ОБЩЕЛИТ.COM - ПРОЗА
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение. Проза.
Поиск по сайту прозы: 
Авторы Произведения Отзывы ЛитФорум Конкурсы Моя страница Книжная лавка Помощь О сайте прозы
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль

 

Анонсы
    StihoPhone.ru



Итальянская кампания. Гл.21

Автор:


Глава XXI.


17 ноября, когда сражение на Аркольских болотах было в разгаре, Давидович атаковал Вобуа в Буссоленго и снова взял над ним верх, вынудив французов отойти к Вероне. Бонапарт, узнав об этом утром 18 ноября, был спокоен: после одержанной накануне победы над Альвинци корпус Давидовича уже не представлял для французов опасности, более того, у Бонапарта были все основания полагать, что, бросившись сейчас за Давидовичем в погоню, он скорее всего уже не застанет его в Италии. Так и случилось. Выступив из Вероны, Массена соединился в Кастельнуово с арьергардом Вобуа, преграждавшим Давидовичу дорогу на Мантую, и вскоре уже входил в Риволи. Ожеро, не застав Давидовича в Буссоленго, переправился на левый берег Адидже и устремился вверх по течению реки в надежде успеть отрезать Давидовичу путь к отступлению в Тироль. 21 ноября он настиг в Дольче арьергард Давидовича и захватил часть его обоза, 9 пушек, понтонные парки и 1500 пленных. Остается загадкой, почему Вурмзер не использовал всех шансов и не попытался устроить сильную вылазку против Серюрье 17 ноября, когда она могла бы иметь решающий эффект, а сделал это лишь 23 ноября, когда уже было поздно: Альвинци был уже в Бассано, Давидович – в Тренто. Серюрье с имевшимися у него 7000 человек отразил вылазку. Вскоре положение гарнизона Мантуи должно было сделаться критическим: запасы солонины к концу года должны были иссякнуть, Вурмзер перевел гарнизон на половинный паек, госпитали города были переполнены, смертность росла, дисциплина падала, сдачи города можно было ожидать не позднее января.
Между тем финансовые проблемы французского министерства вновь достигли угрожающих масштабов, и одна только мысль о том, что в 1797г. придется потратиться на новую крупную кампанию, приводила Директорию в ужас. В такой обстановке 1 декабря в Милан прибыл генерал Кларк, уполномоченный Директорией согласовать с Бонапартом условия перемирия с Австрией, которое предполагалось заключить до лета следующего года. Париж предлагал разрешить австрийцам на время действия перемирия ежедневно доставлять продовольствие в Мантую. После провала летнего наступления Моро и Журдана кабинет был готов пойти на уступки и поскорей закончить войну, обменяв Ломбардию на полный отказ Австрии от притязаний на Бельгию и Люксембург. В Париже упускали из виду, что прежде чем предлагать Австрии Ломбардию, нужно было как минимум Ломбардией по-настоящему овладеть, а владение Ломбардией, не подкрепленное обладанием Мантуей, не представляло ценности ввиду явной непрочности.
Бонапарт распорядился прекратить преследование Давидовича, отвести дивизии Массена и Ожеро в Верону и Леньяно, сменил генерала Вобуа во главе дивизии, разместившейся в Риволи, генералом Жубером и прибыл в Милан 27 ноября. Ему не составило труда убедить генерала Кларка в том, что в интересах Франции было бы отложить начало переговоров с Австрией до неизбежного падения Мантуи, тем более что в сентябре эрцгерцог Карл уже отклонил предложение Моро заключить перемирие, потребовав в качестве предварительного условия ликвидировать предмостные укрепления французов на правом берегу Рейна, которые эрцгерцог в это время осаждал. Нетрудно было предсказать, что следствием новой демонстрации слабости Директории станет неуступчивость имперского министра иностранных дел Тугута, чья непримиримая позиция по отношению к Французской республике была общеизвестна, поэтому Бонапарт не стал препятствовать мирным инициативам Парижа, заранее обреченным на неудачу, и письмо с предложениями французского правительства было отослано австрийскому императору без каких-либо изменений. Как и предполагал Бонапарт, переговоры, начатые в Виченце в начале января, практически сразу зашли в тупик и вскоре были прерваны. Вена настаивала на пополнении запасов продовольствия в Мантуе уже во время переговоров, с чем Франция, разумеется, согласиться не могла.
Во внешней политике Директории традиционно сочетались близорукий максимализм притязаний, отвлеченность целей, не подкрепленных реальными геополитическими интересами Франции, и беспомощность в выборе практических средств достижения этих целей. Директора-якобинцы видели в наступательной войне прежде всего средство навязать народам Европы «свободу», нимало не считаясь ни с их желанием эту «свободу» принять, ни с их способностью вынести ее бремя на своих плечах. Парижским стратегам, опьяненным победами Итальянской армии, не терпелось свергать монархии, насаждать республики, унижать авторитет церкви: неизжитый страх перед реставрацией и возвращением прежних владельцев конфискованных и поделенных имуществ, прикрытый революционной фразой, не позволял им трезво смотреть в лицо действительности, заключавшейся в том, что Франция была предельно истощена войной, что популярность войны и самой Директории быстро падала, что затягивание войны было чревато той самой реставрацией, угрозу которой война должна была изначально предотвратить. Противники Французской республики не могли этого не видеть и возлагали главные свои надежды на скорое падение Директории. При этом победы, одержанные Бонапартом в Италии, отнимая у антифранцузской коалиции одних сторонников и участников, привлекали в ее ряды других, не менее сильных и опасных. Англичане, изгнанные в октябре с Корсики и лишившиеся вследствие отпадения от коалиции Испании и Неаполя баз для постоянного содержания в Средиземном море сильного флота, отыгрались в Санкт-Петербурге. Екатерина II, в течение долгого времени избегавшая прямого участия России в войне на стороне союзной Австрии, сочла, наконец, необходимым дать согласие на участие 60-тысячного русского корпуса в кампании против Франции. Победы Бонапарта в Италии сделали реальной угрозу вытеснения Австрии из Северной Италии и утраты ею позиций на Адриатике, что было неприемлемо для России ввиду неизбежного в этом случае усиления позиций Турции на Балканах. Смерть российской императрицы в ноябре 1796г. отсрочила исполнение этого плана, а историю военного искусства лишила увлекательнейшей страницы – столкновения на поле боя Суворова и Бонапарта.
