Пистолет нацелен на дверную щель.
Нет, я не дамся без боя.
Задерживаю дыхание, точно пловец.
Открываю дверь.
Выстрел.