Глава 4. ВОЙНА

15 июня 1941 года я прибыл на территорию Западной Белоруссии, в город Брест-Литовск. До начала войны оставалась всего одна неделя, но никто не знал о скорой беде. Мне было радостно наблюдать мирную жизнь людей. Но радость длилась недолго. 25 июня 1941 года я пережил страшные минуты, когда самолёты с чёрными крестами впервые появились в небе. Я увидел ужасную картину: мать с грудным ребёнком только присела, чтобы покормить малыша – и в это время над нею появился немецкий самолёт и сбросил бомбу. Я как врач привык к виду крови и трупов, но только в больнице и в морге. А здесь, прямо на улице… меня била дрожь!»
Даже теперь, рассказывая об этом, он не мог скрыть волнения. Потом, немного успокоившись, он продолжал: «Я был приписан к танковому полку, который находился в Кобрине. Здесь я и узнал о том, что война уже началась. И я сразу же включился в работу: активно участвовал в создании эвакогоспиталя. Вскоре появились первые раненые.
Через некоторое время командир полка явился ко мне и приказал ожидать эвакуации раненых и ничего не предпринимать самому. Эвакуация ожидалась через полчаса. Но через полчаса вместо советских солдат ко мне явился немецкий офицер с двумя солдатами: город был уже занят немцами. Я сказал офицеру по- немецки, что здесь находится военный госпиталь. Немецкий офицер сказал то же, что я недавно слышал от своего комполка: что будет прислана машина для эвакуации раненых. И действительно, через 15 минут были присланы машины, и раненых эвакуировали в Брест-Литовск.
Должен сказать, что со мной в госпитале работал мой институтский товарищ Витя Чеканов, с которым во время учёбы мы жили в одной комнате студенческого общежития. Как только мы попали в немецкий плен, он тут же пришёл и спросил меня: «Что ты сделал со своими документами, в которых стоит фамилия Фельдман?» Я ответил, что все свои документы уничтожил. Он сказал: «Правильно сделал: если немцы узнают, что ты еврей, сразу расстреляют. Теперь ты будешь носить мою фамилию: Чеканов. Скажем, что мы родственники и что твои документы пропали». Так я и сделал. Спасибо моему другу, иначе бы я погиб».
Слушая его, я подумала: «Нет худа без добра. Воевать моему герою не пришлось, т. е. участвовать в боях. Война для него сразу кончилась. Хорошо, что немецкий офицер, судя по его поступкам, не был нацистом, а просто служил в вермахте, и для него раненый солдат уже был не противником, а человеком, нуждающимся в помощи. И военный врач был просто врач, а не враг. И ещё: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Верная пословица! Товарищ в несчастье сразу пришёл на помощь Иегуде и спас его от верной гибели».
А Иегуда продолжает: «На следующий день меня вызвал к себе замначальника госпиталя (он был из поволжских немцев) и сказал мне: «Доктор, я должен отправить вас в общий лагерь, так как скоро сюда прибудут гестаповцы, чтобы выявлять коммунистов и евреев».


