Искупление
(повесть)
Если исповедуем грехи наши,
то Он, будучи верен и праведен,
простит нам грехи (наши)
и очистит нас от всякой неправды.
1 Послание Иоанна Богослова, 1,9.

Итак, оставляя времена неведения, Бог ныне
повелевает людям всем повсюду покаяться.
Деяния Святых Апостолов, 17, 30.

Рано утром в последнюю пятницу июня в калитку монастыря вошёл парень с рюкзаком на плече. Навстречу ему поднялся с лавки седобородый сторож и посмотрел вопросительно.
- Здравствуйте . Как мне найти настоятеля? – спросил парень.
- Здравствуй… А на что он тебе?
- Да вот хочу пожить у вас несколько дней. Поработать…
Старик немного поразмышлял: видно было, что он с трудом прогоняет дремоту.
- Отец Николай на службе… Все на службе… А ты пройди вон туда, в храм, а после службы и поговоришь.
Парень сделал несколько шагов и выглянул из-за стриженых кустарников, которые обрамляли выезд в ворота. Высокий, красного кирпича храм с пятью золотыми куполами, зелёной крышей и строительными лесами с одной стороны стоял как раз посреди монастырского двора. Колокольня располагалась по правую руку от крыльца, на
1
возвышении с тесовым козырьком. За храмом угадывались огород, хозяйственные постройки, высокий лес. Справа и слева от ворот тянулись разные строения – и жилые, и ещё не восстановленные, без крыш и окон. У одного из них (судя по вытянутой форме и массивному входу, это были мастерские) стояла техника: грузовик, маленький трактор, две легковушки и старенький УАЗ-«таблетка».
Парень оглянулся: сторож уже сидел, опустив голову. Пустынно было и во дворе, только в дальнем правом углу лениво, «для порядка» лаяла собака. Никто не опекал гостя, никто не следил за ним, да и сам монастырь вместо строгости и торжественности больше отличался неухоженностью и беспорядком строительной площадки. Куча кирпичей, стопка досок, наспех прикрытых шифером, бетономешалка, полуразобранный культиватор – всё это располагалось, где придётся и показывало, что рабочих рук и времени у здешних обитателей не хватает.
«Похоже, работа есть, - отметил парень. – Значит, не прогонят». Он шёл к храму и всё пытался вспомнить, каков символический смысл пяти куполов: «Читал, читал, так ничего и не запомнил. Эх, опозорюсь…»
Зная, что идёт служба и что в этом храме не какие-нибудь разношёрстные прихожане – любопытные дети и женщины в платках поверх джинсов вместо юбок, - а строгие монахи в чёрном, парень очень медленно отворил тяжёлую дверь, протиснулся внутрь и замер в углу, сделав лишь два шага от входа.
Народу было немного: два священника находились в алтаре; двое у клироса читали нараспев какую-то книгу, причём один был мирянином – без рясы; ещё до десятка человек стояли так же скромно, как и он, близко от двери.
Место, выбранное парнем, оказалось неудачным: деревянный пол поскрипывал под его ногами, и это смущало и отвлекало от того, чтобы настроиться на нужный лад. Монах или послушник впереди, широкоплечий, суровый лицом, с хвостиком волос, схваченных бечёвкой, всё время отдавал земной поклон, старался коснуться рукой пола, и парень терялся в сомнениях: делать ли ему так же? С того, кто стоял слева, он брать примера не мог: неопрятно одетый мужчина лет тридцати с гривой волос крестился мелко и испуганно, резко, толчками кланялся и, судя по выражению лица, был блаженным, по-мирски – дурачком. Зато справа из форточки тянуло прохладой, и в душном помещении с полумраком и тишиной, в которой слышалось даже потрескивание лампадок, это приятно
2
бодрило.
Хотелось успокоить мысли, хотелось обдумать всё, что произошло в последние дни, сосредоточиться на вечном, настоящем, но тело снова невольно меняло опорную ногу, пол скрипел, и чувство стыда вмиг рассеивало все добрые мысли.
Вскоре началась Литургия, и парень почувствовал себя свободнее. В храм вошли две женщины, а мужчины, давая им место, сместились вправо. Зажгли много света, кто-то направился к исповеди, а один из священников прошёл с кадилом, наполнив воздух тем особым ароматом, который с удовольствием вдыхаешь, входя в любую церковь. Эта – главная – служба потребовала участия всех, и царившую до того тишину вытеснили громкие голоса присутствующих.
Парень спел вместе со всеми Трисвятое и Отче наш – шёпотом, потому что плохо знал напев, и после слов «Миром Господу помолимся» стал внимательно вслушиваться в слова священника. Особенно воодушевило его упоминание о «Богохранимой нашей стране». Представилось вдруг отчётливо, что в сотнях монастырей молятся сейчас о России тысячи людей в строгой чёрной одежде. Ещё спит половина населения этого необъятного северного государства с природой и климатом столь же суровыми, как эти насельники обители, что стоят и крестятся вокруг него, но молитвы уже несутся с земли к небу, несутся, начиная с крайнего востока, один часовой пояс сменяет другой, подхватывают моления о России православные Европы, Америки, Японии, и так по кругу каждый день из года в год. «Такой развал в стране, что, наверное, только молитвами верующих она ещё сохраняется», - подумал парень и с радостью перекрестился, когда священник упомянул стоящую здесь братию. В эту минуту из окошка порывисто пахнуло свежестью, и гость испытал, наконец, то умиротворённое состояние, к которому всегда стремился в церквях. «Всю гадость в сторону, - решил он. – В конце концов, зачем я сюда пришёл?..» И, словно помогая ему, певчие протяжно, томительно, до мурашек на спине затянули хорошо спетыми басом и тенором: «Те-э-бе-э, Го-о-спо-о-ди-и!»
«Вот и я, раз сам запутался, вручаю Тебе, Господи, свою душу. Может, пребывание здесь всё расставит по местам», - и он с особой радостью запел вместе со всеми Символ веры. Это было его любимое место обедни.
…После целования креста парень вышел из храма, подождал немного и, выяснив, кто из священников является игуменом, подошёл и представился. Им пришлось постоять
3
молча и послушать колокольный звон, заглушивший разговор. Отзвонил с сосредоточенным лицом, глядя только на верёвки и колокола, тот самый суровый по виду монах, что стоял в церкви впереди парня, и которого он за богатырскую комплекцию назвал про себя Пересветом.
-…Сергей… - повторил священник. – Как преподобный Сергий Радонежский.
- Хочу побыть у вас в монастыре несколько дней в качестве трудника, то есть поработать. Если это возможно, конечно.
- Мы принимаем всех. К нам приходят и бездомные, потерявшие квартиры, и наркоманы, стремящиеся исцелиться, и даже бесноватые. Больше приходит таких, как ты, кто хочет потрудиться неделю-другую. А работы, сам видишь, достаточно: монастырь восстанавливается. Вот. Ты учишься или работаешь?
- Я закончил школу, думаю поступать на исторический факультет, а пока свободен: теперь нет вступительных экзаменов, поступают по результатам ЕГЭ. А в монастырь пришёл, чтоб, так сказать, вживую прикоснуться к истории, к традициям архитектуры, духовным основам нашей жизни.
Настоятель, мысли которого отвлеклись было на какую-то заботу, посмотрел Сергею в глаза, и тот начал торопливо объясняться:
- Я изучил – для себя – энциклопедию русской культуры и пришёл к выводу, что архитектура, живопись, литература нашей страны имеют религиозную основу. Не хочется изучать историю России, не поняв эту основу. Простой пример: храмы. Почему все они – тонны камней или кирпича – на вид такие лёгкие, будто парят? Тот же храм Покрова-на-Нерли. Настоящий парусник! Я хочу понять этот секрет. И для себя, и потому, что сейчас время не поверхностных, а глубоких специалистов. Опять же как историк я должен буду уяснить все тайные, внутренние причины мировых политических процессов. Религиозные идеи, религиозные войны, межрелигиозные отношения сильно влияли и влияют на развитие событий в мире.
Настоятель опять пристально глянул на Сергея, потом опустил взгляд, мягко улыбнулся и, будто вернувшись откуда-то к земному, сказал:
- Вроде бы у современной молодёжи другие устремления, далёкие от церкви, веры и
4
даже искусства.
- Что вы. Это не так, - возразил парень. – Может быть, раньше, лет десять назад – да, все старались, как говорится, «подняться», «устроиться», заработать. И сейчас тоже таких много. Но когда заходишь в наш городской храм, то обращаешь внимание, что там пожилые и дети, а средний возраст почти отсутствует. Я вижу, что моё поколение потянулось к вере, нам уже мало простого материального благополучия. Кино, телевизор, компьютерные игры, бары и дискотеки – всё это естественное для молодёжи, но не глубокое. Душа просит настоящего. А его искать не надо, оно тысячу лет рядом с нами. Я имею в виду православие. Хотя, конечно, - Сергей будто устыдился, что навязывает священнику своё мнение да ещё таким восторженным тоном, - нравственность сейчас даже в сравнении с коммунистическими временами резко ухудшилась. Власть открыто обворовывает народ, везде мошенничество, люди жутко пьянствуют и опускаются. И молодёжь тоже: употребляют наркотики, нюхают клей, рано умирают. Много таких, кто за деньги готов на всё, даже продать родных или друзей. Такие обманывают, выгадывают что-то за счёт других и делают вид, что всё нормально. Но я думаю, тут и взрослые виноваты: подростки попадают в мир, где за них уже придуманы законы поведения, а жить по-своему не у всех хватает ума…
Отец Николай, у которого опять проскользнули в мыслях две-три хозяйственные заботы, удивился: он слышал это недавно. Но от кого?.. От кого?.. Да-да, конечно. Бочков. Пожилой человек с бандитским прошлым и недавний выпускник школы Сергей говорили об одном и том же.
- А в чём мне себя винить, батюшка?.. – сказал тогда, осенью, Бочков в своей особой манере, как будто наседал на собеседника, обижаясь, что тот может не принять его точку зрения, но в то же время прерывая себя, задыхаясь от разговора: следствие болезни. – В чём?.. Я был простым мелким бандюганом, можно сказать, пацаном… А потом эти важные дяди в нашем городе начали хапать заводы, здания, технику… Мы тоже попробовали… Так они не только не были против, они стали дружить с нами… Просили сделать какую-нибудь грязную работу… Раньше я и не мечтал зайти в кабинет председателя исполкома или начальника милиции… А тут приглашают, наливают коньяка, обговаривают со мной, что и как поделим… Знаете, какие они жадные, вся эта верхушка… элита вонючая в дорогих костюмах?.. Они хапали всё… Себе, сыну, дочери с зятем, на жену, на тёщу… И не только какое-нибудь прибыльное предприятие… Не
5
брезговали даже ассенизатором или полусгнившим складом… Просто в один прекрасный момент… для них прекрасный… оттуда, сверху, из Москвы, пришла команда: «Хапайте. Можно»… Они и накинулись, как цепные псы, которым дали волю… А я что? Я только крошки подбирал с их стола… Но они, когда нахапались, и на мои крошки начали заглядываться… Поначалу проститутки, наркотики, крышевание, металл – всё это было наше, блатных… А теперь, знаете, чьё?.. Ментовское, начальников… По деревням от нищеты коноплю выращивают, а крышует кто?.. Участковые… А над ними начальник милиции… А над ним – областной генерал… Браконьерство, озёра, леса, знаете, чьи?.. Прокурорские… У меня один знакомый хотел легализоваться… Всё, мол, завожу чистый бизнес, левое спихиваю… Так на него как набросились!.. Рассказывал: базарчик хотел обустроить на Кожухе, а то там с земли торговали… Менты старушек постоянно гоняли… Три месяца он ходил, согласовывал… Двести тысяч просадил… В итоге плюнул на всё… Ну, и для кого он сделал плохо?.. Для людей?.. Для государства?.. А что такое государство?.. Это свора, которая хапает и сваливает за границу… Им страна и народ не нужны… Они здесь жить не будут… У сына мэра турбизнес в Бангкоке… И у самого мэра там трёхкомнатная квартира… Нагребёт себе и свалит туда… Жена и так в Россию только в гости прилетает, сестёр навестить… И в чём же мне, батюшка, винить себя?.. Почему этих не прикрывают, не расстреливают?.. Почему законы разрешают воровать и не разрешают жить по совести?
- Ты очень зависимый человек, - ответил тогда отец Николай Бочкову.
- Я зависимый?!. – возмутился тот. – Да я живу, как хочу, ни на кого не оглядываясь… Вернее, жил, как хотел… Теперь, конечно, всё в прошлом… Теперь я подыхаю… Но я был сам себе хозяином и ни от кого не зависел.
- Ты очень зависимый человек, - повторил настоятель. – Зависимый от обстоятельств. Начальники ударились в воровство, и ты вслед за ними. Хотя у тебя был выбор: стать таким, как они, или жить, не греша. Ты ведь осуждаешь их, значит, они и их деяния тебе не по нраву. Так зачем же добровольно стал таким же, как они?.. Говоришь: законы плохие, слабые, с изъянами? И ты этим пользуешься, обходишь их. А почему ты не создал сам себе закона? На основе Заповедей? Открыл бы Евангелие – и вот тебе законы, которым уже две тысячи лет… У тебя был выбор. Между Божественным и сатанинским. И ты выбрал второе. Теперь ты осуждаешь начальников, но они не несут ответственности за твой выбор. За него отвечать тебе Там(он показал на небо) ты не скажешь, что воровал,
6
потому что Иван Иванович разрешил. Христос ведь воровать не разрешал. И ещё ты забываешь главное: в то время не только воровать разрешили, но и верить. Слава Богу, стали открываться церкви, людей перестали наказывать за веру в Бога. Мы вот начали восстанавливать монастырь, и сейчас здесь постоянно живёт уже двадцать четыре человека.
- Знаю, батюшка, всё знаю… - заговорил Бочков быстрее, будто боялся, что о нём останется превратное мнение. – Потому и пришёл в монастырь… Не хочу всю эту грязь тащить за собой на тот свет… Раньше я и не задумывался о загробной жизни: земной хватало… А как вынесли мне врачи приговор, так сразу во всё поверил… Вот такие, как я, и идут в церковь… Кого болезнь прижала, у кого родственники… болеют или умерли… От радости в церковь не ходим… Только когда жизнь припрёт к стене… Когда на себя больше не надеемся… Таких, как ваши монахи, кто без Бога обойтись не может… таких мало… Так что будут люди несчастными – наполнятся церкви… А если будут все богатыми да здоровыми – никто о Боге и не вспомнит… Раньше коммунисты запрещали быть плохими людьми… Возле каждого милиционер стоял, всё контролировалось… А с девяносто первого года объявили: «Живите, как хотите, свобода»… И никто не стал добрее и совестливее… Все оскотинели, начали хапать, убивать, предавать друзей… Вот она какая – свобода… Разве только я так ею воспользовался?.. Вся великая страна такой выбор сделала… В тёмную сторону… Вся страна пошла прямиком в ад… Оказалось, что человеку не свобода нужна, а палка… А без палки он – волк… А кто не пошёл в тёмную сторону, подох от голода… Вся эта интеллигенция: учителя, инженеры, библиотекари… А я что?.. Я не хотел голодать… когда вокруг начали жрать без меры…
Таким он был поначалу, этот Бочков, вспоминал настоятель. Винил других, оправдывал себя. Самооправдание в последнее время стало прямо-таки модным. На всё у людей есть объяснение, ни в чём не хотят каяться, не понимая того, что своим самооправданием они могут обмануть только себя и никого больше, а значит, оно бессмысленно. И вредно.
…- С Богом, оставайся, - сказал отец Николай Сергею. – Церковную архитектуру надобно изучать где-нибудь в центральной России, а у нас, на востоке страны, всё проще. Храм, как видишь, мы почти восстановили; кельи, трапезную тоже, однако половина зданий пока заброшена. Но с Божьей помощью вернём и им прежнее состояние. Вот ты сказал, что православие сильно влияло на жизнь страны. Это так, но здесь у нас монастырская жизнь, уединённая. Мы не читаем газет, не смотрим телевизор. Наша жизнь
7
– молитвы и послушание. С твоим послушанием определимся на завтраке. Сегодня пост, так что мясного и молочного за столом не будет, не удивляйся.
- Я не люблю мяса, редко его ем, - ответил Сергей и не удержался, обрадовано улыбнулся: взяли.
Настоятель заметил, что его ожидают двое из монахов и заторопился:
- Трапезная там. Все уже идут на завтрак, иди и ты.
Сергей засомневался было, не отказаться ли ему от еды, тем более, что день для этого был подходящим, но, если он правильно понял слово «послушание», работу ему должны были назначить именно там, в трапезной, а бездельничать в монастыре он не собирался: за пищу и ночлег нужно было расплачиваться трудом.Закинув рюкзак на спину, он, пошёл туда, куда указал взглядом отец Николай.
Завтрак заставил парня по-настоящему прочувствовать, где он оказался. Удивляло почти всё: то, что никто не проходил за столы без игумена, то, что сначала пропели молитвы, потом отец Николай благословил пищу, и только тогда расселись. Что кушать начали по звонку колокольчика, в который стукнул негромко всё тот же отец Николай, сидевший с двумя другими священниками во главе столов, а перед этим все передали свои миски для каши тем из монахов или трудников, кто был ближе к бачкам, да налили себе чаю. И все эти приготовления – в полном молчании, когда слов избегали или заменяли их едва уловимыми жестами. Но больше удивился Сергей тому, что монахи вовсе не изнуряли себя голодом: каши любой брал, сколько считал нужным, хлеба и сахара для чаятакже было достаточно. На столах стояли миски с клубникой, а также с луком и морковью. Парень догадался: по случаю пятницы и Петрова поста, растительное масло не допускалось, и потому овощи предлагали не в виде салата.
Простота и грубость обстановки и сервировки столов, строгое мужское сообщество, по большинству своему в чёрных рясах, сосредоточенное молчание окружающих – всё это понравилось Сергею. Нарушения поста, обжорства, пустословия… - скольких грехов позволял избежать монашеский образ жизни без всякого личного усилия. Парень перестал уже чувствовать робость и, закончив с едой, слушая чтение Жития святых, стал понемногу присматриваться к тем, кого выбрал в своё общество на ближайшие дни.
Наибольшее внимание Сергея привлёк монах, читающий Жития. Да он и виден был
8
лучше других. Мужчина лет пятидесяти, с квадратной русой бородой и непокорными волосами, выбившимися из-под схваченных бечёвкой прядей, читал книгу Димитрия Ростовского так, будто находился в одиночестве в своей келье. Он правильно употреблял е вместо ё, но путался иногда в названиях восточных городов, поправлял себя, изменяя ударения, а дойдя до какого-то удивительного места – встречи отшельника с Ангелом, описания подвига над плотью, - изумлённо поводил лицом и на миг поджимал губы. Так рассматривает какой-нибудь ребёнок подаренную на день рождения большую и яркую энциклопедию, каждый рисунок которой – новый шаг в царство чуда. Сергей даже позавидовал: «Как красиво, по-детски верит этот человек! Столько лет прожил на свете, а душу не обжёг. Не то, что я…»
Уже знакомые по церкви звонарь Пересвет и лохматый чудак сидели далеко от Сергея, а напротив допивал чай монах лет тридцати пяти с грустным и отрешённым лицом, который, выпив полкружки, вдруг решил добавить сахара, а добавив, передумал допивать и, отодвинув посуду, стал, как и Сергей, дожидаться окончания завтрака.
- Вы туда же? – спросил кого-то отец Николай.
Потом другого:
- Сколько там ещё штукатурить?.. Помощники нужны?..
И – Пересвета:
- Как там в огороде? Доокучивали?
Сергей посмотрел в сторону настоятеля и встретился с ним взглядами.
- Брат Иаков, я хочу благословить Сергея на то же послушание, что было у брата Виктора, - тут отец Николай, а следом за ним и все остальные почему-то перекрестились. - Вот. Парень он молодой, крепкий. Дашь ему тележку, пусть возит на новую тропинку всё, что остаётся от твоей работы. И место для ночлега – знаю – у вас освободилось.
- Хорошо, - сказал тот самый грустный монах, что сидел напротив Сергея, и парень постарался запомнить его, чтобы, выйдя из трапезной, знать, к кому обратиться.
Послышался звонок, и все встали. Сергей сделал было пару шагов к выходу, но вовремя спохватился и развернулся к стене, на которой висела икона: завтрак как начался, так и завершился совместной молитвой.
9
Парень был рад тому, что получил индивидуальную работу: насельники монастыря и по образу жизни, и по возрасту были далеки от него. Разве что кроме одного – молодого трудника, который привлёк его внимание во время завтрака. Невысокого роста черноволосый парень ел и как-то странно зыркал на соседей по столу, будто изучал их. Раз – заметил Сергей – он попросил монаха, сидевшего рядом, передать кусочек хлеба и при этом смотрел не на хлеб, а старался заглянуть монаху в глаза. Сергей встретился с черноволосым взглядами, быстро отвернулся, но успел заметить многое. Правильно говорят: глаза – зеркало души. Хитрость, лукавство прочёл Сергей на лице этого странного парня. А ещё такое выражение, будто что-то был должен ему. Подобный взгляд встречался ему однажды в поезде, когда нарвался на карточных шулеров, но, к счастью, быстро отделался от них. Чего он точно не увидел в этих глазах, так это доброты и мягкости по отношению к другим людям, чем заметно отличались все остальные обитатели монастыря и когда собирались к завтраку, и когда скромно рассаживались за столы, и за едой. «Зачем он пришёл сюда?» - подумалось Сергею. Работать вместе с этим почти сверстником он пожелал бы меньше всего.
…Брат Иаков оказался человеком словоохотливым, но, начав говорить о чём-то, мог без видимого повода оборвать разговор, а через пару секунд спросить что-то совсем другое. Так, выйдя наружу, он заговорил с братьями о своей работе, упомянул Сергея: «Отец Николай решил-таки отсыпать дорожку», но на вопрос одного из монахов, хватит ли стройматериалов, ничего не сказал, а вдруг задумался и махнул рукой: «Ладно, пора на послушание». Сергей направился за ним.
Идти было недалеко. За трапезной вплотную друг к другу стояла пара двухэтажных зданий (судя по обуви у входов и каким-то сушившимся тряпкам, это были жилые помещения), а за ними начинались развалины без крыш, со стенами лишь кое-где на уровне человеческого роста, а с дальней стороны и вовсе в полметра над фундаментом. «Какая крепкая кладка», - заметил сам себе Сергей, а брат Иаков поинтересовался, не оборачиваясь:
- От наркотиков сбежал?
- Разве я похож на наркомана? – оторопел парень.
- Я тоже в этом облачении мало похож на кандидата наук…
- Я не употребляю наркотики. И не пью, не курю. Мне это не нравится.
- Всем не нравится, однако же делают. Там, - он кивнул на забор, - все делают то, что не нравится. Бесы искушений сильнее желаний ума и сердца.

