Крыльев ангелу не надо, –
Светлый дух,
От людей не отличаясь,
Он глядит.

Фёдор Сологуб



Подойдя к остановке, я выбросил окурок в урну и сплюнул.

– Не подскажете, который час? Одиннадцать уже есть? – донеслось внезапно из темноты.

Обернувшись, я различил на скамье внутри будки одинокий человеческий силуэт. Автобуса ожидал молодой человек с ирокезом на голове, в зеркальных солнцезащитных очках на пол-лица, какие теперь носит практически вся городская молодёжь. Разве что вот к смартфону почему-то не притулился. Обычно же эти сидят носами в своих смартфонах. Правда, тогда бы время не спрашивал. Одет вполне заурядно, по-летнему – в футболку, проступавшую на фоне окружающей темноты белёсым пятном, и, по всей вероятности, джинсы. Во всяком случае, точно не шорты. Да я особо-то не приглядывался, темно было. Просто вошёл внутрь и подсел рядом.

– Шесть минут двенадцатого.

– Спасибо, я почти угадал. Мой телефон разрядился. Через двадцать пять минут должен подойти сто двадцатый, вы случайно не на него?

У парня оказался довольно-таки мелодичный, выразительный голос. Как сказали бы в старину, глубокий бархатный баритон.

– Нет, я на сто двадцать шестой.

– Тогда... ладно.

– А что?

– Да так, думал, вдруг...

Молодой человек на секунду замялся, но потом продолжил с неожиданным задором:

– Ладно, не берите в голову! Всё равно ваш скорее придёт.

Воцарилась тишина. Я обратил внимание, что вытянутые вперёд ноги юноши были обуты в массивные белые кроссовки с тускло мерцавшими светоотражающими полосками по бокам. Тоже очень модные. Да наверное и удобные, мягкие. Именно такие я собирался купить себе ещё с весны.

– Ну а вы давно тут сидите, мой не проходил? – поинтересовался я.

– Пятнадцать минут. Чуть-чуть к своему не успел... Какой-то прошёл минут пять назад, но я точно знал, что не сто двадцатый. Да и не смог увидеть номера...

Парень то и дело сопровождал свою речь энергичным рубленым жестом левой руки. На его запястье я заметил пёструю матерчатую фенечку с несколькими болтающимися по сторонам кисточками.

– Да уж, блин, такая темень! – поддакнул я. – Как будто фонарь не могли поставить!

– Да был наверняка фонарь! Хулиганы конечно разбили, – в тон мне подхватил юноша. И сразу же прибавил с немного неуместной развязностью, как бы игриво: – Вот просто не-об-хо-дима тут какая-нибудь палочка-выручалочка, правда? Волшебная палочка, чтобы всё с её помощью видеть!

Именно в такой манере люди, случается, бравируют чем-то не вполне пристойным, пользуясь ситуацией заведомой безнаказанности. Я совсем не понял этой метафоры (а может, даже скабрёзной шутки!), и потому лишь неопределённо хмыкнул в ответ. (Правда, на ум тут же пришёл виденный множество раз по телеку неоновый жезл, которым размахивает туда-сюда какой-то зелёный летающий супергерой из рекламы подгузников. Действительно, подобная «палочка» стала бы для нас теперь отнюдь не лишней. Или, ещё лучше, просто хороший карманный фонарик!)

Однако кто знает, не хмыкни я в тот момент, ответь на шутку парня хоть чем-нибудь вразумительным, неважно даже, чем именно, – не обернулось ли бы всё наше дальнейшее общение совершенно иначе? Ведь сосед мой, это я запомнил отчётливо, противоположной от меня правой рукой как раз сделал было в темноте некий неясный жест...

...Но тут же замер. И осведомился, как ни в чём не бывало:

– А вы отсюда часто ездите?

– Нет, у меня просто машина сломалась.

– Ясно. Хотел спросить... Да ладно. Просто я теперь почти каждый день. Моя девушка в восемнадцатом доме живёт.

– Так мы почти соседи, я с двадцать шестого.

Дома́ в пригородном микрорайоне нумеровались сквозняком, не по улицам.

– Ясненько. Это вот мне она как раз сегодня подарила, на полугодие нашего знакомства! – парень вытянул руку и повертел запястьем. Кисточки весело запрыгали, очерчивая радиусы. – Как вам, клёвый браслетик?

Я постарался приглядеться получше.

– Да, симпатишный вроде.

– Сама сплела. Она у меня просто чудо! Иной раз кажется, и чего она такого во мне-то нашла? – Пожал плечами. – Я же её явно не стою!

