Л. Титова
А. Староторжский

ЛЯРВЫ.
Комедия в двух действиях.

Действующие лица:
Маргарита Борисовна Фирсова--55 лет, кассир в магазине.

Сергей Фёдорович Сурин-- 45 лет, охранник в магазине, где работает Фирсова. Одержим сочинением стихов.

Вероника Мясницкая-- 36 лет, артистка циркового кордебалета.

Зинаида Аркадьевна Травкина- 50 лет, продавщица в магазине, подруга Фирсовой.

Евгений Кириллович Смольский—адепт белой магии. Мужчина самого обычного вида, полный, лысоватый, с портфелем в руке.

Джон—китаец, тайваньский бизнесмен.

Лиза—жена Сурина.

Боря—молдаванин.




ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

КАРТИНА ПЕРВАЯ.

Квартира Маргариты Фирсовой. Вечер. Фирсова в домашнем халате
разговаривает по телефону.

ФИРСОВА. Лёш, ты мне сын или не сын? Когда вы приедете-то? Уже год собираетесь! Ну, жена твоя, я знаю, ей приятнее в гости к любой собаке шелудивой пойти, чем ко мне. Говорила я тебе, не надо жениться на этой бляди! Лёшь! Лёша! Бросил трубку… Подкаблучник хренов. (Набирает номер.) Алло! Алло, Лёша! Кто это? А это ты, Алиночка, внученька моя золотая! А где папа? Чё? Он в космос улетел?! Это ты придумала или он сказал? Он сказал? Ну, пусть летит. Давай с тобой поговорим, девочка моя. Как у тебя дела? В школе всё хорошо? А с куколкой ты играешь, которую я тебе на день рождения подарила? Как мама выбросила?! Ну и что, что китайская? Какой вред может быть от куклы? Из материала вредного… Так ты что её в рот брала, что ли? Тебе уже десять лет, понимать должна. А если это вредно, так много с ней не возись. Поиграла чуток, ручки помыла хорошо с мылом бактерицидным и убрала. Нельзя? От неё лучи идут? Химические лучи? Враньё это! Я её в руках держала и никаких лучей не видела. Просто мама твоя стерва… Алло, внученька! Алло! Опять трубку бросили. (Набирает номер.) Алло! Серёженька, это ты? Ах ты внучёк мой сладенький! Рад, что бабушка звонит? Как дура? Я дура?! ( Сюсюкая.) Ай ты мой Серёженька, чего же ты мой махонький говоришь бабушке! Ты ещё маленький, не понимаешь, а бабушка у тебя добрая-предобрая, хорошая-прехорошая, умная-преумная! И вас любит-то всех как! Что? Что ты сказал? Куда пошла? (Опускает трубку.) Мальчику пять лет, а ругается как пьяный грузчик. Ну что удивляться? Чего ждать от этой проститутки? Настроила против меня и сына и внуков. Ну что, спать ложиться или что… Господи, тоска-то какая! (Смеётся.) Ну надо ж, клоп! Иди, говорит, в жопу! (Смеётся.) Развитой не по годам, в меня пошёл!

Звонок в дверь.

ФИРСОВА. Кого несёт на ночь глядя.

Идёт открывать и возвращается с Вероникой Мясницкой.
У Мясницкой в руках несколько рулонов обоев. Одета
Мясницкая в красный, китайский, шёлковый халат,
который скользит по телу, открывая то плечи, то ноги, то грудь.
Кажется, Мясницкая его надевает не для того, чтобы
одеться, а для того, чтобы раздеться. И продемонстрировать своё
красивое, ухоженное тело.

ФИРСОВА. Это ты мне что ль принесла?
МЯСНИЦКАЯ. А кому, дяде Васе что ли?
ФИРСОВА. А мне зачем?
МЯСНИЦКАЯ. Как зачем?! У тебя маленькая комната вся облезлая! А тут как раз хватит, чтобы её обклеить. Тебе же эти обои понравились, когда ты ко мне заходила, ты же хвалила их.
ФИРСОВА. А я не собираюсь пока с ремонтом заморачиваться.
МЯСНИЦКАЯ. Так обои же не прокиснут, пусть лежат. Я тебе их за треть цены отдам. Мне их куда теперь? Остались лишние. Я хотела ими кладовку обклеить, да там всё так забито, что лень этим заниматься. Ну, купи у меня, это ж выгодно!
ФИРСОВА. Я ж комнату не меряла, вдруг тут не хватит? Мало тут я смотрю…
МЯСНИЦКАЯ. Да хватит, хватит! А если что, так ты за шкафом обои не клей и за тумбочкой можно не клеить. Зачем? Всё равно же там не видно!
ФИРСОВА. За треть цены, говоришь… А, давай так, я тебе за них из магазина, где я работаю чего-нибудь натаскаю. Бартер устроим.
МЯСНИЦКАЯ. Как натаскаешь? Тебе же потом самой за недостачу платить.
ФИРСОВА. Недостачу на всех продавщиц и кассиров делят. Нас десять, вот и получается, что я за одну десятую покупаю.
МЯСНИЦКАЯ. А не боишься, что поймают?
ФИРСОВА. Уметь надо, тогда и бояться нечего! И потом, не я одна, все тащут.
МЯСНИЦКАЯ. Но мне ведь чего попало не надо, я за фигурой слежу.
ФИРСОВА. Я тебе курами и огурцами отдам, идёт?
МЯСНИЦКАЯ. Деньгами лучше…
ФИРСОВА. Тогда обратно неси.
МЯСНИЦКАЯ. Ладно, только ради тебя, моей любимой соседки.
ФИРСОВА. А сколько нынче стоит обои поклеить?
МЯСНИЦКАЯ. Не знаю. Мне бесплатно сделали. Мой очередной поклонник для меня постарался.
ФИРСОВА. У тебя уже новый? Это кто ж?
МЯСНИЦКАЯ. Он предприниматель. У него своя фирма.
ФИРСОВА. Какая?
МЯСНИЦКАЯ. Да ты не знаешь, «Империя стекла» называется.
ФИРСОВА. Скажите--ка! Там у него что, фигурки из цветного стекла, сервизы, вазы, витражи может какие?
МЯСНИЦКАЯ (уклончиво). Да я не знаю. Я что ходила на его стекло смотреть, зачем оно мне…
ФИРСОВА. А может у него можно подешевле вазочку какую купить красивую. У нас на работе у Травкиной скоро день рождения, вот и подарили бы ей. Дёшево и сердито. Ты скажи, где фирма-то, я зайду, скажу, что от тебя.
МЯСНИЦКАЯ. Нет у него ваз.
ФИРСОВА. Ну, так я что-нибудь другое подберу.
МЯСНИЦКАЯ (делая над собой усилие). У него другое стекло… Оконное.
ФИРСОВА. Погодь, «Империя стекла» говоришь…. Что-то мне попадалось такое… А! Вспомнила! Это в соседнем дворе, в подвале Яшка Ласкин, стекольщик, вывеску прибил. Он что ли?
МЯСНИЦКАЯ. Он, ну и что? Все так начинают с малого, а потом дело разрастается до ого-го какого размера. Может по всему миру пойти!
ФИРСОВА. Ласкин, он-то по миру пойдёт, это точно. Он уже десятый год как разрастается, да всё разрастись не может. На прошлые майские напился, скатился в свой подвал и всю свою империю переколотил.
МЯСНИЦКАЯ. Да ну его на хрен! Я с ним долго быть и не собиралась. Деньги мне даёт, ремонт сделал, вот ещё сантехнику мне поставит, и пошлю его куда подальше. У меня поинтересней его кавалеры будут.
ФИРСОВА. Ну ладно. Расскажи, про цирк свой. Я про творчество люблю.
МЯСНИЦКАЯ (хвастаясь). Ну а что там? Выхожу вся в перьях, вся голая, только блёстками прикрыта. Вся красивая. Все мужики на меня таращатся. Цирк-то с меня начинается: парад алле! Все так и замирают.
ФИРСОВА. Но ты же не одна выходишь, вас там много.
МЯСНИЦКАЯ. Ну и что, что много? Я же вижу, что все на меня только смотрят! У мужиков рожи в слюне, а их бабы от зависти зеленеют.
ФИРСОВА. Они хоть и зелёные, но со своими мужиками сидят, а ты, такая красавица, а надолго никому не нужна. (Довольная хохочет.)
МЯСНИЦКАЯ (взвивается). Я не нужна?! Да я… Да у меня мужиков миллион было! Я сама их всех выгнала! И ещё миллион будет, мне только пальчиком поманить! Да ножки показать! (Распахивает халатик.) Видала, какое у меня тело! А у тебя, коровы старой, ни одного мужика уже лет тридцать не было! И не будет!
ФИРСОВА. А мне СПИДа ни от кого не надо! А ну, забирай свои обои и катись отседава, пока я твои красивые ножки у тебя на ушах не завязала! У меня, в отличие от тебя, внуки есть, и они меня любят и уважают! Я для них себя берегу!
МЯСНИЦКАЯ. Ох, ох, уважают её! Вы только послушайте! За три года ни разу не приехали!
ФИРСОВА (хватает рулон обоев и швыряет его в Мясницкую). А вот тебе, шлюха!
МЯСНИЦКАЯ (уворачивается, и сама швыряет в Фирсову рулон). А это тебе, носорожья жопа! (Попадает.)
ФИРСОВА (вскрикивает). А! В моём доме! Поганка вонючая! А ну, пошла вон! Вон!
МЯСНИЦКАЯ (ловко подхватывает обои и бежит к выходу). Ухожу, ухожу! Счастлива была с вами побеседовать! Свиное рыло в халате! (Убегает.)

Фирсова в ярости хватает яблоко со стола и швыряет его
в след Мясницкой. Слышно как яблоко ударило в
Мясницкую. Мясницкая громко взвизгнула.

МЯСНИЦКАЯ. Сволочь!
Яблоко обратно влетает в комнату Фирсовой.


ФИРСОВА. Сама такая! Обои не потеряй!

Слышен звук громко захлопнувшейся двери.

ФИРСОВА (смеётся). Рука ещё тверда! Прямо промежду лопаток залепила! (Кладёт яблоко в вазу. Достаёт бутылку водки, наливает пол стакана и лихо опрокидывает.) Огоньком пошла!

Звонок в дверь.

ФИРСОВА (азартно). Ах ты, сука! За добавкой пришла! Ну, сейчас получишь! (Хватает большую сковородку, и воинственно идёт открывать дверь. Возвращается вместе с Суриным.)
СУРИН. Ты чего, Рит, меня сковородкой долбануть хотела? Ты всех, что ли так встречаешь?
ФИРСОВА. Незваных всех. Чего припёрся?
СУРИН (пытается шутить). Я пришёл к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало! (Заискивающе смотрит на Фирсову.)
ФИРСОВА. То, что ты с приветом, я давно знала. Чего надо тебе?
СУРИН. Ты понимаешь, жизнь у меня такая запутанная…
ФИРСОВА. Ну, а я-то там причём?
СУРИН. Рита, милая, погоди, я всё тебе расскажу, и ты поймёшь. Ты умная, чуткая… Сесть можно?
ФИРСОВА. Садись.
СУРИН (садится). Ты самая понимающая женщина из всех кого я знаю.
ФИРСОВА. Пока я ничего не понимаю…
СУРИН. О, страшная судьба моя! Моя жена, она эгоистка, совершенно зажравшаяся баба…
ФИРСОВА. Ну да, с твоей зарплаты охранника зажрёшься! (Смеётся.)
СУРИН. То, что я работаю сейчас охранником в нашем магазине, это временно… Так получилось… Мне надо было где-то переждать, пока освободится место начальника охраны банка.
ФИРСОВА. И оно освободилось?
СУРИН. Мне железно обещали, что через месяц я займу эту должность, человек уходит на пенсию и других кандидатов на это место нет.
ФИРСОВА (ядовито, но с интересом). Это что же ты, такой драгоценный?
СУРИН (небрежно). Директор банка мой двоюродный брат.
ФИРСОВА. Ни хрена себе! И что же это за банк?
СУРИН. Банк «САНТЬЯГО ЛИБЕРТАТОД РИКАРДО»!
ФИРСОВА. Либернадот… Не выговоришь. Иностранный что ли банк?
СУРИН. Нет наш, но филиалы есть за границей. Это большой банк.
ФИРСОВА (помолчав). Ну и что ты от меня хочешь?
СУРИН. Риточка, я прошу только внимания! Выслушай меня до конца и всё.
ФИРСОВА (пожав плечами). Ну ладно… (Ставит бутылку на стол.) Рассказывай.
СУРИН (засиял как солнце). Нальём?
ФИРСОВА (кивком разрешает налить водку). А с мысли не собъёшься?
СУРИН. Не первый раз замужем! (Быстро опрокидывает рюмку.) Так вот, жена моя, сука! (Зажимает рот.) Ой! При тебе можно такие слова говорить?
ФИРСОВА. Да я от тебя и не такие слыхала…
СУРИН. Нервы, нервы! Понимаешь? Можно ещё по грамулечке?
ФИРСОВА. Пожалуйста. Бутылка для того и поставлена, чтобы пить.
СУРИН (наливает водку и быстро пьёт). Извини, тосты не говорю, не та ситуация…. Так вот, эта сука, ничего не хочет понимать и не хочет ждать, ей всё сейчас надо! Ей, видишь ли, предложили купить загородный домик, дешевле, чем он стоит и она впилась в меня: достань деньги, где хочешь! Я объясняю, что через месяц я куплю ей домик в сто раз лучше этого, куплю квартиру в центре пятикомнатную, вещи, о которых она и мечтать не смела! Но через месяц, не раньше. Но она упёрлась, и ни в какую! Понравился ей этот домик. Вот она меня и грызёт с утра до ночи, упустить дом боится. Все нервы вымотала, оттого и пить стал. А я вообще-то непьющий… Но так душа горит, что приходится! (Наливает водку и выпивает.)
ФИРСОВА (в полном недоумении). И что? Я-то причём? Погоди, может ты денег пришёл занять, так у меня нет.
СУРИН. Что ты, Риточка, какие деньги! Я не за деньгами пришёл. Я к тебе пришёл! Я сегодня от жены ушёл. Убежал, можно сказать. Не могу больше её видеть! Выбежал из дома, в чём был, остановился и подумал: а куда мне идти? И сразу вспомнил о тебе. Добрее, лучше тебя я никого не знаю! Не выгоняй меня, умоляю! А выгонишь, мне одна дорога—на дерево!
ФИРСОВА. На какое дерево? Ты что, в обезьяны собрался?
СУРИН. Да нет, я там повеситься хочу…
ФИРСОВА (задумалась). Я тебя не понимаю, через месяц богатым человеком станешь, чё вешаться-то? Ну, займи у брата—директора деньги, сними квартиру или в гостинице поживи…
СУРИН (заметался). Да я… Да ты понимаешь, она-то, о-о-о-о… Это не так всё просто… Да… (Понял, что сказать.) Жена-то у меня звезданутая! Отобрала у меня паспорт и говорит, что пока деньги не принесёшь на дом, паспорт не отдам! Куда я без паспорта? Я завтра в паспортный стол пойду, скажу, что паспорт потерял, мне новый выпишут, но это когда будет-то. Ты же знаешь, как они работают… Да и не в паспорте дело. Я к тебе пришёл, понимаешь? Я жениться на тебе хочу! Я давно тебя люблю!
ФИРСОВА (потрясена). Да?! Что-то я этого не замечала…
СУРИН. Я скрывал свои чувства. Я же знаю, ты женщина порядочная, высоконравственная! Я был женат и не мог тебе сказать о своих чувствах. Но теперь, я свободен. Вот получу паспорт, разведусь с Лизкой, получу хорошую работу и мы поедем с тобой в свадебное путешествие по миру на огромном белом океанском лайнере! Одену тебя как королеву! Работать больше не будешь. У нас дома прислуга будет, а ты только команды раздавай.
ФИРСОВА (берётся за голову). Что-то голова кругом пошла. Водка, наверно ударила…
СУРИН (наливает). За наше счастье! (Чокается и пьёт.) Риточка, ты же меня совсем не знаешь… (Разваливается на стуле.) Я же классный мужик!
ФИРСОВА. Ты на что намекаешь? В сексе что ли?
СУРИН. Да везде! Из меня же верёвки можно вить. У меня руки золотые! Я всё могу, всё!
ФИРСОВА. И обои поклеить можешь?
СУРИН (смеётся). Ритуля, что обои? Я своими руками дом могу построить. Не дом, а дворец! Терем сказочный для моей любимой!
ФИРСОВА (недоверчиво и радостно смеётся). Ну уж терем, домик небольшой построй, я давно о нём мечтаю.
СУРИН. Запросто! Для тебя, всё, что пожелаешь! Я для тебя стихи написал, ты же знаешь, что я поэт!
ФИРСОВА. Знаю. Все собаки у магазина знают, что ты стихоплёт. Ты ведь всем нашим бабам стихи сочинял.
СУРИН. Сочинял! А куда денешься, талант-то, он распирает! Того и гляди душа треснет! Но я никем не был понят! Понимаешь, я от души, а они, бляди, смеются! Ой! Ну ты же разрешила… А ты другая, ты особенная, ты поймёшь!
ФИРСОВА. Я стихи не люблю. Я деньги люблю. Ну что, разочарован?
СУРИН. Ты не любишь, потому что хороших стихов не слыхала… Пушкин там, Лермонтов, это всё нафталин… Послушай мои, это сама свежесть. Это родник хрустальный среди цветущего луга! Они посвящены тебе! (Тут же начинает читать, боясь, что Фирсова его перебъёт.)
Ты вошла в меня остриём кинжала!
Потрясённый—упал у ног!
Поднимайся, ты мне сказала,
Я поднялся уж с парой строк!

ФИРСОВА (очень довольная, смеясь). Что ж ты врёшь! Когда на дне рождения у Ермаковой, в подсобке, ты упал, мы тебя просили подняться, а ты так и не смог встать.
СУРИН. Ну, естественно, пьяный был! Чего тут странного? Но это же жизнь, в ней всё скучно! А тут стихи, полёт мечты, фантазии! Царство радости и вдохновения!
ФИРСОВА (заливается). Нет, тогда тоже не скучно было! Как ты навернулся вместе со стулом! (Хохочет.) Прямо башкой в хурму! Наверное, сладенький стал, как конфетка «Раковая шейка»! (Заливается.)
СУРИН (сокрушённо качает головой, говорит очень мягко). Рита, погоди… Ты про себя немножко подумать должна… У тебя, насчёт этого, сострадания… Не очень…
ФИРСОВА. А ты нам сострадал, когда нам из своего кармана пришлось за ящик хурмы, тобой раздавленной, заплатить?
СУРИН (хмуро). У меня было трудное время… Но чувство стыда меня до сих пор не оставляет… А, ладно, я тебе другие стихи прочту. Хочешь?
ФИРСОВА (ласково смотрит на Сурина). Ну, давай.
СУРИН (видит, что Фирсова смягчается. Читает нежно, вдохновенно).
Птичечка ты моя яркая!
Серенький ты мой соловей!
Поцелуй ты меня аккуратненько,
Буду вечно я твой, с тобой…
ФИРСОВА (неожиданно серьёзно). Подожди, у тебя ведь не рифмуется! Надо так, серенький ты мой соловей, буду вечно я твой злодей! Вот так! А ты чё пишешь?
СУРИН (мямлит). В искусстве содержание важнее формы… (Сердито.) Ты поняла, во что ты переделала мои стихи? Пора ещё выпить! Ты тоже выпей, а то до тебя не доходит.
ФИРСОВА (смеётся). До меня всё доходит! И даже дальше! (Выпивают.)
СУРИН. Ритуля, ну ты как, замуж за меня выйдешь?
ФИРСОВА. Я пока не решила. Мне и одной неплохо.
СУРИН. А со мной будет ещё лучше! Ну, так я остаюсь у тебя?
ФИРСОВА. Вот уж не знаю, не знаю… Тут мне хорошо подумать надо.
СУРИН (наливает полный стакан водки). Ну, так ты думай шустрее… Такие люди как я на дороге не валяются! (Залпом выпивает водку. На секунду цепенеет, потом с грохотом валится со стула как мешок.)
ФИРСОВА. Ещё как валяются… Замучаешься подбирать… Что мне с ним делать? Как за такое чмо замуж идти? С другой стороны мужик ещё молодой, интересный, красивый даже… Поднажать на него и пить бросит, квартиру отремонтирует, дом построит. Может и про банк не врёт, как он-- «Либернадот Самара Ремейк»… Проверить бы, да я название запомнить не могу… А, ладно, месяц не большой срок, а там посмотрим… Не будет с него толку, выгоню… А пока пусть спит. (Смотрит на спящего, храпящего Сурина.) Пойду спать. Поздно уже… (Уходит.)