10
Сергей задумался, что бы ответить для поддержания разговора, но Иаков вдруг остановился, повернулся к нему и – куда делась его отрешённость – с улыбкой сказал:
- Правильно сделал, что пришёл сюда. Хотя бы на несколько дней. Люди сейчас занимаются чем угодно, но только не главным: спасением души. А ведь шансов избежать ада так мало…
Он вдруг резко помрачнел, повернулся и пошёл дальше.
За развалинами открылось большое болото, переходившее справа в огородные грядки, где уже ходил, определяясь с работой, Пересвет.
- Вот твоё послушание, - кивнул брат Иаков. – Там, за болотом, где растут деревья, бьёт родник, из которого мы носим воду. Отличная вода, а если ещё и освящённая, то лучше любых лекарств. Даже городские приходят к нам набрать её: почитают за чудодейственную. Но есть одно неудобство. Видишь дорожку? По ней брат Михаил и другие, у кого послушание на кухне, носят воду.
Сергей проследил взглядом и согласился с монахом: тропа спускалась сразу за развалинами на неровный, заросший высокой травой берег болота и шла вдоль границы монастырской территории, где были видны остатки какого-то забора. Источник воды находился отсюда метрах в семидесяти – если по прямой, по тропинке же – в два раза дальше.
- А теперь посмотри на эту насыпь.
- Вы это…пытались сделать проход через болото?
- Пытался. Один хороший человек… Пойдём туда.
Они вернулись немного назад, на дорогу, упиравшуюся в картофельную грядку, и Сергей увидел торчащие из воды большие камни, прямой насыпью пересекавшие водоём. На той стороне росло три-четыре дерева, стоял небольшой деревянный крест и угадывался колодезный сруб.
- Другой проход есть, но, как видишь, с вёдрами по нему не пройдёшь. Брат Виктор привозил эти булыжники с той стороны огорода, - монах показал на обнажённый каменистый скат сопки, к которому примыкали какие-то сараи, - потом руками носил их и бросал в болото. Ты можешь спокойно перебраться на ту сторону, перескакивая с камня на камень,но нужна нормальная дорожка, и отец Николай поручил тебе отсыпать её строительным мусором.
Брат Иаков повернулся к разрушенному зданию и кивнул в его сторону:
- Я там, внутри, выбиваю целые кирпичи для ремонта стены мастерских, а все обломки

11
кирпичей и штукатурки – твои.
- Всё понятно, - кивнул Сергей: ему очень понравилась полезность свое будущей работы. – А настоятель что-то говорил о тележке…
- Тележка внутри. Есть там и лопата.
Они пошли обратно.
- Скажите, я правильно понял: брат Виктор делал новую тропу один?
- Делал, - не совсем верно ответил на вопрос парня монах. – И доделал бы, если б не умер. Царство небесное. Там, у родника, мы его и похоронили. Так что не обессудь: если дорожка станет действующей, то вспоминать будут прежде его, а уж потом, может быть, и тебя.
- Да мне-то всё равно. Просто удивляет: один человек засыпал, можно сказать, целое болото.
- Он не болото засыпал, а свои грехи…
Пока дошли до места, пока грузилась тачка, Сергей ещё несколько раз пытался расспросить монаха о странном человеке, победившем топь, но брат Иаков отвечал односложно и даже невпопад.
Сергей начал работать, точнее, совершать послушание. До обеда у него было три часа да около двух после обеда, и, высыпав поверх камней пятую тачку, он высчитал, что к полудню субботы, после которого до понедельника работать нельзя, он пройдёт только половину тропы. Это вызвало досаду: приятнее было бы покинуть монастырь, сделав что-то заметное. В понедельник же ему предстояло ехать в деревню, помогать дедушке на покосе. «Впрочем, - решил парень, - если буду работать, как богатырь Пересвет, то, может, и успею». Монах, которого он перекрестил этим древним героическим именем, трудился без отдыха. Всякий раз, когда Сергей привозил очередную тачку битого кирпича, высыпал её и утаптывал, чтобы можно было проехать дальше со следующей тачкой, всякий раз он бросал взгляд на огородные грядки и видел полусогнутую спину монаха, который махал тяпкой и лишь изредка доставал платок и вытирал со лба пот.
День становился всё жарче, и в низине, окружённой с трёх сторон сопочками и выбранной когда-то и кем-то для уединённого труда и постоянной молитвы, тень лежала только в одном месте и небольшой полоской –с внутренней стороны трёх одноэтажных зданий, примыкавших к воротам. Сергей отсюда видел, что там бродили коты, подозрительно оглядывая друг друга, и пару раз прошёл тот черноволосый парень, которого он про себя назвал Хитрованом. «Интересно, что у него за послушание?» -

12

подумал Сергей, но тут же забыл свою случайную мысль, поглощённый работой и жарой. Он разделся до пояса, благо полуголый вид его никому не мешал в этой части монастыря, даже брату Иакову, сидевшему с молоточком в углу развалин; прокатал в траве новую, более короткую дорогу к болоту и через каждые пять тачек перескакивал по булыжникам к роднику, пил и обтирал себя его ледяной водой. Чудодейственности Сергей пока не почувствовал: вкус воды, которая стекала по деревянному жёлобу в квадратный, сделанный из тонких сосновых брёвен каркас, был совершенно нейтральным, и только одно отличало её – чистота. Будто вся остальная вода, которую парень пробовал до этого, была и не водой в полном смысле этого слова, а смесью воды с чем-то невидимым, а тут к ней не успели ничего примешать, и она оставалась сама собой, просто – водой.
Место вокруг родника было красивым и ухоженным, так что Сергею ещё больше захотелось сделать монахам короткий и удобный путь сюда. Две вербы и одна плакучая ива кругом прикрывали родник, а за ним местность слегка возвышалась небольшой клеверной поляной, которой уже отвели роль будущего кладбища: крест на могиле брата Виктора стоял в самом начале полянки. «Источник жизни, здоровья и смерть – рядом», - пофилософствовал Сергей, но дальше этой мысли не продвинулся: жара вытапливала из мозгов всякое желание думать. Одно только мыслительное действие совершил Сергей до обеденного перерыва. В очередной раз напившись воды и возвращаясь к своей работе, он сломал на вербе длинную, метра в два сухую ветку и попробовал измерить болотце, но нигде: ни по одну, ни по другую сторону насыпи – дна не достал.
- А я-то думал, здесь воды по колено, - удивился Сергей вслух. – Как же этот монах засыпал его?.. И сколько он здесь трудился?..
Дважды прошёл за родниковой водой повар, и парень смог увидеть в действии применение старинного водоносного снаряда – коромысла. Впрочем, до кухни повар доносил не три ведра за раз, а самое большое два с половиной: тропа по берегу была неровной, кочковатой, отчего коромысло качалось, и вода выплёскивалась.
За первую половину дня новый трудник монастыря продвинулся на десять метров и- новое испытание – изрядно подгорел на солнце. Ближе к обеду он соорудил себе шапочку из носового платка, одел рубашку и стал смачивать её водой. Однако поводя головой вправо-влево, уже чувствовал: шея совершенно сгорела. «Хорошо ещё почти месяц ездили купаться на водохранилище, загар есть. А тут хоть в болото лезь…»
Однако такого рода заботы равно как и разболтанное колесо тачки лишь мимолётно

13
беспокоили Сергея. Работа ему нравилась, и делал он её с удовольствием и добросовестно. Тропа к источнику превратилась в воображении парня из каменистой насыпи через вонючее болото, покрытое серо-зелёными ёршиками неведомого растения, в дорогу к чему-то важному, такому, что выводило его жизнь на новые просторы, будто не со стороны монастыря он её отсыпал, а наоборот, к монастырю, и там ожидала его духовная награда, каких ещё не было за восемнадцать лет жизни. Поэтому он выворачивал очередную тачку, старательно разравнивал кучку ногами, топтался с минуту, чтоб не случилось потом, что кто-то наступит и провалится, и снова торопился к развалинам: один рейс продвигал его только на полметра. И когда послышался удар колокола и брат Иаков окликнул его: «Это на обед», Сергею стало жалко прерываться, и он решил сразу же после благодарственной за пищу молитвы бежать сюда, чтобы с новыми силами сделать как можно больше.
На этот раз он шёл в трапезную без той скованности, какую испытывал утром. Некоторый страх перед монахами, что был поначалу, исчез, и из строгих и таинственных людей после общения с братом Иаковом они превратились для него в обыкновенных мужчин, которые отличаются лишь тем, что не говорят о политике, спорте и пиве, не употребляют грубых слов и ходят в рясах с широкими кожаными поясами да в кирзовых сапогах. Впрочем кое-чему ещё пришлось удивиться. Когда Сергей вошёл в прихожую трапезной, где стояли умывальник и пара лавок, он увидел свой рюкзак, оставленный им до вечера на вешалке, в руках того самого Хитрована.
- Это твоя сумка? – спросил тот, когда Сергей подошёл и выразил на лице недоумение.
Спросил, но не протянул рюкзак хозяину, не отложил в сторону, а продолжал держать, поворачивая и потряхивая.
- Моё.
- Чего ты набрал дома? Небось, пакет пирожков? Кола?
Он говорил и щупал, проверяя свои предположения, что совсем уж не понравилось Сергею, и он раздражённо забрал рюкзак из чужих рук.
Это не смутило Хитрована, тем более что находившиеся в помещении монахи, послушники и трудники не обращали на них внимания, занятые своими мыслями или тихими разговорами.
- Так что там у тебя? Колись? – и он засмеялся так, как будто провёл в одной компании с Сергеем несколько лет.
И тот ответил, хотя больше хотел отвернуться:

14
- Бельё да туалетные принадлежности. Что там ещё может быть?
- А мобильник ты где держишь? В сумке или кармане?
Брат Иаков, который как раз подошёл помыть руки, очевидно, услышал разговор и, вешая полотенце на место, сказал напарнику:
- Давай выйдем, и я покажу тебе, где ты будешь ночевать. Отнесёшь вещи.
-… Войдёшь в первую дверь, а там в келью, которая слева, - показал Иаков снаружи на ближайшее к трапезной здание. – Увидишь, что две верхние постели свободны. Выбирай любую.
- Странный тип этот трудник, - поделился впечатлениями Сергей. – Зачем такому монастырь? Мечтает о кока-коле.
Иаков задумчиво посмотрел под ноги и вздохнул, как всегда, с какой-то особой своей грустью:
- Может, ему монастырь нужнее, чем нам с тобой… Болящий.
- Странный он, а не болящий, - настаивал юноша, но монах повторил тихо: «Болящий», и Сергей вдруг понял: здесь не принято кого-либо осуждать. Он совсем забыл известную заповедь «не суди…» и, получается, навязывал насельнику обители греховный разговор. Сергею стало стыдно, и он пошёл к кельям, ругая себя за то, что слишком ранорешил, будто он здесь свой человек.
…Дружелюбие и внимательность друг к другу за столом вернули ему душевное равновесие: не осуждают таких, как Хитрован, значит, не осудят и его. Но – надо контролировать свои слова. А лучше мысли, от которых слова и рождаются.
Вновь удивил постный стол: суп, картошка, овощи, компот и опять клубника. «Просто, но сытно и здорово. Что ещё требуется человеку?.. Надо и дома так питаться, тогда точно никогда не будет ни гастритов, ни язвы. Скажу маме… А Хитрован, в принципе, нормальный парень. Просто немного мути в характере, но это пройдёт… Главное – живёт в монастыре и, может быть, долго. Не то, что я: пришёл всего на три дня… Да, а вот к отсутствию вилок я, наверное, не смогу привыкнуть за эти три дня. Так едят на поминках. А здесь почему?..»
Разные мысли скользили в голове парня, оказавшегося в непривычном месте, а он неторопливо, стараясь не проявить жадности при еде, кушал и пытался сосредоточиться на истории, которую читал вслух тот же монах с квадратной бородой. Это было житие одного из восточных святых, который много лет питался только финиками и ни с кем не разговаривал. Строгость к себе и чистая молитва были вознаграждены вниманием к

15
отшельнику сил небесных в лице Ангела.
Опять читающий удивлённо поводил губами, повествуя события столь праведной жизни, и этот жест оказывал на Сергея неожиданное воздействие: жизнь отшельника переставала восприниматься как какой-то отвлечённый рассказ, она входила в современность, и казалось, что если сейчас отправиться в какую-нибудь ближневосточную пустыню, то там легко встретишь монахов, поселившихся в землянках и разговаривающих по вечерам с Ангелами.
После обеда молодой трудник прямо-таки набросился на работу. Послушание заканчивалось в шестнадцать тридцать, у него было всего-то два часа, а значит, не имело никакого смысла беречь силы. Теперь Сергей представлялся себе старым монахом, который в полном одиночестве в глухомани русского леса выполняет данное Сверху задание: доделай тропинку – почиешь, обретя рай. И эту игру, создание его ещё во многом детского воображения, не смогли рассеять такие прозаические вещи, как визит монастырской собаки и замечание брата Иакова. Пёс пришёл к болоту сразу после обеда. Он явно сорвался с цепи: её обрывок тянулся, позвякивая, «как грехи за дурным человеком». Так подумалось Сергею, и он, улыбнувшись собственной шутке, поймал пса – довольно крупного и злого на вид – и, дружелюбно уговаривая одуматься, отвёл его на место – к птичнику, где уже хватились пропажи четвероногого охранника. А монах-сосед, аккуратно сбивая штукатурку с крепких бордовых кирпичей, которым, наверное, было уже больше ста лет, глядел-глядел, как Сергей в минуту накидывает тачку и почти бегом отвозит её и тут же возвращается, сказал, что точно так же работал осенью брат Виктор.
…- Он работал так, будто боялся, что не успеет. Это понятно: человек каждый день ожидал смерти… А когда он выучил молитвы, тогда работал и шептал их беспрерывно. Идёт, бывало, по двору, тянет изо всех сил эту тележку, одет в чёрное, как монах, а лицом бледен, шепчет про себя, и никто с ним в это время не заговаривает, даже наши иеромонахи: всё равно не услышит. Так отстранялся от земного. На него даже из города приходили посмотреть… Сам-то брат Виктор называл себя «страшным преступником», а среди верующих в городе прошёл слух, будто в монастыре появился святой.
- Да-да, я помню, - не останавливая свою погрузку, ответил Сергей. – В городе болтали, будто у вас здесь появился старец и к нему идут толпы народа. Это было…где-то в начале зимы.
- Даже так: старец?.. Нет, в начале зимы Бочков уже умер, упокой, Господи, его душу. И толп не было никогда.

