Папа устроился шофером на старую работу во Всероссийское театральное общество. В качестве исправительной меры его посадили на легковую машину. Так было подальше от соблазна, от ценных грузов. Да и зарплата на легковушке была значительно меньше. Но мне это больше нравилось. Кататься на «Победе» было куда как интереснее. Да и катал он меня теперь подальше, на озеро Отрадное, когда по субботам отвозил на дачу своего начальника Юрия Толубеева. Видимо, тот был добрый дядя, разрешал отцу иногда брать меня, и мы в дороге играли и дурачились с его сыном Андрюшкой. Эти поездки на озеро были для меня желанными праздниками. И не только потому, что нам было весело с Андреем, но и потому, что рыбалка на озере мне напоминала лето в моей родной деревне.
Теперь на лето мы с бабушкой и Люсей ездили к родственникам в Опочку, в деревню Вересенец. Там жила бабушкина племянница Настя, и у нее был большой дом. Деревня стояла на берегу реки Великой. А значит, у всех были лодки. Летом в деревне работы много. Косить, полоть, пасти скот, доить, кормить, стирать, сажать, и только к вечеру деревенские собирались у реки. Отдохнуть, искупаться, полоскать белье. Мужики ловили рыбу. Но получалось не у всех. Я к рыбалке привязался сильно. Научил меня этому делу дед Залога, бабушкин дальний родственник. Я помогал ему ставить сети, носить снасти и весла. А он учил меня разговаривать с рекой, то есть брать рыбу. Сети он мне, конечно, не доверял. Но лодку с некоторых пор стал давать. Лодка была длинная и узкая, как индейская пирога. И управлялась одним длинным веслом. Свернуться с непривычки с такой лодки было очень просто. Но когда я поднаторел, он мне стал давать лодку. И я стал рыбачить самостоятельно. Ловил я на удочку и спиннинг. Уплывал далеко вверх по течению, а потом сплавлялся, забрасывая спиннинг. Но сначала нужно было поймать живцов на удочку и, поднимаясь, вверх по течению, поставить на живца жерлицы в заветных местах омутов и плесов. А потом, сплавляясь по течению и нахлестывая спиннингом, проверять расставленные жерлицы – нет ли чего? Сплавляться вниз по реке для меня было большим удовольствием. Внизу по течению, недалеко от Пскова, построили гидроэлектростанцию, и река разлилась, затопив пойменные луга и леса. Течение в старом русле, в старице несло воду напористо, а в разливах вода струилась медленно и величаво, а где-то и вовсе останавливалась в глубокие темные омуты, окруженные высокими лесистыми берегами. Сплавляясь, я любовался причудливыми пейзажами затопленных лугов и почти машинально хлестал спиннингом, забрасывая блесну между ветвями засохших деревьев, пока тугой рывок поклевки не возвращал меня из грез к реальной жизни. Тогда я подсекал щуку и тащил ее, бешено трепыхающуюся и сверкающую своим белым брюхом. На реке я пропадал от зари до зари и, чтобы не умереть с голоду, приходилось выбираться на берег и, разведя костер, приготовить себе нехитрую еду. Вечером к реке сходилось, сползалось, слеталось лесное братство напиться студеной водицы, поплескаться, почистить перышки. Возле деревни слышался гомон ребятишек, бабы полоскали белье, мылись, запасались водой для бани. Я ловил так много рыбы, что бабушка продавала ее на базаре или выменивала на другие необходимые продукты у соседей. И ласково звала меня кормильцем. Вечерами все собирались у самовара, и пили липовый чай с медом и с сухарями. А потом пели песни.
По субботам мы с Люсей ходили в соседнюю деревню в клуб. Приезжала кинопередвижка и показывала кино. Фильмы всегда были старые, но мы их все равно смотрели. Когда устраивали танцы под гармонь, танцевали только девочка с девочкой. Парни, видимо, стеснялись и находили себе дело только с папироской. Однажды, возвращаясь из клуба, мы попали в грозу. Молнии полыхали рядом с нами, дождь стеной, а от грома разрывались уши. Мы шли полем, и укрыться было негде. В дерево ударила молния, и оно заполыхало благодатным пламенем. Мы припустили к дому со всех ног. От страха мы кричали молитву «Отче наш…». Дома бабушка достала из печи гречневую кашу и топленое молоко. За окном хлестал дождь, и слышались раскаты грома, а на печи было тепло и уютно и сон смыкал глаза. Утром я понял, что знаю молитву наизусть.
