«Мужик сырой, особенный …»
Н.А. Некрасов, «Кому на Руси жить хорошо»


Валерий Владимирович родился во время хрущёвской «оттепели», тридцатилетие отметил в «перестройку» – можно сказать, вырос и заматерел при Советской власти, но так уж получилось: невзлюбил он советские порядки, наверное, с самого вступления в пионеры.

Это вступление у него как-то сразу не заладилось. Вообще, в третьем классе он ещё считался прилежным учеником, поэтому «классная» включила его в самый первый приём – к 23 февраля, и в числе десятка прочих «счастливчиков» стала оставлять после уроков для тренировки.

На тренировках поэтапно отрабатывался весь ритуал вступления: построиться, держа галстуки на согнутых в локте руках; по команде выйти из строя и наизусть произнести «Торжественное обещание»; встать в строй и ждать, пока «отработают» другие.

Всё шло своим чередом, но где-то на третьей тренировке юному октябрёнку Валере процесс повторения начал надоедать. Хоть и прилежный ученик, а всё равно природа детская в какой-то момент взяла своё – в строю, во всеобщей тишине его внезапно разобрал смех. Повод уже неважен: то ли чья-то неуклюжесть, то ли непривычная напряжённость обстановки, но в результате «нарушитель» был жёстко изгнан «классной» с напутствием, что в пионеры его не примут.

Для советского ребёнка – шок! Валера в душе сильно страдал дня два, потом немного успокоился. Бывало неприятно только после уроков, когда ребята оставались на построение, а он – нет.

Ближе к 23 числу мать спросила его, где их будут принимать, а он возьми и скажи: не примут меня! Мать выслушала его и трезво посоветовала попросить прощения у «классной», надеясь, что всё образуется, но Валера заявил, что никакого прощения он просить не станет, не нужна ему эта пионерия!

Мать, в ужасе напирая на «стыд и совесть», довела ребёнка до слёз, вырвала у него «торжественное обещание» попросить прощения, правда, с оговоркой, что раз мало тренировался, 23-го, конечно, вступать уже не стоит.

Валера, пообещав, всё-таки прощения так и не попросил: ему было противно – в глубине души он не считал себя таким уж виноватым. К счастью, ни мать, ни «классная» больную тему никак не затрагивали до апреля. А в апреле «классная», как ни в чём ни бывало, включила «нарушителя» во второй поток, приуроченный ко Дню рождения Ленина, и на этот раз всё совершилось вполне благополучно. Многие ребята говорили, что вступить в пионеры 22 апреля даже круче, чем 23 февраля!

С пятого класса пионер Валера познакомился со школьным трудовым воспитанием в виде помощи пригородному совхозу. До него плохо доходило, почему он, выращивая свою картошку на родительском огороде и не нуждаясь в покупной, должен ещё за бесплатно помогать пьяницам-совхозникам доставать клубни из-под первого снега, но он уже приучился не спрашивать лишний раз и быть, как все.

Однако, к восьмому классу, по мере роста образовательного уровня, вопросы уже стали переполнять юношу комсомольского возраста. Так однажды осенью он прочёл в передовице районной газеты о великих достижениях местных колхозников и совхозников: в числе прочего – до боли знакомый картофель, урожайность – 60 ц/га. Валера знал, сколько было только что собрано с их семейного участка, он кропотливо замерил площадь, бывшую под картофелем, и подсчитал урожайность: сначала в вёдрах с «сотки», а потом и в килограммах с сотки, которые равняются центнерам с гектара. Получилось – в два с половиной раза больше, чем в коллективных и советских хозяйствах. Первая мысль после такого подсчёта: пригородный совхоз разогнать, земли раздать по 15 соток всем желающим горожанам. С этими выкладками Валера подошёл к отцу.

Отец постарался, как мог, охладить подростковый максимализм сына. Он объяснил, что, во-первых, мать – дипломированный биолог и лучше многих разбирается в агрономии, во-вторых, из-за низкого официального вознаграждения труда колхозники явно разворовывают немалую часть продукции, так что реальный урожай на самом деле выше, и, в-третьих, частное хозяйствование – не советский метод, и мысли такие за пределами дома лучше не высказывать.