Присутствие Бонапарта в Италии и реальная власть, которой он здесь располагал как главнокомандующий, позволяли ему нейтрализовать наиболее одиозные демарши парижской дипломатии и исподволь проводить от имени Франции более трезвый и взвешенный внешнеполитический курс. Что заставляло Бонапарта поступать таким образом? Прежде всего необходимость решать стоящие перед ним чисто военные задачи. Моро или Журдан, окажись они на его месте, наверняка проиграли бы кампанию в Италии, и не потому только, что не обладали его военным гением, а главным образом потому, что задачи, возникавшие в ходе кампании перед командующим Итальянской армией, в силу чрезвычайной их сложности были неразрешимы одними лишь военными средствами. Хроническая нехватка резервов, необходимость проявлять чудеса изворотливости на поле боя, уклоняясь снова и снова от ударов превосходящих сил противника, при этом удерживать территорию и обеспечивать безопасность коммуникаций у себя в тылу; наконец, необходимость нести на себе бремя издержек, связанных не только с содержанием собственной армии, но и двух других армий, флота и самого правительства, - все это требовало наличия у командующего недюжинных способностей государственного деятеля, политика и дипломата. Волею судеб оказалось, что камандующий Итальянской армией потенциально обладал такими способностями изначально, а к концу кампании они не могли не развиться у него в полной мере.
Если в письмах в Париж, адресованных директорам, он отдает обильную дань революционной риторике, то в общении с представителями местных элит он демонстрирует широту взглядов, достойную искушенного дипломата, заставляя своих визави видеть в лице французского командующего незаменимого представителя их интересов в переговорах с Парижем. Таким путем он вернее всего находил путь к их закромам и кошелькам и обеспечивал на время их лояльность по отношению к Итальянской армии, а на большее Бонапарт в это время не рассчитывал, что бы ни говорили по этому поводу позднейшие исследователи, пытающиеся приписать 26-летнему генералу далеко идущие честолюбивые замыслы.
Общаясь с итальянскими патриотами Милана, Болоньи, Модены, Реджо-Эмилии и Феррары, участвуя вместе с ними в создании временных правительств, составлении конституций, создании собственной администрации на местах, он демонстрирует искреннее сочувствие «священному огню итальянской свободы». О них же он отзывается в переписке как о людях, совершенно неподготовленных к самоуправлению и неспособных в обозримом будущем к созданию итальянского национального государства. Временные правительства учрежденных при деятельном участии Бонапарта «циcпаданской» и «транспаданской» республик и в самом деле скоро утратят всякий авторитет, зато их руками Бонапарт успеет существенно пополнить армейскую кассу и организовать несение гарнизонной и караульной службы у себя в тылу отрядами Национальной гвардии, руководимыми младшими офицерами французской армии. Комиссары и чиновники, присылаемые Директорией на места, приказом Бонапарта будут подчинены военной администрации - в целях пресечения мздоимства, как он объяснит Директории.
Так шаг за шагом, исподволь, будучи понуждаемым к этому скорее силою обстоятельств, чем собственным честолюбием, Бонапарт шлифовал свои способности дипломата, политика, администратора и законодателя в перерывах между сражениями, а перерывы эти были нередко весьма значительны, благодаря особенностям Северой Италии как театра войны. Наконец, мало-помалу убеждаясь в том, что в руках его сосредоточивается все больше нитей, влияющих на политику Франции и ее судьбу, он начинает осознавать и бремя ответственности, которое ему отныне предстоит нести на своих плечах. Слабость, неадекватность и непоследовательность внутренней и внешней политики Директории, которыми были обусловлены трудности практического порядка, постоянно возникавшие перед Бонапартом в Италии, становятся ему все более очевидными и начинают восприниматься им как угроза национальным интересам Франции. «Все делалось беспорядочно, бесчестно и неумело», «администрация была развращена; она не пользовалась доверием и не внушала никакого уважения», - напишет он впоследствии о состоянии дел во Франции в эти дни, и вряд ли мы сильно ошибемся, предположив, что не честолюбивое стремление к власти, подкрепленное одержанными им лично военными победами, а досада на упущенные Францией возможности и тревога за ее судьбу привели его к первой мысли о необходимости политического переустройства Франции и своей возможной роли в этом проекте. «В наше время никто не составляет великих замыслов. Нужно будет подать в этом отношении пример», - полушутя бросил Бонапарт Мармону при въезде в Милан майским днем 1796 года.




Читатели (365) Добавить отзыв
 

Проза: романы, повести, рассказы