Глава 5. В ЛАГЕРЕ

Так я попал в огромный лагерь, который находился в Белоподляске. Этот лагерь занимал территорию примерно в два километра в длину и полкилометра в ширину. На этой площади вплотную друг к другу размещалось примерно пятьсот тысяч человек. «И это только в одном лагере! – подумала я. Какой же страшный размах приняло это бедствие в масштабе страны! И как трудно было уцелеть в этой мясорубке!»
«По лагерю пронёсся страшный слух, - вторит рассказчик моим мыслям. – Здесь появился украинец Демьянюк. Не дай Б-г, если ему встретится еврей: растерзает его мигом. Думаю, вы поймёте, как мне было страшно».
- И вы встречались с этим двуногим зверем?
- Нет, Б-г миловал.
«Как же на этом пятачке моему герою удалось разминуться со своей верной гибелью?» - подумала я.
А Иегуда продолжает: «Через два дня в лагерь прибыл немецкий офицер и объявил: «Если есть врачи, выходите. Обманщики будут расстреляны на месте». Я выхожу. Меня направляют обратно в Брест-Литовский госпиталь».
«Так в первый раз профессия спасла его от верной гибели: если бы через два дня его как врача не убрали из лагеря – встречи с Демьянюком ему бы не миновать!» - подумала я. И невольно вспомнились мне строчки из рассказа М. Шолохова «Судьба человека»: «И опять смерть прошла мимо, только холодком от неё потянуло». Это сказал главный герой рассказа, тоже военнопленный и узник фашистского концлагеря.
А рассказчик продолжает: «С июня по сентябрь я находился в этом госпитале. А в сентябре я был переведён в Демблинскую крепость. Эта крепость в Польше была выстроена Екатериной Второй для солдат. В этой крепости я увидел настоящий ад: я видел, как уничтожали здоровых людей, отравляя их» («Вероятно, использовали их как подопытных кроликов, проверяя действие лекарств и ядов», - догадалась я).
Рассказчик продолжает: «Здесь было примерно десять тысяч военнопленных: французов, поляков, русских. А евреев уже не было: их ещё раньше выявляли и уничтожали». «И Иегуду могли уничтожить ещё в Кобрине через несколько дней, когда туда должны были прийти гестаповцы. Так что даже Демблин, этот ад, был не для евреев: их ждала только смерть. И как хорошо, что замначальника госпиталя, немец из Поволжья, вовремя перевёл Иегуду в общий лагерь. А там, видимо, посчитали, что всех евреев уничтожили ещё раньше».
А рассказчик подтвердил мои догадки: «Я был там единственным евреем и остался жив только потому, что немцы об этом не знали: во-первых, я не был похож на еврея; а, во-вторых, как я уже сказал, я носил не свою фамилию, а фамилию своего друга: Чеканов. Мы были вместе до конца войны».