Вскоре Валера спросил отца: почему в Америке меняются президенты, а у нас всё сидит один и тот же Брежнев, почему выборы народных депутатов – безальтернативные? Зачем кормим пол-Африки, а у самих – продукты по талонам? Отец ответил, что хоть президенты в Америке и меняются, но все они – капиталисты, и народу от них добра ждать нечего, а у нас Леонид Ильич – свой, хороший, о народе заботится, вот нам, например, сам видишь, только что квартиру дали – трёхкомнатную, тридцать семь метров жилой площади на четверых! А Африку кормим из стратегических соображений, чтобы Америке насолить.

Валера внимательно и полностью прочитал «Как закалялась сталь» и посмотрел фильм. Павка Корчагин ему понравился, но использование корчагинских чрезвычайных методов в современной «некорчагинской» обстановке казалось чрезмерным, поэтому, помня фразу «Коммунисты и комсомольцы в город не поедут!» Валера всячески оттягивал вступление в комсомол, чтобы «не подписываться на что попало» раньше времени, и он был такой не один в классе, но вступить всё же пришлось в конце девятого, под угрозой того, что «в десятом – не примем, а без комсомола – хрен вам, а не институты!»

В институте Валера насмотрелся, как активисты, пользуясь комсомолом, проделывали свои дела, но сам старался в это не ввязываться – на самом деле он серьёзно относился к понятиям, которыми другие подтирались.

Но на заводе оставаться в стороне от системы было уже никак не возможно: надо было как можно скорее обеспечить молодую семью отдельной квартирой. Пришлось встраиваться: ради ускорения идти в актив, брать повышенные обязательства, нести общественные нагрузки. Вроде старался на совесть, а всё равно такое впечатление, что всем кругом должен остался, что к нему снизошли, что квартиру он получил не за пользу Родине, а больше по своим «семейным обстоятельствам», не было бы «обстоятельств» – не дали бы никакой квартиры, хоть в лепёшку расшибись. И радость, и благодарил всех, а внутри почему-то подташнивало. На самом деле он считал, что должно быть по-другому: сначала – отдельная квартира, а потом уже, без спешки, женитьба и всё такое. А так со свадьбой явно поторопиться пришлось, хорошо ещё, жена нормальная досталась, ведь развод при советских порядках – вообще стыда не оберёшься!

На заводе же с ним случилась и метаморфоза в мировоззрении. Увидев свежим взглядом, сколько ресурсов растранжиривается впустую, понял – коммунизм всё-таки возможен! Пытался внедрять рацпредложения, даже кое-что заработал на этом, но быстро дошёл до того предела за которым начинается усложнение жизни руководства и уткнулся в стену.

Афганская эпопея ещё больше обострила его внутреннее несогласие с советским строем:

«Что же это получается? Живёшь, как нормальный парень, учишься, планы строишь, ну, ладно, забирают тебя в Армию. Ты не в восторге, но идёшь, раз так положено, государству всё равно Армия нужна, мир надо защищать и т. д. В принципе ты согласен, как все, два года постоять на защите мира. Можешь и погибнуть при этом, но с малой вероятностью, и ты понимаешь, что не повезти может везде, и не ропщешь… А тут тебя раз и посылают в другое государство на реальную войну, где люди гибнут тыщами, и ты можешь запросто сгинуть ни за что ни про что, в мирное время! В этом вся соль: одно дело, когда Великая Отечественная, когда города с землёй сравнивают, когда воюет вся страна, когда с врагом – счёты; и другое дело – сейчас, когда все спокойно живут, развлекаются, а ты должен непонятно с кем воевать! Да с какого бодуна? Если они там наверху хотят в большую политику играть, пусть нанимают профессиональную Армию, как в Америке, пусть в локальных конфликтах воюют те, кому это нравится!»

«Тем более что призывать нас рисковать жизнью не за друзей, не за родственников, а просто так «за советские идеалы» у них вообще никакого морального права нет: Бога ведь они «отменили» и жизнь на том свете – тоже. Смерть, по ихнему – всё, полный конец. Если так, то чем тогда будет вознаграждён идейный комсомолец после геройской гибели за афганский социализм? Орден посмертно? Поистине – мёртвому припарка!»