Блин, а вежливый-то какой. Говорит как пишет. Да и говорлив к тому же. Притом ни словечка матом! И не боится ещё ночами тут шлындрать. Ведь местные, из секции каратэ (это здешняя клоака), запросто могут и морду начистить, и очки разбить. Ночь на районе – настоящее царство ублюдков, особенно когда тепло и сухо. Как там, в игре? Просыпается мафия! Ещё вот и дорогие кроссы чего доброго снимут. Мало ли у нас такого случалось, даже этим летом. Вон, соседский Шура, студент, пару месяцев назад так и вернулся домой поздно вечером босый. И без мобильника. Правда, не прямо тут его остановили, пришлось бедолаге под дождём аж целых три километра по асфальту шлёпать да грязь на обочинах чуть не по щиколотку месить. Носки, говорит, намокли и разодрались, толку от них, снял сразу. Так и сверкал наш Шурик, подобно йогу, голыми пятками сначала по главной трассе со стороны центра, а потом вдобавок ещё и через весь микрорайон. Мимо как раз этой вот остановки тоже. На транспорт ведь в таком виде не сядешь, да и платить без мобилы стало нечем. У меня вымыл ноги, заклеил пластырем какой-то порез на подошве и одолжил чистые носки с кедами (благо, носит мой сорок четвёртый размер). А всё для того, чтоб в эдаком-то виде не попасться на глаза папашке. Ремня отцовского, видите ли, испугался отведать, даром переростку уже восемнадцать! Напрасно я убеждал его вызвать полицию, или хотя бы заявление написать, какое там... Назавтра купил телефон попроще и точно такие же летние туфли, как были, скрыл всё от родителей да и дело с концом. Хотя в общем, надо признать, отделался парень по-лёгкому. Без побоев, даже без фингала. И расходы вышли отнюдь не смертельные. А уж что пришлось Шурочке проветриться на районе босичком – вообще не велика беда, в его-то возрасте! Скорее приключение, чем невзгода. Наука ему будет. Только вот кеды мои до сих пор не вернул, шалопай. Надо Шурке при случае намекнуть, они у меня разношенные, очень удобные...

(Извините, я отвлёкся. Вспоминаешь об одном, а по ассоциации обязательно придёт что-то другое.)

Но может статься парень и сам каратист там какой, или самбист? По внешнему виду этого нельзя так просто определить... Или кастет в кармане прячет? Странно...

И тут я вспомнил!

– Послушайте, а не вы ли к нам случайно переписчиком приходили? Позавчера, примерно в это же время. Просто у того парня, ну, очки такие же, ирокез...

– Нет, точно не я, – засмеялся юноша. Моё предположение почему-то развеселило его. – Сейчас все одно и то же носят.

– Просто он у нас как раз очки забыл...

– Значит растяпа! – уже без смеха произнёс парень; резкая перемена в его настроении выглядела несколько странной. – Я вот никогда ничего не забываю! И мои, как видите, на мне! – добавил он хвастливо.

Да уж, вижу. В самую темень, ещё и в солнцезащитных очках. И через одного ведь они так. Тот же Шура, к примеру... Хотя мне только двадцать семь, а не могу я понять ни фенечек их, ни ирокезов. Ни этих вот тёмных очков по ночам. Как будто за десять лет целая эпоха сменилась.

– Ну да, конечно, ошибся. Извините, – в такт своим мыслям холодно отчеканил я.

– А часто вам приходилось ошибаться в жизни?

...Сперва я даже опешил. Растерялся. Вопрос был странен. Нет, больше того... Он внезапно переводил наш разговор – обычный бессодержательный трёп, какой только и может завязаться между случайными встречными, – в некую совершенно иную, непредвиденную плоскость. А молодой человек тем временем ещё и поддал жару:

– Да не волнуйтесь вы так! Простой ведь вопрос. Почему от него у вас перехватило дух?

Наступило молчание. Не признаваться же сопляку с полуночной стоянки, что ты находишься на грани развода! Что...

– Ну да ладно. Не хотите, как хотите. Вот, значит... Так-с, а погодка-то вчера-сегодня, скажите, какая прелесть! Не то, что третьего дня, всё вокруг за́лило...

Ишь ты, «третьего дня»! Каково сказано! Но я был рад соскочить со скользкой темы ошибочности всей моей распропащей жизни.

– Да-а уж, не то слово, потоп настоящий! Я таки как раз и попал. Утонул. На площади Героев утонул, сам-то выбрался, с ботинками в руке, а машина вот в ремонте. А я теперь на автобусе!

– И что, так вот и продолжаете с тех пор ходить... с ботинками в руке?

Ну совсем уж детской получилась у него эта шутка! Тем не менее, мы оба рассмеялись. Я помахал перед собой растопыренными пальцами рук и стряхнул на землю с голых ног вьетнамками.