Как только Фирсова уходит, храп тут же прекращается.
Сурин встаёт с пола, быстро допивает водку из бутылки
и стакана Фирсовой.

СУРИН. Так, ночлегом я обеспечен. Перекантуюсь тут месяц, пока Лизка в себя придёт. Она отходчивая. Я пол дома пропил, и она мне всё простила. И эти часы простит… Лягу—ка я на диванчик как порядочный человек. (Хлопает по дивану.) О, мягко! (Ложится на диван и засыпает.)






КАРТИНА ВТОРАЯ.

Прошла неделя. Квартира Фирсовой. Вечер. После работы,
уставшие, входят Фирсова и Травкина. У Фирсовой в руках большая
хозяйственная сумка.

ФИРСОВА. Заходи, Зин, не стесняйся! Садись вот тут, я сейчас сумку выгружу и чайку с тобой попьём. (Выкладывает из сумки кур.)
ТРАВКИНА (садится). С удовольствием посижу, ноги гудят. Целый день, как заводная, товары выкладывала. Хозяин такой тошниловки накупил по дешёвке, что непонятно какой дурак всё это купит.
ФИРСОВА. Купят, не сомневайся. Дешёвый товар самый ходовой.
ТРАВКИНА. Да, наверно… (Звонит мобильный Травкиной, она отвечает.) Да. Алло! Алло, говорите громче! Миша, это ты что ли? Миша! (Послушав, передаёт телефон Фирсовой.) Не могу ничего понять. Опять пьяный, лопочет чего-то, говорить разучился. Послушай его, может ты поймёшь?
ФИРСОВА (слушает). Не, не понимаю ничего, как будто собака бурчит. Быр-быр… И хрюкает… (Возвращает телефон.)
ТРАВКИНА (отключает телефон и бросает в сумку). Ну его к свиньям! Надоел! Сил моих уже нет!
ФИРСОВА. Так разведись.
ТРАВКИНА. Мы в однокомнатной живём, не разъедешься! Да ладно, не будем об этом. Ты-то как? Да, кстати, Сурин когда придёт? Успеем мы обо всём поговорить?
ФИРСОВА. Успеем. Он сегодня в ночь остаётся. Наболтаемся досыта.
ТРАВКИНА. Это хорошо. А то меня любопытство распирает, а на работе разве поговоришь по душам. Да и не посекретничаешь, кругом уши.
ФИРСОВА. Это точно. ( Замороженная курица выскальзывает у неё из рук и с грохотом падает на пол.) Фу ты, чёрт! (Лезет под стол, поднимать курицу.)
ТРАВКИНА. Рит, а зачем ты столько курей набрала? Они же сто лет назад свой срок годности истратили!
ФИРСОВА. А то я не знаю! Их потому и продали нам по бросовым ценам, что их давно бы выбросить пора. Но наш хозяин жадный до судорог. У него ничего не выбрасывается.
ТРАВКИНА. Я это знаю. Но тебе-то тухлятина зачем? Я такие даже для собаки не покупаю, отравить боюсь. Вот, разве, что для мужа купить…
ФИРСОВА. Так и я не для себя. Я их разморожу, в соляном растворе подержу, марганцовкой промою и будет свежак—первый сорт! (Смеётся.)
ТРАВКИНА. И куда ты потом с этим свежаком?
ФИРСОВА. На обои обменяю. У меня тут этажом выше кардебалетка живёт, помнишь её? Такая вся голая. Халатик с носовой платок, то сиськи вывалятся, то жопа сверкнёт.
ТРАВКИНА. Помню, как же не помнить! Сплошной стриптиз! Мужиков заманивает.
ФИРСОВА. И это у неё хорошо получается. Мужиков перебывало взвод! Один ей дал денег на море съездить, другой задолженность по квартире погасил, ещё один всю технику у неё починал, а последний обои в квартире поклеил и грозится унитаз уникальный поставить, видать с крыльями! (Смеются.)
ТРАВКИНА. Слушай, нам с тобой тоже надо такие халатики надеть! Может нам тоже унитазы дадут! Пусть без крыльев, я на любой согласна, лишь бы целый, чтобы не падать с него! А то только сядешь, только сосредоточишься и бац набок! Да и обои в комнате сменить давно бы надо…
ФИРСОВА. А у меня теперь есть, кому обои поклеить. Вот я с кардебалеткой бартер совершу, а Сурин мне всё обклеит.
ТРАВКИНА. Вот, вот! Ты расскажи, как он у тебя оказался-то? Неделю с ним уже живёшь и так ничего и не рассказываешь. Боишься, что счастье сглазят? (Смеётся.)
ФИРСОВА. Не боюсь, не сглазите. Просто времени не было обо всём рассказать. Было всё как в кино! Пришёл Сурин среди ночи, на колени—бац! Жить без тебя, Маргарита, не могу! Хочу на тебе жениться! Говорит, не встречал такой удивительной женщины как ты и уже не встречу! От жены ушёл и зовёт меня на пароход.
ТРАВКИНА. Погоди, на какой пароход?
ФИРСОВА. Слушай меня, не перебивай! Поженимся, говорит, и выйдем в море.
ТРАВКИНА. В какое море? В Северное? В Балтийское? Селёдку ловить?
ФИРСОВА (блаженно). Нет, ты не понимаешь… Селёдка тут ни при чём. Мы на белом пароходе в свадебное путешествие поедем, по всему миру!
ТРАВКИНА. Слышь, Рит, такое путешествие дорого стоит, а у Сурина денег нет. Он всем нашим продавщицам должен и никак отдать не может. Он мне десятку два года должен, я уж ему простила, ясно, что не отдаст. Ты Рита, варежку-то не разевай. Подумай, что он туда положит... Не отплюёшься!
ФИРСОВА. Да ты просто не знаешь, что меньше чем через месяц у Сурина денег будет, хоть завались! Его берут начальником охраны банка!
ТРАВКИНА (потрясена). Его?! Серёжку?! Это ж какой банк такой смелый, чтобы его начальником охраны взять? Он же всё время с расстёгнутой ширинкой ходит. То же мне, начальник! У него скоро член свистнут! А ты говоришь банк охранять!
ФИРСОВА. Он давно уже научился застёгивать! Чего вспоминать, что давно было? Он теперь стал другой.
ТРАВКИНА (давится от смеха, вытирает слёзы). Какой другой? Золотой?! Это, что же на него так повлияло? Любовь к тебе?
ФИРСОВА. Да! Любовь ко мне! А ты завидуешь! Твой-то мужик вообще не человек! В телефон, гу-гу, гу-гу! Как орангутан!
ТРАВКИНА. Ладно тебе, не обижайся! Мы что будем ссориться из-за такой чепухи собачьей, как мужики?
ФИРСОВА. Твой может и чепуха собачья, а у меня всё по другому!
ТРАВКИНА. Ладно! Всё! Я больше ни слова! Рассказывай дальше.
ФИРСОВА. Смотри, ещё чего такого скажешь, и мы больше не подруги!
ТРАВКИНА. Я же сказала—молчу! Ну, продолжай!
ФИРСОВА. Так вот, когда Сурин получит новую должность, то купит нам квартиру большую и дачу. Ты же знаешь, я давно о даче мечтала…
ТРАВКИНА. Знаю, чтобы там картошку со смородиной выращивать, внуков выгуливать летом…
ФИРСОВА. Внуки, это потом. Я для себя пожить хочу! Я там цветы посажу, качели поставлю и маленький фонтан. Что я всё, для других да для других. Всё равно никакой благодарности! Для себя теперь буду жить! Для своего удовольствия!
ТРАВКИНА. Правильно! Ты смотри бассейн не забудь, пальмы в горшках поставь и двух огромных негров с опахалами. Будешь в розовой воде купаться, а они от тебя будут мух отгонять и прохладу нагнетать!
ФИРСОВА. Травкина, заткнись! А то курицей между глаз получишь! Она ледяная, как булыжник долбанёт! Хочешь?
ТРАВКИНА (изображая испуг, затрясла ладонями). Что ты! Что ты! Не буду больше! Ладно, рассказывай дальше.
ФИРСОВА. Ты мне всё желание перебила рассказывать. Что за язык у тебя ядовитый. Не можешь спокойно смотреть, когда кому-то хорошо!
ТРАВКИНА. А тебе, правда, хорошо?
ФИРСОВА. Да, представь себе! А ты что, думаешь, что Сурин врёт мне всё?
ТРАВКИНА. Да ты сама подумай.
ФИРСОВА. Если врёт, то через месяц полетит он отсюда ко всем чертям! Одну такую курицу я оставлю, чтобы было чем в след ему запустить! (Смеётся.) Не обрадуется! Он что думает, я ему девочка, со мной шутить? Я из него душу выколочу, если всё, что он мне обещал, не сделает!
ТРАВКИНА. Тогда не трать время зря, не жди! Как Сурин войдёт, сразу ему курицей в лоб!
ФИРСОВА (смеётся). Успеется. Пусть сперва комнату обклеит. С паршивой овцы хоть шерсти клок!
ТРАВКИНА. А ну-ну… А как он в постели-то? Шевелится у него?
ФИРСОВА (смеясь). Не твоё собачье дело! Переспи, узнаешь.
ТРАВКИНА. Смотри, сманю твоё сокровище! Пожалеешь! (Смеётся.)
ФИРСОВА (смеясь). Ага, слезами изойдусь!

Звонок в дверь.

ФИРСОВА. Это кого же принесло? Пойду, открою. (Уходит, и возвращается с Мясницкой. У Мясницкой в руках обои. Мясницкая одета в вечерний костюм, но всё равно обнажена максимально. Ярко накрашена, и слегка под мухой. Очень возбуждена.)
МЯСНИЦКАЯ. Рит, я тебе обои просто так отдаю. Мне они мешают. У меня везде стоят и висят роскошные вещи и эти обои портят всю картину. У меня кругом боа, боа, а тут обои, это не комильфо!
ФИРСОВА. Давай! (Забирает обои.) А ты куда вырядилась-то?
МЯСНИЦКАЯ. Идите сюда! (Подводит Фирсову и Травкину к окну. Показывает пальчиком.) Видите вот эту длинную, серебристого цвета машину? Это последний «Лексус»! Знаете, кого он ждёт? Меня! А знаете кто за рулём? Хозяин рынка! Втюрился в меня по уши!
ФИРСОВА. Охренеть! Хозяин рынка!
МЯСНИЦКАЯ. Всё, подруги, я убегаю! Мы едем в ресторан, потом на вечерний, закрытый показ. Потом в казино, а потом к нему в пентхауз. Привет! (Убегает.)
ТРАВКИНА. Ну вот, всегда так, одним всё, другим ничего…
ФИРСОВА. Смотри, смотри, садится! Хорошо бы её ухажёр выглянул. Интересно на его физиономию посмотреть.
ТРАВКИНА. Да какая разница, какая у него физиономия, если у него деньги есть! Это ж надо, как повезло бабе! Сам хозяин рынка! Олигарх!
ФИРСОВА (отходит от окна). На сколько дней повезло, тоже вопрос!
ТРАВКИНА. Да хоть один день такой жизнью пожить и то счастье!
ФИРСОВА. Наш поезд ушёл, Зинка. Чай с баранками, вот наш ресторан… Вместе с пентхузом!
ТРАВКИНА. К чаю коньячку добавишь?
ФИРСОВА. Само собой! Пойдём на кухню. (Уходят.)

КАРТИНА ТРЕТЬЯ.

В каком-то из пространств сцены вспыхивает свет. Это прихожая в
квартире Лизы. Всё очень бедно. Лиза говорит по телефону.
Лиза после ванны, на голове её тюрбан, на лице косметическая
маска зелёного цвета.

ЛИЗА. Это я-то грущу?! Да я скачу до небес, что он куда-то делся! Сил моих нет, его терпеть! Последней каплей было, когда он пропил мои золотые часы! Ты же знаешь, как я ими дорожила! Папа с мамой мне подарили на выпускной. Чтобы память осталась! Год деньги копили, чтобы золотые часы купить. Хотели доченьку обрадовать! Как я была счастлива тогда! Носила гордо, руку свою с часами всем показывала. Умоляла я Сурина, ну пёс с тобой, знаю, что всё пропьёшь, но вот это хоть не трогай, часы эти! Я так дорожила ими! Я их постоянно перепрятывала, в сахар зарывала, в бачке унитазном прятала, на антресолях в старые лыжные ботинки засовывала… В последний раз я их спрятала в домовую книгу… Как? Очень просто, вырезала из книги сердцевину и туда часы положила. Так он, сука, и там нашёл! Нашёл и пропил! Шерлок Холмс хренов! Куда он делся, не знаю и знать не хочу! Что? Могут убить? Его? Да кому он нужен?! Что с него взять? Один человек его может убить—это я! Сколько его не было? Неделю… Пора в милицию заявлять? Ты что рехнулась? А вдруг они мне его вернут? Ладно, Таня, ладно, я подумаю… Пока! (Опускает трубку. Садится на табуретку у телефона. Задумалась.) А вдруг, правда что-то случилось? (Звонок в дверь. Лиза подходит к двери, смотрит в глазок.) Да, убили! Размечталась!

Лиза открывает дверь. За дверью стоит Сурин с цветами и
коробкой конфет. Сурин трезв, улыбается. Быстрым движением
проверил, застёгнута ли ширинка.

ЛИЗА. Ну, и чего тебе надо? Зачем припёрся? Я же сказала тебе, чтобы ты не приходил больше!
СУРИН. Лиза, соседи кругом! Зачем нам сплетни? Разреши я войду, и поговорим по—человечески…
ЛИЗА. По-человечески с людьми разговаривают… Ладно, заходи…

Сурин входит. Лиза стоит перед ним, закрывая собой
вход в комнату.

ЛИЗА. Говори быстро, что хотел, и убирайся!
СУРИН. Давай зайдём в комнату, присядем. Я с работы, устал. Видишь, трезвый как стекло, уже неделю капли в рот не брал… (Лиза молча смотрит на него.) Вот, это тебе! (Протягивает ей цветы и конфеты.)
ЛИЗА. Это? Мне? Очень приятно, спасибо… (Берёт у него конфеты и цветы и вышвыривает за дверь.) Что дальше?
СУРИН. Лиза, ну зачем ты так? Мы двадцать лет с тобой прожили, у нас взрослый сын, уже в армии служит… Мужик, можно сказать! У нас семья, мы должны быть вместе!
ЛИЗА (берётся за сердце и садится на табуретку.) Подожди, у меня от твоей наглости сердце заходится… Ты целых двадцать лет грабил нас, мучил нас, издевался над нами… Интересы семьи для тебя никогда ничего не значили, да и сейчас не значат, просто тебе податься некуда. И мне ты не нужен!
СУРИН. Но нашему сыну нужен отец. Ты не можешь лишить мальчика его отца!
ЛИЗА (зло смеётся). Ты о мальчике вспомнил?! Скажите-ка! ( Выхватывает из кармана письмо.) Вот письмо от твоего сына! В нём он ясно пишет, нужен ты ему, или нет! (Читает из письма.) Вот, слушай! Мама, скажи отцу, если он будет обижать тебя, то я сбегу из армии и пристрелю его!
СУРИН (вырывает письмо). Да врёшь ты всё! Антошка не мог так написать! ( Читает. Письмо дрожит у него в руках. Прочитал. Молча возвращает письмо Лизе.)
ЛИЗА. Ну что, убедился?
СУРИН. Антон ещё молодой, он не понимает ещё какой у него отец. Да, я пью… Я совершаю ошибки… Но я, я же погубленный человек, поймите! У меня огромный талант… Я—поэт! Поэтище!
ЛИЗА (взвизгнула). Ты поэт?! Ты говно, а не поэт! Тебя отовсюду гнали и будут гнать! Поэт, это человек с огромным сердцем! А у тебя вместо сердца пластмассовый стаканчик! Ты всё жаловался, что с тобой обращались несправедливо. Тебя зажимали, перекрывали кислород! Всё это враньё! Ты бездарность и ничтожество! И не имеешь право на успех! Пошёл вон!
СУРИН (взрывается). Ты тупая, бездуховная кобыла! Те ничтожные вещи, которые я у тебя пропил, это лишь жалкая, мелкая компенсация за те двадцать лет, что я отдал их тебе-- совершенно безмозглой, грубой скотине! Ты думаешь, что ты что-то понимаешь в поэзии, потому что выдаёшь книжки в библиотеке? Учти, это не повод так думать о себе! Ты сама за всю жизнь не написала ни строчки! И как ты можешь обо мне судить?! Ты вообразила, что я люблю тебя? Да от звука твоего голоса мне хочется покончить с собой! Но я слабый человек и никак не могу на это решиться!
ЛИЗА. Ну, так я тебе помогу! (Хватает табуретку, и замахивается ей на Сурина. Сурин вылетает из квартиры. С лестничной клетки слышны его вопли.)
ГОЛОС СУРИНА. Фашистка! Гестаповка! Ты ещё пожалеешь! Ты ещё вспомнишь обо мне!

Лиза с грохотом захлопывает дверь. Садится на табуретку.

ЛИЗА. Что мне сделать, чтобы он здесь больше не появлялся? Капкан поставить или самострел? Подъезд заминировать?! Что?!

КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ.

Квартира Фирсовой. Тот же вечер. Из кухни выходят Фирсова
и Травкина.

ТРАВКИНА. А в советское время сушки были вкуснее.
ФИРСОВА. И вода мокрее и трава зеленее.
ТРАВКИНА. Эх, денечки далёкие! Молодая была, красивая! Мишка с рыбалки приедет, рыбки свежей привезёт! Я пожарю и мы под водочку карасиков в сметане… Эх, жизнь была!
ФИРОСОВА. Чего уж вспоминать. Что было, то прошло. Жить надо настоящим.
ТРАВКИНА. Когда настоящее такое, лучше карасиков в молодости вспоминать. Ну, мне пора. Спасибо за чай! Не скучай! Привет Сурину!
ФИРСОВА. Хорошо, что зашла, душевно поговорили…

Звонок в дверь.

