Часть четвертая.
Далеко от «Черного дома» (Чужой город-2)

Там и звуки, и краски – не те,
Только мне выбирать не приходится…
В.Высоцкий

22
Сунув автомат в небольшое, показавшееся игрушечным, окошко оружейки во дворике вертепа, организованной в древнем вагончике-бытовке, обшитом снаружи стальными листами, Алексей следом за Дядей, оставшимся при своем карабине как ни в чем ни бывало, прошел внутрь местной достопримечательности и только тут впервые увидел множество аборигенов сразу и в одном месте. Колонну каторжан, встреченную едва ли не сразу при въезде в город, можно было не брать в расчет, частенько призраки отличались от местных, как день от ночи.
По непонятным ассоциациям обстановка в вертепе напомнила Ворону странную мешанину из театрализованных представлений одновременно по мотивам гоголевского «Тараса Бульбы» и ранних, «босяцких» рассказов Горького. Может быть от того, что у странно подергивающегося в разговоре, щупленького замухрышки-добытчика в кармане оказались новенькие золотые монеты Госбанка? Или потому, что разряженный попугаем Павиан в сущности был очень неплохим, опасным бойцом и не заметить это мог только слепой? А может быть и стайка полуодетых девчушек с явным отпечатком профессии на лице, сгрудившаяся у стойки буфета, навела унтер-офицера на такие мысли?
От настоящего, по представлениям Воронцова, театра вертеп отличался удивительно плохим, даже поганым освещением, изобилием висящих в воздухе вовсе не театральных слов, застарелой прокуренностью помещения и тяжелым запахом давно немытых тел, человеческих испражнений и свежей, только что прибранной расторопной прислугой, блевоты. Но едва только Дядя переступил порог заведения, как многочисленные возгласы, шумливые пьяные разговоры и угрожающие, вот-вот готовые перейти в драку, перебранки затихли. Легкая волна узнавания прокатилась по залу и завершилась у дальней, грязной стены вовсе недружелюбным полустоном-полувздохом: «Вечный…»
«Так и запишем», – с легкой внутренней усмешкой подумал Алексей, сразу же решив, что это прозвище его спутнику подходит гораздо больше, чем просто «Дядя».
Но сам Вечный Дядя не обратил никакого внимания на такой почтительный, но и вполне враждебный одновременно прием со стороны посетителей вертепа. Или, по крайней мере, сделал вид, что ничего не заметил и не услышал, целеустремленно продвигаясь к небольшому столику в относительно чистой и неплохо освещенной, по сравнению с остальными, части зала.
– Гостей ждешь, Маха? – приветливо спросил Дядя у спокойно сидящей за столиком совсем, казалось бы, юной девчушки. – Присяду я, поговорить есть о чем…
– Дождалась, – ответила Маха на риторический вопрос Вечного. – Садись, в ногах правды нет. Её, вообще-то, нигде нет, но в ногах особенно…
Дядя немедленно воспользовался символическим разрешением девушки и, устраиваясь на стуле, кивнул Ворону:
– Садись и ты, не жди особого приглашения…
– На этих вот, – чуть помедлив после рассаживания и обозначив движением головы соседние притихшие столики, сказал Дядя. – На этих вот внимания не обращай, хотя и присматривай… по-крупному они не навредят, а настроение могут испортить запросто…
– Это турист с тобой или любитель? – поинтересовалась, как бы невзначай, Маха.
– Не угадала, – довольно потер ладони друг о друга Дядя. – Это – совсем другая история. И тебе – понравится.
Девушка промолчала, но, видимо, потому, что стремительно подскочивший к столику мальчонка поставил перед гостями два свеженьких стеклянных стакана и выложил завернутые в чистую тряпицу, заменяющую тут салфетки, две вилки из отличнейшей нержавеющей стали.
– Ты ешь, время не трать, – посоветовал Ворону Вечный. – Тут продукт хороший, пусть и консерва. Маха себя обмануть не даст.
– Я к консервам привыкший, – пожал плечами Алексей, но орудовать вилкой не торопился, по-прежнему приглядываясь к общей обстановке в вертепе и к соседке по столику.
А зал потихоньку отошел того шокирующего впечатления, что произвело прибытие Вечного, и зашумел, загудел разноголосьем, впрочем, стараясь не выходить за пределы неизвестно кем установленных, непонятных им самим приличий. Будто отогретые воробьи, зачирикали-захихикали девки у стойки буфета, откровенно тыкая пальцами в посетителей и, наверное, обсуждая их достоинства и кредитоспособность.
А несколько секунд спустя из-за кулис вертепа, из «номеров», предназначенных для серьезных, желающих хорошо и интимно отдохнуть посетителей, послышался неразборчивый шум, чьи-то невнятные вскрики и топот босых ног. В зал, в чем мать родила, выскочила девка, совсем юная, может, чуток постарше Махи, худышка почти без груди, с узкими, еще мальчишескими бедрами, но уже на загляденье красивыми круглыми ягодичками, злая, взлохмаченная и с ошалевшими глазами. Она успела только буркнуть на выдохе: Во–о-о...», схватила со стойки для кого-то из посетителей приготовленный пластиковый стаканчик со спиртным и вылила его в себя одним глотком.
– Не, ну, я это… все понимаю, есть любители, – чуть отдышавшись от ободравшей глотку дрянной водки, выговорила, оправдывая свое поведение подскочившей товарке, голенькая девка. – Кому-то и говно месить нравится, ну, ладно… вот только зачем без предупреждения, да еще и на сухую… и ржет, издевается, знает ведь, верняк, как от его болтометра больно… а у самого… отрастил… тоже мне… что б я еще раз… и где все эти… и откуда у них…
Маха фыркнула сдавленным смехом, приглушая звук странным движением губ, она тоже прислушивалась и присматривалась к происходящему, как бы независимо от общения с Дядей.
– Жестокие, сударь, нравы в нашем городе, – явно процитировала девушка какого-то классика, вот только до Ворона не сразу дошло, что это фраза из Островского. – Суровые, но простые.
– Видывал и попроще, – буркнул в ответ Алексей больше, конечно, ради красного словца.
Впрочем, он был не так уж и далек от истины, в жизни штурмовиков случались не только изматывающие рейды, изнурительные многодневные засады и короткие кровавые стычки. Вот, прямо сейчас вспомнилось, как в одном портовом кабачке, неважно, в какой стране и даже на каком континенте, совершенно без серьезного повода чинная, по-русски глубокомысленная пьянка как-то незаметно, сама собой, переросла в такой свальный грех, что голенькая девица у буфетной стойки с её смешными претензиями к клиенту показалась бы тогда Мадонной…
– Что же, Дядя, получается, что ты мне вот этого… – Маха слегка замялась, подыскивая словечко необидное для Алексея, но ничего так и не подыскала. – …вот этого человека привел, как бы в компенсацию своего интереса?
– Не только – как бы, – покачал головой Вечный, хозяйским, как он привык, жестом наливая себе полстакана водки. – Тут дельце-то поинтереснее оказалось даже и моего интереса…
– Интереснее этого? – Маха ленивым, и при этом показавшимся Ворону грациозно-смертельным, движением достала из карманчика комбинезона маленькую коробочку, едва ли дюйм на два.
Дядя заинтересованно протянул руку, и коробочка оказалась у него. Гладкая, непонятного черного металла без единой царапины и почему-то даже без, казалось бы, непременных отпечатков пальцев девушки, хотя на такой ровной, полированной поверхности они должны были остаться обязательно.
– Чип, – коротко, будто отрезала, пояснила Маха. – Не экстра, но – это тот самый первый шаг к моему…
– Первый шаг, – задумчиво повторил Дядя, зажимая в ладони футляр так, чтобы его не видно было со стороны. – Первый шаг… и сколько же идти еще придется?
– Из города – вечность, – ровным голоском пояснила Маха. – Из столицы, возможно, несколько километров. Хотя, пути и скорость прогресса неисповедимы. Иной раз достаточно просто дать намек на саму возможность, как это вызывает лавину интереса и необычайных открытий… и не только прямых, но на стыке…
Они говорили о своем, хорошо обоим знакомом, будто продолжая совсем недавно прерванный разговор, и вели себя так, словно находились не в вертепе, а некоем фешенебельном, английского духа, клубе, за столом, накрытым белоснежной накрахмаленной скатертью, обмакивая в процессе обмена репликами в португальский портвейн сочные, свежайшие бисквиты.
Слушая их и не понимая ничего, кроме отдельных слов, Алексей даже немножко заскучал, но внимания не ослабил, вполне возможно, что детали этого разговора гораздо больше скажут подполковнику Голицыну, чем простому унтер-офицеру. Поэтому-то и следовало все тщательно запомнить.
– Рабочий? – уточнил Дядя о переданном ему чипе, хотя, судя по выражению лица Махи, уточнение было излишним.
– Их два, – кивнула она тем не менее. – Один запасной, я не проверяла. Второй работал. Думаю, пока несла их сюда, ничего не произошло такого…
Она пошевелила в воздухе пальцами, вновь, как и в случае с Алексеем, не в состоянии подобрать необходимого слова.
– В городе всё может быть, – чуть флегматично отметил Дядя. – Но – надежда умирает последней…
«Тяга к сентенциям, пословицам, поговоркам… – успел подумать Ворон. – О чем это говорит? как там учили-то?..» Вспомнить он не успел. Будто заметив или почувствовав настроение своего спутника, Дядя неожиданно переключился на него.
– Не скучай, солдат, – дружелюбно подмигнул Алексею Вечный. – И не сиди надувшись, как мышь на крупу. Вряд ли что ценного из нашей болтовни почерпнешь, да и подполковник твой… а если и поймете, чего не хотелось бы сейчас… вы же пока в курс дел войдете, пока сообразите, что и кто к чему тут у нас, времени столько пройдет, что сегодняшняя тайна секретом Полишинеля будет…
– Над ним еще и подполковник есть? – нарочито изображая удивление, переспросила Маха. – Так-так-так…
– Не над ним, а вместе, а это большая разница, – уточнил Дядя. – Вот это и есть мой отдарок тебе за чипы. Послушай, сама сообразишь, что стоит оно того…
Он коротко, очень коротко и сжато изложил историю попадания в город странной компании из жандармского офицера, боевого унтера-штурмовика и двух женщин – репортерши и неопределенных занятий предсказательницы, лишившейся своего дара. При этом Алексей фигурировал едва ли не ежесекундно, как основной свидетель подлинности рассказа. Еще в самом начале Дядя предупредил: «Ты поправляй, если чего не так скажу… мало ли как бывает…»
Внимательно вслушиваясь в слова аборигена, Маха, казалось, окаменела лицом, превратившись на какое-то время в памятник самой себе. Даже глаза остекленели, что уж было совсем невероятным. Но Ворон мог бы поклясться любыми клятвами, что именно так оно было.
…– …да, история достойная хроник… э-э-э… нет, летописи, – поправила себя Маха, когда Дядя закончил основную часть рассказа, сопровождаемую кивками и поддакиванием Алексея.
Глаза девушки по-прежнему были стеклянными, но лицо ожило, будто странным образом включились мимические мышцы.
– Нужно обдумать, просчитать, но… Дядя, что скажешь насчет «Черного дома»?
Впервые за все время знакомства с аборигеном Алексей увидел, как тот замялся. По сути, ему нечего было ответить, но и промолчать означало некую частичную потерю лица, пусть и перед одним только городским, местным человеком. Ведь в то время Ворон еще считал Маху человеком…
– Слышал, но… еще до всего этого… была старая, почти заброшенная усадьба под городом… да и сейчас, как видишь, есть, – нехотя сказал Дядя. – Постоянно в ней никто не жил, иной раз передавали то военным, то профсоюзам, пытались там устроить то санаторий, то лабораторию какую-то… но местные говорили, что место там… плохое. Дескать, строй не строй, а стоять не будет. Вот так этот дом и существовал то, как стройка, то как заброшенная стройка… постой, еще там, рассказывают, собирались всякие сатанисты, но, ты ведь знаешь, как я к этаким сектантам отношусь, которые одни только истину и ведают…
– Значит, надо туда попасть, – подвела совершенно неожиданное резюме их разговору Маха. – Как, зачем и когда – надо продумать, просчитать варианты. Это дело не пяти минут, согласен?
– Что время нужно, согласен, – ответил Дядя твердо. – А вот в этот «Черный дом» мне не нужно. У меня и здесь полон рот хлопот.
– А я как раз освободилась… – задумчиво сказала Маха, и стеклянные глаза её вновь обрели почти нормальный человеческий вид.
Простучав по столешнице нечто, напоминающее бравурный марш, девушка, казалось, приняла окончательное решение.
– Обеспечишь пока вот на ближайшее время товарищей или господ? на что они охотнее отзываются? – спросила Маха, кивая на Алексея, и Дядя с готовностью подтвердил, мол, какие разговоры, это-то как раз совсем не трудно. – И мне снаряжение подкинешь, поиздержалась я на прошедшей охоте…
И девушка хищно, как небольшой, но смертельно опасный зверек, улыбнулась, показывая идеально ровные, острые зубки…
23
«Пришли…»
Хромой характерным жестом остановил идущих следом. Они так и замерли в том же порядке, как шли: Маха чуть слева от вожака, в двух шагах позади, а за ней, чуть правее – Мика и Таньча, постоянно жмущаяся к рослому, могучему мужчине, едва только позволяла это сделать обстановка, и – замыкающий Парфений, в этот раз недовольный тем, что его поставили в хвосте маленькой колонны. Недовольство молодого, слегка неуклюжего увальня было так же привычно, как вечный голод Таньчи и знание маршрута Хромым. Всё это уже давно не вызывало ни удивления, ни каких-то других сильных эмоций у подельников.
Сейчас они тоже не обратили особого внимания, как Парфений забормотал себе под нос: «Вот опять… то иди, то стой… то опять иди, то сядь…» Все смотрели вперед, на узкую ленту маленькой речушки, которую и рекой-то назвать было трудно после прохождения метромоста над главной водной артерией Города. Но вот преградой для подельников даже такая речушка служила серьезной и угрожающей. Ее берега, когда заросшие густым низкорослым кустарником, сейчас выглядели так, будто кто-то облил этот кустарник мазутом, а коварный нефтепродукт, недолго думая, взял, да и застыл живыми, тягучими подтеками на ветках, листве, даже на земле, но не стекая постепенно вниз, а продолжая непонятное движение вокруг какой-то внутренней точки, фантастического центра тяжести, неизвестными силами смещенного из центра земли и поделенного на десятки тысяч фрагментов.
Маха успела только, пристально присмотревшись, понять, что вся это тягучая масса живет своей, непонятной жизнью, как Хромой указал подельникам на хлипкие остатки мостка через речушку. На мостке «живого мазута» не было видно ни капли, но вот беда – центр мостка был разрушен и, похоже, задолго до Катастрофы. Только две тонкие металлические балки поддерживали остатки досок при входе и выходе с мостка, а в середине, прямо под балками, блестела угрюмая серовато-бурая, тяжелая и неподвижная вода.
– Рыжая, – чуть повернувшись к Махе спросил Хромой, – ты по такой ширине пройдешь на тот берег?
Девка отреагировала не сразу, в обществе таких подельников она все чаще и чаще предпочитала отмалчиваться, хотя, конечно, хотелось сказать, что мол, запросто, давай не просто перейду, а еще и станцую стриптиз на самой середине, но что-то помешало Махе так вот сгоряча похвастаться, что, бывало, ходила и по такой тонкой, и даже потоньше на первый взгляд, дорожке.