– Как видите, почти... Не слишком обременяю себя обувью, пока безлошадный! – я опять подумал об отданных Шурику кедах. Вроде старые, совсем уж сношенные, а нормально-то заменить их при пеших вылазках пока не получается. – Вот водить я в таких шлёпанцах не решаюсь. А ведь многие любят и в них водить.

– Я точно знаю, многие вообще без обуви предпочитают! Мой брат, например, частенько садится за руль босиком. Особенно если за город.

– Так босым же другое дело! Да хоть и в одних носках, тоже прикольно. Со мной такое изредка случалось, когда начинал, ещё в универе. Лишь бы депеэсники не придирались... У вас же вот нету ещё своей машины?

– Нет ещё! На автобусах пока катаюсь, нищеброд.

Парень снова засмеялся. Смех его был на редкость деликатен, почти беззвучен.

– Повезло значит не утонуть! Вот и кроссы на вас остались. А какую марку предпочли бы?

– Ну, скажем... последний «Тигуан».

Хорошо, мелькнула мысль, хоть не «Бентли».

– Просто у братишки такая, мне нравится. А у вас?

– «Тойота Ярис». Да старенькая уже...

И снова беседа как бы ненароком переместилась в красную для меня зону. Следующий вопрос запросто мог сделаться вкрай неприятным. Я поспешил переменить тему:

– Так вы ж наверное пока ещё учитесь?

– И учусь, и работаю. Не правда ли, все беды у людей случаются от безделья. Разве не так?

Да от него просто-таки разило святостью! Будто вообще не из здешней земной материи парень оказался соткан, в этой-то своей белой футболочке, белых кроссовках, разноцветных фенечках и зеркальных очках, присевший столь не к месту на облезлую скамью заплёванной пригородной остановки. Скорее уж некое кучевое облако из самого поднебесья отважно снизошло к нашей грешной земле и прямо на здешней вот остановке зачем-то решило сконденсироваться, приняв очертания городского пижона. Нет, а и в самом деле, ему бы определённо больше подошёл белоснежный хитон... Или сутана? Да и банальные кроссы эти явно были не к месту! Взамен их воображение теперь отчётливо рисовало мраморно-белые нагие стопы... Ну а колыхающийся нимб ирокеза над зыбко проступавшим из тьмы юным профилем невольно заронил подозрение, уж не притаилась ли где-нибудь за спиной у этого чуда ещё и парочка сложенных крыльев? Помню, мысленно я тогда даже со смеху прыснул. Но колючие мурашки так и забегали вкруговую у меня по спине, по плечам, по шее...

К сожалению, в явный диссонанс – или, если угодно, дифракцию, – с этим несколько пикантным ощущением на душе моей тогда вступило совсем иное чувство. Что-то странное с определённых пор не давало мне покоя. Что-то эдакое неприятно-необычное. Едва ли не унизительное. Эмоционально напрочь отгораживавшее меня от моего святого собеседника непроницаемым барьером обыкновенного человеческого самолюбия. Но вот что?.. Несомненно, в тот момент я проявил душевную расхлябанность, даже больше того – халатность, поскольку так и не смог заострить своё внимание на этом вопросе. Не смог вплоть до самой последней секунды нашего общения. Эх, кабы знать заранее, где соломку-то подстелить...

Отгоняя от себя глупые мысли, я съязвил в ответ:

– Да уж, да, согласен, безделье до добра не доведёт. А ещё и пьянство, наркота и б... ну, то есть... половая распущенность!

Как это ни странно, ангел в кроссовках принял мой стёб за чистую монету. На голубом, что называется, глазу.

– Ну, скажу честно, – совершенно серьёзным тоном раздумчиво начал он, – безделье мне в жизни действительно не знакомо. Безделье ведь лишает человека самостоятельности, разве не так? И память нужно ежедневно тренировать, нет? Тут никаких пределов вообще быть не может. Человек ведь должен постоянно насиловать себя, вы не думаете? Свой организм, свой мозг. Вообще свою природу. Сам себя насиловать, ежедневно, нет, ежеминутно! Хоть физически работать, спортом заниматься, хоть книги читать, язык учить, даже пускай уборкой заниматься. Да всегда и везде, без перерыва! А что до пьянства, хороший алкоголь мне как раз нравится. Например, виски от двенадцати лет и выше. Но разве ж это пьянство, говоря по чести? Потом, вы почему-то не упомянули о курении. Я догадываюсь, почему! Ну а я вот не курю. Сами видите. И с наркотиками я почти что не знаком. Думаю, они разрушают личность гораздо быстрее любого безделия. Но вот... как вы выразились, половая распущенность... Зачем же вы так? У меня была и есть только одна-единственная девушка. Моя девушка. И скажу я вам, момент соединения с ней в одно целое, момент обладания ей, это самый чудесный, самый счастливый, самый... ну, святой, что ли, момент во всей моей жизни! Её тело для меня – настоящий храм. Воистину, не покривлю душой, в эти секунды перед нами раскрываются небеса, мы забываем самих себя в экстазе чистого счастья и полного отсутствия земной боли! Разумеется, мы с ней занимаемся этим часто. Так часто, как только можем. Ну и конечно, я обязательно предохраняюсь. На самые качественные презервативы не жалею денег. Специально заказываю... А вот когда мы поженимся... уж тогда-то мы наконец будем как бы в открытую уже любить и познаем друг друга по-настоящему, по-взрослому!

