Было холодно. Я шел по пустынной улице. Жуткий ветер пронизывал мое продрогшее до костей тело. Я, как мог, укрывался в тонкое пальтишко, которое совсем не грело, а только болталось на мне, как тряпка. Но больше никакой защиты от холода не было и поэтому приходилось довольствоваться тем, что есть. Я остановился и, пере-минаясь с ноги на ногу, сложил руки в клубочек и подул в них. Но воздух, идущий из легких, был не горячим, а почти таким же мерзлым, как и на улице. Я поморщился. Помотав руками, я снова спрятал их в подобие карманов на моем пальто. Пальцы коченели. «А... Поскорей бы до-браться домой, там согреюсь...». И я стремглав бросился сокращать метры оставшегося мне пути домой.
Идти оставалось недолго. Я находился в центральной части станицы, и потому, чтобы добраться домой, нужно было всего лишь спуститься на два квартала вниз, повер-нуть направо, и я дома. Прохожих почти не было. Фонари-ки, тускло мерцавшие на фоне темнеющего неба, слабо скрашивали эту пустоту и тишину. Нет, тишина, конечно, не была полной. Я говорю о тишине, когда на улице ни души. А так, шуму полно. И визг собак, не поделивших мерзлую кость, найденную в мусорном баке, и скрип уста-лых деревьев, согнувшихся под тяжестью воздуха, и уханье машин, проносящихся по центральной дороге. Только вот признаков жизни в них тоже не обнаруживалось. Либо это были затонированные иномарки, либо тихие и неприметные «жигуленки». Обычно ведь как бывает: если иномарка, то оно и понятно – знатный человек едет, а если «жигуль», то тут, чтоб поняли, что это важная персона, надо музыку на максимум врубить. А если тихо, то это значит, что человек не хочет выделяться или же он действительно простячок.
Мне казалось, что если за рулем у этих машин кто-то и был, то они должны были быть удивлены моему виду. Ведь наряд мой был довольно вызывающим. Тонкое пальто, трико на ногах и отсутствие шапки на голове. Наверное, в раннюю-раннюю весну так одеваются только сумасшедшие. Я думаю, что родные мои сказали именно так. Но дома их не было (по крайней мере, когда я уходил), а когда я одеваюсь сам, то особо не заморачиваюсь над деталями своего наряда. Правда потом случается, что мне стано-вится холодно или наоборот жарко. Слова «одевается теп-ло, когда жарко, и легко, когда холодно» про меня. Потом я ругаю себя, конечно, но, в основном, никогда не исправляюсь.
Мрачновато было на улице. Быстрыми шагами я доковы-лял до дома и бегом забежал в комнату, бросив грязные сапоги валяться на пороге. Прислонив руки к горячему котлу, я затрепетал от чувства необыкновенного счастья, вдруг посетившего меня. Тепло, исходившее из этого чудо-прибора, довольно долго согревало все мое тело. Слава богу, никого из родных не было, иначе они задали мне хороших чертей. Вспомнив, что холодные сапоги валяются на пороге, я бегом, раздетый, выбежал на улицу. Схватил их, засунул в ведро с водой, стоявшее тут же, и завыл. Вода была ледяная. Но менять ее мне было лень, и поэтому вмиг заледеневшими руками я вымыл сапоги и занес в дом, где поставил их на тряпочку возле котла. Так меня научила делать бабушка. Утром сапоги будут теплыми, и в них будет очень приятно засовывать свои ноги. Довольный, я уселся за уроки. Почитав немного математику, я понял, что сегодня не тот день для цифр и алгоритмов. Тогда я взял книжку «Приключения Гекельберри Финна и Тома Сойера» и завалился на диван в своей любимой позе: поперек его.
Через часа два пришла с работы бабушка. Она работала в больнице санитаркой и возвращалась около шести вечера. Двигаясь по прихожей, она крикнула:
- Внучок, ты дома?
- Да, бабушка! Я дома! – ответил я.
Бабушка часто приносила с собой что-нибудь вкус-ненькое для меня. С ней у меня связаны особые воспоми-нания. Она заменила мне маму, папу, тетю, дядю. Я все детство провел с ней. С самого рождения, буквально с пеленок она воспитывала меня. И когда я спрашивал позже у мамы, какое первое слово я произнес, она отвечала мне: «Мама». Хотя я до сих пор уверен, что первым моим словом было: «Бабушка».