ФИРСОВА. Это кто ж такой? Пойду, посмотрю. (Уходит и возвращается с Суриным. У Сурина в руках те же цветы и конфеты, которые он приносил Лизе, но уже основательно помятые.)
ТРАВКИНА. О! Сурин! А ты вроде как в ночь должен работать.
ФИРСОВА. Что-то случилось?
СУРИН. Да нет, просто Петька попросил сменами поменяться. Ему куда-то надо…
ФИРСОВА. Так где же ты ходил, если не работал?
СУРИН. А у меня, знаешь, такое настроение было поэтическое, я пошёл в парк, сидел там на скамейке и писал стихи. Хотите прочту?
ТРАВКИНА. Спасибо, не надо. Я уже домой ухожу. Почитаешь без меня.
СУРИН. А вот это тебе, Риточка! (Отдаёт ей конфеты и цветы.) Я тебе стихи писал, и так мне захотелось тебе что-нибудь подарить. Да я тебе весь мир бы подарил, все звёзды и солнце в придачу!
ФИРСОВА (берёт цветы и конфеты, осматривает их). Спасибо… А что всё такое мятое и пыльное? (Смотрит на свою испачканную пылью ладонь.) Ты где это взял-то?
СУРИН. Извини, солнышко, я так к тебе торопился, что под ноги не глядел. Споткнулся, упал, вот всё и помялось немного. Но когда я покупал, всё было свежим!

Травкина со жгучим интересом наблюдает эту сцену.

ФИРСОВА (открывает коробку конфет и внимательно их изучает). Не седые. Свежие конфеты, хорошие. И не дешёвые… Ну, а то, что коробка слегка помялась, это ерунда. (Целует Сурина.) Спасибо, Серёжа! Зин, может останешься ещё на чуть-чуть? С конфетами чаёк попьём!
ТРАВКИНА. Да, я вроде домой собралась…
СУРИН. Ну, пойдёшь немного позднее.
ФИРСОВА. Всё, решено, ты остаёшься! Сейчас я пойду, цветы освежу и в вазочку поставлю. (Уходит.)
ТРАВКИНА. Надо же, какой ты заботливый! С цветами, с конфетами к даме идёшь. Я про такие штуки уже и забыла.
СУРИН. Я поэт, я люблю красивые отношения!
ТРАВКИНА. Я тоже люблю красивые отношения… И я, между прочим, моложе Риты, и фигура у меня лучше… Ты хорошо подумал, когда делал свой выбор?
СУРИН. Я вообще не думал. Меня ведёт чувство, вдохновение, судьба!
ТРАВКИНА. Ах, какие слова! Какие слова удивительные, аж голова кружится. А что, правда, что через месяц ты большим начальником будешь?
СУРИН. Правда, а что?
ТРАВКИНА (игриво, кокетничая). Да так… Я с мужем развожусь… Можно сказать, на перепутье сейчас…
СУРИН (оглядев Травкину). Ну как разведёшься, скажи. Зайду, чайку попьём, поговорим о возвышенном.
ТРАВКИНА. А можно и не ждать. Приходи завтра, после работы. Муж у меня в это время уже в лом, ничего не видит и не слышит. Мы и поговорим…
СУРИН. Зиночка, для возвышенного разговора, такая обстановка не подходит… Муж в лом… Что, под его храп о поэзии говорить будем?
ТРАВКИНА. Ладно, я подумаю как это разрулить…

Возвращается Фирсова.

ТРАВКИНА. Ну, будь здорова, подруга! Мне уже пора. Не провожай, дверь сама захлопну. (Уходит.)
ФИРСОВА. Чё это с ней? Морда каменная какая-то. Нос задрала… Не провожай, говорит… Ты её чем-то обидел?
СУРИН. Что ты! Разве я могу обидеть женщину? Травкина мне намёки делала на интимные дела, а я вежливо отказал. Зачем мне она, когда у меня есть такая удивительная женщина, как ты! ( Пытается поцеловать Фирсову, но она отталкивает его.)
ФИРСОВА. Погоди! Это что же получается, эта тварь весь вечер мне говорила какое ты чмо подзаборное, и что я напрасно с тобой связалась, а теперь сама на тебя вешается! Вот паскуда! А я её ещё хотела конфетами твоими угостить! Я её угощу!
СУРИН (обнимая её). Риточка, враг изгнан! Пойдём в спальню…
ФИРСОВА (игриво, будто не понимает). В спальню? А что там делать?
СУРИН. Риточка, я там тебе объясню…
ФИРСОВА. Скажите-ка, неделю отвиливал: то голова болит, то устал очень, а тут взыграло… С чего бы это?
СУРИН. Сегодня голова не болит и я не устал. Рита, не шути со мной, я сейчас зверь! (Делает вид, что хочет её укусить.)
ФИРСОВА (взвизгивает и шарахается от него, делает вид, что испугалась.) Ой! Какой страшный хищник!
СУРИН. Рита, хватит меня мурыжить! А то у меня брюки треснут!
ФИРСОВА. Всё-всё, иду в ванну! (Убегает легко, как девочка.)
СУРИН. Так, где моя Виагра? (Вытаскивает из кармана таблетку и быстро выпивает.) Для Лизки купил… Дорогая вещь! И на кого трачу? (Садится на стул и ждёт Фирсову. Слышно, как Фирсова плещется в ванной и поёт «Отцвели уж давно хризантемы в саду.») Ты даже не догадываешься, до какой степени они отцвели! Гербарий! (Гладит себя по животу.) Только бы помогло!








КАРТИНА ПЯТАЯ.

Квартира Фирсовой. Вечер. В квартиру входят Фирсова
и Сурин. Фирсова одета модно, как она это понимает. Она
сияет, от неё веет блаженством хорошо проведённого дня.
Сурин устал, вялый, но держится.

ФИРСОВА. Серёжка, спасибо тебе, я сто лет так не отдыхала! Я уж и забыла, что есть в Москве какие-то речные трамвайчики, что на них так приятно можно покататься! Что на берегу, в парке можно шашлычок поесть! Я помню раньше шашлыки в Москве были отвратные, как резина, вечно недожаренные. А сейчас я две порции схряпала и ещё бы могла. Такой кайф!
СУРИН. Угу… А я устал очень. Хочу полежать, может, посплю…
ФИРСОВА. Почему ты устал? Ты же не работал, а отдыхал.
СУРИН. А прошлой ночью я что делал?
ФИРСОВА. Так это не работа, это любовь! Кстати, ты меня удивил! Я от тебя такой прыти не ожидала. Кролик ты мой, неугомонный… (Пытается к нему приласкаться.)
СУРИН (ласково отстраняется). Ритуль, даже кролики иногда устают… Им нужен хороший отдых. И продолжительный… И ещё коньяка стакан, иначе кролик сдохнет. ( Обессилено ложится на диван и делает вид, что он при смерти.)
ФИРСОВА. Ну, полежи, отдохни. Сейчас я всё устрою. Чайку сделаю, коньячку налью…
СУРИН (очень серьёзно). Стакан должен быть двухсот пятидесяти граммовый!
ФИРСОВА. Кроличек мой, ну я же знаю, какие бывают стаканы. ( Звонок в дверь.) Пришёл кто-то, интересно… (Идёт открывать и возвращается с Мясницкой. Мясницкая в своём китайском халатике, то есть, почти голая. Под глазом у неё синяк, который, впрочем, её не уродует.)
ФИРСОВА. Верка, откуда у тебя такая блямба? Неужели хозяин рынка засандалил?
МЯСНИЦКАЯ. Он, он… Я тебе всё расскажу, только дай вначале баралгин, голова раскалывается, а свой я весь уже выпила. (Увидела Сурина. Сурин смотрит на неё, как голодная собака на кость.) Ой! Это кто?
ФИРСОВА. Знакомься, Вера, это мой жених, Серёжа…
СУРИН (вскакивает с дивана и протягивает Мясницкой руку). Сергей Сурин, поэт!
МЯСНИЦКАЯ (томно). А, поэт… Интересно… (Царственно протягивает ему руку. Сурин её целует, и немного задерживает в своей.) Вероника, актриса.
ФИРСОВА (заметила это, напряглась, говорит зло). Верка, какая ты актриса? Кардебалетка в цирке, вот ты кто!
МЯСНИЦКАЯ. Артистка кардебалета. И горжусь этим! Таблетки дашь?
ФИРСОВА. Сейчас принесу. (Уходит.)

Мясницкая изучающее смотрит на Сурина.
Сурин восторженно смотрит на Мясницкую.

МЯСНИЦКАЯ. Ну что, нравлюсь?
СУРИН. Да!
МЯСНИЦКАЯ (оглядываясь). Тогда так. Бутылку водки, стрелой! Квартира 25. Будешь?
СУРИН. Буду!
МЯСНИЦКАЯ. Жду! (Берётся за висок.) Ой, как голова болит… Рита, ну где ты? Я умираю!

Возвращается Фирсова с таблетками и стаканом воды.

ФИРСОВА. Вот выпей, да расскажи, что с тобой стряслось?
МЯСНИЦКАЯ. Ну, поехали мы с этим хреном в ресторан, оказывается на банкет какой-то. Я много где была, но таких ресторанов ещё не видела. Фонтаны, красивые мальчики шампанское разносят. Всё шикарно и очень вкусно. Омары, икра вёдрами, земляника. Торт принесли три метра на два. Я расслабилась, выпила лишнего. И так развеселилась, что остатки шампанского вылила какому-то мужику на лысину. Полагаю, что это был кто-то крупный, потому что я тут же получила в глаз и отключилась. Очнулась я на лавке у своего дома. Ну, вот и всё… Весело?
ФИРСОВА. Веселее не придумаешь.
СУРИН. Какие свиньи! Ударить такую женщину по морде! На вашем месте, я бы предпочёл общество поэтов.
ФИРСОВА (вскинулась). Каких поэтов?!
СУРИН. Ну, всяких там, разных… Лирических!
МЯСНИЦКАЯ. Спасибо. Якшалась я как-то с этой голью перекатной, так скучно, на мороженное денег нет. Теперь поэты меня не интересуют.
СУРИН. Жаль, жать… Среди поэтов попадаются интересные люди.
ФИРСОВА (успокоилась). Ну чего, Верунь, может выпьешь с нами чаю с баранками?
СУРИН. Да, конечно! Не жалею, не зову, не плачу, всё пройдёт как с белых яблонь дым…
МЯСНИЦКАЯ. Нет, спасибо, я домой пойду. Мне полежать надо, успокоиться… Сейчас приму снотворное и провалюсь в никуда… Спасибо тебе, Риточка, выручила. (Уходя, Сурину.) Прощайте, поэт!
СУРИН. Прощайте, артистка кордебалета! Приятных сновидений!

Фирсова и Мясницкая уходят.

СУРИН (один). Какая баба! И рядом! С такой, никакая Виагра не нужна!

Фирсова, проводив Мясницкую, возвращается в комнату.

ФИРСОВА. Ну что, сразу стойку сделал? Да ты знаешь кто она? Это же блядь из блядей! На ней пробы ставить негде! Она переболела всеми венерическими болячками, которые есть на свете! Это же первостатейная шлюха, подстилка под каждого! Я знаю, что говорю, я всех её мужиков видала, а было их не счесть! Хочешь эту грязь? Иди! Я тебя не держу! Но после этой заразы ко мне не возвращайся, на порог не пущу!
СУРИН. Риточка, да ты что? Ревнуешь что ли? Я же не слепой, вижу, что она за птица! Разве можно такую чистую женщину как ты променять на какую-то шлюху?! Неси коньяк, сейчас с тобой выпьем и забудем об этой бабе.
ФИРСОВА (успокоилась). Я не ревную… Но ты меня не зли! Как увидел Верку, сразу усталость как рукой сняло. (Уходит.)
СУРИН (быстро набирает номер на мобильном). Макар, тихо! Слушай! Через пять минут позвони мне! Нет, говорить ничего не надо, я сам скажу. Всё! (Отключается и прячет мобильный в карман.) Да, действительно, усталость как рукой сняло… Какая баба!

Входит Фирсова с коньяком и закуской.

ФИРСОВА (очень довольная разливает коньяк). Давай, хлопнем! (Пьют.) Ты знаешь, когда мы с тобой сидели в парке и шашлык ели, а кругом цветы как огоньки горели, не знаю почему, детство я вспомнила. Мне тогда было шесть лет. Мама и папа отвезли меня на лето к своим родственникам в Северную Осетию, в село Виноградное. Что за край чудесный! И как в детстве хорошо там время проводить! Вскочишь утром, чуть свет, бабушка даст молочка и простого хлеба кусок! Но какой хлеб был! Тёплый, мягкий, ароматный, с хрустящей корочкой! Такого сейчас нигде не найдёшь. Потом выскочишь, как сумасшедшая на улицу, а все твои друзья, детвора, уже там. Детей много было: осетины и русские и украинцы и белорусы и мальчик—еврейчик с нами бегал, я помню, звали его Давидкой. Хорошо было, весело! На тутовое дерево залезем, и давай тутовником обжираться. Морды у всех синие, как в чернилах вымазаны. Потом тутовника наедимся и бежим на зады, за огороды.
СУРИН (очнулся). Подожди, какие зады?
ФИРСОВА. Ну, это там, за огородами! Поля открывались, овраги, горы… А приехала я туда, когда ещё всё цвело. Представь, всё в цвету: яблони, слива, вишня и даже смородина покрыта жёлтыми цветочками! Когда ветра нет, солнцем всё прогрето, такой аромат густой стоит, что ты там как будто плывёшь! Голова кружится…

Звонит мобильник Сурина.

СУРИН. Да! (Притворяясь раздражённым.) Слушай, Макар, чего же ты мне не даёшь дома побыть? Раз в кои-то веки у нас с Ритой совпали выходные, и ты меня куда-то зовёшь! Что?! А! А, ну тогда, конечно… Как же я друга в беде брошу… Ладно, приду, но не на долго. Понял? Лады, иду! (Отключается.) Рит, тут такое дело, это друг мой звонил, Макар, мы с ним с детства дружим… У него в гараже электричество вырубилось и он его никак наладить не может. А к нему скоро механик приезжает, машину ремонтировать. А без электричества это никак нельзя. Я пойду, помогу ему быстренько. Ладно?
ФИРСОВА. Ну, ладно, что же делать… Надо выручить человека… Ты надолго, как ты думаешь?
СУРИН. Рита, я не знаю, что там, но думаю, что ничего серьёзного… Думаю, часа два мне хватит.
ФИРСОВА. Ну ладно, иди.

Сурин и Фирсова целуются. Сурин уходит.

ФИРСОВА. Никогда ничего до конца хорошо не бывает… Как закон какой-то…

КАРТИНА ШЕСТАЯ.

Квартира Мясницкой. Мясницкая лежит на софе с мокрым
полотенцем на лице, стонет.

МЯСНИЦКАЯ (сбрасывает полотенце, садится). Таблетка не помогла… Нет, два литра шампанского и удар в глаз, это слишком даже для артистки кордебалета… Где же этот идиот? Я же умру так! Господи, как же нужно опохмелиться! Как замуж выйти… (Раскачивается, держась за голову. Звонок в дверь.) О! Наконец-то!

Открывает дверь. На пороге стоит улыбающийся Сурин с цветами
и большим пакетом в руках.

МЯСНИЦКАЯ. Быстро заходи! Ну, принёс?
СУРИН. Конечно! (Достаёт из пакета бутылку шампанского.) Вот!
МЯСНИЦКАЯ. Ты что принёс?! Я же водку просила! Ты что, русского языка не понимаешь?
СУРИН. Понимаю! (Широко улыбаясь, достаёт из пакета водку.)
МЯСНИЦКАЯ (хватает бутылку, отвинчивает крышку и делает большой глоток. Тут же добреет). Спасибо, поэт! Ты спас жизнь великой русской артистке! (Обнимает Сурина и целует его в щёку.)
СУРИН (обомлел, он счастлив). Да я для Вас…
МЯСНИЦКАЯ (делает ещё глоток). Давай на ты. И проходи уже в комнату, садись на диван. Читай стихи!
СУРИН. Сразу?
МЯСНИЦКАЯ (смеясь). Ну, можешь месяца два подумать, потом приходи!
СУРИН. Прости, я растерялся, впервые в жизни пью с настоящей артисткой!
МЯСНИЦКАЯ. А, да! ( Берёт со столика чашку с остатками чая, выливает в блюдце, туда же вытряхивает пакетик чая, и наливает в эту чашку водку. Отдаёт Сурину). На! Теперь ты действительно можешь сказать, что пил вместе с великой артисткой! (Чокаются.) За союз двух муз! Поэзии и танца!
СУРИН. Да! Да! Мне всю жизнь не хватало такого общества! (Пьют.) После всех этих разговоров о магазине, о торговле, о хурме, о часах, о деньгах… И вдруг—вы! Как солнце из-за туч! И мы говорим об искусстве, о поэзии и танцах!
МЯСНИЦКАЯ (ещё плеснула ему водки в чашку). Это так естественно! Выпьем за высокое искусство! (Чокаются и выпивают.) А теперь читай стихи!
СУРИН. Не знаю, что достойно Вас, тебя… Не суди строго, экспромт…
Я всю жизнь о тебе мечтал!
Я всю жизнь без тебя страдал!
Я морально совсем упал!
Но увидев тебя воспрял!

Ты как солнце вошла в окно!
Образ твой посильней кино!
Руку я протянул, любя,
Ты смеёшься меня маня!

МЯСНИЦКАЯ (по-мужски протягивает Сурину руку). Убедил! Поэт! Теперь слушай про меня! Я плод страстной любви! Я дочь постового милиционера и укротительницы львов! Ты представляешь, что у меня в душе? Какая там гремучая смесь?!
СУРИН (растерян). Нет…
МЯСНИЦКАЯ. Да, это трудно понять даже поэту… Оставим это… Перейдём к главному. Начало творческого пути! Я, красивая как ангел и гибкая как стебелёк цветка, заканчиваю хореографическое училище. Он, знаменитый балетмейстер, знаменитый бабник, вампир, импотент! Он хотел выпить мою молодую кровь!
СУРИН. Как это?!
МЯСНИЦКАЯ. Ну как, старый мужик захотел меня трахнуть! Неужели не понятно? Такую молодую, чистую и прекрасную! Я рассмеялась ему в рожу, и полетела с Олимпа в овраг, именуемый цирковым кордебалетом! И это вместо Большого театра, который—все это знали!-- ждал меня! Я сияла бы там как бриллиант чистой воды! Но нет, мою жизнь подло погубили! Я думала всё—творческая смерть! Но у них ничего не вышло! Я как прекрасный неувядаемый цветок, цвету и благоухаю даже в этом овраге! (Делает огромный глоток водки. Пьянеет.) Ох, как хорошо, голову отпустило… Но, слушай дальше. Ты не поверишь, но весь этот знаменитый цирк, интересен только потому, что там есть я! Ты думаешь, они на львов, слонов и акробатов ходят смотреть? Нет! На меня! У мужиков лопаются брюки! Бабы падают в обморок от зависти! Вот какова сила моего искусства! Поэт, у тебя есть деньги?
СУРИН. А сколько нужно?
МЯСНИЦКАЯ. Настоящий поэт не спрашивает как торгаш—сколько! Он кладёт к ногам прекрасной дамы, всё, что у него есть! И сердце своё в придачу!
СУРИН. Сердце моё принадлежит Вам! Что касается денег, я не жаден, мне просто стыдно показать Вам, чем я располагаю…
МЯСНИЦКАЯ (совсем пьяная). Покажи!
СУРИН. О, как мне стыдно… (Выкладывает перед Мясницкой сотню, десятки и горсть мелочи.)
МЯСНИЦКАЯ. Это всё?

Сурин, закрыв руками лицо, кивает головой.