В свою очередь не покривлю душой и я: от этой «исповеди святого» меня с головы до пят окатило беспрецедентной волной самого что ни на есть невыносимого, оглушительного испанского стыда! Как говорится, стоял бы – упал. Что замер, весь напрягся и тряхнул пару раз головой – точно. Кажется, ещё и румянцем залился. Хорошо, в темноте не разглядеть. Ну как, скажите, могла бы не кринжевать нормального человека эдакая гротескная, феерическая наивность, да ещё и в сочетании со столь специфически-изысканной, даже выспренной формой её выражения... О, бедная, бедная его девушка, если только она и сама не такая!

Не скрою, в какой-то момент у меня даже зародилось подозрение, уж не сумасшедший ли находится сейчас в метре от меня. Но отвечал я тем не менее довольно бодро, хотя и в подчёркнуто обезличенной манере:

– Да-да, как с вами не согласиться, как не согласиться. Конечно это плохо, что по-настоящему серьёзное отношение к жизни сегодня встречается всё реже и реже. И к любви в том числе.

Что тут ещё скажешь? О самом себе, понятное дело, заводить речь я не желал.

Однако парень будто прочёл мои мысли. Он засмеялся:

– Нет, вы только не подумайте, что у меня на добропорядочности сдвиг по фазе! Это просто вы меня ещё толком не знаете. Я с вами вот взялся тут откровенничать... просто мне кажется, вы в состоянии меня услышать. Вы захотите узнать, наверное, почему я так решил? Ну, скажем, по внешнему виду, конечно, никаких существенных выводов о человеке сделать нельзя. И я бы даже не взялся оценивать вот вас, к примеру, по одному вашему облику, по выражению лица. Тем более, как вы и сами заметили, тут темно. Нюансы, как говорится, всегда прячутся среди мрака! Не знаю... разумеется, при длительном общении это может и имело бы хоть какой-то смысл. Но уж точно не сейчас. А вот голос, голос – это совсем другое! Голос не врёт никогда. Его не подделаешь, как выражение лица можно подделать. Когда вот люди лицемерят. По голосу я могу понять и оценить человека почти исчерпывающе. Можно сказать, досконально. Звучание... характер голоса у каждого абсолютно индивидуален, абсолютно. Это прям как отпечатки пальцев. Я вот нисколечко не бахвалясь скажу, я каждого хоть раз в жизни встреченного мной человека могу опознать по его голосу!

– Да ну!

Последние слова юноши заставили меня как-то нехорошо поёжиться. (В дальнейшем на протяжении многих дней – или правильнее было бы сказать ночей? – я бессчётное число раз мысленно возвращался к этому разговору. Снова и снова, чуть ли не до исступления – и уж точно до боли в сердце! – прокручивал у себя в башке, сортировал и перебирал один за другим все его эпизоды. Упорно размышлял над каждым произнесённым юношей словом. Тщательно раскладывал всё сказанное и увиденное по полочкам смыслов, догадок и подозрений. Придирчиво оценивал любую запомнившуюся деталь обстановки и внешнего вида моего случайного попутчика. Между прочим, именно в процессе этих-то мучительных раздумий, в качестве своего рода побочного их продукта, и появилась читаемая вами ныне история. С их характером также напрямую связана отличающая её дотошная, если не сказать шизоидная скрупулёзность...)

А парень между тем продолжал как ни в чём не бывало:

– У каждого, наверное, свои сильные стороны. О себе я точно могу сказать, что зрительное восприятие, зрительная память – не мой конёк. А вот всё, что связано со звуком... Голоса, музыка, пение птиц! Но, конечно, не только звучание голоса, нет, но и то, ка́к человек говорит, формулирует свою мысль, строит фразу. Простите уж меня и не сочтите за лесть, мне показалось, что с вами я могу общаться, не сдерживая себя ни в чём! Как бы на равных.

Вот те раз, на равных! Какая завидная честь! Нет, воистину святая простота! Но что тут скажешь, пришлось пропустить мимо ушей и это.

– Да... Что ж... Наверное здорово, если так. Я рад!..