Как бы трудно бабушке не было, она всегда заботилась обо мне, а еще о моей сестре. Она любила нас, как своих собственных детей. И когда она приходила в детский садик за нами, мы мигом бежали к ней, сметая все на своем пути. Когда же приходила за нами мама, мы шли нехотя или вообще не обращали внимания на эти призывы. Где-то позже я вычитал фразу: «Дети чувствуют, кто их любит». Так вот это совершенная правда. Делать хотя бы вывод из моей жизни.
Однако бабушка была и строга. Хотя я никогда на нее не обижался, так как знал, что сам виноват. Правда пла-кал, когда ругала, ну и что, в голове-то у меня не было обиды.
- Внучок, иди сюда, – позвала меня бабушка.
- Чего, ба? – отозвался я.
- Иди сюда! Не спрашивай никогда ничего у человека, если ты не видишь его! - резко сказала она.
- Ооой! Щас иду! – крикнул я и встал с дивана.
Иногда, когда я занимался любимым делом, мне очень не хотелось от него отрываться. Так было и сейчас. Я читал интересную книжку и тут. Я даже голос мог иногда повышать, за что мне перепадало не раз. Но я поднялся и пошел в прихожую. Там стояла бабушка.
На тот момент ей было пятьдесят семь лет. Но выгля-дела она на все сорок. Я ей всегда об этом говорил, но она считала, что это просто лесть с моей стороны, хотя я видел, что ей это нравится. Она была в красивом ко-ричневом пушистом пальто, пушистой шапке и в теплых черных брюках. Она у меня вообще была очень красивая.
- Че, ба? – спросил я, увидев ее.
- На, вот сумки разбери. Что в кладовку, что в кух-ню, что в холодильник. Пакет в ящик уберешь. Хорошо? – ответила она.
- Хорошо... – ответил я.
Я взял у нее сумки и начал рассматривать их содер-жимое. Там лежал кефир, немного колбасы, два кирпичика хлеба, сладкий рулет с абрикосовой начинкой, соль, кусок мяса и лимон. Лимоны я очень любил, и бабушка старалась покупать их мне время от времени. В другой сумке я нашел бабушкины рабочие вещи.
Я улыбнулся всему этому и поплелся убирать все на места. Это заняло у меня около пятнадцати минут, по ис-течении которых я ринулся в дом на диван продолжать чи-тать. И тут я снова услышал голос бабушки:
- Внучок, пошли кушать!
- Иду, ба!
Идти мне совершенно не хотелось, книга была очень увлекательной, и мне оставалось дочитать совсем немного – всего около трех десятков страниц. Поэтому кушать я пошел не сразу.
- Внучек! Ты идешь кушать? – услышал я бабушкин крик на улице.
- Да, ба! Щас иду!
Это был второй раз, когда бабушка звала меня. Обыч-но, если она зовет меня третий раз, то идет она уже быстрыми шагами, явно намереваясь меня поругать. Но я не мог оторваться от книжки, хотя и понимал, что сейчас бабушка будет ругаться.
Так и случилось.
- Внучек! Да идешь ты есть или нет?! Что ты вынуж-даешь меня звать тебя? Раз сказала, второй раз, не по-нимаешь что ли? – бабушка была в гневе, и я пулей со-скочил с дивана и побежал к выходу из дома. Добежав до нее, я увидел, что она, разгоряченная, стоит и смотрит на меня. Я подлетел к ней и стал обнимать:
- Ба, ну очень интересная книжка, правда! - повиснув у нее на шее, сказал я.
- Иди, садись есть! – бабушка явно была ошеломлена таким моим поступком, хотя она всегда была ошеломлена, потому что очень любила меня, и я так делал каждый раз.
На ужин у нас был вкусный бабушкин борщ со старым салом и кислой капустой, который я так любил, толченка с мясом, пирожки с начинкой из сухофруктов, оставшиеся еще со вчерашнего дня, когда мы пекли их, кефир, тот самый, который принесла бабушка, и печенье.
Наевшись, я искупался и пошел спать. Когда я пришел в дом, сразу же схватил книгу и стал читать. Пришла ба-бушка и сказала, чтобы я долго не сидел. Я сказал, что лягу пораньше.