Глава 6. ВЕЩИЙ СОН

«Так я прожил до весны 1942 года, - продолжает Иегуда. – Мы, четыре врача из военнопленных, находились под командованием немецкого врача. Здесь, видя страшные картины массового уничтожения людей, мы решили пойти ради их спасения на смертельно опасное дело: мы решили объявить немецкому командованию лагеря, что в крепости началась эпидемия сыпного тифа. И мы потребовали немедленно вывести из крепости немецкую охрану.
Фашисты из крепости ушли, но расстрелы военнопленных не прекратились: немцы придумали способ, оставаясь за пределами крепости, стрелять в пленных в упор сверху, превратив свои жертвы в живые мишени, как в тире. Для этого был дан приказ ежедневно, с 9 до 12 часов, выводить пленных на центральную площадь крепости, а сверху немецкие офицеры упражнялись в стрельбе по живым людям. Чем не тир? Так каждый день расстреливали по сто человек.
Я сказал, что был там единственным евреем, но это не совсем так. Был у меня в лагере друг, еврей, и, конечно, жизнь его была в ещё большей опасности, чем жизнь других пленных, не евреев. И я решил спасти его. Это был ещё молодой человек, в возрасте примерно тридцати лет. Звали его Моисей. Он был из Харькова. Высокий такой. И я сказал ему: «Хочешь выжить в этом аду? Оставайся рядом с нами (т. е. со мной и ещё тремя врачами). Никуда от нас не уходи. И если мы спасёмся, спасёшься и ты».
«А в чём же состояли обязанности врача из заключённых в этом лагере смерти, где главная цель – уничтожить как можно больше людей? Разве там нужен был врач? Зачем вас там держали?» - спрашиваю я.
«У меня была страшная обязанность, - отвечает он. – В мою обязанность входило каждый день в двенадцать часов дня выходить к месту расстрела пленных (этому лагерному тиру), и проверять, все ли жертвы мертвы. («То есть проверять меткость стрельбы этих извергов», - подумала я). Моисей всегда ходил со мной, но однажды его рядом не оказалось.
Потом я узнал, что, будучи голодным, как все пленные, он попытался добыть себе пропитание. Он пошёл на кухню и сказал, что он парикмахер (а парикмахерам полагался дополнительный паёк). Но поварами в столовой работали украинцы, которые сразу увидели, что это еврей, и тут же доложили об этом своему шефу-немцу. Тот расстрелял Моисея на месте».
«Ну вот вам и отсутствие антисемитизма в СССР! – подумала я. – Как будто эти повара-украинцы, добровольно выдающие немцу еврея, не жили до войны в СССР, а спустились в лагерь с Луны!»
А Иегуда продолжает: «И вот однажды ночью я мысленно обратился к Б-гу со словами: «Б-же, забери душу мою, чтобы я больше не мучился! Я больше не могу выносить этого ужаса». А на следующий день один из пленных обратился ко мне с просьбой: «Доктор! Если вы останетесь живы (а вы должны выжить!), расскажите, как мы погибли в этом аду». «Вот и ответ Всевышнего на вашу просьбу к Нему забрать вашу душу, - сказала я. – Через этого пленного Он как бы говорит: «Ты должен жить, чтобы рассказать о том, что видел. А Я помогу тебе в этом».
Рассказчик продолжает: «Прошла примерно неделя с той ночи, когда я обратился к Б-гу с просьбой избавить меня от этого ужаса хотя бы ценой моей гибели. И вот я вижу сон. Я лечу высоко в небе. Лечу быстро и высоко. А вокруг меня – сплошные тучи, и я ничего не вижу. И думаю: «Куда же я лечу? Куда?»
И вдруг в кромешной тьме промелькнули искры: это были звёздочки! Они притягивали меня к себе. Я начинаю спускаться и вижу перед собой большую-пребольшую синагогу. Она вся сверкала золотом и серебром. И вот я уже на земле. Открываются ворота. Я иду. Б-же мой! Я вижу моего отца. Он сидит рядом с каким-то стариком. Старик весь в белом, как в Йом-кипур.* И отец говорит: «Сынок мой! Иди ко мне! Мы ждём тебя. Рядом со мной - твой дедушка!» И старик, которого отец назвал моим дедушкой, встаёт, берёт меня за руку, и мы идём к месту, где находится еврейская святыня – Тора.
И дед мой обратился к Б-гу, сказав: «Помоги моему внуку дальше жить! Вызволи его из этого ада, в котором он теперь находится». И дедушка исчезает. А я слышу голос моего отца: «Сынок мой! Я знаю, что сейчас тебе тяжело. Но помни, что дедушка дал тебе наказ.
Первое: ты освободишься из плена, и твоей жизни больше ничто не будет угрожать. И второе. Запомни: ты выйдешь живым - и сразу поезжай домой. Пока в Израиль тебе идти рано. Когда придёт время, дорога твоей жизни сама приведёт тебя в Израиль, и там начнётся твоя новая жизнь».
Когда я проснулся, я вновь услышал выстрелы, крики умирающих – опять вернулась страшная лагерная жизнь. «Господи! Неужели то, что я видел, - это только сон?» Но то, что мне было обещано во сне, стало сбываться: я стал чувствовать себя немного более в безопасности, чем раньше. В чём это проявлялось? Когда приходили немцы выявлять коммунистов и евреев, они проходили мимо меня, как бы не замечая.
«Чего больше в этом сне? – размышляла я. – Затаённых мыслей пленника, ежеминутно ожидающего смерти? Или этот сон – тоже знак свыше? Можно подумать и так, и так. Проходили мимо, как бы не замечая? Примелькался, давно знают, да к тому же – врач, которого можно послать к «тифозным» заключённым, а самим оставаться в безопасности. Отец находится рядом с дедом? Отец к тому времени был уже мёртв. Возвращение в Израиль? Государства с таким названием тогда не существовало вовсе, а была подмандатная Англии Палестина. Но в любом случае – этот сон поддержал слабеющие силы пленника и вселил в него веру в конечное освобождение».

*Йом – кипур. – Судный день,праздник всепрощения.