– Или вот ещё, к примеру, взять осязательные эмоции. Большинство людей на них и внимания-то по-хорошему не обращают. А для меня с каких-то пор это очень ценный источник самопознания! Просто взгляд на них специально направлять надо, этому учиться нужно, работать в этом направлении над собой. Вот, скажем, при любовных ласках, голову даю на отсечение, не пара-тройка всем известных мест, нет, всё наше тело, от макушки до самых подошв, всё – одна сплошная эрогенная зона!

– Да ну уж вас! – я насилу подавил смешок.

– А вы не смейтесь, вы лучше сами попробуйте! Я вот попробовал, и... Эх, ладно! Вижу, для вас это смех один, ну, ладно, тогда я о другом. Осязание ведь и в обыденной жизни может сделаться даже символом... ну... что ли вот символом самой жизни! Того, как человек должен жить, даже если он так в реальности и не живёт!

– Простите, не очень вас понял. Вы бы хоть пример какой привели! Я, честно, никогда в осязании не замечал ничего такого уж особенного... ну кроме самого осязания!

– А вам вот случалось когда-нибудь в жизни ходить по еловым шишкам? Я конечно имею в виду, чтобы без обуви на ногах и без носков по ним ходить, топтаться, босиком? В ельнике, нет? А мне уже дважды довелось, раз в прошлом году и раз в этом. Ну так вот, если брать собственно боль, при такой ходьбе босыми сто́пами она вроде как совсем несерьёзная. Физически, я имею в виду, она ведь ничему не может угрожать, и следов за собой никаких не оставляет. Прекращена, опять-таки, может быть на раз-два по воле самого же босого. Да разве можно сравнить её с настоящей болью?! Если, конечно, тебе когда-нибудь в жизни приходилось испытывать настоящую боль. Плацебо боли, в общем, а не боль! Зато простреливает тебя по вертикали всего, навылет, прямо вот начиная от твоих голых пяток и до самого что ни на есть затылка!

По-моему, в этом месте я его перебил:

– Обязательно попробую, пока лето! Вы чрезвычайно смачно всё описываете, даже заинтриговали, и...

Честно говоря, я так вовсе не думал. Однако мне захотелось, причём не в первый уже раз, снова повернуть напористый монолог парня в русло диалога. Нет, скорее даже просто напомнить о себе, о своём скромном присутствии по соседству с оратором. А ещё, подумалось мне тогда, как же это странно, ведь всего лишь каких-нибудь пару минут назад я этого самого юношу мысленно уже разул. Ангелом себе представил босоногим! Как то и подобает ангелу. А тут он и впрямь босиком... да ещё по шишкам! Значит что, точно ангел?

– ...я тоже обязательно поброжу босый... да по шишкам... прямо в нашем же лесу!

Но что толку мне было встревать! Увлечённый своей проповедью, парень всё равно пропустил эту вымученную тираду мимо ушей.

– ...Ну и идёшь себе вот так на негнущихся ногах, и ступаешь по шишкам этим... как живой факел страдания! И остановиться ведь не можешь! Ещё шаг делай, ещё давай, опять туда же, снова по ним, проклятым, да нежной своей босой подошвой! Каково? Ведь чтоб стопы выносливые заиметь, это ж как ещё надо постараться! Тут без ежедневной практики не обойтись. Это должен у человека настоящий быть стиль жизни такой. Образ жизни. Но тогда уж, взамен, ты вряд ли что сможешь своими каменными подошвами прочувствовать... А у меня там конечно ещё очень нежная, и значит да, чрезвычайно восприимчивая кожа, даром что ношу сорок шестой размер! Вот в таких именно ощущениях и присутствует настоящая аллегория жизни, чтобы вы знали. Символ жизни! Притом аллегория и символ чисто осязательные, заметьте это. Просто и со вкусом! А?

– Да, может. А вот скажите, – видно к тому моменту у меня попросту, как говорят на моей родине, увiрвався терпець, и я наконец решился броситься в лобовую атаку, – что вы конкретно имеете в виду под настоящей болью?

Боюсь, в тоне, которым был задан этот простой вопрос, слишком уж отчётливо прозвучал весьма ядовитый сарказм. Ну да, конечно, что́ юность может зна́ть о жизни и о боли? Другое дело воображать. Это – пожалуйста. Это – сколько угодно.

Но парень отнюдь не сдрейфил. Напротив, ответил мгновенно и весьма твёрдо:

– Что, хотите живой пример?

У меня ёкнуло сердце.

– Ну да, давайте...

– Просто я этого человека лично знаю. Зачем рассказывать что-то из книг или из интернета, когда под рукой такое... Сейчас это молодой человек, а пять лет тому назад он был ещё мальчик, ну ребёнок совсем, одиннадцати лет. Так вот, пять лет назад, как раз примерно в это самое время, в августе, на него напали. Далеко отсюда, на Заречье. Знаете тот район?