Проснулся я уже утром. Было около семи. Я услышал, как бабушка звала меня умываться и кушать. Я кое-как проснулся окончательно, потянулся на кровати и стал натягивать на себя бывший халат моей сестры. Босиком я пробежался по лестнице до кухни. Там бабушка готовила мне завтрак. Ароматно пахла свежеприготовленная яичница с жареными сосисками и сыром. На столе дымился кофе. Я проскользнул в ванную, чтобы привести себя в порядок. Умывшись и почистив зубы, я вернулся к столу.
- Ба, а где дядька? – спросил я, поглощая завтрак.
- Не приходил еще. Вот блин, уже двое суток его нету. Где он шляется, не знаю. Сосед говорил вчера, что видел его вроде возле дома с коричневым забором, но не знаю. Пойти туда мож? Как думаешь? – тихо спросила ба-бушка.
- Ну что ты туда пойдешь, ба? Чтоб он тебе нервы потрепал? Сиди дома. Придет, никуда не денется. Он без тебя долго не может, так что скоро вернется. И вообще, почему ты должна туда ходить, там притон, мало ли что там может с тобой случится. Не ходи, ба.
- Внучек, ну я ж его так люблю! За что он так со мной? Что я ему сделала? Я ж всегда заботилась о нем, с пупеночку, - бабушку стали сотрясать громкие рыдания. – Унучочек, за что мне такое на старость лет?
- Бааа, не плачь! Перестань плакать! Из-за кого ты плачешь? У него есть своя голова на плечах, придет, придет он скоро домой! – с этими словами я подошел к бабушке и обнял ее. Вскоре она утихла и сказала:
- Иди, внучек, в школу, иди. Мне на работу надо со-бираться. Иди. Я не буду больше плакать, - говорила она, вытирая слезы.
- Точно не будешь? - с недоверием спросил я.
- Не буду, не буду. Иди в школу! Опоздаешь ведь, - она оттолкнула меня, а сама ушла в ванную.
Уходя из кухни, я услышал негромкие всхлипывания за дверью, но возвращаться я не стал. Я знал, что бабушка будет плакать, и что мне ее будет сложно успокоить. Если только дядька придет домой.
Дядя был в загуле. Он вообще нормальный мужик. Только вот, как и большинство сильной половины челове-чества, имеет страсть к выпивке. Его не было уже два дня и, честно говоря, я не знал, когда он вернется. Обычно он возвращался, когда сильно хотел есть или когда просыпалась совесть. Я знал, что он обязательно вернется, только вот когда? Просто такие бабушкины со-стояния становились абсолютно обыденными, и это меня угнетало.
Я вошел в дом. Здесь было тепло и как-то по-детски уютно. Сразу вспомнилась картина из моего детства.

«... мы уже собирались уезжать в Лабинск. Тогда мне было около пяти. Я сидел возле стула на полу. Тетя при-несла мне тарелку с борщом. По-моему, у нас был ремонт на кухне, потому-то мы кушали в доме. Она накрошила хлеба в борщ, так как я очень любил такую кесю-месю, и предложила покушать. Я с радостью согласился, так как мне хотелось есть.
До сих пор помню стук железной ложки о железную та-релку. Тарелка тоже была моей любимой. И ложка. Кушал я всегда сам, поэтому я выхватил тарелку и стал уплетать свой мини-ужин. Тетя смотрела, как я кушаю, а потом сказала:
- А ты знаешь, племяшик, наша собачка тоже кушает ложкой!
Я чуть не поперхнулся.
- Как? Вы что? Она ж собака! Где у нее ложка? Я ни-когда ее не видел! – я был очень сильно возбужден таким заявлением тети и ждал объяснений. Хотя эта мысль пока-залась мне довольно интересной.
- Ну и что, что собака! Когда мы насыпаем есть и смотрим на нее, она стесняется и кушает без нее, а как только мы уходим, она тут же достает ложку и быстро-быстро кушает ею. Вот так-то! – тетя с довольным видом посмотрела на меня.
Я был ошеломлен. Мысли путались. «Странно, как я об этом раньше не догадывался? А может плохо смотрел? Надо будет обязательно проверить, где собака прячет ложку. Так интересно! Вот ведь как оно все устроено!»
Я дал себе слово, что обязательно проверю будку, но, сколько бы я ни искал, ложки нигде не было. Верить в то, что тетя меня обманула, мне не хотелось, поэтому я просто-напросто бросил эту затею, решив, что собака ее где-то закопала. А рыть землю мне никто бы не позволил. На том я и успокоился...».