«И вообще, повадились, умники, в феодальных странах «социализм» строить! Нет, чтоб поманить слегка, базы организовать, а потом бросить туда насос, как англичане в Индию, или как голландцы в Индонезию, и качать, качать… И стрельбы гораздо меньше! А то приходят, такие, к тёмному дехканину, строят ему ГЭС, Дворец Культуры, а взамен у него берут не плоды его труда, которые он сам готов отдать задёшево, а фактически отнимают уже проплаченную жену, снимают с неё паранджу, посылают её учиться. Зачем? Прибыли – никакой, одни недовольные кругом!»

Все эти мысли приходилось держать в себе, самое интересное, что в душе он всё ещё считал неправильным именно себя, а не окружающее большинство, которое давило на психику своей массой. Время МММ ещё не пришло, и он рассуждал так: «Ну не могут же все вокруг быть дураками, наверное, это я что-то недопонимаю, я – несознательный, наверное, из-за таких как я и не построен всё ещё коммунизм! Но я же не предатель, мне нравится «Как закалялась сталь», может быть, в запале и я тоже на многое способен, даже на подвиг. Всё-таки по своему выбору на взрывоопасном производстве работаю. Ладно, призовут – буду стараться воевать не хуже других, но только за себя и за своих товарищей, а не за коренные социальные преобразования!»

Надо сказать, что многих Валериных знакомых в возрасте за двадцать пять призвали тогда на два года лейтенантами, но в Афган никого из них не отправили, а самого Валеру вообще не тронули, хоть он и готовился.

Не отправили его и в Чернобыль – туда в огромных количествах брали строителей-механизаторов, а лейтенантов-химиков, видимо, в Армии и так хватало. Но Валера всё равно принял близко к сердцу страдания людей: искренне перечислял деньги в «фонд Чернобыля», не любил издевательские анекдоты и прибаутки на эту тему и кое с кем из-за них даже поссорился. Зато когда года через три умные головы по радио начали внушать, что атомная энергетика всё равно выгодна, надо её продолжать развивать, Валера при спорах в коллективе спокойно говорил, что надо сначала создать резервный корпус из добровольцев-контрактников в количестве, необходимом для ликвидации, и все затраты на нынешнюю и будущую аварию заложить в атомный киловатт-час, тогда и будет видно, что выгоднее. А то смотрите-ка, пока всё нормально – они выгоду считают, а чуть что – всем миром их выручай!

Раскрутилась «перестройка». Валера выходил из комсомольского возраста, и для карьеры пора было вступать в партию. Но хотя процедура вступления тогда стала упрощаться, Валера, узнав в публикациях об ужасах репрессий, решил ни за какую карьеру в коммунисты не записываться. К тому же, родители вдруг поведали ему, что его дед по отцу был раскулачен, дед же по матери – бывший царский унтер Блинов, а в гражданскую – красный командир, погиб в 42-м не на фронте, а где-то в магаданских лагерях – от воспаления лёгких.

Теперь все внутренние сомнения прошлых лет были отброшены, и к свержению Советской власти Валера отнёсся благожелательно. Он помнил, как когда-то делал одну политинформацию по вырезке из «АиФ», данной парторгом с условием возврата. В статье сопоставлялись доходы и расходы среднего советского и английского инженеров. В цифрах выходило так: и тот и другой живут примерно одинаково, разница лишь в том, что у советского инженера зарплата ниже, потому что государство изымает значительные деньги в социальные фонды и потом возвращает в виде «бесплатных» квартир, путёвок и т.п.; английский же инженер получает все деньги на руки и потом за всё платит сам. В политинформации Валера не отклонился от главного вывода статьи, но сам подумал иначе:

«Английский порядок, пожалуй, лучше: да, пусть англичанин имеет то же самое, но это «то же самое», скорее всего, лучшего качества, потому что выбирается на конкурентном рынке, а в СССР приходится сначала отдать львиную долю получки государству, а потом «брать, что дают», да ещё и выпрашивать, обстоятельства приводить. Вот, имею я право в этом году поехать в санаторий-профилакторий. А если я сейчас не хочу туда, мне же не выдадут эти деньги, чтобы я мог, например, на катер хороший накопить! Поэтому – не нужен мне этот советский порядок! Буржуй, по Марксу, платит исходя из воспроизводства рабочей силы, и пусть платит, деньгами мы и сами, без всяких профсоюзников сможем распорядиться по своему, а не по их плану!»