16
- Бочков? – Сергей удивлённо выпрямился.
- Ты его знал?
- Да… в общем-то, в городе это известная личность. Как говорится, криминальный авторитет.
- Вот почему он так себя называл… А смертельная болезнь, значит, заставила повернуться к Богу…
Но Сергей не мог уже продолжать разговор. Слишком много воспоминаний было связано у него с этой фамилией: Бочков. Получается, с креста на его могиле он утром заботливо смыл родниковой водой въевшуюся пыль. Теперь всё становится понятным… Что ж, это хорошо, если главный бандит в городе раскаялся и пришёл замаливать грехи в ближайший монастырь. Там ещё много таких, кому не мешало бы раскаяться: и блатным, и начальству… И бывшему директору их школы, который погорел на том, что оформил на работу мёртвые души и получал за всех зарплаты… Однако хватит осуждать. А то окажешься в аду вместе с этими ворами и убийцами. И, выстроив в памяти все цепочки, где не хватало этой новости о Бочкове, Сергей вернулся к своей игре и до половины пятого отсыпал едва ли не половину тропы, тем более, что на середине камни лежали друг к другу плотнее, и строительного мусора потребовалось меньше.
Но ещё до окончания послеобеденного послушания, когда, высыпав очередную, пятую, тачку, он перебрался к роднику, чтобы освежиться, его навестили – то ли для того, чтобы проверить, то ли подбодрить. Сергей попил – медленно, смакуя, - попрыскал на себя студёной водой, глянул на крест, опять покачав головой и удивлённо хмыкнув, и увидел боковым зрением, что, переступая с камня на камень, подобрав одной рукой полы рясы, к нему приближается сам настоятель. Парень поскорее натянул рубашку, чтобы не оскорблять священника своим видом, и подосадовал, что его застали не за работой, а в редкую минуту передышки.
- Сегодня очень жарко, - сказал отец Николай, подставил руки под струю воды, омыл их и напился из ладоней.
- Надобно принести сюда кружку… Я смотрю, у тебя дело продвигается. Наконец-то проведём короткую тропу, и можно будет не носить воду в руках, а возить на специальной тележке бидоном. Тем более что такая тележка и бидон у нас есть.
Он сел на камень под ивой, посмотрел на работу Сергея.
- Ты хорошо утоптал тропу, а у нас возле мастерских лежит куча песка вперемежку с дресвой. Потом насыпем сверху, и будет совсем замечательно.

17

- Не знаю, батюшка, успею ли доделать завтра до обеда…
В тоне Сергея проскочило маленькое чувство вины, что пришёлон в монастырь фактически на выходные, когда послушания только постоянные: на кухне, с коровами-курями да ещё кое-где, и отец Николай, очевидно, почувствовал это.
- Ничего, на всё Божья воля. Вот брат Виктор, - он перекрестился и посмотрел в сторону могилы, Сергей тоже, - не верил, что отсыпет болото от берега до берега, а получилось… Поначалу, когда только приступили к восстановлению монастыря, мы в основном работали, но теперь, слава Богу, всё по уставу: молитве больше времени, послушаниям – как получается. Помаленьку строимся… Ты же знаешь: с пяти часов - вечернее богослужение?
- Да-да, я знаю… Хотел ещё посоветоваться с вами, батюшка.
- Я слушаю.
Сергей присел на край сруба и немного подумал, прежде чем объясниться.
- Я много времени, особенно летом, провожу в деревне, где живут бабушка с дедушкой, родители отца. Это семьдесят километров от города. Там есть старая церковь: хороший фундамент, стены, ещё крепкие. Полов и крыши давно нет. По крайней мере при мне их уже не было. Говорят, раньше, после того, как церковь закрыли, там был колхозный склад. Так вот я хотел бы восстановить эту церковь. Друг детства построил в деревне пилораму, обещал помочь досками и брусом. Я думаю, и другие откликнутся – деньгами, рабочими руками. В принципе, там не так уж много работы. Старушкам ведь это надо…
- Старушки, может быть, и не станут ходить в церковь. Это поколение, которое взрослело при сталинской бесовщине. У них на глазах, когда были детьми, храмы закрывались да рушились… Ты ведь говорил, что молодёжь стремится к воцерквлению. Молодых в деревне много?
- Да, школа, хоть и небольшая, пока работает. Человек сто в неё ходит…
- Если дети станут посещать храм, село уцелеет. Не пойдут – сгинет и село, и вся деревенская, настоящая Россия… Я знаю, о каком селе ты говоришь. Храм Живоначальной Троицы. Закрыт, кажется, в двадцать седьмом году. Но здание, действительно, хорошо сохранилось. Тебе надобно обратиться к отцу Александру в городе. Он расскажет обо всём, что необходимо сделать и сам будет участвовать в этом. Там ведь не только в возведении купола дело. Храм столько лет осквернялся… Однако место намоленное. Вот. И затрат, конечно, будет намного меньше, чем при строительстве

18
нового храма.
- Новый я не потяну, даже с друзьями-предпринимателями.
- А нового и не надобно. Разрушили церковь, теперь пусть потомки покаются за родителей, дедушек-бабушек и по кирпичику, по гвоздику возродят с Божьей помощью… А тебе, Сергий, следовало бы причаститься. В воскресенье. Ты только сегодня постишься?
- Нет. Можно сказать, с понедельника.
- Как раз получится неделя. Правда, каноны тоже с понедельника надобно было вычитывать… Ты скажи брату Иакову, он тебе поможет с подготовкой к Причастию. Причащался прежде?
- Да. Последний раз – на Рождество.
- Пора. Больше полугода прошло.
Отец Николай приподнялся и ещё раз перекрестился, глянув на крест.
- Скажите, батюшка, а как умер этот Бочков?.. Брат Виктор.
- Его убили бывшие друзья. Если хочешь, расскажу позже. Это была необычная смерть… Да, обязательно расскажу, - и он пошёл обратно.
Настоятель хорошо помнил тот сентябрьский день, когда его вызвали к монастырским воротам, сказав, что некий мирянин в возрасте очень просит повидаться с ним. «Очень-очень просит», - повторил трудник Евгений, который в ту осень открывал-закрывал ворота да облагораживал территорию возле них.
Мирянин сидел на лавочке и вовсе не был пожилым: лет пятидесяти. Но коричневые морщины по лицу и сильный, тяжёлый взгляд, действительно, старили его. Гость не поднялся навстречу отцу Николаю. Даже тогда, когда священник встал перед ним и спросил, в чём тот нуждается.
- Вот видите, святой отец: умираю…- ответил гость как бы с упрёком. - Даже дойти до монастыря не смог… Хотя тут всего-то пять километров от моего дома… Приехал на такси… Ну, это мелочь по сравнению с другими моими грехами… А, может, мне вообще нельзя было входить в эту калитку?.. Я убийца, вор… Короче, самый страшный преступник в нашем городе или даже во всей области.
Он помолчал с минуту, но отец Николай чувствовал: этому человеку пока не нужно чужих слов, в нём кипит и бурлит такое, что, если не выскажется, никого не будет воспринимать. Настоятель отослал Евгения сказать отцу Борису, что задержится, и стал слушать.
- Нет, вы не можете меня прогнать… Мне сказали, что вы принимаете всех… Мне

19
сказали, что Христос простил разбойника, когда тому до смерти оставалась пара минут…
Значит, у меня тоже есть шанс… Вы только расскажите мне, как нужно каяться и искупать грехи… Всё расскажите, как есть… Может, ещё успею…
Приезжий снова утонул в хаосе своих мыслей и чувств и даже охватил голову руками, чтоб сосредоточиться. Он был наполовину сед, одет в плотную чёрную рубашку, явно дорогую и несколько щеголеватую для мужчины этих лет. Тёмно-синие джинсы отпечатали два круглых пятна пыли, и отец Николай догадался, что покаяние этого человека началось с того, что он вошёл в калитку обители и бухнулся на колени.
- Я не сказал вам: мне вынесли смертный приговор… Нет, не судьи… Они сейчас таких, как я, отпускают… Врачи… Вот здесь, - он дважды хлопнул себя ладонью по груди, - опухоль… Лечиться поздно, даже за границей… Дали мне месяц и посоветовали разобраться с делами… Идиоты… Они не понимают, что у меня больше не может быть дел… На меня работают сотни людей, но они теперь меня не интересуют… Они через месяц будут жить… Похоронят меня, помянут в моём же ресторане и – будут жить… Найдут себе новую работу, нового хозяина… Так что теперь у меня только одно дело: успеть покаяться… Мне как сказали, что всего месяц остался, так… Так я упал на стул и вижу…врачи куда-то делись, а вместо них черти… Вертлявые такие… Коричневые, как обезьяны… Скачут вокруг меня и пищат… Именно пищат, как свиньи, которых забивают на мясо… «Навечно в ад! Навечно в ад!..» Я их матом, а они скалятся и – опять: «Навечно в ад!..» Писк такой…крысиный… Вы-то не видели чертей, а я видел… Три часа назад. Тьфу, с-собаки!
Он сплюнул, но вдруг опомнился и повернулся лицом к отцу Николаю:
- Святой отец, я не хочу туда… Там…не жизнь… Там хуже любой зоны… Я повидал… И разборок с трупами… И смерти в харю заглядывал не раз… Смерть – холодная и пустая… А эти… Они ж ни днём, ни ночью покоя не дадут… Хотя что я говорю? Какой день!.. Святой отец, помогите!.. Ведь есть способы покаяться, искупить за месяц свои грехи!.. Я на всё согласен, на самую тяжёлую работу!.. Вы только не жалейте меня, не сочувствуйте!.. Пахать буду, молиться буду весь месяц!.. Возьмите меня! Вот.
Он достал из-под лавки спортивную сумку, которую отец Николай сразу не заметил, и нервно задёргал молнию. Там были пачки денег.
- Вы не подумайте: я не взятку даю… Это искренне… Просто я сейчас буду медленно подыхать, терять силы… Может, перестану ходить, буду лежать… Так сказал онколог… Кому-то же придётся за мной ухаживать… Так пусть не даром… Вы не можете отказаться

20
от денег: это пожертвование… Вы ж не допытываетесь, кто какие деньги вам приносит… Может, преступники ещё больше жертвуют… Хотя вряд ли… Они не подыхают, как я: точно зная, сколько осталось… Отец, научите дурака, я не хочу ТУДА!
- Как же ты боишься ада, если до сего дня жил в аду? Разве твоя жизнь через убийство и воровство, о которых ты упомянул, не была преддверием ада вечного?.. И, верно, она тебе нравилась, такая жизнь, и до сих пор не ужасала? Ты просишь научить тебя покаянию. Мне нетрудно объяснить, и старцы о покаянии написали немало. Ты и сам можешь всё прочесть и понять. Но сначала тебе надобно уверовать. Уверовать, что две тысячи лет назад на землю пришёл Тот, кто сделал жизнь преддверием рая.
- Уверовать в Христа и только? – с недоверием спросил гость.
- Не только. Но это начало. Без этого ничего остального не будет. Вот. Поверишь в Господа – поверишь и в Божью милость к себе, в то, что Спаситель уже искупил твои прегрешения на кресте и ждёт от тебя веры, осознания грехов, отстранения от них и любви.
- И я ж должен это…исповедаться?.. Мне много чего есть рассказать.
- Не торопись. К исповеди следует приготовиться. Особенно если в первый раз.
- В первый, святой отец, каюсь… И если бы не рак (лицо его передёрнулось при этом слове)…так и прожил бы свой век, никому ни в чём не признавшись…
- Значит, надобно будет вспомнить все грехи, начиная с семи лет.
- Это очень долго вспоминать, мне надо побыстрее… Я могу не успеть…
- Вот это и есть неверие. А ещё упоминал разбойника на Голгофе. Хотя тот был прощён, потому что пришло особое время: Бог пребывал на земле. А сейчас мир стремится выйти из Бога, гонит Его. Так что не ты решаешь о часе смерти. А вот восстать из греха или закоснеть в нём – решать тебе. Не о преходящем времени заботься, а о чистоте души. Будет крепка вера, будет крепко желание покаяться и очиститься – успеешь по милости Божией. А теперь тобою владеет отчаяние.
- Да, я знаю: отчаяние – это грех… Я всё сделаю, как вы скажете.
- Что ж, веруй и крепи веру любовью к Богу. Тем более у тебя сейчас пустота и тоска в сердце, а человек не может жить с пустотой. Вот и наполни сердце любовью. Но и не забывай тот ужас, который испытал, узнав свой диагноз. Это – начало страха Божия. Он необходим. О послушаниях, монастырском уставе, который следует строго соблюдать, о молитвах, постах и душеспасительном чтении мы тебе объясним, равно как и об исповеди. В общем, избегай греха и работай над собой – душевно.

21
- Нет, вы что-то мне недоговариваете…Всего перечисленного вами мало… Это же вы все делаете… А у вас нет таких грехов, как у меня.
- Откуда ты знаешь? – удивился отец Николай. – У меня грехов бессчётно.
- Да какие у вас грехи?.. – гость почти успокоился и стал более последовательным и рассудительным. – Какое-нибудь слово забудете во время службы?.. Это большой грех?.. Человека погубить – вот грех… Это трудно искупить… Нет, мало этого,мало… Тридцать лет грешил, даже больше… А тут всего месяц без греха, и окупится?.. Нет, надо что-то сделать реальное… Злые дела искупать добрыми.
Отец Николай понял: с этим человеком всё будет гораздо сложнее, чем он первоначально подумал.
- Мы с тобой уже полчаса беседуем, а я не знаю, как тебя зовут.
- Я Виктор. Бочков… В последнее время – добропорядочный предприниматель… В лихие девяностые – бандит и рэкетир…
- Виктор, то, что ты сказал о необходимости добрых дел, правильно. Но это не главное. Ты начитался сам или кто-то тебе пересказал буддистское учение о карме. Я же тебе говорил о христианском, православном взгляде на покаяние.
- Простите, святой отец… Намешано у меня в голове… Мы же, русские, все безбожники… Ничего церковного не понимаем… Я знаю, что не силён во всём этом… Знаю… В приметы верим… На родительский день душам умерших яйца с печеньем кладём… Будто они съедят…
- Верно, души умерших надобно питать молитвами. Вот… Я думаю, тебе сейчас нужно идти устраиваться, тем более скоро богослужение в храме, а мы с тобой ещё поговорим и не раз.
- Нет, отец мой… Вы уж простите дурака, но мне нужно точно знать…что да как… Или я просто взорвусь изнутри…от всех этих мыслей…
- Не взорвёшься. Почитаешь об исповеди и Причастии, подготовишься к ним, очистишь душу от всего, что тяготит.
- Но я на самом деле в отчаянии… Вы не представляете, сколько всего оборвалось сегодня… Я всё бросил, поехал сюда… Всё бросил… У меня не только дела, люди в подчинении… У меня дочь… Ей ещё нет восемнадцати.
- Отчаяние твоё скоро уйдёт. Гони его. Ты стремишься к Богу, а отчаяние – дьяволу радость. Тебя тяготят грехи, их тяжесть. Это хорошо. Тебе сейчас нужен постоянный плач о своих грехах, страстное желание об оставлении их. Такой плач, чтоб шёл из глубины

22
души, чтоб на глазах появлялись слёзы. Этими слезами душа будет омываться. В тебе ведь не было места Богу, потому что ты заполнил всё самим собой, своим самолюбием. Кто любит себя, для того Бога нет. Вот и к убийствам и другим преступлениям ты относился, наверное, с равнодушием. В твоей душе был холод. А холод – от нечистого. Он замораживает и вымораживает душу. Но если пустишь в сердце Бога – пустишь огонь. Отогреется сердце, наполнится оно добром и любовью – к людям, к Господу. Скорби и плачь о грехах, очищай душу от самости, и она будет наполняться Божественным светом. Сказано Апостолом Павлом: «Многими скорбями подобает войти в Царствие Божие».
- Скорбями… - повторил Виктор. – Скорбями и слезами, да?.. Значит, всё зависит от того, что у меня там внутри происходит… Значит, я должен оплакать… искренне оплакать каждую гадость, которую совершил… Спасибо, святой отец… Теперь вроде понятно…
Так закончился первый разговор отца Николая с Виктором Бочковым. Таким растерянным и отчаявшимся предстал он перед насельниками монастыря в начале своего четырёхмесячного пребывания в обители. Но совсем другим видел его Сергей, который мылся теперь под горячей от жаркого солнца водой в летнем душе на краю огорода и вспоминал тот вечер, когда Бочков подъехал на длинной чёрной машине и, выйдя из неё, заметил свою дочь, сидевшую на лавочке с незнакомым парнем.
- Светка?.. Молодец, что дома. Почти дома, - сказал он тоном доброго командира. – А пацана где себе нашла, уже в новой школе? Виктором Викторовичем будешь меня звать. Если не прогонит завтра. Она может. Вся в отца.
Сергей ещё не успел удивиться этому знакомству, как девушка чмокнула его в щёку и упорхнула в подъезд следом за важным дядькой. Через пару секунд парень понял, что поцелуй в первый день отношений сделан назло телохранителю отца, опекавшему заодно и дочку хозяина. Сергею была дана – вежливо, но очень серьёзно – подробная инструкция о том, как общаться со Светланой Бочковой, и ему пришлось выполнить настойчивую просьбу «забить» себе номер телефона охранника – « на случай конфликта с молодёжью». Сергей записал цифры, потому что не хотел из-за странного папаши прекращать дружбу с понравившейся девушкой, которая две недели назад перешла в их школу, однако сказал, что всё это лишнее и у него нет конфликтов со сверстниками.
Сергей запрокинул голову так, что вода потекла по лицу, и вспомнил чувства, которые испытал, возвращаясь в тот вечер домой. Столь серьёзная защита и возможность ссылаться на «авторитетного» человека его не порадовала, а унизила, хотя он и успокаивал себя, что любой родитель заботится о своих детях, и это нельзя осуждать.

23
Однако обидеться и отказаться от вечерних встреч со Светой он не смог бы: это была любовь с первого взгляда. Весёлая, простая в общении, никому в школе не сказавшая о своём необычном отце, Света спокойно отнеслась к ухаживаниям Сергея и даже помогла ему преодолеть стеснение. Она не предъявила к нему никаких требований, восприняла таким, какой есть, и была совершенно чужда девичьей капризности.
…До колокольного звона, призывающего на вечернюю службу, Сергей успел ещё переодеться и устроить свою постель. Келья, в которой жили брат Иаков и ещё кто-то, представляла собой комнатку метра три на четыре с двумя самодельными двухъярусными кроватями, столом, шифоньером и вешалкой. Весь левый от входной двери угол занимала полка со множеством больших и маленьких икон, свечек, книжек и прочих относящихся к религии предметов. Стол был завален толстыми книгами большого формата, и Сергей прочитал их названия: «Букварь школьника» (тысячи на полторы страниц!), «Уроки истории», учебник церковнославянского языка. Парню любопытно было заглянуть в книги, но он постеснялся сделать это без разрешения и поспешил в храм.
Вечерняя служба длилась около трёх часов, и Сергей уже не чувствовал себя так скованно, как утром. Он знал в лицо половину присутствовавших, знал игумена, других монастырских священников отца Бориса и отца Амвросия, а ещё некоторых из монахов и таких, как он, трудников: сторожа, Алексея, помогавшего на кухне, чудаковатого и лохматого Петю, отца и сына, интеллигентных на вид, явно городских жителей, которые усердно молились и хорошо знали порядок службы.
Сергей, как всегда, старался сосредоточиться на происходящем, понять то, что читают и если задумывался о чём-то, то это была завтрашняя исповедь. Он уже мысленно готовился к ней и придирчиво перебирал в памяти события последних месяцев. Ему хотелось выйти в воскресенье из монастыря с очищенной душой и снова испытать то особое чувство, какое было у него после первого в жизни Причастия в четырнадцать лет, когда бабушка объяснила ему суть таинства и убедила в его необходимости.
После ужина Сергей попросил у брата Иакова Последование ко Святому Причащению с канонами, однако сразу чтения не получилось.
- Исповедь – как духовная банька. Не может человек годами не ходить в баню, не мыть тело, так и с душою, которая омывается исповедью. Готовься, готовься усердно.
Монах или послушник лет тридцати пяти – сорока, который на службе стоял впереди всех, вошёл и стал переобуваться из сапог в тапочки.
- Как там твои цыплята, брат Анатолий? – спросил у него Иаков с улыбкой.

