(Маленькая трагедия, кажущаяся мистической).

Влад Адович Киллеров без труда нашёл нужное здание, радуясь тому, что не пришлось спрашивать дорогу. Схема, которой его снабдило руководство, была предельна точна. Однако, войдя в вестибюль, он в недоумении остановился принюхиваясь. Запах, который, казалось, исходил отовсюду, был просто отвратителен. К тому же это было нечто совершенно незнакомое. Влад Адович недовольно покрутил своей слегка седеющей головой, но так и не сумел определить источника. Киллеров никогда не был в дурдоме и поэтому просто не имел понятия, что такой кислой вонью здесь пропитано всё. Наконец поморщившись и передёрнув брезгливо плечами, бодро прошествовал к лестничному маршу. Его не остановили, да в холле и не было никого. Быстро взбежав на второй этаж, повернул налево и, отсчитав три двери, остановился возле четвёртой, на которой висела солидная табличка – Заведующий отделением, кандидат медицинских наук Непонимайлов Болеслав Доримедонтович. Киллеров внимательно изучил табличку со столь впечатляющей и подробной надписью. Потом Влад Адович перехватил спортивную сумку средних размеров из правой руки в левую. Причём проделал он это с такой лёгкостью, которая указывала либо на недюжинную физическую силу, либо на лёгкий вес объёмистой поклажи. Постояв ещё несколько мгновений, Киллеров глубоко вздохнул, как обычно делают перед решающим поступком и легонько постучал.
- Да, да, войдите.
Голос прозвучал так, словно гипнотизировал – требовательно, но и доброжелательно. Влад Адович переступил порог и тут же инстинктивно отпрянул обратно. В лицо шибануло резким табачным запахом, который для любого курильщика вероятно был приятен, потому что несомненно исходил от дорого и качественного сорта табака, но для некурящих это был просто смрад от которого глаза из орбит вылазили. Весь этот смог исходил от письменного стола, где, несомненно, находился эпицентр источника загрязнения атмосферы. Хозяин и добротного стола и кабинета с трудом просматривался сквозь этот кошмарный чад. Именно из-за густого дыма создавалась иллюзия удалённости человечка с мерцающей в какой-то нереальности лысиной и массивными очками. Пухлые пальчики доктора с любовью держали сигарету. По левую сторону от доктора высилась пачка обычных канцелярских папок, а справа, выделяясь нереально чётко среди густого дыма, заваленная окурками массивная хрустальная пепельница. «Наверное ему эта вонь, которой у них, кажется, всё здание пропитано, тоже попросту отвратна», - бросив взгляд на гору окурков и на обитателя кабинета, подумал Киллеров. Однако форточка, как ни странно, была закрыта. Что совсем не типично для курильщиков, которые просто противоречат сами себе, стоя перед окнами и выпуская наружу дым. Однако в данном случае окно было закрыто не потому, что доктор не желал проветривать помещение, но потому, что Непонимайлов панически боялся сквозняков. Это попросту был его, что называется, пунктик. Киллеров хотел поглубже вздохнуть, но передумал. Вместо этого он ещё раз бегло, хотя и весьма внимательно, осмотрел прокуренное помещение, улавливая первое впечатление. Напоследок Влад Адович опять взглянул на переполненную пепельницу, поражаясь обилию окурков, хотя, по всей видимости, уборка в кабинете сегодня уже производилась. Вообще кабинет выглядел очень уютно, даже несмотря на столь сильно отравленную дымом атмосферу. Можно пожалуй сказать, что обстановка напоминала чем то квартиру, так как книжные шкафы и кожаный диван, столь не характерный для наших казённых заведений, явно способствовали таким ассоциациям. Даже небольшой кодовый сейф, стоявший слева от окна, не нарушал впечатления семейного комфорта. Но решётки на окнах и раковина в углу, хотя и дорогая и обделанная изысканной плиткой, всё же нарушали иллюзию. Правда, на ажурный металл за окном Влад Адович внимания не обратил, но вот на умывальнике его сознание всё же зафиксировалось. И, разумеется, он не пропустил мимо сознания тот отвратительный
запах, который присущ только психиатрическим клиникам. Этот запах даже острее тюремного. Здесь, на втором этаже он ощущался гораздо сильнее, чем там, в холле. «Наверное, потому и курит, что не может эту вонь переносить», - вглядываясь в расплывающийся контур хозяина кабинета, ещё раз повторился в своих мыслях Киллеров. Между тем полненькое тельце хозяина кабинета выкатилось из дымного облака и приобрело вполне ясные очертания ухоженного, лысого человечка, улыбающегося самым любезным образом. Застегнув верхнюю пуговицу белоснежного халата, так не вязавшегося с горой окурков в пепельнице, доктор шагнул навстречу.