– Правильно молчишь, – серьезно одобрил Хромой. – Место плохое, тут без мыслей никак нельзя…
– А чего думать-то? – забубнил сзади Парфений. – Вон, пусть веревку берет и шагает, если надо, выдернем обратно, на этот берег…
– А сам пойдешь с веревкой? – поинтересовался Хромой, даже не оборачиваясь на Парфения.
– Не-е… ты же рыжую выбрал, пущай она и топает, – во время сообразил отказаться парень.
Не отвечая, Хромой притянул к себе Маху, приобнял за плечи и чуток подвел к мостку. На, казалось бы, давно проржавевших насквозь балках бегали явно видные из-под густого слоя ржавчины цветные пятна: тускло-синие, голубоватые, фиолетовые. Пятна притягивали взгляд, манили, то слегка выступая из глубины, то снова ныряя под рыже-серый слой окислившегося металла. И Маха сразу поняла, что они таят в себе какую-то непознанную, загадочную угрозу. Может быть, становятся скользкими, как лед, если на них наступишь, может быть, проваливаются под ногой, или подталкивают ступню, а может быть, и просто отводят глаза, и человек, шагая, казалось бы, по балке, вдруг оступается и летит прямо в воду. Б-р-р-р… оказаться в этой буроватой, густой и неподвижной жидкости Махе совсем не хотелось.
– Сообразила? – спросил Хромой, даже не взглянув на Маху. – Вот только как пройти, я не знаю. Но видел, что остается от тех, кто попадал в речушку. Вообщем-то, мало чего остается. Ты это учти. Веревку, да, веревку с собой возьми, вон, затяни на поясе, мы тут её придержим, только это совсем не страховка. На той стороне привяжешь ее к поручню мостка, так оно легко перейти, вот только веревка долго здесь не держится, иначе б давно постоянную привесили.
Слушая монотонную речь Хромого, поясняющую, что идти над речкой не просто опасно, а опасно обязательно, и грозит непонятно еще чем, кроме самой обычной, естественной для человека смерти, Маха совершенно не слышала его слов. В ушах девки почему-то мерно, с тяжелой, нарастающей силой звучал раскручивающийся винт вертолета, когда-то виденный ею в кино. Махе показалось, что огромные лопасти поют гулкую и монотонную песню прямо здесь и сейчас, и только через пару секунд она сообразила, что этот звук идет от металлических балок, переброшенных через речушку, но вот только никто из её подельников ничего не слышит.
– В раскоряку ты тут не пройдешь, – продолжал пробиваться сквозь гул упрямый, поучающий голос Хромого. – Ноги у тебя коротки, да и у всех нас тоже. Даже ползком не получится, слишком тонкая балка, придется идти по ней, вот только сама держись, старайся вниз не смотреть, тут хоть и невысоко, но иной раз и в метре от земли голова может кругом пойти…
Маха чуть напрягалась, усилием воли убирая гудение металлических балок из своей головы. Это удалось ей легко, будто просто повернула некий выключатель, и всё стихло.
– Я иду, – просто сказала она, снимая рюкзак с плеч и скидывая на землю следом за ним бушлат. – Давай веревку.
Скинув собственный вещмешок и слегка покопавшись в нем, Хромой нашел веревку и сам обернул её петлей на талии Махи, закрепив скользящий узел сзади, почти на копчике. Принял от девки пистолет, запасные обоймы, нож. Та и сама не знала, почему ей вдруг так горячо захотелось избавиться от оружия, но собственную интуицию Маха всегда слушала очень внимательно.
Когда она сделала первый шаг на мостик, еще прикрытый высохшими от старости, но все еще почему-то гибкими досками, Махе показалось, что в ней, изнутри, отключились сразу все органы чувств, кроме внимания и чувства равновесия. Всего через три шага она оказалась на металлической балке, широко раскинув в стороны руки, осторожно перенося тяжесть тела с одной ноги на другую, тщательно готовясь к следующему маленькому шажку вперед. И Тут Маха невероятным образом поняла, что цветовые пятна на балке не видят ее, не замечают, а потому и не смогут, ну, никак не смогут навредить ей во время перехода. Она могла бы играючи пробежать по узкой металлической тропинке туда и обратно, остановиться посередине и стоять столько времени, сколько сама пожелает, а пятнам и той силе, которая выражала себя через эти цветные псевдоживые кляксы, будет абсолютно все равно, что есть здесь Маха, что нет.
Старательно не обращая внимания на собственные ощущения, непонятную легкость, чувство безопасности и прилив сил, Маха, осторожно ступая, добралась до противоположной стороны и, только почувствовав под ногами относительную твердь деревянных дощечек, решила обернуться.
Вся компания подельников отсюда казалась скульптурной группой, замершей на противоположном берегу в ожидании перехода Махи. Не шевелясь, и будто устремившись вперед, вслед за девкой, стояли Мика и прижавшаяся к нему Таньча, засунувший палец в нос Парфений, и только Хромой чуть заметно двигал губами, будто творил непонятную молитву или начал что-то подсказывал двигающейся по металлической балке Махе. Но стоило только резко тряхнуть головой, и картинка перед глазами ожила, словно запустили дальше фильм после стоп-кадра.
Пройдя по доскам до конца мостка, Маха ослабила узел на опоясывающей её веревке, выскользнула из петли и принялась крепить снасть к уцелевшим и довольно крепким металлическим конструкциям, расположенным уже на суше, в относительно безопасной зоне.
– Стой там, – чуть нервно прикрикнул на Маху, собравшуюся уже было вернуться за своим вещмешком, Хромой. – Лучше я два мешка перенесу…
– Ладно, – немного удивившись, согласилась Маха, отодвигаясь чуток в сторонку от схода мостка.
Ей так даже проще было, чем шататься туда-сюда по узкой балке. А перешедший речушку первым Хромой, сбросив с плеч на землю оба мешка, снизошел до того, чтобы пояснить:
– Бывало, что веревка в труху обращалась после возврата, ну, то есть сюда пропускала народ спокойно, а вот отсюда…
Маха равнодушно пожала плечами. Сейчас ее больше интересовали неожиданно открывшиеся странности собственного организма и реакция на них металлической балки, точнее, чудных цветовых пятен, не почувствовавших в Махе живого человека.
Следом за Хромым через мостик без всяких происшествий перебрались Мика и Таньча, а последним – непрерывно ворчащий Парфений. Выждав несколько минут, пока подельники, скинув на землю вещмешки, успокаивались, кто как умел, прикуривали и настраивались на кратковременный отдых, как обычно после преодоления очередной преграды на пути, Хромой объявил:
– Ну, что, мальчики и девочки, нам тут совсем немного осталось до цели. Вот за этим бугорком и будет…
Старик, а по городским меркам Хромой был уже глубоким стариком, жестом указал на вздыбленный невысокий и пустынный холмик у подножия которого они и расположились. Холмик начинался почти сразу за мостком и был достаточно крутым и высоким, что бы заслонить собой дальнейший обзор.
– Идем туда? – спросила спокойно Маха, подхватывая свой вещмешок, она теперь явно не нуждалась ни в отдыхе, ни в успокоении разыгравшихся у остальных подельников нервов.
– Погоди, туда мы успеем, – остановил ее Хромой. – Передохнуть надо. Мне, после этой речки, что-то не по себе, уж больно она тебя легко пропустила. Так не бывает.
– Я должна была обязательно упасть в воду? – по-прежнему равнодушно уточнила девка.
– Не обязательно ты и не обязательно упасть, – как-то туманно ответил Хромой. – Тут со всеми добытчиками что-то случается… кто-то подельников теряет… кто-то груз или запасы свои… а мы прошли без потерь. Может, еще и из-за этого как-то муторно на душе.
Маха едва не ляпнула, что всё на самом деле в порядке, что мостик и балки под ним, и цветные пятна на балках просто-напросто не признали в ней живую, но во время сообразила, что такое откровение не только не успокоит Хромого, а еще больше встревожит. «И у меня обнаружились нервы», – подумала она с легкой иронией.
В это время Хромой, не обращая внимания на остальных подельников, начал распаковывать свой вещмешок, доставая оттуда «химку», таблетки сухого спирта, сверток тускло поблескивающей фольги и простецкую жестяную кружку. Поймав чуть удивленный взгляд Мика, старик заявил:
– Никуда дальше не пойду без чая.
Мика не стал спорить с вожаком, раз тот сказал, значит, так надо, и молча пожав плечами, тоже занялся своим рюкзаком, извлекая из него любимую Таньчей тушенку и несколько сухарей для себя. Парфений, пользуясь свободной минутой, повалился на черную землю, даже не расстелив «химки», и зашарил по карманам в поисках сигарет. Через минуту, сделав вид, что не нашел ничего, крупнее табачных крошек, он посмотрел просительно на Мика, но тот в ответ только усмехнулся, дурная манера попрошайничать без всякой на то нужды въелась в кровь Парфения и была хорошо известна подельникам.
Присев возле своего мешка на корточки, Маха как бы задумалась о том, что же предстоит дальше пережить и ей, и всем подельникам, уцелевшим при переходе речушки против всех правил, выработанных добытчиками за многие десятилетия смертельно опасных рейдов. То, что цветные пятна отказались признать ее живой казалось необъяснимой загадкой, и это было неприятно, ведь загадок вокруг хватало и без этого. Вдобавок, Маха неожиданно уловила, что в голове у нее вертятся непонятные цифры, складываясь постепенно в какой-то длинный, недоступный пока её пониманию ряд. К цифрам прибавлялись буквы, да не простые, а из латинского и греческого алфавитов. И если латиницу в городе еще употребляли иной раз в разговорах и на уцелевших вывесках давно заброшенных магазинов и лавок, то уж греческих букв никто не видывал давным-давно.
Суматошная, малопонятная череда цифр, маятником качающаяся в голове Махи, немного отвлекла ее от окружающего. Тем временем Хромой уже разложил маленький костерок из таблетки сухого спирта, выставил на него кружку с водой из своей фляги, Таньча аппетитно дочавкивала тушенку из банки, Мика докуривал, а Парфений лениво разглядывал склон, по которому подельникам предстояло подниматься к гребню холма через несколько минут. Именно он, Парфений, как это ни странно, и заметил что-то там, среди черных зарослей, обломков арматуры и странных кирпичных стен в полметра высотой, разгораживающих склон на несколько участков.
– Вон оно, вон! Глядите!!! – выкрикнул неожиданно парень, указывая пальцем на небольшое завихрение серо-черной пыли, возникшее на склоне неподалеку от самого, на первый взгляд, толстого древесного ствола.
Привыкшие к бытовой легкой придурочности Парфения подельники отреагировали насмешками.
– Пробежал или пробежала? – уточнил Мика, улыбаясь во весь рот.
– Глюк, что ли? – деловито осведомился Хромой, готовясь засыпать в закипевшую воду щепотку чая. – Так ты ж, вроде, вчера не пил никакой дури…
– Вот дали боги подельничков, – со злостью ответил Парфений и плюнул через плечо, но неудачно, слюна повисла на левом рукаве повыше локтя, и окончательно расстроенный Парфений принялся счищать ее рукавом правым. – Вот ведь пробежало там что-то, прямо по склону, а вам бы лишь бы дурака валять, да на меня насмешничать…
– Некому здесь бегать, – серьезно и строго, будто отчитывая за очередную глупость, ответил Хромой. – Нету здесь людей. И зверей нету, как и во всем Городе, или ты думаешь, что мы в заповедник пришли?
– Ничего не думаю, – обиженно и раздраженно отозвался Парфений. – Бегало там что-то, вот и сказал вам сдуру, теперь вообще всегда молчать буду…
Парень, надувшись от обиды, перевернулся на другой бок, демонстративно отворачиваясь от подельников, а Маха задумчиво погладила себя по рыжеватой и жесткой, короткой щетке волос на голове. Она понимала, что Парфений, как и сама Маха, в самом деле видел небольшой плоский ящичек, похожий на старинный переносной вычислитель. Вот только ящичек этот сам по себе появился из ствола дерева и там же исчез, подняв небольшое облачко пыли. И еще – этот ящик спросил непонятным образом у Махи: «Код доступа?»
Впрочем, легкая перебранка с Парфением, и нечто им, якобы, виденное насторожило подельников, и без того привыкших к крайней степени осторожности в пустых районах. Конечно, ни Хромой, ни Мика не могли поверить, что парень успел что-то разглядеть в неожиданно возникшем облачке пыли, но ведь сами по себе, просто так, облачка не возникают.
После случившегося Хромой без всякого удовольствия проглотил в два приема чуть поостывший чай, кивнул Мику на опустошенную Таньчей банку тушенки и попросил:
– Знаешь, прикопай-ка ты ее, пусть следов тут не будет…
Мика кивнул, безмолвно соглашаясь, и несколькими ударами ножа вырыл в мягком, податливом грунте маленькую могилку для пустой банки и окурков.
Сообразивши, что через несколько минут они тронутся в путь, Маха поднялась на ноги, подхватила свой вещмешок, прилаживая его поудобнее на спине. Следом за ней зашевелились и остальные подельники, даже обиженный Парфений не стал дожидаться постоянных подгоняющих слов и жестов от Хромого.
– Ты, глазастый, первым, Мика с Таньчей за ним, – скомандовал, оглядев готовых к движению подельников, Хромой.
Не возражая и даже не заворчав привычно по поводу своего неожиданного первенства в строю, Парфений начал подыматься по крутому склону холма, осторожничая пока еще совсем не по делу, старательно нагибаясь почти до самой земли и то и дело опираясь об нее руками. Следом, чуть спокойнее, но все равно настороженно и опасливо двинулись Мика и Таньча. Чуть задержавшийся, пропуская вперед подельников, Хромой, внимательно посмотрел на Маху и вдруг спросил тихо-тихо, что б не мог услышать не только никто из ушедших вперед, но даже и стоящий почти рядом:
– А ты ведь тоже чего-то заметила, а, рыжая?
Маха привычно пожала плечами, мол, если и заметила, то что ж теперь об этом говорить? Но Хромой почему-то не отстал, в этот раз совершенно не удовлетворенный таким ответом.
– Ты хоть поняла, что это было? Ты не ерошься, ведь вместе ляжем, если что не так… – терпеливо, но настойчиво пояснил Хромой.
– Ничего не было, – ответила, наконец-то, словами Маха. – Мелькнуло что-то и пропало. Пыль вон полетела. Далеко от нас, что там можно заметить? Да и спокойно там было, в округе…
Хромой хоть и понимал в глубине души, что девка вряд ли заметила что-то важное, но интуиция не позволяла ему просто так принять на веру спокойствие и равнодушие к происходящему, которое демонстрировала Маха. В первом своем рейде люди себя так не ведут, об этом постоянно помнил Хромой, внимательно приглядываясь в пути и к Таньче, и к Парфению. Вот у тех всё было нормально, как положено, и реакция на встречающиеся опасности и неприятности похода была человеческой. С Махой же никак не складывалось, хоть и не чувствовал Хромой никакой враждебности и или подлой неискренности в девке. «Вот ведь сам себе загадку загадал, – озабоченно подумал старик, – надо было эту рыжую еще до выхода в рейд попользовать, может, после этого что и узнал. В этом деле человек чаще раскрывается, чем просто в жизни… Теперь-то поздно уже. Сглупил малость. Только и остается надеяться, чтобы эта малость в большие неприятности не вылилась».