24
Тот присел на свою кровать.
- Слава Богу, ребятки подрастают. Сегодня ещё у одной квочки, у белой, начали лупиться яйца… А ты, парень, студент или школьник? – опять обратился он к Сергею.
Тот объяснил.
- Будущий историк, значит. Тогда тебе надо почитать вон ту розовенькую книгу. Брат Иаков её всю изучил и меня несколько вечеров вразумлял, а то я в школе слабовато учился, больше физруда труды любил.
- У тебя и сейчас физра и труды, - усмехнулся Иаков.
Сергей открыл упомянутую книгу на оглавлении, просмотрел названия.
- За три дня не успеешь прочитать. Ты ведь у нас на три дня? – Иаков, не разуваясь, прилёг на бок. – В школьных учебниках истории на первом месте интересы людей – группировок, кланов. На самом деле всё далеко не так…
- Ну, почему же? – не согласился Сергей. – Сейчас в учебниках истории есть целые главы о церковных событиях, их связи с политикой, экономикой.
- Я не о том. В учебниках написано, что собрались монгольские ханы и решили завоевать весь мир, а потом дошли до Адриатического моря и передумали, мол, хватит. А ведь десятилетиями русские князья разоряли друг у друга сёла и города, клялись в храмах, мол, остановятся, и продолжали, целовали крест и не держали слов, устраивали битвы, где православный убивал православного… Ты слышал о Липецкой битве?
- Нет. Не помню…
- В ней погибло двадцать тысяч христиан. Просто – по прихоти князей. Даже в битве на Калке русские князья были врозь: они так и не покаялись. А как появились монголы? Вдруг и ниоткуда. Их не было, никто о них не слышал, и – раз тебе – сотни тысяч.
- Божья кара русским? – догадался Сергей, хотя с трудом воспринял такую трактовку.
- Злоба русских людей, братоубийство, отступление от Заповедей породили эту чёрную силу… Ты знаешь, что все римские императоры, которые преследовали первых христиан, плохо заканчивали свои жизни? Их убивали, они умирали в мучениях, от тяжёлых болезней. Или опять же Россия. Это понятнее. С Петра начинается преклонение перед Европой, меняют образ жизни. Даже язык свой забывают и говорят по-французски. Духовную литературу заменяют на светскую. И пожалуйста: хотели всего французского – пришли французы.
- Вы имеете в виду Наполеона?
- Потом, - продолжал Иаков, не отвечая, - увлеклись немцами. Кант, Фейербах, Гегель,

25
Маркс. Пришли немцы.
- Великая Отечественная.
- А избавились от них как?.. Начали открывать храмы, солдат-комсомольцев заставляли перед боем принимать благословение от священников, которых срочно повыдёргивали из лагерей. Сталин с перепугу забыл про Маркса, вспомнил о Димитрии Донском, Александре Невском, Ушакове. Учредил ордена их имени… Начиналось покаяние – начиналось и избавление от дьявольских полчищ. Зимой сорок первого дорога на Москву была почти свободной, и вдруг – минус пятьдесят два. Немецкие дизельные танки не могут завестись, и святая Москва спасена.
- В принципе, что-то похожее описано в Библии и происходило с еврейским народом, - вспомнил Сергей. – Всякие там филистимляне…
- С богоизбранного народа спрос всегда строже, - подтвердил Анатолий. – Ты посмотри, Серёжа, как мы живём сейчас, в двадцать первом веке: безбожие, разврат, катастрофы разные. Это ведь предупреждения нам. Вот отец Борис рассказывал, спорят сейчас: проводить или не проводить в Москве гей-парады, мол, передовая Европа советует. А передовая Европа читала в Саященном Писании о Содоме и Гоморре? Я ничего не говорю о гомосексуалистах, раз уж природа породила их такими, но зачем они этими парадами навязывают людям свой образ жизни? Идут по улицам, красуются и как бы внушают юным душам: подражайте нам. Обычно люди выходят на улицу на митинги, на демонстрации и протестуют. А тут – именно парад. Почему?
- Отречёмся от своего, исконного – поставят нам печати на правую руку, - печально прибавил брат Иаков, - и наступит время всемирного президента Антихриста, и будет он править три с половиною года…
Монахи вдруг разом поднялись, и Сергей посмотрел вопросительно: не на битву ли с нечистым они собрались.
- В девять – покаянная молитва, - пояснил Анатолий.
- Да, попросим прощения… - сказал Иаков. – За всё, в том числе за то, чего не знаем и не понимаем… Всё в мире, Сергей, можно воспринимать глубже, двояко, потому что все видимые предметы, явления, - он обвёл келью рукой, - только оболочка иного мира. Духовный взгляд проникает в самую суть. Спаситель показал эту двоякость в своих притчах. Зерно, невод, лоза… Всё это приоткрывает тайны мира, который скрыт от глаз.
- Это так, - согласился с соседом Анатолий. – Ты ведь читал Евангелие?
- Да. Я всю Библию прочитал, - ответил Сергей, стараясь, чтобы в его голосе не было

26
нотки хвастовства: для этих людей такое чтение было естественным.
Своими размышлениями эти люди поставили Сергея в тупик, и ему нужно было дня три-четыре, чтобы осмыслить их слова. В отличие от парня, лишь изредка задумывавшегося над вопросами веры, монахи постоянно пребывали в религиозном пространстве, и ничего другого в их жизни просто не было. Но Сергей никогда ещё не оказывался в таком положении, чтобы сидеть вечером в маленькой компании и обсуждать не события дня, не дворовые сплетни и футбольные новости, а символизм евангельских притч. Его собеседники, наверняка, говорили о чём-то похожем и вчера, и месяц, и год назад. Они даже им, Сергеем, новым человеком в монастыре, новым своим соседом, особо не интересовались и почти ни о чём не расспрашивали. Его не хвалили за то, что пришёл в монастырь, наоборот, сожалели, что всего-то на три дня, а вместо одобрения поступка, предлагали идти дальше в духовном развитии. Сергею трудно было всё это понять и принять, по крайней мере так быстро. Его юный ум с трудом переваривал даже такие простые вещи, что здесь никто, сев на табурет, не закидывает нога на ногу, а взрослые мужики ходят не с мобильниками или ключами от машины в руках, а с чётками.
Однако жизнь, когда делаешь шаг вперёд, сразу открывает новые пути, и труднику Сергею предстояло ещё раз удивиться в этот первый день его пребывания в монастыре.
Они втроём вышли во двор. Народ неторопливо подходил к храму, крестился и кланялся у входа, открывал большую дверь и проходил внутрь. Дневная жара сдвинулась вслед за солнцем, которое обливало теперь загаром людей где-то там, западнее; комары ещё не поднялись из травы, и вечер был очень приятным. Сергею нравилось идти с двумя монахами в сумеречной полутьме туда, где горели окна и невидимо обитал Бог, и он сам похвалил себя за то, что пришёл сюда, потому что мог во всю жизнь не испытать чувства, которое вошло сейчас в его лёгкие и сердце вместе с вечерней прохладой, и которое, наверное, и являлось той самой благодатью, о коей так много пишут в духовных книгах. Ему было легко, и он улыбался без всякой причины – себе и всему миру.
- Серёжа, если у тебя кто-то из родных болеет, ты усердно молись за них в нашем храме. Уже год… Да, брат Иаков?
- Около того…
- Уже год, как к нам привезли ковчег с мощами семнадцати святых, в том числе святого Пантелеймона.
- Самого Пантелеймона-целителя? – удивился Сергей.
- Да, его. Понимаешь, какая сила будет в твоей молитве?.. Даже если никто явно не

27
болеет, всё равно молись, потому как твои близкие могут скрывать свои хвори, а могут сами о них не ведать… Так что молись и верь в силу молитвы, а то у нас один из братии, когда поздно вечером привезли ковчег, не пожелал ему поклониться, мол, утром, успею ещё, пошёл к себе и упал с лестницы, сильно ушибся.
- И всё сразу понял, - прибавил Иаков.
- Вразумился.
Они вошли внутрь. У клироса начали негромко читать, а Сергей опять задумался о своей завтрашней исповеди, удивляясь, как сильно разнится отношение к грехам в монастыре и там, за его оградой. Всего день он пребывает здесь, в маленьком мире, не сильно-то и отличающемся от окружающего, большого, звуки которого свободно залетают сюда гулом машин, музыкой, скрежетом циркулярки, однако молодой трудник уже успел глянуть на привычную жизнь и на себя самого словно со стороны. Мир за стенами монастыря движется быстрее, чего-то зримого получает куда больше, но часто пробегает мимо важного, уверенный, что всё лучшее – только впереди. Так летит на всех парах какой-нибудь туристический автобус. Экскурсовод обещает в конце пути выдающуюся достопримечательность, и ради неё минуют, не схватывая ни взглядом, ни душой красивый еловый лесок, чистую речушку с водой, которую можно пить пригоршнями, полянку с васильками, деревушку, где дед Артём ещё не разучился мастерить лапти, а дед Никита так сыпет на гармошке плясовую, что любой вспоминает свою русскость, широту чувств и молодечество… А туристы всё это минуют, приезжают, наконец, к достопримечательности, а там мусор, ряды ларьков с макетами достопримечательности и ещё десять автобусов любопытного народу. Теснота, гомон, вспышки фотоаппаратов, и приходится делить красоту на две сотни человек, а ведь она, красота, должна вливаться в одни глаза, наполнять одну душу. Она – для одиночек. Или для двоих, если влюблённые.
… Эта, последняя на дню, молитва была недолгой: священники – друг другу, монахи и послушники – отцу Николаю едва успели исповедаться. А когда всё завершилось, они стали по очереди обходить всех присутствующих и со словами «Прости мне, грешному», кланяться до земли, троекратно целовать плечи и пожимать руку. Вот один монах попросил прощения у Сергея и с улыбкой поклонился ему, за ним другой… Сначала парень растерялся, но через пару минут это стало нравиться ему, потому что приметил: присутствующие заражаются каким-то добрым воодушевлением и едва ли не зримо стряхивают с себя грехи ушедшего дня. И только одно беспокоило Сергея: как он сам исполнит этот обряд, подойдя к отцу Николаю и другим иеромонахам. Нокогда он

28
последним двинулся по цепочке людей, всё оказалось легко и просто. Серьёзно, очень старательно делал то, что полагается, блаженный Петя, напыщенно и важно – Хитрован, отец Николай улыбнулся приветливо, как старому знакомому… Сначала Сергей только торопливо совал руку, но, чувствуя, что все стараются крепко пожать его ладонь, принялся делать так же и перестал суетиться. Особенно ему понравилась доброта во взгляде Пересвета. Глаза, густая чёрная борода и рукопожатие этого монаха были мягкими и действительно братскими. Сергей почувствовал: он здесь брат всем.
… Перед сном опять болтали. Очевидно, у Иакова с Анатолием без этого не обходилось ни одного вечера, хотя к ним часто подселяли на верхние полки очередных трудников. Брат Анатолий был любознателен и слушал соседа с уважением, брат Иаков, хотя и скромничал, проявлял большую начитанность, к тому же серьёзно изучал церковнославянский язык.
- … К тебе опять приезжали с завода? – спросил Анатолий.
- Приезжали… До чего докатились: приобретают новое оборудование для металлообработки, а установить не могут.
- Вы работали инженером? – спросил Сергей, который опять взялся за молитвослов.
- Да, пока не сократили. Вместе со всем заводом…Сказали: оборонная продукция не нужна, воевать не с кем. Странные люди. Не воюет только тот, за кем сила. Что в мире, что в душе – одно и то же: враг всегда рядом, и, если нет воинства, - будешь покорён. В душе – дьяволом, в мире – иностранцами… Но теперь вроде осознали. Восстанавливают производство…
Он, как и сосед, лёг, и Сергей переключил свет на настольную лампу.
- Это вы про наш военный завод?.. У меня там отец работал. Потом его тоже сократили. Пошёл, как и все другие, торговать на базар китайским барахлом. Токарем шестого разряда у него получалось работать, а торгашом не получилось. Мы тогда, в конце девяностых, очень бедно жили, отец запил и… спился совсем. Умер.
- Я тоже пробовал ездить в Китай. А потом пришёл сюда. Семью к этому времени всё равно уже потерял… А как твоя фамилия? Может, я знал его?
Сергей сказал.
- Помню. Твой отец работал в четвёртом цехе. Лично не знал, но то, что руки у него были золотые, - это точно. Много у нас таких трудилось. Две тысячи человек, с семьями – тысяч семь-восемь, и вдруг – не нужны. По тем временам мы всё, что угодно могли делать: хоть электрооборудование, хоть компьютеры или бытовую технику. Ничего не

29
стоило перепрофилироваться…
- Было бы желание, - прибавил Анатолий.
- Желание у руководства отсутствовало. И в результате полгорода спилось…
- И скурилось. Что не договариваешь? Все свои.
- А… - Иаков будто махнул рукой, и в этом «а» прозвучала не только грусть об утраченном, но и боль за переломленные жизни сотен людей. – Зато я здесь, и всё к лучшему.
- Вот и я снова здесь… - Анатолий помолчал и, заметив, что Сергей его слушает, продолжил. – Я, брат, уже в третий раз укрываюсь в монастыре. Излечусь от своей пагубы по милости Божией, вернусь в мир, и всё вроде бы хорошо: родные поддерживают, нахожу работу, однако бес искушения пересиливает: снова срываюсь… Ты не понял?.. Героин… Я наркоман и с большим стажем, хотя все мои приятели со стажем давно на кладбище.
- Ты не наркоман. Ты был наркоманом, - поправил Иаков. - А теперь ты монах, новоначальный монах.
- Да, послушник, исцеляющийся молитвою и общением с курочками… Вот так-то, Серёжа: в миру мне смерть, больше туда не уйду.
- Значит, пребывание в монастыре лечит? – спросил Сергей, чтобы поддержать разговор.
- Меня, слава Богу, излечивает, не знаю, как других. Дьяволу трудно проникнуть за монастырские стены, разве что внутри какого-нибудь бесноватого, но с этим отец Борис быстро разбирается.
Оба монаха усмехнулись, будто подумали об одном и том же.
- Помнишь, как к нам на воскресную Божественную Литургию пришла старушка, которая всё искала монаха с узкой бородкой?
- Да-да, - засмеялся Анатолий. – Представляешь, Серёжа, идёт старушка по дороге – дело было месяца два назад – и возле наших ворот видит человека в чёрной одежде, шапочке и с узкой бородкой, который стоит и пошатывается. Бабулька подходит ближе, думает: наверное, монах плохо себя чувствует или вообще согрешил, напился вина, а этот говорит ей: «Бабка, не ходи туда, не надо», пробует удержать её и не может… Так вот. Старушка отстояла службу, причастилась, а потом подходит к отцу Борису: где, мол, у вас такой высокий, с узкой бородкой, как у него со здоровьем? Представляешь?
- Это был…
- Понятно, кто это был, - прервал Сергея брат Иаков. – Ты читай, а то подъём в пять

30
часов, а поспать тоже надо.
- Да, спокойной ночи, братия, - согласился Анатолий.
- Спокойной ночи.
- Спаси нас, Господи.
Монахи замолчали, а Сергей нагнул светильник, чтобы не мешать им, и вернулся к своему чтению. Сосредоточиться сразу не получилось: вереницей летали события дня, воспоминания о Бочкове и его дочери, призраком маячил где-то там, за хорошо видимым из окна забором, чёрный человек, болела сгоревшая днём шея. Сергей боролся с собой и если пробегал молитву глазами, не вдумавшись, то возвращался к ней, наказывая свою рассеянность. Но вот красивая, поэтичная фраза «Господи, окропи в сердце моём росу благодати Твоея» зацепила не только ум парня, но и сердце, и он ушёл в чтение так, что через десяток минут уже не сознавал: бодрствует ли он, читая, или спит, и молитвы, читаемые кем-то другим, вливаются ему через слух прямо в душу. «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его. Яко исчезает дым, да исчезнут…» - читал он и будто видел всё это в ярких видениях, похожих на иконы, и наполнялся чистым воздухом счастья.
… В пять утра чей-то вежливый, но настойчивый голос разбудил Сергея и его соседей, а в половине шестого началось утреннее богослужение. Парень опасался, что с непривычки ему будет тяжело четырёхчасовое стояние в храме, но молодой организм и крепкие ноги баскетболиста спокойно всё выдержали, тем более, что в какие-то моменты позволялось слушать чтецов сидя. Брат Анатолий этой возможностью не пользовался, он опять выбрал место впереди справа и во всё время, включая Литургию, ни разу ни на что не отвлёкся, не то, что присел. Сергей с удовольствием поглядывал на него. «Молодец, весь в молитве, не то, что я, - думал парень, - то одно лезет в голову, то другое. Хитрован вообще не стесняется: если падает на лавку, то опускает голову, закрывает глаза и, наверное, дремлет несколько минут. Бедняга, тяжело привыкает к монастырской жизни. Но зачем-то она ему нужна, сюда ведь приходят по своей воле…»
Служба закончилась около десяти. Выходя из храма, Сергей вспомнил добрую и ободряющую улыбку Пересвета, когда вечером подходил к нему со словами «Прости мне, грешному», и задержался у колоколов. Правда, теперь звонарь глядел не на него и был сосредоточен. Затрезвонили маленькие колокола, за ними средние, и, наконец, солидно подключился благовест. Звон был громким, но не оглушающим и, отлетая от колоколов тяжёлым комом, доходя до ушей, как-то сжимался и мягко вплывал в человека, не

31
раздражая слух, как громкая музыка или какой-нибудь механический шум.
«Его называют целебным, - вспомнил Сергей, прочитав, как положено, Символ веры, и попробовал ощутить внутри себя то, как распространяется звон по организму. Приятная волна звуков проходила сверху вниз, затухала, но тут же дополнялась другой. Так где-нибудь на юге изо дня в день ласкает море прибрежный песок, так игриво теребит листочки дерева тёплый летний ветерок, так гладит ребёнка по голове добрая мать…
Сергей сходил на завтрак и, переодевшись в рабочее, поторопился к своему болоту. Выложиться полностью и сделать как можно больше – такую цель он ставил себе, зная, что после обеда послушания нет и до пяти часов можно отдыхать в келье.
Болото привело молодого трудника в изумление: уровень воды спал сантиметров на десять, часть тропы, которую он отсыпал вчера, теперь выглядела высокой, а дальше все камни обнажились, и, значит, подсыпки требовалось куда меньше.
- Испарилась что ли за ночь? – спросил парень вслух, будто болото могло ему ответить. – Или произошло чудо?
Он прошёл туда и обратно по своей тропе, ничего не понял, только отметил радостно, что на той стороне, где находился родник, берега прибавилось метра три. Сергей не любил неизвестности, потому решил обойти топкое место и по старой тропе. Уже через минуту всё стало ясно: в самом низком месте кто-то выкопал канавку, и вода заполнила впадину за забором, где густо рос камыш. Действительно, левый берег был повыше, и Сергею можно было ещё вчера догадаться и проделать такой канальчик, через который бросить на время какую-нибудь широкую доску – для брата Михаила. Да и не на время, а всего на один день: сейчас уж точно всё будет готово до обеда. И конечно, канавку прокопал сам Михаил. Кто ж ещё? Другие просто не знают хорошо эту часть монастыря и, поглощённые своими делами, ничего такого не придумали бы. Даже брат Иаков, когда показывал ему вчера эти тропинки, сначала отыскивал их глазами: одну – в высокой траве, другую – в мутной и заросшей всякой всячиной воде. Так что никакого чуда не оказалось, просто работа человеческого разума… Но, с другой стороны, нужно было догадаться сделать такое, найти время, чтобы прийти с лопатой и повозиться с вязким, сырым дёрном. Разве это не чудо? Почему-то ему, Сергею, не пришло на разум. Да, молодец повар. Спасибо ему. Скоро он начнёт готовить обед, и надо, чтобы за водой он прошёл уже по новому пути – короткому и удобному. И Сергей взялся за тачку.
Действительно, его работа пошла раза в два быстрее, тем более, что битый кирпич теперь можно было не сыпать как попало, кучей, а равномерно и экономно укладывать.