Завод, на котором он работал, не встал в 90-е, но … новые хозяева, пользуясь советским избытком квалифицированной рабочей силы, не собирались думать ни о каком «воспроизводстве», началась бессовестная эксплуатация: никаких социальных фондов не стало, и зарплаты в среднем остались на бедном советском уровне, к тому же за каждый квартал задержка увеличивалась на месяц.

Многие тогда закричали:
- Надо голосовать за коммунистов! Вот вызвали бы нынешнего «генерала» на партком, и сказали бы ему: «Ты чё, козёл драный, зарплату рабочим не платишь?»

Но Валера говорил так: «Вам хорошо, вы можете душу отвести – проголосовать за коммунистов, а я не могу. Скажете, коммунисты теперь – социалисты-гуманисты, не такие, как раньше? А почему же они тогда своё чёртово Красное Знамя не выбрасывают? Значит, опираются ещё на те силы, значит, не желают лишиться их поддержки! Вы как хотите, а моим предкам Красное Знамя много зла принесло, и я за него голосовать не стану!»

Было тяжело, но он видел: народ вокруг всё-таки приспосабливается к капитализму, начинает учиться брать своё капиталистическими методами, и это главное, другого пути нет.

Валера по суду вытребовал просроченную зарплату и переехал в областной город, благо, сыну пора было поступать в институт. В областном городе он, благодаря старому приятелю, устроился на низовую должность в газопереработку, но по-первости фактически стал получать те же деньги, что и на прежнем месте начальника установки. Потом он немного продвинулся, дела стали налаживаться, но постепенно вокруг опять стало твориться что-то непонятное.

Замелькали лозунги советского времени. «Переходящий кубок», «ударная вахта», «совет молодых специалистов». Только всё вернулось в намного худшем виде, чем при Советской власти. Потому что, несмотря на все лозунги, без денег – никуда, а на выгодные должности берут только родственников, кругом коррупция, медпомощь всё хуже и хуже. Пенсии: по-любому раскладу, выше определённого предела не получишь.

Возникли негосударственные пенсионные фонды. Руководство Компании стало продвигать среди рабочих свой карманный фонд, плюс, захотело угодить Государю с его программой «Тысяча на тысячу», но угодить решило не за свой счёт, а за счёт рабочих.

Валерию Владимировичу пенсия виделась уже не за поворотом, но, почувствовав восстановление «социально-уравнительных» порядков, он понял, что платить сейчас куда-либо ради будущей пенсии – глупейшее занятие, тем более что кругом кричат о кризисе пенсионной системы. «Заплатишь сейчас, а потом скажут: ты хорошую пенсию получаешь, поэтому лишний раз тебе не поднимем, а лучше поможем «минималам», льготы по ЖКХ или ещё какие-нибудь тебе, богатенькому, тоже ни к чему – заплатишь и так, а ещё инфляция какая будет – неизвестно, и власть – чья? Надо, раз можно, потихоньку недвижимость прикупать, и пусть пенсия будет небольшая, пусть государство меня «бедненьким» считает, но у меня будет неучтённый дополнительный доход, так – лучше всего!»

Он сообразил, что дополнительный доход сейчас вообще – тема: уравниловка снова приводит к тому, что на одной работе упахиваться невыгодно, надо «делить нагрузку». Он перевёлся на скользящий график, работать стал вполсилы, с ночным сном, но начал дополнительно «бомбить» не в напряг. Понравилось!

И вот, в один прекрасный день вызывает его начальник установки. Так, мол, и так, наш Благодетель специальный пенсионный фонд организовал, чтобы рабочие на пенсии не бедствовали, Государь тоже зарядил программу «Тысяча на тысячу», а ты почему до сих пор никуда не вступил?

