Я устало потерла виски, борясь с острым желанием отключиться, и дежурно-вежливо призвала:
– Давайте еще раз по порядку. Итак, примерно в 18-00 ваш сын…
– Все дело в том, что мы не знаем, когда именно он вышел из дому, – перебила меня мадам Шалимова. – Я же вам говорила, что мы с мужем…
– Ты уже говорила, и хватит, – грубо перебил ее Шалимов.
– Нет, – вмешалась я, – мне сейчас важно все. Итак, вы оба работаете в две смены. Так?
– Так, – хмуро подтвердил Шалимов. – Я разрываюсь на двух работах, а он…
– Стоп. Вы не допускаете мысли, что с ним могло что-то случиться?
– Он попал в дурную компанию, – тихо сказала Шалимова и втянула голову в плечи: муженек грозно развернулся к ней всем корпусом.
Тяжела ты, шапка Мономаха. Даже если ты на самом деле фуражка капитана милиции.
Я занимаюсь всего лишь розыском без вести пропавших. Вот еще этого найду – и представят меня к майору. Конечно, мой бывший Дима, встречая меня (он, по-моему, специально бывает в тех местах, где меня можно встретить), громко и немузыкально напевает: «Капитан, никогда ты не будешь майором». Высоцкого он не любит, песни этой до конца не знает, и вообще, самым разумным поступком в моей жизни было бросить его, а через несколько лет выйти замуж за Антона.
А вот Шалимова такого разумного поступка не сделала. И уже видно, что зря. Вроде бы интеллигентная пара: он – госслужащий, юрист по образованию, после работы преподает на вечернем отделении в ЛГУ; она – врач-терапевт в поликлинике, по ночам еще и дежурит на «скорой». Старший сын – отрезанный ломоть, женат, ожидает ребенка, живут на Васильевском острове. С братом, по словам родителей, почти не общается. Младший, Валера, как раз пропал.
– Ага… ваш сын – студент политеха, факультет программирования, 18 лет, холост, не судим… на учете у психиатра или невропатолога не состоит?
– Что вы! – хором возмутились Шалимовы.
– Хроническими заболеваниями не страдает?
– Сердце, – тихо сказала мать. – У него врожденный порок сердца.
– Так. И вы утверждаете, что он попал в дурную компанию. А в кардиологии не искали?
– Искали, – раздраженно отозвался Шалимов, – нет его нигде.
– И потом… – Шалимова запнулась, взглядом прося разрешения у мужа, и неуверенно продолжила: – его моя сестра видела. Он шел в районе Елизаровской, очень странно одетый, с рюкзаком и книгой…
Я затребовала координаты сестры, дала протоколы на подпись и попрощалась.
А вот теперь начинается работа или рутина – зовите хоть горшком. Наново обзвонить морги и больницы (коих в славном городе Питере ох и много), затребовать медицинские карты из поликлиники, стоматологии, где обслуживался пропащий Валера, сличить картотеку неопознанных трупов, связаться с друзьями, знакомыми, институтом… Я еще раз всмотрелась в фото: Валера во весь рост на пляже, в плавках; Валера в строгом костюме; Валера в джинсах; лицо Валеры крупным планом. Лицо много чего может сказать о хозяине. Это лицо было симпатичным. Нерусского, скорее романского типа – длинный прямой нос, брови вразлет, чувственные губы. Немного похож на Джима Моррисона. Может быть, нравится девушкам… вот только на всем лице печать какой-то заброшенности, неуверенности, что ли…
Самое досадное, что из родителей в данном случае ничего не вытянешь. Очень уж они увлеклись зарабатыванием денег, с сыном неделями не общались. Кто его друзья? – ни разу их не видели. Есть ли у него девушка (или парень) – не знают. За «парня» сильно обиделись, особенно папа. Какую музыку слушает – тоже не знают; мама по долгом размышлении родила: хэви-металл. Направление? – бесполезно. А ведь поклонники разных направлений ходят в разные клубы… но и этой зацепки, увы, не нашлось. Что читает? – тут тоже мама: фантастику. А какую? Фантастика фантастике рознь. Если б фэнтези, так, может быть, нашлись бы друзья-ролевики… Хобби? Ну, какое может быть хобби! Он у-чит-ся!
Кажется, у Марининой я однажды вычитала: родители никогда не бывают интересны своим детям. А тут сын был неинтересен родителям. Удивительно еще, что они заметили его исчезновение.
– А здесь сидит Антонина Павловна? – запыхавшись, торопливо. – Я к ней… на минутку…
Я уставилась на незнакомую женщину. Она, похоже, и впрямь неслась в большой спешке и даже в спокойном состоянии продолжала «нестись». Волосы стильно уложены, но прическа уже растрепалась; концы шелкового шарфа выбиваются из воротника модного плаща. Молодая. Красивая.
Пришелица привлекла к себе три пары заинтересованных глаз. Дело в том, что нас почему-то посадили в один кабинет – меня и отдел по расследованию тяжких преступлений. «Насильник» Серега Кондачков, «разбойник» Олег Усольцев и «убийца» Игорь Донников. Такая негласная специализация, которая, впрочем, чаще всего не соблюдается. Это оказалось удобным: чуть нашли труп со следами насилия – сразу ко мне в картотеку… опознавать… Работа у нас, у стражей закона, пыльноватая, поэтому часть моих соседей разведены, а часть просто не жената. А тут нарядная барышня на минутку – и не к ним!
– Я капитан Туманова. Вы по какому делу?
– Моя фамилия Ширяева. Я сестра Марины Шалимовой, Анна.
Я достала протокол и пододвинула ей:
– Будьте добры, свои анкетные данные… Вы знаете, зачем я вас пригласила?
– Конечно! Мой племянник…
Анна общалась с племянником нечасто, но все же чаще, чем родители. Работала она завотделом в крупной фирме, времени для общения у нее было мало, но было желание. Как оказалось, именно Валерий изредка сопровождал незамужнюю молодую тетку в театр.
В тот день, 27 октября, Анна снова решила устроить культпоход и позвонила Валере на мобильный. Он не отозвался. Перезвонила еще и еще – опять молчок. Зная о его проблемах с сердцем, Анна обеспокоилась и позвонила сестре. Но та заверила, что сын в порядке, просто он, должно быть, застрял в читальном зале, а там требуют отключать телефоны.
Вечером того же дня, около десяти, уже Марина позвонила Анне. Обычно они редко звонили друг другу так поздно. Уяснив, что Валерия нет и неизвестно, где он, Анна встревожилась.
На следующий день сестры, как и сказала мне Марина, обзвонили больницы. Конечно, они не только этим занимались. Анне понадобилось выехать в фирму-партнер, которая находится неподалеку от станции метро «Елизаровская». И вот там-то она и увидела племянника.
Глаза Валерия были густо подведены черным. Длинные волосы, которые он обычно собирал в хвостик, были распущены по плечам. На нем была одежда, которой Анна никогда прежде не видела, – черная кожаная курточка, дешевенькая, отделанная блестящими заклепками, черные джинсы и черный же балахон с капюшоном. За плечом висел объемистый, туго набитый рюкзак. В руках Валерий держал книгу.
– Книгу? – переспросила я. – А какую, не заметили?
– Заметила. Там переплет яркий, коричневый такой. Называется «Мартин Воитель». Это я ему подарила на Новый год, кажется, прошлый… нет, позапрошлый…
– А обычно он как одевался?
– Скромно. Как все. Обычные джинсы, рубашка или водолазка, на прохладную погоду джемпер у него был синий, полосатый, серый и… и… зеленоватый, что ли… свитер серый с узорами… Да, и рюкзака у него тоже не было!
– Может быть, он купил это все без вашего ведома?
– Вы не знаете Виктора и Марину, – Анна усмехнулась. – Без моего-то ведома он мог. А вот без их! Они бы ни за что не позволили ему разгуливать по улицам в таком виде. Своих-то денег у него не было…
Повел себя Валера тоже странно: вместо того, чтобы поприветствовать любимую тетю, по возрасту более годившуюся ему в сестры, он торопливо отвернулся и даже накинул на голову капюшон, пряча лицо, а потом заспешил куда-то в подворотню.
Теперь понятно, почему его родители так настроены…
Однако можно перевести дух. Парень жив-здоров, читает книжки про воителей, подрисовывает глаза и прячется от родных. Судя по всему, он и сбежал-то от их родительской любви. А раз так, сегодня займемся делами, более неприятными и оттого неотложными. Вот Павел Гнидин, возможно, убит… дурная привычка носить с собой крупные суммы денег в нетрезвом состоянии его могла и подвести. Короче, займусь-ка я Гнидиным – авось живым найду…
Шел мелкий дождь. Я бросила взгляд на часы – ага, Антон освободится через полчаса. В кои-то века я буду дома раньше мужа. Значит, нужно заехать в садик, забрать Тоненьку, забежать в магазин за хлебом и прочей галиматьей…
– У вас, кажется, рядом зоомагазин? – поинтересовалась воспитательница.
– Ну да, а что?
– Марусе нужна еда. Фрукты ей и овощи уже принесли, но нужны злаки. Вот деньги… когда вы сможете купить?
Я едва сообразила, что Маруся – это не девочка, а морская свинка, купленная на группу.
– Завтра утром принесу.
– Да, и еще нужен спортивный костюм: белая футболка и синие шорты.
– Тоже Марусе? – я попыталась пошутить. Не оценили…
– Нет, Тоне. Мы будем выступать в пятницу, надо, чтобы у всех все было одинаково. И белые гольфы.
– Джинсовые шорты сойдут?
– Нет, надо трикотажные…
Я согласилась, ко мне мигом потеряли интерес – пришла бабушка некоего Паши, на которого тут же поступила жалоба: корчил рожи девочкам на сне. Кусая губы, чтобы не рассмеяться, я завязала тесемки Тоненькиной шапочки и потащила дочь домой.
По дороге Тоненька взахлеб шебуршала, рассказывая про детсадовское житье-бытье. Я вставляла в паузы необходимые охи-ахи, с тоской ловя себя на том, что у меня вечно нет времени как следует поболтать с дочерью. И потом не будет. И я понятия не имею, кто такой Владик (настоящий бандит!), почему человеки-пауки лучше ниньзи-черепашки и зачем Оля не хочет косички. А через тринадцать лет (ибо нам пять!) я буду лихорадочно соображать, куда же могла сбежать от меня Тоненька…
Возле дома меня перехватила Аллочка.
Аллочка – это моя бывшая однокурсница. Антон ее знает только по телефону и называет «людоедкой» – не в глаза, конечно… то есть в трубку. Она временами звонит мне, высыпает ворох сплетен о других бывших однокурсницах и однокурсниках, а потом исчезает. К счастью, видимся мы редко, иначе обо мне тоже высыпался бы ворох сплетен.
Поправив пышные белокурые волосы, Аллочка радостно уставилась на меня голубыми глазами. В прошлый раз у нее были зеленые. И волосы у нее были рыжее или, может быть, краснее. Я никак не могу привыкнуть к ее манере менять шкурку, чисто по-змеиному.
– Ой, Тоня! Какая у тебя курточка прикольная! А ты поправилась, похорошела! А что, твой не на машине? А почему? Ты что, до сих пор в милиции?
– Привет, Ляля, – твердо сказала я. – Как дела?
Аллочка на миг сбилась с ритма, но быстро восстановилась:
– Ой, а кто это у нас такой сладенький? Это что, у нас уже такие дочи?
– Да, – успела ответить я.
– Слу-ушай! А где твой муж? Ужасно интересно посмотреть! О вас такие слухи ходят!
Ничего интересного для Аллочки в нас с Антоном нет. Антон работает начальником отдела программирования, хороший инженер-программист, ни в чем предосудительном не замечен. Бывший «афганец». История нашей любви, конечно, романтическая, но рассказывать Аллочке, как мы познакомились в юношеском возрасте и нашли друг друга через восемнадцать лет, я не стану…
– Да?
– Ну-у! Говорят, он у тебя… БАЙКЕР!
– Ну да, у него есть мотоцикл. Почему ты так удивляешься?
Аллочка посмотрела на меня в упор и хихикнула.
– Ой, Тонька! Ну ты даешь! Муж байкер, лучшая подруга лесбиянка, по грибы с хиппарями ходит, в квартире тамплиеры тусуются… и что тут удивительного?
Я вдруг разозлилась. Во-первых, потому что все это неслось при Тоненьке. Во-вторых, какое Аллочке дело до моих близких? А в-третьих…
– Удивительно, Ляля, то, что говорят ерунду. Мой муж отличный специалист, хорошо зарабатывает. Серьги мне сапфировые недавно купил, просто так. И Тоненьку нянчит, как родную. Моя лучшая подруга хорошая художница, ее картины выставляются по всему миру, и она действительно хороший друг. Во всяком случае, за спиной обо мне не треплется, как некоторые. И остальные друзья у меня люди порядочные, с ними интересно общаться, они всегда помогут. Или ты предлагаешь мне выйти замуж за дурака и общаться с пустоголовыми сплетницами?
Замужем за дураком я уже была, но Аллочка об этом забыла. Она что-то крикнула мне в спину, но я уже ушла и утащила Тоненьку.
– Никогда не говори плохо о людях в их отсутствие, – назидательно сказала я дочери, когда мы отошли подальше. – Это очень неприлично.
– А эта тетя говорит. Она что, не знает?
– Ну не все же понимают, что хорошо, а что плохо…
И вот сидит мой муж-байкер, веселый, довольный (все равно дома раньше меня!), на необъятном торсе футболка с черепом, на столе бутылка минералки – не иначе, опять ехать куда-то собирается, а то бы пива дернул, за столом наш сосед тамплиер Петя Сидоров и моя мама.
– Петька! – обрадовалась я. – Тебя выписали?
За тамплиеров мне тоже было обидно. Да, они занимаются смешной игрой в средневековых рыцарей, они мастерят себе какие-то карнавальные «рыцарские» костюмы и изображают монашеский быт. Но когда грянула война с Грузией, они все отправились добровольцами. И Петька в том числе. Не Аллочке их осуждать. Петька был ранен, долго провалялся сначала в военном госпитале, потом долечивался уже дома.
Мы первым делом дружно накормили Тоненьку, поиграли с ней, включили любимые мультики, потом уложили ее спать и долго беседовали. Бойцы поминали минувшие дни: Петька рассказывал про войну в Южной Осетии, Антон вспоминал про Афган, мы с мамой расспрашивали…
Уже прощаясь, я вспомнила:
– Петя, если твои ровесники ходят с накрашенными глазами и в черном – это кто?
– Готы, наверное, или эмо, – рыцарь не удивился. Кого нынче готом удивишь? Чай, не Древний Рим!
Утром я была в политехе и расспрашивала про Валеру Шалимова.
– Первый курс… – Пожилой завкафедрой пожал плечами. – Тут еще много не скажешь. Длинные волосы, брюнет? Тихий такой парень… Да вот, журнал. Я у них высшую математику читаю.
Журнал пестрел оценками на семинарах. Большинство составляли «тройки», «пятерок» почти не было. И только горизонталь Валеры Шалимова составляла исключение. У него было очень мало оценок. И все – «отлично». Я полистала журнал, – по всем предметам та же картина.
Может быть, парень просто болезненно не уверен в себе?
А поговорю-ка я с другими…
Ольга Саева. Преподаватель русского языка. Одна из немногих женщин, у которых учился Валера – большинство преподавателей в политехе мужчины. Я возлагала на нее определенные надежды. И вдруг она рассказала:
– У меня он ничем не выделялся. Понимаете, он всегда имел «пять». Но такой был пассивный, вечно забьется на последнюю парту. Кажется, ему у нас не нравилось.
Я насторожилась.
– Как-то я услышала, что его распекает Игорь Львович, это матанализ: он пропустил два семинара без уважительных причин. Игорь человек прямой, так и отрезал ему: еще один прогул, и его выгонят. А Шалимов и говорит: пусть выгоняют, может быть, тогда они поймут, что из меня, ну то есть Шалимова, инженер – как из чашки стоп-сигнал.
– Так и сказал? Неплохо! А кто «они», не уточнял?
– Нет. Игорь зашел с другой стороны: хороший студент, не обязательно работать инженером, главное получить диплом и так далее. А Шалимов сказал, что ему этот диплом по жизни только мешать будет…
Я побеседовала и со студентами. Удивительно разочаровывающее времяпрепровождение! Валера не дружил и даже не общался ни с кем на факультете, сидел один. Многие божились, что даже ни разу не слышали его голоса.
– Валера был гот? – спросила я.
Студенты дружно удивились.
– Мы о нем ничего не знаем, – наконец, осторожно заметил высокий юноша. – Может быть… всегда в черном ходил, печальный такой. Часто читал под партой.
Будь Тоненька такой тихой и унылой, я бы как минимум обеспокоилась. Но она – ребенок-катастрофа, все вокруг нее горит, гремит, шумит, летит… Утомительно, зато в рамках нормы. Чего не скажешь об удобном, печальном, замкнутом Валере, который любил театр. Ба, мобильник!
– Алло, Антоха! Я корм для хрюнделя забросил. Слушай, а ты поделку сдала?
– Поделку? – я тупо посмотрела на телефон. – Какую?
– А там поделки какие-то надо…
– Ладно, заяц, я сама зайду за Тоненькой и спрошу, – вздохнула я, отключаясь. Еще не было случая, чтобы в садик ничего не было надо.
Гнидин обнаружился в больнице с сотрясением мозга, к нашему общему облегчению, и я продолжала искать Валеру. Теперь я отправилась к нему домой.
Конечно, найти Валеру там я не надеялась. Но что-то же там должно быть, какая-то зацепочка, мелочь, неуловимая, но важная! Хотя бы понять его… как часто нужно просто понять человека, а дальше уже и искать незачем – иди и находи!
Комната его была почти обычной комнатой юноши. Странно, что на стенах – ни календарей, ни плакатов с музыкантами, ни картин. Обычные голубые обои. Компьютерный стол, книжная полка… я порылась и в столе, и на полке.
М-да.
Ницше. Лавэй. Шопенгауэр. Леонгард. Карен Хорни. Знакомые все лица, и весьма необычный подбор. Ба-ба-ба, еще и Эрих Фромм, и Кастанеда! Справочник по патопсихологии! Ай да флакон! И тут же – труды Марии Монтессори, Песталоцци, еще несколько книг по дошкольной педагогике и психологии. Этого я не понимала. Вот художественные книги, пожалуй, были как раз для гота: Эдгар По, «Франкенштейн» Мэри Шелли, томик Гофмана… кстати, одобрямс. Я очень люблю ужастики.
И еще одно меня поразило. Рядом с Гофманом красовалась коричневая книжка с нарядной надписью: «Мартин Воитель».
Так! А ведь Анна Ширяева видела эту книгу в руках у племянника, когда он уже исчез.
Зашла Шалимова.
– Скажите, пожалуйста, почему здесь нет никаких плакатиков, календарей и так далее?
– Ой, ну что вы! Эти мальчики, у них же совсем нет вкуса. Как-то он притащил домой, такой кошмар… какие-то патлатые, ужас…
– В смысле? Там были рок-музыканты?
– Ну да же! Я ему сказала: выкинь вон эту гадость, чтоб я ее не видела!
– А его книги читать вы не пробовали?