32
Парень так и сделал: сначала набирал в тележку обломки кирпичей, отвозил и раскладывал их, потом грузил мелкий камень и штукатурку и насыпал сверху. Тропа прибавляла в размерах, как будто над нею работала техника. Вот только поделиться своей радостью Сергею было не с кем. Михаила, который прошёл с вёдрами и – через болото, он поблагодарил, но тот только улыбнулся, а брат Иаков так и не пришёл. После завтрака с ним разговаривал отец Амвросий, и, очевидно, монах получил какое-то другое послушание.
Когда человек увлечён чем-то и не вспоминает про время, оно проходит незаметно, стороной, а он вдруг замечает, что солнце уже совсем в другом месте. Так и с Сергеем. Только по усталости в спине он почувствовал приближение обеда, но, досыпав тропу, не удовлетворился её видом и привёз ещё три тачки того песка, смешанного с мелким камнем, о котором вчера говорил отец Николай.
Теперь всё было готово. Ожидая, что вот-вот ударит колокол у трапезной, Сергей стоял в начале своей тропы и, оглядывая её, не находил изъянов. Михаил с бидоном или какие-нибудь верующие из города вдвоём рука об руку могли свободно пройти к источнику, отдохнуть там и напиться чистой родниковой воды. Послушание парня закончилось. Ему хотелось первым пройти по новой тропе – простым пешеходом, не толкая перед собой тяжёлую тачку с камнями, но Сергей решил, что сделает это после душа и обеда да прихватит с собой молитвослов. Будет готовиться к исповеди у могилы человека, который недавно принёс сюда и исповедовал грехи целого города за последние двадцать лет.
… Брат Иаков так был занят чем-то, что даже опоздал к молитве. Он вошёл в трапезную, когда все уже разливали суп и, встав напротив иконы, проговорил шёпотом положенное и с разрешения отца Николая пристроился на краю соседнего стола. Но, поев, в келью соседи отправились вместе. Грустный монах на этот раз был чем-то доволен и сказал, что перед вечерней службой обязательно посмотрит работу Сергея. «Хорошо, что теперь так просто можно пройти к роднику», - дважды говорил он, заставляя Сергея краснеть.
Войдя к себе, оба взяли в руки книги, но радостные чувства явно переполняли их, и потому некоторое время разговаривали. Иаков начал с того, что попенял на изощрённость нечистого, не пояснив, чем были вызваны такие мысли, которые будоражили его ум и принуждали часто менять позу тела и жестикулировать.
-…И ведь как ОН хитёр, как изобретателен в способах склонения нас к греху. Только бы отвлечь от мыслей о Боге. Про мирян я уже и не говорю. Сколько у них суеты! Ни на

33
молитву, ни на простое «Господи, помилуй» времени не находят…
- Да, люди, особенно дети, очень много стали тратить времени на компьютеры и телефоны, - согласился Сергей. – Сами по себе вещи-то полезные, но…
- Но в лапах дьявола и полезное становится средством искушения, - перебил Иаков, как будто удивляясь своей мысли. – Возьмём обычный вечер в обычной семье. Дело ко сну. Время помолиться на сон грядущий, вспомнить все грехи за день, покаяться, испросить у близких прощения, но всё не так: мама с папой смотрят бессмысленный сериал с десятью убийствами и засыпают под него, сын или дочь – с головой в интернете, в какой-нибудь социальной сети. Дьявольской сети, которая ловит и отвлекает. ЕМУ только бы отвести в сторону от мыслей о Боге. Думай, что угодно, делай, что угодно, но только не оценивай свою жизнь вечностью…
- Вечность – слишком огромное понятие. Не у всех хватает силы ума, чтобы осознать его.
- Мне жалко мирян. Жалко… - продолжал Иаков, как будто говоря сам с собой, и Сергей догадался: его сосед сегодня общался с кем-то из города. – Я хорошо вижу, как они идут в ад. Иной думает: я добрый человек, никого не обижаю, поэтому после смерти мне гарантировано блаженство. Ошибается. Не исповедуется – и мелких грехов за всю жизнь столько накопится, что утянут в преисподнюю. Не причащается Святых Даров – отвергает Бога, не пускает Спасителя в себя… Другие говорят: не знаю, как молиться, как поститься, как исполнять Божии законы. Лукавство. Обо всём написано, церкви теперь повсюду, священники всё разъясняют в проповедях, даже по телевизору есть необходимые передачи… Все же знают, что Бог пребывал на земле, учил апостолов, учение записано в Евангелия. Найди, прочитай, выбери себе вечную жизнь: вечные мучения или вечное блаженство.
- Как говорится, незнание законов не освобождает от ответственности за их нарушения, - согласился Сергей.
- А в ад-то как не хо-очется, - ответил Иаков протяжно и немного невпопад: видно, сочувствие к другим, которых уже не спасти, перешло у него на себя.
… -У нас был такой случай, - Иаков переместился на кровати и опёрся спиной о стену. –Тот самый брат Виктор, который отсыпал дорожку к роднику до тебя, уже неделю или две жил в монастыре, нёс послушание, посещал все службы, и вдруг прямо во время Вечерни его словно прорвало… Не так. Сначала он заплакал, потому что, когда начал кричать, я
увидел: у него всё лицо в слезах. Усы, бородка… Он сразу, как пришёл к нам, перестал

34
бриться. Помню, расспрашивал многих, как постригаются в монахи… И вот заплакал он тогда, упал на колени и начал громко говорить на весь храм. Пришлось остановить службу: так все изумились. Что он кричал?.. Примерно такое: «Братья, молитесь, молитесь! Отмолите все страшные грехи, в которых утопили нашу несчастную страну! Отмолите, прошу вас!! Больше некому!.. Миллионы, миллиарды страшных, жутких грехов совершено уже! И ещё совершается разной сволочью! Вы же не знаете, вы ничего не знаете! Их немыслимое количество, этих грехов! Они утопят нас! Всех людей утопят!!» Игумен был тогда в отъезде, так отец Борис пытался остановить Виктора, успокоить, но тот уже не мог остановиться. Кричит: «Не останавливайте меня, батюшка! Не останавливайте!! – брат Иаков воскликнул с интонацией угрозы, очевидно, передавая то, как говорил сам грешник. – Вы должны всё знать, потому что вы должны отмолить! Больше некому! ОНИ не остановятся! Людей обирают до нитки! Деньги инвалидов, стариков, детей – всё воруют! Старики в аптеках половину денег не за лекарства платят! Жена мэра дань собирает! Асфальт положили – половина денег ушла на сторону! У власти не люди – бесы!! Их никто не выбирает! Они сами себя выбирают! Раньше народ подкупали, избирателей! Потом высокое начальство решило: пусть лучше кандидаты подкупают их! Мэр за назначение платит губернатору! Губернатор – Москве! Потом племянник мэра дома не ремонтирует, а деньги -себе да откат в область! Он даже за лифты дерёт с людей! А их нет в нашем городе! Сын мэра бесплатно забрал себе сосновый лес и весь до последнего дерева – в Китай! Озеро дворцами обгородили, никто не пройдёт! На дворцы-то есть деньги!.. А сколько сгорело за пять лет! Сгорел детдом, пятеро погибло! Ночной клуб, восемь трупов! Рынок рухнул, тоже трое! И никого, никого не наказали!! Просто прокурор купил домик в Австрии и всё! Да хоть человека убей, ничего не будет, если ты в этой банде! Сын начальника милиции – маньяк! Ездит по городу, хватает девушек, насилует! Кто его остановит?! Полковник-танкист человеческими органами торгует! У него жена командует в госпитале! Потом пишут родным: сын погиб на учениях! Это же чудища, а не люди! А в местные газеты загляните! Одни достижения! Хвалят, как Брежнева не хвалили! Какие достижения?! Где они?! Послали в город-побратим китайский спортивную команду! Двадцать пять спортсменов ночевали в бомжатнике! А вся делегация – девяносто человек! Начальство, семьи, любовницы, друзья! Весь отдых за счёт городской казны! Вот так они живут!.. Я вам ещё не то рассажу, братья! Вы только молитесь! Пожалуйста, братья, молитесь! Сам я только сейчас понял: Богу всё известно! Всё видно! Значит, от него не спрячешь! Его газетой не

35
обманешь! Он не будет терпеть такое! Уничтожит всё, всю страну!! Как терпеть такое?! На это не будет никакого терпения! Хуже только Гитлер или какой-нибудь Чингизхан натворили дел! И это не Страшный суд будет, братья! Там хоть кто-то спасётся! Хоть добрые, праведные спасутся! А в нашем море грехов всем конец! Всем – и грешникам, и праведным! Молитесь! Молитесь! Бог слышит вас! На вас вся надежда! Отмолите это! Пожалейте людей!» Виктор ещё много кричал, и не всё было понятно, - Иаков, разволновавшись, не сразу перешёл с громкого на спокойный тон. – Отец Борис обнял его за плечи и сказал: «Молись и ты, брат наш, ибо каешься искренне, а сие Богу угодно. Молись за себя, за них, потому как ожидает их великий плач и скрежет зубов». Служба продолжилась, а Виктор так и лежал на полу. Лежал и плакал.
- Да, напугал он вас… Бывший мафиози кричит в храме…
- Что нас пугать? Разве мы не знаем, сколько греха в мире? Мир, действительно, утонул в грехе. А я, как бывший технический работник, считаю так: сгнила система. Жизненного устройства. И российская, и общемировая. Но я знаю ещё и то, что у нас такие ситуации уже бывали, и всегда мы выбирались из ямы при помощи веры и покаяния. Брат Виктор покаялся. Пусть пока только он один, но уже есть некоторая надежда на будущее. Мы здесь, в монастыре, всегда готовы к смерти и примем её спокойно. Но вы, молодые, хотите пожить: испытать любовь, родить детей, посвятить себя любимому делу. Ради вас жизнь должна продолжаться, пока не исчерпается наш первородный грех. И тогда или вернёмся к Богу или сгинем в небытии.
Брат Иаков прикрыл глаза и как будто задремал, а Сергей взял свою книгу и отправился к роднику, где был похоронен тот, кто каясь в грехах личных, покаялся и за тех, которые многие годы были его приятелями. Парень присел недалеко от креста и подумал, что этот «новый» Бочков ему ближе и понятнее, чем тот, отец Светы, приезжавший вечерами со своей грязной работы. Девушка вообще ничего не говорила о своём необычном папе, вела себя так, будто он работал сантехником в соседнем ЖЭКе: просто одевалась, была проста в общении со сверстниками, и они, даже узнав о ней правду, как и Сергей, не смогли изменить отношения к доброжелательной и общительной однокласснице. Ни страха, ни лести в их классе не было вовсе. Также вели себя и учителя. Света могла получить «двойку», какой-нибудь шутник мог толкнуть её в коридоре, а парни, если и не навязывались ей, симпатичной и весёлой, то не из-за грозного папаши, а потому, что считались с чувствами Сергея. Встречались они почти каждый вечер, даже зимой, когда на улице похолодало, а Света терялась в догадках, куда уехал её отец, и терпеливо ждала

36
его возвращения, ненавязчиво опекаемая тёткой, сестрой Бочкова. Виктор Викторович оставил дочери деньги на текущие расходы и записку: «Ухожу по святым местам вымаливать себе прощение за грехи». Света посчитала это отговоркой или причудой. Она и к религиозности Сергея относилась равнодушно, и, когда он говорил, что живёт так, как и должен жить всякий нормальный человек, только смеялась: «Значит, я не нормальная. Вот если папа не вернётся к выпускному, то отправимся с тобой по святым местам искать его». Впрочем, Сергей видел: девушка предполагает, что её отец просто скрывается от очередных бандитских разборок и явится, когда обстановка изменится в его пользу. Как бы то ни было, но отношения молодых людей были почти безоблачными. Пока… Пока не появился адвокат Бочкова. И произошло это пять дней назад.
Сергей достал из кармана ручку, бумажку, сложенную вчетверо, и дописал на ней ещё два своих греха.
В пять часов вечера началась служба. По причине субботы в храме собрались не только монахи, послушники и трудники монастыря, пришло человек десять мирян, очевидно, из тех, что жили на окраине города: одноэтажные дома и какие-то старые бараки вплотную подступали к монастырским стенам.
Храм был полон, и это придавало службе торжественности. Сергей не любил полупустых церквей: ему казалось, что по миру прошла какая-то катастрофа и людей не стало, а вместо воодушевления и умиротворённости он испытывал одиночество и тоску. Сейчас же плохого настроения возникнуть не могло. Тесными рядами стояли «свои»: крепкие мужчины в рясах или в простой и скромной одежде; левую часть храма заняли настоящие женщины – без узких брюк и аляповатых футболочек с непонятными надписями. Один такой текст он с друзьями перевёлс английского, ещё когда учился в школе. На спине их одноклассницы, вполне нормальной девушки, было написано: «Не допускайте оставления собачьих экскрементов в общественных местах». Нелепость ситуации усилило то, что девушка собиралась поступать на биофак. Нет, здесь, в церкви, стояли настоящие женщины – в платьях и красиво повязанных платках. Такие вызывали у Сергея уважение. Неделю назад он ахнул внутренне, когда Света в праздничном платье пришла на выпускной.
- Какая, оказывается, ты красивая… - сказал он, растерявшись.
- А до этого не замечал?
- До этого ты… скрывала свою настоящую красоту.
Закончился Девятый час, началась Вечерня. Сергей радовался, что гнетущие мысли,

37
погнавшие его в монастырь, как-то ослабели, обволоклись чем-то мягким,
полупрозрачным и уже не буравят сердце острой болью и непоправимостью произошедшего. Он слушал чтение и молился. Но вдруг случайный взгляд на ровные доски пола оживил в памяти разговор с братом Иаковом, точнее его рассказ о Бочкове, и отвлёк мысли парня. Где-то здесь, посреди храма, стоял на коленях бывший бандит и просил монахов отмолить всё, что натворил со своими соратниками в городе. Сергей не мог представить себе эту картину, слишком умиротворённой была сейчас атмосфера вокруг. «Неужели так глубоко осознал, что впал в такое истерическое состояние? – думал парень. – На него что-то непохоже». Полгода назад Сергея пригласили в ресторан на день рождения Светы. Какой-то элиты или бритоголовых ребят с длинноногими подругами там не было совсем, только родственники Бочковых, довольно простые люди, да подружки именинницы – из их школы и той, где Света училась прежде. Но даже в таком кругу Бочков выглядел хозяином жизни, которому доступно всё, полностью соответствуя, как подумалось Сергею, своей фамилии. Именинником, скорее, был он, а не дочка, несмотря на царский подарок папаши – автомобиль и водительские права к нему. Чтобы как-то разукрасить однотонную обстановку подобострастия, Сергей дважды предлагал тост за совершеннолетие своей подруги, пытался шутками и болтовнёй расшевелить девчонок, но вся молодёжь сидела стадом кроликов перед удавом, и дорогая еда, которая восхитила всех вначале, оставалась на тарелках. Света поглядывала на друга с благодарностью, но и сама понимала, что собрала несовместимых людей.
«Дался мне этот Бочков, - досадливо махнул головой Сергей. – Спектакль закончен, герой ушёл со сцены, хватит о нём вспоминать. Лучше подумать о том, как уговорить маму первый раз в жизни причаститься. Да и брата тоже. Не буду дуться на них после монастыря, сделаю вид, как будто ссоры не было. Всё равно сейчас, на исповеди я должен всем и всё простить: и брату, и Свете, и дедушке с бабушкой, которые до сих пор упрекают отца за пьянку, хотя он давно умер… Сколько раз приходилось их мирить… А теперь сам ссорюсь – с родным братом. И ведь, в принципе, по пустякам. Из-за характеров…Говорят, в ссорах виноват тот, кто старше или умнее. Он старше, но оба ведём себя… как дураки… А маму обязательно надо уговорить. Правильно брат Иаков сказал: будь ты хоть добрым и отзывчивым человеком, а, если не причащаешься, - отвергаешь Бога. И тогда после смерти к нему не просись. Прилетят чёрные и гадкие и унесут против воли. А Ангелу-хранителю нечего будет сказать в твоё оправдание. Нет, я
хочу, чтобы после смерти меня ТАМ встретили мама и все остальные родственники.