– Ладно, рыжая, идем, – чуть тронул ее за рукав Хромой. – Поглядывай по сторонам повнимательнее, да и говори, ежели что… не бойся… лучше лишний час носом в землю полежать, чем без головы-то остаться. Обидно будет… в двух-то шагах от места…
Они не успели вскарабкаться и до половины склона, как сверху, с самого гребня, раздался вскрик опередившего всех Парфения:
– От это ДА!!!
И тут же, вслед за возгласом, раздался глухой удар неуклюже падающего тела и невнятные ругательства…
Стремительно поднимая взгляд вверх по склону, Маха была готова увидеть и окровавленный труп парнишки, и невероятные псевдоживые организмы, живьем пожирающие подельников, но – оказалось, что это всего-навсего Мика свалил Парфения ударом под колени и прижал его к земле, что бы глупец не скатился вниз, обратно к речушке.
– Чего разорался, даун, – со злостью шипел Мика в лицо подельника. – Всех тут положить хочешь? убью, заразу…
– Отпусти его, – одобрительно сказал Хромой, подбираясь поближе. – Он больше не будет, верно ведь, Парфений?
Парфений угрюмо молчал, понимая, что сотворил ужасающую глупость, нелепыми криками привлекая внимание к себе и подельникам. Его даже спокойный, почти ласковый тон Хромого не успокоил, а только насторожил в ожидании дальнейшей экзекуции. Но Хромой не стал ни бить, ни выговаривать парнишке ничего сверх уже сказанного Микой. Старик, ближе к гребню холма передвигавшийся на четвереньках, сейчас вообще лег на живот и медленно выполз на вершину. Неподалеку от него лежала Таньча, а чуть ниже стоящий на коленях Мика прижимал к земле несопротивляющегося Парфения.
Взбирающаяся рядом с Хромым по склону холма Маха приостановилась возле Таньчи, но не легла на вытяжку, носом в землю, как ее названная подруга, а приподнялась, разглядывая так поразивший Парфения пейзаж, открывающийся с вершины.
Там, внизу, в маленькой котловине между холмами, располагался низкий, угрюмо-бетонный темно-серый цилиндр, больше похожий на творение древнего, давно позабытого разума, чем на дело рук человеческих. Узкие окна-бойницы, закрытые снаружи стальными, чуть тронутыми ржавчиной ставнями; покрытая антеннами всевозможных форм и размеров абсолютно плоская бетонная крыша; несколько дверей, даже издали показавшихся Махе тяжелыми, неимоверной толщины; идущая вдоль всего здания на уровне второго этажа непонятная, блестящая лента, казалось бы, вживленная в бетон стены. Жутковатый, потусторонний вид самого здания подчеркивала идеально чистая, будто только что заасфальтированная, без малого двухметровой ширины дорожка, идущая в стык со стеной вдоль всего дома. На фоне выжженной серостью, равнодушно-опасной земли, вздыбленной маленькими холмами, унылых почерневших кустов, привычно серого неба и городского безмолвия этот футуристический цилиндр смотрелся абсолютно инородным, инопланетным телом, неизвестно как оказавшимся здесь.
– Что это? – едва слышно, будто бы только для себя, спросила Маха, уже зная ответ, но все еще сомневающаяся, подобно людям, в очевидном.
24
…Похоже было, что персонал и оборудование отсюда эвакуировали в большой спешке, но без паники и неизбежной лишней суеты. Показавшиеся сразу не нужными на новом месте вычислители, осциллографы, термосы-дьюары, скрученные шланги проводов сваливали в угол хоть и в полнейшем беспорядке, но так, что бы образовавшаяся куча не мешала движению в вестибюле от дверей до дверей. В других углах чернели своеобразными, давно засохшими без полива листьями пальмы в кадках, какие-то баулы и странные объемные вещмешки.
– Ничего не трогать, – бессмысленно предупредил Хромой еще до входа в здание. – Ну, если жить, конечно, хотите.
И сейчас он уверенно вел маленький отряд подельников мимо следов эвакуации, мимо высоких колонн с осыпающейся псевдомраморной облицовкой в глубину широкого, темного вестибюля, подсвечивая путь синим карманным фонариком.
Следом за Хромым, чуть левее, пробирался, постоянно чертыхаясь и пиная какие-то трудноразличимые предметы на полу, Парфений. Он был страшно зол на Мика и так же страшно напуган рассказами старика за время их почти полуторачасовой лежки перед входом в здание. Да и переход из-под сумрачно-серого небесного свода под мрачно-черный бетонный, в темное помещение без окон, заваленной всяким хламом не способствовало успокоению.
За Парфением, внимательно приглядывая за разбросанными по полу вещами, что бы не споткнуться и не оступиться шли Таньча и Маха. Они шли рядом, и Таньча, по привычке, вцепилась в левую руку рыжей, будто ища хоть какой-то эфемерной опоры. Маха не возражала, тем более, что стоило ей очутиться внутри бетонного цилиндра, как глаза мгновенно стали различать в темноте все предметы, разбросанные и уложенные вокруг, так же хорошо, как и в ясный, серый день на открытом воздухе. Маха успела только заметить вроде бы скользнувшую в голове тень, на сотые доли секунды покрывшую глаза сплошной пеленой. Но еще во время лежки на гребне холма, пока Хромой и Мика тщательно оглядывали знакомые им подходы к чуть приоткрытым дверям бетонного цилиндра, Маха решила не заострять ничьего внимания на происходящее с ней, чтобы подельники не поняли, что слышать инфразвук, замечать передвигающиеся со сверхскоростью предметы и отвечать внутренним голосом на запросы кода – для нее превратилось во вполне обыденное, привычное дело.
Последним из подельников шел Мика, так же, как и Хромой, подсвечивая путь фонариком. Вот он-то, пожалуй, и волновался больше всех, вспоминая свое предыдущее проникновение в это здание. Впрочем, свое волнение Мика не демонстрировал, да и позиция в арьергарде не давала возможности остальным оценить его моральное состояние.
Хромой, уверено передвигаясь по знакомому месту, провел подельников через мрачный вестибюль в небольшую, отгороженную от основного помещения легкими перегородками комнатку и, подвесив на вбитый в стену, хорошо ему известный гвоздь свой фонарик, вполголоса скомандовал:
– Тут оставим мешки, дальше пойдем налегке, только с «химкой» и оружием. Фляги с водой возьмите, ну и еще – у кого что спиртного заначено, может пригодиться. И пожевать в легкую, только без тушенки, так – сахар, шоколад, сухари.
И через несколько минут, пользуясь тем, что все отвернулись, зарывшись в собственные мешки в поисках давно подготовленных на такой случай заначек, Хромой добавил совсем уж бьющее по напряженным нервам:
– Кто потеряется, сюда выходит. Друг друга не ищем, встречаемся и ждем опоздавших и отставших здесь.
– Ох… – испуганно выдохнул Парфений, случайно и удивительно звонко роняя на пол плитку шоколада.
– А ты думал – в баньку с девочками пришел? – чуть нервозно поддел его Мика. – Девочки-то, глянь, есть, да только до них ли тебе будет…
– Не психовать! – властно перехватив инициативу, скомандовал Хромой. – Про «потеряться» я для порядка сказал. Идем все вместе, никто не потеряется.
Парфений нагнулся и принялся шарить вокруг себя руками, пытаясь найти оброненный шоколад. Ни Хромой, ни Мика не стали подсвечивать подельнику, но Маха, заметив на темном полу как-то по-особому выделяющийся прямоугольник, подтолкнула его носком сапога под руку Парфению. И тут же почувствовала на себе быстрый, будто бы случайный взгляд Хромого. Тот успел отвести глаза, но Маха поняла, что сделала что-то неправильно, похоже, ей не стоило так вот небрежно, походя, открывать свою способность видеть в темноте. Но Хромой, отвлекаясь сам и отвлекая её, уже переключил свое внимание на Парфения, прикрикнув:
– Ну, что ж ты там возишься, или решил весь мешок по карманам распихать?
– А вдруг кто сопрет? – возразил Парфений, старательно утрамбовывая в бушлат что-то совсем уж здоровенное, выпирающее, то ли банку не разрешенной тушенки, то ли запасные брюки.
– Вот ведь даун, – расхохотался Хромой, смехом своим немного снимая напряжение среди подельников. – Да кто ж сюда придет? а если и заглянет, то твоими шмотками в последнюю очередь интересоваться будет…
Но Парфений, не отвечая на шутку, продолжил распихивать по карманам какое-то уж совсем неважное барахло. Впрочем, Хромой больше не обращал внимания ни на него, ни на Маху, а двинулся вперед, бросив через плечо короткое: «Пошли».
Они двинулись, выйдя из комнатенки, вдоль стены практически в том же порядке, что добрались сюда, и очень скоро начали спускаться по узкой запасной лестнице, ведущей вниз, куда-то в подвалы этого дома.
Лестница оказалась чистой и легко проходимой, только изредка в синих лучах фонариков взметалась из-под ног подельников пыль, скопившаяся на бетонных ступеньках за многие десятилетия. Ничего особенного на лестнице не случилось, хоть и спускались они долго, Маха насчитала то ли двадцать восемь, то ли двадцать девять пролетов по полтора десятка ступенек в каждом, пока, наконец-то, Хромой не остановился в небольшом помещении перед черным тоннелем горизонтального коридора, уводящего куда в глубины здания.
В углу непонятного назначения комнатки лежали какие-то тряпки и ведра, и, ожидая, пока сюда доберутся Парфений и Мика, старик сказал девкам:
– Мы вот здесь в прошлый раз вещмешки оставляли, а потом – вверх их на себе… тяжело получилось…
«Он планирует обратно тут же подыматься, – подумала Маха, присаживаясь у стены на корточки, якобы отдохнуть, хотя никакой усталости не чувствовала, несмотря на такой длинный спуск. – Получается, что никакого тяжелого груза брать отсюда Хромой не планирует, и в самом деле, замотаешься с тяжестью на такую верхотуру лезть». Она успела глянуть своим новым зрением в темный коридор, но не увидела там ничего любопытного, кроме висящих под потолком лампочек в защитных кожухах. Только голые стены без окон и дверей с огромным количеством проводов, повешенных на кронштейнах вдоль стен у самого потолка. Впрочем, метров через сто коридор сворачивал.
– Тут же в лучшие-то времена лифт был, – продолжил Хромой. – Представляете – вжик, и за секунду ты уже внизу, как в сказке. Вот только электричества теперь на лифт не хватает, а то бы и мы с шиком…
Подтянулись чуть отставшие на лестнице Парфений и Мика, и подельники двинулись дальше за Хромым по коридору, который через сто метров, после поворота, превратился в низкий, широкий зал. Дальние стены слева и справа его исчезали в темноте, а напротив входа можно было разглядеть массивную, почерневшую по краям, будто опаленную, дверь с выкрашенным когда-то в красный цвет, но изрядно ободранным и потускневшим солидных размеров штурвалом. И до нее было совсем недалеко.
Хромой, остановившись в сторонке от двери, жестом подозвал Мика и что-то пошептал ему на ухо, подельник, внимательно выслушав и согласившись со словами вожака, кивнул и тут же, что бы не смущать остальных, пояснил:
– Пока все нормально, мы тут уже бывали как-то раз. Ничего не изменилось с тех пор. Вот только дверь мне самому не открыть…
И в самом деле, дверь пришлось открывать даже не Мике с Хромым, а еще и Парфению. Старик, как фокусник, вытащил оттуда-то из темного уголка обыкновенный, простой лом и вставил его в штурвал замка, после чего на длинную сторону рычага они навалились разом, втроем, пыхтя и мешая друг другу, но медленно, сантиметр за сантиметром, сдвигая красное колесо. Конечно, от легковесных девок в такой работе было мало толку, и Маха воспользовалась моментом, что бы оглядеться и еще раз проверить свои потайные способности.
Она отлично видела дальние, обвешанные какими-то проводами и стендами стены, несколько маленьких столиков то ли из пластика, то ли из очень легкого металла, а пару раз, где-то в уголку глаза, даже мелькнули, как ей показалось, цифры, обозначающие расстояние до стен и столиков, но больше ничего интересного разглядеть было невозможно, потому что интересное это просто отсутствовало на голых бетонных стенах.
А сразу за открывшейся стараниями трех мужчин дверью было на что посмотреть. «Технический этаж», как сказал Хромой, был похож на фантазию перестаравшегося режиссера футуристических фильмов: огромные кожухи двигателей непонятного назначения, переплетение труб разного диаметра, резкие звуки капающей где-то по углам с потолка воды. Но вот здесь-то Маха и увидела…
Все эти механизмы, не поймешь, живые или мертвые, светились разными цветами: бледно-розовым – готовые хоть сейчас к работе, стоит только повернуть тумблер включения, темно-зеленым – те, которые надо «разогревать», синим – охлаждающие контуры, с замершей в них неизвестной жидкостью. И – общий, почему-то светло-коричневый фон этого зала. Пораженная разноцветьем Маха не сразу и сообразила, что просто видит своим особым зрением разницу внутренних температур механизмов, а не сумасшедшую абстракцию шизофреника.
– Аккуратненько тут идите, ни к чему не касайтесь, – на всякий случай предупредил Хромой, выбирая путь посередине прохода между аппаратурой непонятного для него и остальных подельников назначения. – А то будет вот, как с этим…
Старик посветил фонариком в один из проходов. Там, на темном полу, белели небрежно разбросанные бледные кости, явно человеческие, а с невысокого, в ладонь, фундамента для какого-то таинственного механизма глядел на незваных гостей пустыми глазницами белесый череп без нижней челюсти. Маха ощутила, как явно вздрогнули и Таньча, и Парфений, и даже Мика пробормотал что-то, но – вот беда-то – сама девка увидела, что кости, лежащие на полу, соединены между собой тончайшими металлическими проволочками, потому и не рассыпались в беспорядке, а продолжали держать форму человеческого скелета. Да и были они, костяшки эти, искусно сделаны из какого-то незнакомого пластика. Похоже, учебный скелет, бывший когда-то и где-то пособием для студентов-медиков или школяров старших лет обучения, просто бросили здесь при эвакуации за ненадобностью, а еще, может быть, это не в меру веселые техники из обслуживающего персонала держали такое вот пугало для излишне любопытных посетителей или розыгрыша новичков.
Но ничего говорить подельникам Маха не стала, тем более, Хромой уже повел их дальше, уверенно перемещаясь в странном лабиринте машин, и вывел через несколько минут в узкий коридор, кольцом опоясывающий какое-то очередное помещение.
Про кольцо коридора Маха догадалась сразу, едва попав в него, тут же поняла, что здесь и начнется ее часть работы, то, для чего ее и Таньчу, собственно, и приобрел, как он сам считал, Мика – поверху коридора, исчезая за плавным поворотом, шел неширокий короб воздуховода.
– Перекурим, – скомандовал Хромой, устраиваясь у стенки. – Вот тут, ребятки, мы с Микой прошлый раз и застряли.
– Как застряли? – поинтересовалась Маха, присаживаясь рядом с Хромым.
– Двери здесь неподъемные, – охотно признался старик, похоже, очень довольный тем, что оказался у самой цели без особых потери и в подельниках, и в самом себе. – Снаружи не вскроешь, надо внутрь пробираться, а нам – куда ж с такими жопами в трубу лезть?
И Хромой подсветил фонариком вверх, на воздуховод.
– А за дверью там – что? – жадно спросил Парфений. – Небось, золотишко? или еще какая лафа?
– А кто ж знает, – пожал плечами Хромой, раскуривая сигаретку. – Только вот за такими дверями дерьмо не прячут, это точно.