– Да нет… когда мне читать? Я на двух работах…
– Компьютер можно включить? – безнадежно спросила я. Шалимова охотно разрешила, с надеждой глядя на меня. Похоже, ей казалось, что стоит мне залезть в чужой компьютер – и случится чудо…
Чуда, конечно, не случилось, но я нашла три папки с файлами Валеры: «Учеба», «Музыка» и «Мои файлы». Сначала я заглянула в «Учебу». Там были действительно учебные материалы – контрольные, рефераты, наброски по подготовке к семинарам, прошлогодняя курсовая. «Музыка» была уже несколько интереснее. Согласитесь, не всякий средний студент будет слушать Вагнера и Бетховена. Хотя «Металлика» и «Раммштайн» там тоже присутствовали.
– Такую чушь слушает, – послышался голос Шалимова-старшего.
– Да, – поддержала его половина. – Вечно врубит свой грохот, телевизор из-за него не посмотришь!
В «Моих файлах» были еще две папки, названные весьма невразумительно: «О. М.» и «Бр. Дж.». Первая открываться вообще не пожелала – хозяин поставил ее на пароль, а хакерству я не обучена. Со второй повезло больше. Она открылась, хотя все файлы там тоже были на пароле. Зато я прочла их названия: «Жемчуг Лутры», «Колокол Джозефа»… это напоминало какие-нибудь художественные произведения. На всякий случай я аккуратно переписала все эти названия в блокнот. Кроме того, один документ все же открылся, но там не было ничего, кроме какого-то Интернет-адреса.
Интересно, эта Лутра с жемчугом там или не там? Зачем-то же их поместили в одну папку…
Я выключила компьютер и сунулась в последний ящик стола. Вот тут меня ждал подарок в виде личной записной книжки Валеры.
– Смотрите, его телефон! – воскликнула Шалимова. – Вот почему он трубку не брал!
– Судя по всему, он его нарочно оставил дома, чтобы его не нашли, – пробормотала я. Шалимов расслышал и грозно поинтересовался:
– Что вы этим хотите сказать?
– Что ваш сын из каких-то, пока еще неясных, соображений решил жить отдельно. Давайте посмотрим шкаф. Скажите, пожалуйста, чего из его одежды не хватает?
Мы пересмотрели все. И серый джемпер, и синий, и полосатый, и серый свитер с узорами.
– Все на месте, – обескураженно произнесла Шалимова. – В чем же он пошел?
– Если б он хотел уйти, – торжествующе вклинился папа, – он бы взял с собой вещи!
Спорить было не с руки, но я помнила: Анна видела парня с рюкзаком.
– А косметика?
– Шутите? – Шалимова растерянно уставилась на меня. – Какая же у него косметика?
– Ну… крем для бритья, одеколон, дезодорант…
Про карандаш для глаз я благоразумно не стала упоминать. Кажется, Шалимов и так расценил мой вопрос как намек на гомосексуальность его сына – то есть пинок по ахиллесовой пятке. Копнуть бы здесь… да как? чиновники, они люди такие…
– А! – мать заглянула в тумбочку. – Здесь оно все и стояло.
– Значит, уже не стоит, – резюмировала я. Действительно, не стояло. Значит, тени-помады гот захватил с собой. На боевую раскраску сгодятся. – А какими он пользовался?
– Я ему покупала, – гордо сказала мать. – Ив Роше фирма. «Арктик» – одеколон, дезик и крем, оно все было в комплекте. Очень ему понравилось.
– Деньги такие выбросила, – прокомментировал любящий отец.
– Но ведь ему же надо, – вступилась я, – молодой парень. Вы мне так и не сказали, кто его девушка.
– Да не знаем мы! Он скрытный такой, необщительный, – стала оправдываться Шалимова. – А нам, знаете, некогда было и поговорить с ним по душам. Его же и обеспечивали…
– А лекарства? – я сменила тему.
– Лекарства тоже взял, – сообщила Шалимова, заглянув в другое отделение тумбочки.
– У него такой порядок, необычно для парня…
– Это я приучил, – похвастался Шалимов. – У меня разговор короткий: если в шкафу бардак, выворачиваю все и смотрю, как соберет.
Меня передернуло.
Где-то, кажется, у Кречмера (я по долгу службы вынуждена перелопачивать горы психологической литературы, и надо сказать, что мне это нравится), я встречала определение: «Римские виллы с закрытыми ставнями, за которыми идут великолепные празднества». Люди, подобные этим виллам, носили несколько обидное имя шизоидов. Хотя почему обидное? – эти определения не на дилетантов же рассчитаны… Факт тот, что «закрытые ставни» могут скрывать все, что угодно: «великолепные празднества», суицидные наклонности, бредовый эротизм, жажду убийства или вязкое болото посредственности. Но все это – не для посторонних глаз. Валере с его «закрытыми ставнями» было, наверное, удобно жить с такой мамой, но как он жил с таким папой? И что скрывали его «закрытые ставни»? Если я этого не узнаю, я же его не найду!
– Можно, я пришлю к вам специалиста? – спросила я осторожненько, еще не вполне представляя, кого именно. Логично было бы Антона (воображаю, как они его переживут с его бородой и черепастыми майками), но Антон постоянно и очень плотно занят на работе. Может быть, для любимой жены и отпросится… а может быть, и нет. Не переться же к Шалимовым среди ночи! – Посмотреть его файлы?
– Да пожалуйста, – поспешно сказала Шалимова, – только предупредите.
– А в выходной, – обрадовалась я, соображая, что Антон хотя бы один выходной в неделю имеет.
…Слегка одурев от рытья в картотеке неопознанных трупов и прочих радостей жизни, я засеменила в садик. Надо же! – два дня подряд я освобождаюсь раньше мужа.
Картотека – это та еще радость. К тому же я убедилась, что никому и ничему в наше время верить нельзя. Вот, например, позавчера обнаружен труп мужчины 45 – 50 лет, умершего естественной смертью (от сердечного приступа) в карете скорой помощи. Тело доставлено в морг. При осмотре выявлены документы на имя Горечавкина Е. И., гражданина Украины. Очень хорошо! – то есть очень плохо, но дело не в этом. А дело в том, что несчастного туриста почему-то записали в документах Горекавиным. Или еще вариант, более благополучный: доставили неопознанное лицо в больницу с тяжелыми травмами. Юноша после операции впал в кому. Санитарка, записывая под диктовку врача: «Мужчина в возрасте примерно 15 – 17 лет», машинально вывела: «57 лет»! Правда, через неделю парень вышел из комы, еще через несколько дней пришел в себя и долго удивлялся по поводу своего внезапного «старения». Если бы не ошибка растяпистой мымры, я нашла бы его в тот же день, а так пришлось неделю возиться, сделать уйму ненужной работы, и в итоге он нашелся сам. Поэтому, стократно перепроверяя все и вся, я зверски устала, обзавелась мешками под глазами и плелась в садик на автопилоте.
– К весеннему празднику надо сдать поделку, – обрадовала меня воспитатель, – я вашему мужу говорила.
– Какую поделку? – спросила я тупо.
– Вот, – она гордо показала панно из вырезанных из глянцевых журналов цветочков и листиков. – Бумага, природный материал. Тематика – «Любимый город».
Темой показанного мне панно, очевидно, была «Любимая парковая зона».
– Это до конца недели…
Значит, на послезавтра.
Я кротко согласилась, забрала Тоненьку и двинула домой, пошатываясь. Воспитательница проводила меня подозрительным взглядом.
Тоненька сегодня была не в духе. Она без конца ныла, что у нее где-то там чешется, что пальто скользит, а башмак расстегивается. По-моему, она просто не покушала в садике как следует. Тут зазвонил телефон – Антон задерживался…
– Тоненька, – предложила я, – давай зайдем в кафе, а потом пойдем к тете Жене?
– Давай, – обрадовалась дочь, забыв про нытье. Кажется, кафе ее окрылило больше всего.
Если б она еще ела в кафе что-то, кроме пирожных…
А потом на пороге своей мастерской меня встречали моя лучшая подруга Женька и ее Ванечка! И это было здорово, потому что никто не умеет так облегчить душу, как Женя. Впрочем, кошельки поклонников и ценителей живописи она тоже умеет облегчить.
Женька – очень талантливый человек и моя самая старая подруга. Мы с ней подружились еще в детском садике, а до этого дружили наши отцы. Впоследствии наши пути могли бы сто раз разойтись – и не разошлись. Я искренне недоумевала, видя, как Женя вместо человеческой одежды носит собственноручно разрисованные чудиками футболки в сочетании с солдатскими ботинками, как она завязывает волосы в два хвостика и рисует на щеках цветочки. Ее высказывания по поводу любви, учебы и жизни вообще повергали меня иной раз в шок. А когда она заимела скверную привычку разгуливать по улицам, прихлебывая портвейн прямо из горлышка бутылки, у меня тоже появилась привычка: регулярно читать ей нотации о вреде пьянства, на которые, однако, Женя реагировала неадекватно, рисуя на меня карикатуры. Потом Женька переселилась из родительского дома в мастерскую, переделанную из двухкомнатной квартиры в цокольном этаже и обжитую на пару с другой художницей – Идой. Ида также очень талантлива, но она вдвое старше и втрое толще. Вдвоем они составляют бесподобную парочку, которую можно выдержать только с очень большим чувством юмора или диагнозом психиатра. А еще чуть позже у Жени наконец-то появилась Муза – хрупкая, веснушчатая, стриженная ежиком, красивая изысканной и странной красотой Оля, будущий вулканолог и действующий призер России по каратэ. Самое непонятное, что я и это проглотила не поперхнувшись. И правда – зачем такому дивному существу, как Женя, мужчины?
А потом у Жени умер отец, а через несколько дней – ее молодая мачеха, оставив на руках у подруги младшего братишку Ванечку. Он меньше моей Тоненьки, забавный такой увалень. Тоненька любит с ним играть. Так они и живут – три с половиной человека в одной мастерской, потому что Оля часто ночует дома, у матери. У Иды таких «половин человека» бывает по одному на каждую картину. Закончив очередной, без шуток, шедевр, Ида какое-то время отдыхает, а потом начинает искать источник вдохновения. Новый. Прежний «источник» получает отставку, хотя не всегда бесповоротную.
Ида выплыла из своей комнаты, колыхаясь розовым балахоном а-ля молодая Пугачева, и вынесла на расписном картонном блюде угощение для гостей: бутерброды для меня и для Тоненьки.
Обычно Ида ест овсянку или какую-то соевую дрянь, хотя и чизбургерами не брезгует. Но бутерброды она рассматривает не как обычную еду, а как точку приложения своего неуемного гения. На моем, например, красовались художественно выложенные кусочки сыра, яиц, буженины и киви, щедро покрытые взбитыми сливками. Тоненькина «инсталляция» была не менее щедро посыпана толчеными орехами, а что под ними – было не видать. Однако дитя умяло означенное произведение с аппетитом, которого у нее в принципе не предполагали работники детского сада.
Женька, наблюдая за возней малышей, увлеченно маравших ненужную бумагу ненужными красками, задумчиво молчала. У нее был творческий кризис. Незадолго до этого она закончила поразительную картину – «Дочь болотного царя», которую задумала давно и писала почти три года. Эта картина сейчас экспонировалась в Лондоне, произведя фурор среди англичан, а Женя сидела здесь и грустила. Ей недоставало дров в топку гения, а я не знала, как ей помочь.
Я тоже молчала, созерцая репродукции упомянутой картины. Я видела ее «живьем», но даже на фото было понятно, что это – ново и дерзновенно. Обнаженная девушка на огромном листе кувшинки посреди северного озера. Видно, что озеро северное, и на нем стоит короткое северное лето; видно даже, что вода ледяная, как в Ладоге (там и писалось, по крайней мере, Женя с Олей ездили туда на этюды). Видно, что рядом – остров с огромными деревьями, хотя самого острова нет. Зато есть тень от деревьев, она рябит, падая на хрупкое, возвышенно-грациозное тело, несмотря на наготу, напрочь лишенное эротизма. Рябят золотистые веснушки, рябят тени, и там, где тень ложится на нежную кожу девушки, она превращается в бородавчатую кожу огромной жабы. Странная и завораживающая двойственность. И самое странное и завораживающее – взгляд Оли-жабы. Холодный, неподвижный, гипнотизирующий, даже враждебный. Словно наблюдатель вломился в ее, Оли, мир незваным чужаком. На самом деле Олю я такой никогда не видела, она человек позитивный и дружелюбный… отчасти. А вот Женя, наверное, видела, потому что им – с их ориентацией – нередко приходится наталкиваться на неприятие окружающих, и было бы странно, если бы они не ощетинивались в ответ.
– Смотри, какой у меня парень пропал, – наконец, нарушила я молчание.
Я не знала, что сказать о картине. На впечатлительную душу она могла подействовать вплоть до нервного расстройства. Я более закаленная, но…
Снимок мгновенно оказался в руках у Женьки, она наметанным взглядом стала его оценивать, вертя так и эдак, наконец, заявила:
– Какая интересная натура. Вызов и беззащитность. Ушел в себя, вернусь не скоро… а совсем уйти не удалось. Наверняка оставил людям «кроличий огород» – нате, подавитесь… Они видят то, что он им показывает, и считают, что видят его, а он тем временем все дальше и дальше…
– Уверена? – рассеянно уточнила я, припоминая, как это называется в науке. «Шизоидная защита». Женьке удается очень хорошо читать по лицам, она просекает глазом художника то, что даже профессиональный психолог не вдруг поймет, поэтому ее мнением пренебрегать не стоит. – Слушай, Жень. А ты можешь его представить с накрашенными глазами и в джемпере с капюшоном?
– Типа гот? – усмехнулась подружка. – Изволь…
Она положила снимок перед собой, взяла карандаш, бумагу, примерилась… На бумаге возникло, точно проступая сквозь белизну, лицо – то и не то, скорее напоминавшее трагического клоуна Лакримозу.
– Волосы распущены, – подсказала я.
– Пожалуйста, – с известной долей самодовольства Женя заштриховала волосы на плечах. – Он не кудрявый?
– Вроде нет…
– Жаль, а то был бы копия Моррисона.
Женя успела закончить портрет аккурат в тот миг, когда к нам ввалились наши супруги – ее и мой.
– Ля, ля, ля, я семинар на пять сдала, – весело завопила Оля. Сейчас глаза у нее были знакомые и свои, с ехидной чертовщинкой. – А у вас что?
– Смотрите, – я показала им портрет.
– А меня в командировку в Ирландию отправляют, – похвастался и Антон.
– Что?! – портрет выпал у меня из рук, и Ида на него немедленно наступила. – А… мы?
– Да не волнуйся, это всего лишь на несколько дней, – заверил меня муж. – Оля, а что, семинар на пять – это для тебя необычно?
– По истории политических учений – да, – неохотно признала Оля. – Очень скучно, во-первых… а во-вторых, это так нужно будущему вулканологу. За-ши-бись как нужно! Чтобы учить на пять нелюбимые предметы, надо быть или уж очень добросовестным студентом, или семи пядей в мозгу. А у меня, кажется, только шесть, я эти политические учения в гробу видала!
– Ты права, Оля, – медленно сказала я. – Однако я знаю человека, который все нелюбимые предметы учил только на пять. Правда, заочно.
– А… зачем?
– Сложно сказать… я их, шизоидов, пока плохо понимаю…
– А кто их поймет? – вклинилась Ида. – Вот ты, Жень, ты с профессором Снегиревой иногда общаешься…
– Тоня тоже, и даже больше, чем я, – запротестовала Женя.
Если это называется общаться… однажды мне пришлось разыскивать пропавшего лаборанта упомянутой профессора Снегиревой, гениального физика и Нобелевского лауреата, а заодно мастера спорта чего-то там экстремального и единственной в Питере законной владелицы автоматического семнадцатизарядного «Глока». На кой черт тихой кабинетной ученой, выбиравшейся из лаборатории разве что в спортзал, такое оружие – неизвестно. Ну так вот, эту мадам Глок родители пропащего лаборанта обвинили в постановке опытов над ним, в результате которых он якобы и пропал. Мне пришлось, конечно, ее допрашивать – ее и ее коллег по научной группе «Далекая радуга». В конце концов, обнаружилось, что опыты Снегирева ставила, но над собой, а бедный Вовочка пропал, отправившись в альпинистский поход и сорвавшись со скалы, и нашелся в близлежащей районной больнице г. Тырныауза. Сильно сомневаюсь, что Александре Снегиревой сотоварищи понравилось со мной «общаться»!
Мне-то они понравились, даже очень. На редкость порядочные, одаренные люди, труженики науки, всегда готовые стать ее подвижниками и даже мучениками. Я была чертовски рада, когда стало ясно, что они не причастны ни к чему плохому.
– Да один пёс, – воскликнула Ида. – Вы ее понимаете?
– Да как же ее поймешь, когда она гений? – удивился Антон. – Санди мне напоминает Камилла из «Далекой Радуги». Рассказывает что-то, рассказывает, оно захватывающе интересно, но ни фига не понятно, потому что она с ее эйдетической памятью помнит и знает безумно много, а у меня в голове и десятой доли этих знаний нет! Так ее мало кто и слушает.
Среди шизоидов гении – не редкость. Это эпилептоидного гения попробуй найди. Разве что Ван Гог… и то – он гений на очень-очень большого любителя…
Я подняла рисованный портрет Валеры и задумалась. Психологических знаний у меня пока не хватало, а чтобы понять Валеру, они должны быть просто фундаментальными. Тут и профессор Снегирева не поможет. Потому что… «римские виллы с плотно закрытыми ставнями… все – только для них самих, и не предназначено для посторонних глаз», а значит это «все» может все, что угодно.
– Когда ты едешь? – поинтересовалась я у Антона.
– На следующей неделе… да я к субботе и вернусь!
– Это в понедельник? Гм… что тебе собрать с собой?
– Каких-нибудь детективчиков на дорожку, – легкомысленно попросил муж.
Вот в этом он весь!
– Ну и ладно, я все равно на книжную ярмарку в субботу собираюсь, – произнесла я. – Мне там надо литературы по психологии подкупить, а заодно Тоненька просит «Анатомию человека». Тебе кого, Незнанского или Абдуллаева?
– И того, и другого, и можно еще Марининой. Я, знаешь сама, быстро читаю. А по вечерам там делать будет нечего. Я, правда, уже вытребовал себе билет в их оперу, и знаете, на какую они мне взяли?
– Ирландские национальные темы?
– Доницетти? – подключилась Женя к угадыванию.
– Современное чего-нибудь? – предположила Ида.
– Чайковский? – пропела Оля с иронической улыбочкой.
– Угадала, – рассмеялся ей Антон. – На «Иоланту». Я им не сказал, что мы с тобой, Тоня, буквально месяц назад ее слушали здесь, в Мусоргского… в конце концов, это же совсем другая труппа и другая постановка. И люди старались. Типа, мне приятно будет послушать у них русскую оперу!
– Расскажешь потом, – засмеялась и Женя, – по-русски-то хоть пели?
Мы еще немного поболтали, потом мы с Антоном и Тоненькой пошли домой, где накормили дитя уже по-настоящему, а потом включили телевизор. У нас были некоторые идеи на сей счет, но они провалились – знакомая заунывная «средневековая» мелодия ознаменовала начало любимого мультсериала. Тоненька мигом уткнулась в экран, время от времени эмоционально выкрикивая какой-то боевой клич или замогильно завывая «Я там, и сам…», а Антон продолжал с серьезным видом: «Получим по хвостам!» – на экране как раз мельтешили какие-то зайчики и белочки с хвостами.
Зайчики и белочки мочили в сортирах крыс и лисиц, а я сидела рядом с Антоном и думала.
Он тоже думал, наверняка о работе. Но его работа – важная и нужная, спору нет, – связана с машинами. А моя, если в ней допустить ошибку, может стоить жизни нелюдимому готу Валере.