38
Как-то надо их подтолкнуть к этому…»
Так, отвлекаясь от службы на разные мысли и возвращаясь в окружающую реальность с укором себе за неспособность сосредоточиться, Сергей дождался главного для себя события дня – исповеди. Желающих покаяться в грехах было много, и он пошёл последним перед женщинами, так и не решив для себя, обманул он отца Николая вчера о причине своего посещения монастыря или нет.
Всякий раз, когда во время таинства священник накрывал его голову епитрахилью и лоб касался священной книги, Сергей прямо-таки физически ощущал, что грудь его открывается, как дверь, а обнажившаяся душа болезненно колышется от соприкосновения с воздухом. И сейчас он опять испытал это чувство и даже более глубоко: всё-таки это был монастырь, а отец Николай выглядел строже обычного. Они начали беседовать. Леность в молитве и несоблюдение постов, раздражение на близких и сквернословие, страсть к обжорству и праздности, а ещё главный грех, которому всего несколько дней – всё высказывал Сергей без утайки, потому что больше всего боялся оставить что-то на душе, забыть и нести через всю жизнь, пока не напомнят со злорадством на мытарствах. Отец Николай помогал ему, и через минуту Сергей понял, что священник стремится к тому же, что и он: чтобы душа парня стала чистой, как родниковая вода. Он почувствовал благодарность, а ещё заметил мимолётно, что батюшка прекрасно разбирается в мирской жизни и всех её современных искушениях. Впрочем, чему было удивляться: немыслимый груз зла приходилось и ему, и всем другим священникам монастыря, всей страны, брать на свои плечи во время таинств покаяния, а ещё перечувствовать, пропустить через сердце и рассеять единственной силой, которой подвластно всё – словом Божиим. Знал бы восемнадцатилетний юноша Сергей, который так откровенно высказывал себя, что выступили слёзы на глазах, знал бы он, какая исповедь прозвучала здесь за полгода до этого. И что пришлось прощать!
…- Ты читал о том, как надлежит исповедаться? – удивлённо спросил отец Борис, когда Бочков заговорил.
- Я читал, батюшка, но там перечислены не мои грехи… Наверное, кто писал эту книжку, не учитывал… что ТАКОЕ будет совершаться в жизни… А как же я всё своё не выскажу?.. С собой я это не хочу уносить…
- … Хорошо, говори.
- Я, батюшка, начну с девяносто второго года… До этого наши грехи были так,
грешками, детскими глупостями…

39
- Нужно вспомнить всё.
- Нужно, нужно. Но сначала это, главное… С девяносто второго года наш город распался на банды… Я стал бригадиром в одной из них… Бригады, бригадир – это от зоны… У меня были две короткие ходки… вот я и выдвинулся… Занимались в основном рэкетом… Облагали данью, кого только можно… Тогда все сдвинулись по деньгам, кинулись зарабатывать… Торговать… Мы брали с крестьян за место… Долю с тех, кто продавал машины… Но это ещё мелочи… Всё серьёзное началось, когда Чубайс раздал ваучеры… Началась эпоха рвачей… Я тогда нашёл одну попку… Простите, человека… Он хоть и пьяница был, но талант… Сделали «пирамиду»… Пообещали суперпроценты… Потом я его сдал… Милиции сдал, а то в городе завелась шумиха вокруг нашей фирмы… Но он сел без копейки, все деньги забрал я… Даже не знаю, где этот человек сейчас…
Бочков не мог больше стоять склонившись: он задыхался и покрылся потом.
- Я, батюшка, лучше на коленях… Так будет правильнее…
- Тогда, после пирамиды… - продолжал он, опустившись, - «Золотой век» называлась…мы на разборках впервые начали убивать… Я сам никого не убил. Ни разу… Но приказывал много… Восемь раз точно убивали по моему слову… Или на разборках, или по заказу… Стрелка приглашали из области… Так вот хапнул я на этом «Золотом веке» и решил подчинить…весь город… В одном районе заправлял приятель… Мы с ним в одном отряде были… Того я пока не трогал, потом заказал… А тогда наехал на кавказцев… За ними был район, где много заводов… Вот я и решил задвинуть их… Полгода мы воевали… Ни они меня, ни я их… Мои ребята завалили четверых… Наших легло пятеро… Они ведь тоже на моей совести?.. Ни одному не было и тридцатника… Там, на нашем кладбище есть «Аллея девяностых»… Тоже народное название… Я на родительский день… всем кладу по гвоздике… Всем… И своим, и чужим… Даже тем, кто в меня стрелял… На мёртвых не обижаюсь… А через несколько лет уже кавказцы…наехали на меня… Да и кавказцами их называли так…по привычке… У меня тоже были ингуш, и кореец… Два грузина недолго… У тех тоже больше русских… Причём мы знали друг друга с детства… На танцах вместе пили самогонку… Потом дрались… Нормально жили… А во вторую войну я троих из них взорвал… Прямо в кабаке… Не я, но по моему приказу… Подсунули им сумку под стол и…бабах… Ещё девка погибла, официантка… Это тоже всё на мне… Но тогда нельзя было иначе… Хотя что я говорю?.. Можно было тогда ещё уйти к вам…в монастырь… Спрятаться от всего этого… Они ведь мне жену взорвали… Дочка думает: умерла от болезни… Если б так…

40
Саму дочку перекидывал с места на место… Чтоб уцелела… То в другую школу, то в деревню к сестре… Жена хотела второго ребёнка, а я побоялся… Жену того приятеля, что я говорил…убили прямо в роддоме… Что-то укололи… Но это не я… «Кавказцы» Мартына… Мартынова… До этого с бабами не воевали…
Бочков остановился, чтоб отдышаться и собраться с мыслями. Отец Борис молчал и только сочувственно смотрел на его побуревшие от прихлынувшей крови лицо и шею с затылком. Исповедь продолжилась через полминуты.
- В середине девяностых я первым въехал, кто будет командовать…городом и областью… Тогда как раз все поднимались на металле… Людей с заводов сокращали тысячами… Родственники тоже были среди таких… Сокращали… Расчётных денег не давали… А мои люди скупали оборудование, выдёргивали балки…балки, рельсы, котлы и – за границу… Целыми коробками… Пароходами… Меня тогда познакомили с дочкой губернатора… Через неё я начал брать по-крупному… Даже старого мэра закусило… Но пришли другие времена… Никого не надо было убивать… Похищать… Всё делалось по документам, законно… И хапать начали в десять раз больше… Я платил Таньке её долю… Она проталкивала через Папу нужные бумаги… Я получал собственность… В основном разные предприятия… Больше разбиралось… Что-то приводили в порядок…работало… По-разному… Здания шли под магазины… Склады – под оптовые базы… Долго отбирали Дом творческих союзов… Упёртые попались… Целая война была… Бумажная… Где они теперь, эти творческие?.. Померли от голода или свалили за границу… Мы, хитрые…всех умных из этой страны вытеснили… Правда, пришлось спонсировать перевыборы Папы… Решали всё его дочка, я и ещё пять человек…авторитетных… Что те выборы?.. Всё это чистая туфта… Я два раза числился городским депутатом… Подкупили народ… «Поработали» с избирательной комиссией… Сейчас всё можно пробить и любого избрать… Были бы деньги… Говорят, что у нас…можно зарабатывать только на нефти и газе… Ерунда… Есть источник поприбыльнее… Из него можно черпать сколько хочешь… Это высасывать из простого народа… Сейчас так делают состояния… и моих грехов, батюшка, здесь немало… Моих личных… У меня в нашем городе и других местах…три завода….сорок семь магазинов…да четыре оптовые базы… Ещё восемь бензоколонок… Поговорю с такими же.. и повышаем цену то на одно, то на другое… Просто так, от жадности… Потом кто-нибудь из них мне позвонит… Давай, мол… Ну, давай… А народ гадает, почему… Народ передавил бы нас давно, а он терпит… Хоть Бог за них заступился: подыхаю… Так другие

41
гады живут…
Бочков приумолк, и отец Борис спросил, высказался ли он.
- Нет, нет, батюшка… Я хочу всё сейчас рассказать… Во всём покаяться… Во всех своих грязных грехах… Вдруг завтра уже не смогу… Что ещё?.. Я сказал: был депутатом… Там мы выдумывали разные программы… И ничего не делалось… Деньги делили… Областные программы, федеральные – тоже… Иногда участвовали, но всё равно хапали… Конечно, мэр больше… Но и я замазан… Мы с ним захватили дачный посёлок у озера… Дачников вышвырнули… Придрались к документам… Сами знаете…правильная бумажка у того, кто её выдаёт… А кто выдаёт, подчиняется мэру… Или зависит от него… Людей выгоняла милиция… Нет, трупов не было… Но били сильно… Потом мы там построили коттеджи… И мой домик там стоит… У воды… А когда по телевизору начали трендеть про кризис…мэр выбил в области финансовую помощь… Трепанул, что предприятия закроются…будет много безработных… Я на свой завод тоже взял деньжат… За откат, конечно… А по документам сделали так, что я государству ничего не должен… А не украл бы я, так кто-то другой… Всё равно простым людям ничего не перепадёт… Хотя что выгораживаться?.. Украл я, а не другой…
- Что я тебе скажу?.. – раздумчиво проговорил отец Борис, когда Бочкин замолчал и скривился от болезненной гримасы. – Нужно было бы каждый грех хорошенько вспомнить, пережить и в каждом покаяться. Но сказано у святого Игнатия: «Не советовал бы я вам входить в подробное и тонкое разбирательство грехов, а соберите их все в один сосуд покаяния и ввергните в бездну милосердия Божия». Не будем и мы с тобой разбирать каждый грех до тонкостей, тем более что переполнил ты ими свою душу… Ты ведь даже не знаешь, в каком духовно богатом городе живёшь. Удивлён?.. Конечно, не сейчас об этом говорить. Кратко разве. Вот есть там такой Кульчицкий. Он тоже ещё в девяностые годы получил здание. Но не для себя. Для Школы искусств. Детки рисуют, с танцами выступают, даже иконки вышивают очень красиво. Долин, бывший офицер, создал патриотический клуб и руководит им много лет. В их летнем лагере и молебны проводятся, и военные занятия, и историю нашего православного воинства изучают. А содержится клуб от спонсоров, предпринимателей. Государство денег им не выделяет, однако живут. Ещё, знаю, женщина одна есть: убирает с единомышленниками свалки вокруг города и садит на их местах сосновые рощи. Берега озёр, рек в подобающий вид приводят.
- Я таких не знаю, батюшка… Об экологах что-то слышал… Теперь не вспомню…

42
- Скажи мне вот что…
Отец Борис как-то весь подобрался и заговорил строже и отчётливее.
- Ты, очевидно, жил в безверии? В Бога не верил?
- Каюсь, батюшка… Стыдно, да… Не то, чтоб не верил… Не было Его в моей жизни… Не думал о нём…
- Верил ли в сны, приметы и гадания?
- Было. Обращался к гадалкам…экстрасенсам… В приметы мало верил… А это большой грех?
- Большой. Веря в подобное – отвергаешь Божий промысел. Ходил ли ты в храмы хотя бы по воскресеньям и праздникам?
- Никогда не ходил… Только когда дочку крестили… Семнадцать лет назад…
- Причащался Святых Даров?
- Нет. Завтра – первый раз…в жизни.
- Понятно.
- Теперь я знаю, что это плохо… Понимаю…
- Молился ли? Утром, перед началом доброго дела, вечером перед сном? Славил ли Господа за помощь, за милость Его?
- Нет, батюшка… Я только два дня как учу молитвы… «Отче наш» уже знаю наизусть.
- Кощунствовал, упоминал имя нечистого, сквернословил?
- Было, было… Много раз было.
Так проговорили они ещё добрую четверть часа, и, когда отец Борис перестал задавать вопросы, Бочков, елозя на уставших от стояния коленях, удивлённо сказал:
- Это что ж получается?.. Я был уверен…что покаялся в самых страшных своих грехах…а на самом деле грехов моих…намного больше… И против Бога грешил, против веры… И жил не по-христиански… Так выходит?.. И дочка, главное, дочка… Я ж её, оказывается…без Бога воспитывал…не в православии… Не заботился о воцерквлении крестника… Да, не заботился совсем… Только подарки ему дарил… Вот и вырос он полным уродом… Своего отца хотел убить… Боже мой, Боже мой… И блудил я, и пьянствовал… И долги не возвращал… Сколько их…моих грехов на самом деле… Что ж со мной будет, батюшка?.. Точнее, с моей душой?.. Телу скоро конец.
- Всё в воле Господа. На неё уповай. Ты боишься кары Божией, боишься Бога, но надобно ещё и любить его и верить в его милостивое прощение. Не думай, что Он только и ждёт, чтобы покарать нас, подкарауливает на грехе. Это не так. Он хочет вразумить нас

43
и радуется, когда человек сходит с пути греха. А как же иначе? Ведь и ты, и я, и все мы –
Его образ и подобие. Разве ж Он ненавидит себя? Что есть образ и подобие, знаешь?
- Плохо понимаю…
- Образ – это мудрость, способности мыслить и творить по своей воле, а подобие – путь к Богу, способность духовного совершенствования. Оставляя в скорби грехи прошлые, ты должен осудить их в себе и отречься от них не только умом, но и всем сердцем. Тогда оно откроется Богу. Сокрушайся о грехах, не допускай лукавого возвращения к ним, кайся словом молитвы и делами послушания. А если опасаешься, что мало тебе осталось жизни на земле, знай: возлюбишь Господа, оставишь грех – и Он восполнит всё недостающее своим крестным страданием за всех нас. Сказано святым Игнатием: «Нет греха человеческого, которого бы не могла омыть Кровь Господа».
- Так, так, батюшка… И отец Николай говорил мне такое же… Ненависть к грехам… Плач о том, что натворил… Вера в любовь к Богу… Но я прочитал…грехи прощаются, если кто-то за тебя молится… Если кому-то сделал добро.
- Да, это так.
- А у меня, наверное, и нет таких людей… Я ушёл из города и никому не сказал куда…Даже дочери… Нет таких, кто бы мне…помог…
Голос его дрогнул тоской, а отец Борис начал разрешительную молитву.
… Когда Сергей отошёл от исповеди, к отцу Николаю стали подходить женщины. Вскоре служба закончилась.
Идя на ужин, парень чувствовал себя приподнято. Слишком многое тяготило его душу до сегодняшнего вечера. Мама, брат, Света… Все они словно сговорились испытать нервную систему парня на прочность. Теперь всё сброшено, а завтрашнее таинство Евхаристии укрепит Святыми Дарами его расслабленную волю и даст силы на новый этап жизни – поступление и начало студенчества. Он шёл к трапезной и пытался уловить свои ощущения после исповеди, но чувствовал только одно: будто из тела вычерпали всё грязное, мусорное, и осталось в нём, кроме пустоты, немного, но такое, что не мешает, что – хорошо.
Колокольный звон, который пару минут назад красиво растёкся по окрестностям, ещё звучал в ушах и заражал бодростью и верой в счастье, но со стороны города вдруг прилетела, пользуясь тишиной вечера и порывом какого-то лёгкого ветерка, танцевальная песенка и грубо растолкала собравшийся было задремать монастырский воздух. «Летняя площадка в Заречье, - угадал Сергей. – Конечно, сегодня же суббота». Его догнал

44
Хитрован, и парни пошли к трапезной вместе.
- Ну, рассказывай, в каких грехах исповедался! Сколько душ зарезал, сколько загубил?
- А ты не в семинарию здесь готовишься? Может, хочешь стать священником?
- Я?.. С чего ты взял? – Хитрован оказался не очень хитрым: не догадался, куда клонит Сергей.
- Просто предлагаешь мне второй раз исповедаться, - тебе.
- А-а. Да можно: нормальная работа. Ты это…мобильник мне дай. Тут, блин, вопрос жизни и смерти, а у меня баланс по нулям. Я ж всё потерял: семью, жену, дело. Вот приходится здесь ошиваться.
- Погибли что ли?
- Кто?.. А, нет. Так сложилось, что пришлось всё бросить. Теперь я один. Тут человечек появился, который может выручить, надо с ним срочно связаться.
- Я не брал телефон в монастырь.
- Не брал?
- Зачем он мне здесь?
- А у этих, кто с тобой в одной комнате, есть? Я б, конечно, мог бы у настоятеля попросить. Он бы мне дал. Но у моего приятеля через слово мат. А в монастыре, сам знаешь, нельзя. Грех.
- Мои соседи – монах и послушник. Сомневаюсь, что у них есть сотовый. По крайней мере я не видел.
- Точно нету? У моих тоже. Ладно, как-нибудь выкручусь. Ты мне займи полтинник, я завтра сбегаю, положу на свой телефон.
- Денег я тоже не брал.
- Да ты ж с полным рюкзаком пришёл.
- Денег и телефонов? – засмеялся Сергей.
Они пришли, и разговор оборвался. А после ужина Сергей видел, как Хитрован что-то горячо рассказывал двум трудникам – отцу и сыну. «Напроказил, - решил Сергей. – Теперь прячется от полиции или блатных. «Семью потерял…» Вряд ли у него есть семья.
Он нагнал брата Иакова и брата Анатолия и пошёл с ними вровень. Как обычно, монах что-то рассказывал, его восприимчивый сосед слушал.
- Тебе тоже стоит задуматься над этим, - сказал Иаков. – Как будущему историку. История не в событиях. Она в… - он постучал себя по клобуку, прикрывавшему голову – их восприятии. А мысли, как известно, имеют словесную форму. Получается, всё, что в

45
нас есть, отражено в языке.
- Я сказал, что и без изучения церковнославянского языка понимаю молитвы, - пояснил Анатолий.
Они вошли в келью.
- Я много чего мог бы вам рассказать, да времени не хватит. Скажу только, что наши предки были очень даже неглупые, если для общения с Богом придумали такой язык.
Иаков присел на свою постель и начал поправлять волосы, которые выбились из его монашеской косички.
- Я вот прочитаю фразу в три-четыре слова и вижу, что, если её переводить на современный язык, то потребуется два длинных предложения. Ладно ёмкость. Есть и другая важная черта языка. Я бы назвал её смысловой полнотой и многообразием оттенков в значении слова. Наш мирянин, наверное, подскажет, какое сейчас самое модное импортное словечко.
Сергей слушал вполуха, размышляя о своём и не сразу понял, что имеют в виду его. Увидев два вопросительных взгляда, он задумался:
- Импортное словечко? В принципе, сейчас в моде компьютерные термины. Вообще-то, есть одно. Драйв. Даже президент его употребляет.
- Драйв… - повторил Иаков, как бы рассматривая слово и прицениваясь к нему. – Значит, русские «движение», «поездка» уже не нравятся людям? Или это «др» напоминает то, как заводится машина?
- Скорее, мотоцикл, - засмеялся Анатолий.
- Или мотоцикл. В любом случае, кроме оригинального, нового звучания за этим словом ничего нет. Его можно услышать, при развитой фантазии что-то представить. Но наполненности смыслом в нём никогда не будет, потому что оно чужое, не нами придуманное, не прошедшее с нами через столетия, когда каждое употребление слова обогащало и расширяло его значение. Теперь сравните со старыми русскими словами. Бдаго-лепие. Благая, то есть добрая, полезная, угодная Богу, красота… Добро-порядочность… Основываться… Замечательный… Великодушие… По-все-местный. Уподоб-ление. Шести-десятый. У-миление. Друже-любие. Благо-твори-тельность. Добро-воле-ц…
- Благосклонность, благородство, благоприятствование, - прибавил Анатолий. – А ещё такие: душеспасительный, знаменательный, испокон, вое-начальник…
- Хитро-сплетение, скудо-умие, - подключился к игре в слова Сергей.