- Боже мой, боже мой. Когда мне позвонил ваш, вернее наш всеми уважаемый редактор и попросил принять самого Киллерова, я просто ушам своим не поверил. Неслыханная честь. Читал, читал все ваши произведения. Скажу откровенно, что это не хуже, чем у самого Хичкока. Влад Адович конфузливо улыбнулся и смущённо пожал плечами. Он даже попытался развести руки в стороны, но вовремя вспомнил про свою поклажу. Психиатр же, поглядев на сумку, издал короткий смешок.
- Хо, хо, хо.
Он смеялся так, словно услышал анекдот, не понял его юмора, но понял, что пора из вежливости смеяться. Потом Непонимайлов ещё раз задумчиво посмотрел на вместительную сумку пришедшего и задушевно пояснил:
- Я, конечно, сказал нашему ведущему газетчику города, что вы можете взять с собой всё необходимое, но ведь это же в том случае, если соблаговолите остаться.
Болеслав Доримедонтович расплылся в широкой улыбке. Казалось, даже его лысина засияла ярче. Киллеров же лишь опять смущённо улыбнулся.
- Честно сказать, не знаю точно, что там супруга положила в мой баул, но чувствую, что сильно перестаралась.
Доктор весьма одобрительно опять издал своё отрывистое хо-хо-хо и поспешил освободить посетителя от ноши, поставив сумку рядом с книжным шкафом.
- Не верю, просто не верю, чтобы живой, так сказать, классик нуждался в нашей скромной богадельне. Разве что для накопления материальчика.
Непониайлов сделал хитрое лицо и опять издал свой короткий смешок. Видать по всему он был весьма весёлым человеком, а сейчас, ко всему прочему и сама любезность, выражаясь трафаретным языком, само доброжелательство. Именно поэтому, наверное, Влад Адович продолжал чувствовать некоторое смущение, столь неестественное для профессионального газетчика. Примостившись на стул напротив хозяина кабинета, он всё же продолжал испытывать некоторое смущение и даже некоторую робость. И если бы не смог, расползающийся вокруг и мешающий дышать, то, может быть, Влад Адович бы и покраснел смущённо от столь любезного приёма и обильного восхваления его талантов. Непонимайлов же продолжал экспансию своего гостеприимства.
- Кофейку? Чаю? Может быть коньячку? Рекомендую как врач.
- Спасибо, не надо. Не пью. Кстати захватил вам бутылочку весьма недурного. Мне его подарили на день рождения, но так и не раскупоривал.
При этих словах Киллерова Болеслав Доримедонтович опять издал смешок.
- Вот так и получается, мы людей запираем в дурдом а они нам ещё за это коньяк приносят.
Доктор имел не только весёлый нрав, но, как видим, обладал и здоровым чувством юмора. И этот факт успокоил Киллерова и способствовал тому, что писатель, откинувшись в кресле, расслабился. От профессионального взгляда профессора не укрылось изменение в настроении гостя. Он удовлетворённо потер ручки и немного помолчав, констатировал:
- Ну что же, отлично, отлично. Значит, перейдём сразу к делу. Что вас беспокоит, дорогой Влад Адович. Предчувствую, что рассказ об этом будет столь же занимателен, как и ваши печатные шедевры.