Глава 7. НОРВЕГИЯ

«В апреле 1942 года отобрали двести пятьдесят военнопленных (и меня в том числе как врача) и направили этапом в Норвегию. По дороге в Норвегию нас обстреляли английские корабли, но, слава Б-гу, мы добрались благополучно. Я среди этих людей был единственный врач. По-норвежски город, где мы находились, назывался Андалс-Нэс. Там я организовал госпиталь для портовых рабочих (т. е. для наших двухсот пятидесяти человек).
В то время было очень трудно с медикаментами и с перевязочным материалом. А в этом городе была хорошая частная аптека. Я связался с аптекарем (его фамилия была Миклен- бюс). Он распорядился выдавать мне бесплатно перевязочные материалы. Мне удалось, таким образом, спасти очень много больных, так как немцы не выдавали нам ничего. Госпиталь располагался в маленькой комнате. Там я принимал больных и при необходимости выдавал им освобождение от работы.
В Норвегии работала подпольная антифашистская организация. Подпольщики распространяли листовки на немецком языке, где говорилось, что за убийство одного пленного будет уничтожено десять немцев. Здесь мы уже не опасались за свою жизнь, как в Демблине, где был настоящий ад».
«И опять счастливый поворот в судьбе узника фашистского концлагеря, - подумала я. – Из страшного Демблина, где все заключённые рано или поздно подлежали уничтожению, Иегуда попадает в сравнительно спокойную и безопасную Норвегию, где пленники могли уже не опасаться за свою жизнь. И здесь он уже смог впрямую заниматься своим врачебным делом: лечить и спасать людей, а не щупать пульс расстрелянных пленных, констатируя их смерть».
«Пусть вам не кажется, что мне так легко было выжить и бороться в этих ужасных условиях, - продолжает рассказчик. – Ведь я был совсем один, ни одного еврея рядом. И я поставил себе цель: не только выжить самому, но и помочь спасению других людей, спасти их как можно больше.
Конечно, я не могу без благодарности вспоминать своих норвежских помощников. Это, прежде всего, аптекарь Ренлярд Микленбюс и его помощница Анна Берглянг. Они давали всё, что могли, для лечения моих пациентов: и лекарства, и перевязочные материалы.
И ещё об одном человеке хочу упомянуть особо: это Курт, немецкий охранник, который сопровождал меня в аптеку и обратно. Они с Микленбюсом были знакомы и говорили по-немецки. Курт называл нас, русских пленных, своими друзьями. Мы много с ним беседовали. И он рассказывал мне: «Когда я уходил на фронт, мать говорила мне: «Никого не убивай и не делай людям зла. Делай только хорошее».
Курт рассказал мне, что до войны он был учителем. Вспоминал и об отце, который ещё в начале войны предвидел, что Германия потерпит поражение в войне с Россией, т. к. Россия – огромная страна, и войти в неё гораздо легче, чем из неё выйти. Он, как и мать Курта, призвал сына быть добрым к людям и сказал, что будет ждать его возвращения.
«Везло моему герою на хороших людей, - подумала я. – Всюду находились «ангелы-хранители», помогающие ему по мере сил выжить и выполнять своё врачебное дело».
«И вот однажды, - продолжает рассказчик, - Курт принёс мне газету на немецком языке, где было напечатано выступление министра иностранных дел СССР Молотова с обвинением фашистской Германии в массовом уничтожении евреев. Вскоре ко мне пришли двое в штатском («Вероятно, гестаповцы», - подумала я) и спросили меня, что я думаю об этом. Я промолчал».
«И правильно сделал, - подумалось мне. – Какой смысл лезть на рожон? Чего б он этим добился? Кто бы его услышал, кроме фашистов? А пленные лишились бы единственного врача. Значит, не пришло ещё время рассказать об увиденном в полный голос».
А Иегуда продолжает свой рассказ: «Однажды меня вызывает немецкий врач и говорит, что направляет меня «в одно место», где пока ещё нет врача. Я оказался в тихом гористом месте. Это был курорт для немецких офицеров».
«А что, на курорте для немецких офицеров не было врача? И вы лечили этих офицеров?»
«Нет, конечно. Я лечил десять человек обслуги, которая состояла из пленных. Здесь я познакомился с девушкой, которая жила недалеко от этого курорта. Звали её Анна. Она была хороша собой. А я был молодой: мне шёл двадцать четвёртый год. Эта девушка влюбилась в меня и сказала мне об этом. Но я ответил ей, что не время сейчас мне думать о любви: идёт война, а я пленный. Она посмотрела на меня, ничего не ответила и молча пошла к своему дому, что стоял на горе и сиял в лучах солнца».
Так неожиданно поэтично он закончил этот рассказ о своей несостоявшейся любви. И внезапно замолк.
«Ах, война, что ты, подлая, сделала!» - вспомнились мне строчки из песни Булата Окуджавы.