46
- Или просто: па-скудность.
Брат Иаков, так горячо отстаивавший свой взгляд, сам оборвал разговор шуткой.
- Сейчас некоторые предлагают заменить язык службы со старославянского на современный, - сказал осторожно Сергей, не обозначая свою позицию.
Впрочем, её, этой позиции, у него и не было: он понимал церковный язык, но соглашался с мнением, что кого-то трудные слова и мудрёные выражения в молитвах могут отталкивать от веры.
Иаков заметно потемнел лицом.
- Старославянский или церковнославянский язык – это язык общения с Богом. Поймёт ли нас Бог, если изменим язык?.. И как изменим? Каждый священник в каждой церкви будет добавлять какие-то индивидуальные особенности своей речи. Что получится, догадываешься?
Сергей понял собеседника:
- Получится эффект Вавилонской башни.
- Только на этот раз и люди не будут друг друга понимать, заходя в другие церкви, не в свои, ближайшие к дому, и возможность словесного общения с Богом утратится. Конечно, каждый просит Божией милости по-своему. Но это дома. А молитва в храме – стократ сильнее, и она должна быть единой. Вот ты, современный школьник, не поленился выучить молитвы. А тот, кому лень, - поленится и на службу сходить, и причаститься, и пост соблюсти…Отговорки это всё. Душевная лень.
- Кол-окол-лить… - вдруг вспомнил ещё одно интересное слово брат Анатолий и объявил, что пора отправляться в храм, на покаянную молитву.
Вечер был тихий и душноватый. С танцев ещё отчётливее доносилась музыка, и Сергей невольно прислушался. Знакомая песня с простеньким припевом, на который у поэта, очевидно, не хватило сил: «Хэй, хэй, нихэхэй! Приглашай своих друзей!» В конце припев пелся (Сергей посчитал) шестнадцать раз.
Парень вошёл в храм, начались молитвы, и вдруг глупые слова шлягера стали лезть ему в голову и повторяться. Сергей отмахнулся от них, переключил мысли на другое – через минуту снова «хэй, хэй, нихэхэй». Он удивился, потом укорил себя: «Повторяю такую фигню в храме во время службы». Бесполезно, на нервные клетки в мозгу чувство стыда не действовало. «Хэй-хэй», как надоевшая муха, отлетало в сторону и возвращалось снова и снова. Сергей начал молиться про себя и повторял все знакомые молитвы дважды. Но всякий раз, когда он делал какую-нибудь паузу, «хэй-хэй» подлетало к нему, лезло между

47
строк и светилось в мозгу красным цветом рекламной надписи. «Буду гнать его – значит, буду о нём думать. Пусть хэйкает сколько влезет. Само надоест». Так решил Сергей, перестал бороться, и «хэй-хэй», насладившись вседозволенностью, раз тридцать пробренчало в его голове и стало затухать. Минут через пятнадцать Сергей даже специально повторил припев, как бы дразня его и подталкивая к активности, но тот уже не хотел возрождаться. «Протух, собака», - злорадно подумал парень и следующий раз вспомнил о песенке только тогда, когда вышел из церкви по окончании молитв и так понравившегося ему «Прости мне, грешному». Лишь Хитрован при целовании плеч почему-то спрятал от него взгляд и смотрел на пол. Вид у него был как всегда озабоченный.
Во дворе музыка дискотеки снова напомнила Сергею о мирской жизни, но теперь он уже не раздражался. «Это, наверное, и есть бесовщина, - подумал парень. – Бессмысленные слова заполняют голову, и человек не то, что молится и думает о Боге, он вообще ни о чём не думает и тупо, как зомби, повторяет эту абракадабру. Наверное, у сатанистов как раз такие – бессмысленные – заклятия. Зачем им смысл, если их «деятельность», как и «деятельность» их кумира, бессмысленна? Получается, песня песне – рознь. Припев может быть и хорошим: красивым, со смыслом. А этот – можно сказать, бесовская формула. Я просто талдычу её без конца и тем самым подчиняюсь ей. Вот так и обманывает нас, молодёжь, нечистый: день одну его абракадабру повторяем, потом слышим модную песенку и следующий день повторяем её бестолковый припев. И в это время ни о чём хорошем и полезном не думаем…»
Сергей вошёл в келью и сказал себе: «Опять откладываю». Так он делал уже, наверное, в десятый раз: откладывал что-то для обдумывания на дни, недели, может, месяцы после монастыря. Слишком много непривычного, непохожего даже на самые умные беседы в школе где-нибудь на обществознании или истории входило второй день в его ум и требовало неторопливого размышления в одиночестве и покое.
Сейчас же ему нужно было почитать к завтрашнему Причастию и хотелось кое-что выспросить у соседей. Они разговаривали между собой, но лениво, без особых чувств, и Сергей, подбирая слова, поинтересовался:
- Скажите…а этот брат Виктор, о котором вы рассказывали, что он так…эмоционально заговорил прямо на службе о грехах, он, на ваш взгляд, успел покаяться? Всё-таки они, то есть он со своими подручными, много чего плохого натворили в нашем городе.
Монахи помолчали. Но не потому, что не хотели отвечать, а просто сами задумались над

48
столь интересной судьбой.
- Принял ли Господь его покаяние, Серёжа, нам неведомо, - сказал Анатолий, - но каялся он искренне, и через месяц это был уже другой человек: после службы – я сам видел – он всегда выходил в слезах…
- Мы не знаем, что он натворил в городе, - как-то чересчур твёрдо заговорил Иаков. – А здесь он сотворил много хорошего.
- Сделал тропинку к источнику?
Монахи усмехнулись. Объяснил Анатолий.
- Он вроде как через месяц должен был умереть, но, слава Богу, не умер и даже не ослабел. Когда болото замёрзло, а это месяца через два – два с половиной, как брат Виктор пришёл сюда, он всё ещё возил камни для новой тропинки к роднику, бросал их об лёд, разбивал его и усердно продолжал своё послушание. Отец Николай предлагал ему другое, но тот очень просился на болото и говорил, что погода ещё позволяет отсыпать тропу. Дело, правда, у него продвигалосьне быстро, потому как эта гнилая яма оказалась довольно глубокой.
Сергей вспомнил свои попытки достать палкой болотного дна.
- Тогда же, где-то в ноябре, к нему приехали знакомые люди, они долго разговаривали возле ворот, а потом брат Евгений прибежал и кричит: «Драка». Мы поспешили туда, и оказалось, что брата Виктора побили. Не так, чтоб сильно, скорую не вызывали, тем более он не хотел покидать монастырь, однако чувствительно: целый день отлёживался.
- И снова – к своему послушанию, - сказал Иаков задумчиво, как будто себе.
Он уже лёг, а Сергей и Анатолий ещё сидели: парень у стола, послушник – на краю своей постели.
- К своему послушанию… - повторил Анатолий. – Знаешь, - обратился он к товарищу, - у меня такое предположение, что через это болото он дал себе обет: засыплю – простятся грехи, не засыплю – не простятся.
- Может быть, и так. Ты расскажи про воскресную школу.
- Конечно, расскажу, раз Серёже интересно. Да и поучительность есть в этой истории.
Анатолий снова заговорил, а Сергей вдруг подумал, что сегодня второй и последний его вечер с этими добрыми и чистосердечными людьми и что, наверное, ему ещё долго не будет хватать их бесед на сон грядущий. Этого углублённого в себя Иакова, кандидата технических наук, изучающего древний язык и дорожащего каждым освобождаемым от штукатурки кирпичом. И этого доброго, любящего и поговорить, и послушать Анатолия,

49
который так восторженно сообщает о всех маленьких событиях в монастырских курятнике и хлеве. «Эх, если бы мы там, в миру, жили среди таких хороших людей, то никогда бы не ругались, никогда не говорили плохого и даже не думали о плохом, - с сожалением сказал себе парень. - Люди всюду улыбались бы друг другу, уступали, помогали. Чем не рай земной? И почему так нельзя?.. А я-то думал, что в монастырь уходят, чтобы молиться и готовиться к смерти. Нет, сюда идут, чтобы жить по-человечески и радоваться жизни, а не прятаться от неё…»
-… Кстати, это был не единственный его конфликт с людьми оттуда, из города. Как-то на утреннее богослужение к нам пришла женщина, но потом задержалась в монастыре, и - я видел - подошла после завтрака к брату Виктору, что-то сказала, потом взяла довольно увесистый камень с его тачки и замахнулась. Ударить не ударила, хотя брат Виктор не отстранился и даже подставил голову, но ещё долго в чём-то упрекала его.
Иаков кашлянул.
- Так вот. С наступлением холодов к нам пришла беда, - торопливо продолжил Анатолий. – Детки из города не могли заниматься в воскресной школе, замерзали, потому что там не было никакого отопления.
- Это где монастырская библиотека?
- Где библиотека. Ещё там стоят телевизор, DVD, и по воскресеньям мы смотрим диски с православными фильмами. «Остров»-то, наверное, видел?
- Видел, конечно.
- Вот такие.
- Только свои диски, телевизор мы не включаем, - уточнил Иаков.
- Да, сейчас там хорошо, и зимой было хорошо, потому как неожиданно приехали какие-то строители и за три дня сделали новое отопление. Всё новое. А ты знаешь, Серёжа, к нам в воскресную школу приводят и привозят много детей, и, видно, очень богатые люди тоже: целая стоянка дорогих машин получается возле ворот. Это хорошо, что люди заботятся о душах своих детей, хотят уберечь их от дурного. Так вот. Эти люди хотели сброситься по сколько-то денег на отопление, но отец Николай, помню, сказал, что и половины нужной суммы не наберётся, так это дорого. И вдруг появляется толковая и расторопная бригада и всё быстро делает.
- То есть вы хотите сказать, что их нанял брат Виктор?
- Брат Виктор нам этого не говорил. Может, только отцу Николаю. И к строителям не
подходил, всё возил свою тачку, но мы догадались, что это он, да и в городке этом ничего

50
не скроешь. Тогда же оказалось, что наше отопление оплачено на всю зиму… Но это только первый случай. Потом он как-то отлучился в город, а вернулся не один, а с бездомными.
- Их обычно называют бомжами, - снова пояснил Иаков и лёг на бок, как будто сам ничего такого не знал и приготовился слушать рассказ соседа по келье.
- Сказал, что бомжи замерзали возле вокзала, а внутрь их не пускали.
- Да, у нас в городе таких немало, - подтвердил Сергей.
- Немало, и никто их не замечает, а он заметил… Отец Николай сказал, что их негде поселить, можно только накормить и пустить переночевать в нашу монастырскую кочегарку. Тогда брат Виктор предложил: «Займите денег, вам дадут, а я продам свой загородный дом, и через неделю вернём долг. На эти деньги отремонтируем старый корпус, и пусть будет приют для бездомных, а я поговорю кое с кем, и этот человек возьмёт на себя содержание приюта: будет обеспечивать едой, бельём, мебелью и так далее». Он и фамилию этого человека назвал, так ведь, брат Иаков?
- Да, только отец Николай удивился: мол, этот человек всегда отказывался от благотворительности. Ничего не дал на рождественские подарки детдому…
Анатолий помолчал, но его друг не стал перехватывать нить рассказа.
- Но брат Виктор настаивал, что его знакомый на этот раз не откажется, иначе потеряет больше. Так и вышло: не отказался. Две недели мы все дружно ремонтировали старый корпус. Батареи там были, окна фирма какая-то вставила по себестоимости, а вот стены и полы стали нашим послушанием. Ничего, где-то оббили, где-то оштукатурили, полы перекрыли и застелили линолеумом. Справились, слава Богу. А тут и мебель приехала. Теперь там может поместиться до пятидесяти человек, но сейчас живёт трое. Зимой было пятнадцать-семнадцать.
- Ничего, к холодам соберутся. Все пятьдесят мест займут.
- Займут. Тогда мало ещё кто знал о нашем приюте, но – слухами земля полнится – теперь будут знать и в этом городе, и во всей области.
- Ты забыл про совхоз.
- Не забыл: это было позже. Сейчас расскажу и про совхоз.
- Это было раньше. Женщины пришли, когда ещё не было снега, а старый корпус ремонтировали – снег уже лежал.
- А ты про какой снег говоришь, брат Иаков? – улыбнулся Анатолий. – Он выпадал и два раза таял. Уж я-то помню, потому как после первого снега пригрело, и мы коров пускали

51
гулять самопасом: боялись, что сена не хватит.
- Может, и так. Но женщины пришли, когда ещё было тепло.
- В том году и на Покров было нехолодно. Сейчас осени стали переменчивыми.
- А при чём здесь совхоз? – напомнил Сергей: он боялся, что его соседи захотят спать и не расскажут.
- Совхоз брат Виктор вытянул из нищеты, правда, в этой их нищете сам же и повинился. Дело было так. Той осенью, как-то с утра, к отцу Николаю пришла целая толпа женщин из Осиновки. Тут недалеко, два километра.
- Я знаю.
- Пришла и попросила взять под своё крыло, мол, совхоз разрушился и почти исчез; молодёжь уехала; мужики растаскивают последнее общее имущество и спиваются; директор устал от проблем, бросил дела и сам себя уволил; есть у них земельные паи, но не знают, что с ними делать: никому эти бумажки, как и их земля, не нужны. А брат Виктор как раз шёл с тачкой мимо этого разговора и всё слышал. Смотрят отец Николай и отец Амвросий, который тоже вышел к женщинам, бросает брат Виктор тачку, подходит ближе и становится на колени. «Это я, - говорит, - виноват, делайте со мной, что хотите, хоть убейте». Все растерялись, а он только повторяет: «Моя вина» да «моя вина». Оказалось, он в этом совхозе в прежнее время скупил по дешёвке всю технику, сдал на металлолом, а частью денег поделился с бывшим директором, после чего тот из села и уехал. Однако он тогда ещё советовал этому директору сохранить молочное стадо, трактора и косилки да продавать молоко в областной центр. Тот не захотел, потому как уже наворовался, имел квартиру в городе и собирался на пенсию. Брат Виктор и адрес сказал, где тот директор сейчас проживает, только женщины не собирались мстить. «Бог ему судья», - сказали, а отец Амвросий прибавил: если живёт в благополучии – это плохо, значит, возмездие за грехи наступит после смерти. Лучше бы пострадал – от болезни или ещё чего-то – сейчас, при жизни, тогда была б надежда на искупление…
Анатолий вдруг прервался и задумался над своими словами. Молчал и Иаков, у которого были прикрыты глаза. Через форточку слышались только сверчки и лягушки, как будто люди за монастырскими стенами исчезли. Темнота растворила и время, которое тоже исчезло в тёплой июньской ночи. «А ведь завтра воскресенье, - мелькнуло в голове Сергея. – В воскресенье две простые женщины обнаружили, что Христос покинул могилу, показав, что жизнь сильнее смерти. Вот и Бочков: пришёл в монастырь умирать, а жизнь его не отпускала, постоянно требовала каких-то действий.

52
…- Видишь, Серёжа, как всё взаимосвязано? – встрепенулся Анатолий. - Человек каялся за прошлое, и оно вернулось к нему. Я имею в виду этих несчастных женщин-совхозниц. Хотя сейчас у них (отец Николай рассказывал) всё хорошо, и слава Богу. Брат Виктор пообещал тогда, что найдёт сельхозпредприятию толкового менеджера, закажет бизнес-план и договорится кое с кем о реализации продукции через сеть магазинов по хорошим закупочным ценам. А пока, зимой, сказал он, чтоб не сидели без дела и не пьянствовали, будут ремонтировать ферму и свои когда-то знаменитые теплицы. Женщины поблагодарили и ушли. Вот такие дела, - он поднялся, чтобы раздеться ко сну. – Так что тропа не единственное доброе дело этого человека.
Брат Анатолий лёг спать, а Сергей, переключив свет, ещё немного почитал. И каждая молитва словно очищала, смягчала давно сложившийся в представлениях образ Бочкова. В нём всё меньше становилось от бандита и всё больше от монаха вроде соседей по келье.
… В воскресенье подъём происходил на час позже – в шесть. Служба тоже сдвигалась. «Литургия по воскресным дням начинается в полдевятого ради горожан, - пояснил Сергею Анатолий, - потому как раньше им трудно прийти, особенно зимой». «Что ж не идут в городской храм?» - подумал парень, но вскоре всё понял. Ещё дочитывались Часы, как начали подходить миряне. И на этот раз не только женщины среднего и пожилого возраста, но и дети, самые маленькие – с родителями. Сергей вспомнил про воскресную школу. «Сколько, оказывается, верующих детей в нашем городе… И хороших, добропорядочных семей, в которых понимают, что воспитывать в безбожии опасно».
Когда началась Литургия, Сергей постарался ни на что не отвлекаться, даже на хорошие мысли. Если раньше он поверхностно знал эту главную часть суточного круга богослужений, то за два дня в монастыре запомнил почти всю её последовательность, и сейчас догадывался о том, что будет дальше. Однако дважды он всё-таки отвлёкся. Первый раз – мимолётно. Когда можно было помолиться о близких и мысленно упомянуть их имена, Сергей пожелал здоровья, счастья и Божьей милости матери, брату и Свете Бочковой, но не удержался и вспомнил тяжёлые слова всех троих в свой адрес: родственников – о том, что он должен поступать только на юрфак и никуда больше, девушки – о её настоящих жизненных ценностях, в которые он совсем не вписывался. Но вчера на исповеди он простил всем и всё, и плохое в прошлом теперь лишь скользнуло в мыслях и развеялось, не вызвав ни обиды, ни горечи. Второй раз был связан с Хитрованом, который опять развлёк Сергея своими странностями в поведении. Он наклонился к уху парня и сказал тревожно-серьёзным тоном:

53
- Есть важное дело. Срочно выходим.
Сергей поверил, но на крыльце чудак отбросил всю важность:
- Чё там стоять? Ноги уже отваливаются. Пойдём посидим возле развалин. Никто не заметит: все на службе.
- Я не устал, - сказал Сергей и тут же вернулся на своё место.
Это место у него было особое – среди монахов. Когда часов в девять храм стал полон народу и число мирян превысило число насельников монастыря, парень вдруг почувствовал, что стоит не сам по себе, как эти городские, а среди своих, людей хотя и в тёмных рясах, но со светлыми душами. Неважно было, что через пару часов он вернётся к тем , кто позволяет себе осуждать других, обманывать, переступать через совесть из соображений карьеры или просто так. Монастырская братия навсегда становилась для парня своей, хотя по большому счёту отличалась от другого народа только одним - не жила настоящим, а жила тем, что записали когда-то мудрые отцы церкви в Символе веры: на землю приходил Бог, умер за нас, воскрес, вернулся на небо и придёт ещё раз, а вместо настоящего у нас есть коротенький период, чтобы подготовиться к Его второму пришествию. Монахи мерили жизнь самым правильным мерилом – вечностью, и только относительно её можно верно определить суть любого события в своей жизни. Потому-то Сергей уверился, что его мама – это женщина, которая родила его, не спала ночами, когда он болел, привела за руку в первый класс, штопала одежду, разорванную при падении с забора, радовалась каждой «пятёрке» в дневнике, а вовсе не та, которой понравилась профессия мужа сестры и которая решила навязать её своему сыну… Так же и с братом, бывшим всю жизнь рядом – с помощью, с сочувствием, с советом. Так же и со Светой, которая, несмотря ни на что, подарила ему первую любовь, самые глубокие и светлые чувства, всегда была добра, приветлива, ходила с ним за руку даже в школе, никак не показывая своей принадлежности к элите. Все они хорошие люди и ещё неизвестно, не доставил ли им сам Сергей больше неприятностей, чем они ему. Характер-то у него не сахар.
Всё это долго говорится, но думается в одну секунду. «Господи, не остави Своею милостью дорогих моему сердцу людей», - сказал про себя Сергей, и десятки мыслей о близких пролетели в голове, пока текли эти слова его личной молитвы.
Подошло время Причащения Святых Даров, и, подходя к священнику, который стоял с помощником на возвышении, Сергей ощутил, что и сам он как будто поднимается. Отец Николай, протягивая крест для целования, посмотрел на него таким добрым взглядом,

