Когда-то Флобер, описав мадам Бовари, да, определенно он создал архетип скучающей женщины, мадам Бовари, она ждала, и она размышляла, и она была интересна, интересна своим внутренним поиском, своим активным молчанием. Гум теперь размышлял о Лилит, ведь это совершенно иное, да, он бы мог приписать себе авторство, и все же он теперь думал, что и его она создала; это может показаться странным, ведь персонажи не могут вовеществиться, и все же Лилит была реальна. Она была реальна там, где метафизика сна прерывалась, и она не была выдумана им, он лишь воссоздал какие-то отдельные элементы, совершенно разрозненные, он понимал, что целая пропасть лежит между классическим повествованием и тем, как он внедряется в описательный предмет; это просто другой жанр, более короткий и насыщенный, и он спрашивал себя, зачем тянуть жвачку сто или двести страниц, с тем, чтобы явить в итоге убогость какой-то тривиальной схемы, нет, Лилит была пропорцией и актом одновременно; стоило ей возникнуть, как становилось уже жарко, или ветрено. Лилит этого не осознавала, она просто плыла по течению, вслед за пером, куда пошлет ее взыскательное перо, туда и плыла Лилит. Вот и теперь возникшая пауза не исчислялась каким-то реальным временем, или подобием последовательности, даже больше, схема восприятия работала четко и осознанно без фактора времени. И все же некоторые данности изменились. Лил теперь также желала одушевить предмет по ту сторону реальности.
Гум был на редкость проницателен, и все же он порой делал обычные ошибки, да, он как все ошибался довольно часто, но при этом некое потустороннее эго его охраняло и водворяло статус-кво. Лил же, такое чувство вообще, не внедрялась в происходящее, и это его начинало беспокоить, «какого черта она творит?», думал Гумбольд, «Лил, это чертова провокация, и эти 36 долларов, это еще более хреновая провокация». И вот он появился на пороге ее квартиры с букетом ромашек. Лил смерила его отсутствующим взглядом и будто спокойно, однако это было спокойствие тени; она ничего не говорила, и все же впустила его молча, будто ждала заранее. Так странно и почти без эмоционально, потом заварила чай, молчание могло продлиться еще вечность, и все же Гум нашел удобный момент выказать ей свои опасения, но прежде всматривался в ее бледный профиль, согнутую в локте руку, кисти скользящие в пространстве. «Сэлинджер закончил свою писательскую карьеру в сорок, у него была мировая известность, а он поселился в лесу, занялся духовными практиками и дожил до 91 года», - успел подумать он. И вот он нашел момент и обратился к ней:
- Лил, я беспокоюсь с тех давних пор, и ты расстраиваешь «папочку», это нехорошо и это опасно, - как-то лаконично подвел он итог каким-то своим наблюдениям.
Лил продолжала молчать, она вовсе не сопротивлялась, и было какое-то равнодушие в ее движениях и все же глаза ее блеснули вдруг, нет, это не было игрой, теперь будто реальность ее оглушала, бия молотом в самое темя, и все же она будто была в стороне, молот бухал где-то рядом (дорожные работы).
- И с чего столько беспокойства? Кораблик отчалил, траур окончен, все хорошо, дорогой! Энергии стремятся к равновесию в этом мире, об этом заботиться не стоит, разве нет, - пыталась быть бойкой Лилит, - цинично спокойно отозвалась она.
- Кораблик летучий, и судя по всему, равновесие твое очень шатко теперь, и меня это беспокоит, я читал твои записки из великого «ничто», знаешь, я даже решил перечитать Ницше, мне кажется, ты совершенно теряешь нити реального, - напирал Гум.
- А что мне прикажешь делать, Гум, мы улетаем туда, откуда нет возврата, эфир текуч, и нам пора домой, разве нет, дорогой? Хих, - Лил начинала припоминать себя, однако это было столь резко, что походило на истерику.
- Послушай, не делай обывательских ошибок, вообще, вот надо бы тебе напомнить кое о чем, ты судишь по вершкам, Лил, этот выбор не твой и не мой, есть могучие архонты, они вершат некое космическое постоянство, и, отказываясь от него, мы сильно рискуем, бездна нас поглощает.
