III

– Где Фет?

Странно звучит здесь этот вопрос. К тому же и как-то неловко – все тащат что-то, все заняты, а мы пристаём. Похоже, у бушменов скорей дознаешься, как пройти, скажем, на Арбат.

– Вон, в шляпе учитель пошёл, может быть, он знает...

Так советует пожилая колхозница, и сколько у неё детской веры в учителя! Догоняем его по перрону. В белой хламиде, возвышен над всеми, но всё-таки с Фетом и он не знаком.

– Ну, а как к школе пройти, что в Воробьёвке?
– До церковки в Третьем Уколово, там спросите.

Действительно, церковка – вся деревянная крошка. Ограда в отцветшей сирени, чистенький дворик и добрые бабки сидят разморёно в прохладе политых ступенек.

Может быть, они и про усадьбу могли бы рассказать? – Нет, вот отец Афанасий... Он здесь давно и сейчас как раз в церкви. А сами они так далеко не ходили.

Внутри полутьма и тоже прохлада, свет сверху упал голубыми лучами. У входа, как мы понимаем, происходит крещенье. Отец Афанасий читает по книге. Он крошечный, древний и в белом пушке голова. Странно соседствует шёлк фиолетовой мантии и простая железная оправа очков, которую уже с двадцатых годов никто не носит.

– Преклоните головы.

Это он чуть слышно говорит двум, видимо, ничего не понимающим молодым с писклявым конвертом в руках.

И черница с фанатическими глазами отчётливо повторяет:

– Склоните головы, головы.

Церковь, наверное, бедная. Сундук, покрытый рогожей, икон маловато, росписи редкие. Но как-то уютно и всё по-домашнему. Ходят спокойно, ведут свои тихие речи, на нас не косятся, да и мы – так бы и сидели здесь в голубой полутьме, никому не мешая, рассуждая о Фете.

Крещенье не окончилось, и мы уходим, не дождавшись отца Афанасия. А зря, кто знает, что мог бы он рассказать?

Полдень июля во дворе нас ослепляет. Плещут берёзы, буйный квадратик сирени – там могилы, безвестные нам.

– А церковь как ваша называется?
– Георгиевская церковь.

И мы покидаем ограду и больше, наверно, сюда никогда не попадём...

– Здравствуйте!

Девочка с книжкой в кудрявой траве. Хохочет, что мы испугались ласковых телей, которых она опекает. Фета учила, но то, что он жил почти рядом, первый раз слышит.

Дорога на Воробьёвки идёт через Чибисовки. Птичьи названья – степная специфика? А к северу – город Орёл. А Воронеж? И вот нас опять овевают ветерки путешествия. А сзади, где скрылась Георгиевская церковь, радостный звон начался – на четыре, на шесть, на пять тихих ударов. И хочется чуть бы позвонче.

Наш путь по лощине. Слева, где выше, редкие домики тянутся нескончаемым рядом. Встречаются вовсе древние хаты, много забитых. Вот эта, к примеру, за дикими мальвами, скривилась и в землю ушла, мхи разрослись на соломенной крыше. Отсюда вот ведьмы и вылетают?

По правую руку от пыльной дороги идут огороды, чередуясь посадками ив поперечно лощине. Так делали всюду в этих местах, но всё же воды теперь мало, и только по зелени можно сказать, где были потоки.

Жара началась. Сидим между ивовых стенок под тенью поленницы дров – по степени зарастания лишаями можно сказать, что её сложили не позднее каких-нибудь двух-трёх столетий назад. Цветочки огурчиков лезут в глаза, распахлась случайно обломанная пальма болиголова. Пахучие буйные травы... Полететь бы среди кучевых облаков... Дойдём всё равно? – ведь поезд на Курск только вечером... К тому же – вдруг там действительно ничего не застанем. Но двигаться всё-таки надо...

Самое пекло. Давно отошли от лощины. Уж сколько идём по степи вдоль вспаханных пажитей. Всё-таки, где же усадьба? Может быть, там, на бугре?

Одинокое каменное одноэтажное строение, резко отличающееся от всех виденных нами здесь хат. Даже какая-то архитектура проглядывает. Нарочно приземистый дом, стены толстенные, замковые блоки камней распирают оконные арки. Не крепость, конечно, но что-то с времён, когда крепости были необходимы. История здесь – Мазепы, Кочубеи... Насколько я мог заметить, тут на всех старых зданиях неуловимый крепостной отпечаток.

Все двери открыты, проходим сквозь комнаты – одни сквозняки. Если никто нам не встретится, этот дом можно принять за усадьбу, чтоб не очень обидно опять возвращаться ни с чем. Хотя в стороне кто-то шевелится.

Первое человеческое существо за три часа наших блужданий – миловидная женщина, стоя на лесенке, мажет плетёную стенку сарая. Руки по локоть в глиняной жиже, а глаза ясные, и, кажется, пела одна тут в степи. И так же толково нам всё объясняет:

– Тут всё было барское.

Нам надо немного вернуться по степи, и сразу усадьба покажется, спутать нельзя. А влево дорога на Тёмный лес, по ней-то мы сами сейчас и ушли бы неизвестно куда.

– Так и называется – Тёмный лес.

И вот мы уже у обрыва террасы, и Тускарь внизу, и луга до горизонта. А в зарослях склона недалеко впереди, через овраг, виднеются кровли каких-то строений амбарного типа и рядом... оно, несомненно!

В такие места надо входить, отряхнувши усталость, и мы посидим здесь на рыжем колючем бугре.

По опыту знаю, как легко пропускаются моменты, которые потом повторить невозможно. Стараюсь запомнить, как шли высоко по степи в кучевых облаках, и речные изгибы внизу, и буйные заросли склона террасы, где носятся ветры лугов и степей, сшибаясь в восторге зелёными вихрями.

Скорей всего, правда, что чистый холст лучше любой уже написанной картины. Я до сих пор мог представлять себе любые чудеса поэтической усадьбы, а тут вдруг всё займёт реальные места, конкретизируется и приобретёт единственность. Хотя уж и так хватает конкретностей – дорога сюда и то, что мы видим сейчас?

Ещё постоим на высокой террасе под плещущим солнечным ветром и пойдём проявлять, что нам уготовано, что было задолго до нас.