Елизаровский… там, неподалеку от станции Елизаровская, видели Валеру с книгой. Очень странно, что с этой книгой – ведь у него уже такая есть. Там книжная ярмарка, куда я собираюсь в субботу после тренировки. А ведь у Валеры наверняка были, были друзья. Кому-то из них в подарок он купил хорошую книгу. Ему нравилась та, подаренная Анной, и он купил другу или подруге такую же. Логично?
А по-иному и быть не может!
А раз так, возможно, его запомнили на книжной ярмарке. Парень-гот, покупавший «Мартина Воителя». Портрет, нарисованный Женькой, есть; назначим его фотороботом, и пусть кто-нибудь из оперативников потрудится. Вот только немало придется трудиться – ярмарка-то очень большая… А стоп! Если исключить лотки с учебной, научной, детективной, женской литературой – фантастики не так уж много. Конечно, это фантастика… а вдруг не фантастика? Надо спрашивать всю художественную… Нет, много.
И все-таки это шанс.
На следующий день я все утро занималась черт-те чем – сначала просидела у Скопина, это наш начальник отделения, на совещании, потом надо было срочно искать гулящую дочку-наркоманку кого-то из городских шишек, я ее и нашла-то почти сразу, будь у ее папы хоть капля мозгов, ему бы не пришлось морочить мне голову, но время потеряла. Потом мне пришлось в поисках еще одного пропащего поехать в его фирму, которой, оказывается, он владел через «подставу», на 3-ю Советскую, хорошо хоть транспорт дали… И это была удача. На 3-й Советской жила упоминавшаяся в столь оригинальном контексте профессор Снегирева, руководитель научной группы «Далекая Радуга», гений, лесбиянка и мадам Глок, Стреляющая Без Промаха. И я решила зайти к ней.
Ну то есть не совсем к ней. Дело в том, что Александра Ивановна, или попросту Санди (как ее называют все друзья и даже просто знакомые, несмотря на ее 60 с хвостиком – она сама решает, кому позволять к себе так обращаться) живет не одна, а в окружении столь же необычайных личностей. Первая из них – ее возлюбленная Тери, тоже профессор и главный врач Центра психологической помощи жертвам насилия. Еще две – ее дети, родная дочь Сашка и приемный сын Гарри, 17-летние ровесники; Сашка – явный математический гений, вся в маму, а Гарри, тоже блестящий математик, готовится в летное. Оба уже выполняют некоторые, видимо, не очень сложные (если такие бывают) задания в «Далекой Радуге».
Тери – это нечто! Во-первых, она ослепительно красива. Правда, она умеет как бы окутываться невидимостью, поэтому ее красота не слишком доставляет ей хлопот. Думаю, по-настоящему она блистает только наедине с Санди, хотя уж та-то любит ее не за внешность. Во-вторых, она поразительно предана своей работе. Ее за глаза некоторые, знающие, о чем говорят, называют бодхисатвой. Кстати, она действительно буддистка. Многих, стоявших на грани самоубийства и предпринявших не одну попытку свести счеты с осточертевшей жизнью, именно Тери вытащила из этого состояния. А в-третьих, Тери во время оно была военной летчицей, пилотировала санитарный вертолет, на нем вывезла из-под Кабула множество раненых советских бойцов, в том числе и Антона, а когда возвращалась за очередной партией раненых, их вертолет сбили. Выжили только двое – она и второй пилот, но из авиации обоих списали. Каким-то образом искалеченная девушка, пережив крах любви к небу, собралась с силами, получила «земную» профессию и теперь успешно врачевала душевные раны другим. Помимо основной работы, у Тери есть еще одна проблемная тема: сверхспособности человека. Она утверждает, будто при IQ выше 160 единиц паранормальные способности начинают проявляться автоматически. В качестве подопытных кроликов у нее – кто бы вы думали? – правильно, группа «Далекая Радуга» и младшие Снегиревы.
А, судя по долгой жизни в паре с мадам Глок, Тери должна бы хорошо разбираться в шизоидах…
Они все были дома, дверь мне открыл Гарри, никто из них совершенно не удивился. У них у всех IQ выше 160, причем намного. Я с интересом созерцала снегиревскую квартиру, в которой до того не бывала.
В ней было четыре комнаты. Каждому по келье. Мебель хорошая, но не новая, еще советских времен, ухоженная и чистая. Ковры тоже не новые и тоже хорошие, шерстяные. Все со вкусом. Все неброско и скромно. То, о чем я давно-давно мечтаю и никак не могу осуществить, – просто, чисто и красиво… И книги, книги, книги – в шкафах, на полках, на столе и под столом, под стульями и под кроватью, просто на полу посреди комнат… Комнаты Гарри и Сашки несколько отличались от комнат старших: на стенах там висело множество портретов. У Сашки – Марии Кюри, Софьи Ковалевской, Екатерины Второй и Марины Цветаевой. У Гарри – Гагарина, Сент-Экзюпери, Маресьева, Терешковой, еще одной женщины и рисованный карандашом – мужчины в средневековых рыцарских латах.
– Это Амалия Эрхардт, знаменитая летчица, – пояснил Гарри, не дожидаясь вопросов, – и Гильом де Боже.
У меня мелькнула мысль пошутить: тоже летчик? Но, во-первых, я знала, кто такой Гильом де Боже, Великий Магистр Ордена тамплиеров, героически павший в конце 13-го века при обороне Акры. Меня натаскал по истории тамплиеров мой добрый сосед Петя Сидоров. Во-вторых, Гарри произнес его имя с таким благоговением, что пошутить явно означало его обидеть. Он-то человек воспитанный, обиды не покажет, но зачем?
Тери немедленно предложила пить чай.
– Соглашайтесь, Тоня, – с серьезным видом сказала Сашка, – у нас нынче только чай и можно пить: Тери сегодня за Джона Сильвера!
– Ничего, то ли еще будет завтра, – отозвалась Тери, – завтра на кухне Гарри дежурит!
Кажется, подначки по поводу готовки были у них в ходу. Тери захлопотала на кухне, а я разглядывала корешки книг. Собранию этому мог бы позавидовать бибколлектор какого-нибудь провинциального города. Я осторожно выговорила:
– Саша, а ты не читала такой книги – «Мартин Воитель»?
– Конечно, читала, – живо откликнулась девушка, – потрясная вещь!
– Фантастика?
– Ну… «пушистое фэнтази». Там вместо людей звери действуют. Мышки там, зайчики, выдры…
– Сказки? – поразилась я. – Ну и ну… в смысле, а может ли гот читать эту книгу?
– Конечно, может, – решительно заявила Снегирева-младшая. – Она хоть и заявлена как детская, но ничего мрачней я уж давно не видела! Чего стоит финал: разгромлена пиратская крепость, и один-единственный пират, оставшийся в живых, обращается к мертвым друзьям и врагам: «А, это ты. Ну здравствуй… а для тебя я вырою отдельную могилку…»
После такой рекламы мне тоже захотелось прочитать. Люблю я ужастики…
– Да это ж серия «Рэдволл», – подключился Гарри, – там этих книг целая куча, и все интересные. Мы их все собрали. Вот, поглядите…
– Рэдволл! – я хлопнула себя по лбу. – Ну, конечно! Черт бы его побрал!
Именно этот сериал с таким энтузиазмом смотрит Тоненька. Если бы я раньше знала, что там и как там, я бы нипочем ей этого не позволила. Мертвые пираты, ишь ты… А то взяла моду: каждый вечер в одно и то же время все телевизоры в доме у нас переключаются на канал «Мультимания», а в остальное время дом оглашают душераздирающие вопли «Рээээдвоолл!» или замогильные до жути завывания «я там и сам, мой меч заговорит». Ну его к готам… Хотя, наверное, Сашка и Гарри…
– Сашка и Гарри, отговариваясь необходимостью получения учебной информации, влезают в Интернет, кликают на известные сайты и пишут там вроде: «Перечитал конец «Воина Рэдволла». Матиас тупак! Зачем он на Клуню колокол кинул? Ведь Клуня такой классный», – наябедничала Санди, входя с подносом в комнату. Я неудержимо расхохоталась. Кто такой этот Клуня, я еще помнила – какой-то крыс-бандит.
– Очень классный!
– А потом добавляют: «Ну вообще-то я фанат зайца Бэзила», – с серьезным видом продолжала профессор Снегирева. – Да вот, не желаете ли?
И тут я стала перед шкафом как вкопанная.
Девятнадцать книг серии «Рэдволл» красовались на полке в безукоризненном порядке. Все они были оформлены в одном стиле, с узорчатыми корешками. Вот и «Мартин Воитель».
– Стоп, – я вытащила из кармана пиджака бумажку, на которую переписала файлы Валеры. – Вот и оно! «Жемчуг Лутры» и «Колокол Джозефа», и…
– Но здесь не все, – Гарри заглянул мне через плечо. – А тут еще сайт какой-то…
– Ща поглядю, – Сашка вдохновенно ринулась к компьютеру, молниеносно набирая адрес сайта. – Ага! Библиотека Альдебарана! Так, так… здесь есть все, кроме четырех последних – «Меч Мартина», «Остров королевы», «Клятва воина» и «Непобедимая Моди».
На полке у Снегиревых стояли и эти.
– А в списке нет этого вашего «Мартина Воителя», – продолжил Гарри.
– «Мартин…» был у одного моего пропащего в виде книги, – пояснила я.
Еще несколько минут я объясняла ситуацию со списком Валеры.
– Все очень просто, – подключилась Александра. – «Мартина…» ему подарили, остальные книги он скачал из Интернета. Потом книги на сайте закончились, и он начал скупать остальное.
– Скорее всего, у него в руках был не «Мартин…», а «Остров королевы», – предположила Тери.
– Это почему?
– Да потому, что ваша Анна приняла его книгу за «Мартина…». Видите, там серийное оформление? Книги очень мало отличаются одна от другой, но цвет обложек разный: зеленый, «Изгнанник» вот синий… А «Мартин…» и «Остров…» – коричневые, очень легко спутать, если не приглядываться, какая там зверюшка нарисована.
IQ выше 160! Что тут еще можно сказать?
– А вот вы, Тери, как психолог, как думаете: почему он поставил эти книги на пароль?
– Так это же и не психолог вам скажет, – перебила Сашка. – Вы сказали, что у него родители авторитарные. Отец, небось, с казарменным подходом. Да? Наверняка лазит у него в машине. Залезет и увидит, что сын читает – зайчики-белочки…
Тери согласно кивнула.
– А вот еще, – продолжила я. – Своих денег у него не было. Стипендию он отдавал родителям. Но откуда-то взял деньги на книги и на новую одежду…
– Родители оба на двух работах? – быстро спросила Александра. – Он тоже мог работать. Сейчас у студентов много возможностей подрабатывать. А они бы этого и не знали!
Я вытащила блокнот и сделала пометки.
– А те файлы мы быстренько расколем, а, Сашка? – предложил Гарри.
На такую удачу я и не рассчитывала. Конечно же, я согласилась и дала адрес Шалимовых, про себя хихикая над их почти гарантированной реакцией на моих «специалистов».
А коржики, любовно выпеченные и поданные к чаю Тери-миловзорой (определение Антона), оказались очень вкусными. Хорош был сегодня Джон Сильвер!
На следующий день, отксерив сделанные Женей фотороботы Валеры, я отправила оперативников на Елизаровскую книжную ярмарку. Надежды был только вялый призрак: оперативников мало, да и кто бы мне их дал много – я же не убийство расследую, зато множество торговцев, множество покупателей у каждого, и, если вдуматься, парень-гот, интересующийся популярными ныне книжками – не Бог весть какая редкость, чтобы его запомнить.
Вот если бы он Блока спрашивал! Хотя и это вовсе не из ряда вон…
Я засела за Валеркину телефонную книжку. Там было довольно много телефонов. Тетя Аня – это, конечно, Ширяева. Я на всякий случай переписала все телефоны Анны, которые там были, авось пригодятся. Вообще Валера содержал книжку в порядке: все по разделам. «Однокурсники», «Универ», «Родственники», «Ребята». Однокурсникам он, насколько я узнала, никогда еще не звонил. Правда, он учился вместе с ними всего два месяца… но пятерок-то успел нахватать? Родственники – тоже не идеал, хотя проверить стоит. Вот «Юрик» – это, конечно же, брат. Правда, остальные утверждают, что Валера с ним общался мало. Но брат все-таки… Сейчас, ему и позвоним, только посмотрим, что там в «Ребятах» – это самое перспективное, на мой взгляд.
«Черная Роза», «Блэки», «Квадрат», «Волчица», «Клоун». Ни одного имени, одни прозвища, или, как их сейчас принято называть, – никнеймы. А это что?
«Доротея». Вот где перспектива! Напротив Доротеи красовалось черное плачущее сердечко.
У меня хватило ума реквизировать найденный в квартире Шалимовых телефон Валеры, и я теперь очень этому радовалась. Потому что далеко не все телефоны из книжки были забиты в мобильник. Ну, почему там не было телефонов однокурсников или кафедры – понятно. Однако там не было ни одного телефона «ребят»! Даже Доротеи, по которой плакало сердце гота! Были только телефоны некоторых родственников: мамы, Юрика, Анны, Тани. Таня – это, наверное, невестка – судя по тому, что домашний одинаковый с Юриком… надо бы узнать.
Папы тоже не было. Показательно…
Я позвонила Юрику и Тане (там были еще и рабочие). После непродолжительных переговоров выяснилось, что это действительно брат и невестка Валеры и что они готовы прийти побеседовать насчет братишки. Они хотели прийти вместе. Подумав, я согласилась, и вскоре ко мне уже явилось двое молодых людей – Юрий и Татьяна Шалимовы.
Юрий был и похож, и не похож на младшего брата. Он выглядел вполне обыкновенно, в строгом темно-синем пуловере поверх светлой рубашки с галстуком и серых брюках. Волосы аккуратно подстрижены, на лице – усы. Не просто так, догадалась я: Юрий, как выяснилось, работал начальником отдела в одной фирме, и усы нужны были молодому начальнику для солидности. Он и вел себя солидно, хотя иногда сбивался на юношеский тенорок.
Татьяна оказалась полненькой светловолосой женщиной, очень хорошенькой, с ямочками на щеках. Глаза у нее были веселые и чуть насмешливые, но сейчас смотрели озабоченно. Мне понравились ее серый плащ, серебряные украшения и модное голубое платье до середины колена: стильно, но сдержанно, всего в меру. Работала она в турфирме.
– Мы вместе учились, – объяснила Таня, – на курсе и познакомились.
– А где вы учились?
– Да в политехе, – вступил Юрий, – там же, где сейчас Валерка. Отец хотел, чтобы я был юристом, но я настоял. Мне эти законы-протоколы… извините…
– Каждому свое, – согласилась я. – А вы с Валерой поддерживали отношения?
Я спросила, зная ответ. Вернее, мне казалось, что я его знаю. Как бы не так!
– Общались, – охотно отозвалась Таня, – он к нам регулярно заходил. Раз-два в неделю.
– А родители его об этом не знали…
– Да они меньше общались с ним, чем с нами, – воскликнул Юра, а Таня тихо добавила, глядя исподлобья: – Чем с тобой…
– Так-так! Валера – это хорошо. Но я хочу больше узнать об отношениях в вашей семье. Таня, вы с Валерой дружили?
– Можно сказать, что да. Он хорошо ко мне относился, я его готовить учила. Хороший парень, скромный такой, только уж очень робкий. За себя постоять никогда не мог. Верно, Юрик?
– Это уж точно, – согласился Юра. – Я еще как-то мог настоять на своем, а он был как девочка… – он бросил взгляд на жену и усмехнулся: – кисейная барышня!
– Это, должно быть, ваше определение, Таня, – сказала я. – А родители? Свекор и свекровь?
Такой реакции я никак не могла ожидать. Таня внезапно вспыхнула, закусила губу, помолчала и вдруг обратилась к мужу:
– Слушай, выйди, а? Мы тут с капитаном по-женски пошепчемся…
Юрий, кивнул головой, улыбнулся мне с видом «ну что ж тут поделаешь» и вышел, а Таня нагнулась ко мне и зашептала, косясь на моих коллег (занятые своим делом, они нас не замечали):
– Понимаете, я как-то… еще когда мы только собирались пожениться… я у них на кухне взялась готовить. Ну, старалась же как-то, чтобы отношения наладить… и вдруг слышу: Виктор Максимович спрашивает Юрика: ты, мол, проверял, она девушка? Он и говорит: нет, но какая разница? А тот эдак, знаете, усмехнулся, и отвечает: одна дает, другая дразнится, а ты, дурак, все перепутал. Юрик вспылил. Как закричит: мне она подходит, я женюсь, и точка! А потом опять слышу: Виктор говорит Марине Сергеевне – наш-то дурак, притащил в дом шлюху, как бы не оказалось, что… В общем, короче… я к ним стараюсь не ходить. Вот. Юрик не знает, что я все слышала. Вы же не думаете, что…
– Ничего я не думаю, – заверила я. – Вы имеете право устраивать свою жизнь, как вам хочется, а Шалимов был не прав. (На лице Тани промелькнуло облегчение). А Юра к ним заходил часто?
– Не очень… Во-первых, они все время были заняты, а во-вторых, он, наверное, тоже обиделся…
– Зовите Юрия, – решительно сказала я. – Будем дальше разбираться. Так, говорите, Валерий любил готовить?
Юрий вошел и сразу начал объяснять насчет готовки.
Оказывается, Валере как-то пришло в голову, что он живет паразитом: ест еду, что мать приготовила, живет в комнате, что мать убрала, носит одежду, что мать постирала… Он взялся исправлять положение: загрузил в машинку кучу барахла, в том числе цветного, которое немедленно полиняло на белую простыню, стал регулярно убирать в квартире и даже гладить брюки. Стирать он быстро научился (из-за простыни разразился сильнейший скандал!), а с готовкой было труднее, поэтому понадобилась помощь. В качестве консультанта он выбрал Таню, очевидно, потому что она была мастерицей готовить всяческие вкусности.
– Он еще кое-что сказал, – морщась, припомнила Таня. – Что, если он начнет жить самостоятельно, то не сможет сам себя обслужить.
– А еще он сказал, что не по-мужски все сваливать на мать, – добавил Юрий. – И что когда мужчины средних лет уходят от жен, которые неинтересны, то сами же и виноваты. Когда женщинам становиться интересными, если они все время заняты по хозяйству? Они и становятся скучными и серыми.
– Так, – задумчиво сказала я. – Вы не уточняли, он действительно собирался жить самостоятельно?
– Нет, – сказал Юрий, а Таня заметила: – уточняла, а он сказал, что ему все равно рано или поздно придется жить самому.
– А насчет уходить от жены – это реально или так, вообще?
– Вообще, – тут же откликнулся Юрий. – Но насчет скучно и неинтересной – это точно про маму.
– Он мне как-то пожаловался, что у них семья не такая, как надо, – вдруг произнесла Таня, глядя куда-то перед собой. Я поняла, что этим они с Юрой не делились. – Что он взял родителям билеты в театр, отец вообще отказался идти, а мать сначала охала, что ей с этими билетами делать, а потом, в конце концов, пошла с какой-то коллегой по работе. Тоже скандал был.
А ведь Шалимов не производит впечатления скандалиста. Деспота – да, пожалуй…
Я сказала об этом младшим Шалимовым, и они дружно рассмеялись:
– Да это вы его еще не знаете! Мы буквально за день до того, как он пропал, все-таки пришли вместе к ним в гости…
Рассказ заслуживал внимания. На стол был подан в числе прочих блюд недосоленный суп. Таня, которая любила все соленое, ничтоже сумняшеся положила себе в тарелку чайную ложку соли, и в таком виде блюдо оказалось очень даже съедобным. Юра тоже молча досолил и с удовольствием съел. Виктор Максимович попробовал, поморщился и…
– Да если б он просто сказал, что соли мало!