Валерий Владимирович и говорит: «У меня – свой фонд, никуда вступать не хочу, я им не верю!»

Начальник установки в ответ: «Ты, получается, нелояльный работник: наш Благодетель с Государем всячески дружить пытается, с вице-премьерами в дёсны сшибается, обязательства всякие берёт, чтобы для Компании благоприятный климат создать, а ты, значит, никак его поддержать не хочешь?»

Валерия Владимировича задело: «Как это я – нелояльный? Да я, извини, в отличие от тебя, при советском строе вырос и всю нынешнюю кухню вижу насквозь, и мера лояльности у меня своя, особая.

Во-первых, профсоюз у нас до сих пор совковый, штрейкбрехерский, за зарплату не бьётся, забастовками не грозит, подписание колдоговора – формальность, ничего сверх Трудового Кодекса там не прописано, весь профактив – на содержании у «генерала». А я, видя всё это, всё равно в профсоюзе состою, взносы с меня выдирают, а я молчу, на людях ничего не высказываю, а мог бы!

Во-вторых, я понимаю, какую чушь пишут в нашей заводской газете. «Социальная ответственность», «Ударная вахта»! Да Благодетель наш забрал себе столько народного добра, что никакому Рокфеллеру не снилось, подкидывает нам немного на бедность, и хочет, чтоб мы перед ним с флагами, как перед Генсеком вышагивали! В дёсны он сшибается с министрами! Ради своего-то кармана чего не сделаешь! Хочет угодить Государю, так пусть за нас все взносы во все фонды и платит, «социально ответственный» наш! Но я, опять же, молчу!

В третьих, этот так называемый Государь вовсе нас за дураков держит: говорит, пенсии и зарплаты аж в три раза выросли, а нефть-то, батенька – в семь раз! Где разница? В кризис он, герой, пенсии поднял! Как были пенсии в разы меньше европейских, так и остались, а цены ещё больше выросли! Тысячу, говорит, отдайте нам и с девятнадцатого года на счёт пенсионный две получите. А сейчас вот переизберут его, и забабахает он нам пенсию с 65-и, да будет каждый год «бюджетникам поднимать», и что тогда от той тысячи останется? Лучше уж деньги на коротком депозите копить, да на высокой нефти в доллары перебрасывать, на низкой – обратно в рубли, ничего сложного, а инфляция вдвое перекрывается, не то что в этих паршивых фондах! Придумали, блин, отъём денег, как облигации госзаймов в советское время! И на фига нужно было Советскую власть свергать, чтоб сейчас такое чудо получить? Но молчу же я, всё понимаю, но молчу, ни на какие митинги не хожу!

И в четвёртых. Я – человек с опытом, с высшим образованием, но никуда не лезу, работаю спокойно старшим оператором, где и техникума за глаза хватит, а почему? Потому что понимаю: до директора мне всё равно уже не успеть вырасти, а тогда и пыхтеть незачем – не окупится в нынешних условиях. И не хочу я вам, молодым, мешаться, а помочь всегда готов, может быть вы потом меня, старика, не забудете! Так разве ж я нелояльный?

Видит молодой начальник: действительно, лояльный работник перед ним. В самом деле, никуда не лезет, а помочь всегда готов: за отсутствующего выйдет, ответственную работу любую в лучшем виде исполнит – опора, да и только! Поблагодарил он Валерия Владимировича за откровенность, признал, что кое в чём даже с ним согласен, и отпустил, сказав, что больше по пустякам трогать не будет. А «план по подписке» выполнил за счёт тех, кто уже на льготной пенсии подтупливали.

Тем временем сын Валерия Владимировича окончил институт и уехал жить и работать всё в ту же Англию, про которую отец его когда-то народ политинформировал. Общались с эмигрантом по скайпу, и дочка тоже в ту же сторону засобиралась, надо было только институт окончить, да инглиш подработать.