МЯСНИЦКАЯ. Не густо… Я хотела слетать в Париж, поклониться Эйфелевой башне… Обидно… Поэт! Я знаю твои мысли, ты хочешь насладиться мной. Не красней, в этом ничего удивительного нет! (Сбрасывает халат и стоит перед ним, почти голая.) Такое тело нельзя не хотеть! Я завидую тем мужчинам, которые добиваются моей любви! Ты тоже можешь попасть в их число. Ты талантлив, интересен, красив…(Вдруг ей в голову приходит какая-то мысль, и она набрасывает халат, садится.) Слушай, а почему ты живёшь с Фирсовой? Ты что, извращенец?
СУРИН. Вероника, это произошло случайно! Судьба поставила мне капкан! Моя жена выкрала все мои сбережения и проиграла их в казино! И даже больше того, что было! Её долг я взял на себя! Меня ищут, за мной охотятся! Я спрятался у Фирсовой. Потому, что подумал: кто будет меня искать у этой коровы?
МЯСНИЦКАЯ (немного протрезвела). Слушай, старик, с тобой опасно… Мало того, что у тебя денег нет, так тебя ещё и пришить могут! И меня с тобой заодно. Вот что, иди-ка ты к Фирсовой. Её, если и пришьют, то воздух чище станет. Иди к ней, иди! Может быть, ей там уже бензопилой перепиливают горло…

Сурин понял, что совершил ошибку. И мучительно думает,
как её исправить.

МЯСНИЦКАЯ. Ну, что ты застыл как истукан?! Иди, я сказала!
СУРИН (наигранно смеётся). Вероника, ну ты что, совсем наивная? Ты не знаешь, что должников не убивают? Деньги никому не охота терять. Тем более, что я начал их отдавать. Передаю частями через доверенного человека. Я уже много отдал, потому и в карманах сейчас не густо.
МЯСНИЦКАЯ. А, ну это другое дело! И много ты должен?
СУРИН. Был должен пять тысяч баксов, сейчас осталась одна.
МЯСНИЦКАЯ. Ну, с этим ты быстро справишься, я правильно понимаю?
СУРИН. Конечно. Через месяц буду свободен!
МЯСНИЦКАЯ (очень повеселела). Прекрасно! Знаешь, поэт, какая у нас будет любовь? Не банальная, тут на диване… Нет! Она будет особенная, полная романтики и поэзии! Такая, какой она и должна быть!
СУРИН (заворожён). Какая? Что ты имеешь ввиду?
МЯСНИЦКАЯ. Поэт, мы поедем с тобой в Париж! Мы будем ездить там по реке, смотреть на прекрасные соборы и магазины! Мы будем обедать в лучших ресторанах Парижа! Мы оденемся в самых модных бутиках, и будем благоухать лучшими французскими духами! Потом поднимемся на Эйфелеву башню, выпьем там шампанского и пойдём в наш отель, упадём на шёлковые простыни и будем всю ночь предаваться любви! Безумной, беззастенчивой… Мы будем графиня де Монсоро и Жофрей де Пейрак! Ты хочешь так?
СУРИН (совершенно обалдел). Хочу!
МЯСНИЦКАЯ. Ну, давай, отдавай остаток долга… Найди деньги на поездку и вперёд! Тогда и Париж и я—твои!
СУРИН. А где ж я возьму столько денег?
МЯСНИЦКАЯ. А ты что думал, я тебя туда повезу? Поэт, не разочаровывай меня! Или ты беспомощный мечтатель? Учти, дамы любят людей дела! Болтунов без тебя хватает…
СУРИН. Ну что ты, я человек слова! Я прыгну выше этого дома, но всё достану! Но мне нужны какие-то гарантии…
МЯСНИЦКАЯ. Какие ещё гарантии?
СУРИН. Небольшой аванс… (Обнимает Мясницкую, но она вырывается.)
МЯСНИЦКАЯ. Да ты что?! Ты своим авансом всю нашу лирику разрушишь!
СУРИН. Извини, но я должен знать, что женщина к ногам которой я положу свою жизнь, меня любит, а не просто так… Или спим, или никакого Парижа!
МЯСНИЦКАЯ (долго и по-деловому раздумывает). Ладно! (Снимает халат.) Ты увидишь, как я щедра в любви! Я океан, я тайфун! Слушай, а почему у тебя такие брюки задрипанные? А, ладно! Гаси свет!


КАРТИНА СЕДЬМАЯ.

Квартира Фирсовой. Ночь. Фирсова не спит. Нервно ходит
по комнате. Пытается что-то делать, всё валится из рук.
Звонок в дверь. Фирсова бежит открывать и возвращается
с Суриным. Сурин где-то вымазал лицо и руки грязью.

ФИРСОВА. Ты почему такой грязный?
СУРИН. Так ведь машину чинил.
ФИРСОВА. Так долго?
СУРИН. Так получилось. Извини, я пойду, отмоюсь, потом поговорим. (Уходит.)
ФИРСОВА (принюхивается). Чем это пахнет от него? (Нюхает воздух, пытается понять, что за запах исходит от Сурина.)

Входит Сурин. Умытый, причесанный, в майке и
тренировочных штанах.

СУРИН (счастливо улыбаясь, валится на диван). Ох, как я устал… Машина у Макара просто развалюха, считай, что заново собрал.
ФИРСОВА. При чём машина? Ты же электричество в гараже чинил.
СУРИН. Рита, да там всё пришлось чинить! Без меня они бы не справились!
ФИРСОВА. А почему от тебя духами пахнет?
СУРИН (оцепенел на секунду, потом нашёлся). А что тут странного? Я когда прощался с Макаром, Любка, жена его, меня поцеловала. В знак благодарности.
ФИРСОВА. А водкой почему от тебя несёт?
СУРИН. Ну, это уж совсем естественно, Рита! Починили машину и, разумеется, обмыли. И потом, я Макара давно не видал. Со свиданьицем полагается. Русские мы или кто?
ФИРСОВА. Русские, русские… Даже слишком…
СУРИН. Рита, запомни, слишком русских не бывает…
ФИРСОВА. Бывают!
СУРИН. Риточка, я есть хочу, дай что-нибудь…
ФИРСОВА. Тебя что, там не накормили?
СУРИН. Рита, это ж давно было, я уже проголодался. К тому же водка поднимает аппетит.
ФИРСОВА. Какими духами от него несёт? Что-то уж больно знакомый запах… (Уходя на кухню.) Сейчас чего-нибудь дам тебе пожрать. (Уходит на кухню и возвращается с курицей.) Вот. (Хочет поставить тарелку на стол, но вдруг резко останавливается и как буйвол идёт на Сурина.) Я вспомнила! Это духи Верки Мясницкой! Так вот где ты машину чинил, падаль! ( Брякает тарелкой об стол.)
СУРИН (вскакивает и пятится от Фирсовой). Рита, опомнись! Такие духи могут быть у кого угодно! И потом, шлюхи с разбитыми мордами меня не интересуют! Я ещё не потерял чувство собственного достоинства!
ФИРСОВА. Ну, смотри, гад! Если узнаю, что у неё был, беги от меня без оглядки! Урою! И вот что я тебе скажу: никаких больше пьянок-хуянок, никаких больше гуляний и починок. Вот, обои какой день валяются—бери и клей! А не нравится—катись! Или будешь жить так как я скажу, или прямо сейчас выматывайся и дорогу сюда забудь! Понял?!
СУРИН. Понял. Конечно понял… Вот завтра, приду с работы и начну клеить обои. И спиртного в рот не возьму, обещаю!
ФИРСОВА. Смотри! Я шутить не буду! Я тебе не девочка с бульвара!
СУРИН. Ритуля, всё! Я же сказал—всё! Ты поесть-то дашь?
ФИРСОВА. Ешь холодную курицу, и хватит с тебя. Я спать пошла.
СУРИН (смотрит на курицу, принюхивается). Это те, что просроченные?
ФИРСОВА. А куда их девать? Ешь, не отравишься. Марганцовка все микробы убивает. Я тоже ела… А не хочешь, ходи голодный! (Уходит, скрывая слёзы.)
СУРИН. Какой идиотизм! Ищу спасения в норе у змеи! О, страшная моя судьба! И эта артистка тоже… Обещала шторм и цунами, а что вышло? Я ещё ничего не успел, а она уже заснула. Не жизнь, а дрянь одна! (Смотрит на курицу.) Быть или не быть, вот в чём вопрос!





КАРТИНА ВОСЬМАЯ.

Квартира Фирсовой. Сурин, трезвый, злой, стоит у стола,
перед ним ведро с клеем, кисть, валик и рулоны обоев.
Сурин пытается понять, что ему со всем этим делать.

СУРИН. Что с этим делать? Как вообще надо-то? То ли стены клеем мазать, а потом на них обои, то ли наоборот, сперва обои намазать, а потом к стене приложить? И что делать со старыми? Отрывать их, или так сойдёт? О, страшная судьба моя! Водки бы стакан, но нельзя… (Звонит Мясницкой.) Вероника, солнышко моё, лапуль! Не могу я тут! Я от тоски умру…
ГОЛОС МЯСНИЦКОЙ. Держись, поэт! Счастье надо заслужить…
СУРИН. Да я заслужу! Разреши мне только к тебе переехать! Я всё для тебя сделаю! Не пожалеешь!
ГОЛОС МЯСНИЦКОЙ. Переехать ко мне? Знаешь, поэт, ты об этом даже не мечтай. Я могу любить тебя, но своей свободой я дорожу и в моём доме мне никто не нужен.
СУРИН. А может, попробуем?
ГОЛОС МЯСНИЦКОЙ. Слушай, у тебя есть что-нибудь по—существу? Тебе есть, что сейчас мне предложить? Что-то интересное для меня?
СУРИН. Нет… Но будет, я обещаю!
ГОЛОС МЯСНИЦКОЙ. Будет—звони! ( В трубке слышен мужской голос с акцентом.)
МУЖСКОЙ ГОЛОС. Вэрка, гдэ мои трусы?
СУРИН. Кто это?!
ГОЛОС МЯСНИЦКОЙ. Это помехи. Пока! (Отключается.)
СУРИН (берётся за голову, качается). Сука! О, сука! Почему же я так страшно втрескался в эту блядь?! Что мне делать? Пойти убить их что ли? А что я могу? Как это сделать? Чем? Этой кистью? Ведро клея им на голову вылить? Или покончить с собой? Сожрать все курицы Фирсовой и всё, кранты! О, страшная судьба моя!

В квартиру входит Фирсова. Она как-то преобразилась: та, да не та.
Она лучше одета, макияж на лице. В глазах появился блеск,
она ласково улыбается.

ФИРСОВА. Ну как? Работа движется?
СУРИН. Да я вот решаю, обрывать старые обои или на них клеить?
ФИРСОВА. Конечно, Серёжа, их лучше ободрать. Так новые ровней лягут.
СУРИН. А как их ободрать? Ногтями отскребать, что ли?
ФИРСОВА. Серёжка, ты же говорил, что ты всё можешь. А такое простое дело не знаешь.
СУРИН. Я говорил, что строить и ремонтировать могу. А обои я никогда не обдирал.
ФИРСОВА. Это не сложно. Надо обои намочить и они сами отойдут.

Звонок в дверь. Фирсова уходит открывать и возвращается с
Мясницкой. У Мясницкой синяк под другим глазом. Она его
не закрывает.

МЯСНИЦКАЯ. Рит, у тебя нет льда или чего-нибудь замороженного? Может овощи в пакете… Вот, надо к морде приложить. Видишь? У меня холодильник размораживается, ничего холодного нет.
ФИРСОВА. Кто на этот раз тебя отоварил?
СУРИН (тихо в сторону). Помехи.
МЯСНИЦКАЯ. Это так, творческий момент… Меня пригласили сниматься в блокбастере, в роли девушки Джеймса Бонда. Прохожу спецподготовку…
СУРИН. Где съёмки? В Париже?
МЯСНИЦКАЯ. Бери выше. В Голливуде. Снимает «Таджикфильм». Ну, ты дашь мне лёд?
ФИРСОВА. Сейчас принесу. (Уходит.)
МЯСНИЦКАЯ. Поэт, ни слова! Сейчас не до тебя.

Возвращается Фирсова с ледяной курицей.

ФИРСОВА. Вот, Верка, это самое мороженое. Курицу не возвращай, у меня много.
МЯСНИЦКАЯ (прикладывает курицу к синяку). Ох, как хорошо… Сразу полегчало… Спасибо, я пойду.
ФИРСОВА (улыбаясь). Искусство требует жертв!
МЯСНИЦКАЯ (уходя). Всё в жизни требует жертв.

Фирсова, проводив Мясницкую, возвращается.

ФИРСОВА. Ну и живучая баба! Интересно, что с ней сделают в следующий раз? Руку сломают? Шею свернут?
СУРИН. Ну так и поделом. Пусть думает, с кем шляется. Я бы, например, никогда не поднял руку на женщину.
ФИРСОВА (улыбаясь, нежно обнимает его). Да, ты у меня хороший, ласковый. Слушай, а давай сейчас поедим и куда-нибудь сходим? В кино или просто погуляем? Вечер бархатный, как на юге…
СУРИН (обрадовался). Конечно, с удовольствием! Может, на кораблике ещё раз прокатимся? От воды свежесть. Москва проплывает, вся в огнях.
ФИРСОВА. Давай! Тогда ты тут всё собирай, а я быстренько перекусить приготовлю. (Идёт на кухню.) Ой, я же совсем забыла! ( Вынимает из сумки письмо и протягивает Сурину.) Вот, на твоё имя в магазин письмо пришло. Из какого-то журнала «Буханка». Почему, кстати, он так называется?
СУРИН (трясущимися руками вскрывает письмо). Ну, это вроде как хлеб насущный… Риточка, ты мне в салат брось побольше помидоров, а лука вообще не надо. (Натянуто улыбаясь.) Хочу хорошо пахнуть!
ФИРСОВА. А-а-а… Понятно! Я мигом! (Весёлая, уходит.)
СУРИН (читает письмо). Уважаемый господин Сурин! То, что вы нам прислали, к сожалению, к поэзии отношения не имеет. И мы Вам неоднократно писали об этом. Огромная просьба к Вам, не заваливайте наших редакторов вашей макулатурой. У нас графоманов и без вас хватает. Простите за жёсткий тон, но нам хочется Вам помочь. Поймите, наконец, господин Сурин, вы занимаетесь не своим делом. Поищите себя в чём-нибудь другом. Прощайте! Удачи Вам на новом поприще! Редакция журнала «Буханка». (Сурин с яростью раздирает письмо и, скомкав обрывки, запихивает их в карман.) Сволочи! Палачи! Сами себя поищите в чём-нибудь другом! Бездари гнусные! Ни хера не смыслите, а туда же, журнал открыли! Выставить вас у Кремлёвской стены, и из пулемёта!

Возвращается Фирсова.

ФИРСОВА. У меня почти всё готово. Давай на кухне поедим. Помидоры, кстати, настоящие азербайджанские. Вот такие! (Показывает, какие большие. Замечает, что Сурин какой-то поникший, потемневший.) Серёжа, что с тобой? Это письмо что ли, из «Буханки» так тебя расстроило? Что там?
СУРИН. Пишет, козёл безмозглый, всякую хрень! Вы, говорит… (Запнулся, подумал.) Вы, говорит, очень талантливый человек, Вам нужно очень много писать, это ваше призвание! Но, в данный момент мы напечатать Вас не можем. Дело в том, что у нас, во-первых, очередь, а во-вторых в журнале тяжёлое финансовое положение! Ты понимаешь, куда он, сука, гнёт? Очередь у них! Понятно из кого—из блатных! А на тяжёлое финансовое положение намекает—тут уж яснее ясного! Взятку просит, сука! А где я ему возьму? Они там по малу не берут! Ему тысяч сто надо дать, не меньше!
ФИРСОВА. Сто тысяч?! Да на что они тебе дались эти стихи? Брось ты их! Кто их читает? Сто тыщь отдать! С ума сойти! Да на эти деньги можно хороший ремонт сделать, сантехнику заменить, вещи купить приличные и ещё останется! А то отдашь и что? Ну, напечатают, прочитает пара каких-нибудь шизофреников, и всё!
СУРИН. Ритуля, ты не понимаешь! Если мои стихи напечатают, то я автоматически становлюсь профессиональным поэтом! Я душой воспарю! Я дышать начну! Я имею на это право—дышать!
ФИРСОВА (обиженно). А что, тебе мало нашей любви? Разве это не воздух? Ты что, разве несчастлив со мной?
СУРИН. Счастлив! Ещё как счастлив! Только нашей любовью и спасаюсь! Но я должен состояться как личность, понимаешь? Я же мужчина! И я чувствую, что мне просто не дают то, что принадлежит мне. Меня обворовывают! Можно с этим смириться?
ФИРСОВА. Не знаю, Серёжа… Вроде бы нельзя… А что делать? Выхода-то ведь нет. Не отдавать же на самом деле сто тысяч?
СУРИН. А я отдам! Пусть подавятся! Для меня это вопрос жизни и смерти!
ФИРСОВА. Серёжа ты с ума сошёл? Как ты это себе представляешь? И где ты деньги возьмёшь?
СУРИН (его осенило). Рита, мы с тобой зарабатываем вместе больше сорока тысяч. Я возьму кредит в банке на год. Тысяч по десять в месяц буду отдавать! Рита, помоги мне стать человеком! Будь моим поручителем!
ФИРСОВА. Подожди, у тебя брат богатый человек, директор банка, почему ты не возьмёшь у него? Он тебе даст без процентов.
СУРИН. Его банк не выдаёт кредиты частным лицам, только юридическим. А его личные деньги я взять не могу.
ФИРСОВА. Но почему?
СУРИН. Ну, просто это будет выглядеть некрасиво… Брат меня собирается взять на работу, а я у него тут же прошу деньги в долг. Ну, не могу я, Рита, не могу, я гордый человек!
ФИРСОВА. А меня в это безумие втягивать—не гордый?
СУРИН. А чем ты рискуешь? Я работаю, буду деньги выплачивать. А ты только формально будешь поручителем. Просто так банку нужно, чтобы поручитель был. Я твоих денег и копейки не возьму!
ФИРСОВА. Это ты сейчас так говоришь, а вдруг сбежишь? И буду я твой долг выплачивать! Серёжа, мне страшно… (Начинает плакать.)
СУРИН. Да куда же я от тебя сбегу? У нас же любовь! Ну, даже, если предположить невероятное и я сбегу, то всё равно долг на мне останется, не на тебе! Я же не могу на Марс сбежать! Вот он я, ешьте меня с маслом!
ФИРСОВА (плачет). Боюсь я…
СУРИН. Ну ладно, Рит… Я думал ты меня по-настоящему любишь… Думал ты мне друг… А я для тебя, как для этих редакторов из «Буханки»--пустое место… (Молча начинает собирать свои вещи.)
ФИРСОВА. Ты куда, Серёжа?
СУРИН. Туда, где место настоящему поэту! На вокзал. Буду там жить…
ФИРСОВА. Да ты что… Я же ничего… Нет, ты постой. Как это на вокзале жить?
СУРИН. А так! Лучше на вокзале, среди бродяг и бомжей, чем с человеком, который тебя не понимает и не любит!
ФИРСОВА (бросается Сурину на шею). Серёженька! Я люблю тебя! Не уходи! Это я так, из страха плачу… Я буду твоим поручителем! Только как же мы кредит возьмём, если у тебя паспорта нету?
СУРИН. Паспорт будет готов через три дня, я узнавал в паспортном столе.
ФИРСОВА. Ну и хорошо. Давай сейчас поедим и на кораблик! Ладно?
СУРИН. Хорошо, любимая… Я всегда знал, что ты удивительная, добрая, милая…
ФИРСОВА. А мне никто таких слов раньше не говорил… (Хочет поцеловать Сурина, но он нежно отстраняется.)
СУРИН. Ритуль, я так есть хочу, просто умираю… Если я сейчас что-нибудь не проглочу, то я просто брякнусь тут без сознания.
ФИРСОВА. Господи, конечно… Какая я глупая… Пойдём на кухню, там всё готово.