Он начал, не повышая голоса, но нещадно, со злой издевкой отчитывать жену. Видно было, что это привычный стиль общения в семье. Значит, я поняла все верно… Таня не запомнила все, что он говорил, но ее сильно поразили эти спокойные, негромкие, язвительные, хлещущие попреки. Марина Сергеевна втянула голову в плечи и покорно молчала. Валера так же молча застыл на месте и во все глаза смотрел на отца; внезапно он вскочил за столом и крикнул:
– Хватит! Ты прекрасно знаешь, что суп варил я! Не нравится, вари сам, а то нашел штат прислуги!
Виктор Максимович, казалось, не обратил на эскападу сына никакого внимания. Зато продолжал, так же негромко и монотонно, попрекать жену, в том числе и тем, что она нашла на кого переложить свои обязанности, и добро бы он их выполнял – нет, просто сам превратился в бабу из-за бабьего воспитания.
– По-моему, он пытался намекнуть, что Валера «голубой», – задумчиво сказал Юрий.
На него сцена тоже произвела невыносимо тягостное впечатление. Они с Таней пытались, как могли, сгладить конфликт. Но не получилось. Разъяренный Валера, которого папочка довел-таки до высшей точки кипения, схватил тарелку отца и выплеснул суп в раковину, а пустую тарелку швырнул ему со словами:
– Ты даже помыть после себя не умеешь! Рабовладелец! Тиран!
Мать в слезах выбежала из-за стола, Юрий и Таня буквально растащили готовых сцепиться отца и сына. Потом Марина Сергеевна потерянно сказала старшему сыну и невестке:
– Не понимаю, просто ума не приложу… Что на него нашло? Он никогда таким не был…
Они, особенно Таня, подумали, что она говорит о муже, хотя Юрий, недовольно скривившись, заметил, что отец никогда не был особо нежным супругом.
– Я думаю, что она все же имела в виду Валеру, – объявила я.
– Пожалуй, – согласился Юрий, – он вообще-то парень кроткий. Но с чего матери отца-то выгораживать? Какой он, мы и так знаем. Тиран – это про него…
Я задала еще несколько вопросов. Меня интересовало, не было ли у Валеры работы, другого мобильника и другой одежды. И не знали ли Юра и Таня девушку по имени Доротея. И почему он не взял с собой никакой музыки – ни плеера, ни компактов. Но этого ничего Юра и Таня не знали.
Однако их длинный рассказ многое прояснил…
Я начала названивать «ребятам», но никого их них не застала дома. Наконец, взяли трубку у Черной Розы.
– Черная Роза – это я, – пояснил юношеский, явно мужской голос. – А вы…
– Капитан милиции Антонина Туманова! – рявкнула я.
– О… – сдавленно выдохнули на том конце провода. – Но… а что я сделал?
– Да ничего ты не сделал, – заверила я. – Я разыскиваю одного из ваших, который ушел из дому несколько дней назад и не вернулся. Мне нужно узнать, не случилось ли с ним какого несчастья. Понял?
– А, ну если так… А кто?
– Валера Шалимов. Студент политеха, 18 лет. Темноволосый, на Джима Моррисона похож…
– А кто это?
– Кто – Валера?
– Ну… да… и этот, как его…
После секундного молчания мы оба поняли, что сваляли дурака: я – потому что пацан из готов не обязательно должен знать легенду рока, а он – потому что он ее, то есть его (Моррисона) не знал.
– Я Валеркиного никнейма не знаю, – призналась я. – Слушай, давай-ка я к вам на тусовку подойду и покажу вам его фоторобот. Ты своим скажи, я ведь никого арестовывать не буду. Мне нужно только узнать, что с ним все в порядке!
– Правда? – недоверчиво переспросил Черная Роза. – А что он натворил?
– Да ничего! Он просто пропал, вот и все! А у него сердце больное!
Уяснив, наконец, что в данном случае моя милиция нас бережет, а не стережет, гот с женским никнеймом сказал, что они собираются возле Волковского кладбища (я облегченно вздохнула – Волковское не Малоохтинское, не заброшенное, не пользуется дурной славой, цивилизованное место!), что лучше всего их навещать на выходных, потому что больше всего людей приходит, что настоящих имен они друг другу не называют и в душу тоже не лезут, но, может быть, в чем-то и помогут… а в конце попросил принести что-нибудь про этого, ну, как его…
У меня была книжечка про группу «Дорз» с хорошими переводами текстов Моррисона, поэтому я с легким сердцем пообещала прийти. И только потом, когда я уже положила трубку, меня кольнула мысль: Антон-то уедет, а мне одной на кладбище вечером переться…
Уже уложив Тоненьку, я начала мастерить Медного всадника из набранных по дороге и высушенных в микроволновке листьев. Антон охотно взялся мне помогать, и мы аккуратно клеили листья на листок плотной голубой бумаги. Слишком голубой, небо в Питере такого цвета бывает только в редкие летние дни. Поэтому Антон достал из кейса матовые типографские пленки, и мы вырезали из них настоящие питерские облака. Сверху для красоты сбрызнули моим праздничным лаком для волос с блестками – получилось здорово.
– Слушай, брось ты эту затею с готами, – попросил меня Антон, пристраивая очередное облако. – Установи адреса, вызови их повесткой, и пусть объясняются, что и для чего…
– Это займет еще время, а я хочу побыстрее спихнуть это дело. И, главное, пока я тут валандаюсь с готами и повестками, с парнем может случится черт-те что!
– А я так думаю, что ничего, – возразил муж. – Родители у него невыносимые, а парень, похоже, неплохой, вот и ушел от них, причем не к бандитам. Что с ним может случиться?
Вот тут он ошибается. В большом городе с человеком может случиться буквально все…
В понедельник с утра Антону надлежало быть в славном граде Дублине. Ирландия ему заочно нравилась. Он мечтал посетить ее как турист, полазить по пещерам, побродить между холмов в надежде встретить кого-нибудь из Дивного Народа. Я уж не стала ему говорить, что нынче вошла в моду хирургическая коррекция ушей «как у эльфа», так что, скорее всего, наткнется Антон в холмах не на эльфа, а на модницу… Впрочем, деловая программа его пребывания никак не подразумевала программы культурной: список вопросов, подлежащих разрешению, оказался длиннейшим. Как это ирландские партнеры еще в оперу его выпустили? Поэтому с утра в субботу он собирался в путь, а вечером уже должен был вылететь.
Я побежала, как всегда, на тренировку. По субботам и воскресеньям я посещаю тренировки по дзюдо. Антон обычно ходит со мной, но сегодня ему было не до бросков с захватами.
А еще есть у нас такая беда – называется тренер Николай Константиныч. Тренер он хороший. Но уж очень любит поговорить «за жисть», причем во время этих разговоров у него буквально все оказываются виноватыми во всем. Особенно он не любит женщин, голубых, евреев, хохлов и коммунистов. Однако, если упомянуть при нем об остальных группах населения, комментарии будут столь же неодобрительны. Кажется, он хвалил за все время нашего с ним знакомства только мусульман – за то, что бабам спуску не дают. Вот и сегодня он сел на любимого конька: женщины дуры, женщины плохие. И, главное, ни одна женщина не может побороть мужчину.
Я почему-то вспомнила профессора Снегиреву. Она КМС по дзюдо. Константиныч – мастер международного класса. Возраст у них примерно один. Только разница – как между брехливым цепным кобелем и молчаливой угрюмой волчицей. Но увы, мадам Глок не ходит в наш спортзал, и растерзать женоненавистника Константиныча некому. А он между тем договорился, что женщинам вообще не след лезть в мужчинские дела типа боевых искусств. Я не вытерпела:
– Чепуха у вас, Константиныч, получается! Значит, девушки должны заниматься бальными танцами, а если на них нападет насильник или грабитель, покорно дать грабить себя и калечить?
– Все равно женщина с мужчиной не справится, – снова завел он свою песню, но я уже сердилась:
– Преступник отпора не ожидает, и любое сопротивление даст человеку несколько секунд, чтобы вырваться и убежать! Их и так развелось – и черт их не возьмет, а вы еще хотите, чтобы мы ждали, как овечки, когда нас съедят с потрохами!
На Константиныча моя тирада произвела обратное впечатление. Он заявил:
– Миллионы женщин насилуют, и они после того живут, потому что не сопротивляются!
– А еще миллионы не живут, – возразил майор Давлетов, доставая катану. Майор – превосходный спортсмен и большой любитель редкого холодного оружия, в том числе восточного. После фехтовальных упражнений он обещал мне отработку, и это радовало. Но… отработка с Давлетовым…
Я в конце тренировки была как выжатый лимон.
Притащившись на книжную ярмарку, я едва вспомнила, зачем сюда шла. И то потому, что прямо по курсу оказался лоток с детективами. Продавщица усердно навязывала мне свою продукцию:
– Вот, женский детектив… Шилову возьмите, вот Донцова новенькая…
– Мне нужна Маринина, – рявкнула я капитанским голосом. – Мне нужен Незнанский и Абдуллаев! И… и… а где тут психология и фантастика?
Я хотела купить себе еще парочку романов ужасов. Но первая же книга в моих руках с соблазнительными вампирами и летучими мышами подверглась обсуждению двух юношей по соседству:
– Девушка, это же детская книжка. Для детей возьмите лучше «Рэдволл»…
– Нет, я бы взял старой доброй Линдгрен, – возразил другой…
– Да! – припомнила я. – Вы вот этого парня не видали? Как раз «Рэдволл» спрашивал…
Кончилось тем, что мне всучили «Рони, дочь разбойника», «Клятву воина», которой не было у Валеры, четыре книжки по психопатологии… ну и парочку ужастиков, которые мне, собственно, и требовались. Как я ни стараюсь, как ни учусь противостоять ловким торгашам, вечно они меня раскручивают на лишние покупки. Хотя…
Книжки-то хорошие.
В отличие от Димы, который, бывало, устраивал в доме настоящий погром, если ему надо было выбраться на пару дней в Москву, Антон всегда собирается сам. Максимум, что я могу в данном случае, сложить рубашки. Потому что это искусство ни одному мужчине не дастся.
– Ты хоть Петьку с собой позови, – умолял он меня, упаковывая сложенные рубашки в чемодан. В пакет, который он намеревался взять с собой, полетели все восемь ярких книжек в мягких обложках, которые я притащила утром с ярмарки.
– Спасибо, – вздохнула я. – Однажды я уже звала с собой Петьку на кладбище. Меня тогда чуть не сожгли. Уж лучше я одна как-нибудь…
Наобещав Тоненьке назавтра поход в Крылатское (если не будет сильного дождя), я отправилась в аэропорт – провожать Антона, а прямо оттуда двинулась на Волковское.
На мне были ботинки с ребристой подошвой, кожаные брюки и кожаная куртка с капюшоном, под которой таился табельный «Макаров». Сейчас я походила на байкера куда больше, нежели Антон. Он, кстати, уверял, что я пользуюсь популярностью в его компании, выделяясь среди прочих байкерских жен: не ругаюсь, охотно привечаю его друзей в доме, сама не прочь посидеть в их обществе. Мне с ними интересно. Я вообще люблю увлеченных людей. Но мой внешний вид объяснялся просто: как и положено питерской осенней погоде, она была мокрой. Моросил дождь; время от времени поднимался ветер и швырял мелкие капли мне куда придется. Капюшон пришлось надвинуть на брови. Я сжимала в руке мобильник, готовясь искать тусовщиков по «маяку». Черной Розе я перезвонила – он уже был там и уверял, что им удалось развести костер. Но пока огонька было не видать – непроглядная сырая туманная темень.
Из тумана внезапно вынырнули тени. Одна, две… четыре…
– Ба, кого я вижу, – удивилась одна из теней.
Я удивилась еще больше. Передо мной в полном составе стояла семья Снегиревых + Тери.
– А вы откуда?
Это было и все, на что меня хватило, но Санди только усмехнулась:
– А мы тут тренируемся. Понимаете, в спортзале душно, при наших темпах упражнений элементарно не хватает кислорода. А если мы начнем болтаться по городу в более населенных местах…
Они подошли поближе. Все четверо были одеты почти как я и совершенно одинаково. У них вообще, насколько я заметила, семейная фишка – одинаково одеваться. Тери держала в руках катану не хуже, чем у Давлетова, а Гарри засовывал за пояс брюк нунчаки.
– Холодное оружие… – процедила я, на что Тери воскликнула:
– Это же тренировочная катана! Она с затупленным лезвием. Обычная палка, только металлическая…
Откуда-то издали донесся женский крик, приглушенный расстоянием.
– Слышали? – встревожилась Тери.
– Слышали, – хмуро отозвалась Санди. – Пошли, посмотрим…
Мы дружно зашагали на крик, спотыкаясь о надгробные плиты. Если бы он повторился… минут пять мы спешили наобум, потом пахнуло дымком, и из-за памятников блеснуло красноватое в тумане пламя костерка. Вокруг сидело десятка полтора личностей, один вид которых мог свести более слабонервного посетителя кладбища (в том числе и мертвого) либо обратно в место упокоения, либо в дурдом. Черные волосы дыбом, черные жирно наведенные круги вокруг глаз, у девушек – черные или кроваво-красные ногти… Они мирно беседовали, пуская сигаретный дым в мокрое небо, но, услышав наши шаги, насторожились, и один – самый храбрый, наверное, – дрожащим ломающимся баском выкрикнул:
– Эй, там! Выйти из сумрака!
Санди выступила на освещенное пространство.
– Вечер, Светлые, – бросила она, входя в роль.
– Почему Светлые? – неуверенно возразил юноша, окликнувший нас.
– Потому что в Ночной Дозор ходили Светлые, а не Темные.
Крыть «Светлым» было нечем, и они, чуть успокоившись, с интересом воззрились на нас.
– Бедные мои ножки, Прелесть моя, – Гарри, точно Голлум, булькнул горлом – он споткнулся об очередной камень; Сашка тут же ткнула в него пальцем:
– Не верьте ему! Это глот с планеты Катрук!
Готы радостно захихикали.
– Не скажет ли кто-нибудь бедному слепцу, потерявшему драгоценное зрение во имя защиты своей родины Англии, в какой местности я нахожусь? – вкрадчивым голосом слепого Пью спросила Тери.
Хихиканье перешло в дружный смех. Я тоже решила не ударить лицом в грязь:
– Погоды стоят хорошие, удои будут колоситься… – и, переждав новый взрыв смеха, добавила: – а Черная Роза тут?
Второй парень, с массивным медальоном в виде розы, оплетенной колючей проволокой, поверх черной куртки, помахал мне рукой. Санди тем временем поинтересовалась:
– Так это не вы орали?
– Нет. Мы думали… это вы!
– Так. Уже интереснее. Похожу-ка я, погляжу…
– Мы с тобой, – Сашка и Гарри шагнули к ней, но она резким жестом их остановила:
– Назад! В темноте вижу только я.
В семье у профессора Снегиревой, похоже, была суровая дисциплина. Молодежь мигом вернулась на исходные позиции, хотя видно было, что душа у обоих не на месте. Но не успела Санди пройти и нескольких шагов, как навстречу ей вынырнули из тумана совсем другие люди.
Такие же юные, как те, что сидели вокруг костра.
Бритые головы. Кожаные куртки. Солдатские ботинки. Они не стеснялись «украшать» свой «прикид» свастикой, и было странно и гадко видеть свастику посреди города, пережившего блокаду. И каждый сжимал в руке что-то опасное – кто дубинку, кто кастет. Краем глаза я с ужасом заметила, что кое у кого есть оружие и посерьезнее, вроде настоящего разбойничьего кистеня, да еще шипастого – этакий рыцарский моргенштерн… Их было рыл двадцать. Но самым страшным оказалось даже не это.
Они волокли девочку, судя по остаткам раскраски – одну из компании готов. Одежда на ней была разорвана, на лице пестрели свежие кровоподтеки. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: одними синяками тут не обошлось…
Я ощутила прилив острой ненависти к Константинычу с его дурацкой трепотней. «Миллионы живут… не сопротивлялись…» Константиныч и иже с ним были заодно с нечистью, злобно гоготавшей нам в лицо. Они осыпали нас грязной бранью. Самое мерзкое чувство – бессилия перед хамом…
Что мы могли сделать – с тупой тренировочной катаной и одним нунчаком?
– Всем назад! – резко крикнула Санди, шагнув вперед. Она буквально вырвала из рук подонков их жертву, швырнула ее Гарри, тот поймал девочку и тут же сплавил ее кому-то из готов.
– В кусты, в кусты, и подальше, – распорядилась Тери, и готы послушно поползли подальше, за надгробия, прячась во тьме.
Через долю секунды охватившее меня оцепенение прошло – и вовремя!
Сашка с победным визгом прыгнула, как хищник, вперед, с силой врезала ближайшему скинхэду в пах, затем, скрюченному, – локтем в основание черепа, и, не останавливаясь, метнулась дальше. Я видела, как Гарри легко, без натуги, молотит нунчаками направо и налево, как Тери довершает боевой разгон своей катаны, даже с затупленным лезвием оказавшейся грозным оружием в умелых руках, и очередной противник, корчась, падает в грязь. На меня налетел огромный, резко пахнущий потом, я схватила его за отворот расстегнутой куртки, резко развернулась, поддала своим объемистым бедром, – негодяй полетел у меня через спину и коротко ахнул, ударившись о надгробие… Гарри сцепился с обладателем моргенштерна; тот замахнулся на него, но юноша ловко поднырнул под его руку, вывернул запястье, хрустнув рвущимися связками, и секунду спустя шипастый шар уже врезался в чей-то бритый висок… Швырнув через плечо какого-то хлюпика, я обернулась снова к Сашке – та вошла в раж, врезаясь тяжелыми подошвами своих «Доктор Мартенс» в лысые головы и челюсти.
Мы оказались не одни. Черная Роза, похоже, тоже был знаком с приемами каратэ, и кое-кто из его противников это успел оценить, хотя им повезло куда больше, чем тем, кто попался Снегиревым. И еще один из готов, совсем ребенок, отважно размахивал кулачками, хотя и без особого успеха – нос у него уже был расквашен, однако держался этот «рыцарь ночи» стойко.
Еще один хулиган, которого я от души бросила оземь, вытащил не тот билетик. Он упал на вытянутую руку, немедленно хрустнувшую в локте, скорчился от боли и вкатился прямо в костер. Жалеть его было не с руки. Но тут я подняла глаза – и об этом буду жалеть всю свою жизнь…
Я увидела Санди Снегиреву.
Все велеречия насчет берсерков были чепухой. Они даже на треть не передавали невыносимого ужаса, творимого равнодушной боевой машиной. Молча и совершенно бесстрастно, даже с ленцой, она двигалась, и на ее пути падали, уже не поднимаясь больше, новые и новые тела. Хруст ломающихся костей, бульканье крови, толчками вырывающейся из поврежденной артерии, треск разорванных суставных сумок… наконец, ей, по-видимому, это все надоело, она подхватила за ноги здоровенного парня, на голову крупней ее самой, и хлестнула им по противникам. Парень заорал и захлебнулся криком; похоже, у него сломался позвоночник.
Не меньше секунды я стояла, завороженно глядя на этот кошмар, и внезапно меня осенило. Я же при исполнении! У меня пистолет и «корочка»!
– Милиция! Всем стоять! Руки за головы! Оружие на землю! Первый выстрел в воздух! Второй на поражение! – заорала я, вынимая «Макарова», и действительно выстрелила.