Я стал одеваться. Надел брюки, подштанники, рубашку, пиджак, носки, попрыскал на себя туалетной водой, собрал свой портфель и пошел к котлу. Там, если вы помните, стояли мои сапоги, оставленные мною вчера. Ах, какие они теплые, не то, что были вчера. Как приятно засунуть в них ноги, пошевелить пальцами и почти застонать от удовольствия. Сверху я надел свое вчерашнее пальто, запахнулся им, оно тоже было теплое и уютное. Что и говорить, уходить в школу мне не хотелось, однако идти было нужно.
Как только я вышел на улицу, первые потоки прохлад-ного воздуха тут же стали обдувать мои не самые теплые одежды. Сапоги также стали остывать, медленно, но верно. Я поежился. Быстрее в школу – там тепло!

После школы я решил зайти в магазин. Денег у меня было немного, но пяти рублей должно было хватить на со-леный арахис, который я так обожал. И правда, арахис стоил пять рублей ровно. «Вот и славно!» - подумалось мне.
Я шел по улице. Было уже намного теплее, чем вчера и сегодня утром, однако все еще прохладно. Арахис, который я ел незащищенными пальцами, облизывая их после каждой арахисинки, все никак не кончался, а руки, мокрые, быстро замерзали от дуновений неслабого ветра.
Я прошел уже почти полпути, когда кто-то налетел на меня сзади. Я испугался и обернулся назад. Там стоял мой брат. Точнее сводный брат. С нами он уже не жил, да и видел я его довольно редко. И сейчас я очень удивился, когда увидел его.
- Привет, братуха! – весело похлопав меня по плечу, сказал он. – Как дела?
- Да ничего, нормально. Ты как? Как ты тут оказался вообще? Ты ж учишься в другой стороне? – завалил его вопросами я.
- Да я тут... гуляю... Слушай, а пошли в музей, а? – его глаза ярко заблистали, и он весь зажегся.
О его страсти к музею я знал давно. Ему очень нра-вилось ходить туда, рассматривать разные старинные ве-щицы наподобие монет, статуй, пушек, автоматов и остальных экспонатов, которым уже много-много лет. Мне тоже нравилось там бывать, хотя был я там совсем не много раз. И потому мне его идея показалась очень сим-патичной. Однако мне не разрешали гулять с ним, так как он мог оказать на меня дурное влияние: он часто прогу-ливал занятия, сбегал с дому, поэтому мне запрещали с ним общаться. «Но ведь никто не узнает об этом!» - ска-зал я сам себе, а потом ответил:
- Пошли! Только надо осторожней! Ты ж знаешь, что меня убьют дома, если увидят меня с тобой? - предупредил его я.
- Знаю, знаю. Пойдем в обход.
Музей находился в центре, примерно там, откуда я вчера шел домой. Его помещение располагалось на втором этаже в местном доме культуры. Когда мы подошли к нему, озираясь по сторонам, ветер уже стих и было намного комфортней вокруг. Двумя мышками прошмыгнув в ДК, мы засмеялись у внутренних дверей.
- Блин, мы с тобой как преступники! Прячемся ото всех, скрываемся, - смеялся брат.
- Да ладно, бежим наверх, вдруг нас кто-то увидит! – торопил его я.
Но мы не побежали, а тихонько пошли вглубь ДК, направляясь к лестнице, находившейся справа в дальнем углу. Когда мы подошли к ней, то увидели, что там есть подвал, который, как я потом узнал, занимал художник ДК. Сейчас же мне стало немного жутковато, когда внизу была темнота, и только от двери шла небольшая полоска желтого света. Мы стали подниматься наверх. Дверь музея была гостеприимно открыта. Мое сердце бешено застучало, мое волнение достигло своего апогея, когда я стал к двери почти вплотную. Я не понимал, волнуюсь ли я от того, что редко бываю в таких местах и именно этим обусловлено мое состояние, или же здесь было что-то другое. Во всяком случае, я остановился и сказал брату:
- Может, не пойдем, а?
- Ты, что, железяк испугался что ли? Пошли, не робей!
Удивительно, но я немного успокоился от его слов, правда, когда я заходил, сердце опять стало выпрыгивать из груди.