Фирсова и Сурин уходят.

КАРТИНА ДЕВЯТАЯ.

Сцена затемнена. В луче света появляется Сурин с мобильником.

СУРИН. Ясное дело… «Буханка» и не подумает меня напечатать, даже за деньги… Меня погонят оттуда со свистом и улюлюканьем, как гнали отовсюду… О, страшная судьба моя! Ну, ладно… Я думаю, Париж лучше «Буханки»… Сволочь я, конечно, подлец, Ритку жалко… Стыдно перед ней. Но я ничего не могу с собой поделать, я влюблён… Я жертва страстной любви, а это святое! Всё—Париж! (Звонит Мясницкой. Победным голосом.) Вероника, мы скоро едем в Париж! Я выполнил своё обещание!
ГОЛОС ВЕРОНИКИ. Поэт, ты великолепен! Я вся твоя! Когда мы уезжаем?
СУРИН. Одно условие, Вера, если ты хочешь поехать, то больше никаких мужиков! Поняла?
ГОЛОС МЯСНИЦКОЙ. Какие мужики?! Мне никто не нужен кроме тебя! А на сколько дней мы поедем?
СУРИН. На три дня. На большее денег не хватит.
ГОЛОС МЯСНИЦКОЙ. Так мало?
СУРИН. Хватит, чтобы поклониться Эйфелевой башне, как ты хотела… Ну и отель с простынями… Всё по полной программе!
ГОЛОС МЯСНИЦКОЙ. Ну, хорошо. Только давай поедем через недельку.
СУРИН. Почему?
ГОЛОС МЯСНИЦКОЙ. Подумай сам, что мне делать в Париже с разбитой мордой? Пусть заживёт. Я хочу выглядеть так, как я умею выглядеть! Ты ведь даже не представляешь, какой я могу быть! Тебе будет завидовать весь Париж!
СУРИН. А когда я могу к тебе зайти?
ГОЛОС МЯСНИЦКОЙ. Зачем перебивать аппетит? Пир любви будет в Париже. А ты деньги уже достал?
СУРИН. Конечно!
МЯСНИЦКАЯ (молчит, думает). Я тебе позвоню… (Отключается.)
СУРИН. Неужели получится? В Париж, с любимой женщиной! Прогулки по Елисейским полям, по Монмартру… Не верю! (Ощупывает себя.) Сурин, это ты? Или нет? Только бы не рехнуться…




ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.



КАРТИНА ДЕСЯТАЯ.

Квартира Фирсовой. Входит Сурин, за ним идёт
Боря, молдаванин.

СУРИН. Вот что, Боря, ты моей жене не говори, что мы с тобой только что познакомились. Я тебя представлю как своего давнего друга, однополчанина, понял?
БОРЯ. Понял. Мне всё равно.
СУРИН. Так вот, я скажу, что ты захотел мне помочь обои поклеить. Вроде как по дружбе, но на самом деле я тебе заплачу, ты не волнуйся.
БОРЯ. А, ладно, говори, что хочешь, лишь бы заплатил.
СУРИН. Это железно! Понимаешь, я тут уже начал клеить и всё сикось --накось, обои отваливаются, а те, что держатся ещё, все морщинистые как рожа у старухи. Короче, это не годится. Можешь исправить и поклеить хорошо?
БОРЯ. Само собой. Покажи, где клеить?
СУРИН. В той комнате. Пошли.

Сурин и Боря уходят и тут же возвращаются.

БОРЯ. Это кто тебя учил так клеить?
СУРИН. Да никто не учил, я никогда этим не занимался. Просто хотел жене приятное сделать…
БОРЯ (смеётся). Она тебя благодарила?
СУРИН. Ты что, смеёшься?
БОРЯ. Смеюсь. Извини. Я сделаю как надо. Только обоев у тебя мало. Надо ещё три рулона купить.
СУРИН. Мне быстро надо!
БОРЯ. Я быстро сделаю, за один день. Купишь обои, позвони мне, я сразу приду и поклею.
СУРИН. Лады!
БОРЯ. Ну, до встречи!

Сурин провожает Борю и возвращается.

СУРИН. Неужели я избавлюсь от этих гнусных обоев? О, страшная судьба моя! (Звонит мобильный.) Да!
ГОЛОС МЯСНИЦКОЙ. Поэт! Я погибаю! Мне срочно нужна твоя помощь! Приходи!
СУРИН. Что случилось?!
МЯСНИЦКАЯ. Я думала, что у меня щека после фингала болит, а оказалось, что эта скотина, когда меня ударил, повредил мне зуб! Он шатается и болит! Это передний зуб, ты понимаешь?! Мне нужно ставить металлокерамику! Самую лучшую! Понимаешь? Я была у врача, он нашёл ещё проблемы… Короче, он насчитал мне девяносто четыре тысячи. Потянешь?
СУРИН (растерян). Так много? Погоди, но можно найти и дешевле… И зачем металлокерамика, можно и пластмассу…
МЯСНИЦКАЯ. Что?!! Пластмассу ты можешь вставить себе в жопу! (Отключается.)
СУРИН (в смятении). И что же теперь? Что-то надо решить… Как же быть-то? (Набирает номер.) Вероника! Не бросай трубку! Послушай, если я тебе отдам деньги на зубы, то никакого Парижа не будет, ты понимаешь?
МЯСНИЦКАЯ. Да какой мне сейчас Париж? Без зубов туда ехать? Париж будет потом, я что-нибудь придумаю. А сейчас принеси мне деньги или вообще забудь обо мне!
СУРИН. Хорошо, я принесу… (Отключается.) А я чуть было не поверил, что мечты могут сбываться…


КАРТИНА ОДИННАДЦАТАЯ.

Квартира Фирсовой. Фирсова в хорошем настроении, напевая,
наводит в квартире порядок. Звонок в дверь. Фирсова идёт
открывать, и возвращается с Травкиной.

ФИРСОВА. Здравствуй, подруга. Ты чего такая потерянная?
ТРАВКИНА. Потеряешься тут. Мой--то совсем уже от пьянки чокается! Видения начались. Привиделось, что пожар у нас, и он всю квартиру водой залил! А потом ещё и обоссал для верности! Так, говорит, пожар больше не вернётся. Я скорую вызвала, а этот гад из дому сбежал. Я задержать его хотела, да куда там! Отпихнул меня как щепку и понёсся как Тарзан! Врач приехал и уехал. А что, мне, говорит, за вашим мужем по всей Москве гоняться? А мой придурок на второй день вернулся. И вот я на работу иду и думаю, к чему вернусь? Что ему привидится? Вдруг наводнение, и он начнёт вещи из окон выбрасывать, спасать! Или зима привидится, а он вроде как геолог и замерзает в тайге… Он же костёр разведёт! Приду домой, а дома нет! И мой козёл тлеет где-нибудь в углу… (Крестится.) Господи, помилуй!
ФИРСОВА. Зинка, так нельзя! Спасаться надо! В милицию иди или куда, пусть свяжут его и запрячут куда под замок.
ТРАВКИНА. Да кому надо с ним возиться?! Я думала, что мне повеситься пора, и вдруг мне соседка посоветовала адепта к моему пригласить.
ФИРСОВА. Какого ещё адепта? Это что, врач такой?
ТРАВКИНА. Да нет. Колдун вроде. Он соседкиной сестры мужа от алкоголизма вылечил. Она дала мне его телефон, и я его пригласила.
ФИРСОВА. Ну, и что? Вылечил твоего-то?
ТРАВКИНА. Пока только диагноз поставил: Мишка-то мой, оказывается, совсем и не алкоголик, всё страшней гораздо: у него под сердцем живут какие-то лярвы алкогольные. Это они водки хотят, а не Мишка. Вот они и заставляют его напиваться. А Мишка мой нормальный мужик.
ФИРСОВА. Какой нормальный? Он у тебя всю жизнь пил!
ТРАВКИНА. Пил, но не так же как сейчас. Раньше-то ничего, терпимо было. А сейчас ужас просто! А лярвы, я знаю, когда они к нему подселились. В перестройку! Мишка так за потерю Крыма переживал, что запил в чёрную!
ФИРСОВА. А при чём тут лярвы?
ТРАВКИНА. А лярвы караулят человека, и как только ему плохо, он распускается, слабеет, они тут как тут! Прыг—и уже в него влезли!
ФИРСОВА. Зин, а ты сама-то в это веришь?
ТРАВКИНА. Верю! А иначе как всё это объяснить? Был нормальный мужик, а стал козёл. Почему? Кто-то же его таким сделал! Вот смотри, я за Крым не переживала, мне всё равно туда не ездить с моими-то доходами. А Мишка переживал. Мы вместе пили, со мной ничего, а его лярвы захомутали.
ФИРСОВА. Подожди, при чём тут Крым? Помнишь, у тебя кошелёк с получкой украли, ты тогда аж вопила от горя, и никакие лярвы к тебе не прилипли.
ТРАВКИНА. Так ведь тогда я не пила, денег на это не было—украли! А вот если бы я тогда с горя напилась, и этим им дверь в себя открыла, то тогда я такой же как Мишка стала бы!
ФИРСОВА. Это ничего не доказывает. Вот наш участковый милиционер, Аркашка, ему всё до феньки! А всё равно пьяница.
ТРАВКИНА. Да какой он пьяница?! Он же работает, домой получку носит, сворует что-нибудь, что плохо лежит. Гастарбайтеров обдирает как липку. Он полезный человек! А мой что? С работы давно выгнали, пьёт всё что ни попадя. Одеколон дома нельзя оставить. Поговорить с ним нельзя, мычит… Вот это пьяница! Знаешь, есть пословица, старая, русская: не тот пьяница, кого двое ведут, а он еле ногами перебирает, а тот, кто лежит в луже, пёс ему рыло лижет, а он слышит, да сказать не может: «Фу!»
ФИРСОВА. Ну ладно… А адепт-то этот, он на самом деле что-то может сделать? Не шарлатан?
ТРАВКИНА. А кто его разберёт? Но соседкиной сестры мужика вылечил же! И потом, какой у меня выбор-то? У меня выбора нету: или я Мишку вылечиваю, или он меня в гроб загонит.
ФИРСОВА. Ну ладно, может это шанс… Хотя, я знаю, что эти целители часто могут на две копейки, а говорят, что могут на миллион!
ТРАВКИНА. Он не целитель, он адепт! И, кстати, о копейках… Дай мне денег взаймы! Мне нужно ещё пять тысяч. Двадцать пять я уже назанимала.
ФИРСОВА. Это что же, адепт этот с тебя хочет тридцать тысяч содрать?
ТРАВКИНА. Я сначала испугалась, а потом подумала, что за спасение человека, это не так уж и много! А обманет он меня, так я, Ритка, так нахлебалась за всю жизнь, что лишнее ведро дерьма для меня не проблема. Рита, я тебя очень прошу, дай мне денег!
ФИРСОВА. У меня сейчас напряжёнка, Серёжа кредит взял…
ТРАВКИНА (умоляюще). Рита, ну дай! Я отдам! Не знаю как, но отдам!
ФИРСОВА (вздохнув). Ну, ладно… Надо тебя спасать. (Приносит деньги и отдаёт их Травкиной.) Вот, подруга, возьми. Я добрая, зла не помню…
ТРАВКИНА (берёт деньги). Да ты про какое зло?
ФИРСОВА. А про то, как ты моего Серёжу соблазнить хотела.
ТРАВКИНА. Не хотела! Проверяла его! Думаю, как он, врёт тебе или правду говорит? Вот и прикинулась… А потом вижу: любит он тебя! Боготворит!
ФИРСОВА (расцвела). Поняла, да? Я и сама так чувствую. А меня трудно обмануть, я чуткая!
ТРАВКИНА. Спасибо тебе, Рита, я побежала! А то сижу как на вулкане!
ФИРСОВА. Пойдём, подруга, я тебя провожу.

Травкина и Фирсова уходят.

КАРТИНА ДВЕНАДЦАТАЯ.

Квартира Мясницкой. На диване, на спинках стульев, везде,
лежат и развешены дорогие, красивые, яркие, летние вещи.
На полу и на столе лежат какие-то нарядные коробки и коробочки.
Мясницкая в новом купальнике вертится перед зеркалом.

МЯСНИЦКАЯ. Всё! Я появляюсь и всем писец! И не один! (Звонок в дверь.) О! Дорогой Джон! Джон, дорогой, я иду! (Открывает дверь. На пороге с цветами стоит Сурин.) А… Это ты… А чего ты без звонка-то?
СУРИН (входит в комнату). А к чему такие условности для близких людей?
МЯСНИЦКАЯ (забирает цветы). Ну, вобщем да… Но я не одета… И вообще…
СУРИН. Ты гораздо лучше выглядишь, когда не одета. Где тут наш диванчик? (Обнимает Мясницкую, хочет увлечь её на диван и тут замечает все эти новые вещи.) Вероника, это что?
МЯСНИЦКАЯ (демонстрирует перед Суриным то юбку, то купальник, то трусики. На всех вещах ещё висят ценники.) Ну как тебе? А это? А вот эта юбка? А эти трусики? Шикарно, правда?
СУРИН (потрясён). На какие деньги ты купила все эти вещи? На те, что я тебе дал?
МЯСНИЦКАЯ. Естественно, на какие же ещё?
СУРИН. Погоди, это те деньги, которые я тебе дал на зубы? Да?
МЯСНИЦКАЯ. Да!
СУРИН. Я не понимаю… Ты что, обманула меня?!
МЯСНИЦКАЯ. Как ты мог подумать, поэт? Я пошла к стоматологу, и он предложил мне оставить мой собственный зуб, а чтобы он не шатался укрепить его цементом. Это новая технология! Мы так и сделали, и денег я заплатила вдвое меньше, чем предполагалось. Ну, и я решила на оставшиеся купить что-нибудь из одежды. Лето, поэт! Я должна быть нарядной как бабочка!
СУРИН. Погоди, Вероника, но на половину тех денег, мы могли бы куда-нибудь съездить… В Египет или в Сочи…
МЯСНИЦКАЯ. В Египте я уже была, Сочи меня мало привлекает, а вот одежды модной у меня нет.
СУРИН. Вероника, ты с ума сошла! У тебя шкаф не закрывается от вещей!
МЯСНИЦКАЯ. Они уже не модные. Ты что не знаешь, что в этом сезоне носят другие цвета? В том году модно было ходить в серо-голубом, а сейчас в солнечно-жёлтом и оранжевом.
СУРИН (осматривает вещи). Но у тебя тут все цвета радуги!
МЯСНИЦКАЯ. А это с расчётом на будущее! Кто знает, что будет модно в следующем году.
СУРИН (поник). Я так мечтал побывать в Париже. С тобой… Чтобы всё было так как мы мечтали…
МЯСНИЦКАЯ. А для меня сейчас важнее вещи, в Париже я уже была. С цирком моим на гастроли ездила. Может и ещё поедем. Так что всё в порядке.
СУРИН. А я?! Почему ты не думаешь обо мне?
МЯСНИЦКАЯ. А что ты? Я же с тобой спала, чего тебе ещё надо?
СУРИН. Но я же тебя люблю! А ты меня любишь?
МЯСНИЦКАЯ. Люблю. И поэтому я удивляюсь тому, что ты говоришь. Какие могут быть счёты между любящими людьми?
СУРИН (растерян). Я… Но если любишь, то ведь… Я не знаю, как объяснить… (Садится.) Да, счётов быть не может…
МЯСНИЦКАЯ. Серёжа, ты иди домой. Мне сейчас не до тебя. Видишь, всё разбросано, убраться надо… Разобрать шифоньер. Вобщем, ты попозже, вечером приходи. Только сначала позвони.
СУРИН. Хорошо…

Звонок в дверь.

СУРИН. Кто это? Ты кого-то ждёшь?
МЯСНИЦКАЯ. Да, это один мой друг, коллега. Тоже из цирка. Он по обмену опытом с Тайваня. Китаец, иллюзионист. Шпагоглотатель, акробат, вобщем всё! Мастер на все руки. ( Второй звонок в дверь.) Поэт, ты давай иди. У нас будет репетиция.
СУРИН. Нет уж, я останусь! Мне очень интересно посмотреть на вашу репетицию.
МЯСНИЦКАЯ. Уходи, я тебе говорю! Немедленно! (Третий звонок, более продолжительный и настойчивый.) А, пойду открою, а то ещё подумает чёрт знает что… (Идёт открывать. На пороге стоит китаец Джон.)
ДЖОН (говорит с сильным акцентом). О, Вер, ты уже голый!
МЯСНИЦКАЯ (обнимает Джона). Джон, дорогой, как я рада, что ты пришёл! (На Сурина.) Это мой сосед, он поэт, он сейчас уходит, а мы начнём репетировать.
ДЖОН. Что ты делать голый с этот поэт? Джон не дурак, он понимать, что делает поэт с голый женщин!
МЯСНИЦКАЯ. Да нет же, я тебя уверяю! Я мерила купальник, и тут он пришёл, на минуточку. Он уже уходит. Сурин, выметайся!
СУРИН. А может быть Джон мне расскажет, как вы будете репетировать?
ДЖОН. Секс не репетируют, его сразу надо делать. Быстро!
СУРИН. Понятно! Ах ты, сучка!
МЯСНИЦКАЯ. Заткнись, нищета, голь перекатная! Да если хочешь знать, меня Джон повезёт на Мальдивы! И денег у него прорва! У него на Тайване целая сеть пельменных!
ДЖОН. Прошу прощения, не пельменных, а ресторанов! И там у меня есть много очень короший пельмень! Лучший в мире!
МЯСНИЦКАЯ. Слыхал? А что есть у тебя? Наскрёб с грехом пополам деньжонок и трясёшься над ними, дрожишь как параноик! А мне надо, чтобы мне под ноги миллионы бросали и радовались, что я их благосклонно принимаю! А ты как был ничтожество, так им остался! Пошёл вон отсюда! Стихоплёт хренов!
СУРИН. Тварь! (Бьёт Мясницкую по щеке. Она взвизгивает.) Подлая, низкая… (Хочет ударить ещё раз, но его руку перехватывает Джон.)
ДЖОН. Рюський, не сметь! Это мой женщин! Только я могу бить!
СУРИН. А это мы ещё посмотрим! Я тебе так намешаю, недоросток китайский, что ты будешь долго вспоминать, какой бывает рюський!
ДЖОН. Попробуй! (Отпускает руку Сурина, и становится в боевую стойку. Сурин неловко пытается его ударить. Джон испускает боевой клич). Я-я-я!
( Наносит Сурину несколько ударов, и тот вылетает за дверь.) Намешаль? Теперь хорошо.
МЯСНИЦКАЯ. Ты его не убил?
ДЖОН. А надо было? Можно исправить. (Смеётся.)
МЯСНИЦКАЯ. Нет, нет! Посмотри, что с ним?
ДЖОН (выглядывает на лестничную клетку). Всё нормально. Рюсская любовь ползёт домой.
МЯСНИЦКАЯ. Да какая любовь! У меня с ним ничего не было! Это он меня всё добивался, а мне он совершенно не интересен! Джон, дорогой, любимый, верь мне, я тебе предана!
ДЖОН. Смотри, Вер, я за ложь больно бить! Я измен не терпеть!
МЯСНИЦКАЯ. Да, я вижу, с тобой фингалом не отделаешься…
ДЖОН. Что такой фингал?
МЯСНИЦКАЯ. Непереводимый русский юмор, не обращай внимания! Когда мы уезжаем?
ДЖОН. Через три часа. Есть время заняться любовь.
МЯСНИЦКАЯ (обвивает Джона). О, я так этого хочу… Мой китайский дракон!