Грохот выстрела произвел – кое-кто из скинхэдов бросился врассыпную. Но не все. Часть, правда, уже валялась в отключке. А один – плюгавый, но самый злой, постарше других, шагнул, махнул рукой…
Что-то больно ударило в меня, и я вдруг почувствовала, как горячие липкие струи поползли по телу; скосив вниз глаза, я увидела рукоять ножа, торчащую из моей груди, и, уже на автопилоте, снова спустила курок в сторону плюгавого. Тот упал.
Ночь разорвали сирены. К нам бежали какие-то люди, но у меня уже не было сил выяснять, кто они и что они. Я осела на чьи-то руки. Чьи – тоже не уловила…

***
Меня окружала темнота и море запахов. Пахло спиртом, лекарствами, кухней, чем-то еще. Секунду помаявшись, я сообразила, что из-за ранения попала в больницу, а темно потому, что у меня закрыты глаза. Последнее обстоятельство я мигом исправила и убедилась, что вывод №1 был верен – я действительно в больнице, а, потрогав грудь, обнаружила там бинты. Итак, кто-то очень вовремя вызвал «скорую» на место побоища. Зашла пожилая медсестра.
– Как вы себя чувствуете? – дежурно-любезно поинтересовалась она.
– Сносно, – отчеканила я. – А где мои вещи, телефон? Я должна сообщить родным. Где я нахожусь, скажите, пожалуйста?
– Мы уже сообщили, – объяснила женщина. – С вами вчера приехали ваши знакомые, они все сделали. Тут ваша мама была, сидит в коридоре. И милиция.
– Ну, так зовите, – потребовала я. – Я серьезно ранена?
– Не очень, но вам повезло. Задета артерия. Если бы вам не оказали первую помощь до прибытия «скорой», вы бы запросто могли истечь кровью.
Я откинулась на подушку. Первой ко мне, конечно, вбежала мама, влача за собой Тоненьку. Обе они причитали и охали, всячески меня жалея, но рассказать о вчерашнем ничего не могли, а я подозревала, что после того, как я потеряла сознание, произошло что-то важное. Мама принесла мне куриного бульончику, Тоненька – игрушечную пластмассовую коровку, не забыв уточнить, что она похожа на прямоугольник, так что и пища, и развлечения мне были на первый случай обеспечены. А за родней, пообещавшей меня навестить еще раз вечером, явилась родная милиция во главе с Донниковым.
Однажды Донников с улыбочкой предложил мне выйти за него замуж. Я сочла это великолепной шуткой, благо интонации и выражение лица Игоря к тому располагали, и превесело рассмеялась, но потом Игорь заявил, что делал мне предложение вполне серьезно, и с тех пор мы почти не общаемся, хотя раньше дружили. Поэтому я для начала испытующе уставилась на товарища.
– Ну, мать, ну ты даешь, – не утруждая себя приветствием, произнес Игорь. – Чего тебя туда понесло? Это ж надо – без малого два десятка козлов сюда отправили!
– В смысле? – уточнила я. – Все скинхэды – здесь?
– Да уж никого не оставили целым и невредимым, а кое-кого так и живым, – заверил меня коллега. – Тот козел, что кинул в тебя ножик…
– Так я его уложила?
Честно говоря, убивать людей мне еще ни разу не приходилось, и во рту немедленно стало сухо и горько, а на душе – невыносимо гадко. Пусть даже этот «милый» человек и пытался убить меня саму…
– Ну, вообще-то ты его ранила, и не особенно тяжело, – озадаченно проговорил Игорь, – но умер он из-за банальной сердечной недостаточности. Так что извини, мать, отомстить ему тебе уже не удастся.
– Ну и ну, – искренне прокомментировала я.
– Это я должен сказать «ну и ну»! – возразил Игорь. – Вас было, если не ошибаюсь, семеро? Ты, двое пацанов из этих, как бишь их, готов, двое юных каратистов и две пожилые профессорши. А их – девятнадцать. Результат? Ты в больнице, готам наложены швы и отпущены. Это с вашей стороны. С их стороны – один жмурик и восемнадцать покалеченных, из них семь сотрясений мозга, один проломленный череп и еще один перебитый позвоночник.
Я сообразила: череп – это Гарри моргенштерном постарался, а позвоночник – Санди в боевом запале… Семеро против девятнадцати. Зря Тери поминала «Остров сокровищ» – там был тот же количественный состав… С другой стороны, два десятка моральных уродов против нескольких опытных спортсменов…
Я вкратце объяснила Игорю, кого искала на кладбище, зачем туда пошла, почему одна, откуда взялись профессорши с юными каратистами, и с чего вообще возникла драка.
– Ну, это я уже понял, – задумчиво произнес Игорь. – Девочкой Кондачков занимается, а пацанов я уже допрашивал.
– Слушай, а мне ведь тоже с ними надо поговорить, – оживилась я. – Ты им передай, пожалуйста, чтобы зашли ко мне, а?
– Ты чего, мать? – изумился Игорь. – Оклемайся сначала!
– Допрос я и в таком положении вести могу, а время терять не хочется, – честно призналась я. – Ты скажи: Черная Роза, Квадрат, Клоун и Доротея, особенно Доротея! Хорошо?
– Ну ладно, – Игорь пожал плечами, демонстрируя полное несогласие с моей манерой расследования. – Погоняла у них, зэки отдыхают! А теперь вот что я тебе расскажу…
Оказалось, что перепуганные готы потеряли головы не в полном составе. Нашлась девчонка, которая сообразила вызвать милицию и «скорую», причем толково разъяснила, куда ехать, а потом сумела кое-как оказать помощь пострадавшей от насилия скинхэдов.
– А со скинхэдами вы связались, конечно, не от избытка сексуальной энергии, но зря, – подытожил Игорь. – Кое-кто из них, я не скажу, что все, но кое-кто (Игорь умеет очень многозначительно подчеркивать отдельные слова) – сынки или протеже влиятельных человечков. Так что жди еще неприятностей…
– Спасибо, предупредил. Мало у меня их было! Ну, что смотришь хитро?
Смотрел он действительно хитро и даже лукаво, и объяснил:
– Усольцев тебе помочь берется с человечками влиятельными. Только ты ему за это тоже кое-что будешь должна. А?
– Да пожалуйста, чем могу… а что?
– Телефончик той куклы, что к тебе приходила. Анной зовут. Запал Олежек на эту театралку, сил нет…
Телефон Анны Ширяевой я в свою мобилку не забила, поэтому обещала связать с ней Олега, как только выйду на работу, без зазрения совести. В конце концов, она одна, и он один – что тут такого?
Ввечеру меня снова навестили мама и Тоненька. На сей раз их приношения были несколько богаче. Мамуля догадалась принести книгу – «Похитителей бриллиантов» Луи Буссенара; по-моему, она ее открыла на том месте, где нарисованы скелеты туземных царьков в окружении бочек с алмазами, и восприняла как роман ужасов. Тоненька же приволокла в рюкзачке-собачке целую банду любимых игрушек: лошадь Алису, куклу Марину, кошку Ледину, рыцаря Камплетона (производное от тамплиера и тевтона) и уж совсем непонятное плюшевое нечто по имени Профессор Квадрапед. Все это немедленно было расставлено у меня на кровати, а я сама – втянута в увлекательную, с точки зрения Тоненьки, игру, в которой мне досталась роль Ледины. Как сообщила мама, Антон уже звонил – ничего особенного, воздух на 10 градусов теплее, а так тот же дождь, что и Питере. Зато туалет в аэропорту Шеннон чистый и пахнет духами! К счастью, мама не догадалась сообщить Антону, где его супруга – сказала только, что я и в воскресенье ищу пропащих…
Добросовестно ходя Лединой по одеялу (Тоненька сама придумывала комментарии по ходу дела), я меланхолично прихлебывала принесенный мамой кофе из термоса и слушала ее причитания по поводу своей неподходящей работы, как дверь снова открылась.
Вообще говоря, со мной в палате лежали три женщины, все – не первой молодости, и все с бытовыми травмами. Удивительно, как легко и как основательно можно изломаться на кухне или в ванной. Друг с другом они почти беспрерывно жужжали, но мне с ними как-то не получилось пообщаться. Их тоже навещали. Но когда приходили ко мне, я мгновенно это чувствовала. Так вот, в этот раз я тоже почувствовала – и не ошиблась! В палату вломилась, благоухая портвейном и французскими духами, Женя, за ней вприпрыжку – Оля и плавно колыхаясь – дородная Ида. Все три прямо-таки сияли улыбками, как будто мое лежание в больнице было для всех праздником.
– Тонька Мак-Лапоть из рода Мак-Лаптей! Этот гад просто не знал, что тебе надо отрезать голову! – заорала Женя с порога.
– Я тебе что – Берлиоз или ротмистр Пудураш, голову отрезать? – вполне резонно возмутилась я. – Нашла бессмертную! Мне еще гота в колготах найти надо!
Мама уже привыкла к нашим с Женькой шуточкам, а на соседок по палате они произвели неизгладимо тяжкое впечатление. Впрочем, может быть, «Мастер и Маргарита» или «Обитаемый остров» просто не попались им на жизненном пути.
Мы весело чесали языками, когда снова пришли и снова ко мне. Хотя уж кого-кого, а их я увидеть не ожидала. Это была вся семья Снегиревых, за исключением Тери.
– Тери на дежурстве, – объяснила Санди.
– Мы бы раньше пришли, но ездили на летное поле, – добавила Сашка. – Тоня, выздоравливайте и айда с нами! Женя, Оля! На самолет мы вас не возьмем. А на вышку – пожалуйста!
– Тебе только прыжков с парашютом не хватало, – заворчала мама. Зато у Жени и особенно Оли идея вызвала прилив энтузиазма.
– Что вы хотите, Тоня, – Санди снисходительно пожала плечами, уставившись на меня одним глазом. Я весь день то и дело возвращалась мыслями к погибшему скинхэду, а для Санди необязательно было спрашивать, о чем там я думаю. – Слыхали, что на Украине вообще эпидемия – подростки умирают на физкультуре? Бежал ребенок или играл в футбол, ни на что никогда не жаловался, внезапно упал – и готов, а вскрытие показывает, что у него был порок сердца. Конечно, лучше бы этот тип играл в футбол…
Я крепко подозревала, что нобелевский профессор-берсерк умеет не только читать чужие мысли, но доказать это не представлялось возможным. К тому же умер бедняга очень вовремя.
– Но мы пришли не с пустыми руками, – улыбнулась Сашка. Молчаливый Гарри, тоже расплывшись в улыбке, кивнул головой. – Мы после того, как полетали, зашли к этим вашим…
– Странные люди, а? – разлепил губы Гарри. – Отец позвонил в милицию, там ничего не знают… пришлось ваше удостоверение показать.
– Мое что? Откуда оно у вас?
– Вы его выронили там, на поляне, – сообщила Сашка. – Да вот оно, держите…
Младшие Снегиревы ограничились этим кратким резюме, но я представила себе, как вели себя Шалимовы, особенно папаша, и мне стало от души жаль хороших ребят. Уж такого они не заслужили!
– Ну так вот, расколоть эти пароли было делом одной минуты, – продолжала Сашка.
– Отлично! Значит, когда я выпишусь, можно будет идти туда и…
– Можно, но не нужно, – лукаво усмехнулся Гарри. Он выпрямился, поднял что-то с пола… синяя сумка для лэп-топа! Вдвоем брат и сестра расчехлили «машинку», подключили ее к больничной розетке, недовольно поджимая губы.
– Я, кстати, посмотрела и его работы, – рассеянно вставила Санди. – Способности у парня действительно выдающиеся, жаль, что склонности к математике никакой…
Я до этого момента думала, что способности и склонности – одно и то же, но промолчала.
– Джейкса мы на всякий случай тоже распаковали, но там только книжки, – объяснила Сашка, открывая меню. – А вот это – «М.О.», наверное, «Мои откровения». Там в основном стихи!
– Стихи?
– Ну да. И неплохие, по-моему.
– Вот распечатки, – сказала Санди. – Мы решили показать вам и электронный вариант, чтобы не было никаких сомнений… хотя, конечно, ничего не правили. И сделали копии для Тери; она решила просмотреть все это творчество на предмет психодиагностики.
Мне оставалось только поблагодарить неожиданных помощников от имени всей российской милиции – потому что от родителей Валеры Шалимова благодарности бы они не дождались.
На следующий день я ничего особо не ждала от жизни, за исключением того, что мне действительно стало лучше, и я даже смогла встать. Подошла к окну… М-да. Надеюсь, мама догадается притащить мне зимние сапоги и пальто. Выпал снег, пока еще малозаметный – в основном белизна набилась в трещины асфальта и жухлую траву на газонах, но в воздухе упрямо кружились белые мухи, лужи во дворе замерзли, и больные, высунувшие нос на свежий воздух, спешили зайти обратно.
Стихи Валеры мне понравились. Они были очень неплохи, особенно, если учесть молодость их автора. Конечно, в них много было о ненужности жизни, ее бессмысленности, черствости и жестокости мира и т.д., и т.п. – какой юноша в 18 лет не напишет чего-то подобного? Еще было очень много нежных стихов, посвященных маленьким детям. А ведь у моего клиента, подумалось мне, с маленькими детьми явная, хотя и не понятная до конца связь. Монтессори и Песталоцци на полках, теперь вот стихи… Я припомнила Доротею с черным рыдающим сердцем. Нет, о любви не было ни слова. Это показалось мне странным, но еще более странным выглядело обилие посвящений сестре. Кого же подразумевал Валера под сестрой? Может быть, близкую подругу – в юности иногда случается задушевная дружба между парнем и девушкой, хотя гораздо чаще бывает любовь-морковь с вытекающими… А может быть, Анну? Ведь по возрасту она ближе к сестре, чем к тете. Может быть, Таню? С Таней они тоже дружны. Я достала мобильник, но вспомнила, что телефоны обеих у меня на работе, и зашипела от досады. Ведь можно было прямо сейчас выяснить, не называл ли он их сестрами. Хотя… нет, непохоже. Тут что-то о покинутости, о страданиях. А эти две дамы вовсе не выглядят страдалицами. И, наконец, еще одна большая группа стихов была о предательстве самых близких людей. «Измена», «двуличие», «предать бездушно тех, Кто верил и надеялся на верность, Протянутую руку оттолкнуть». Я задумалась.
Кто предал Валеру?
Друзья?
Мифическая сестра?
Брат?
Не с их ли предательством связан неожиданный уход из семьи?
Если связан, значит, речь идет о действительно близких людях – родителях, например. А в чем могли предать сына они? Оскорблять, лезть в душу, донимать своим деспотизмом – это да, заметно. Но предать?
Я поговорила на сей счет и с мамой, и с Женей – они навещали меня, обе, особенно Женя, строили самые разнообразные предположения, но они все были одинаково правдоподобны, чтобы быть правильными.
– А Туманова здесь лежит? – послышался от двери юношеский голос.
Четверо молодых ребят, три парня и девушка, вполне прилично одетых в черное, нерешительно топтались у дверей. Одного из них я, кажется, уже видела. Только узнать мрачное «дитя ночи» с медальоном – роза в колючей проволоке и подведенными глазами в этом скромном пареньке с «хвостиком» было и впрямь мудрено.
– А, Черная Роза! Заходи, заходи, – позвала я. Ребята, поправляя на плечах белые халаты, застенчиво пробрались к моей койке. Я похлопала по одеялу, приглашая их садиться.
– Вот тебе Моррисон, Роза… А теперь вот что. Вы знаете, зачем я вас пригласила?
– Вы ищете Валеру, – полуутвердительно сказала девушка.
– Так. Вы представляете, о ком идет речь?
– Я так думаю, что о Пьеро, – ответила девушка, в то время как остальные замотали головами. – У меня был его домашний телефон, его вроде зовут Валера.
Я показала ей обложку книжки.
– На этого кадра похож.
– Он! Точно, Пьеро! – оживились ребята. Белокурый мальчик лет четырнадцати, с лицом, покрытым кровоподтеками, робко прошепелявил:
– Но мы его уже неделю не видели… он не приходил… да, народ?
Я с интересом взглянула на него.
– Если не ошибаюсь, это ты и Черная Роза дрались вместе с нами?
– Ну да, – Черная Роза покровительственно приобнял младшего собрата за плечи. – Клоун у нас парень что надо, не хлюпик какой-нибудь! (Я подумала, что он сейчас добавит: «Моя школа!», но это было, по-видимому, всем ясно и так). Просто, понимаете…
– Что ж сидеть, когда женщины дерутся за нас? – вставил, пришепетывая, Клоун.
– Да-а, нам бы так драться, как вы, – с неприкрытой завистью произнес Черная Роза.
Третий, дотоле молчавший парень – должно быть, Квадрат, – добавил:
– А Доротея вызвала этих, как их… она и первую помощь оказывала. Она умеет…
– Да, я в медицинский готовлюсь, – сказала девушка. Чем-то она тоже напоминала Моррисона. На щечках у нее были ямочки, и вся она была такой трогательно юной и чистой, даже без косметики.
– Итак, Пьеро… вижу, вы настоящими именами вообще не пользуетесь?
– Нет! – дружно отчеканили парни, а Доротея уточнила: – Кроме меня… а меня так и зовут, Доротея. Мама назвала. Хотела, чтобы красиво…
– Ну, расскажите мне об этом Пьеро. Где и с кем живет, чем живет, чем занимается, чем увлекается, с кем дружит. А то из его родителей мне удалось вытянуть только «не видели, не знаем». Доротея, вы его девушка?
– Нет, – удивилась она, похоже, вполне искренне. – Мы с ним просто дружим. То есть не просто, а очень дружим. Нас даже за брата и сестру принимают иногда. Я ему все рассказываю, больше, чем лучшим подругам.
– А дружит он с нами, – вклинился Черная Роза.
– Читает «Рэдволл»…
– Да ну, – Квадрат так и подскочил на месте, – это же детские книжки! А Пьеро – настоящий гот!
– А о чем там? – заинтересовался Клоун.
– Пушистое фэнтази… зайчики, белочки…
– Если о животных, значит, читает, – объявил Черная Роза, – он любит животных.
– Это точно, – ожила Доротея, – как-то мы с ним в Павловск ездили, он там белочек приманивал и с рук кормил. Он даже жаловался, что ему предки кота не разрешают завести. А он, по-моему, больше всего на свете любит зверье и детишек. Как-то на улице один малыш разревелся, мамаша его успокоить не могла, так Пьеро его на руки взял, что-то там ему пошептал, покачал, и малый заулыбался сразу.
– Да, он очень хороший, – резюмировал Клоун. – Добрый такой, вообще…
– Его стихи – они о вас?
– Стихи? – дружно удивились готы. – Он что, пишет стихи?
– Пишет, – подумав, сказала Доротея. – Ребята из «Черной Пятницы», эти, которые «Сильфида», говорили, что поют песни на его стихи. Очень классные, по-моему. Но нам он их читать не давал.
– А его родителей вы знаете?
– Нет, не знаем, – сообщил Квадрат. – У него с ними напряги. Он как-то сказал, что отца так прямо ненавидит… А девушка у него есть, Таней зовут.
– Ну-у? – протянула я, а остальные так и уставились на него.
– А что – ну? Он так и сказал. Я, говорит, его ненавижу – и за Таню, и за мать, и за сестру.
– Но у него не было сестры, – проговорила я, осмысливая услышанное. Таня – это, конечно, невестка…
– Вот, а живет он где-то возле меня, – произнес Клоун. – Я его часто встречаю.
– А где ты живешь?