Вскоре от мамы с папой пришло письмо. Мама решила отвезти нас с Люсей к морю. Она часто напевала песню Леонида Утесова «Есть город, который я вижу во сне…» Это стало ее мечтой. И мы поехали в Одессу. Первый раз в жизни я увидел море. Оно поразило меня своей величиной и мощью волн. Я бросился в волны и чуть не утонул. Волны откатывали от берега с такой силой, что я не мог до него добраться, выбился из сил и начал тонуть. Папа успел меня поймать и вытащил на берег. Я же оказался виноват в том, что волна такая большая. В Одессе мы снимали комнату на Фонтане. По дороге к морю я выпрашивал у мамы купить початок вареной кукурузы, почему-то называемой «пшенкой» и уплетал ее как шоколадную конфету. Часто мы ходили на Привоз. Глаза разбегались от множества продуктов. Мама долго выбирала, что подешевле, торговалась. Как-то купив баклажаны она, отходя от прилавка, споткнулась, уронила корзинку и они покатились по земле по все стороны.
– Тетенька, почем брали синенькие, – съязвил одесский торговец. Мне было стыдно, но я ползал и собирал баклажаны.
Чтобы погулять на Дерибасовской, нужно было ехать на трамвае. Больше всего мы любили гулять по Английской набережной возле гостиницы «Лондонская». Оттуда открывался прекрасный вид на море. Когда отпуск у папы закончился, и он уехал на работу, мы с Люсей каждый вечер бегали в парк на танцплощадку. Там было много моряков, и когда ее провожали, она говорила, что я ее сын, а муж – капитан дальнего плавания.
Осенью Люся пошла на работу медсестрой, и денег в семье стало так много, что мама не знала, чтобы еще купить. В это самое время, маму с папой за заслуги перед Отечеством на войне определили в очередь на получение от государства квартиры. А пока очередь не подошла, нас переселили из подвала в шикарную огромную комнату с высоченными потолками, ванной комнатой и еще двумя интеллигентными соседями. Нашей радости не было конца, и мама потащила меня в магазин, чтобы я помог ей выбрать и принести ковер. В то время ковер был символом уюта и достатка. Мы выбрали ковер и, свернув его в трубочку, положили на плечи, как бревно и потащили через весь квартал домой. Дружки из старого двора надрывали животы и показывали на меня пальцем. В завершении вещевого бума мы купили телевизор КВН-49 за девятьсот пятьдесят рублей с круглой линзой, которая увеличивала изображение крошечного экрана. Мы, наконец, приоделись. Папе купили пальто из синего драпа и коричневый костюм в тонкую полоску. Маме купили бежевое габардиновое пальто.
Нарядные и счастливые мы поехали на открытие метро. Очередь растянулась по Невскому на два квартала до площади Восстания. Кто-то в очереди сказал, что раньше эта площадь называлась Знаменской потому, что здесь была церковь Знамения Божией Матери. Но ее взорвали, и на ее месте сделали станцию метро. Бабушка заохала и сказала, что ни в какое метро не пойдет. А когда увидела, куда опускается эскалатор, начала плакать и причитать. Спустившись в метро, мы все поняли, что до коммунизма осталось ждать не долго. Подземные станции поражали воображение. Своды в мозаиках, голубые поезда, улетающие в норы и через считанные минуты, доставившие нас на другой конец огромного города. На станции «Автово» хрустальные колонны светились изнутри как в сказочном дворце.
Люсю стал провожать ее новый друг Вася. Он был очень приветливый и добрый. Они часто брали меня с собой в кино. Я был очень рад этому и не подозревал ничего плохого. И вдруг. Люся сказала, что она выходит за Василия замуж и уезжает с ним жить на Север, в Североморск. Вася стал военным врачом, и его послали служить на Северный флот. Люся была мне как старшая сестра. Мы с ней все делили и всем делились. Мама была очень рада. Она сшила Люсе белое подвенечное платье, приготовила вкусной еды, и мы сыграли свадьбу. Гостей было не много. Все кричали «горько», и Вася целовал мою Люсю у всех на глазах. С кем я буду делать уроки? С кем я буду гулять? Я так скучал без Люси, что на зимних каникулах мама посадила меня в поезд, и я поехал в Мурманск. Люсе дали телеграмму. Она поехала меня встречать, но опоздала, и я сам добрался до Североморска. Бабушка ждала меня с моими любимыми картофельными лепешками. В детской кроватке моргала синими глазками, недавно родившаяся Люсина дочка Юля. Я увидел изумрудное Баренцево море, военные корабли, подводные лодки, на которых Вася уходил в плаванье к берегам США. Я увидел северное сияние и понял, что что-то случилось.Кончился голод.Кончилась теснота.Разрушилось единство нашей семьи.Была одна большая семья.Стало две. Пришла новая жизнь. Мне непонятная и неизвестная.