Маха видела, что старик врет. Он точно знал, что именно надо им, ну, то есть, ему и Мику, а еще – неведомым пока заказчикам рейда, за этими дверями. Знал, но говорить не хотел, потому что загадочная добыча совсем не была похожа на золото или серебро.
Покурив, Хромой легко поднялся на ноги, будто поймав после трудного, долгого пути второе дыхание, и попросил подельников, обращаясь, впрочем, конкретно только к Парфению:
– Вы тут пока посидите, а я пройдусь недалеко, огляжусь, – и добавил чуть потише: – Рыжая, давай-ка со мной, для тебя дело будет.
Готовая к такому развитию событий, Маха послушно двинулась следом за Хромым по коридору, но, едва только из глаз скрылись продолжающие покуривать, сидя у стены, подельники, как старик, неожиданно и резко развернувшись, прижал Маху к стене. Ничего угрожающего в его действиях не было, девка могла бы освободиться в тот же миг, но именно поэтому она ничего предпринимать и не стала, внимательно вслушиваясь в слова и интонацию Хромого, который негромко, только для нее, проговорил:
– Вот уж судьба… похоже, что мне повезло с тобой, рыжая… Ты правильно делаешь, что талант свой никому не показываешь… ну, не любят люди тех, кто умнее, хитрее, может больше и лучше, чем они сами… Да еще в таком деле, как добыча. А мне вот плевать. Мне это просто сейчас на руку, вот и всё. Кажется, тебе – тоже.
Хромой замолчал, пытаясь поймать своими глазами взгляд Махи. В темноте, при фонарной подсветке откуда-то снизу, получалось плохо, и он, натужено вздохнув, продолжил:
– Хочешь быть себе на уме – будь. Только помни, одна здесь пропадешь. Не пугаю, сама понимаешь… А с нами еще есть какой-то шанс. Теперь вот – смотри. Дверь – там.
Хромой махнул фонариком чуть дальше по коридору, за угол-изгиб. Потом вновь подсветил вверх. Здесь труба воздуховода уходила прямо в стену, туда, куда и стремились подельники. В трубе чернела грубо вырезанная дыра с острыми, хищно блеснувшими краями.
– Соображай, это мы в прошлый раз сделали, думали – а вдруг сможем. Но – не пролезли ни я, ни Мика. Теперь ты. Попробуй, может, и доберешься. Там, внутри, я не знаю, что есть, и как эту дверь открыть. Но ты должна сообразить, вряд ли тут что-то сильно сложное.
Отпустив смирно стоящую у стены Маху, Хромой шагнул ближе к дыре, задрав голову и высвечивая ее нутро. Потом опять повернулся к девке.
– Конечно, решетки там, я сам видел первую, тут она, прям, как влезешь. Но у тебя уже сноровка есть. Да и нож хороший, думаю, без труда получится. Вряд ли там, внутри, какие ловушки стоят, но ты поосторожнее ползи, с оглядкой. Оттуда, изнутри, уже никак сигнала не подашь, стены тут…
Хромой с размаху шлепнул по монолитному бетону ладонью, будто бы демонстрируя его звуконепроницаемость.
– На твою соображалку сильно надеюсь, ведь и надо-то только дверь открыть. Там уж я разберусь, что к чему… А если все удачно будет, то мы с тобой, рыжая, считай, на всю жизнь людьми станем. Можешь, конечно, не верить, но подумай, зачем бы другим я сюда второй уже раз пошел бы?
«По заказу, – с легкой иронией подумала Маха и тут же ощутила смятение: – Кто-то еще, кроме меня, знает цену этой маленькой вещи, лежащей в странной круглой комнате. И цена эта для кого-то такая, что битый перебитый в рейдах Хромой решился на вторую попытку после неудачи, хотя это и идет против всех добытчиковских правил и примет».
Внешне по-прежнему спокойная и равнодушная, она подошла поближе, вглядываясь уже привычным, видящим взглядом в темноту дыры, а Хромой, отступив на пару шагов, вдруг сказал как-то обреченно:
– Может, и зря я тебя уговариваю, сама лучше меня всё понимаешь. Ладно, поболтали, так и давай – вперед.
– Погоди, труба никуда не уйдет, – сказала Маха. – Дай на дверь гляну.
– Ну, погляди, – согласился Хромой, все больше утверждаясь в собственных подозрениях. – Хотя, что там глядеть, дверь и дверь, только уж больно прочная, а взрывать тут – это себе дороже, завалит, как пить дать.
Маха, уже не притворяясь слепой в темноте, спокойно шагнул за поворот и почти тут же увидела дверное полотно со следами гари. То ли в прошлый свой приход Хромой с подельниками не просто ломился в нее, но пробовал поджечь, то ли у них с собой был сварочный резак с газовой горелкой. Но дверь выстояла легко, просто краска слезла по краям, где ее пытались атаковать ломом, дрелью, огнем. «Да тут, пожалуй, и взрывчатка не помогла бы», – с неожиданным знанием предмета подумала Маха, быстрыми шагами возвращаясь к дыре в воздуховоде.
Хромой ждал ее на том же месте.
– Насмотрелась? – поинтересовался он. – Что интересного там увидела?
Маха пожала плечами, вряд ли стоило объяснять старику, что ей просто любопытно было глянуть снаружи на дверь этакой «неприступной крепости», которую штурмуют добытчики по второму разу. Все это уже смахивало на лирику. «Вот ведь, чертовщина какая, – подумала Маха. – С чего это меня на такие слова и понятия потянуло? Раскисла, что ли к концу пути? Так ведь еще и обратная дорога предстоит, да и тут всё далеко еще не закончено…»
Небрежно скинув на пол бушлат и чуть напружинив мышцы, Маха легко подпрыгнула с места и, уже внутри воздуховода, раскинула в стороны руки, удерживая тело в подвешенном положении. От удара ладонями и локтями жесткая жесть гулко зазвучала, порождая где-то далеко-далеко непонятное эхо. Маха прислушалась, но ничего необычного в этом звуке не было, и она втянула себя внутрь, вытягиваясь в трубе горизонтально.
Воздуховод оказался гораздо шире и удобнее, чем тот, по которому Маха ползала в заброшенном цеху так давно, что иногда ей казалось, что это все было в какой-то другой и даже совсем не её жизни. В этой трубе и пыли было меньше, и жесть под весом её тела не изгибалась в центре длинных пяти-шестиметровых пролетов. Да и видела Маха теперь не в пример лучше. Но были здесь и свои сложности.
Во-первых, решетка, о которой говорил Хромой. В нее Маха уткнулась головой, едва только влезла внутрь. Пришлось отодвигаться, что бы спокойно работать руками, и для удобства вывесить наружу ноги. Оставшийся возле дыры Хромой, заволновавшись, спросил:
– Что там?
– Сам же про решетку рассказывал, – ответила Маха, и ощутила, как звуковые волны ее голоса летят вперед и назад по трубе. – Перепилю ее и дальше полезу…
Успокоившийся Хромой отошел в сторонку от свисающих ног Махи, а та резким ударом ножа проделала в частой, сплетенной из десятков проводков решетке первую, самую важную в работе дырку. Сперва получалось кое-как, но Маха быстро приметила, что некоторые проводки, хитро вплетенные между простыми, металлическими, сделаны совсем из иного материала, и при нажиме не режутся, а пружинят. Пришлось их просто перепиливать, благо «алмазная» пилка у основания клинка позволяла делать и это без особых проблем. Закончив освобождать проход, Маха перехватила нож за лезвие и рукояткой по возможности максимально загнула вперед, по ходу движения, остатки проволоки по краям трубы. Не то, что бы она очень беспокоилась о своем свитерочке и брюках, но зачем же портить вещи, которые очень могут пригодиться в дальнейшем путешествии, когда этого можно легко избежать?
Подтянув ноги, Маха теперь уже окончательно и надолго скрылась в трубе.
25
… удар, рывок лезвием вниз, рассекая многожильный металлический провод решетки… почувствовав сопротивление, просунуть клинок вперед, по самую рукоятку, и алмазной пилкой поелозить по синтетической нити, вплетенной среди металла. Потом – новый рывок, и опять работа пилкой… вырезав «окно» в решетке, загнуть острые края торчащих наружу проводков рукояткой, перехватить нож лезвием к запястью, протиснуться вперед и ползти дальше, до новой преграды, внимательно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям…
Маха быстро освоила технику перемещения по этому воздуховоду, впрочем, неплохо помогала и давняя репетиция в заброшенном цеху. И еще, руки и ноги, казалось, сами делают свою работу, без участия мозга. Это помогало сосредоточиться на том, что ее ждет впереди, через десять, пятнадцать, двадцать метров.
А где-то там, впереди, стоял непростой инфракрасный анализатор, контролирующий температуру в трубе и подымающий тревогу, если поток воздуха вдруг нагревался выше предусмотренного заранее максимума. Обычная сторожевая и пожарная система, вместе с тем предохраняющая ценный объект и от несанкционированного вторжения, и от риска преднамеренного поджога.
Приостановившись после пятой решетки вроде бы, как передохнуть только по привычке, ведь никакой усталости в мышцах Маха не чувствовала, девка ненадолго задумалась, как можно обмануть инфракрасного сторожа и пройти без тревоги и возможных неприятностей дальше. Мысль о том, что нужно просто понизить температуру своего тела градусов до двадцати, двадцати двух теперь спокойно воспринималась Махой, как абсолютно нормальная и естественная. «А не так давно и сама сочла бы себя сумасшедшей, – иронично подумала девка. – И постаралась бы держаться от себя подальше…»
Но сейчас она твердо знала, как надо поступать при необходимости снизить температуру своего тела. Процедура-то не хитрая, вот только приостановить сердце-насос, ослабить свой и без того декоративный кровоток и – через пять-семь минут можно даже превратиться в ледышку с нулевой температурой. Но это будет перебор, этак инфракрасный сторож может совершенно законно отреагировать и на слишком низкую температуру.
Немного залежавшись сначала в легких раздумьях, а потом и во время процедуры по снижению температуры тела, Маха через десять минут поползла вперед с удвоенной энергией. Редкие, пару раз в минуту, удары сердца и вдохи-выдохи, холодные по сравнению с нормальным человеческим телом руки, ноги совсем не мешали ей передвигаться с прежней энергией и скоростью. Она не воспринимала собственное состояние, как нечто необычное, то, к чему следует долго привыкать, она была изначально готова эффективно работать в таком и не только в таком режиме.
И новый режим не подвел. Мимо инфракрасных датчиков Маха проползла, как мимо пустого места, на ее небольшое и холодное, чуть выше температуры окружающей среды, тело автоматика не среагировала, хотя и обратила свое автоматическое внимание.
А почти сразу за датчиками в трубе оказалась сдвоенная решетка из совсем уж тонкой и мелкой сетки, да еще и прикрытая с обеих сторон синтетическими капроновыми чехлами. Видимо, здесь производилась окончательная фильтрация поступающего снаружи воздуха, а дальше…
Сквозь узкие щели отдушины, появившейся в полу воздуховода, Маха попробовала разглядеть находящее под ней помещение, но это оказалось не просто трудно, а практически невозможно, и тогда девка, не мудрствуя и не ощущая возможных неприятностей от охранных систем, локтем высадила легкую пластиковую накладку на отверстии воздуховода и заглянула внутрь.
«Круглый зал». Почему-то именно такое название прозвучало в мозгу Махи, когда она осторожно, не ожидая подвоха, но и не рискуя понапрасну, выглянула головой вниз из трубы воздуховода. Помещение под ней и в самом деле было круглым и пустынным. В том смысле, что ни людей, ни каких-либо других живых или даже псевдоживых организмов в нем не наблюдалось, это Маха почувствовала сразу, стоило ей только высунуть нос наружу. Но вот всевозможной аппаратуры, вычислителей, странных ложементов-саркофагов здесь было с избытком. Все эти непонятные, но очень знакомые Махе приборы и оборудование выстраивались концентрическими кругами, начиная от стен, облицованных голубовато-зеленым, мягкой, успокаивающей расцветки пластиком. В самом центре, может быть, даже в сердце этого зала за полукруглым столом, уставленным полудюжиной погашенных, мертвых экранов сидел… нет, это был не человек, и Маха с облегчением сообразила, что ощущение безопасности её не подвело. Некое человекообразие у восседающего за столом наблюдалось: пара верхних конечностей, нечто, похожее на голову, шарообразное и блестящее, как фольга на шоколадке, венчающее подобие торса. В вот то, что ниже человеческого пояса и скрывалось столом, Маха не видела, но была готова поклясться, что там нет ничего человеческого, скорее уж – просто широкая тумба на маленьких стальных роликах.
Вернувшись обратно в трубу, Маха пробросила рывком тело вперед, за небольшое вентиляционное отверстие, в которое только что заглядывала, и теперь первыми просунула в него ноги и туловище, легко, даже как-то играючи, повиснув на руках, что бы вновь проконтролировать обстановку в зале, не спускаясь сразу на пол. Она с самого начала не верила в слова Хромого о том, что весь бетонный бункер и особенно его подземная секретная часть пусты и безопасны. Зачем же в таком случае понадобилось двум друзьям-подельникам тащить с собой через полгорода малость придурковатого и жадного парнишку Парфения и двух девчонок, пригодных разве что для пользования по ночам, ну, да и вот еще – лазания по узкой трубе воздуховода.
Соскочив на пол после повторного осмотра зала, Маха уже не отвлекалась, таращась по сторонам, а уверенно направилась к сидящему за столом, в центре помещения, манекену. Резким движением руки она откатила его подальше, в сторонку, по слегка запыленному, но на удивление чистому полу, застеленному тугоплавким, особой прочности пластиком. «Теперь – включение, – подумала Маха. – Где-то под столом, но на уровне вытянутой руки, иначе было бы неудобно, а люди – всегда так заботятся о собственном удобстве…» На черном фоне пластика, прикрывающего внутреннее содержимое подстольного пространства краснела небольшая, но яркая выпуклая кнопка, и Маха привычным почему-то движением нажала на нее указательным пальцем.
Где-то очень глубоко и далеко, то ли на другой планете, то ли в другом измерении, а может – и то, и другое сразу, мягкое давление на красную кнопку вызвало к жизни неведомые и странные силы. С мягким, едва уловимым гулом закрутились, зажужжали вентиляторы, замигали разноцветные, утопленные в столешницу миниатюрные лампочки-диоды, волнообразная серая дрожь прокатилась по экранам.
«Система запущена, – прозвучал негромкий, внятный голос из подвешенного к потолку маленького динамика. – Провести контроль функционирования».
Ожидавшая чего-то похожего, может быть и не дословно, Маха оглянулась по сторонам в поисках стула или кресла, на которое можно было бы присесть, но – увы, ничего похожего она не видела еще и из вентиляции. Тогда девка бесцеремонно пристроилась за столешнице, присев полубоком и свесив ноги, что бы наблюдать и за происходящем на экранах, и за дырой в воздуховоде, откуда она не так давно выбралась, да еще и поглядывать на четко выделенную тремя белыми полосами – горизонтальной и двумя вертикальными – входную дверь с надписью Exit, наливавшейся сейчас зеленоватым, благожелательным светом.
«Контроль функционирования окончен, – через полминуты продолжил все тот же мягкий женский голос. – Система к работе готова. Введите коды допуска и установку режима работы».
Почти не глядя, автоматическим движением Маха подтянула поближе к себе странный многоклавишный пульт, лежавший на углу столешницы и заполненный буквами и цифрами, и, не удивляясь собственному умению, принялась сосредоточенно, но без напряжения выстукивать те цифры и буквы, которые уже не раз всплывали у нее в голове по пути следования сюда.