После этой тирады Непонимайлов, однако, не стал расслабляться в своём объёмном кресле, а наоборот даже подался вперёд, выражая неподдельное внимание и интерес. Киллерову стало немного даже неудобно за такую заинтересованность к своей особе. Конечно, как писатель, который к тому же имел и опыт выступления перед публикой, внимание к своим сочинениям ему и льстило, и было приятно, и перед аудиторией он от этого не смущался, но тут было совсем нечто иное. Теперь он должен был не просто работать на публику, держа её в напряжённом внимании, но максимально искренне раскрывать душу перед совсем незнакомым ему человеком. От этого было немного не по себе. Влад Адович прокашлялся, как перед началом крупного выступления и, посерьёзнев, произнёс:
- Мне, разумеется, очень лестно, что на мои творения обратил внимание столь уважаемый и занятой человек, как вы. Но, не поверите, достопочтенный Болеслав, - тут Влад Адович слегка запнулся, опасаясь обозвать доктора Пирамидоновичем, но предварительная тренировка в произношении столь редкого имени не пропала даром и, он без запинки закончил, - Диримедонтович, из-за них то я и пришёл к вам. Бояться стал творить.
- Бояться? Надо же…
На лице доктора отразилось крайнее изумление. Как врач, психиатр, он повидал много весьма необычного и даже невероятного, но чтобы писатель вдруг стал бояться творить? С таким случаем он сталкивался впервые. Впрочем, объективности ради, следует сказать, что среди его пациентов никогда и не было писателей или журналистов. Вопреки широко распространённому у нас мнению, будто бы в дурдомах находятся в основном люди шибко грамотные и на этой почве свихнувшиеся, всё обстоит как раз наоборот. В основном в наших психбольницах находятся люди, что называется из неблагополучных семей с невысоким уровнем дохода. И то, что перед ним находится сам Киллеров, чьи творения были известны и не только в губернии, Непонимайлову даже льстило. Несколько заискивающим тоном, кандидат наук предположил:
- Вероятно, вы хотите сказать, что сейчас у вас небольшой творческий кризис.
Врач опять издал свой специфический смешок и успокоительным тоном закончил:
- Да стоит ли из-за этого переживать. Просто отдохните, мой вам совет. Не можете на Багамы, съездите просто в деревню. В конце концов на природу куда-нибудь. И всех делов.
После своих слов Непонимайлов вдруг сделал удивлённое лицо и с интересом вгляделся в собеседника.
- Что? – слабо улыбнувшись, поинтересовался Киллеров.
- Ничего, но я просто обнаружил, что мне лично весьма полезно с вами беседовать.
Киллеров с недоумением вгляделся в лицо врача. Не шутит ли тот. Но нет, Непонимайлов был сама серьёзность. Видя, что писатель не понимает его, поспешил пояснить.
- Я ведь страстный, как вы, вероятно, заметили, - при этих словах он указал взглядом и жестом на переполненную пепельницу, - курильщик. Как раз перед вашим приходом я собирался закурить, но до сих пор не сделал этого. И это поистине чудо.
Непонимайлов опять хохотнул и, наверное, демонстрируя свою неприязнь к чудесам, тут же поспешно закурил.
- Наркотик. Вполне понимаю. Сам врач, лечу и наркоманов, но… - Болеслав Доримедонтович беспомощно развёл своими пухлыми ручками.
«Странно, такой заядлый курильщик и такой полный», - удивлённо подумал Киллеров. Но о своих наблюдениях он не стал, по вполне понятным причинам, распространятся, а вместо этого произнёс с сожалением в голосе:
- Нет, доктор, никакого кризиса творческого у меня нет. Сюжеты, как факир, буквально из воздуха выхватываю. Не успеваю претворять все в жизнь.
Непонимайлов удовлетворённо затянулся и, с наслаждением выпуская клубы дыма вверх, в белизну потолка перевёл тут же взгляд на собеседника. Во взгляде его сквозило и любопытство, и зависть.
- Так это же чудесно. Такая творческая плодовитость. – Потом, наклонившись к лицу Киллерова, заговорщически спросил, - Я то тогда вам зачем? Не пойму. Право слово не пойму. Да ещё пришли с сумкой. – Тут он хохотнул и опять пошутил, глубоко затягиваясь своей дорогой сигаретой, - Впрочем, коньяк можете оставить.