Глава 8. ОСВОБОЖДЕНИЕ

После небольшой паузы Иегуда продолжает: «Прошло три года. И вот 9 мая. Нас выстроили и сказали: «Вы свободны».
- Кто это сказал? Немцы?
- Нет. Они уже ушли. А я взглянул на домик, в котором жила моя Анна, моя несбывшаяся любовь. Но что я ей скажу?
Ни она, ни её родители не знают, что я еврей. И что путь мой лежит в страну предков. Пойдёт ли она за мной? Да и так ли сильно я люблю её? Не увлечение ли это? Стоит ли смущать и обманывать юную душу? Я вздохнул и прошёл мимо.
«Очень благородно, - подумала я. - Для мимолётных увлечений существуют другие женщины, и их немало: ведь война разбила столько семей, и столько молодых вдов мечтали о счастье, пусть даже коротком и мимолётном!»
А Иегуда продолжает: «Я сел в поезд и приехал в столицу Норвегии Осло. Впервые после освобождения из плена, бродя по этому красивому городу, я почувствовал, что такое мирная жизнь.
Я пришёл в советское консульство. Там сообщил свою настоящую фамилию. В назначенный день я пришёл в указанное место и увидел много бывших пленных. Нас погрузили в вагоны и повезли в Швецию. Оттуда на пароходе – в Ленинград.
Нас поместили в фильтрационный лагерь МВД в Дубровке. Здесь я увидел многих из тех же пленных, которые были со мной в лагере в 1941 году. И я был уверен, что никто из них не скажет обо мне плохого слова.
Наутро меня вызвал оперуполномоченный. Он спросил, где мои родители. Я ответил, что до войны отец мой жил в Почепе, Брянской области, а где он теперь – я не знаю. Потом оперуполномоченный спросил меня о месте службы в Красной Армии. Я назвал номер своей части (№ 9688), танковый полк, который стоял в Кобрине.
И был задан ещё вопрос, как я, еврей, мог спастись в немецком плену и жить четыре года. Я ответил, что можно спросить любого из бывших пленных, с которыми я вместе был в немецком лагере (они находятся здесь же, в фильтрационном лагере). Они тогда, в немецком плену, меня спасли. На все вопросы немцев, есть ли среди пленных евреи, никто меня не выдал.
Правда, не все русские знали меня под моей еврейской фамилией: большинство думало, что я русский. Но и те немногие, кто знал, что я еврей, могли меня выдать в любой момент – и не сделали этого.
Тогда оперуполномоченный стал вызывать свидетелей. Первый же из них рассказал мне потом, как он ответил на вопрос, знал ли он, что я еврей. Он ответил, что знал, но не хотел доносить ещё и потому, что я был единственный врач среди пленных и мог оказать им помощь. («Вот как ещё раньше, до отправки в Демблин, спасла его выбранная профессия», - подумала я).
- Позже я узнал, - продолжает рассказчик, - что по моему делу было допрошено сорок свидетелей. Все говорили одно и то же. «Тут уж точно рука Всевышнего, - подумала я. – Из сорока опрошенных - ни одного подлеца и предателя! К сожалению, далеко не всем так повезло. Но, наверное, дело и в личных качествах человека, в его характере. А Иегуда после небольшой паузы сам подтвердил моё предположение:
- Четыре года я был в плену и каждую минуту ждал смерти. И остался жив. А почему? Я не совал нос, куда не надо, знал своё врачебное дело. А окружающие люди не знали, что я еврей, а кто знал – не стали продавать мою жизнь за пачку махорки.
«И эти же люди дружно отвечали на вопросы оперуполномоченного, не бросив ни малейшей тени на биографию своего товарища-еврея! – подумала я. - Низкий им поклон за это! Как жаль, что не сохранились их имена и фамилии! Это же настоящие праведники! И сколько таких сгинуло уже в сталинских лагерях с клеймом предателя Родины!»
Рассказчик продолжает: «Тогда оперуполномоченный вызвал меня и сказал, что больше у советских властей нет ко мне никаких претензий, и я свободен. Он спросил меня, куда я хочу ехать. Я ответил, что первым делом хочу поехать в Коломну, где живёт мать моего друга Виктора Чеканова, который спас мне жизнь в немецком плену, дав свою фамилию. Я всё подробно рассказал об этом и сообщил, что мой друг и сейчас со мной рядом, в том же лагере, но пока не освобождён, как я, а его мать ничего не знает о нём. Оперуполномоченный записал мой рассказ и пообещал передать по инстанциям всё услышанное от меня о моём друге и сделать всё возможное для его скорейшего освобождения.