«Коды приняты», – вслед за словами из динамика засветилась на экране зеленоватая, переливающаяся серебряными отблесками аналогичная надпись.
«И что теперь? – спросила сама себя Маха и тут же ответила: – Дверь бы входную открыть, добытчиков пустить. Вот только – зачем?»
Но пальцы уже скользили по клавиатуре.
«Разблокировать основной вход»
«Введите пароль»
«Один, два, восемь, четыре, пять, три, девять, ноль, ноль, девять, три»
«Введите код»
«Стрела»
«Уточните персонализацию»
«Администратор»
«Вход разблокирован. Внимание! В настоящее время открытие основного входа может нарушить стабильное функционирование аппаратной части комплекса»
«Дать на экран основную и резервную блок-схемы функционирования аппаратной части комплекса»
По матовой черной поверхности, заполняя её, поплыли синие, зеленоватые, желтые нити, квадратики, круги, подписанные странными аббревиатурами и украшенные непонятными поначалу значками. Странное, жутковатое, но уже знакомое чувство узнавания опять захлестнуло Маху. Всё оказалось ведомо, знакомо и понятно, оставалось только оценить степень угрозы и рассчитать время, на которое можно открыть разблокированный основной вход без вреда для аппаратного комплекса.
«Подготовиться к открытию входа в режиме сервисного обслуживания. Сменить пароль и код»
«Готовность полная. Введите новый пароль»
«Семь, пять, четыре, восемь, ноль, один, семь, девять, три, три, ноль, два»
«Введите новый код»
«Код звуковой. Включить запись»
«Говорите после сигнала»
Пискнуло где-то в глубинах, под столом, и тут же сигнал повторился и прозвучал из верхнего динамика.
– Долла, – четко артикулируя, произнесла Маха.
«Код принят. Режим сервисного обслуживания включен»
От дверей почти к самому столу, на котором восседала Маха, протянулся узкий невысокий коридорчик, очерченный жесткими желтоватыми световыми стенками. Внутри коридорчик на разной высоте перечеркивали разноцветные лучи, похожие на прозрачные куски арматуры.
«Перед началом сервисного обслуживания сдайте на временное хранение весь массив долговременной и оперативной памяти», – настойчиво потребовал голос.
«Вот те нате, хрен в томате, – чужими словами подумала Маха, – как это так? вот сразу взять и сдать кому-то все, что есть у меня за душой? Зачем? Не хочу…»
И тут она поняла, что после слов неизвестного бездушного автомата, притаившегося под столом, в заблокированной, недоступной для людей комнате, посреди бетонного подвала в чудом уцелевшем здании, ее охватил самый настоящий страх. Заключался этот страх не в дрожании рук и ног, не в замирании сердца или холодном поту, стекающем между лопатками и по вискам. Страх материализовался, превратившись в лихорадочную переборку накопившейся в ней за долгие годы информации, самого ценного, что вообще было в Махе, огромного куска ее «я», спрятанного, сокрытого от посторонних.
Она ни за что, никому и никогда не хотела и не могла отдать то, что знала, потому что это было не только ее знание, это было и знание о других, знание, которое могло не только принести пользу, но и повредить кому-то из ее знакомых, подельников, друзей…
… Вокруг Махи буйствовала природа. Зелень травы, хлесткие удары ветра по пригибающимся и вновь восстающим на свое место кустам с зелеными и желтоватыми, чуть выгоревшими на солнце листьями. И само солнце, заливающее мир вокруг беспощадным, но таким живительным светом, и облака, белесые, едва заметные в высоте, плотные, белые и веселенькие чуть пониже. И прохлада, тянущаяся от воды в жару летнего полудня, подгоняемая ветерком, такая чистая и желанная. В высокой, разноцветной траве стрекотали кузнечики, какие-то мошки перелетали с цветка на цветок, резкими, угловатыми рывками носились стрекозы. И вода в реке, покрытая рябью, цветная, текучая, живая, поблескивала на солнце. И в тени, под склонившейся к воде старой ивой, темнел глубокий омут, и веселые струйки реки, казалось, обегали его стороной, стараясь не тронуть холодную стоячую воду, не врезаться в нее, не быть поглощенными, не уйти в глубину. И только Маха, неторопливо ступая прямо по высокой траве, раздвигая ее коленями и бедрами, упрямо и настырно шла к омуту. Он тянул, как магнит тянет к себе железо, своим спокойствием, уверенностью, глубиной и – страхом. В него нельзя было прыгать с разбега, нырять, сломя голову. В эту черную непрозрачную глубину можно было опускаться только постепенно: сначала ноги до колен, потом – выше, по бедра, следом – торс, плечи, шея, голова… вот уже и глаза скрыты чуть колышущейся водной завесой, уже начинает темнеть, где-то высоко, над головой, остается солнце и свет, а омут тянет в себя, не выпуская и не принуждая погружаться все глубже и глубже, туда, где на дне нет ни света, ни жизни, а только вечный темный покой… покой до конца, до последних мгновений этого мира…
Нет! Маха встряхнула головой, отгоняя внезапно возникшее наваждение. Она точно знала, что никогда не видела зеленой травы и стрекоз, никогда не ощущала прикосновения живого ветра к своей коже, и небо для нее всю жизнь было серым, а не голубым. И нечего отдавать ей на хранение непонятной железяке под столом. А может, и не только под столом, кто знает, на какую еще глубину уходит вниз это подземелье, набитое нечеловеческой, но кем-то предназначенной для людей, техникой?
Будто вспышкой в мозгу промелькнуло озарение, и пальцы вновь резво и умело забегали по клавишам: «Введите код и пароль для доступа к долговременной памяти».
Маха улыбнулась, довольная собой, теперь никто чужой не сможет взять принадлежащее ей и спрятанное в глубинах мозга, он, этот чужак, просто не знает кодов доступа в нее. Как, оказывается, легко и просто можно избежать ошибки, как легко и просто обмануть железную логику механизма, рожденного из логики человеческой.
«А еще говорят, что мы не умеем врать, обман не свойственен доллам, это качество чисто человеческое», – мелькает где-то на окраине сознания мысль, тут же сметенная бархатным, манящим голосом из динамика: «Код Ультра-Зет. Пароль Долла. Обеспечьте прямой контакт с носителем информации»
Из маленькой, не бросающейся в глаза панельки на углу столешницы сам собою выполз, извиваясь, тоненький, серый кабель с каким-то неизвестно-знакомым разъемом на конце, блеснувшим холодным металлом. Маха, еще не вполне понимающая смысла происходящего, но уже знающая, что все происходящее неизбежно и воспринимать его следует только, как должное, протянула руку, привычно и умело прихватывая кабель на пол-ладони ниже разъема. Показавшийся знакомо-неизвестным кабель наощупь не вызывал никаких ассоциаций со змеей, готовой впиться ядовитыми зубами в ее тело, впрыснуть яд, отскочить, втянуться в свое гнездо в углу стола. И тут же у Махи на самом краю сознания невольной вспышкой блеснула и тут же пропала мысль: «Куда же его пихать-то, этот шнур для контакта с носителем?», а рука с кабелем уже, продолжая движение, тянулась к груди, а пальцы второй быстро, автоматически, задирали свитерок, расстегивали пуговицы, обнажая бледную синевато-серую и холодную кожу… Стальная пластинка, ограждающая от повреждения сверхтонкие контактные иглы, сдвинулась при соприкосновении с телом, утопая в утолщении на конце кабеля, иглы вошли в кожу безболезненно, неощутимо, и только легкий зуд под левой грудью сказал Махе, что контакт установлен.
«Чудеса в решете», – успела совсем по-человечески подумать девка, и ее мозг захлестнула волна…
… через долю секунды калейдоскоп в голове Махи остановился, сложившись в четкое изображение круглого зала и только легкая, едва уловимая щекотка под грудью да четкие, мелькающие циферки в углу левого глаза напоминали о происходящем.
Пару раз сморгнув, Маха погасила цифровое изображение в глазах и несколько секунд прислушивалась к собственным ощущениям, но услышала из динамика неожиданное:
«Оперативная память скопирована. Идет копирование долгосрочной памяти. На вашу идентификацию есть сообщение. Начинаю передачу»
Чей-то голос, знакомый и давно забытый одновременно, зазвучал в голове непонятными интонациями, а перед открытыми глазами бежала строчка букв, дублируя это пока еще таинственное послание.
«Кажется, я из себя представляю совсем не то, что сама себе представляю, – подумала Маха, старательно изображая на лице усмешку. – Вот только представить все как-то особого желания не возникает…»
26
Из-за двери, мелко перебирая ногами и взмахнув руками, чтобы удержать равновесие, со своей вечной глуповатой улыбкой, будто наклеенной на лицо, показалась Таньча. Она шагнула в зал после сильного и не совсем дружелюбного толчка в спину и замерла на пороге, ловя равновесие и вглядываясь в полумрак, подсвеченный огоньками на панелях непонятной аппаратуры. В сравнении с абсолютно темным, пустым коридором, центр связи – теперь Маха знала, что это именно центр связи – был все-таки освещен и казался наполненным жизнью. Но Таньча, похоже, ничего этого не поняла, а дернулась было вправо, уходя с дороги, уступая ее кому-то шедшему следом, и Маха сообразила, что ее невольная подруга не видит четко очерченных светом стен тоннеля, ведущего от входной двери к столу, на котором она сидит. Маха не знала – почему, но была твердо уверена, что выходить за пределы этого маленького коридорчика смертельно опасно.
– Стой! Замри! – резко и громко крикнула Маха со своего места. – Только вперед! Медленно! Влево-вправо – нельзя!
Её несколько сумбурное предостережение подействовало, Таньча отшатнулась от светящейся стены и осторожно, маленькими шажками, ощупывая перед собой пол, как слепая, двинулась вперед, на голос, продолжая всматриваться в зал, но почему-то так и не видя подруги.
– Рыжая! Жива? отзовись? – крикнул, едва войдя вслед за девкой, Хромой, памятником замирая возле дверей, видимо, он услышал предостережение Махи.
– Жива, жива, куда я денусь, – уже спокойнее отозвалась Маха. – Ты иди за Таньчей, только не шебуршись влево-вправо…
– А там что? – уточнил Хромой, все еще не двигаясь с места.
– Смерть, – равнодушно глядя на него, сказала Маха.
Хромой резко выдохнул и осторожно, чуть ли не след в след двинулся следом за Таньчей, прошедшей почти половину расстояния до стола и только сейчас обнаружившей спасшую её подругу.
– Ты чего так долго-то? – спросил Хромой, подходя поближе и не в силах держать в себе накопленное волнение. – Мы уж думали, что все... хана тебе... хотели вон – подругу следом через воздуховод засылать…
– А там через решетки пробираться не сахар, – сухо ответила Маха. – Да и попробуй с первого взгляда сообрази, как дверь-то открыть.
– Это да, – согласился Хромой. – Тут все на электронике, кажись…
Вслед за Таньчей и Хромым в зал просочился Парфений. И замер у входа испуганным зайцем, озираясь по сторонам, готовый метнуться обратно при первых же признаках опасности. Оглянувшийся на него Хромой с бессильной укоризной в голосе произнес:
– Сказал же, ждать сигнала, а ты куда прешься? Вот ведь уродился человек…
– Да я же просто так, глянуть, – привычно заворчал, забубнил под нос Парфений. – Сколько ж ждать-то? а тут просто заглянул, вижу, что все в порядке, можно и обратно, а то чего ж просто так стоять…
– Рыжая, нам еще долго так, по нитке идти? – не слушая бубнеж Парфения, спросил Хромой.
В этот момент Таньча уже зряче подходила к столу, и Маха пальцем ткнула ей: «Стань сюда и помалкивай». Девка шагнула в сторонку, оглянулась и охнула тихонечко, по-бабьи. С этого места, от стола, посверкивающий световыми стенками тоннель был виден просто отлично.
Через минуту подошел и Хромой, он двигался спокойнее и свободнее, чем идущая первой Таньча, но не сдержать эмоций при виде светового коридора сумел.
– Вот ведь как… по коридору смерти прошлись… до костлявой за полшага… это ж как они так сделали-то, что при входе, у дверей, ничего не видно? – чуть испуганно и удивленно спросил он сам себя и тут же поинтересовался у Махи: – А отключить не пробовала? Может, есть тут какой механизм?
– Не пробовала, – согласилась Маха. – И так еле-еле доперла, как дверь-то открыть, тоннель и включился сразу… Да и не все ли равно? Отсюда все видно, могу и дальше подсказывать, куда идти, чтоб не обжечься…
– Ну, да, ну, да, – покивал Хромой. – Здесь видно…
В разговоре он, как бы ни был взволнован, внимательно присматривался к Махе, будто искал отличия в этой девке от той, которую час назад запускал в трубу воздуховода. «Смотри-смотри, – непонятно почему злорадствуя, подумала Маха. – Может и высмотришь чего нового…». Но где-то, в глубинах своей загадочной души, ну, или что там у нее вместо этого, девка насторожилась и немного напряглась, ведь об интуиции добытчиков, особенно старых и удачливых, десятки раз ходивших в пустые кварталы, в Городе слагали легенды.
В этот раз легенды не помогли, и Хромой особых различий не нашел. Ну, разве что измазалась в пыли девка, лицо даже окончательно посерело, да вся одежда топорщится.
Дождавшись, пока Парфений доберется до безопасного места, Хромой приказал ему и Таньче сесть на пол и не шевелиться без нужды, а сам достал из-за пазухи какой-то листок бумаги, завернутой в прозрачный полиэтилен, и принялся крутить его в руках, прилаживая от руки нарисованную схемку к реальному помещению, в котором он оказался. Довольно быстро сориентировавшись, Хромой свое внимание перенес на дальний угол, на небольшую часть стены между двумя громоздкими шкафами, похожими больше на сейфы, чем на стандартную канцелярскую мебель. Заметив это, Маха усмехнулась. Если верить блок-схеме помещения, то на этом месте в стену был встроен небольшой настоящий сейф, открывающийся только кодированным инфракрасным сигналом с переносного пульта-ключа, ну, или пятью-шестью килограммами взрывчатки. Но здесь, в круглом зале, применять взрывчатку было чрезвычайно рискованно, противопожарная система в таком случае могла в доли секунды герметизировать помещение и заполнить его криптоном. От этого сюрприза могли спасти только изолирующие противогазы, а таких, как знала Маха, в Городе не было вообще.
Хромой, старательно держась подальше от световой стены, прошел к замаскированному сейфу и поскреб ногтем стенку, будто бы пытаясь содрать с нее обветшавшую за годы краску. Конечно, никакой краски он не содрал, да и не было её на пластиковых панелях, но, похоже, старика и не ждал ничего интересного от собственных действий. Отступив на пару шагов от стены, Хромой оглянулся на замерших у стола Парфения с двумя девками, тревожно повернулся к ним спиной и осторожным движением достал пистолет. И только загнав в ствол патрон и сняв предохранитель, старик слегка успокоился и извлек из внутреннего кармана бушлата продолговатый черный предмет, легко помещающийся у него на ладони и завернутый все в тот же прозрачный полиэтилен.