И вот ещё: перед отъездом в Англию сын по Интернету и в архивах разузнал о судьбе прадеда своего, царского унтера и красного командира Ивана Николаевича Блинова, 1896 года рождения. Оказалось, что не был он ни в каких магаданских лагерях, а был расстрелян в трёхстах километрах от дома, как английский (!) шпион, в феврале 1938.

И что интересно, всё сохранилось в деле:

1) приговор «особой комиссии» – с ФИО членов комиссии, но без их подписей(!);
2) запрос дочери осуждённого о его судьбе, датированный 1948 годом (по истечении «десяти лет без права переписки»);
3) резолюция на запросе «Ответить, что умер от воспаления лёгких в 1942 г», с подписью и ФИО какого-то находчивого майора…

Место захоронения тоже было указано на сайте, и они поехали туда всей семьёй. После трёх часов езды отвернули с трассы по указателю, и вот сосны расступились… Посреди ограждённой вычищенной поляны метров двести в диаметре – строгий серый мемориал над братской могилой. Тихо, кроме них в тот момент больше никто не приехал.

На светлых табличках почти восемнадцать тысяч имён в алфавитном порядке с годами рождения и смерти, возраст – от юности до шестидесяти, примерно десятая часть – женщины и девушки. Походили, почитали, вот и он, Иван Николаевич! Положили цветы, помолились со свечами за упокой.

Спасибо следопытам-мемориальщикам, дай Бог им здоровья!

Потом Валерий Владимирович, как глава семьи, сказал слово, окинув поле взглядом:
- Да, что твоя Великая Отечественная! Лучших людей положили здесь проклятые коммуняки. Вот отец мне двадцать лет назад рассказывал, что эти бездельники, которые раскулачивали, зимой в сене спали, чтоб печку меньше топить. А в 37-м за одно слово – в воронок! По ночам вой бабский то и дело раздавался – людей хватали, и никто из соседей не выходил, все за себя тряслись, присутствовали, только когда в понятые на обыск вызывали. Обыск! Комната в бараке, ничего нет, одна ребятня голопузая… А в 41-м чуть страну не прохлопали! Они – наши враги! Ненавижу! Пообещайте же, дети мои, что никогда не будете их поддерживать и голосовать за Красное Знамя!

Дети пообещали.

Валерий Владимирович был не в восторге от отъезда сына в Англию, но, побывав за границей, смирился, поняв, что парню там будет лучше. «Детки господ наших туда дёрнули, а он тут за бесценок отдуваться будет? Не дождётесь! Не хотите лицом к народу поворачиваться – останетесь без нормальной молодёжи, помыкаетесь со всякими панками да активистами – по другому запоёте!»

Но когда и дочь заговорила об отъезде, Валерий Владимирович забеспокоился. «Что же это творится такое? Что они делают со страной? Как же мы тут останемся?»

Сам он никуда уезжать не собирался.

Сентябрьский съезд Единой России, бесстыдная рокировка «дуоса», прошловековое выступление Машкова и «овации» окончательно выбили его из колеи.

«Совсем нас за идиотов считаете? На личной яхте хотите под красным флагом развлекаться? Через четыре на двенадцать, и до маразма?» – шипел он в телевизор, - «И ведь «против всех» убрали! Что же делать, что же делать теперь? Устроили, сволочи, новый 96-й год! А не пойдёшь на выборы, так нарисуют за тебя!»


Валерий Владимирович, как всегда, пришёл на избирательный участок, взял бюллетень. В кабинке он думал ещё минуты полторы: «За мелочь голосовать нет смысла, достанется тем же жуликам. Ладно, хочется вам Советской власти – получите, фашисты, гранату, сейчас лишь бы вашу несменяемость покачнуть, а там если что, всё равно сразу всё не перевернётся, Зюганов, вроде, вполне адекватный, и чего это мы в 96-м его испугались?»

Дрожащей рукой он поставил «галочку» и вышел на воздух. Его мутило. Отойдя в сторонку, он крестился и шептал: «Господи, прости меня, грешника! Господи, прости меня, грешника!»


Май 1918 г. Сытый по горло лицемерными воззваниями царизма и его преемников – слуг Антанты, унтер Блинов только что сбежал от «их превосходительств» и добровольно поступил в Красную Армию…



2011