Заречьем в обиходе именовались довольно отдалённые и широко раскинувшиеся новостройки, как раз на противоположном от нашего исторического пригорода конце мегаполиса.

– Да, знаю. Я даже когда-то там жил.

– Вот и хорошо. Кстати, правильно сделали, что переехали. В общем, к мальчишке подошли. А малец оказался тот ещё забияка, может и сам на рожон полез. К тому же акселерат, как бы лет не на тринадцать-четырнадцать выглядел. Так, слово за слово, началась перепалка и потасовка. Главное, напала-то на него не какая-нибудь там шпана. Эти бы просто по репе настучали да свалили. Нет, самые отморозки, со спортклуба «Речник». Может знаете...

– Знаю...

Слишком хорошо знаю. О, это был клуб настоящих садистов и отморозков. Целенаправленно вербовавший все самые что ни на есть отъявленные подонки среди местной шпаны, начиная едва ли не с младших классов, и годами заботливо пестовавший их для каких-то никому не ведомых, но явно криминальных задач. Всяк куда почище нашей доморощенной секции каратэ. Теперь его, к счастью, уже не существует. Разгромлена эта шарага оказалась почти мгновенно и дотла. Дотла в самом прямом смысле: двухэтажное здание клуба сгорело при странном пожаре на соседнем теплопункте и было затем полностью демонтировано ради площадки под жилищную застройку. Директор же, насколько я слышал, год назад повесился в камере, остальные разбежались...

– Так вот, отморозки, подонки эти самые его избили. Тринадцати – шестнадцатилетние, старшие вряд ли среди них были. Ближе к вечеру, в ихнем парке. Били долго, ногами, даже ребро сломали, зубы выбили. Да потом ещё и помочились на него все по очереди. И на лицо тоже, и прямо в рот. Глотать мочу заставляли. Правда, не изнасиловали. Нет, чего не было, того не было. А парнишка возьми да брякни, себе на беду, когда уже собирались сваливать, только хотели ещё напоследок снять с него туфли, мол, всех вас я запомнил, гадов. Всех опознаю! Так они от этого ну просто взъярились, в бешенство впали. С катушек по полной слетели. Кто-то тут и крикнул, а давайте, мол, так сделаем, чтоб опознать не смог. Как? А так, глазки ему – долой! Это понравилось всем. Нашли перочинный складной нож, вынули шило. И минут двадцать, представьте-ка: трое его держат, за руки, за ноги, за голову, а четвёртый в глазницах у него ковыряется. На месте четвёртого их даже несколько сменилось. По кругу шли. Каждому живые глаза покромсать хотелось. Мол, давай я, у меня лучше пойдет. Да всё с гоготом, с прибаутками, матом. Настоящую вакханалию крови и садизма устроили эти подростки. Ну, обкуренные, как обычно, полупьяные. Чтобы мальчишка не орал, ему кляп засунули из его же собственных носков. И руками ещё зажимали рот. Так вот, за эти двадцать минут, представляете, ну хоть бы кто подошёл к этой компании! Остановил бойню! Все, чуть издалека завидят, сразу в сторону. Какая-то старушенция что-то сказала, да ещё парень один проходил мимо и попытался вмешаться. Может, кровь увидел... Но его в два счёта послали, а вдогонку ещё и убить пригрозили, если полицию вызовет. Видно, знали его. Ну и, конечно, он не вызвал. Уже когда стемнело мальчик выполз на четвереньках на аллею, почти голый и весь в крови. Совершенно без глаз. Хорошо, хоть быстро на него наткнулись, когда совсем уже потерял сознание. Спасли ему жизнь, можно сказать. Да, а изуверов потом судили, кроме малолеток. Правда парня того, который не оказал помощь, не вызвал полицию, так и не нашли. Может, толком и не искали. А эти все, кто жив ещё, до сих пор по тюрьмам сидят. Там ведь множество и других было эпизодов за ними... Но что это я! Я же совсем про другое, про боль. Этот мальчик давно вырос, но вот беда, когда изверги у него в глазницах ковырялись, повредили там нервы. Ослеп-то да, конечно, какой может быть разговор, парень тотально ослеп. Но главное, с ним навсегда остались жуткие боли, просто нечеловеческое такое мучение. И ни чем эти боли в пустых глазницах, за глазницами уже не снять. Не унять. Вот и пожалуйста, мучайся теперь всю жизнь! Конечно, не постоянно у него глазницы болят, день чёрный бывает, день белый. Та же погода сильно влияет. Иначе бы давно погиб, не смог бы этого ада вынести. Или скорее сошёл с ума. А так ничего, живёт. И будет жить. Вот это и есть настоящая боль. Вот что я имел в виду. Для примера.