И сразу же после включения с пульта-ключа инфракрасного сигнала-дешифратора Хромой, резко присев и развернувшись, выбросил перед собой руку с пистолетом, ловя на мушку того, кто, по его мысли, должен был нанести подлый удар именно в этот, самый важный момент всего похода. Но – никто на Хромого не покушался. Таньча, чуть приоткрыв рот, разглядывала зал, надолго застревая взглядом на каждом незнакомом ей предмете, а таких было гораздо больше, чем знакомых. Парфений, усевшийся на пол позади девки и пользуясь её отрешенным состоянием, откровенно мял ей грудь и лапал за бедра, пытаясь урвать хоть такой вот урезанный «кусочек счастья». И только Маха неожиданно подмигнула старику. Она по-прежнему сидела на столе, покачивая правой ногой, изредка поглядывая на дверь, за которой остался страхующий подельников Мика. Вот только весь ее внешний вид говорил интуиции Хромого о сжавшейся пружине, готовой мгновенно выпрямиться и отреагировать на любое изменение обстановки. Отреагировать по-своему, как надо ей. И это вот собственное желание девки настораживало и отвлекало, мешая чувствовать себя хозяином положения.
– Ты, рыжая, не смотри на меня так, – внятно пробурчал Хромой, поднимаясь на ноги и опуская пистолет. – Незачем тебе на меня смотреть…
– А ты пистолетиком не махай, – спокойно пожала плечами Маха, и этот жест мгновенно успокоил старика своей привычностью.
Сунув пистолет прямо в карман бушлата, он еще какое-то время смотрел по сторонам, мимолетно косясь на Маху, но, в конце концов успокоившись, повернулся к обозначившейся на ровной стене дверце сейфа и, привычно встав в сторонке, потянул ее на себя. Внутри бронированный ящик освещался маленькой, но достаточно яркой лампочкой, что бы Маха, чуток усилив и без того свое отличное зрение, смогла увидеть маленькую матово-черную металлическую коробочку, стоящую на папке, плотно набитой бумагами. «А в папке, пожалуй, документация», – поняла Маха, но вслух ничего говорить не стала, наблюдая, как Хромой ловко и жадно пакует коробочку в толстый полиэтилен и прячет ее запазуху. А вот документами старый добытчик пренебрег, то ли заказа на них не было, то ли решил, что тащить дополнительный, да к тому же легко разрушающийся груз ни к чему.
– Парфений, – позвал повеселевший старик подельник, – хорош девку-то лапать, налапаешься еще. Давай-ка осторожненько, сходи в тот угол, глянь, там есть чего интересного…
Парфений недовольно оторвался от грудей Таньчи, повел смурным взглядом в дальний угол, демонстративно сплюнул на пол и заявил:
– Нету там ничего. Я и отсюда все вижу. Да и вообще тута ничего нет. Только зря лезли.
Первой мыслью Хромого было – достать пистолет, заставить Парфения отойти в угол, да и пристрелить его там. Уж слишком откровенно хамил мальчишка своему бригадиру. За такое поведение из любой бригады могли вышвырнуть и гораздо более заслуженного добытчика. Но вот ведь беда, пистолет был и у Парфения. И, переходя в угол спиной к старику, парень легко мог достать свое оружие.
Все-таки Хромой, добыв назначенную вещь, расслабился и растерялся. Он и сам не ожидал от себя такого. Сначала – девка с невыразимо самостоятельным взглядом, девка, которую купили, как вещь, которая всю дорогу вела себя, как кукла, ну, может, чуток половчее, поумнее, но мало чем отличаясь от своей подруги, для которой главное – еда. И следом за ней, минута в минуту, Парфений. Вечно недовольный, ворчащий, как выживший из ума дед, вечно несуразный, забывающий об элементарных вещах. Желающий, по его же словам, лишь портвешка и бабу, ну, иногда – сухариков. Хромой затянул паузу, которую затягивать было нельзя, колеблясь, решая, как же вести себя дальше, и каким-то уже не шестым – седьмым-восьмым чувством сообразил, что расслабленность и растерянность его почувствовали подельники.
И тут он ошибся еще раз, отступая, сдавая свои позиции верховной власти в бригаде.
– Ладно, ребятки, – успокоительно сказал Хромой, выставляя перед собой ладони, будто защищаясь ими от Махи и Парфения. – Мы тут, глядишь, засиделись, а ведь пора и за добычей. Есть тут кое-чего на верхних этажах, вот только охранку надо было выключить. Злая здесь защита от гостей…
– Тогда чего здесь сидеть? – возмутился Парфений, подымаясь с пола и отталкивая от себя Таньчу. – Пошли, куда ты там зовешь…
– Идем-идем, – согласно закивал старик, прикрывая дверцу сейфа. – Рыжая, давай, что ли, вперед, выводи отсюда подругу.
Маха снова пожала плечами, понимая, что Хромой затеял какую-то каверзу. Но стрелять в спину он, пожалуй, прямо сейчас не будет. Ему проще и удобнее завести их куда-то в злое место, да и пустить первыми. Вот тогда и маленькая совесть бригадира перед самим собой будет чиста, и противящиеся его воле подельники уйдут на Луну.
Она не успела додумать, раскладывая по полочкам ситуацию, как из-за двери раздались гулкие в тишине подземелья, неожиданные выстрелы из пистолета, и сразу же вслед за ними – ровная строчка короткой автоматной очереди.
– Дверь… – только и успел произнести Хромой, резко побледнев до синевы на впалых щеках и судорожно хватаясь за пистолет.
Старик еще ухитрился присесть на колено, вытягивая вперед руку с оружием, когда в круглый зал ворвался громадный мужик, больше похожий на медведя с книжных картинок и из старинных фильмов.
Продолжая хладнокровно сидеть на столе и успев даже уловить отголосок собственной мысли о том, как же мешает контролировать ситуацию этот толстенный, непроницаемый бетон, Маха с немыслимой скоростью набирала на клавиатуре сигнал аварийной блокировки дверей, а Парфений и Таньча, не успевшие ничего сообразить, так и застыли двумя нелепыми бесполезными статуями.
Время, казалось, притормозило свой стремительный ход, и Маха, вслепую стуча по клавишам, видела, как указательный палец «медведя» медленно, но уверенно давит на спусковой крючок старой, затертой штурмовой винтовки, кажущейся в лапах этого великана игрушечной. В то же мгновение человек-медведь начал грамотно уходить вправо, на сверкающую, но невидимую им световую стену коридора…
Вырывающиеся из ствола автомата пули еще только начали свое движение, а Маха уже рассчитала их траектории и поняла, что ни одна из них не грозит ей лично ничем серьезным. И тут же по глазам, по ушам, по нервам ударила ярчайшая вспышка: уходящий с возможной линии огня человек-медведь невольно прошел насквозь стену коридора. Маха увидела, как громадное сильное тело на глазах превращается в черно-серый пепел, доли секунды еще висит в воздухе, сохраняя свои очертания, а потом медленно оседает на пол, теряя форму, превращаясь в маленький холмик. И в ушах зазвучал визг срикошетивших пуль. Их было немного, покойный человек-медведь стрелял больше для устрашения и потому отсек короткую, в четыре патрона, очередь.
Все закончилось через полторы секунды. Дверь в круглый зал была заблокирована командой Махи, ворвавшийся внутрь стрелок сожжен защитным полем, но… Четыре пули, выпущенные из его автомата успели натворить гораздо больше, чем можно было подумать. Одна из пуль прошла навылет через аппаратуру, укрытую под столом, на котором сидела Маха, и вывела из строя систему управления электропитанием. Поэтому-то на блокировку входной двери потребовалось гораздо больше времени, чем предполагалось – система управления переходила с основной на запасную схему. А еще одна пуля попала в Таньчу. Девка лежала почти под столом, сбитая с ног ударом, и по телу ее периодически пробегала волна странных мышечных сокращений, будто бы пыталась Таньча встать, напрягала руки и ноги, терлась затылком об пол, но никак не могла преодолеть слабость и непослушание в мышцах. Даже не осматривая подругу, Маха поняла, что это агония. И в самом деле, через десяток секунд тело в последний раз изогнулось и замерло, издав какой-то трудноуловимый звук, похожий на выход.
– Вот те на, на Луну ушла девка, – сипло сказал Хромой и прокашлялся, аккуратно продвигаясь к столу, на котором продолжала сидеть внешне все еще невозмутимая Маха.
В слабом освещении круглого зала она заметила, как опоздавший среагировать на опасность Парфений выпучивает глаза, приоткрывает рот и тихо-тихо оседает на пол, старательно и уже бессмысленно лапая себя под бушлатом в поисках пистолета.
– Мы что теперь здесь? – проворчал Парфений откуда-то снизу, как-то очень быстро на этот раз сообразив, в какую ситуации они попали. – Так и засели на всю жизнь? или ты, Хромой, для этого нас сюда привел?
– А я что? я здесь или я там? – косноязычно отозвался Хромой, вновь теряя лицо перед подельником и пытаясь оправдаться. – Отсюда одна вон рыжая сейчас вылезет, да и то куда она? там же они, ждут…
– Вам дверь открыть? – спросили Маха.
Хромой и Парфений уставились на нее, как на заговорившую статую, и девка подумала, что зря спросила про дверь. Сейчас, деморализованные и перепуганные, подельники вполне могли и забыть о том, что, кроме Махи, никто не умеет открывать и закрывать двери в круглый зал. Нервы у обоих оказались гораздо слабее, чем это представлялась по пути сюда, да и реакция на происходящее была не совсем адекватной.
– Может, ты заодно и всех тех перебьешь, кто там окопался? – уточнил приходящий в себя Хромой.
– Перебить-то не вопрос, – пожала плечами Маха. – Вот только они наверняка у дырки в воздуховоде дежурят. Понимают, что это такое.
– Боишься? – зачем-то спросил Парфений, видимо, по привычке задирать собеседника и пытаться ловить «на понт».
– Как был дураком, так и остался, – вздохнул Хромой. – А что, рыжая, отсюда один выход? только через ту дверь, что вошли? ну, если, конечно, лаз этот по трубе не считать…
Маха пожала плечами, медленно проводя пальцами по клавиатуре, но не нажимая клавиш.
– Да любой выход все равно в этот же коридор вокруг зала выводит, – сказала она.
Хромой, опустив, наконец-то, пистолет, задумался, даже почесал в затылке. Выходить к недружелюбной бригаде, вооруженной, похоже, гораздо лучше его самого, старику до дрожи в коленях не хотелось. Но вот ведь беда, оставаться в круглом зале ему хотелось еще меньше, он отлично понимал, что появившиеся следом налетчики не уйдут и через месяц, если решат караулить добычу. Да и нет у подельников никакого месяца в запасе, нет ни еды, ни питья, только то, что принесли с собой в карманах. Так что, задерживаться здесь нельзя. С каждой минутой их преследователи все лучше осваиваются в коридоре, да и в самом здании, скоро найдут себе уголки для отдыха, чтобы дежурить возле рукотворной мышеловки в смену, значит, прорываться будет еще на порядок опаснее.
Что бы хоть чуть отвлечься от горестных размышлений, Хромой огляделся по сторонам и тут только заметил, что сожженный защитной стеной светового коридора добытчик выронил свой автомат в тот самый момент, когда-то начал проходить через адский огонь внутренней защиты круглого зала. А вот с таким оружием в руках, даже если в нем и осталось немного патронов, шансы прорваться из круглого зала и выйти на поверхность значительно возрастали. Хромой постарался незаметно шагнуть в сторону угасшего уже сразу после закрытия дверей светового коридора, но обычно ненаблюдательный и пассивный Парфений вдруг вскинулся с пола:
– Ты куда, Хромой? Уходишь? Один?
Нервы старика не выдержали, вскинув пистолет, он подряд трижды нажал на спуск, вбивая пули в пластик пола у самых ног Парфения. Казалось, еще секунда, и следующая пуля пойдет выше – в ноги, в живот, в грудь парнишке, но Хромой остановил себя, выплеснув накопившиеся за все это время страх и злобу.
– Стой смирно и помалкивай, – твердо сказал он, теперь уже смело поворачиваясь спиной к Парфению и шагая в сторону дверей.
Подхватив валяющийся на полу автомат, привычно отсоединив магазин и проверив наличие в нем патронов, Хромой повеселел и вернулся к столу уже совсем в другом настроении.
– Ну, что, рыжая, – отчаянно подмигнул он Махе. – Давай, погляди что ли, где тут второй выход, с такой машинкой не стыдно и людям показаться…
Это снова был уверенный в себе, старый, битый жизнью добытчик, готовый к сложностям судьбы и сюрпризам любого рейда, от паникующего старика, потерявшего на несколько минут голову, не осталось и следа.
27
Со стареньким, но вполне еще пригодным для своей смертоносной работы автоматом жизнь загнанных в угол крыс превратилась в сказку со счастливым концом. Сначала Маха, поманипулировав клавишами, открыла самый дальний от предполагаемого места засады запасной выход, больше похожий размерами на собачий лаз, через который наружу и выбрался на четвереньках сначала Хромой, а за ним и сама Маха с Парфением.
А дальше все было просто и откровенно, ну, как в сортире, если говорить грубо. Хромой, бесшумно скользя вдоль стенки – а это он умел, чего не отнять, того не отнять – добрался до места, с которого отлично было слышно затихающее уже совещание оставшихся ни с чем конкурентов. Даже не подумав хоть на минуту прислушаться к тому, о чем они говорят, старик выставил ствол автомата из-за неудобного, закругленного угла и – закидал пулями пространство коридора. После этого отдаленный разговор превратился в короткие вскрики и долгий, нудный стон умирающего от смертельных ранений добытчика. Но Хромой не спешил поглядеть на результаты своей работы, ведь оставались еще те, кто должен был сторожить воздуховод, и к ним он попытался подойти с противоположной стороны. Но – опоздал. Видимо, заслышав стрельбу и крики своих раненных товарищей, подельники от вентиляционной трубы ушли. Ход тут был один – наверх, через технический зал, загроможденный металлом и пластиком непонятного назначения, но старик не рискнул сразу же бросаться навстречу свободе, в тесноте и темноте, сгоряча, нарваться на засаду было проще простого. Да и трофеи взять с убитых тоже не помешало бы.
…Убитых было двое, обычнейшие добытчики, разве что, габаритами посолиднее Хромого и его компании, одетые в привычные бушлаты, комбинезоны, сапоги, вооруженные старенькими пистолетами и еще одним автоматом, а еще один неудачливый их подельник был, видимо, серьезно ранен и лежал у стены без сознания. Чуть в стороне нашли и погибшего еще раньше Мика с кровавыми пятнами на груди. Церемониться с выжившим Хромой не стал, просто дострелив из собственного пистолета, и только потом подошел к своему другу-подельнику. Маха сначала и не поняла, зачем старик присел рядом на корточки, решила, что тот просто прощается с ушедшим на Луну товарищем, но тут же сообразила, что Хромой шарит по потайным карманам, извлекая спрятанные там монетки, патроны, какие-то совсем лишние у простого добытчика бумажки. «Мертвым-то оно ни к чему», – не оборачиваясь, проговорил Хромой, то ли оправдываясь перед самим собой, то ли почувствовав на себе взгляд Махи. Что ж, его друг – его право, а вот Парфений присел над убитыми врагами и шустро хватал их за карманы, пытаясь наощупь определить, что же там такого ценного может быть. Хромой не стал ему мешать, а переместился к вещмешкам, аккуратно составленным убитыми у стены. Здесь стоял и его мешок, даже не развязанный еще, и мешок Махи, и вещи остальных, захваченные зачем-то сверху нападавшими, но тоже не тронутые, то ли не хватило времени добытчикам, то ли не спешили они, понимая, что охота на Хромого только начинается и не время делить трофеи неубитого еще бригадира.
