Глава XXII

Главным событием дня 30 июня в Главном штабе сухопутных сил было празднование 57-го дня рождения Франца Гальдера. День начался с торжественного построения, затем, сменяя друг друга, кабинет начальника штаба посетили Паулюс, Кейтель, комендант Ставки фюрера Шерер; последнего сопровождал солдат охраны, преподнёсший имениннику букет полевых цветов. Главком сухопутных сил фельдмаршал фон Браухич прислал букет роз и свежую землянику. Вечером в штаб пришёл Гитлер. Поздравив именинника с днём рождения и с взятием Минска, он выслушал доклад о событиях дня. Фюрера тревожило положение, сложившееся в районе Дубно, где части советского 8-го мехкорпуса, вклинившись во фланг танковой группы фон Клейста, уже в продолжение нескольких дней вели бой в окружении, приковывая к себе 16-ю танковую и три пехотных дивизии. К счастью, у русских не оказалось поблизости достаточных резервов бронетехники и артиллерии, чтобы прорвать извне кольцо окружения.
После доклада в кабинете Браухича был сервирован чай. Во время чаепития фюрер, по своему обыкновению, произнёс речь. Взятие Минска и успешное преодоление наступающими войсками трудностей, возникших в процессе окружения неприятельских армий в районе Белостока, вселили в фюрера уверенность в благополучном исходе всей Восточной операции, он больше не сомневался в том, что с военной точки зрения штабисты всё предусмотрели, и в своей речи остановился главным образом на значении для экономики Германии скорейшего захвата Украины как продовольственной и промышленной базы, а также о необходимости скорейшего установления полного контроля над Финским заливом для обеспечения поставок железной руды из Швеции. О взятии Смоленска в середине июля и Москвы в августе Гитлер говорил уже как о свершившемся факте.
Между тем вечером с фронта пришло неприятное известие: 29-я мотодивизия, в течение нескольких суток отражавшая яростные атаки рвущегося из окружения противника в районе Зельвянки между Минском и Слонимом, не смогла удержать перевёрнутый фронт, в результате чего произошёл прорыв котла и часть войск противника вышла из окружения на восток, в направлении Налибокской пущи. Гальдер поморщился: это было довольно неприятно, но после занятия Минска уже не имело решающего значения: фронт ушёл слишком далеко на восток, и всё, что могли теперь сделать прорвавшиеся отряды русских, это укрыться в лесах Налибокской пущи. Хуже было то, что командование группы «Центр» в сязи с этим инцидентом вновь проявило нервозность и потребовало привлечь к восстановлению кольца блокады танки Гота и Гудериана, перед которыми стояла совсем другая оперативная задача – скорейший захват переправ на Березине и выход к Днепру и на рубеж Витебск-Орша, где, согласно донесениям авиаразведки, русские спешно развернули строительство полевых укреплений, рассчитывая, очевидно, создать на этих рубежах новую линию обороны.
Впрочем, и «нервозность» генералов в штабе фон Бока имела под собой вполне объективные основания. Лишь накануне завершились кровопролитные бои на крайнем правом фланге группы армий «Центр», в районе Малорита. Весь правый фланг группы армий «Центр», окружившей полумиллионную группировку противника и напрягающей все силы, чтобы не дать прорваться гигантскому котлу в районе Белосток, Новогрудок, был совершенно не обеспечен от контрудара с юго-востока. 1-я кавалерийская дивизия, преследуя начавшего отход противника, только ещё выдвигалась в заболоченные лесные районы по берегу Припяти, и лишь отсутствием у противника стратегических резервов бронетанковых войск и трудной для русских обстановкой под Киевом можно было объяснить, что отсюда, с юго-запада, в растянутый фланг группы «Центр» до сих пор не нанесён сильный деблокирующий удар. Особенную настойчивость проявил командующий 4-й армией фон Клюге: он категорически требовал приостановки дальнейшего наступления танковых авангардов Гота и Гудериана и привлечения их танковых дивизий к ликвидации котла. Гальдер сам дал согласие на формальное подчинение танковых групп 4-й армии и теперь оказался в двусмысленном положении. Cогласиться с требованием фон Клюге, достаточно резонным как с формальной, так и с оперативной точек зрения, он не хотел: это грозило срывом общего плана блицкрига. Открыто противиться фон Клюге он также не мог: слишком большую ответственность пришлось бы взять на себя в случае неудачи. Подумав немного, Гальдер лукаво улыбнулся: он нашёл компромиссное решение.
Пока в лесу под Ангенбургом начальник Главного штаба сухопутных сил Германии, вставив в глаз монокль, записывал пришедшее ему в голову решение в свой дневник, с полевого аэродрома в окрестностях замка Радзивиллов под Несвижем поднялся в воздух бомбардировщик. Развернувшись над старинным замком, самолёт набрал высоту и взял курс на север. За штурвалом сидел подполковник фон Барзевич. С ним в качестве пассажира летел Гудериан. Временами самолёт ложился на крыло, и тогда генерал внимательно вглядывался в раскинувшуюся внизу лесную чащу, разделённую узкой голубой лентой Немана. Где-то там, внизу, в гуще леса, по данным авиаразведки, собирались разрозненные части противника, прорвавшиеся из котла под Белостоком. Это была Налибокская пуща. Как ни всматривался Гудериан, ничего подозрительного рассмотреть ему не удалось. Очевидно, в штабах фон Клюге и фон Бока как всегда преувеличили опасность. Вскоре самолет приземлился на уцелевшем лётном поле севернее Минска. В штабе 3-ей танковой группы Гот и Гудериан без помех и без ненужных свидетелей обсудили план взаимодействия танковых групп в ходе предстоящего наступления к переправам на Березине. Уже темнело, когда Гудериан вернулся в свой штаб в замке Радзивиллов. В этот вечер в его штабе временно нарушилась связь со штабом фон Клюге, и приказ оставить 17-ю танковую дивизию в распоряжении 4-й армии Гудерианом получен не был. По странному совпадению в это же время связь со штабом фон Клюге пропала у Гота, и он также не получил аналогичный приказ. Утром 1 июля все танковые дивизии первого эшелона обеих танковых групп уже наступали к Березине.