– Возле станции Спортивная, на Лизы Чайкиной.
– Исключено,– твердо сказала я. – Он живет на Фурманова, это район Горьковской.
– Ну, тогда… я не знаю…
– Может быть, там его Таня живет, – предположил Черная Роза.
– Нет, он в одно время идет. Может, он там работает?
– Он студент… ну ладно, я это еще выясню, если вы не скажете.
– Отца и я ненавижу, – вдруг сказала Доротея. – Когда я про него Пьеро рассказала, он меня жалеть стал и поддерживать.
– А что такое с вашим отцом? – спросила я. Конечно, для дела эта информация особого интереса не представляла… но, когда речь заходит о человеческих отношениях, неизвестно, что именно может представлять интерес. Доротея вздохнула, поморщилась.
– Да ничего. Я его ни разу не видела. Он с мамой встречался, морочил ей голову, а когда он забеременела, заявил, что женат, и потребовал делать аборт. Мама его выгнала. Вот и все. Он большим начальником стал, это мама сказала. Мы трудно жили, бывало, что вообще с хлеба на воду перебивались, но мама от него ничего не требовала никогда, она гордая очень. А с полгода назад я под машину попала, понадобилась операция. Вот тогда мама ему и позвонила, денег на операцию просить. Он ее послал – сказал, нет у него никакой дочери. Потом, правда, он все-таки помог: прислал какого-то не то парня, не то девушку с деньгами, но и только. Не навестил, не позвонил… А маме после того, как она с ним поговорила, плохо стало, она у меня гипертоник. Сама чуть в больницу не попала. Короче, гад он распоследний…
– Да, не повезло, – посочувствовала я. – А Валеркиного отца я знаю. Неприятный тип.
– Да нам всем тут повезло, – с чувством выпалил Квадрат. – Отцы эти! Кто их только придумал!
– А ты таким не будешь? – серьезно спросила я.
– Я? Да я со своим сыном, может, первыми корешами будем! Ни за что!
Еще два будущих отца энергично закивали головами, соглашаясь.
– А с Валерой, который Пьеро, вы как познакомились?
– Да очень просто, – Черная Роза рассмеялся, – у него же свои заморочки… До, расскажешь?
– А что ж, и расскажу, – девушка тоже засмеялась, – сидим мы, а он к нам подходит и говорит: «Ну, а тут Доротея есть?» Так, будто он везде искал Доротею! Я и говорю: вот она я. А он: всегда мечтал познакомиться с герлой по имени Доротея. Вот так и познакомились, а я уж его ребятами представила. И подружились.
– А какие он книги любит, фильмы, не говорил?
Ребята задумались. Я понимала, что задачу поставила непосильную. Ведь им он тоже много не рассказывал.
– «Усатый нянь», – наконец, припомнил Черная Роза. – Он у меня дивидишник брал переписать.
– Эдгара По и Юнга, – сказала Доротея. – По я у него почитать брала.
– А я – Гофмана, – мечтательно прищурился Квадрат.
Мы попрощались. Я запоздало вспомнила, что мне не удастся запротоколировать их показания – бланков-то у меня в больнице не было. Поэтому пришлось договориться, что ребята подойдут еще раз ко мне в отделение, когда я выздоровею, и распишутся в протоколах.
– Ну и дети, – скрипуче сказала старшая из моих соседок, когда дверь за готами закрылась, – куда их родители смотрят!
– А что? – не поняла я. – По-моему, нормальные ребята…
После короткого спора на эту тему все три моих соседки начали смотреть на меня как на сумасшедшую!
Утром я почувствовала, что пора выписываться, но врач почему-то настаивал, чтобы я пробыла в больнице еще хотя бы два дня. Мне было невыносимо скучно. «Похитителей бриллиантов», которых я к тому же читала раньше, я уже прочла вдоль и поперек, стихи Валеры – так и вовсе наизусть выучила, пытаясь разобраться в их странном авторе. Очень меня интересовали пассажи о маленьких детях. Либо его «сестра» – малышка, и все это об одном, либо предметы описания в обоих случаях разные. Но тут меня начали заваливать информацией.
Первая поступила от Тери, залетевшей ко мне в палату перед началом рабочего дня – она с 11-ти.
– Вот экспертиза стихов, – лаконично сообщила она, протянув мне распечатку.
– Так… шизоидная акцентуация, резко выраженные эмотивные и психостенические черты… – я в принципе понимала, о чем речь, но все же уточнила: – А какие именно черты?
– Исключительно раним, чувствителен, склонен жалеть всех и вся. Очень выражено беспокойство о справедливости, о правильности и моральности происходящего. Кстати, не исключено, что может попытаться сам исправить ситуацию, но, поскольку склонен действовать в белых перчатках, это принесет ему серьезные неприятности.
– А вот каковы его профессиональные склонности? Работа с людьми?
– Со взрослыми – исключено, она ему противопоказана. А вот, скажем, неонатолог или воспитатель детского садика – пожалуй…
– Усатый нянь! – я хлопнула себя по коленке, сильно воодушевившись. Конечно! Воспитателем без образования не возьмут, а вот нянечкой…
– Вас, кажется, интересовали стихи о предательстве близких. Подозреваю, речь идет о родителях.
– Я тоже…
– Думаю, даже об одном – об отце. Я ведь не ошибаюсь, у них очень напряженные отношения?
– Конечно, не ошибаетесь… Думаете, он изменяет матери?
– У вас больше информации, но впечатление такое, что да…
Соседки мои, казалось, совершенно мною не интересуются, но это впечатление было обманчиво. Они уже знали, что я разыскиваю парня, и строили несуразные гипотезы на сей счет. Все эти идеи заканчивались одним и тем же неутешительным резюме: молодежь нынче неблагодарная, Андропова на них нет!
Насчет Андропова я согласна. Преступность – штука мерзкая, и никакие меры не являются слишком суровыми, чтобы обуздать ее. Пусть бы дежурил милиционер в каждом дворе, пусть бы все носили с собой документы и сдавали отпечатки пальцев. Нормальному человеку это не в напряг.
А насчет молодежи… нет, не нужны молодежи драконовские меры. Я знаю двоих молодых людей 17 лет, для которых кумирами являются Терешкова и Сент-Экзюпери. Их драконовскими мерами не воспитывают. Просто их мать прыгает наравне с ними с парашютом, обучает их бою на катанах и дает им несложные задания в серьезнейшем научном проекте. И еще – они постоянно видят примеры лучшего, достойнейшего поведения. Мои соседки, конечно, пришли бы в ужас, узнав, что этих ребят воспитывают две лесбиянки, да еще и бывшие хиппи вдобавок. Неблагополучная семья! Попробуйте сказать об этом Валере, выросшему в атмосфере лжи, недоверия, жестокости «благополучной» семьи Шалимовых. Или его приятелям, чьи родители то на двух работах, то на одной, но напряженной, то заняты другими проблемами и никогда – никогда! – не находят времени нормально пообщаться с собственными детьми.
После обеда зашел Костя Верданский и хитренько так поинтересовался:
– Тоня, а вы и в коме будете дела расследовать?
– И на том свете, – заверила я. – Ну не томи, ты же не просто так навестить пришел.
– Лично я – просто навестить, как друга семьи, – Костя лучезарно улыбнулся, выкладывая мне на тумбочку апельсины, шоколадки и всякую прочую дребедень, какую обычно носят в больницу. Одну из шоколадок я немедленно схватила и сунула в рот – больничное я есть не стала, а мамина стряпня слишком жирная и сытная, я от нее вмиг поправлюсь, хотя, казалось бы, больше мне уж некуда. – А вот ребята просили передать…
Под ребятами в данном случае он разумел оперативников, которых я отправила на книжную ярмарку.
– Значит, так, – Костя достал листик бумаги, как выяснилось – рапорт. – Аверьянова И. П., 1952 года рождения, проживает по… ну, неважно… место работы – продавец книг на Елизаровской книжной ярмарке, уверенно опознала предъявленный фоторобот. Примерно в последних числах октября изображенное на нем лицо приобрело у нее книгу Б. Джейкса «Остров королевы». Спрашивало другие книги этого автора. Очень хотело купить также книгу «Клятва воина», но не имело при себе достаточной суммы денег и сказало, чтобы Аверьянова оставила для него экземпляр – он через неделю с аванса намерен данную книгу приобрести.
Стиль изложения заставил меня закусить губу, чтобы не улыбнуться. «Лицо хотело!»
– Аверьянова пошутила, что в имеющемся у лица рюкзаке, наверное, остальные книги в жанре «фантастика». Лицо на это сообщило, что там одежда, так как оно ищет недорогую комнату или койку для съема в районе станции метро «Спортивная». Аверьянова дала лицу телефон своей знакомой, проживавшей в указанном районе и находившейся в стесненных материальных затруднениях. Телефон и адрес прилагается.
Стесненных материальных затруднениях… Кто им в школе милиции русский язык преподавал, хотела бы я знать? Я вздохнула и мысленно суммировала информацию: Тери и Санди угадали верно, парень действительно купил «Остров королевы», действительно работает, кроме того, у нас есть зацепка – возможный адрес его проживания… ну?!
– Кровь и уксус! Рэээдвооллл!! – торжествующе заорала я, взлетев с койки на добрых полметра.
– А-а, – понимающе протянул Костя. – Читал, читал…
– Туда уже ездили?
– Нет. Команды не поступало.
– Эх, черт! Ну, ладно… завтра выпишусь и сама съезжу.
– А пацан-то в курсе дела, – вдруг сказал Костя. – Эта, Аверьянова-то, говорит: МР3-плеер у него старенький, телефон тоже дешевенький, а в музыке классической и книгах разбирается – дай Бог всякому. Видать, фантастики этой перелопатил... Она с ним в охотку трепалась, наверное, с час. У нее образование – искусствовед…
Я отчетливо представила себе двух интеллигентов, пожилую и молодого, с наслаждением предающихся возвышенному общению, отставив все дела. Но!
Телефон свой Валера оставил дома, и телефон этот стоил очень недешево. Плеера у него, по уверению родителей, не было. И одежду он тоже всю дома оставил. Итак, наш юный готический друг вел двойную жизнь, причем довольно давно – успел заработать на новую одежду, новый телефон и плеер, и заработать немного, потому что все было недорогим. Даже на вторую книжку денег не хватило. Вероятно, он бы так жил еще долго, при его-то родителях, которые вообще не обращали на него внимания, пока он был с ними, но…
И тогда я еще раз суммировала информацию и пошла к врачу – умолять меня выписать.
Потом… потом на такси примчалась мама с ворохом теплой одежды, с ней – неразлучные художники с Олей, все они меня дружно ругали, и за легкомыслие, и за глупость, и черт знает за что еще, так что «Тонька Мак-Лапоть» звучало уже почти как комплимент, и наконец, доставили меня домой.
– Я у тебя останусь, – решительно заявила Ида. – Ни-ни, девки без меня покувыркаются – когда им еще такая лафа выпадет? – а одну тебя оставить нечего и думать!
– Я же с мамой…
– Маме твоей тоже отдохнуть надо!
Оказалось, что художницы и Оля по очереди жили в моем доме, присматривая за Тоненькой и помогая по хозяйству. У меня на глаза даже слезы навернулись.
– А сейчас она с Лехой, – вставила Оля, имея в виду Тоненьку. – Леха и Север ее к себе взяли. У них там к тебе какое-то важное дело, по юридический части…
Мама моя Леху и Севера не одобряет. Как и Женю с Олей. Что показательно, за одно и то же.
Леха – еще один наш сосед. Очень хороший, добрый человек, совершенный бессребреник и неонатолог. Благодарные роженицы и папаши несут ему во множестве коньяки и вина, и он, если не получается отказаться, зовет к себе в гости соседей и угощает, а часть придерживает и на 9 Мая раздаривает живущим в подъезде блокадникам и участникам войны. За доброту ему прощают даже роман с Севером и теми, кто был до Севера.
Север появился в его жизни отчасти благодаря мне. Строго говоря, он не Север, а Северин Вагнер, доктор математических наук, академик и ведущий математик проекта «Далекая Радуга». Когда мне пришлось расследовать исчезновение лаборанта этого проекта, Север явился для серьезного разговора ко мне домой (ну, не нашла я, куда его втиснуть в плотном графике рабочего дня!), пришел заранее, не застал меня и решил подождать у соседей, которыми и оказался Леха. Союз медицины с математикой оказался прочен и счастлив.
Северу тоже не позавидуешь. Сотня единиц IQ – это не абстрактные цифры, которыми оперирует ведущий математик, это разница между его интеллектом и умишками других мужчин, даже не разница, а непреодолимая пропасть, которую ничем не компенсируешь. Поэтому он в Леху вцепился с радостью Диогена, который днем с огнем наконец-то нашел человека. Леха страдал от той же проблемы. Вообще, по моим наблюдениям, вся человеческая жизнь в обществе на высокий интеллект не рассчитана; порой дебилы лучше и проще устраиваются в ней, чем интеллектуалы.
Тоненька охотно бывает у них в гостях: Леха обожает детей, а Север просто гостеприимен.
Когда я зашла к соседям, меня поразил вид их квартиры.
Их тоже кое-что поразило. Они смотрели на меня, как на привидение.
– Тоня, ты как, нормально? – сердобольно спросил Леха.
– Нормально, а что?
– На вас же лица нет, – подключился Север. – Вы заболели? Я со слов вашей мамы понял, что вы болели…
– Ты что, недолеченной из больницы ушла? – вознегодовал Леха. – Я тебе в таком состоянии ребенка не дам! Ты же вот-вот упадешь!
Под впечатлением от собственных слов он пододвинул мне стул и заботливо усадил меня, в то время как Тоненька выбежала и зажурчала, прыгая вокруг меня, а Север подал мне стакан воды.
– Парни, вы что? Да ну вас! К вам что, племянники приезжают или крестить кого собрались?
– Завтра зайдем, может быть, ты получше будешь выглядеть, – безапелляционно отрезал Леха.
Я забрала Тоненьку, обреченно понимая, что действительно зря поторопилась уйти из больницы. В груди у меня болело, голова кружилась, меня подташнивало, а ноги казались ватными. Подружки общими усилиями дотянули меня до нашего этажа (и кто их такими высокими делает, эти лестницы!), а я втихомолку недоумевала. В квартире Лехи красовалась детская кроватка, в стене были аккуратно вбиты длинные гвозди, на которые хозяева развесили погремушки, на столе были приготовлены соски, бутылочки, под столом – упаковка памперсов… Будь хоть один из них женщиной!
Утро встречало меня снежком и художественными бутербродами Иды. Маме моей еще не доводилось пробовать эти шедевры съедобного искусства, а обидеть Иду она не хотела и долго-долго сидела над тарелкой, собираясь с силами, пока не решилась все-таки отведать «силушки богатырской», намазанной на хлеб в числе множества опознанных и неопознанных ингредиентов типа буженины, апельсинов, сыра дорблю и черного шоколада.
– Может быть, не пойдешь на работу? – спросила мама уже в который раз.
Я подумала.
– Хорошо. Я не пойду сейчас на работу, а пойду на работу к Шалимовой. Пусть объяснит мне кое-что.
Как ни пытались удержать меня Ида и мама, я только отмахнулась. Чувствовала я себя, правда, не очень хорошо, но Тоненьку героически забросила в садик сама, выслушав положенные восторги по поводу поделки, узнала, что нужно сдать еще по 35 рублей на экономичные лампочки, тут же и наскребла положенную сумму, чтобы в должниках не вывесили – у нас в садике любят вывешивать «черные списки», и поехала в поликлинику к мадам Шалимовой. Там пришлось немного подождать – Шалимова принимала пациентов обстоятельно, потом потребить свою порцию недовольства со стороны очереди при виде милицейской «корочки», а потом еще и насладиться испуганными глазами самой Шалимовой.
– Скажите, пожалуйста, эти ваши специалисты… – начала она.
– Да, они безукоризненно сделали свою работу, – отрезала я. – Марина Сергеевна, вы должны ответить мне на несколько вопросов.
Она напряглась.
– Есть ли у вас дочь?
– Нет и никогда не было, – растерянно сказала она.
– Называл ли Валера при вас кого-либо сестрой?
– Нет… а что?
– Так. Есть ли другие дети, кроме Юрия и Валерия, у вашего мужа?
– Нет, – с достоинством ответила Марина. – У нас у обоих это первый брак!
– Хорошо… Я пришла к выводу, что Валерий ушел неспроста. Вспомните, пожалуйста, были ли какие-либо конфликты незадолго до его ухода?
Марина немного подумала.
– Ну… конфликты у нас бывали. Виктор, он человек… сложный. У него работа нервная, он переутомляется… (я терпеливо кивала головой в такт). Буквально за два дня до его ухода они поругались из-за того, что Валера суп не посолил… забыл… Днем раньше – из-за того, что Валера по телевизору что-то там такое смотрел, музыку какую-то, что ли…
– Я вижу, что конфликты у вас в доме бывали постоянно, причем по вине вашего мужа, – подвела я итоги. – А вспомните: не было ли ссоры по отвлеченным вопросам?
После недолгой паузы Марина неуверенно произнесла:
– Это, как сейчас помню, 26 октября… 27 он уже исчез, а 26 он вдруг начал спрашивать Виктора, как бы он себя чувствовал, если бы его бросили родители в детстве, если бы ему требовалась операция, а он умирал бы из-за того, что денег нет… что-то в этом роде…
– И что же господин Шалимов? – внутренне замирая, спросила я.
– Сказал, чтобы не лез к нему со всякой чушью, и что люди должны думать, прежде чем плодить нищету. Он еще как-то так высказался, вроде «Сучка не захочет – кобель не вскочит», – с отвращением выговорила она.
Да-а… интеллигент, ёлы-палы!
– А Валера еще спросил, как называется человек, который обманывает самых близких людей. Тогда Виктор вспылил и велел ему отстать. А Валера выпрямился так гордо и бросил: «Подлец – вот как!»
– Ну, что ж… И последнее. Марина Сергеевна, у вас деньги не пропадали?
– Ну, было… но давно, – признала она. – Где-то с полгода назад. Там крупная сумма, тысяч пять…
– Ну, это еще не так много…
– Долларов!
– В милицию обращались?
– Н-нет… понимаете… я случайно это узнала, – ей было очень неудобно, но она все же продолжала, очевидно, более желая найти сына, чем сохранить семейный статус-кво: – Мой муж имел деньги, которые… ну, тайком от меня. Он их прятал. Я подслушала их разговор с Валерой.
– Ну-у? И что же они говорили?
– Муж спрашивал, не находил ли он деньги, а Валера сказал, что ни о каких долларах ничего не знает и знать не желает. Муж обвинял Валеру, что он взял на свои увлечения, а Валера сказал, что благодаря ему у него нет никаких увлечений. Тогда я и услышала сумму – 5 тысяч долларов.
– И у вас не возникло никаких подозрений?
– А каких? Многие мужчины так делают. Может быть, он игрок или… – Марина грустно вздохнула. – Знаете, я предпочла не вмешиваться. Меньше знаешь – крепче спишь…
Я попыталась представить себе все это.
Удивительно грязная и лживая эта присказка, про сучку. Мужчины очень ловко умеют опутывать словами, прикосновениями. Всегда ведь хочется верить, что тебя любят, что с тобой искренни. Женщине внушают с детства, что стоит появиться в ее жизни принцу – и жизнь станет целиком и полностью ОК. И в каждом, кто говорит «я люблю тебя», мы готовы видеть такого принца…
Эта присказка справедлива только в отношении таких, как Санди и Тери. Разорвать кобеля в клочья парного мяса – вот, пожалуй, что бы я делала с негодяями, которые используют женщин для секса и лгут им о своей любви! Но я так не умею. А Санди – умеет и делает, кажется, даже не без удовольствия. Жаль, не часто!