В вещмешках у покойных нашлось много чего в самом деле ценного, но не по части монеток или иных богатств, а для обратной дороги. Таблетки сухого спирта, очень много шоколада, много даже для богатых добытчиков, собирающихся в далекий, без шансов пополнить запасы в пути, рейд, и еще – несколько фляг со спиртом, патроны россыпью, тушенка – куда ж без нее в Городе, запасные фонарики и батарейки к ним. Все это Хромой старательно выгребал на пол, раскладывая по кучкам. А Парфений первым же делом прихватил автомат, обтер его от чужой крови, и теперь баловался, то выщелкивал патроны, передергивая затвор, то отмыкал магазин и запихивал патроны обратно.
Маха спокойно и равнодушно стояла чуток в сторонке, предусмотрительно наблюдая больше за той частью коридора, из которой могли появиться удравшие после стрельбы добытчики, чем за действиями Хромого и Парфения. Она понимала, что испугавшиеся стрельбы, или просто расчетливые мужики вряд ли по доброй воле полезут обратно, под пули, скорее уж устроят засаду где-нибудь на пути вверх, или уже на поверхности, но ведь мог и над ними быть такой командир, возражать которому они просто не рискнут. Потому и предпочла не вмешиваться в хозяйственные заботы Хромого, все равно, при необходимости тот поделится и с ней, и с Парфением, как делился по дороге сюда. Вот только – будет ли она, это самая необходимость, в ней и парнишке? А может быть, они уже выработали свой ресурс? пора на свалку, рядом с мертвыми Миком, Таньчей и этими вот незнакомыми, но явно не такими простыми мужиками-добытчиками? Но всё равно, это может случиться не раньше, чем они подымутся на поверхность, одному Хромому не справиться даже если к паре автоматов он отыщет где-то в закоулках крупнокалиберный пулемет.
А старик в это время уже сноровисто доукомплектовывал свой рюкзак, запихивая туда трофейные шоколадки, спирт, какие-то ампулы и шприц-тюбики. Потом также энергично принялся дозаряжать магазин своего автомата. Увлекшийся ничегонеделанием Парфений хотел было вмешаться, ворчливо требуя свою долю в случившейся добыче, но Хромой только цыкнул, мол, давно бы себе сам взял, а раз не стал, так и не нужно тебе. Парфений примолк, но все-таки горсточку патронов внаглую у старика из-под носа уволок. А Хромой уже пыхтел и тихо-тихо ругался, прилаживая к своему автомату второй ремень. Маха не поняла сначала, что же он хочет такое интересное сотворить, и только увидев, как старик захлестывает ремень вокруг пояса, сообразила, что хитрец Хромой крепит на себе оружие, чтоб рукой только жать на спуск, особо не напрягаясь на поддержку почти пятикилограммовой дуры навесу. Заковыристый он все-таки добытчик, битый жизнью, опытный, даже и думать нечего сравнивать Хромого с Парфением, который прихватил с пяток шоколадок, сунул в мешок, да и продолжил забавляться с оружием, как малое дитя с совочком.
Себе Маха не стала брать ничего, надеясь, что от проблем с питанием ее избавит запас Хромого, а оружие вообще не понадобится, во всяком случае, столько и такого мощного, как штурмовые винтовки. Хромой пару раз неодобрительно скосил на нее глаза, но ничего говорить не стал, боясь, видимо, как бы опять не сорваться в беспомощное истеричное состояние, как уже случилось в круглом зале. Ведь сейчас предстояло едва ли не самое сложное на всем пути: пройти темный, загроможденный технический зал, устроить в котором засаду сам бог велел, а потом еще и подняться по трем десяткам лестничных пролетов вверх, и тут тоже всех их можно положить легко и просто. Про то, что может случиться на поверхности, и сколько человек там может поджидать Хромого со товарищи Маха старалась не задумываться.
Уложив в свой вещмешок старательно отобранное трофейное имущество, Хромой подсветил в очередной раз фонариком Парфения и задумчиво проговорил:
– Как теперь выбираться будем? через технический зал с мешками идти, считай сразу ляжем, если там засада. И вверх еще потом… Ладно, давай, Парфений, двигаться, чем дольше тут сидим, тем непонятнее дело выходит.
Он подхватил на плечо за одну лямку рюкзак и шагнул в сторону выхода, следом поднялся и Парфений, а Маха, как бы прощаясь, в последний раз глянула на убитых и уловила, наконец-то, что же так не нравилось ей в простых вроде бы мужичках, заросших недельной щетиной. Все они были экипированы в одинаковые бушлаты и стандартный камуфляж, в меру потертый, но все-таки новый, годами не носимый. И обувь у них была новая, не разбитая городскими развалинами. А вот оружие, оставшееся теперь бесхозным, пистолетами Хромой побрезговал, напротив – очень даже потертое бесчисленными прикосновениями человеческих рук, хотя и заботливо ухоженное. Вообщем, была это совсем даже не бригада добытчиков в рейде, а вполне боеспособное воинское подразделение, пусть и маленькое, но со своими порядками и даже единообразной формой. Это так хорошо бросалось в глаза особенно рядом с Миком, так и оставленным лежать у стены и одетым разномастно, хоть и добротно, что Маха даже удивилась, почему не приметила этого сразу.
Увлекшись разглядыванием убитых, она немного отстала от двинувшихся с места подельников, но, спохватившись, в два неслышных прыжка догнала их и пристроилась за спиной Хромого. Тот ощутил ее приближение, оборачиваться не стал, только кивнул согласно головой, мол, чувствую, не возражаю, иди следом, как идешь. «Ишь какой, – подумала Маха, вглядываясь в спину Хромого и различая через бушлат, свитер, рубашку, как сжимается его сердце, как шевелятся легкие, перегоняя воздух, как пульсирует старая, изъеденная водкой и дрянной едой печень. – И покомандовать нами успел, и обосраться с ног до головы, и истерику закатить. Трех человек сам пристрелил, друга лишился, а все бросил и идет, как ни в чем ни бывало. Это выдержка или равнодушие в нем играет?»
…Ко входу в технический зал они приближались уже по стенке, старательно прилипая к ней всем телом, пытаясь распластаться, стать незаметными. Фонарик Хромой предусмотрительно выключил, а мешки волокли следом за собой по полу. У самых дверей, еле заметный даже в упор силуэт старика показал Парфению на пальцах: «Ложись и ползком пробирайся вправо от входа». Спорить или возражать Парфений не стал, сообразил, наконец-то, что не время, да и не место сейчас показывать свою дурь. Осторожно прилег, не выпуская из рук лямок рюкзака, и, выставив вперед автомат, извиваясь задницей, шумно пополз в технический зал. Следом за ним, также подтягивая левой рукой собственный мешок, пополз и сам Хромой, только не вправо, а влево от входа, как и задумывал изначально.
Осторожно заглянув через дверной проем, Маха сосредоточилась на поиске ярких, цветных пятен живых человеческих организмов на фоне переплетений трубопроводов, чуть теплых емкостей с неизвестными жидкостями и электропроводки. Похоже, что в техническом зале никого не было. Может быть, ушедшие от воздуховода добытчики имели приказ в случае чего сразу же отступать наверх? или просто там, наверху, расположился их базовый лагерь с начальством и запасами? Сейчас перебирать пустые варианты можно было до бесконечности. Маха отвлеклась от этого совершенно ненужного дела, легко, играючи, подхватила на плечо свой вещмешок и спокойно шагнула во мрак технического зала. Сейчас ей уже не хотелось изображать из себя ничего не понимающую дурочку и елозить по бетонному полу животом и коленками, да и не было никакой нужды в этой игре.
Через пару шагов на нее снизу, с пола, укоризненно поглядел Хромой. Он лежал повернувшись на бок и прижавшись спиной к вещмешку, пристально и внимательно рассматривая во тьме ее силуэт. Маха приостановилась, не доходя до старика несколько шагов, она почувствовала, что Хромой хочет высказаться, но не находит слов. Наверное, на его месте она тоже не нашла слов, если бы проползла на брюхе половину технического зала, в нервном ежесекундном ожидании выстрелов из темноты или хитрых взрывных ловушек, а кто-то легко и непринужденно прошел рядом, даже не пригибаясь, потому как ни засад, никаких ловушек не было, и этот кто-то все видел и понимал.
Не говоря ни слова, Хромой привстал и двинулся дальше по проходу на полусогнутых ногах, для собственной уверенности поводя из стороны в сторону стволом подвешенного пониже подмышки автомата. Маха пошла за ним, а следом запыхтел, засопел, подымаясь с пола и прилаживая на спину вещмешок, Парфений. Неподалеку от начала лестничных пролетов Хромой остановился, зажег фонарик, уткнув его свет вниз, в бетон, и обернулся, нервно, в упор уставившись на Маху:
– Все видишь?
– Не все, – ответила она с ледяным спокойствием.
– А почему не сказала?
– Ты не спрашивал, – пожала плечами девка.
Хромой не нашел слов для дальнейшего объяснения. И в самом деле, за калейдоскопом событий в круглом зале и потом в коридорчике, опоясывающем зал, он совершенно упустил из виду некие странные способности, проснувшиеся в Махе при входе в здание. А ведь сам же и обратил на них внимание тогда. Наверное, это было его очередной ошибкой в этом рейде. Ну, да что теперь жалеть и вспоминать напрасно?
– А на лестнице есть кто? – уточнил Хромой.
– Пролетов десять – никого, – сказала Маха, даже не выглядывая на площадку, с которой начиналась лестница. – А дальше – не знаю.
– Не хватает, значит, силы-то на всю? – пробормотал Хромой, привешивая фонарик к поясу, что бы освободить левую руку.
Маха не поняла на счет силы, может, Хромой думает, что она, как шаман из кино, с бубном скачет вокруг костра для того, чтоб вверх посмотреть? А тут просто бетон загораживает, отражает и рассеивает тепло, вот и не видно, есть ли люди выше десятка пролетов или там тоже пусто.
– Тогда давай что ли, шагай первой, – приказал Хромой, поудобнее пристраивая рюкзак на спине. – Раз такая ты…
В очередной раз по привычке дернув плечом, Маха шагнула на лестницу. Ей было все равно в какой последовательности подыматься на поверхность, это только там, в круглом зале, на какие-то минуты она засомневалась в старике, даже почудилось, что хочет он и ее, и Парфения прямо там на Луну отправить. Сейчас ситуация выровнялась, она стала, пожалуй, самым необходимым членом бригады, во всяком случае, до выхода из здания.
Подымаясь по ступенькам, Маха продолжала автоматически следить за верхними пролетами, при этом даже не подымая головы, и так увлеклась наблюдением, что едва смогла услышать:
– Стой, рыжая, загнала…
«Опа, как это я пролетела-то почти десяток первых пролетов, – подумала Маха, останавливаясь и прислоняясь спиной к стене. – А кажется, только-только на первый ступила…» Десятком ступенек ниже хрипло дышал старик, а Парфений, так тот вообще отстал от подельников чуть ли не на полный этаж. Промашка была мелкой и, как всякая мелочь, досадной, ну, совсем упустила из виду Маха, что вверх, да еще с рюкзаками, подельникам будет тяжело забираться.
Отдыхали они недолго, стоя, не снимая рюкзаков, а передохнув, продолжили карабкаться по ступенькам. И снова Маха, будто позабыв о собственной ошибке, не стала прилаживаться к тяжелым шагам Хромого и кряхтению Парфения за своей спиной. Меньше минуты ей потребовалось, что бы буквально взлететь по бесчисленным пролетам лестницы к выходу из здания, в забитый брошенным имуществом вестибюль. С первого взгляда казалось, что здесь все осталось без изменений, так же, как несколько часов назад, когда подельники входили сюда с улицы. Но где-то в глубине мрачноватого, мертвого простора, за почерневшей сухой пальмой в пыльной кадке, пристроился один из ушедших снизу добытчиков, загородившись для маскировки еще и каким-то металлическим ящиком с многочисленными отверстиями, похоже, бывшим когда-то пультом управления от сложного агрегата. Второго здесь уже не было, видимо, ушел дальше, на улицу, что бы предупредить остальных. «Вот интересно, сколько же их всего?» – подумала Маха, неторопливо и тщательно прицеливаясь в сидящего за пальмой из пистолета.
В правом глазу будто кто-то включил зеленоватую мелкую координатную сетку, ловящую цель, и одновременно этот кто-то управлял мышцами правой руки, заставляя ствол пистолета приподыматься и опускаться, отклоняться влево и вправо, с максимальной точностью наводясь на цель. Конечно же, всякий скажет, что ей повезло, потому что метров с шестидесяти, в темноте, не имея до сих пор никакого реального опыта, девка ухитрилась всадить пулю точно в нос добытчику. Впрочем, целилась-то Маха повыше, да вот качество пороха и самой пули оценить в достаточной мере не смогла, так же, как и износ подаренного ей Хромым перед выходом в рейд пистолета. Но это уже были придирки к самой себе, убитый враг, расчищенная дорога к выходу под серое небо были великолепным результатом одного единственного выстрела.
Догнавший девку Хромой успел только спросить: «Ты палила?», и, получив утвердительный кивок, успокоился, во всяком случае, внешне. Его палец, нервно выбирающий свободный ход спускового крючка автомата, Маха решила не замечать, да и, может быть, эта нервозность возникла от простой усталости. Прошагать с наполненным вещмешком за спиной, с единственной короткой передышкой тридцать лестничных пролетов для старика было нелегко.
Успокоившись, Хромой, сколько не приглядывался, не смог найти в темноте вестибюля цель Махи и пришлось ему вновь обращаться к девке:
– Один был?.. странно, а второй, значит, на улицу ушел... Ты хоть обшмонала того? Нет? всё верно, не успела… да и ладно, нет на нем ничего интересного. А монетки и еда – это мелочь сейчас… есть у нас и то и другое… пока-то хватит…
Маха только пожимала плечами и кивала головой в ответ на ненужные здесь и сейчас ей слова старика.
– Теперь что же, нас только на улице ждут? – переспросил Хромой сам у себя очевидное, наверное, разговаривая хотя бы и с Махой, он успокаивался, обретал присущую ему самонадеянность признанного авторитета среди добытчиков, потому продолжил общение: – И что ж делать будем? Парфения первым пустить, чтоб по нему засечь, где они залегли?
– Опять Парфений? – раздался за их спинами пыхтящий и сварливый голос. – Ну, и чего опять Парфений? будто других людей на свете нету, кроме меня. Вот лучше бы отдохнули, посидели, пожевали чего, а там уж и дальше можно идти, за добычей, а не по пустым подвалам шастать…
– Ну, а ты и присядь, Парфений, – неожиданно согласился Хромой. – Вон туда, видишь, там чуток почище, да и вход виден, если чего. Отдохни, перекуси, небось, есть чего пожевать-то у тебя в мешке…
От неожиданности парень захлопал глазами и захлебнулся на вздохе, даже не зная, что ответить подельнику, ведь раньше все его инициативы об отдыхе и еде обрывались после первых же слов. С сомнением покачав головой, Парфений все-таки благоразумно отошел в сторонку от Хромого и Махи, опустил с плеч рюкзак и, присев над ним, принялся готовиться к неожиданной трапезе.
– Автомат-то далеко не откладывай, – все так же серьезно посоветовал Хромой. – Неровен час случится чего, а ты с тушенкой, а без оружия…
– Знаю-знаю, – пробурчал Парфений, подтаскивая к себе поближе брошенное было на пол оружие. – Меня тоже так просто не возьмешь, ученый уже, небось…
Мелькнуло что-то продолговатое, маленькое, влетая в серый проем входа, и покатилось цилиндром по полу, металлически позвякивая о разбросанный мусор. Застряло среди обрывков проводов, кусков полиэтилена и оберточной бумаги. Маха успела заметить только дико расширившиеся зрачки Хромого…
И время остановилось.