КАРТИНА ТРИНАДЦАТАЯ.

Квартира Фирсовой. Сурин один. Лицо его залеплено
лейкопластырем. Правая рука на перевязи. На столе бутылка
водки.

СУРИН (наливает себе водки). Сучка ты сучка! Никого в жизни я так не любил! Я думал солнце встретил, а что на самом деле? В говно окунулся! Ну, почему так в жизни, куда не сунешься, везде одно говно! (Залпом выпивает водку.) Ох, тошно как… И водка не помогает… (Наливает ещё стакан.) Даже вкуса не чувствую и не пьянею… Я думал жизнь новая начинается! Думал, дышать начну как человек! Любовь, Париж! Крылья начали вырастать! (Орёт. Вскакивает со стула.) А ты по крыльям топором! Китайскую тварь натравила! О, страшная судьба моя! Где бумага? Я напишу великую трагедию в стихах! Мир содрогнётся! Шекспира забудут! (Выпивает. Стонет.) А… Рука… Руку мне, сволочь, повредил… Всё отняли: мечту, счастье, надежду и даже правую руки, чтобы стихов писать не мог… А я напишу! Левой напишу! (Декламирует.) На воздушном океане, без руля и без ветрил, тихо плавают в тумане, хоры стройные светил… Стоп! Это чьё? Моё? Нет, не моё. Я пишу проще, яснее… Блин, чьё это? Не помню… Всё, чердак отключился! Оглядим реальность: обои, Ритка, магазин… И сын, который хочет пристрелить меня как собаку. И это всё? Это моя жизнь? А оно мне надо, жить ради этого дерьма? О, страшная судьба моя! Где здесь крюк, на котором может повеситься великий поэт? Как Есенин! Мой брат по таланту!

Звонок в дверь.

СУРИН. Никого не хочу видеть… Меня нет. Я повесился… (Второй звонок, настойчивый.) Хамы, оставьте в покое прах поэта! А может это Верка? Может быть китайца кто-нибудь пришил? И Верка пришла прощения просить? У этой бесстыдной твари так и должно быть…

Снова звонят в дверь. Сурин идёт открывать и возвращается с
Борей молдаванином. У Бори в руках большая клеёнчатая сумка.

БОРЯ. Ты что спал? Я звоню, звоню… Мы же договаривались, что я сегодня приду обои клеить.
СУРИН. Я забыл… У меня такая трагедия… Впрочем, не важно. Не надо мне никаких обоев.
БОРЯ. Слышь, парень, я тебе что, мальчик туда-сюда бегать? Ты меня позвал, я пришёл. Зачем я время тратил?
СУРИН. А, всё равно. Клей. Я заплачу. Обои и клей в той комнате.
БОРЯ (вытаскивает из сумки две полуторолитровые бутылки с вином). Ты не возражаешь? Я привык, когда работаю, вино пить. Без этого плохо получается. Вообще-то я эти обои всякие так ненавижу, что если мне не пить, то я их просто разорву.
СУРИН. Я тебя понимаю… Пей. Я тоже пью. Давай, садись, выпьем с тобой. Работа подождёт.
БОРЯ (садится, наливает себе и Сурину вино). Попробуй моё вино. Ты такого никогда не пил! Это из моей деревни, домашнее. Такого нигде не купишь.
СУРИН (нюхает вино). Пахнет виноградом. Это изабелла?
БОРЯ. Конечно, это изабелла. Оно пахнет виноградом, солнцем, моей родиной! Давай выпьем за дружбу!
СУРИН. Давай! (Пьют.) Прекрасное вино! Восхитительное! Сама жизнь! Я такое пил, знаешь когда, на машине мы через всю Молдавию проехали с ребятами и там в каждом селе пили такое вино. Было это очень давно…
БОРЯ. А что у тебя за трагедия, друг, что случилось?
СУРИН. Ты когда-нибудь любил? По-настоящему, любил?
БОРЯ. Любил! Сто раз любил и всегда по-настоящему. Я бы и сейчас любил, но денег на это нету.
СУРИН. Я не об этом, я о высоких чувствах! Когда голова кружится! Когда мир прекрасен и женщина кажется богиней!
БОРЯ (посмеивается). А у меня каждый раз так! Покружится голова, покружится, а потом проходит. А потом другую встречаю и по-новой.
СУРИН. Нет, Боря, это когда ты без неё вообще не можешь и никакая другая женщина тебе не нужна!
БОРЯ. Э, брат, это уже не любовь, это болезнь! От неё лечиться надо. (Наливает ещё вина.) Выпьем! Это помогает! (Пьют.) Значит, такая беда с тобой приключилась…
СУРИН. Беда, это ты верно сказал! Беда! А она подлая, грязная сучка! Её не любить, её убить мало! Понимаешь меня?
БОРЯ (наливает вино). Понимаю. Ну так и убей. Чего зря мучиться?
СУРИН. Не могу! По морде один раз ударил и то себе дороже вышло…
БОРЯ. Слушай, клин клином вышибают! Найди себе другую! Ты москвич, тебе есть куда женщину привести, не то что я, по съёмным углам скитаюсь…
СУРИН. Куда это я могу привести? Эта квартира жены.
БОРЯ. А она разве не ушла от тебя? Сука, это ты про кого?
СУРИН. Это я про любовницу. А жена она тут, куда она денется… Да и не жена она мне. Жена у меня в другом месте, а эта так… Вынужденно. Просто баба с работы…
БОРЯ. Ты что, ты весь в бабах! Надо сбросить это всё, тогда начнёшь дышать! Я одну свою жену и сына еле-еле содержать могу, а у тебя их три! Ты что хан персидский или кто?
СУРИН. Я не хан, просто так получилось, это долгая история… Да они все меня не интересуют. То есть одна только интересует. Жёны-то приличные женщины, а это проститутка, но люблю её! Как вот такое можно понять?
БОРЯ. А чего голову ломать, ты всё равно ничего не поймёшь. Пей вино! И лучше станет. (Пьют.) Вот у меня тоже не пойми что… Я сам из деревни, но закончил институт, инженером был на консервном заводе. Большая должность! Уважаемый человек! Очень большой начальник! Видел бы ты как ко мне люди относились! И зарплата хорошая была. Мы такое варенье делали, что вы русские с ума сходили тут! Точно знаю, в Москве одна баба убила другую за банку нашего варенья из белой черешни! Вот какой уровень был! Если бы не мы, то вы бы не знали, что такое варенье! А потом всё рухнуло. И чтобы не подохнуть с голода, я поехал в Москву клеить обои, плинтусы, плитку… И вообще делать, что предложат! И как тут на меня смотрят, я тут никто! Гастарбайтер хренов! Бесправный человек! Любовь говоришь, губит? А ты поголодай, да ещё с семьёй! Ты о любви сразу забудешь! Выпьем за мой консервный завод! Я домой хочу, в Молдавию! (Пьёт и плачет.) Мне плохо здесь, меня не уважают… А там солнце, там всё родное!
СУРИН. Прости, друг… У тебя, конечно, беда посильней… Давай допьём твоё вино, а потом я за водкой сбегаю.
БОРЯ. Давай! (Наливают и пьют.)
СУРИН. Господи, чтобы мы без вина делали? Давно бы с ума сошли!
БОРЯ. Давно известно! Я только этим и спасаюсь!
СУРИН. Будем пить! К чёрту всё! Верку, Ритку, Лизку, китайцев, пельмени… Наливай!


КАРТИНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

Квартира Лизы. Лиза разговаривает по телефону.

ЛИЗА. Тань, я тут надумала Сурина вообще из дому изгнать, вещи все его собрала, зимние, осенние, вобщем все. Вроде и немного их, а две сумки больших набралось, не донести. Слушай, ты не сможешь мне помочь довести их на твоей машине? Нет, я не знаю, где он живёт, но знаю магазин, где он работает, туда и отвезём, хорошо? А что он скажет? Что ему говорить? Я привезу, оставлю, и пусть как хочет! Что? Думаешь он обратно с вещами приедет, имеет право… А что мне делать-то? А я любовника заведу, вышибалу Толю из кафе «Дельфин», он давно на меня засматривается. Мне-то он конечно, не нужен, но он-то сможет Сурина отвадить! Почему не стоит? Потом не отвяжусь? Ах, он иногородний! Тогда, действительно не надо. Что-нибудь другое поищу. К колдуну что ли обратиться? Как думаешь? Бывает, что помогает… Хм… Ладно, я подумаю…





КАРТИНА ПЯТНАДЦАТАЯ.

Квартира Фирсовой. Вечер того же дня. Сурин и Борис
пьяные пляшут вокруг стола. Сурин пытается выделывать
коленца русских танцев, Борис, естественно, молдавских.

СУРИН (подскакивая). Правильно говорит Макар: истина в вине!
БОРИС. Умный человек твой друг! Но это понятно и без него.

Входит Фирсова. С негодованием смотрит на то, что происходит.

ФИРСОВА. Это что за ансамбль песни и пляски?
СУРИН. Рита, иди, я тебя познакомлю с замечательным человеком! Это Боря! Он мой однополчанин. У него превосходное вино! Он из Молдавии! А там всё хорошее, и вино и варенье и люди! Помнишь, давно, при Советской власти было такое варенье из белой черешни? Это был страшнейший дефицит! И руководил этим вареньем, то есть этим заводом, то есть был там инженером, мой друг, Борька!
БОРИС. Здравствуйте! Жаль у нас вина не осталось… Но мне скоро из Молдавии пришлют, я вам принесу…
ФИРСОВА. Я не пью!
БОРИС. Все так говорят, пока не попробуют наше вино.
ФИРСОВА. Вы обои поклеили?
СУРИН (изумлён). Какие обои? Рита, ты что? Я наконец-то встретил друга, однополчанина! У нас было о чем поговорить, вспомнить… До обоев ли? Завтра поклеим.
ФИРСОВА. Я это завтра, от тебя, слышу уже второй месяц! И ты, вместо того, чтобы всё это сделать привёл в мой дом какого-то алкоголика и с ним пьёшь! А ты мне обещал, что капли в рот не возьмёшь!
БОРИС. Я не алкоголик! Я мастер! Я склею, что хотите!
ФИРСОВА. Я хочу обои! Да видно не дождусь! Вот что, друг-однополчанин, убирайся-ка отсюда подобру-поздорову, пока я в эмиграционную службу не позвонила!
СУРИН. Ах, так! Тогда мы вместе уйдём!
БОРИС. А ты ещё говорил, что твоя жена порядочная женщина…
СУРИН. Теперь я так не думаю. Рита, как ты могла обидеть моего друга?! У тебя нет ни сердца, ни души! Человек потерял консервный завод, а ты ему что говоришь? Где твоя человечность, где совесть твоя?
ФИРСОВА. Совесть?! У меня в квартире устроили притон, и у меня должна быть совесть?!
СУРИН. Значит, я с другом выпить уже не могу? Боря, у этой женщины нет сердца! Едем к тебе в Молдавию!
БОРИС. Поехали! Увидишь, какая добрая у меня жена! Она тебя ласково встретит! Как родного брата!
ФИРСОВА. Сурин, какая Молдавия? Ты должен работать, на тебе кредит висит! И я туда подписалась!
СУРИН. А плевать на всё! Кредит какой-то! Моё сердце уже летит в Молдавию и его не остановить!
ФИРСОВА. Ну, Серёжа, извини, я погорячилась… Я пьянок не терплю, ты же знаешь.
БОРИС. Я тоже не терплю. Но разве это пьянка? Это так, небольшое дружеское застолье.
СУРИН. Кстати, мы его не закончили! Пойдём в ту комнату, будем пить вино и клеить обои!
ФИРСОВА. Не надо обои! Ладно уж, завтра, на трезвую голову поклеите.
БОРИС. Вы лучше, чем я думал о вас. Вы не только порядочная женщина, но вы ещё и умная женщина!
СУРИН. А то! (Обнимает Бориса.) Пойдём, друг! (Собирают недопитое со стола и уходят в другую комнату. Поют: «Сердце красавицы склонно к изменам и переменам, как ветер в мае….»)
ФИРСОВА. О, Господи! Ещё и это! Ну и влипла!


КАРТИНА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

Прошла неделя. Квартира Фирсовой. Фирсова в домашнем
халате неподвижно сидит у тумбочки, на которой стоит телефон.
Голова её обвязана мокрым полотенцем. Из маленькой комнаты
доносятся пьяные голоса Сурина и Бориса.

СУРИН. А водку я люблю закусывать мясом. Знаешь, такое жирное-жирное! Съешь кусок—вот такой! И оно горит в тебе как солнце!
БОРИС. Овощи лучше! Слушай меня и пойми меня правильно, гогошары—это всё! Ты кушал гогошары?
СУРИН. Не помню… Я всё кушал, может и гогошары кушал. Не помню.
БОРИС. Если бы ты попробовал гогошары, то никогда бы их не забыл! Я когда на консервном заводе работал, хотел линию консервов из гогошар запустить. Мы бы их сейчас в Америку экспортировали и жили бы как богатые люди! Молдавия бы расцвела ! Выбилась бы в тройку мировых держав! Гогошары, это посильней нефти!
СУРИН. Ну, а чё не запустил-то?
БОРИС. Завистники не дали. Есть люди, которые не выносят людей с мозгами! Вот этот огурчик возьми, я его начесночил, будет очень вкусно!
СУРИН (хрустит огурцом). И правда вкусно. Вот, умеете вы, молдаване, пожрать!
БОРИС. И угостить умеем!
СУРИН. Борька, ты объясни, что такое гогошары?
БОРИС. Давай сначала выпьем, а потом я объясню. (Пьют.) Гогошары, мой дорогой, это гордость Молдавии! Это удивительный овощ! Это сорт сладкого перца, который больше похож на помидор. У него такой особенный, яркий вкус, что передать это нельзя. Вот, что такое гогошары!
СУРИН. А, понял! Там просто помидор подсуетился, а вы и не заметили… (Смеётся.)
БОРИС. Серёжа, мы не дураки! У нас помидор знает своё место! Выпьем за это! (Пьют.)
СУРИН. Борька, мне пришла в голову гениальная идея! Мы с тобой откроем в Москве консервный завод! Будем делать консервы из гогошар! Будем продавать их в Америку и утрём нос Абрамовичу!
БОРИС. Это было бы хорошо, но на какие деньги мы откроем завод? У тебя есть пара-тройка миллионов?
СУРИН. А пойдём к Ритке!

Сурин и Борис входят в комнату Фирсовой.

СУРИН. Ритка, у нас шикарная идея! Если мы её осуществим, то вырвемся из нищеты позорной! Мы будем богаты, как Березовский!
ФИРСОВА (держится за голову. Устало.) Что вам надо, алкаши? Какие такие у вас идеи? Вы же все мозги уже пропили!
СУРИН. Ты неграмотный человек! Ты не знаешь, что учёные открыли! От алкоголя мозг только крепнет! Как камень становится!
ФИРСОВА (ядовито). Драгоценный…
СУРИН. Да, как алмаз! Ну, слушай идею! Мы с Борькой открываем консервный завод! Ты не против?
ФИРСОВА. Открывайте…
СУРИН. Мы тебя берём в долю.
ФИРСОВА. Вот, спасибо!
СУРИН. Но есть одна деталь, денег на открытие завода нет.
ФИРСОВА. Да неужели? А я думала, что вы клад нашли!
СУРИН. Нашли, клад, это ты! (Целует Фирсову.)
ФИРСОВА (отталкивает его, настораживается). Погоди! Ты чего ещё задумал?
СУРИН. Рита, кто не рискует, то не пьёт шампанское!
ФИРСОВА. Ты это к чему?
СУРИН. Мы с Борей подумали и решили, что надо продать твою квартиру и на эти деньги открыть завод.
БОРИС. Мы будем делать гогошары!
ФИРСОВА. Вы что, совсем рехнулись? А жить я буду где?
СУРИН. Снимем угол! А потом, когда разбогатеем, купим квартиру лучше этой в сто раз!
ФИРСОВА. Это ты разбогатеешь? Ты и сам по миру пойдёшь, и меня с собой прихватишь! Идея у них! Ограбить меня хотят, сволочи!
СУРИН. Погоди, Ритуля, ты так сразу не решай! Ты рассуди трезво…
ФИРСОВА (взвивается, срывает полотенце с головы и начинает им хлестать Сурина). Трезво?!! Я--трезво?!! А ты когда начнёшь трезво жить? Ты что, скотина, думаешь я буду это долго терпеть? Ты на работу уже пятую смену не выходишь! Купил себе больничный липовый! Он что, всю жизнь у тебя будет действовать?! Тебе работать надо, Сергей, кредит выплачивать! А ты какую-то хрень несёшь про консервные заводы!
БОРИС. Мы только один завод хотели… (Показывает пальцами.) Маленький…
ФИРСОВА. А ты вообще, заткнись! Откуда ты вообще взялся на мою голову?
БОРИС. Я из Молдавии! Я родился во Флорештах.
ФИРСОВА. Вот и катись туда! Оставь нас в покое!
СУРИН. Вот что, Рита, если ты хочешь, чтобы всё было по-хорошему, то сама веди себя прилично! Я выпью свою норму и успокоюсь. И опять надолго завяжу. Ни капли! На работу выйду, кредит выплачу. А потом, мы поедем с тобой в Италию, и я покажу тебе Ватикан и Пизанскую башню, если она не упадёт к тому времени…
ФИРСОВА. И когда же твоя норма пития закончится?
СУРИН. А как закончится, так и закончится. Слушай программу «Время». Пойдём, Боря, у нас водка стынет.

Сурин и Борис уходят. Фирсова набирает номер телефона.

ФИРСОВА. Алло! Зина! Это я… Слушай, что там этот адепт помог твоему Мишке?
ТРАВКИНА. Пока не ясно. Но несколько слов Мишка уже сказал…
ФИРСОВА. Какие?
ТРАВКИНА. Арсенальное крепкое и отняли жизнь, суки. Но это он и раньше говорил в бреду. Правда, не так отчётливо.
ФИСОВА. А пить он бросил?
ТРАВКИНА. Адепт сказал, что лярв из него будет не сразу всех выгонять, а по очереди. Сразу всех, не получится, много их у него. Вообще, знаешь, ужас какой, он сказал, что у меня тоже лярвы есть. Наверно от Мишки заразилась. Но мои меньше размером и не такие зловредные. Вообще адепт говорит, что лярвы они везде и от них нигде спасу нет.
ФИРСОВА. Тогда какой смысл их изгонять? Одних выгонишь, другие наползут.
ТРАВКИНА. Он обещал защиту поставить. И вообще, если от лярв не лечиться, то идиотом станешь. Надо их периодически выгонять помаленьку. Это как с тараканами, их травишь, а они потом опять приходят. Но если не уничтожать, то они скоро тебя съедят.
ФИРСОВА. Слушай, а эти лярвы, они на что похожи?
ТРАВКИНА. Да разве я их видела? Он говорит, что похожи они на пиявок с человеческими головами, только конечно невидимые.
ФИРСОВА. Твою мать! Зинка, а откуда эти лярвы? Зачем они в человека влезают?
ТРАВКИНА. Лярвы, это страшные, демонические существа, они доводят человека до безумия, а потом питаются его безумными эмоциями. В этом смысл их существования.
ФИРСОВА. И на смерть человека могут заесть?
ТРАВКИНА. Запросто! Но вначале они его будут долго мучить, пока всю душу ему не истерзают, все нервы не сожрут.
ФИРСОВА. Ужас какой! Зин, а у меня в доме такое… Вобщем, я тоже начинаю лярв подозревать… Серёжка был как шёлковый, обои начал клеить и вдруг запил в горькую!
ТРАВКИНА. А обои успел доклеить?
ФИРСОВА. Какие теперь ему обои! Я их сама поклеила. А Серёжа всё пьёт, не просыхая. Молдаванина какого-то нашёл подозрительного. Говорит, что однополчанина встретил, но я не верю. Молдаванин его старше лет на десять. И как он мог быть его однополчанином, когда в это время он был инженером консервного завода? Врёт мне, как сивый мерин! А я молчу. Боюсь, вдруг уйдёт… А кредит как… Да и не в этом дело… Привязалась я к нему, вот в чём беда… (Плачет.)
ТРАВКИНА. Ритка, деваться тебе некуда! Прямая тебе дорога к адепту! Пиши телефон!
ФИРСОВА (сквозь слёзы). Давай!