Поддерживая шутку Киллеров слегка улыбнулся, но тут же нахмурился и со всей серьёзностью выпалил:
- Вы не представляете моего ужаса, доктор. Поймите, всё, что я пишу, о чём, о ком, всё сбывается.
Киллеров замолчал и строго, словно преподаватель, объясняющий ученикам сложную теорему, вглядывался в лицо кандидата наук. Тот, приоткрыв рот, что совершенно было для доктора нетипично, молча вглядывался в лицо своего посетителя. Так, вероятно и не обнаружив того, что ожидал увидеть, недоумённо пожал своим округлым плечиком и, почесав мизинчиком лысину, толи спросил, толи просто констатировал факт:
- Да?
- Да, да доктор, - с воодушевлением подтвердил Киллеров.
- Помилуйте, - в растерянности воскликнул Непонимайлов, - Влад Адович, ведь в ваших произведениях чего только нет. Да чего там. Можно прямо и смело сказать, что там сама жизнь во всех её проявления и многообразии граней.
После столь бурного потока комплиментов Непонимайлов позволил себе немного расслабиться и, откинувшись в своём массивном кресле, опять глубоко и с наслаждением затянулся дорогим никотином. Некоторое время собеседники молчали, разглядывая друг друга с нескрываемой симпатией. После чего Непонимайлов продолжил задумчиво вкрадчивым тоном.
- В ваших творениях, кстати, масса несчастных случаев, убийства. Не будете же вы утверждать, что это потом всё произошло с кем-то из ваших знакомых.
- Знакомых? – вскричал Киллеров, разведя руки несколько в стороны и тут же сцепив их в так называемый замок. – Сейчас, дорогой Болеслав Доримедонтович, я постараюсь вас ввести, так сказать, в кухню писательской деятельности.
Киллеров выпрямился в кресле и сосредоточенно помолчав, продолжил:
- Как вы понимаете, Болеслав Доримедонтович, нельзя писать, не используя какие-то жизненные ситуации, прототипы, которые бывают обобщающими, как, например у Гоголя. Он лепил своего отдельного чиновника из сословия. Так сказать шёл от общего к частному и получал опять же обобщающее частное. Я же, когда пишу, то вижу конкретного человека.
- Смею вас заверить, дорогуша Влад Адович, что это у вас получается блестяще, - ввернул вовремя комплимент Непонимайлов, улыбнувшись при этом самым приятным образом. Киллеров опять смущённо улыбнулся и сделал небольшую паузу, просто для того, чтобы переварить очередной комплимент. Он начинал себя чувствовать с этим пухленьким человечком всё более и более спокойно и обретал нужную для столь серьёзной беседы раскованность. Взглянув на Непонимайлова с симпатией и благодарностью, продолжил далее:
- Я пользуюсь…- Киллеров слегка пошевелил пальцами, как это делают иллюзионисты, прежде чем достать из-за уха у зрителя игральную карту. Сам же Киллеров вероятно просто искал поточнее сравнение. Наконец найдя нужный образ, произнёс, - Вы, несомненно, помните картину Сурикова «Боярыня Морозова». Разумеется, как психиатр помните и юродивого на переднем плане.
- Это вы точно подметили, на него-то внимания я больше всего обратил. – Непонимайлов опять хохотнул своим характерным смешком весёлого человека. – Плохой был бы я специалист, если бы пропустил столь колоритную, для моей профессии, конечно, личность.
- Вот, вот, вот. А знаете ли вы, что под этой маской скрывается обыкновенный учитель, которого художник буквально на коленях умолял позировать.
- Очень интересно. – Удовлетворённо произнёс Непонимайлов. – Я нисколько не сомневался, что наша с вами беседа будет содержательна и увлекательна. А теперь вижу, что она ещё и познавательна.
- Рад слышать. – Киллеров сказал это скорее механически, не задумываясь, как стандартную вежливость. Теперь, когда он ухватил мысль, то не нуждался более в поощрении. – Так вот я тоже, как и Суриков, использую конкретных личностей для своих персонажей. Я их могу ставить в любые ситуации, но представляю всегда живую личность при написании героя.
