Глава 322.
Прорыв танкистов фон Хубе к Волге севернее Сталинграда, полное разрушение города немецкой авиацией за 48 часов и объявление Сталинграда с 25 августа на осадном положении положили конец терпению Сталина.
Стало совершенно ясно, что полагаться и далее на Василевского и Ерёменко нельзя.
Отозвав Жукова с Западного фронта, Сталин отправил его в Сталинград в качестве своего представителя с самыми широкими полномочиями. Вместе с Жуковым на "Дугласе" вылетел из Москвы Рокоссовский. Ему Сталин позвонил сразу после Жукова. Генерал сидел в штабе Брянского фронта в рабочем кабинете и подводил итоги дня с Малининым и Орлом.
- Как у вас обстановка, товарищ Рокоссовский?
- В общем спокойно, товарищ Сталин.
- Не скучно Вам на Брянском фронте?
- Скучно, товарищ Сталин.
- Приезжайте немедленно. Обсудим это. Оставьте кого-нибудь вместо себя передать фронт генералу Рейтеру. Управление фронта отправляйте сразу в Сталинград.
На этом Сталин закончил разговор с Рокоссовским и позвонил на Кавказ генералу Малиновскому.
Теперь Рокоссовский летел с Жуковым принимать Сталинградский фронт. Все четыре часа в самолёте они молчали. Говорить было не о чем. Всё было понятно без слов. Обоим вспоминалась оборона Москвы. Уже тогда между давними друзьями пробежала кошка. А после того как Рокоссовский без выстрела взял Сухиничи, оставленные противником при одном упоминании его имени, отношения с Жуковым окончательно испортились. Но обойтись без Рокоссовского Жуков не мог, как не мог обойтись в самые горячие дни и ночи сражения под Москвой. И то, что оба теперь летели в Сталинград в одном самолёте, было закономерным и вполне естественным. Рокоссовский уже знал о новых высоких должностях Жукова, а потому молчание во время четырёхчасового перелёта до аэродрома в Камышино не казалось натянутым и было вполне уместным.
У маршала Будённого отобрали не только должность Первого заместителя Наркома обороны. Забрали у него и заместителя по командованию фронтом на Кавказе. Генерал Малиновский отправился в Сталинград командовать 66-й армией.
Одновременно в штаб 1-й гвардейской армии полетел приказ Василевского генералу Москаленко прекратить наступление с плацдарма в малой излучине Дона.
До самого конца войны, да и после неё Москаленко считал, что тем самым у него отняли победу над 6-й армией Паулюса. И у генерала Москаленко были основания так считать. Начиная с 20 августа в район Сталинграда стали одна за другой прибывать из глубокого тыла дивизии, обещанные Ставкой Василевскому. Стоило лишь Василевскому вместо того чтобы отбирать у Москаленко и передавать в 4-ю танковую армию генералу Крючёнкину 37-ю и 39-ю гвардейские дивизии (обе дивизии так и не успели подойти на помощь Крючёнкину, пропустившему удар фон Хубе на стыке с 62-й армией), направить поток прибывающих дивизий в малую излучину Дона - и Москаленко разгромил бы 11-й армейский корпус генерал-полковника Штреккера, после чего Паулюсу стало бы уже не до Сталинграда.
Теперь же в малой излучине Дона наступило затишье, не нарушавшееся сторонами до самого ноября. Генерал-полковник Штреккер перевёл дух, а у Паулюса появились столь необходимые ему резервы в ближнем тылу, и он тут же забрал у Штреккера две пехотные дивизии.
Всю последнюю декаду августа накал сражения под Сталинградом нарастал. Василевский и Ерёменко с колёс бросали в бой дивизию за дивизией, корпус за корпусом. На какое-то время показалось даже, что их стратегия торжествует - у танковой армии Гота на острие наступления возникли проблемы: авангард Гота, прорвавшийся к Волге вниз по течению от старого города, угодил в оперативное окружение. Гот подтянул артиллерию и авиацию и восстановил коммуникацию с авангардом. Паулюс и Гот по-прежнему владели инициативой. В небе господствовала немецкая авиация.
Выйдя из самолёта в Камышино, Жуков немедленно приступил к сколачиванию севернее Сталинграда мощной группировки, которой предстояло с приходом холодов решить судьбу 6-й армии Паулюса. Генерал Москаленко считал, что уже в сентябре он и сам остановил бы Паулюса, поскольку наносил сильный удар в левый фланг и тыл 6-й немецкой армии , то есть делал именно то, что предстояло теперь лишь зимой сделать другим. Москаленко глубоко затаил обиду за украденную у него победу.
Но в памяти генералов любой страны - в особенности же России - всякое поражение сирота. А у всякой победы оказывается множество родителей.
И харизматик Жуков, не стеснявшийся посылать Сталина по матери как при личной встрече, так и по телефону, успел с начала войны хорошо усвоить этот урок, и впредь не засиживался там, где его оперативный талант, мягко говоря, не блистал.
|