КАРТИНА СЕМНАДЦАТАЯ.

Квартира Фирсовой. Фирсова сидит на диване и молча
слушает Сурина, который с похмела немного раздражён,
но вполне вменяем. Борис сидит в углу комнаты на стуле.
Он в таком же состоянии.

СУРИН (ходит по комнате). Рит, ну глупости это всё! Какие, блин, лярвы? Где они? (Хлопает себя по груди.) Я не чувствую!
ФИРСОВА. Ты обещал…
СУРИН. Я выполню своё обещание, но и ты не будь свиньёй, дай денег на опохмелку! Ну, посмотри, у меня руки трясутся, голова раскалывается, пот прошибает! Какой мне сейчас адепт? Мне опохмелиться необходимо!
БОРИС. У нас в Молдавии одна женщина не дала мужу опохмелиться, и он забыл, как надо штаны надевать…
ФИРСОВА. Сиди, штаны! Тебе давно пора в твою Молдавию! Тебя там опохмелят.
СУРИН. Рита, ну дай денег! Ты же знаешь, у меня нет ни копейки! Я потом тебе всё отдам!
ФИРСОВА. Поговорите с адептом, тогда дам!
СУРИН. У, блин! Навязался мне на голову этот адепт! Где он? Сколько мне терпеть?
ФИРСОВА. Сейчас придёт.
БОРЯ. А вдруг он по дороге сюда ногу подвернул? И что нам весь день ждать?
ФИРСОВА. Сейчас… (Звонит по мобильному.) Евгений Кириллович, это Фирсова. Вы где? Мы вас ждём! Уже?.. (Звонок в дверь.) Вот, он уже здесь! (Идёт открывать и возвращается со Смольским.)
СМОЛЬСКИЙ (дружелюбно улыбаясь). Здравствуйте! (Оглядывает Сурина и Борю.) Так… Ну ясно! (Вытаскивает из портфеля чекушку, и ставит на стол.) Вот с этого начнём! (Садится на стул и улыбается.)
ФИРСОВА. А это чё такое?
СУРИН. Водка?!
СМОЛЬСКИЙ. Водка.
СУРИН. Настоящая? Без всяких этих ваших дел?
СМОЛЬСКИЙ. Без всяких.
ФИРСОВА. Если без всяких дел, то зачем?
СМОЛЬСКИЙ. Вы понимаете, Маргарита Борисовна, чтобы я мог разговаривать с этими мужчинами, они должны прийти в нормальное состояние, успокоиться. А иначе, моё лечение не будет иметь успеха.
ФИРСОВА. Я плачу только за одного! Вот за этого! (Показывает на Сурина.) Если вы и второго хотите лечить, то за его счёт!
БОРИС. Я—пас! У меня денег нет.
СМОЛЬСКИЙ. Досадно! Вам просто необходимо лечиться! Маргарита Борисовна, надо проявить милосердие к ближнему…
ФИРСОВА. Ну, если вы хотите проявить милосердие, то дело ваше. А у меня на двоих денег нет! И милосердие тоже кончилось!
СМОЛЬСКИЙ. Я это понял, Маргарита Борисовна, понял! Вам от меня загадка: представьте себе, я вылечу этого господина, как вас?
СУРИН. Сергей.
СМОЛЬСКИЙ, Я вылечу Сергея и не вылечу… (Смотрит на Бориса.)
БОРИС. Я Боря.
СМОЛЬСКИЙ. И не вылечу Борю. Что будет дальше? Они перестанут общаться? Боря превратится в пар и улетит? Нет! При первой же встрече, ваш Серёжа опять схватит лярв от Бори и всё начнётся сначала. Вы же этого не хотите, не правда ли?
ФИРСОВА. Вообще-то да. Но и платить за двоих я тоже не хочу.
СМОЛЬСКИЙ (вздыхает). Ну ладно… Деньги в моём деле не главное. Я чистильщик от Господа Бога!
ФИРСОВА. Если вы от Господа Бога, то зачем вам вообще деньги? Причём такую кучу!
СМОЛЬСКИЙ. У меня широкий круг деятельности. Большую часть заработка я перевожу в детские дома и дома престарелых.
СУРИН. Так, мы лечимся или нет? Рита, стаканы!

Фирсова вопросительно смотрит на Смольского.

СМОЛЬСКИЙ (кивает головой). Давайте, давайте…
Фирсова ставит на стол стаканы. Сурин наливает себе
и Боре.

СУРИН (поднимает стакан). За ваше доброе сердце, доктор! (Пьют.)
СМОЛЬСКИЙ. Не очень-то я добрый. Одной добротой тут ничего не сделаешь…
СУРИН. Всё, мы готовы. Так вы говорите, у нас лярвы?
СМОЛЬСКИЙ. Да.
СУРИН (нагло улыбаясь). Много?
СМОЛЬСКИЙ. Да.
СУРИН. И вы их видите?
СМОЛЬСКИЙ. Да.
СУРИН. Мы не видим, а вы видите, как это?
СМОЛЬСКИЙ. Очень просто, у меня дар.
СУРИН. От Бога?
СМОЛЬСКИЙ. Не знаю, может быть… Меня десять лет назад ударило током. Я чуть не умер. Пережил клиническую смерть. Меня спасли. После этого для меня мир как-то странно переменился. Я стал видеть то, что не видят другие.
БОРЯ. Так вы нам расскажите, какие в нас живут лярвы?
СМОЛЬСКИЙ. У вас одни, у него другие. Всё, господа, теперь говорить буду я! (Встаёт и прохаживается по комнате.) Маргарита Борисовна, вы вводную лекцию прочитали господам?
ФИРСОВА. Да, прочитала, как могла.
СМОЛЬСКИЙ. Хорошо, это сэкономит нам время. Вы знаете, конечно, что есть Бог, который хочет нас спасти и есть дьявол, который хочет нас погубить. Такая у него работа. Уж разрешите не объяснять почему.
СУРИН. Доктор, мы не идиоты, мы знаем эти дела.
СМОЛЬСКИЙ. Очень хорошо. Остановимся на дьяволе. Средства, которые он употребляет, чтобы нас погубить, очень разнообразны. И у него много помощников. Самых главных мы трогать не будем. Остановимся на такой мелочи как лярвы.
БОРИС. Ну, если это мелочь, то может, нет смысла обращать на них внимания?
ФИРСОВА. Тебе слова не давали! Сиди и молчи, слушай, что специалист говорит!
СМОЛЬСКИЙ. Ну зачем так круто, Маргарита Борисовна? Каждый человек имеет право на свою точку зрения. Боря, вы слыхали о том, что такое комары?
БОРИС. Кто же этого не знает! Я их убил миллион!
СМОЛЬСКИЙ. Так вот, есть такие комары, которые переносят смертельно опасные заболевания. Мелочь, да? Тем не менее, весьма опасная! Продолжаю. Для чего дьяволом изобретены лярвы и зачем они появились в этом мире? Если говорить просто и ясно, то для того, чтобы внушить человеку мысли, которые направят его на путь гибели. Например, вы, Серёжа, как каждый человек о себе ничего не знаете. Вы вовсе не испытываете тяги к алкоголю. Вы рождены для серьёзной, возвышенной жизни!
СУРИН (подскакивает). Ритка, блин, я же тебе говорил! А ты не верила! Я поэт, доктор! Только вот не печатают меня… Поэтому я и пью.
СМОЛЬСКИЙ. Нет, не поэтому! Я знаю людей, которых тоже не печатают, но они живут насыщенной интеллектуальной жизнью! И неудачниками себя не считают!
БОРИС. Это потому, что вы их полечили?
СМОЛЬСКИЙ. Людей, которых я вылечил было множество! Так вот, Серёжа, алкоголь разрушает ваш талант и ваш интеллект. Не вы выпиваете его, а он выпивает вас! В связи с этим вы испытываете страшные страдания. И этими страданиями питаются лярвы! Кроме того, вы сходите с ума, совершаете преступления и после смерти попадаете в ад, где вас поджидают существа более серьёзные, чем лярвы. В этом прослеживается замысел дьявола. Чем больше преступников и грешников в аду, тем ему веселей, интереснее. Подхожу к финалу. Серёжа, я вижу вас в ближайшем будущем: вы пьяный идёте по улице, думаете о том, где бы ещё выпить и вас сбивает машина. Вас спасают, но вы на долгие пятнадцать лет останетесь прикованный к постели. Полная парализация! Абсолютная! Но есть ещё один путь, и я вижу его. Я вижу вас в огромном магазине в центре Москвы, вокруг вас толпится народ, все вам улыбаются, у женщин в руках цветы… Вы подписываете свою книгу стихов. И рядом с вами женщина, которая вас безмерно любит! С которой вы счастливы…
СУРИН. А как она выглядит?
ФИРСОВА. Ты что забыл, как я выгляжу?
СУРИН. Нет, я помню… Просто так спросил.
СМОЛЬСКИЙ. Вот, Серёжа, два пути—выбирайте! Далее, Боря: вас я вижу, как вы плывёте по реке и пьёте вино. Бутылка выскальзывает и летит за борт, вы пытаетесь её поймать, и лодка переворачивается. Вы тонете.
БОРИС. Я хорошо плаваю.
СМОЛЬСКИЙ. На этот раз вам это не поможет.
БОРИС. Тогда я вообще в лодку не сяду.
СМОЛЬСКИЙ. Сядете! Лярвы лишат вас разума, памяти, вы забудете о том, что я говорил и сядете! И утонете!
БОРИС. Вот зараза! Прицепились эти лярвы! А если я брошу пить? То где вы меня видите?
СМОЛЬСКИЙ. Вижу вас с какой-то картиной в руках… Это картина какого-то очень известного художника… Вы её продадите на аукционе в Англии и получите за неё 700 тысяч фунтов стерлингов. Это почти полтора миллиона долларов!
БОРИС (медленно поднимается). Полтора миллиона… Доктор, ты точно меня видел? Не перепутал с кем?
СМОЛЬСКИЙ. Нет, Боря, именно вас.
БОРИС. Да на эти деньги можно и завод, и дом огромный в три этажа с прудом купить, и вообще… На всю жизнь хватит! И плевать я хотел на вашу Москву с плиткой и обоями! Ой, извините… (Садится.)
СМОЛЬСКИЙ. Ну, а теперь самое главное! Всё, что скажу—исполнять беспрекословно! Маргарита Борисовна, вспомните, кто из ваших подруг, мог бы с вашей точки зрения, принести сюда этих лярв?
ФИРСОВА. Все могли.
СМОЛЬСКИЙ. Назовите имена.
ФИРСОВА. Ну, Верка, соседка моя, проститутка… Ой, извините…
СМОЛЬСКИЙ. Ничего. Вы правильно её угадали—это она! (Достаёт из портфеля лист бумаги и ручку.) Пишите! Верка—проститутка, забудь меня! Уйди к сатане! Сядь на цепь! Ну, пишите!
ФИРСОВА (пишет). Верка, блядь…
СМОЛЬСКИЙ. Минуточку, вы не так говорили.
ФИРСОВА. А, вспомнила! Верка, проститутка… (Пишет.) Дальше?
СМОЛЬСКИЙ. Всё написали, что я продиктовал?
ФИРСОВА. Всё!
СМОЛЬСКИЙ. Теперь… (Неожиданно подскакивает к столу, и бьет по листу кулаком. Все подскакивают.) А теперь этот листок надо сжечь! (Поджигает листок.) Так… Пепел сложим сюда. О! Результат на лицо! У вас у всех по две лярвы сдохли! Отлично дело пошло!
БОРИС. А я причём? Я эту Верку и не видал никогда!
СМОЛЬСКИЙ. Дорогой мой, эти дела таинственные! Тут не поймёшь, откуда что взялось! Теперь, Маргарита Борисовна, давайте другую подружку свою.
ФИРСОВА (пишет). Зинка Травкина, тоже зараза… (Смольскому.) Написала. Будешь кулаком бить по бумаге?
СМОЛЬСКИЙ. Нет, больше не нужно. Рвёт листок. Потом, когда я уйду, бросьте это в унитаз.
ФИРСОВА. А Зинка что, умрёт? В унитазе захлебнётся?
СМОЛЬСКИЙ. Нет, она останется жива, умрут её лярвы, которыми она напичкана! Я ведь видел её. Лярв—целая армия! О! Ещё по три лярвы в вас подохло!
ФИРСОВА. А они не будут в нас гнить?
СМОЛЬСКИЙ. Нет! Так, уйдут дымком… (Вдруг становится страшен. Кричит, подняв кулаки.) А ну, теперь все на колени! Быстро! Быстро! (Все падают на колени.) Говорите: Господи помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй! И бейтесь головой об пол! Крепче! Крепче! Ещё! Ещё! Ещё! (Все исполняют.)
ФИРСОВА. Доктор, не могу больше, в глазах искры!
СМОЛЬСКИЙ. Достаточно! Теперь, все, быстро, вокруг стола, на карачках! И кричите: лярвы к чёрту! Лярвы к чёрту! (Все исполняют.) Быстрее! Всё! Получилось! (Падает без чувств на спину. Лежит неподвижно.)
СУРИН. Чего это с ним?
БОРИС. Может он сдох вместе с лярвами?
ФИРСОВА. Нет, я вижу, он дышит! Доктор, что с вами?
СМОЛЬСКИЙ (чуть слышно). Тяжкая работа… Сколько тратится сил! Всего себя отдаю людям! Как я ещё не умер… (Медленно поднимается.) Пожалуйста, помогите. (Ему помогают. Усаживают в кресло.) Сейчас самое сложное. Оставшиеся лярвы переместились в меня. Я их уничтожу потом, один… Или они меня. Не всегда всё проходит для меня удачно. Иногда, после сеансов я лежу неделями. (Слабым голосом.) Маргарита Борисовна, сеанс закончен. Пожалуйста, деньги. (Запрокидывает голову и закрывает глаза.)
ФИРСОВА (суетливо). Сейчас, сейчас! (Вытаскивает из шкафчика конверт и протягивает его Смольскому.)
СМОЛЬСКИЙ (забирает конверт, заглядывает туда). Всё нормально. Помогите мне, пожалуйста, подняться! Дайте портфель! Я ухожу! Телефон мой у Маргариты Борисовны есть. Чуть что не так, звоните, немедленно!
ФИРСОВА. Доктор, а они могут вернуться?
СМОЛЬСКИЙ. На свете нет ничего вечного! В мире всё находится в движении! Космос пульсирует! Звёзды взрываются и создаются новые! Обдумайте мои слова и не забывайте мои наставления, иначе всё впустую!
( Смольский, согнувшись, тяжело уходит.) Прощайте!

Фирсова, проводив Смольского, возвращается.
Все находятся в состоянии оцепенения.

БОРИС. Крутой мужик…
СУРИН. Это называется положить себя на алтарь искусства!
ФИРСОВА (ощупывает себя). Не могу понять… Чё-то со мной случилось…
СУРИН. Странное состояние… Когда было можно пить водку, я знал, что делать… А что делать теперь? Я в растерянности…
БОРИС. Ребята, я поехал в Молдавию… Рита, я тебя никогда не забуду!
СУРИН. Надо на посошок! Ой, я и забыл… Езжай, Боря, и не катайся больше на лодке!
БОРИС. Удивительно мне… Неужели всё получится?


КАРТИНА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

Квартира Фирсовой. Фирсова весёлая, как-то вся переменившаяся,
мягко, легко ходит по комнате и приводит её в порядок. Сурин
сидит за столом и быстро что-то пишет.

СУРИН. Никак не справлюсь! Вот, Рит, почти написал стихотворение. Но никак концовку не придумаю. Слушай! (Читает.) Ты вписалась в меня лирично, потрясён я был всей тобой, мы напьёмся с тобой компота и нырнём в постель с головой! Проведём мы там время чудно. А потом, уж простясь с тобой, я спущусь на свой белый корабль и отправлюсь на нём…
ФИРСОВА. В запой!
СУРИН. Рита, ну перестань! Я же серьёзным делом занят! И отправлюсь на нём…
ФИРСОВА. В забой!
СУРИН. Ритка, блин, ну прекрати! Мне целую книгу надо написать! Это тебе не хрен собачий! И отправлюсь на нём…
ФИРСОВА. Домой!
СУРИН. Нет, это плохо, не вкусно… (Прячет стихи в карман.) Ладно, потом допишу… Никогда так не писал! Третье стихотворенье за день! Удивительно!
ФИРСОВА. Я чувствую себя так хорошо… Легко мне, спокойно… Никакие гадости не страшны. Позвоню Смольскому и всё! А раньше ходить страшно было. Рожи кругом злые, противные! Так и прут от них какие-то агрессивные токи! А теперь, я чувствую, что я защищена! Иду, и плевать мне на них на всех! И всё у меня будет хорошо! А у них плохо!
СУРИН. У меня такое же чувство! Злоба, агрессия разъедает душу как ржавчина!
ФИРСОВА. Чью душу?
СУРИН. Любую душу! Что делать будем? Как выходной проведём?
ФИРСОВА. А пойдём в Ботанический Сад? Я там с детства не была.
СУРИН. Хорошее место! Цветы, деревья удивительные… Пойдём! Может мне там ещё какая-то новая тема для стихов придёт. (Звонит мобильный.) Аллё…
ГОЛОС МЯСНИЦКОЙ. Поэт! Я приехала! Заходи, я тебя осчастливлю! Я такая загорелая, красивая! Придёшь?
СУРИН. Да, приду. Вообще, Макар, ты злоупотребляешь моей добротой. (Опускает мобильный в карман.) Ну, не везёт нам, Рит! Опять у Макара перегорело там что-то… И отказаться нельзя, старый друг! К тому же я ему должен…
ФИРСОВА (беззаботно). Иди, иди… А я пока ужином займусь, шарлотку испеку, компот сварю… Из каких ягод сварить?
СУРИН. Из клюквы. Ну, ладно, Рит, я побежал! Постараюсь недолго… (Целует Фирсову и уходит.)

Фирсова напевая, «Всё стало вокруг голубым и зелёным…»
ходит по квартире, покачиваясь в такт мелодии.




КАРТИНА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

Квартира Лизы. Лиза звонит по телефону.