Здесь пахло стариной. Причем это не пустые слова. Запах был очень специфическим, но весьма приятным. По-всюду на полках и стеллажах стояли и висели экспонаты. Зал был небольшой, а посередине него стояла огромная пушка. Брат сразу ринулся к ней, а я так и остался сто-ять у входа. Завороженный чудным зрелищем, я испугался, когда меня спросил нежный девичий голос:
- Привет, солнышко! Тебе что-то показать?
Я вздрогнул от неожиданности и повернул голову на звук, который услышал только что. Там я увидел девушку в строгом костюмчике какого-то темно-зеленого цвета, на каблуках и с аккуратной прической в виде высокого хво-стика. Она была прелестна. Но выражать комплименты к тому времени я еще не научился, к тому же был ошеломлен и потому лишь быстро помотал головой и побежал к брату. Краем глаза я заметил, что она улыбнулась мне. Это означало, что она поняла меня, мой поступок.
- Давайте я расскажу вам про вот этот чудный огурец! – мы с братом повернулись к ней. В руках у нее был очень толстый огурец, длинный и желтый. Она вертела его и рассказывала что-то о том, где его нашли, как он был выращен, сколько времени находится в музее, но нам было это не интересно. Нет, сначала мы очень внимательно слушали, изображая интерес, но потом стали отвлекаться и в конце концов девушка вернула огурец на место и предоставила нам право самим рассматривать и знакомиться с экспонатами. – Только ничего не трогайте руками!
Здесь были и медали, и значки Великой отечественной войны, и фотографии ветеранов, и ржавые штыки, и каски, и немецкая лопата, и флаг СССР, и фигура Ленина, и ста-туя половецкой бабы и многое-многое другое. Мы ходили вокруг них, рассматривали, хохотали, в общем, весело проводили время. Иногда к нам подходила та девушка, что-то объясняла, показывала, но я мало что запомнил из ее слов.
Вскоре я стал тянуть брата домой. Он пообещал де-вушке принести какие-то значки, валявшиеся у него дома, чему она была несказанно рада, и мы стали собираться. Когда мы уходили, она сказала нам: «До свиданья! Захо-дите еще!». Тут уже настала пора мне улыбаться.

Дома был дядя. Он был пьян и стал меня ругать. Спрашивал, где бабушка, где я так испачкал свои ботинки и штаны. Я ответил, что бабушка на работе, а штаны вы-мазал по дороге домой, мол, она ж грунтовая, вот и вы-пачкал. Он заставил меня вымыть обувь, снять штаны, за-стирать их и вместе с ним поесть. Когда я все это сде-лал, то поспешил удалиться в дом.
Там я взял книжку и стал читать ее. Меня клонило в сон. Через некоторое время вернулся дядя. Он врубил по-громче музыку, чтоб было слышно всем соседям, что он может слушать «крутой музон», завалился одетый на диван и захрапел. Вскоре мне надоел этот шум, и я выключил магнитофон. Когда все стихло, я успокоился и вновь при-нялся за чтение. Где-то в конце книги я уснул.

* * *

Сегодня у нас была контрольная по английскому языку. Наша учительница еще не пришла на урок, поэтому мы очень быстро стали придумывать шпаргалки, учить слова, которые нам задали на сегодня, а еще играть в мячик из скомканного листка бумаги, щедро перевязанного скотчем. В классе начался настоящий переполох и бедлам. Падали стулья, шатались парты, дергались занавески, по кабинету летала влажная тряпка, по пути задевая кого-нибудь из шестиклашек. Вся эта картина дополнялась диким визгом наивных девчонок и громогласным ором мальчишек пе-реходного возраста.
Минут через десять после звонка в класс вошел наш учитель. Но она была не одна. Вместе с ней зашла женщина лет тридцати, как я подумал, тоже учитель. Только я никогда не видел ее у нас в школе. Мы все притихли. Они поздоровались с нами и разложили какой-то огромный ват-ман на столе. Что-то обсуждая, они наклонились над, по-видимому, своей работой и стали увлеченно всматриваться в нее. Кто-то из наших спросил:
- А что это?
Обе женщины посмотрели в его сторону и, ничего ему не ответив, решили, что пора заканчивать. Все-таки идет урок. А тем более контрольная. Договорившись о встрече после занятий, вторая женщина, которая была у нас гос-тьей, вышла из кабинета, прихватив с собой ватман.
- Ну что, ребят, готовы к контрольной? – весело по-интересовалась учительница.
- Нееееет! – протяжливо ответили мы.
- Ну вот и славненько! Раздаем листочки!