Ну так вот, для меня это давно сделалась уже не красная – огнём пылающая зона! Оказавшись по ходу рассказа начисто уничтожен, морально раздавлен своими собственными так некстати разбуженными воспоминаниями, я с отчаяния выпалил:

– Ну ладно, с тем несчастным мальчиком я понял, а вот вы, лично вы, что знаете про настоящую боль? Если уж берёте на себя смелость вообще говорить о таком ужасе?

– А я-то чего? Я – баловень судьбы, – расплылся в улыбке сосед. – Да не берите вы в голову. Сами же виноваты, что мы тут завели речь о грустном! Вы спросили, я ответил. Всего и делов.

У меня сразу отлегло от сердца. Да, конечно, какая теперь разница? Прошлое осталось в прошлом. А рядом со мной – всего лишь немного странный, смешной, напыщенный и самодовольный мальчик. Такой вот себе «русский мальчик» Достоевского. Босоногий ангел. «Баловень судьбы». Надо же, и в наши дни таких, оказывается, можно ещё повстречать! Воистину, какое-то вечное явление! Начитался, разумеется, наслушался всякого, ну и давай... Помню, как от души меня тогда позабавил самый этот его детски наивный апломб: «баловень судьбы». Детский сад – штаны на лямках, такова была моя мысль, если уж брать дословно. Хотя... Парень-то, какой он с виду ни дитя, а ведь снова, и уже в который по счёту раз – за каких-нибудь четверть часа! – подловил меня на больном. Сейчас, пожалуй, на самом больном. Да как ещё безошибочно... Вот совпадение!

К счастью, на протяжении последней пары-тройки минут ожидания мой сосед не проронил ни слова. А я только и делал, что повторял про себя на все лады: «Ну скорей бы уж припёрся этот чёртов сто двадцать шестой! Часто же должен ходить, сука, в центр же! Не как сто двадцатый этот проваленный, чёрти куда, в жопу мира, на само аж чёртово Заречье!..»

Наконец-то послышался шум мотора. Остановка озарилась сиянием фар. В первый момент от их резкого света мне пришлось даже зажмуриться, я инстинктивно прикрыл глаза ладонью. Вот бы когда очки действительно не помешали! Ещё и номер маршрута надо было из-под руки распознать. Нащупав пальцами ног ремешки вьетнамок и поднявшись навстречу автобусу, я оглянулся и бросил юноше:

– Это точно мой. До свидания!.. – тут машинально хотел было произнести какое-то имя, но осёкся. Мы ведь с молодым человеком так и не познакомились. А паренёк-то в свете фар оказался на вид гораздо моложе, чем я полагал прежде. Лет семнадцать, может даже шестнадцать.

– До свидания! Спасибо вам! Помните, у классика? С умным человеком и поговорить любопытно! – с нарочитой расстановкой (как мне тогда померещилось) произнёс на прощание мой странный собеседник, закидывая при этом ногу на ногу и зачем-то поглядев в противоположную от меня сторону.

Вот! Только теперь я наконец осознал, что́ в глубине души больше всего беспокоило меня на всём протяжении нашего разговора, че́м непрестанно подпитывалась моя острая подспудная неприязнь к юному моднику: да он же попросту мной не интересовался! Лично мной, моим внешним видом, даже лицом! Хорошо, если пару раз бросил в мою сторону отрывистый и как бы случайный взгляд. Будто снисходил до меня в чём, одолжение какое делал! А сам – всё перед собой, в пространство вещал, будто к пустому месту обращался. Но говорил-то ведь он со мной, с живым человеком! Уж на такое-то обстоятельство всё равно ожидаешь ну хоть бы какой-нибудь там малюсенькой поправочки, пускай и темень окружала нас кромешная, буквально глаз коли. До самых вот автобусных фар...

Зеркала модных очков как раз и сверкнули отражением этих фар. И ещё, я впервые обратил внимание на высунувшуюся из-под правого локтя молодого человека, а прежде, вероятно, скрытую за его выставленной вперед ногой, полого прислонённую к самому краю скамьи тонкую белую трость с утолщённой чёрной рукоятью и обвислой петлёй наверху.

Значение увиденного вполне дошло до моего сознания лишь через пару минут, когда я уже отъехал от остановки.


Эпилог

Что ж, всё, можно сказать, осталось, как было прежде. Как будто вовсе и не имело место в моей жизни то давнее событие. Ну да, на самом-то деле ровным счётом никаких физических следов в мироздании оно за собой не оставило. Это раз. Абстрактно, в чьём-либо сознании и без привязки к реальности, может и да. Как говорится, у кого что болит... Но конкретно, доказательно – нет. Точно нет! Ну, разве кроме как в моей собственной голове. Но тут уж я сам хозяин-барин. Это два. Тем более, всё произошедшее произошло именно так, как и произошло бы, даже не случись со мною той неразумной попытки срезать путь. А её так легко могло не быть!.. Её, по сути, и не было.