- Ну, ты и зануда, сказал «а», говори «бэ», и о каком постоянстве ты говоришь? – Лил, начала выходить из себя, - здесь пострадавшая сторона я, и ты сам все обозначил, а теперь паришь мне о космическом постоянстве?!
- Это не то, о чем ты могла подумать; ты подвержена эмоциям и фрустрациям, была некая более серьезная задача и проблема, и я должен был решить ее, понимаешь, это некое перераспределение магнезии, и Лунный камень почти восстановлен теперь.
- Ахах, аха-ха-ха, - теперь истерика начинала ее накрывать с головой, - Гумичко, ну, ты кадр, ты вот так уходишь, черт знает куда, возвращаешься, и читаешь мне нотации при этом о магнезии и Лунном камне?
- В земном представлении примерно так, твоя эфемерная временность пострадала незначительно, однако эффект очень глубокий теперь, и если ты возьмешь себя в руки, то осознаешь куда более ценные вещи, потому как твой эфир очень нестабилен, и правда, ты должна мне верить, - смотрел на нее пронзительно Гум, - это мост через миры, как хочешь назови.
- Мост? Ты измучил меня, Гум, не понимаю, чего ты добивался.
- Свободы, мне это нужно было, мне нужна была защита, и сейчас нужно покровительство, а ты ведешь себя поразительно не мудро, тем более в мире химер, ты не обретешь себя, Лил.
- Хорошо, предложи мне теперь новую трактовку происходящего, - равнодушно она подвела разговор.
- Давай сыграем в одну игру, это древняя игра, ты не можешь ее знать, вернее, ты ее не помнишь в своей земной ипостаси, когда-то давным-давно ты играла в нее далеко отсюда, Лил, - с надеждой произнес Гум.
- Как интересно, - вскинула она одну бровь, - что это за игра такая?
- На самом деле игра довольно проста, и называется кулачки, - спокойно сказал Гумбольд.
- Что? Кулачки, ты шутишь? Аха-ха-хах,- Лил, опять распирала истерика, - Гум, ты не изменился, ты чертов шельмец, вот так заявиться, чтобы что? Поиграть в кулачки?
- Да, поиграть в кулачки, Лил, только и всего, - Гум теперь был растерян не меньше и все же он надеялся, что у него получится, по крайней мере, это был программируемый ход, и он срабатывал, их учили этому когда-то.
- Ну, хорошо, кулачки так кулачки, дорогой, - Лилит согласилась, как-то нехотя и недоверчиво, - и что нужно делать? – взывала она.
- Кажется, мне нужны твои кулачки, нужно их вот как-то прикрыть или обхватить, - терялся Гум.
- Так ты и сам не знаешь, Гум, что происходит, ты скажешь мне, наконец?
- Я не уверен, просто нужно играть по инструкции, и все должно сработать, понимаешь меня?
- Не совсем, вот, - Лил сжала руки, и протянула кулачки ему!
Гумбольд теперь смотрел на нее, вновь доверчивую, нужно было перенастроиться внутренне, он боролся с собой, и вот сделал несколько медленных вдохов, взял ее кулачки бережно в ладони, и в следующее мгновение сцепил пальцы в замок поверх кулачков, так что подушки его пальцев, сомкнулись на ее запястьях:
- Кажется так, Лил, - она смотрела на его действия с любопытством.
- И что дальше?
- Нужно сконцентрировать внимание, ты должна почувствовать что-то огромное внутри, громадное.
- Но я ничего ни чувствую, дорогой, - призналась Лил.
- Подожди, не спеши…
Гум теперь прикрыл веки, он сконцентрировал ум, волю и сердце на внутреннем пространстве и будто замкнул кровоток на кулачках, теперь жар сердца его прожигал сквозь пальцы ее руки, и вот это кольцо стало почти осязаемым, Лил, же впилась глазами в его руки.
- Что это? – она, вопрошая, вглядывалась в Гумбольда, однако его лицо застыло в неподвижной маске, и вот Гум открыл медленно глаза, и отрешенно взглянул на Лилит. Видение охватило ее тотчас, и она глубоко вздохнула, чуть не потеряв сознание, однако Гум плотно поддерживал ее за кулаки.
- Ааааааааах, - зрачки ее расширились, тело обмякло, и резко вздрогнув, она пришла в себя, потрясенная энергетической волной.