А мать Доротеи не сумела… и пополнила армию обманутых и преданных жертв гнусной сказочки о любви.
– Так, еще вопрос: вам знакомо имя Доротея?
– Доротея? – Марина наморщила лоб. – Нет… хотя постойте… Однажды я слышала, как муж, закрывшись в своем кабинете, ругался с кем-то по телефону и произнес это имя. Он был в ужасном бешенстве. Когда вышел, сказал, что у него на работе сплошные интриганы.
– Вы его спросили, да?
– Нет. Просто сказал.
– И вас не удивило, что он начал оправдываться?
– Да нет… он был так зол, что я поспешила ретироваться, – усмехнулась женщина. – Но что значит это все, Антонина Павловна?
– Мне еще кое с кем надо поговорить, Марина Сергеевна, но готовьтесь к известиям, в том числе и не очень приятным, – обнадежила я свою визави и откланялась.
Мне показалось, что я все-таки нормально себя чувствую, и я решила съездить на работу.
Наш кабинет – на втором этаже. Лестницы крутые. Ну какая сволочь его так расположила?!
– Тоня! – зашелестели мужики: я попала на редкий случай, когда все три убойщика собрались вместе. Ненадолго, конечно, но хоть поздороваюсь со всеми. – Тоня, ты в порядке?
– В порядке, – отдышавшись, отмахнулась я, и, героически стараясь не морщиться от боли, рухнула на свой стул. Боже, и чего я такая дура? Хоть бы швы не разошлись! Чуть-чуть придя в себя, я разыскала телефон Анны Ширяевой.
– Так, кому там нужна была блондинка-театралка? Вот телефон, только дождись, пока я сама ей позвоню.
Покончив (наполовину) с этой бедой, я вырыла бланки протоколов допросов и принялась их заполнять. Однако сразу же возникла заминка: я знала только прозвища «допрошенных». Вот черт… я вышла из положения просто: карандашиком надписала в углу никнейм каждого из готов, а потом уж записала по памяти их показания. Конечно, подшивать их было еще нельзя: анкетных данных не хватало. И я снова засела за телефон. У Клоуна и Квадрата дома никого не было, Черная Роза еще был дома (он учился на филфаке во вторую смену, как оказалось), а у Доротеи трубку взяла ее мать.
Я объяснила ситуацию.
– Так… еще раз… Серебряных Доротея Викторовна… 1992 года рождения… Так… А скажите, Серебряных – это ваша фамилия?
– Да, моя, – удивились на том конце провода.
– А фамилия отца?
– Какая разница? Отец неизвестен, – рассердилась Серебряных, – я мать-одиночка!
– Шалимов? – напирала я.
– Да, Шалимов, но какая разница?
– Да разницы, в общем, никакой, только сын Шалимова, брат вашей Доротеи, ушел из дому, рассорившись с отцом из-за того, что он ей не помог.
– Не помог… но он ей все-таки помог, – нерешительно произнесла мать Доротеи.
– Я еще выясню, как он ей помог, но сдается мне, что Валера просто-напросто забрал у отца заначку для Доротеи, а Шалимов об этом и не знал.
– Вы сказали, Валера? Пьеро? Но ведь они общаются, он часто к нам заходит… Правда, уже где-то неделю его не было…
– Потому и не было, что он ушел из дому. А теперь вот что: вы знаете, где он работает?
– Где именно – не знаю, но однажды он сказал что-то вроде «у нас в садике»…
Я обрадованно попрощалась и побежала к Скопину – выпрашивать оперативников, чтобы поехали на квартиру к Валере. Ну то есть, может быть, его там и нету… но выяснить-то стоит?
Скопин посмотрел на меня с каким-то запредельным ужасом, отчитал за неуместные сражения со скинхэдами, несколько раз подчеркнув, что это должны делать патрули, а не следователи, и за несвоевременный выход на работу (в кои-то веки меня ругали за то, что рано вышла, а не за опоздания!), но оперативников дал.
– А я сейчас выясню, где же он работает, – сказала я и засела за телефонный справочник.
В районе станции «Спортивная» нашелся десяток садиков: 4, 12, 37, 38, 45, 47, 71, 82, 89, 93… Я принялась их методично обзванивать, задавая один и тот же вопрос: здесь ли работает нянечка Валерий Шалимов?
Вполне вероятно, что на самом деле Валера работает и не там. Но…
Наконец, в садике №4 мне ответили:
– Он во вторую смену. А что ему передать?
– Привет от Доротеи, это его сестра, – неожиданно для самой себя сказала я. – Я перезвоню… О, а где вы находитесь? Я, может быть, подъеду…
– Лизы Чайкиной, 14, – ответили мне, и мы распрощались. Кажется, тихий молчаливый Валера и здесь отличился – почти ничего о себе не рассказывал. Поэтому наличие у него сестры, о которой никто слыхом не слыхивал, сотрудников Валеры не удивило…
Я поднялась, чтобы… я уже не помню, что я собиралась делать. Вполне возможно, ехать домой. Или в садик №4. Я просто-напросто отключилась, сползая по стене и закусив губу от дикой боли…
Мои доблестные товарищи, конечно же, вызвали врача.

***
– Тоненьку уже без тебя забрали, – сообщили мне.
Я подняла глаза на говорившего. Это был Скопин, а рядом маячил обеспокоенный Усольцев. Мне бросилось в глаза, что, несмотря на беспокойство, он так и сияет от радости. И точно, он выпалил:
– Тонь, а она согласилась!
– Что согласилась?
– На премьеру! Я билеты взял. На «Мастера и Маргариту».
– Надо было на «Обитаемый остров», – проскрипела я, задыхаясь; он не понял. – А кто забрал-то?
– Какая-то Ида, что ли, – Скопин пожал плечами. – Туманова, я тебя умоляю: хватит! Ты нам нужна живой. Кстати, нашли этого твоего… то есть не совсем нашли, но он там живет. Опознали по фотороботу.
– Товарищ полковник, а давайте ее переведем к нам в убойный отдел, – предложил Усольцев. – Куда они, ее потеряшки, денутся? Кто живой, будет жить, а кто мертвый, того уж не вернешь. А так от нее толк будет.
– Он от нее и так есть, – хмуро возразил Скопин, – если б она еще не лезла куда не просят… Меня сегодня в мэрию вызывали. Скандалище! И все из-за убитого скина… Они, понимаешь, бакланят… Мне пришлось объяснять, что было совершено сразу несколько преступлений: изнасилование, хулиганство, незаконное ношение оружия, нападение на работника милиции…
– Так я разве лезла? Я же к готам шла просто побеседовать, ни с кем воевать не собиралась, – слабо запротестовала я. – Они же на нас полезли!
– Ты еще спасибо скажи, что мы рядом торчали, когда врач к тебе приехал, – заверил Усольцев. – А то он и особенно медсестричка-истеричка та-ак на твои сережки смотрели! Что они в них нашли, а?
Это были те самые сережки с сапфирами, которые подарил мне Тоха. Просто так. Премию получил – и подарил. С его точки зрения, дарить женщине драгоценности нужно не по поводу, а так – чтобы не было повода смыться к тому, кто повода дожидаться не будет. Хотя я смываться от Тохи однозначно не собираюсь, сам подход мне нравится, и его результат – тоже: серьги очень идут к моим серым глазам.
– Кристаллы Сваровски, – отшутилась я.
Наконец, я немного пришла в себя. Скопин, Усольцев и вернувшийся Донников по очереди предлагали меня проводить, я гордо отказывалась, понимая, что люди эти страшно вымотались за день, а я как-нибудь, с Божьей помощью… вот – деньги в кошельке, сейчас такси вызову… и вызвала.
Господи, как же правильно я поступила!
Возле моего подъезда в пышном полушубке из нутрии а-ля песец топталась Аллочка с каким-то мужчиной. Ее очередной муж, то ли второй, то ли третий, сообразила я. Второй. С первым у нее была связана какая-то мексиканская мелодрама – она из-за него резала вены, потом делала аборт, и, наконец, бросила некогда любимого «мачо» без всякого сожаления. А потом Аллочка одно время преподавала в политехе и вышла замуж за самого красивого студента на курсе. Она этим очень хвасталась и особенно подчеркивала, что за ним обмирали все девчонки с его курса, а она им – вот какая! – вставила. «Вставить» – ее любимое слово.
Я никогда ее не понимала. Аллочка была самой красивой девочкой в классе, потом – самой красивой девушкой на курсе, родители ее занимали довольно высокие, во всяком случае, высокооплачиваемые должности и содержали ее как принцессу, да и успевала она неплохо, хотя до красного диплома и не дотянула. Почему ей все время нужно самоутверждаться? Кому-то что-то доказывать? Бог весть…
Но если бы Алла увидела меня с чужим мужиком, сплетен было бы – не оберешься! И хотя Тоха меня не ревнует, и вообще мы с ним друг другу доверяем, я знаю, что ему бы это было неприятно. И мне тоже.
– Привет, Тося, отлично выглядишь! – воскликнула Аллочка своим манерным голоском капризной девочки, протягивая ко мне наманикюренные руки с ярко накрашенными ногтями. Я-то маникюр сделать не успела – осталась с субботним, то есть можно сказать, что без оного. Но забавно! Первый человек за последние несколько дней сказал, что я выгляжу хорошо!
– Спасибо, ты тоже, – ответила я. – Привет, Сергей!
Он поздоровался, а Аллочка тем временем обратила внимание на мою серую шляпу и на то, что под ней.
– А это что у тебя в ушах?
– Сережки, – не без тайного злорадства ответила я, – помнишь, я тебе рассказывала? Муж подарил.
– Сапфиры? Настоящие? – я кивала головой.
– А-ах! – она обернулась к мужу. – Белов! Почему у меня таких нету?
– Ляля, – увещевающее начала я, – у тебя же есть сапфиры. И жемчуга. И даже бриллианты.
– Ну и что, я еще хочу! – разбушевалась Аллочка.
– Послушайте, может быть, вы зайдете? – сделала я последнюю попытку погасить пламя.
Белов покорно поплелся за мной. Такие вспышки жениного гнева были ему не впервой.
У меня уже были гости. А именно, Женя с Олей – раз, и Леха с Севером – два. Я очень им обрадовалась. Во-первых, они мои друзья, и я рада их видеть. А во-вторых, выдержать неразбавленной Аллочку (ее муж, конечно, не может сойти за тоник при таком джинне!) – не для инвалида антискинхэдовского фронта.
– Приветик, – сказала с порога Оля. – А я Снегиревых видела. На татами. Они тебе вот что передали…
– Мама, мама! – завопила счастливая Тоненька, залезая ко мне на колени и абсолютно не интересуясь моим мнением по этому поводу (я боялась, что снова упаду – рана болела просто невыносимо). – Смотри! Матиас и Василика!
В руках у нее действительно красовались два плюшевых зверька в средневековых нарядах, в которых можно было при известной доле воображения опознать мышей.
– И еще Клуни Хлыст, грозный предводитель огромной банды крыс и прочих хищников, – с серьезным видом добавила Женя, держа упомянутого Клуни с пластмассовым ножом на конце хвоста.
Аллочке у нас сразу не понравилось. Мужчины, которые ее весьма заинтересовали (а они оба, и Леха, и особенно Север – довольно симпатичные, спортивные, с изысканными манерами), даже не смотрели в ее сторону, разве что мельком, когда здоровались. Женя и Оля, каждая на свой манер, были очень жестокими соперницами: Оля – моложе и к тому же стройнее; Аллочка, несмотря на свое пристрастие к мини-юбкам, ничуть не худей меня, а Женя – харизматичнее. Сергей, конечно, все это понимал.
Север выпрямился. Стоя он еще привлекательнее: высокий, широкоплечий, с тонким орлиным профилем. На первый взгляд ему не дашь больше тридцати, уже потом, приглядевшись, накинешь еще десяток. Ему 42; обычно мужчины в этом возрасте обзаводятся либо пивным брюшком, либо замашками домашнего продавливателя дивана, либо и тем, и другим. Но Север не любит пива. Север – мастер спорта по альпинизму, он сопровождает Санди в ее нелегких восхождениях и очень этим гордится, ибо Санди с кем попало в горы не ходит. Он носит длинные черные, с легкой проседью, волосы. Вообще он абсолютно не похож на гея и очень мало похож на математика.
– Тоня, вы можете уделить нам немного времени? Мы должны с вами посоветоваться, – тихо сказал Север.
Я осознала, что вопрос у них очень серьезный.
– Пошли ко мне в комнату… Народ, я вас покину ненадолго, ладно?
И они рассказали мне свою историю.
…В тот день доставили пациентку 38 лет, одинокую женщину, в анамнезе которой значилась тетрада Фалло. Леха порывался мне рассказать, что тетрада Фалло – четверной порок сердца, но я это знала, как знала и то, что с таким диагнозом рожать означает производить сироту. Женщина, звали ее Инна, тоже это знала, но в какой-то момент жажда материнства пересилила все. У нее к тому же был еще мотив: сама Инна рано потеряла родных, выросла в детдоме, потому и страдала от того, что одна на белом свете. Выйти замуж тяжело больной сироте не удалось, да она по каким-то своим причинам и не очень к этому стремилась. Но на шестом месяце положение стало угрожающим. Приговор врачей был однозначен: будете упорствовать – умрете и вы, и ребенок. Аборт, разумеется, делать было уже поздно, и несчастная Инна согласилась на искусственные роды.
Все это происходило в дежурство Лехиного заместителя (Леха – заведующий отделением).
И все пошло не так, как задумано. Абортный плод (так называется человек, изгнанный из чрева матери при искусственных родах) оказался живым. Он плакал – тоненько и жалобно скулил, не желая прощаться с мамой и с жизнью. Врачи бросили его в ведро, но и оттуда доносились стоны маленького существа.
Леха, войдя и услышав этот плач, первым делом спросил: что у вас тут происходит? А услышав ответ, продезинфицировал руки, натянул стерильные перчатки, достал абортный плод из ведра и перевязал ему пуповину. Потом… потом он сделал один звонок. Чуть позже в клинику примчался прямо из своего НИИ Север, на резонный вопрос дежурной медсестры «кто вы такой?» рявкнул «я – доктор Вагнер», девушка решила, что это какой-то именитый гинеколог, и успокоилась. Недолгий совет в Филях, наскоро устроенный Севером и Лехой, постановил: ребенку, а именно девочке – быть, и, если мать от нее откажется, значит, быть ей приемной дочерью Лехи! Впрочем, я думаю, что с Севером щепетильный Леха решил посоветоваться исключительно из этических соображений, сразу все решив, равно как и Север согласился бы в любом случае.
Пока Север сидел под операционной, а Леха сотоварищи боролся за жизнь нового человека, женщины-пациентки вовсю обсуждали происходящее, несмотря на поздний час. Гнев их не поддается описанию. Они негодовали, возмущались. Клеймили позором.
Инна не слышала их высказываний. Ей отвели отдельную палату. Она неподвижно лежала на своей кровати, уставившись широко открытыми глазами в потолок, и в жарком влажном воздухе уже повисал запашок разложения.
– Ну, и что нам теперь делать? – Север поставил вопрос ребром. – Конечно, я знаю – нам вдвоем удочерить ее не удастся…
– Беда в том, что это считается не человек, а абортный плод, и я не знаю, как это все оформить, – объяснил Леха. – Мать умерла, других родных нет… что делать?
Я подумала.
– Уведомить органы опеки и попечительства. Заодно посоветуйся, они лучше знают, что делать. Потом, обратись в рагс. Можешь им сказать, что ты отец, ведь настоящий-то отец неизвестен. И вот что… я же уголовник, а тут надо по семейному праву быть специалистом… уточни у них, правда. Даже не так: сначала в рагс, потом – в органы опеки и попечительства!
– А может быть, если в рагсе скажут, то в опеку и не надо, – вставил Север.
– Там заявление надо будет писать об установлении отцовства. Захвати с собой медицинскую справку и справку о смерти матери, вот что. Обязательно! А то, что абортный плод… ну и что? Человек живой? Живой. Значит, человек, как бы он ни появился на свет.
Аллочка со своим Беловым меня не дождались. Ну не понравилось ей у нас. И хорошо, что не дождались – слишком лакомой была эта история, чтобы достаться ее длинному языку.
– Господи, Тоня, ну какая она тебе подруга? – возмущалась Оля. – Скучная мещанка и сплетница, это же видно!
Женя играла с Тоненькой.
– Из чего же, из чего же сделаны наши мальчишки? – напевала она. – Из лягушек, из промокашек…
– Из организма! – пренебрежительно пригвоздила ее Тоненька.
Север и Леха дружно расхохотались. Недавно у них в гостях она еще не то отчебучила. Вернее, они пошли вместе с ней в гости к матери Севера, а там обретаются сестра Севера с семьей, в том числе маленьким сыном Мишенькой. Дитяти понадобилось на горшок. Естественно, Северовская мама предоставила ей Мишенькин горшочек, а потом протянула полотенечко, ласково приговаривая: «Вытирай, деточка, писюшку!». На что Тоненька гордо ответила: «У меня нет писюшки, я не Миша! У меня все спрятано!» Мама у Севера – психолог и последователь фрейдовской школы. После того, как Тоненька двумя фразами разгромила известный тезис Фрейда насчет зависти женщин к фаллосу, мадам взяла отпуск на свой счет на две недели. Переосмыслить…
На следующий день пора было выходить на работу.
Нет, я не чувствовала себя в состоянии совершать подвиги и бороться с коричневой чумой. Я даже не ощущала в себе сил куда-то идти и кого-то допрашивать. Но на то, чтобы принять очередное заявление (пропала 87-летняя старушка), меня все же хватило.
Я села и задумалась.
Итак… 87 лет – это немало. Но, по уверениям родных, бабка еще вполне крепка телом, в здравом уме и твердой памяти, так что и родного сына за пояс заткнет. Куда же она могла пойти? Вот список родственников и знакомых, но их всех сын, невестка, внучка и даже правнучка уже обзвонили. Гм…
Я выполнила предварительные действия, обязательные в таком случае, потом мне все равно надо было подождать результатов, и я решила еще кое-что проверить насчет Валеры.
Вот я его вроде бы нашла. И не нашла. Я просто не знала, что делать.
Поэтому я снова позвонила Серебряных.
– Скажите, пожалуйста, а в какой больнице лежала ваша дочь, когда попала под машину? А кто врач? Ага…
До той больницы от нашего РОВД – не так уж и далеко, две станции метро. И я, взяв фото Валеры, пошла туда. правда, мне пришлось немного покружить по бестолково, как все больницы, выстроенному зданию, но все же я нашла и травматологическое, и даже врача.
– Серебряных? – немолодой представительный мужчина наморщил лоб. – Доротея? Ах, да! Как же! Такая славная девочка. Весь персонал извела профессиональными вопросами… она вроде в медицинский собиралась.
– У нее была серьезная травма?
– Да. Очень. Перелом основания черепа. Мы сразу сделали ей одну операцию, а потом нужна была еще одна, платная… – он испытующе посмотрел на меня. Я сказала:
– Ну, чисто медицинские вопросы можно опустить… Я, собственно, капитан милиции Туманова, и меня интересует вот что. Кто заплатил за нее?
– Н-не знаю, он не представился. Знаете, очень вовремя. У нее был шанс остаться инвалидом, а бесплатно мы не могли, сами понимаете, – ему было очень неудобно. Его профессия требовала благородства и даже известного бескорыстия, а по нынешним временам такие требования порой чрезмерны.