Да не её ведь одной! Того не было, этого не было. Это три. Только тем вот и живы.

Завтра же загляну к соседям, напомню Шурке про кеды...

И да! Надо как-нибудь ещё потом без них, в смысле вообще без обуви, побродить всё ж таки в лесу по шишкам. Не спеша, вдумчиво помяться так и эдак. Распробовать, что ли, ощущения. Заодно и воздухом целебным подышать. В самом деле, разве правильно было бы пренебрегать хотя бы и такой, пускай сомнительной возможностью изведать в жизни что-то новенькое, причём по всей видимости даже слегка пикантное, пока ты молод? Ведь тридцатник не за горами!

А вдруг это действительно окажется так круто, как обещали? Хорошо бы ещё вот и Шуру заодно зазвать. Взять с собой за компанию. Уж как-нибудь там его заинтересовать, сагитировать. Ельник, кстати, имеется как раз неподалёку отсюда, в километре от конечной, не больше. Сосны, по-моему, там тоже растут, значит просто – хвойный лес. Мы когда-то туда за грибами ходили. Ну так и отлично! Только есть ли в нём сейчас эти шишки? Ничего, поищем место! Да и сама по себе хвоя замечательно подойдёт. Вообще что угодно подойдёт... Жаль вот, не догадался уточнить, где именно. О другом думал.

От одной только мысли, что перспектива нашего с Шуриком совместного топтания на еловых и сосновых шишках ничуть не фантазийна, но как раз наоборот, вполне реализуема, даже мурашки принялись носиться у меня по загривку. Обязательно возьму с собой парнишку в лес! Вместе походим, поищем острых ощущений! Да, он же ещё что-то там сказанул такое, покуда отмывал у меня в ванной ноги, мол, ходили бы все мы летом необутыми, типа как в порядке вещей, таких инцидентов, как с ним, не случалось бы вовсе. И потом, какой сейчас толк в этой обуви, кроме шлёпанцев? Только мозоли одни! Шутил, конечно. Да и вообще о своей разутой прогулке больше с юмором говорил, чем жаловался. Рассказывая о ней, забавненько так изображал ногами на линолеуме, как шлёпал, как месил. Может, просто от облегчения, что оказался-таки наконец в безопасности. И над царапиной у большого пальца тоже посмеялся, когда спрашивал пластырь. Вернее, над якобы низкой вероятностью наступить на битое стекло. Математик как-никак. Переживал за одни только туфли с мобилой, удастся ли снова купить такие же, да ещё за отца, как встретит. Значит, отнюдь не чужд он, судя по всему, юношескому азарту и даже риску. Так что заинтересовать, зацепить его перспективой обретения нового опыта в ощущениях ног окажется, наверное, не очень сложно. Тем более, уж я-то как следует постараюсь! Совсем ведь не то, что по гладенькому асфальту под дождиком было ему шлёпать или кисельной жижей между пальчиками чавкать. Предложу обязательно. Чего откладывать, завтра прямо с утра и закину удочку! Так, глядишь, на после обеда и договоримся. Ну, или на какой-нибудь из ближайших вечеров. Вот и представится парнишке случай уже по-настоящему испытать себя, стать, как это... живым факелом! Да и мне-то самому третьего дня тоже ка́к ещё вроде бы озорно показалось с ботинками в руке рассекать через затопленных Героев к ближайшему автосервису (тогда, правда, всё перекрывала забота о брошенной машине). Ну а ноги после шишек снова у меня можно будет вымыть, отпарить, привести, как говорили у нас в части, в образцово-показательный порядок. И щёточка специальная для этого случая теперь есть, и пемза. Чтобы его родители потом ничего не заметили. Да и моя жена тоже... Ещё и чайку попьём, о жизни побалакаем. Ведь интересный по сути он парень, этот Саша! Хоть и ремня до сих пор получает, а не дурак, и далеко не дурак, настоящий ботаник, вроде как публикуется уже где-то... При этом ещё и на вид, можно сказать, писаный красавец. Представьте себе, кучерявый голубоглазый шатен под метр девяносто, с высоким лбом, ямочками на щеках, худенький весь такой, ломкий, гибкий как прутик, на руках и ногах пальчики длинные, тонкие...

И вдруг, чего доброго, нам после прогулки по лесу вообще носить обувь не захочется, пускай всего лишь на остаток лета, а? Сердце, да не колотись ты так! В город с ним выйдем... Как же этих людей называют-то, а?..