28
…Басовито, со всхлипом и совсем немелодично прозвучал в дальнем углу вертепа голос баяна, и Алексей, сам не ожидая того, вздрогнул от этого звука, приходя в себя. Рассказ Махи захватил и поглотил его полностью, наверное, уже тем, что не был похож ни на казенные стандартные отчеты рейдовых групп штурмовиков, ни на воспоминания товарищей по службе в томительные или сладкие часы отдыха в казарме…
«… тут и бросили гранату. Светошумовую. Тебе никогда не доставалось от нее? Повезло. Мне-то что, так, на пару миллисекунд зрение-слух отключились, да и только. Мелкой неисправностью и то не назовешь… А Хромой при мне в сознание так и не пришел. Парфений только через десяток минут слышать хоть что-то стал, а видеть – нет. Они все правильно рассчитали. Ну, меня не учитывали, конечно, просто знать не могли. А так – все валяются в бессознательном состоянии, но тушки абсолютно целые. Спокойно подходи, обыскивай, бери с тел то, что тебе надо. А добытчиков – хочешь, пристрели, хочешь, так брось, все равно в итоге эффект примерно такой же будет…»
Разухабистая, чем-то знакомая Ворону мелодия, отчаянно и старательно зазвучавшая на баяне, заглушила заключительные слова Махи. Но в целом рассказ её, и без того необязательный, который вполне можно было исключить в процессе общения с Вечным и его неожиданным спутником, подходил к логическому концу.
– И сколько же их всего было? – полюбопытствовал Дядя, опираясь подбородком на ствол своего карабина.
– Наверху, уже на улице, пятеро, в вестибюле один, да внизу мы оставили четверых, ну, не считая, конечно, Таньчи и Мика, – скучновато и деловито пересчитала Маха. – Правда, я потом следы еще одной двойки нашла, те просто наблюдателями были, очень далеко сидели, смотрели через оптику и ушли тут же, как все закончилось…
– А второй чип?..
– Пришлось спускаться еще раз, – улыбнулась и как-то хищно повела плечами Маха. – Чего не сделаешь ради старых приятелей… даже на двенадцатый этаж лишний раз сбегаешь… вниз и вверх…
Сейчас только Ворон сообразил, что Маха напоминает ему пантеру. Ту загадочную и легендарную черную кошку из мультика про Маугли, в которую он влюбился по самые уши в детстве. Но вовсе не ту, что он видел не раз в зоопарке – измученную пристальным праздным вниманием, перекормленную и утомленную бездельной жизнью. А ту, что встретилась ему живьем всего лишь один раз в жизни. Маленькую смерть из джунглей с пронзительными желтыми глазами. Вот только у Махи глаза были светлые, ледяные и частенько застывали, превращаясь в стеклянные.
– Это наши военные, – уверенно сказал Дядя, прорываясь голосом сквозь стоны и взвизги баяна. – Их манера сразу две-три группы выводить на цель, да еще над ними наблюдателей ставить…
– И что – даже командиров групп не предупреждают о дублерах? – уточнил очевидное Ворон. – Глупо как-то, и неэффективно, наверное…
– Они же не своих кадровиков посылают, – спокойно разъяснил Дядя. – Кадровикам-то обычно все рассказывают, а вот нанятым, таким, как Хромой, покойный, был…
– Знаешь, что… – перебила их Маха с легкой улыбкой. – Я, кажется, успела рассчитать, как нужно… погоди секунду…
Взмахом руки она подозвала к столику мальчишку-официанта, внимательно наблюдавшим за особенными гостями от стойки буфета, и совсем тихо, только ему на ухо, прошептала что-то, незаметно для окружающих сунув в ладонь паренька пару серебряных монеток. Обрадованный нежданной подачкой юный халдей молнией метнулся в уголок, откуда доносились звуки баяна, и тут же, всхлипнув на полутоне, инструмент примолк.
Заинтересовавшийся Алексей повнимательнее присмотрелся к музыкальному уголку. Там с роскошным, отделанным перламутром и серебром, огромным для него баяном восседал на высокой, специальной табуретке совсем хилый, тощий мужичок в живописнейших обносках. Он внимательно выслушал официанта, пару раз о чем-то переспросил, постреливая глазами на столик заказчика, незаметно для посторонних принял от мальчишки монетку, и только потом, как бы для пробы, взял несколько аккордов и – заиграл. Неизбалованному симфоническими концертами, да и вообще не очень-то музыкальному по натуре Ворону песенка показалась слишком уж простой, незатейливой и плаксиво-надрывной, как большинство сочиненных уголовным элементом, ну, или кем-то другим, но для них же. Но слова…
«Вот идет за вагоном вагон, С мерным стуком по рельсовой стали, Спецэтапом идет эшелон, С пересылки в таежные дали…»
Что-то в них было очень важное и нужное не только для самого Алексея, но и для всей их компании, невольно оказавшейся гостями серого города. Да и Дядя серьезно так кивнул Махе, поддакнув:
– Ну, я тоже так думал…
– Ты просто думал. Я уже просчитала, – спокойно ответила девка без малейшего позерства. – Оптимальный вариант…
«Здесь на каждом вагоне замок, Три доски вместо мягкой постели, И, закутавшись в синий дымок, Нам кивают таежные ели…» – выводил баянист, старательно и чуток хрипловато.
Под этот аккомпанемент в углу зазвенела, падая со стола, посуда, видимо, кого-то и такая вот песня пробрала до печенок, но, так и не разгоревшись, скандал быстро утих, да и не было особых поводов для него, кроме душевной и физической неуклюжести кого-то из посетителей.
Скандал, если его можно было так назвать, пришел, как и полагается, из гнезда разврата… из-за «кулис» вертепа, сметая все на своем пути выскочила очередная профессионалка в накинутой на голое тело футболке, измазанной кровавыми пятнами, и заголосила истошно, перекрывая и звуки баяна, и разговоры посетителей, и звон посуды: «Убили!..»
Девятым валом взметнулся всеобщий интерес к новому развлечению, их так мало было у обитателей вертепа. В отгороженные тонкими металлическими листами комнатки для интимных дел метнулись было сразу трое охранников, еще один быстро-быстро выскочил во двор, а Павиан деловито занял свое место у выхода из зала. Сидящие за столиками добытчики, возле которых, выскочив из-за кулис, остановилась полуголая девка, потянули было её к себе, не столько, чтоб утешить или выяснить, что же такое произошло, чужая смерть – дело привычное, сколько полапать на халяву… их, да всех присутствующих в зале одернул неожиданный, зычный и властный окрик: «А ну, тихо! Всем сидеть по местам!», заставивший даже охранников остановиться на полдороги.
Из гущи столиков выдвинулся на притихший пятачок перед стойкой буфета солидный, даже, кажется, с брюшком, мужичок в привычно поношенном бушлате и серой, маленькой кепочке, прикрывающей козырьком неширокий лоб и глубоко посаженные, чуть хмельные глаза. Завсегдатаи и персонал вертепа его признали сразу же и примолкли, как было приказано, не забыв перед этим шепотком пояснить прочим посетителям, что из себя представляет этот новоявленный командир.
– Слышь, Павиан! – продолжал распоряжаться пузатый. – Ты давай-ка мальчонку живо в участок… чтобы одна нога здесь, вторая – уже там… И – всем! сидеть тихо, по залу не шастать, никуда не выходить…
– А по нужде как же, гражданин начальник? – громко и насмешливо спросил кто-то из-за столиков.
– Потерпишь, – не дал сбить себя с командного тона пузатый. – А невтерпеж – под себя сходишь. Небось, не привыкать…
И он, прихватив двумя пальцами, как брезгливо берут противное, отвратительное и гадкое земноводное, растерявшуюся девку за плечо футболки направил её к маленькому столику у самой стойки, на котором обычно деловитые мальчишки-официанты раскладывали заказанное посетителями перед тем, как отнести консервы и выпивку по назначению. «Сиди тут и помалкивай», – буркнул толстячок проститутке, а сам неторопливо направился на место происшествия, в интимную комнатку, из которой только что выскочила девка.
– Постой-ка, Петрович, – не дал ему скрыться с глаз коренастый, морщинистый и длиннорукий добытчик, одетый получше других, да и сидевший за столиком в окружении явно своей, хорошо знакомой друг с другом компании. – Погоди мальчонку в участок гонять, может, мы и сами тут разберемся…
Пузатый остановился, пристально, будто незнакомого, разглядывая коренастого и одновременно раздумывая на его словами. «Фараон», а это был именно отдыхающий в вертепе представитель власти, прекрасно понимал, что добытчики предпочитают не выносить сор из избы, да и к нарушителям своих неписаных правил относятся гораздо суровее и справедливее, чем непонятно кем и за что назначенные начальством из центра города судейские.
Воспользовавшись его заминкой, коренастый скомандовал негромко:
– Сигизмунд, и ты вот, Паша, встаньте-ка у дверей…
– Ладно, – как бы в ответ на это распоряжение согласился пузатый Петрович. – Посмотрим, что да как… но я ничего тебе не обещал.
– А и не надо, – кивнул в ответ коренастый. – Быстро дело уладим, так и тебе же хлопот меньше, ну, а если не пойдет… тут тебе и карты в руки…
Парочка добытчиков, выполняя распоряжение своего бригадира, торопливо прошла к выходу, расположившись неподалеку от Павиана даже и не подумавшего пока никуда гонять официанта. А коренастый же, напротив, не торопясь, к какой-то ленцой в движениях подошел к Петровичу, и они вместе скрылись за тонкой, жалобно лязгнувшей дверью из листового металла.
– Ну, не было печали, – покачал головой Дядя, прислушиваясь одновременно к сбивчивому рассказу свидетельницы, мгновенно окруженной товарками и официантами, и загомонившими за своими столиками добытчиками.
– Пришла беда, откуда не ждали, – явно процитировала нечто незнакомое Ворону Маха. – А что? хоть какое-то развлечение и для почтеннейшей публики, и для нас…
– Нам пора, – отказался от такого развлечения Дядя. – Допивай водку, солдат…
Алексей, за весь вечер выпивший едва ли пару глотков, кивнул, всем своим видом показывая, что он готов подняться и покинуть зал немедленно. Про требование пузатого «фараона», подтвержденного коренастым добытчиком, никому не покидать зал Ворон напоминать не стал, Дядя все видел и слышал и раз считает, что они могут уйти, значит, так оно и есть на самом деле.
– Увидимся, – пожелала им на прощание Маха.
– Мир тесен, а город еще теснее, – согласился Дядя, подымаясь со своего места.
И ему, и нечеловечески странной девке не надо было говорить лишних слов, чтобы понять друг друга. Полунамеками, одной короткой репликой и странной уголовной песенкой их следующая встреча была назначена с точностью до нескольких часов. Для города это было обычным делом.
Подхватив карабин в правую руку так, чтобы его хоть частично прикрывало полой распахнутого длинного черного пальто, Дядя двинулся к выходу, возле которого уже маячили, в дополнение к Павиану, две фигуры в небрежно наброшенных на плечи бушлатах. Шагнувший следом Алексей успел оглянуться, как бы бросая прощальный взгляд на столик, за которым они только что сидели, на чудную, непонятную девку с внешностью угловатого тощего подростка и повадками матерого профессионала-убийцы. Он увидел, как Маха жадно, в два глотка, осушила стакан водки и тут же наполнила его, готовая снова выпить, будто изголодалась по разведенному водой спирту за время, проведенное в компании с Дядей и Алексеем. «Она что же – алкоголичка? – невольно подумал Ворон и тут же вспомнил, что за время их общения Маха почти непрерывно прихлебывала водку, правда, не так жадно и много, как сделала это сейчас. – И вовсе даже не похоже, хотя, весь вечер пьет, как лошадь… не меньше литра уже вылакала…» И тут же, где-то по краешку его сознания искоркой мелькнула и погасла мысль: «Заправка…»
– А ну-ка, стой, – отвлек Алексея от не к месту нахлынувших размышлений грубоватый, нахрапистый голос.
Они подошли вплотную к дежурившим у дверей вертепа, и один из добытчиков, молодой, с карими глазами навыкате и совсем юной лопоухостью, перегородил им дорогу, хотя и Павиан и второй охраняющий наоборот, постарались отшагнуть в сторонку, делая вид, что в упор не замечают Дядю и его спутника.
А сам Вечный нарочито удивленно взглянул на нахального мальчишку, перегораживающего ему путь.
– Ну-ка, вернись, откуда шел, – продолжил юнец и, будто бы только заметил, заорал едва ли не обрадовано на весь зал: – Так ты еще и с ружьем!!!..
Что-то отвечать новоявленному блюстителю порядка Дядя посчитал ниже своего достоинства. Он просто отступил на полшага и сделал трудноуловимое простым глазом движение, перехватив карабин второй рукой, и без замаха, быстрым ударом ткнул прикладом точно поддых добытчику. Казалось бы, удар получился несильным, больше похожим на простой толчок, освобождающий дорогу, но Ворон по собственному опыту знал, чем могут закончиться такие удары.
Молоденький добытчик выкатил и без того выпуклые глаза, захлебнулся на вздохе и сложился пополам, падая на грязный, заплеванный пол, в доли секунды. Кажется, Алексей даже успел приметить выступившую у него на губах розоватую пену крови, но, может быть, мальчишка просто прикусил язык или губы от неожиданности боли…
– Вразумишь его, когда очухается, – будничным тоном, как про нашкодившую кошку, сказал Дядя, глянув почему-то на Павиана.
Тот судорожно и охотно кивнул, при этом отодвигаясь как можно дальше от Вечного. Дядя усмехнулся и прошел вперед, под темно-серое, ночное небо города и крохотную, кажущуюся такой яркой только в полной темноте пустынного двора, лампочку у главного входа в вертеп.
– Автомат не забудь, – напомнил он Алексею, безмолвно следующему за ним.
Впрочем, мог бы и не напоминать, про оружие штурмовик забыть бы не смог, даже если в этот момент в городе начался «последний день Помпеи» в горячей смеси с Содомом и Гоморрой.
… – Не торопись, – сказал Дядя, когда они, с оружием наизготовку, вышли из дворика вертепа в глухую пустынную ночь города. – В бункер мы сейчас не пойдем, риск велик, а смысла в нем нет никакого…
Уточнять или переспрашивать Алексей не стал, привычно, по-солдатски, промолчав в ответ на незаконченную фразу своего временного, но все-таки больше и лучше его знающего местную обстановку командира.
Одобрительно хмыкнув, Дядя продолжил, остановившись посреди проезжей части начинающегося шоссе:
– …у меня тут неподалеку есть лежка, где до утра можно пересидеть, поговорить спокойно, без всяких там напряженностей и шараханий по углам от призраков и прочей ночной гадости… удобства там есть по минимуму, конечно… но, думаю, тебе интересно будет многое узнать. И не только о планах на ближайшее будущее относительно всех вас… про Маху – тоже…
Внимательно оглядевшись по сторонам, Вечный резко сменил направление движения, легко, невзирая на хромоту, перепрыгнув через высокий бетонный бордюр, разделяющий встречные полосы движения на шоссе. Впереди, под жутковатым, черно-серым небом простирались пустынные, без единого огонька и признака жизни, заброшенные давным-давно кварталы…