Гум медленно разжал руки, Лил так и сидела со сжатыми кулаками, и он слегка ее погладил по кулачкам.
- Все хорошо, все прошло успешно, Лил?
Лил теперь будто после электрошока, и все же начинала переваривать полученный опыт, Гумбольд едва улыбался, ему было курьезно наблюдать это, он не мог сдержаться. Лил, же удивленно и, пытаясь трезво расценить происходящее, теперь сверлила его глазами:
- Гум! Ты видел это? Там все вращается, там все такое яркое, огромное, Гум? – вопрошала Лил, - как ты это делаешь? Что это?
- Это не я, Лил, это делаешь ты, вращаешь вселенные, я лишь показал тебе твое эфирное тело, - Гум продолжал улыбаться.
Лил, совершенно потеряв самообладание, лишь взмахнула руками:
- Это так страшно, Гум! Так непостижимо, ты опять меня дурачишь, скажи? – смотрела она на него влажными глазами, - ты издеваешься надо мной?
- Нет, ну, что ты, - он притянул ее за плечи к себе, - нет, что ты, Лил, просто ты далеко не все помнишь, поэтому для тебя это большой стресс, вот и все, дорогая.
Лил слегка успокоилась, а Гум тем временем гладил ее по спине теплой рукой.
- Чему ты радуешься, тебе это совершенно неважно будто? – Лил осмелела.
- Нет, я просто пытаюсь сопоставить реакцию и трансформацию сознательной сферы пересечения эмоциональной компоненты с моментом постижения и когнитивной функцией рудиментарной памяти.
- Скажи, там все такие дуболомы, - уже бесилась Лил, - это нормально по-твоему?
- Знаешь, ты права, стражникам не прививают многие функции рудиментарной памяти, то есть, они не должны чувствовать и осознавать происходящее, и тем более соотносить этот материал памяти с образами. Иначе передающий источник их перестанет распознавать.
- Аааа, - уже дразнила его, Лил, - источник это самое главное, источник и ключ?
- Неплохо, хотя и не идеально, - закончил Гум, - генерация памяти включится через несколько дней.
- Гум! Нет, хватит, хватит, - она схватила его за ухо и потянула к себе, - нет, никакой памяти, не хочу, не хочу, - и теперь она целовала ему губы, - как можно быть таким?
Гумбольд слегка уклонился от ее поцелуев и все же поддержал ее бережно под локоть и за плечо.
- Лил, я такой, потому что должен сохранить тебя, а ты ставишь под угрозу шаткое равновесие и космическое единство сущего.
- Нет, они там сбрендили, кого они присылают, - деланно возмущалась Лил, - ты раньше был другим, это инструкции, так тебя отшлифовали, помнится мне…
- Это заблуждения, Лил, все в плену у медиативных иллюзорностей, твоя когнитивная функция рудиментарной памяти будет восстановлена, просто доверься мне.
- Бабушка надвое сказала, - сказала Лил, и выскользнула из его объятий как кошка.
- Лил, пойми, это серьезные вещи, тебе нужно осознать это, а не бахвалиться собой.
- Я заметила это по твоим смешкам, и ты сам исчез, почему я должна тебе верить теперь, и твоим фокусам?
- Не должна, но ты страдаешь от этого, я вижу это, тебе кажется, будто тебя оставили.
- Откуда такая осведомленность, и вообще, ты не похож на Гума, ты другой, тебя подменили, и я тебя не узнаю, - капризничала Лил.
- Ну, перестань, я тот же самый, просто ты в плену собственных иллюзий, это защитная функция памяти, ты не можешь отказаться от модели субъективной значимости, но это лишь преходящая временность рудиментарной памяти, и ее нужно очистить.
- Я не понимаю тебя, лучше поцелуй меня как раньше, тогда я сравню и решу, кто ты.
- Нет, этим ты закрепишься в иллюзорности личностной позиции, и процесс будет тормозиться на стадии когнитивного диссонанса. Пойми же, наконец, я проделал такой длинный путь ради тебя, Лил.
- Значит все-таки очистка памяти? – скривила губы Лилит.
- Да, Лил, очистка, это по инструкции, мы теперь будем следовать инструкции, корнишон мой сердобольный!
И Лил вздохнула, и как после глотка шнапса слегка поморщила нос.
(27.04.2021)