54
что у парня навернулись слёзы на глазах. «Какой он хороший, этот батюшка… Буду всегда здесь причащаться, - от переполнивших его чувств парень даже не сразу проглотил просфору. –Наверное, полгода назад, когда Виктор Викторович умер, так посмотрел на него сам Христос, принимая искупившую грехи душу…»
Отец Николай не спешил расставаться с Сергеем. Когда служба закончилась и люди начали выходить из храма, парень увидел, что батюшка отвечает на расспросы какой-то семейной пары средних лет и направляет их к нему. Подошли оба.
- Ты Сергей? – спросил мужчина.
- Да.
- Батюшка предложил нам обратиться к тебе. Понимаешь, такая проблема: не приехал мой знакомый, который должен был крестить сына. Вот его.
Сергей посмотрел. Мальчик ходил неподалёку и разглядывал иконы и людей, оставшихся на крещение.
- Хотите, чтобы крестил я? Но вы же меня совсем не знаете. И я вас тоже.
Мужчина и женщина улыбнулись.
- Нам рекомендации батюшки достаточно.
- Что касается нас, - продолжила женщина, - то мы нормальная, верующая семья. Я – бухгалтер в унитарном предприятии, он – преподаватель в Музыкальной школе. Вот в ближайшее время хочет начать хоровые занятия в здешней воскресной школе.
- Мы бы давно сына крестили, да я всё ждал друга по армии. Он работал в Якутии и каждый год собирался бросить Севера и перебраться в наш город. А тут поехал в Красноярск на недельку навестить тётку и не успевает вернуться: грузовые вагоны сошли с рельсов, пассажирские поезда стоят, ждут, пока всё отремонтируют. Знаешь станцию Верхнево? Вот около неё авария.
- Да, знаю, это в тридцати километрах от города.
- Так что ты нам скажешь?.. Проблема ещё в том, что Юрке мы уже пообещали, он настроился. Ему-то всё равно, кто станет крёстным. Это мне хотелось, чтобы был мой друг.
- Ты же понимаешь, Серёжа, - вмешалась мама мальчика. – Это всё неспроста. То откладывался переезд, теперь эта авария. Батюшка сказал, что это Божий промысел: ты готовился к Причастию, причастился, жил в монастыре. Лучше тебя нам крёстного не найти. Со своей стороны обещаем, что ты у нас всегда желанный гость, и, если захочешь брать мальчика по воскресеньям и по праздникам на службы, мы только за. Не формально

55
же крестим сына, как это делают многие. Ради его будущего.
- Почему: «брать»? Мы и сами постоянно бываем в церкви. Так что все вместе.
- Это понятно. Мы родители, а ты возьмёшь на себя ответственность за…
- Духовную ответственность, - уточнил мужчина.
- Да, духовную. Зато у тебя появится сын, маленький человечек, на которого ты сможешь положительно влиять.
- Мы и так собираемся возить Юру в воскресную школу. Наркоманом, точно, не вырастет. А у тебя в городе будут новые знакомые, то есть мы, которые тебе всегда рады.
Сергей улыбнулся. Эти люди и то, как они говорили, ему понравилось.
- В принципе, можно, - сказал он. – Только я скорее всего буду учиться в нашем областном центре, так что в храм мы сможем ходить вместе только по праздникам.
- Вот спасибо, - обрадовались родители юного Юрия-Георгия. – Пойдём скорее, уже все встали к крещению. А после обряда обменяемся телефонами и адресами. Теперь ты наш родственник. И чтобы вечером – к нам.
Так Сергею пришлось часа на полтора отложить оставление монастыря, но он нисколько не расстроился. Четырёхлетний Юра оказался спокойным и вдумчивым парнем, который сразу с доверием дал Сергею свою руку и встал впереди него, совсем не переживая от того, что родители были не рядом. В отличие от соседней девчушки, которая скакала с рук на руки и сильно капризничала. Сергею очень занятно было наблюдать, каким серьёзным становился мальчик, когда к ним подходил отец Николай, и ему даже показалось, что батюшка немного задержался около них и с особой тщательностью помазал его крещаемого миром.
После таинства, расставшись со своими новыми знакомыми, Сергей пошёл за вещами. Брат Иаков и брат Анатолий обсуждали, какой фильм по случаю воскресного дня они будут смотреть.
- Уже уходишь? – спросил Анатолий. – А то б зашёл в воскресную школу, послушал отца Бориса. Рассказывает он и наставляет так, что любой заслушается.
- А я думал, что это только для детей.
- Не только. Взрослые тоже заходят: и те, что из города, и наши – трудники и даже монахи. После периода сатанинства мы все в России дети в вопросах веры.
- И чем там занимаются?
- Беседуют. Отец Борис разъясняет азы православия, читает духовную литературу. Готовятся ко крещению, к Причастию.

56
- Понятно. Но у меня здесь ещё одно дело.
- Раз есть дело, тогда давай прощаться: мы идём в «кино». Вон брат Иаков приготовил тебе подарок – «как будущему историку».
Анатолий поднялся, пожал Сергею руку и похлопал по плечу.
- Приходи ещё. Дела делами, а о душе заботиться надо.
Он вышел, поднялся со стула и брат Иаков.
- Отец игумен позволил подарить тебе, Сергей, эту книгу. У нас таких две… Сейчас ты очистил свою душу через таинства Исповеди и Евхаристии, но выйдешь за ворота монастыря, и бесы набросятся на тебя с новой силой… Ты знаешь, как с ними бороться…
Он опять загрустил и вышел, даже забыв о рукопожатии.
«Странно, они как будто обижаются на меня, что ухожу, - подумал Сергей, складывая простыни. Или мне так показалось? Но жизнь верующего – это не обязательно монастырская жизнь. Можно и там, за воротами, вести себя так, чтобы быть угодным Богу… В любом случае, я правильно сделал, что побывал здесь.
Он вышел с рюкзаком во двор и увидел, что не один покидает сегодня монастырь. Две легковушки, которые стояли у мастерских рядом с трактором и грузовиком, теперь подъезжали к воротам. В одной из них сидели те, в ком Сергей угадывал отца и сына, в другой – ещё один трудник. «Эти уезжают, я ухожу, а в понедельник, наверное, кто-нибудь новенький придёт и будет молиться вместе с монахами и нести послушание. Брат Иаков говорил, что раньше, до революций, монастыри были более закрытыми для посторонних. Но если бы я не смог сюда прийти на эти три дня, меня бы уже, наверное, не было на свете».
Так размышляя, Сергей дошёл по своей тропинке до родника и могилы Бочкова, как сказал ему отец Николай. Тот подошёл минут через десять и тоже присел.
- Собрался уже?.. А я обещал рассказать тебе, как умер брат Виктор, - священник кивнул на надгробный крест. – Знаю: тебе это очень нужно.
- Знаете? – не понял Сергей.
- Ты-то думал, что он со временем станет твоим тестем. Наверное, переживал: бандит и – родственник. Но Господу было угодно, чтобы всё произошло по-другому. Эта девушка, дочка Бочкова, разочаровала тебя, и ты решился на грех самоубийства.
- Вы обо всём догадались…
- Это было нетрудно. И не только из-за исповеди. Греховные мысли о наложении на себя рук я прочёл у тебя в глазах в первый наш разговор. Видел и то, как ты обрадовался, что

57
можешь остаться в монастыре.
- Да, я пришёл сюда совсем раздавленный проблемами. Спасибо, вы меня исцелили.
- Ты сам себя исцелил, Сергий. С Божьей помощью.
- Да, слава Богу: вразумил… А дочку этого человека зовут Светой. У нас с ней были очень хорошие отношения, и её папа почти не вмешивался. Я и дома у них бывал. Но она резко изменилась, когда Виктор Викторович вдруг исчез. Света же не знала, что он в монастыре рядом с городом. Пришла из школы, а дома записка, что ушёл замаливать грехи «по святым местам». Она отнеслась к этому спокойно, думала, папа решит свои проблемы и вернётся. Такое и раньше бывало. У неё ведь убили мать: бандиты отомстили Виктору Викторовичу за что-то. И весь одиннадцатый класс она прожила с тёткой, очень хорошей и доброй женщиной. Папины люди куда-то исчезли, даже его охрана больше не интересовалась Светой. Правда, один раз были какие-то угрозы по телефону, и я провожал её из школы и в школу. В принципе, сильно изменилась она только несколько дней назад, когда пришёл юрист и рассказал ей, что отец умер, похоронен в монастыре, но наследства у неё никакого нет, только оплачены пять лет учёбы на факультете менеджмента, куда она давно собиралась. Учёба, жильё в областном центре и расходы на еду-одежду. А дальше: «Учись сама себя обеспечивать».
- Ты говоришь: «Сильно изменилась». А может, она и была такой, да ты просто не замечал.
- Конечно, была, батюшка. Письмо отца порвала. Как бы он не поступил, но это его последние слова к дочери, предсмертные. Такое обычно хранят. Потом, она даже не расстроилась, узнав, что её отец умер. Тётка предложила поехать на могилу, Света отказалась, мол, «я рассчитывала на его завод, магазины, стоянки, а он меня кинул. Такой огромный бизнес – и всё уплыло». Я как раз пришёл к ней – собирались ехать с друзьями за город купаться, - а тётя Лида пригласила меня в квартиру и говорит: « Иди-ка послушай, что моя племянница городит». Света психует, на полу это письмо, уже разорванное, ещё какие-то осколки валяются. Я вошёл, и она переключилась на меня: «Вали следом за моим папашкой по святым-пресвятым местам. Достали вы меня со своей верой. Я верю только в деньги, и теперь у меня их нет». Стала грозить, что поставит всё на уши, привлечёт каких-то знакомых, будет судиться, но тут же сама говорила, что всё это бесполезно, весь бизнес продан, и деньги пошли на детдома, клиники, церкви и монастыри, патриотическому клубу, какому-то совхозу и так далее. Это она сказала «какому-то», а я-то уже знаю, какому: брат Анатолий вчера рассказал.

58
- Зря переживала, - вздохнул отец Николай. – Брат Виктор оставил ей квартиру, машину и ещё что-то.
- Да, но ей этого мало… Я упрекнул её, что так отнеслась к новости о смерти отца, а она вдруг успокоилась и говорит: «Ты, Серёга, не обижайся: у меня не было на тебя планов. Просто проводили время, с тобой было интересно. А теперь мне надо строить свою жизнь. Коля Ильницкий давно обращает на меня внимание. Парень он хороший, папа – крупный бизнесмен, с моим был в приятелях. Так что, наверное, заведу с ним роман. Я спросил, не смущает ли её то, что Ильницкому двадцать девять, а ей восемнадцать. Света ответила, что это не имеет значения, бомжевать она не будет… Вот такая, батюшка, история. Я, конечно, сильно переживал, но теперь, как говорится, всё в прошлом.
- Это правильно, что ты простил обиду. Но девушку жалко: изуродованная душа.
- К сожалению, она у многих из молодёжи изуродованная. Хотят жить хорошо, ничего не делать, ничему не учиться, но много получать. Кто-то боится безработицы и уже заранее готов унижаться перед работодателем. Эта мерзость девяностых ещё долго будет сказываться.
- «Мерзость девяностых» - всего лишь испытание нам. А испытания всегда были и будут. Кто-то и малого не выдерживает, а иного и тяжелейшее не сдвинет с места, ибо вера его крепче камня. Ведь не отрёкся от Бога наш брат Алексей, чьи душеспасительные чтения ты слушал в трапезной, а у него на пожаре погибла вся семья. Да и ты не стал же по окончании школы искать себе богатую невесту.
- Да вот была одна богатая… - усмехнулся Сергей. – Хотя я её полюбил не за богатство.
- И не отрёкся от неё, когда обеднела. Она от тебя отреклась.
- Она… Знаете, что было написано в том письме Виктора Викторовича? «Не хочу отставлять тебе больших денег, чтобы твой будущий избранник женился на них, а не на тебе. Проживёшь жизнь без любви, зря». Это мне тётя Лида сказала. А у Светы любимая фраза « на диванчике, перед большим экранчиком, со стаканчиком».
- Да, кто-то заботится о душе, о вечном, а кто-то о преходящем: обслуживает своё тело, кормит, поит, лелеет, носит по косметическим салонам, соляриям, усаживает в мягкие кресла. И тело начинает командовать душой, делает её своей работницей.
- Я, батюшка, отвлёк вас своим рассказом, - спохватился Сергей. – Вы, наверное, торопитесь.
- Да, как видишь, у нас и в воскресенье хватает забот. Грешен: мало читаю. Только перед сном. Но своё тебе обещание выполню.

59
Отец Николай посмотрел на могилу и перекрестился. Сергей тоже.
- Упокой, Господи, душу раба Твоего Виктора. Да, Сергий, ты знал одного человека, а я
совсем другого, хотя фамилия, имя, отчество были одними и теми же. За месяц у нас он совершенно изменился: следовал наставлениям, усвоил Заповеди, всё время пребывал в покаянной молитве, искренне исповедался. Внутренние, душевные изменения повлияли и на характер. Теперь это был усердный в послушании человек, смиренный, доброжелательный. Поговоришь с ним и радуешься: Евангелия и Деяния Апостолов он не просто внимательно прочитал и перечитал по нескольку раз, а принял всей своей душой. Время шло, брат Виктор всё так же возил камень на болото и нисколько не слабел. Спустя два месяца он решил сходить к врачам, испросил у меня благословения покинуть монастырь на день. Вернулся изумлённый: ему подтвердили диагноз, снова предрекли скорую кончину, но удивились, что он сохраняет силы, и, несмотря на отросшую бороду, заметно улучшился цвет его лица. В разговоре со мной он предположил, а не ошибаются ли доктора и на этот раз. Может, он вообще выздоровеет. Я ответил, что это искушение, не стоит себя обольщать. Конечно, можно просить у Господа чудесного исцеления, но главное всё-таки – дела покаяния, потому что они ему нужны хоть живому, хоть усопшему. Он согласился, что уже в возрасте, а при том образе жизни, который вёл прежде, с пьянками и прочим, ему и без онкологии немного осталось на этом свете. Так и прошли его последние четыре месяца. Заканчивался Рождественский пост, и мы готовились к великому празднику. Брат Виктор с сожалением оставил своё послушание на болоте: ни камень грузить, ни пробивать лёд уже не было возможности из-за холодов, хотя он пробовал делать это ломом и киркой. Теперь он нёс послушание в мастерской, где плотничал. На Рождество, когда закончилась всенощная, но мы по большей части ещё находились в храме, брат Евгений прибежал от ворот с известием, что Виктора опять избивают. К нему уже приезжали как-то бывшие друзья, но тогда всё обошлось. И вот опять. Мы поспешили туда, и с нами дети, что приходили в воскресную школу, однако не успели: отъехал тёмно-синий джип, а брат Виктор лежал на снегу и держался за бок. Ему выстрелили в область печени. Мы перенесли его куда было ближе – в прихожую воскресной школы, положили на лавку, вызвали «Скорую помощь». Но приехать она не успела, он жил только минут десять. Вот. С трудом объяснил нам, что использовал на добрые дела не только свои деньги, но и общие с компаньонами, и те отомстили. «Я решил, - сказал он, - что деньги не бывают преступниками, они бумага, а преступниками бывают люди». Он купил для крестьян соседнего с монастырём разорённого совхоза

60
элитных коров и оборудование для фермы.
- Я знаю эту историю, - поспешно сказал Сергей, видя, что отец Николай хочет
пояснить.
- Всё знаешь?.. Да, коров и прочее уже привезли. В мае. Всё у них там складывается благополучно. Но руководят больше женщины: мужчины с трудом отвыкают от пьянства. Брат Виктор ещё сказал, что по уставу имуществом этой сельскохозяйственной фирмы может распоряжаться только общее собрание работников при открытом голосовании. «Если наедут, всех не запугают», - сказал он о своих убийцах. Брат Михаил, работавший прежде фельдшером, перебинтовал рану, но силы уходили, и умиравший сказал мне только, о чём сожалеет: что не досыпал камень на тропку к источнику. Хотел доделать её, напиться родниковой воды и очиститься от скверны. Потом глазами попросил крест, и я поднёс ему к губам. Он поцеловал со слезами, прошептал «прощаю» и умер.
- И вы решили похоронить его здесь?
- Не сразу. Сначала его увезли в морг. Вот. Потом уже приехал юрист, оказалось, что в завещании брат Виктор в подробностях распорядился о своём погребении и указал, чтобы дочь известили только после выпускного: видно, жалел её. Через неделю нам выдали его тело, тогда уж мы и решили… Так и пронесли его во гробе по новой тропинке и по льду и похоронили там, куда он так стремился. Теперь у нас есть своё кладбище, и многие здесь, знаю, на всякий случай составили завещания, чтобы упокоиться рядом с этой могилой. А то ведь мирские законы и воля родственников могут воспрепятствовать.
Очевидно, отец Николай имел в виду и себя. Рассказ его был закончен, но оба ещё некоторое время сидели молча и смотрели на крест могилы и слушали пение птиц на лугу. Наконец, священник поднялся.
- Да, а ты понял то, что хотел понять в монастыре?.. Или это было сказано так, только чтобы остаться у нас? – отец Николай улыбнулся.
Сергей тоже вспомнил свои слова об архитектуре.
- Знаете, батюшка, я всё время, пока был здесь, думал о том, зачем Сергий Радонежский, мой небесный покровитель, ушёл в глухой лес? Его-то не гнала туда несчастная любовь, как меня. И каким образом его уединение способствовало воссоединению Руси, избавлению от монгольского ига? Ушёл. Молился. Но другие тоже молились. И вдруг я понял: не о победе на Куликовом поле молился Сергий. И не по его молитве была одержана победа над самозванцем Мамаем. А молил он Бога о прощении грехов русских за всё время усобиц, когда убивали друг друга киевлянин и владимирец, новгородец и

61
суздалец… Лет триста убивали. Русичи и раньше могли разбить монголов, но должны были большим страданием искупить прежние большие грехи. И как только искупили
страданием и молитвами, среди которых Сергиева обладала особой силой за его веру и чистоту, как только с именем Божиим пошли на правую битву, а не на междоусобную, так сразу и победили. И новая жизнь началась, и государство разрослосьи окрепло за короткое время.
- Может, и так, - согласился отец Николай. – Ошибки прошлого лучше не повторять, а брать в будущее только в виде мудрости. Что ж, дорогу ты знаешь, приходи ещё.
Он благословил Сергея, перекрестился на могилу и ушёл, а парень вспомнил, что у него в рюкзаке лежит пустая бутылка, воду из которой он выпил два дня назад, когда шёл в монастырь. Парень достал её, поднёс под желобок и набрал себе в дорогу свежей родниковой водицы.