ЛИЗА. Тань, а он обязательный человек? Он не опоздает? Хорошо… Кстати, я правильно записала его имя-отчество и фамилию: Евгений Кириллович Смольский? Хорошо… А что такое адепт? Ну ясно, вобщем белый маг. Слушай, а он не слишком ли белый? Мне нужно потемней какого-нибудь… Дело у меня, сама знаешь какое… Он всё может? Хорошо! Слушай, а вот тридцать тысяч за сеанс, не слишком ли? Ладно, заплачу… Если получится, то оно того стоит. (Опускает трубку.) Всё продала, голой осталась! Но за это не жалко. (Звонок в дверь. Лиза открывает. На пороге стоит Смольский.) Вы Евгений Кириллович?
СМОЛЬСКИЙ. Да, я Евгений Кириллович…
ЛИЗА. Проходите, пожалуйста. Хотите чаю?
СМОЛЬСКИЙ. Нет, спасибо, на работе не пью… Шутка! Ну, сразу к делу, да?
ЛИЗА. Да!
СМОЛЬСКИЙ. Давайте присядем. (Садятся за стол.) Объясните, пожалуйста, суть вашей просьбы.
ЛИЗА. Я вам по телефону вкратце рассказала, что мне нужно. Но если необходимы подробности, то пожалуйста. Я хочу, чтобы мой муж никогда, ни при каких обстоятельствах не вернулся в эту квартиру! Это гнусный человек и вопрос стоит так: или я, или он! Вдвоём существовать мы не можем!
СМОЛЬСКИЙ. Вы хотите, чтобы я принял серьёзные меры?
ЛИЗА. Да! Самые серьёзные! Я хочу, чтобы он, сволочь такая, оставался там, где он сейчас есть. Живым или мёртвым, мне всё равно! Лишь бы не здесь! Вы понимаете меня?
СМОЛЬСКИЙ. Я не совсем вас понимаю, как это живым или мёртвым? Вы, что боитесь, что он даже мёртвым может к вам прийти?
ЛИЗА. Я боюсь, что мне позвонят из милиции, или из морга и скажут, что я должна забрать труп мужа. А на что мне его хоронить? Я вам за услуги отдам последние деньги. Так что, сделайте уж так, чтобы похоронами, если понадобится, занимался кто-то другой.
СМОЛЬСКИЙ. Я вас понял. Дайте фотографию вашего мужа.
ЛИЗА (кладёт перед ним фотографию Сурина). Вот он, гадина! Кровопийца…
СМОЛЬСКИЙ ( сразу узнал Сурина). Интересно… (Говорит таинственным голосом.) Я вижу его… Он жив. Живёт с женщиной и она его любит…
ЛИЗА. Это хорошо. Интересно только, за что она его любит?
СМОЛЬСКИЙ. Он бросил пить и его ожидает интересное будущее…
ЛИЗА. Да, ожидает! Вот, видите топор в углу? Если он сюда заявится, я проломлю ему голову!
СМОЛЬСКИЙ. М, да… Дайте ботинок вашего мужа.
ЛИЗА. Какой ботинок? Я все его вещи ему отвезла!
СМОЛЬСКИЙ. Ну, что-нибудь поищете…

Лиза быстро ищет по комнате и в чулане находит
старые, драные кроссовки Сурина.

ЛИЗА. Это подойдёт?
СМОЛЬСКИЙ. Да. Давайте сюда!
ЛИЗА. Оба дать? Или один сойдёт?
СМОЛЬСКИЙ. Один.
ЛИЗА. Я извиняюсь, они старые, не очень хорошо пахнут…
СМОЛЬСКИЙ. Я чувствую… Но это не важно. Садитесь напротив меня. (Лиза садится. Смольский берёт кроссовку, достаёт из чемодана красную коробочку, открывает её и что-то вынимает из неё.) Вот это золотой гвоздь! Я работал над ним неделю! Как, что—объяснять не стану. Не посвящённому человеку это абсолютно не ясно. Вы мне верите? Это очень важно!
ЛИЗА. Верю!
СМОЛЬСКИЙ. Теперь я сделаю вот что… Я достану молоточек, тоже не простой… (Достаёт молоточек.) И забью этот гвоздик в подошву кроссовки вашего мужа! (Забивает гвоздик.) Теперь, положите это себе под подушку и на ночь скажите три раза: забудь мой дом! Забудь мой дом! Забудь мой дом! И всё получится. Всё! Сеанс закончен! Прошу тридцать тысяч.
ЛИЗА (с отвращением смотрит на кроссовку Сурина). Это под подушку?
СМОЛЬСКИЙ. Да, это под подушку…
ЛИЗА. Но он же воняет! Можно его хоть в пакет завернуть?
СМОЛЬСКИЙ. Нет, нельзя! Энергия уйдёт зигзагом… Собьёте программу…
ЛИЗА. А помыть его можно?
СМОЛЬСКИЙ. Можно, но не нужно. При мытье можете сдвинуть гвоздик, а это опасно!
ЛИЗА (отдаёт деньги). А быстро поможет?
СМОЛЬСКИЙ. Моментально! (Забирает деньги и уходит.) Всего доброго!
ЛИЗА (одна). Ни фига себе! Гвоздь забил в ботинок и тридцать тысяч! Ну и хреновина…





КАРТИНА ДВАДЦАТАЯ.

Квартира Мясницкой. Мясницкая загорелая, нарядная
сидит в кресле, пьёт шампанское из бутылки и разговаривает
по телефону.

МЯСНИЦКАЯ. Лидка, привет! Я приехала… Отдохнула, ничего… Думала, что будет лучше, но не получилось. Впрочем, всегда так бывает, я привыкла, что все мужики свиньи. И Джон не лучше. Представляешь, приехали мы на эти Мальдивы, поселились в таком очаровательном домике на воде. Да, он прямо в океане стоит на сваях. И пол там прозрачный, можно видеть, как под домом рыбки плавают! Ты представляешь! И там акулы заплывают, маленькие правда, но я всё равно сначала их боялась. А потом, ничего, привыкла. Там ужас как красиво! Но я думала, что у нас там будет какая-то развлекательная программа, а Джон увлёкся рыбалкой на катере и потом учил местных аборигенов, как надо правильно эту рыбу готовить! А про меня вообще забыл! Я там слонялась весь день на пляже, плавала в океане и всё! Ну конечно, меня клеили, но ты ведь знаешь, что такое Джон. Он убьёт и не поморщится! Вобщем, мне там было скучно и я разочарована. (Звонок в дверь.) Извини, ко мне пришли. Пока! (Открывает дверь. На пороге Сурин.) Заходи, поэт! Дай я тебя поцелую! Я так соскучилась! (Начинает раздеваться.) Посмотри на моё тело! Видишь, как я божественно загорела? Лучшее тело на континенте!
СУРИН (отстраняется). Вера, погоди… Я пришёл к тебе с известием огромной важности! Это должно перевернуть твоё сознание!
МЯСНИЦКАЯ. Да? Что-то произошло, пока меня не было? Что-то значительное? Грандиозное?
СУРИН. Да! Ты понимаешь, я думал о тебе. Я материл тебя последними словами, я желал тебе, чтобы этот твой китаец переломал тебе все кости и разбросал их по всем Мальдивским островам.
МЯСНИЦКАЯ. Что?!!
СУРИН. Но это в прошлом! Сейчас я думаю иначе. Мои глаза открылись! Я понял, что ты, это не ты! Ты заражена лярвами, и они управляют тобой!
МЯСНИЦКАЯ. Какие лярвы, поэт?! Я каждый месяц хожу к венерологу! Я чиста, как поцелуй младенца!
СУРИН. Ты не понимаешь, я не об этом! Лярвы, это такие невидимые существа, которые вселяются в человека и управляют его психикой. Делают его продажной, лживой сволочью, эгоисткой и блядью! Подожди, не говори ничего! И всё это они делают для того, чтобы человек потерял разум, напакостил, где возможно, испортил жизнь другим людям, и сдох! За это, в аду, лярвы получают повышение.
МЯСНИЦКАЯ. Где ты этого наслушался, Сурин?
СУРИН. Я не только слушал. Из меня изгоняли этих лярв! Я был такое же говно, как ты! А теперь я чистый, хороший человек! И если тебя полечить, то ты тоже станешь такой же хорошей, как я! И мы заживём прекрасной, чистой, интересной жизнью!
МЯСНИЦКАЯ. Во-первых, я уверена, что ты рехнулся! Но тем не менее, я с тобой поговорю. Все вы, слыхали звон, да не знаете где он! Скажут вам, что у вас лярвы в башке, и вы поверите и обосрётесь от страха! Они, видите ли чистые! Да вы дураки круглые! С вами любой аферист, что угодно сделать сможет! То, о чём ты говоришь, я понимаю. И вот, что я тебе по этому поводу скажу: если я своей красотой, жизнестойкостью, умом, способностью вертеть вами как мне вздумается, обязана лярвам, то дайте мне их ещё! Есть миллион, проглочу миллион! Есть два, проглочу два! Посмотри вокруг меня! Посмотри, как я живу! Из жалкой коммуналки я перебралась в трёхкомнатную квартиру! У меня шкафы забиты дорогой одеждой! Для меня любой мужчина сделает всё, что я захочу! Я раздела вас, целую дивизию! И раздену ещё не одну! И это приносит мне колоссальное удовлетворение! Я—творю свою жизнь сама! Наперекор ужасным обстоятельствам! А ты, полечившись, стал ещё ничтожней, чем был! У тебя вместе с лярвами удалили и мозг! Посмотри на себя! Ты слабый, мелкий человек! Жизнь в любую минуту раздавит тебя, как клопа! Ты противен мне, убирайся!
СУРИН. Так зачем же ты тогда меня позвала, если я тебе противен?
МЯСНИЦКАЯ. Да я думала, что ты пригодишься мне ещё когда-нибудь. С паршивой овцы хоть шерсти клок! Я женщина практичная.
СУРИН (страшно подавлен). Вера, ты когда-нибудь любила меня? Ответь честно!
МЯСНИЦКАЯ. Ну, я же говорю, что ты дурак. Элементарных вещей не видишь. Я… никогда… тебя… не любила… Клянусь честью! Ну, что стоишь, иди к своей Фирсовой! Другой женщины ты не достоин! (Открывает дверь. Сурин, поникший, уничтоженный, уходит. Мясницкая кричит ему вслед.) Рыбки плавают в пруду! Хау-ду-ю-ду! Хау-ду-ю-ду! Я тоже поэт, блин! (С грохотом захлопывает дверь.) Мудак! (Звонит по мобильному.) Лида, едем к Рафику! У него там что-то намечается! Я всегда кстати, и ты тоже! (Смеётся. Пьёт шампанское.)


КАРТИНА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

Скамейка на одном из московских вокзалов. На скамейке сидят
Борис и Сурин. Издалека доносятся звуки, которыми обычно
сопровождается жизнь вокзалов.

БОРИС. Приеду домой, жена сделает овощи по-молдавски, выпью вина…
СУРИН. А где картину будешь искать?
БОРИС. Я не буду искать, она должна меня искать, раз так судьбой решено.
СУРИН. Жена… Овощи по-молдавски… Как зовут твою жену?
БОРИС. Нина.
СУРИН. Нина… Красиво… А она никогда не пыталась зарубить тебя топором?
БОРИС. Зачем? У меня хорошая жена, нормальная. Я люблю её, она любит меня. Топор тут ни к чему…
СУРИН. Ты понимаешь, моя Лиза, меня раньше тоже любила, но потом рехнулась. Я убеждён, что в неё лярвы вселились. Справедливости ради, должен сказать, что я виноват перед ней немного: ну пропил там, часишки какие-то, ну ещё что-то по мелочи… Правда были и серьёзные вещи, всю зарплату пропивал, раз пять, может быть больше… Компьютер Антошкин унёс…Но разве это повод гоняться за мужем с топором и пытаться лишить его жизни?! А заповеди Христа? А любовь к ближнему? Забыла, на чём земля держится? Ясное дело, что тут лярвы её рассудка лишили! Вот что, Борька, давай я тебя обниму и пойду к своей Лизке. Я всё ей объясню: что она заражена лярвами, что они лишили её рассудка, и что только я один могу спасти её от гибели! Я позвоню Смольскому, и мы решим этот вопрос. Прощай, Боря!
БОРИС. Прощай! (Обнимаются.) Я тебе только хочу сказать, чтобы ты с ней начинал поосторожней! Она ведь ещё не леченная!
СУРИН. Спасибо, друг, я буду осторожен.
ГОЛОС ИЗ ГРОМКОГОВОРИТЕЛЯ. Внимание! Скорый поезд Москва—Кишинёв отправляется через десять минут с девятого пути!
БОРИС. О! Это мой! Ну, я побежал! (Обнимаются и расходятся в разные стороны.)


КАРТИНА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.

Квартира Лизы. Лиза собирается на свидание, красится у
зеркала и напевает.

ЛИЗА (глядя в зеркало). Ванечка мой хороший, мой ласковый… Я для тебя так выглядеть буду, что все мужики от зависти умрут! Как же я тебя долго ждала, мой хороший… Весёлый мой, добрый, щедрый… Как я счастлива! (Звонок в дверь. Лиза подскакивает к двери и смотрит в глазок.) Нет! Не может быть! (Садится на табуретку. Звонок.) Тридцать тысяч! Вонючая кроссовка! И вот он у дверей! Что делать, мама родная?! Что делать, Ванечка мой дорогой? (Увидела топор, схватила его, подошла к двери, щёлкнула замком, и подняла топор над головой. Застыла. Напряжена, как струна.) Сурин! Заходи!






КАРТИНА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.

Квартира Фирсовой. Фирсова и Травкина сидят за столом.
Пьют водку. Настроение у них плохое. Очень плохое. Ужасное.

ФИРСОВА. Как дальше жить? Что делать? Сурин пропал. Смольский, сука, тоже пропал, телефон молчит…
ТРАВКИНА. Я тоже его искала. У соседки спрашивала, которая мне его посоветовала, так она теперь от меня тоже скрывается. А наши бабы во дворе мне шепнули, что Смольский родственник её, и он ей отстёгивал за клиентов. Ты представляешь, какая падла! Ну ладно бы ещё наживалась на чужих, а то на своих, разве можно наживаться? Грех!
ФИРСОВА. Да, на чужой беде! Мишка твой пьёт?
ТРАВКИНА. Ещё больше начал. По ночам каких-то собачек шестиногих ловит… Ну его! Давай выпьем! А то совсем жить тошно… (Выпивают.) Рит, я тебе сказать хотела, видела я Сурина недавно…
ФИРСОВА. Где? Что с ним?
ТРАВКИНА. Носками он торгует у метро Юго-Западное.
ФИРСОВА. Ты подошла к нему?
ТРАВКИНА. Подошла…
ФИРСОВА. Как он выглядит?
ТРАВКИНА. Плохо. Серый, лицо какое-то раздутое… Видно, что пьёт. Не ухоженный, мятый… На голове эта тряпка, бандана, а из-под банданы выглядывает синяк огромный. Я его спросила, что с ним, как дела? Он сразу сказал, скажи Рите, что я к ней не вернусь, и пусть она меня простит, если может…
ФИРСОВА. Так где он живёт-то?
ТРАВКИНА. У какого-то друга Макара в гараже.
ФИРСОВА. Ох, дурак! Ох, дурак… Ну зачем он влез в мою жизнь? Да, я немолодая, некрасивая, может быть не интересная, ну и что? Я же его не звала! К себе не заманивала! Сам навязался! Жила я в своём мирке, ну пусть плохо, но спокойно. Перестала счастья ждать, в чудо верить… Как-то приспособилась, привыкла и было мне вполне сносно… Зачем он пришёл? Ему некуда было податься, и он решил меня использовать? Жизнь мою разрушить! Ну почему так? Я же ведь тоже человек. Может я плохой человек, но я жила себе и жила, никому не мешала… Нельзя так… (Плачет.) Я же ещё живая! Мне больно!
ТРАВКИНА. Рит, а может он тебя взаправду полюбил?
ФИРСОВА. Да брось ты! Он когда ушёл я его стихи нашла, хочешь прочту?
ТРАВКИНА. Ну, давай…
ФИРСОВА (достаёт из кармана смятые листки, читает). Свёл меня с ума твой халатик алый, твоё тело под ним пленяло! Ты артистка! Ты королева! Я ласкаю тебя несмело! Только взглядом! А так хочу я, жизнь прожить с тобой, не тоскуя…
ТРАВКИНА. Это про кого?
ФИРСОВА. Про соседку мою, Верку! Он сразу к ней таскаться начал! И ещё вот! (Читает.) Ты вонзилась в меня лирично! Потрясён я был всей тобой! Мы напьёмся с тобой отлично, и нырнём в постель с головой! Проведём мы там время чудно! А потом уж, простясь с тобой, я спущусь к своей Ритке—стерве, и убью её кочергой! Ну, и за что мне это? (Плачет.) В моём доме жил, кормила его, обстирывала, поручителем ему стала… Любила его! Всё для него! А он?!
ТРАВКИНА. А думаешь мне легче? Мой-то вообще не человек уже! Зверь не зверь, сущность какая-то… Я боюсь его! Домой боюсь возвращаться. Сплю на кухне, на столе, а дверь закрываю и верёвкой приматываю. Боюсь! Ночью ему что привидится, и убьёт он меня или покалечит! Да лучше бы ушёл как твой, я бы перекрестилась!
ФИРСОВА. Как мы живём?! Беспомощные, глупые! Мы как слепые котята ищем спасения, где его нет! Нам сказали про лярв, мы сразу и поверили! Нам бы сказали, что у нас в голове чёрт живёт и от него все беды, и мы бы тоже поверили! А почему? А нам так легче! Не мы виноваты и глупы, а кто-то другой за нас виноват! И этот кто-то сильнее нас! Но стоит этого чёрта или лярв изгнать, и мы сразу будем счастливыми!
ТРАВКИНА. Рит, но ведь это всё есть! И черти и лярвы. Просто этот Смольский жулик и ничего не умеет, а надо найти который умеет…
ФИРСОВА. А где гарантия, что он не такой же вор как Смольский? У тебя что, денег много на такие эксперименты?
ТРАВКИНА. Какие деньги? Вся в долгах!
ФИРСОВА. Весь мир тонет в этой трясине и не может вырваться оттуда! И не вырвется! Куда идти, что делать, у кого помощи искать? Не знает человек ничего! Бьётся как муха в паутине и только больше запутывается… Один мужик сказал, что мы увидим небо в алмазах! Конечно, увидим! Уже каждый день видим! Аж искры в глазах! Давай выпьем!
ТРАВКИНА. Давай! (Пьют.)
ФИРСОВА. Что я могу вспомнить хорошего за всю свою жизнь? Чтобы на сердце хоть немного легче стало? А, скажи мне!
ТРАВКИНА. А наш пионерский лагерь? Разве плохо там было? Помнишь, мы с тобой маленькие в лужу сели, и стали ладошками по ней бить! Весело было! Головастики шныряют! Лягушки прыгают! И мы сами как лягушки! (Смеётся.) Давай, за наше «Взвейтесь кострами»!
ФИРСОВА. Давай (Пьют.) Хорошо идёт! (Лезет в карман, чтобы положить туда смятые листки Сурина и с великим удивлением вынимает оттуда маленький будильник.) Что это? Откуда будильник в кармане! Зачем? Я что, сама его туда положила? С ума схожу что ли?
ТРАВКИНА (пьяно, весело смеясь). Тебе его туда лярвы сунули! Шутят они с тобой по-дружески!
ФИРСОВА. Вот и скажи теперь, что нет всей этой сволочи!

Будильник неожиданно звонит и пронзительно кричит смешным
мультяшным голоском: «Хозяин! Пора вставать! Пей кофеёк,
будет радостным денёк! Скушай творог и беги за порог!»
Женщины начинают смеяться… С наслаждением, до слёз,
до всхлипываний… Бьют ладонями по столу, выкрикивая:
«Ой, Господи! Ой, умора! Ой, не могу! Плохо мне! Счас умру!»



КОНЕЦ.