– Он? – я показала снимок.
– Он… а знаете, я почему-то думал, что это «она»! – усмехнулся врач. – Да, он, и лекарства приносил несколько раз. Я так понял, что это ее сестра.
– Это брат, а не сестра, – хмуро сказала я и откланялась.
Ну, вот и хорошо…
Я вернулась к себе в отделение, и тут меня ждал сюрприз, причем не из приятных. Приехало телевидение, и меня начали терзать вопросами.
– Скажите, пожалуйста, – напористо приставала молодая самоуверенная девица с микрофоном, – что из себя представляют скинхэды?
Больше всего мне хотелось их послать. Но не ударять же лицом в грязь!
– Следует сказать, – скучным голосом начала я, – что молодежных хулиганствующих группировок, использующих фашистские и националистические лозунги, в Санкт-Петербурге достаточно, но точное их количество подсчитать невозможно. Однако можно с уверенностью сказать, что они не управляются из одного центра и являются обычными хулиганами, которые нуждаются в идеологической подоплеке своих деяний. Таким образом, политического веса эти группировки не имеют, но могут явиться существенным фактором дестабилизации обстановки и грубых нарушений общественного порядка, что и случилось…
– Обычные хулиганы, да, – журналистка была слегка разочарована. А чего она от меня ждала? Сенсации? – А вот скажите, вам известны другие случаи противостояния скинхэдов и готов?
– Имейте в виду, – тем же скучным голосом ответила я, – что я занимаюсь розыском без вести пропавших, поэтому не владею такого рода статистикой. Могу лишь заверить, что основная мишень скинхэдов – лица, не являющиеся гражданами Российской Федерации. Но, как и всяким хулиганам, им все равно, на кого посягать.
– А скажите, – девица зашла с другого края, – вам не было страшно? Вас семеро, их девятнадцать…
– Как в «Острове сокровищ», – не сдержалась я. – Страшновато, но по-иному было нельзя. Эти подонки изнасиловали несовершеннолетнюю девочку и угрожали расправиться с нами.
– Но вы их буквально растерзали!
– Подготовка и регулярные тренировки, – я пожала плечами, нагло скромничая.
– А как по-вашему, можно ли бороться с этим злом?
– Можно, – уверенно ответила я. – Во-первых, поправьте экономическую обстановку, чтобы родители не пропадали на двух-трех работах, забросив собственных детей. Во-вторых, пропагандируйте то, что пропагандировалось при Советской власти – труд, дружбу, взаимовыручку, интернационализм. В-третьих, нужно заново сделать доступными кружки и секции, потому что все эти скинхэдские мерзости – от нечего делать! А в-четвертых, я знаю семью, где дети никогда не будут хулиганами и бандитами. Их мать лазит с ними по пещерам и горам, привлекает их к научной работе, на равных распределила с ними домашние обязанности и вместе с ними ходит на рок-концерты. Хотя занята, пожалуй, больше, чем все, кого я знаю. Если родители не заинтересованы в том, чтобы их дети выросли порядочными людьми, они ими и не вырастут!
– Спасибо, – промямлила несколько ошеломленная журналистка. Я, улучив момент тишины, вывернулась и убежала, хватаясь за бок, а девица, обретя пошатнувшийся апломб, принялась вещать дальше в микрофон. Мне было уже все равно, что она там накомментирует – я звонила Серебряных и Шалимовой. Подумав, позвонила и Тери. Доротея, к счастью, уже была дома, а Шалимова и Тери обещали уйти с работы.
Тери мне была нужна, потому что я решительно не знала, с какой стороны ко всему приступить. Мне впервые попался «клиент» с такими «закрытыми ставнями».
Потом я снова обзвонила морги, больницы и прочие богоугодные заведения в поисках бабушки, впрочем, довольно безуспешно. Не отрицательный результат – тоже результат…
– Тоня! Вы просили машину? – крикнул мне наш водитель Олег Викторович.
– Да-да! Бегу-бегу!
Мы заехали за Доротеей, Тери и Шалимовой, потом Олег Викторович долго ворчал – оказалось, что в садик №4 можно было ехать и не делая такой крюк, какой мы сделали по моей вине…
– Лизы Чайкиной? 14? Ага, это детский сад, – проворчал он, наконец, проверяя правильность маршрута. – Приехали! Вас подождать?
– Да. Я думаю, за несколько минут управимся, – сказала я, и мы пошли вперед.
Доротея была очень заинтригована, но не удивлена. Я по телефону объяснила ей, что хочу открыть некую тайну, касающуюся ее и Валеры, но для этого они должны увидеться. Тери знала, в чем дело. А вот Шалимова показала себя не на высоте. Она то и дело приостанавливалась, переспрашивала, туда ли мы идем, что мы там будем делать, наконец, воскликнула:
– Нет! Я туда не пойду! Я не хочу!
– Что вы не хотите? Сына увидеть? – рассердилась я.
– Но что моему сыну делать в детском саду? Он, слава Богу, давно вышел из этого возраста!
Доротея откровенно расхохоталась, а Тери сделала каменное лицо. Ее самообладанию можно позавидовать – она самый хладнокровный человек из всех, кого я знаю. Она и со скинхэдами катаной рубилась безо всякого боевого запала, точно делая неприятную, но нужную работу. Шалимова бросила на Доротею пылающий взгляд, но сдержалась: мы уже заходили.
– Валера в этой группе? – поздоровавшись, спросила я.
– Нет, он в младшей, – ответила немолодая воспитательница с добрым лицом, улыбаясь. – Очень хороший парень ваш Валера. Такой хорошей нянечки у нас давно не было!
– Нянечки? – ошеломленно переспросила Шалимова.
– Я же говорила, он любит детей, – ответила Доротея, позабыв, что говорила-то она это мне, а не ей.
Шалимовой Доротея откровенно не нравилась. Странный вид – джинсы, сумка с нарисованными монстриками, две сережки в одном ухе… и еще посмеивается, непочтительная. Поэтому она кидала на девушку негодующие взоры, но молчала, явно считая ниже своего достоинства спорить с девчонкой.
– Стучи, – кивнула я. Доротея послушно постучала в дверь, и, когда та открылась, вежливо спросила:
– Здравствуйте, а Валеру можно?
– Вот я, – Валера поднялся из глубины комнаты и шагнул к нам. Вернее, к ней, потому что мы все, кроме Доротеи, стояли за дверью. – Привет! Откуда ты знаешь?
– Привет! Что знаю? – удивилась девушка.
– Ну… мне сказали вчера, что звонила моя сестра Доротея, – удивился и он. – Откуда ты узнала про все?
Я исподтишка разглядывала его. Действительно похож на Моррисона. Большие глаза с длинными ресницами, длинные волосы, собранные в пучок, тонкий романский профиль. Взгляд кроткий и печальный, уголки губ чуть приподняты – добрый, наверное, парень. И друзья его того же мнения. Одет просто, в черную толстовку с капюшоном и черные джинсы.
– Это я звонила, – тихо сказала я. Шалимова сделала нервное движение, но я поймала Валеру за рукав и втащила в коридор. – Капитан милиции Туманова.
– Постойте… мама? милиция? Н-не понимаю… – он смутился и растерялся. Но не испугался, как Черная Роза. Вины за собой никакой не знал?
– Объясняю. Сначала тебе, Валера. Твои родители обратились в розыск, когда ты ушел не попрощавшись. Теперь вам всем, кроме Тери. Знакомьтесь, профессор психологии, доктор психологических наук, руководитель Центра помощи жертвам насилия Тери.
– Ой, а я думала… – Доротея выпалила, смутилась, но все-таки договорила: – я думала, вы спортсмены!
– Одно другому… – усмехнулась Тери.
– Итак… Марина Сергеевна, мне очень жаль, но ваш муж – негодяй. Он изменял вам и продолжает изменять. Именно поэтому…
– Да какое вам дело? – визгливо перебила Шалимова. – Вы по сути, по сути…
– Вот и по сути. У вашего мужа есть дочь на стороне. Он, правда, ее не признает, и даже не пожелал ей помочь, когда она умирала в больнице…
– И правильно! – визгнула Шалимова. – Какое она имеет право…
– Я его не просила! – возмутилась и Доротея. – Это все мама! И он же помогал, хотя такая помощь…
– Ах она дрянь! Шавка! Навязалась ему со своим щенком! – вскипела Шалимова, на что получила окрик:
– Не смейте так о моей маме! Дура старая!
– Либо вы замолчите, либо я ничего не буду рассказывать, – вспылила и я. Тери изучающе созерцала обеих. – Так вот… – я выдержала паузу. Женщины молчали. Молчал и Валера. Можно было продолжать. – Когда мать Доротеи позвонила ее отцу, господину Шалимову, он был очень несдержан. Я так понимаю, в быту этот самодовольный хозяин жизни попросту хам. Вы, Марина Сергеевна, и Валера слышали его ор. Но Валера услышал чуть больше. Как уж он разыскал Доротею – это пусть он сам нам расскажет, но он ее нашел. И, поскольку зарплата нянечки не позволяет оплачивать дорогостоящие операции и лекарства, он взял деньги из заначки отца. Деньги эти предназначались для оплаты услуг его любовниц. Чтобы понять, что к чему, мне достаточно было мельком заглянуть в его телефон, – там куча женских номеров. Все эти Гали, Наташи, Лены… Потом Валера разыскал и лично Доротею в компании готов и сдружился с ней. Так что вас не зря принимали за брата и сестру – вы ими и являетесь, Доротея…
Девушка была заметно потрясена, зато Шалимова с трудом сдерживалась. Я поняла, что она в курсе интрижек мужа, но до сего момента закрывала на них глаза, очевидно, дорожа видимостью семейного очага или еще какими-то выгодами замужества. А я ее лишила такой возможности.
– Пока Валера еще мог утешать себя тем, что роман с Ниной Серебряных был очень давно, и, может быть, у его родителей все еще наладится. Этим и объясняются его попытки сблизить родителей, помочь матери, все эти билеты в театр и попытки организовать семейные вечера у телевизора. Но 26 октября он как-то узнал, что его папа продолжает бегать по бабам. Тогда же он поговорил с отцом насчет Доротеи и назвал его подлецом.
– Вы… вы… ищейка! Я просила вас найти сына, а вы… – губы и подбородок ее дрожали. – Это не ваше дело! Вы сломали всю мою жизнь…
– Да ладно, ма, – Валера мягко коснулся ее плеча, – она и так уже…
– Ваш сын прав. Обратившись ко мне с просьбой наладить вашу семейную жизнь с сыном, вы автоматически сделали ваши дела моими.
– Что же теперь будет? Что же теперь будет? – повторяла Шалимова, давясь слезами и явно меня не слушая.
Доротея оглянулась на Тери и сказала:
– А я вот чего… Валер, пошли к нам. Я маме все расскажу, она согласится. Будешь с нами жить.
– Куда? В хрущевку? – побагровев и перекосившись лицом, крикнула Шалимова. – К этим голодранкам? Да какая она тебе сестра? Где доказательства?
– Есть доказательства, – тихо сказал Валера. – Тетя Нина сохранила их старые фотографии, там, где они вместе. Там папа. Он ей врал, понимаешь? Она не виновата! И она его ни о чем не просила, пока…
– Да еще неизвестно, что там была за травма, – кипятилась Шалимова, жалкая и страшная.
– Известно, – вмешалась я. – Перелом основания черепа. Если бы ей не сделали ту, вторую, операцию, Доротея осталась бы инвалидом.
– Мам, ну, не позорься, – страдальчески попросил Валера. – Ну перестань! Я нашел квартиру…
– Да ну, квартиру, – фыркнула Доротея. – А то я не знаю! Мама тоже воспитатель в садике. На ваши зарплаты только квартиры снимать! Говорю тебе, пошли к нам.
– Кстати, а почему Валера попал в политех, а не на дошкольное воспитание? – вдруг спросила Тери.
– Папа, – объяснил Валера, смутившись. – Ну, и… мама тоже. Они сказали, что я и так нюня. Надо мужской работой заниматься. Папа хотел, чтобы я пошел в юридический, но я решил, что лучше туда, где Юра…
– Приятный тип этот твой папа, – хмыкнула я, – жене изменял, любовницам голову морочил, дочь бросил, сноху оскорбил, сына заставил идти на нелюбимую профессию…
– Не ваше дело, – прошипела Шалимова.
– Думаю, да. Ведь Валера нашелся, и дело можно закрывать, – спокойно сказала Тери. – Я тебе, Валера, советую все-таки доучиться первый курс и без проблем перевестись на дошкольное. Теперь это только ваше дело, мадам. И я вам не завидую. Вот моя визитка…
Шалимова разорвала визитку и швырнула ее на пол. Валера покачал головой и поднял обрывки.
– Боюсь, вам рано или поздно придется обращаться к нам, – мягко продолжала Тери. – У вас уже сейчас явные невротические симптомы. А, оставшись наедине с мужем, вы доведете себя до психоза. Повторяю, я вам не завидую. Хотя и жалости не испытываю. Награда нашла героя! Пойдемте…
Доротея осталась с Валерой. Думаю, теперь им было о чем поговорить по-настоящему. Шалимова же поплелась вслед за нами. Казалось, ей многое хочется нам высказать. Она явно видела в нас врагов, уничтожающих ее налаженную жизнь. Наконец, уже на подходе к машине ее прорвало:
– Что вы знаете о семейной жизни, вы? Небось, торчите в своем центре! А вы? Да у вас хоть когда-нибудь муж был?
– Был, – кивнула я, – и даже два. Один такой, как у вас. Но я вовремя ушла и не цеплялась за всю эту грязь.
– Ну и дура!
– Почему? – удивилась Тери. – Ведь теперь у нее новый муж, и они счастливы.
– Она молодая, – всхлипнула Марина, – а мне куда деваться?
– Чепуха! – хором выпалили мы.
Олег Викторович завелся, машина тронула с места, и мы больше не проронили ни слова.
Я вспомнила, как однажды та же Тери, совершенно по другому поводу, сказала: «Саморазрушение – великий соблазн, и по доброй воле человек его не прекратит, за редчайшим исключением. И заметьте, что в этом соблазне всегда найдутся помощники – подталкивать падающего, но очень редко – те, кто захочет его удержать». Марина спешила к своему «помощнику», а разорванная визитка Тери так и осталась у Валеры.
А вечером я забрала Тоненьку из садика. Воспитательница сказала, кося глазом в сторону:
– Я уже сейчас вам говорю, заранее… на новогодний утренник надо золотые чешки и костюм. Тоня должна быть бабочкой. Желательно белой или розовой.
Я машинально кивнула головой. Потом надо было выслушать все детсадовские новости от Тоненьки, подняться вверх, все еще страдая от слабости, и обнаружить Тоху!
– В оперу сходил, – жизнерадостно вещал он упоенно внимавшим ему Петьке, Жене и Оле, – пели по-английски! Вы не поверите! Чайковского! На английском! Хотя поставили неплохо… О! вот и мой жён! Здорово, Антоха! (Он приподнял в объятиях, оторвав от пола на добрых полметра, сначала меня, а потом Тоненьку). Здорово, Тоненька! Держи краба!
– А тебя по телеку показывали, – воскликнула Оля. – В восемь, кажется, повтор будет…
Повтор в восемь – это как раз после ужина. Я охотно согласилась посмотреть себя на голубом экране. Черт бы их побрал… Нет, костюм у меня не помялся, и макияж не размазался, и выглядела я вполне респектабельно. Но мымра-журналистка! Это же надо, взять и вот так сгустить краски, взахлеб растрепав про «покушение на работника милиции», который – то есть я – «чудом выжил», а негодяя «бог покарал»!
Девчонкам и Петьке страшно понравилось, как я выступала. Они сказали, что очень внушительно. Но у Тохи с лица сошла вся краска и даже, кажется, борода поседела.
– В жизни больше не поеду в командировки, – выдохнул он. – Я тебя… ни на шаг!
– А, пустяки, – я беспечно махнула рукой. – Видали б вы, как мы их мочили!
Я думала, что Аллочка непременно позвонит по поводу моего выступления. Но она не позвонила. Похоже, до нее дошло, что у нас с ней нет ничегошеньки общего, и это радовало…
А в субботу было утро моего триумфа.
Отрабатывать броски я не рискнула. Я упражнялась на тренажерах, с удовольствием наблюдая, как Тоха швыряет об татами моих бравых коллег, а те – его. Вот и майор Давлетов пришел, расчехлил катану…
– А все оттого, что женщинам много воли дали, – послышался голос Константиныча. – Женщины…
Тоха перевел дух, стер пот со лба и заметил:
– У хорошего мужика жена плохой не бывает.
– Вот-вот, и я говорю, – обрадовался Константиныч нежданной поддержке. Тоха продолжал:
– Вот я, хоть я и не идеал. Ща домой приду – пылесосом пройдусь, потом с детенышем прогуляюсь, потом со списочком в супермаркет. Вечерком – в театр с женой. Если в компанию иду – так ее или с собой зову, или предупреждаю. Всегда расспрошу, что там у нее на работе, свое расскажу. Со всеми праздниками ни ее, ни тещу поздравить не забуду. Так с чего же ей быть плохой? А если мой сосед пришел – мурло мурлом, ни поговорить, ни по дому помочь, откуда его жена будет хорошей? Семейное счастье от мужчины зависит!
Назвать Тоху подкаблучником или еще как-нибудь обидно Константиныч не рискнет. А то улетит в Москву без самолета. Поэтому он только поскрипел зубами и завел другую пластинку:
– Все эти голливудские фильмы – фигня! Они завязаны на том, что женщина может побить мужчину…
В это время в спортзал вошли Снегиревы и Тери.
– О, наш брат катанщик! – обрадовались они.
Катана у них была одна на четверых, и первой досталась она снова Тери. Разумеется, она заметила, что я за ней наблюдаю, и злонамеренно принялась показывать редкие и эффектные приемы. Зря, конечно. Я в фехтовании – ни бум-бум, и оценить ее искусство могла разве что по результату, а результат был один: катана Давлетова летела в одну сторону, а сам Давлетов – в другую. В конце концов, он буквально уполз с татами, обливаясь трудовым потом. У Тери выступили чуть заметные капельки над верхней губой, и она, ничуть не устав, весело помахала рукой нам с Тохой. Константиныч набрал в грудь воздуха, но промолчал. А в другом углу татами летал, тяжко охая при каждом приземлении, наш чемпион в легком весе Игорь Овсянников: он имел неосторожность заявить Сашке, что хорошо владеет айкидо…
– Ну что, разомнемся? – жизнерадостно обратилась Санди к самому Константинычу.
Знай она, как он утверждал, что для него все бабы – дуры, в ее голосе было бы поменьше дружелюбия. Зато Константиныч решил, что сбылась его мечта: оттрепать бабу по полной! Я, правда, сразу заподозрила, что сбылась моя мечта: женщина накостыляет Константинычу…
Сбылась, но слабо. Санди лихо швырнула его сначала через плечо, потом – с захватом за рукава, наконец, раззадорившись – «мельницей», после чего Константиныч, сдаваясь, томно шлепнул ладошкой по татами.
– Голливудские фильмы – фигня, – злорадно прокомментировала я, сожалея, что все так быстро кончилось.
– Конечно, фигня, – сказал Давлетов, уже немного отошедший от поединка с Тери. – Эк она меня раскатала… Фигня. Это только наши бабы такие, а американки – фигня. Круче русских баб нет! И вообще круче русских нет.
– Это точно, – согласился Гарри, французский барон Беренгар Снегирев де Пейрак из летного училища, и перехватил катану поудобнее. Была его очередь.