- Не понимаю, а что собственно вас волнует? А! Наверное, люди обижаются за это на вас. Не понимаю я наших людей порой полностью, хотя и обязан. Ведь тем, что тебя запечатлевает художник такого масштаба надо попросту гордиться, а они, чудаки, обижаются. – Тут Непонимайлов подался вперёд и доверительным тоном спросил, - Поди и скандалы подымают. Неблагодарный у нас всё же народ, неблагодарный. Вот вы скажите, Влад Адович, ну кто бы сейчас этого учителя, который у Сурикова юродивого изображает, помнил? Да никто. А сейчас он навечно в историю вошёл. Эх, люди, люди.
Киллеров благодарно посмотрел на своего столь понятливого слушателя и горестно вымолвил:
- Если бы только к одной обиде дело сводилось.
- Что, неужто угрожают? – возмущённо воскликнул психиатр.
- Хуже! – горестно выдохнул Киллеров.
- Как, попытки делали вас... – Непонимайлов недоговорил, сделав характерный жест.
- Попыток не было. Меня попросту боятся, – устало подвёл итог Киллеров.
- Боятся? Полноте, что за чушь. Я бы, например, был просто горд, если мою личность вдруг использовали как прототип. Это же даже шарм какой-то.
- Доктор, да ведь с моими прототипами всегда случается потом в жизни то же самое, что я изобразил в произведении.
Киллеров сказал эту финальную фразу, как суть доказательства сложной теоремы и теперь, чтобы убедиться, что его полностью поняли, внимательно вглядывался в лицо кандидата такой сложной науки. Психиатр, в свою очередь, также внимательно вглядывался в лицо Киллерова. Наконец Непонимайлов, нахмурившись, спросил:
- Полноте, Влад Адович, как же это может быть? Это же уже мистика прямо. Вот у вас есть рассказ, где террористы убивают шофера и его шефа. Как я вас понимаю, вы этих людей тоже писали с конкретных личностей?
- Они мертвы. Всё, что я изобразил, произошло с ними через две недели.
- Как? Боже мой! Это действительно невероятно.
На лице психиатра отразилась усиленная работа мысли. Мимика же произвела ряд гримас. Он напоминал шахматиста, попавшего в трудную ситуацию и, как истинный борец, пытающегося из неё выйти. Наконец, пожав плечами, не нашёл ничего лучшего, как обычное сочувствие.
- Понимаю вас, Влад Адович, поверьте. Для творческой натуры такое трагическое совпадение, просто как нокаут для психики.
- Да нет, уважаемый Болеслав Доримедонтович, дело не в совпадении, не в случае. Какое там совпадение! Если бы только оно.
В лице доктора отразилось изумление.
- Уж не хотите ли вы сказать, что это не единичный случай?
- Да, именно это я и говорю.
- И судьба каких же людей повторила злоключения ваших героев?
- Да всех, доктор, всех!
Тут Киллеров вскочил со своего стула столь стремительно, будто его подбросила катапульта. Непонимайлов от неожиданности вздрогнул и дёрнулся всем корпусом назад. Однако Киллеров даже не обратил внимания на то, что сильно испугал собеседника. Он быстро подбежал к своей поклаже и, одним движением раскрыв сумку, вытащил на свет божий, или вернее в насквозь прокуренную атмосферу, внушительной толщины картонную папку. Подскочив к столу, писатель шлёпнул ее о полированную поверхность столь сильно, что клубы дыма густыми волнами пошли во всех направлениях, как от взрыва. Колыхающаяся дымовая завеса теперь походила на морской прибой.
- Вот, здесь перечень моих произведений и к нему во всех подробностях и деталях судьбы прототипов. Проверьте. Всё чётко, как в бухгалтерии.
Озадаченно взглянув на столь объёмное досье, Непонимайлов оторопело спросил:
- Как? Ведь ваши герои умирают самыми различными смертями. Старик сосед, я помню, скончался от сердечного приступа.
- Он и в жизни так же скончался и даже на том же самом месте, более того, и в тоже время. Можете вы в это поверить? Или это тоже, по-вашему, совпадение?
- Хм. Это, батенька, уже самовнушение. Ведь сосед же наверняка читал ваш рассказ.
- Ну, наверное. Скорее всего.
- Вот видите. От мнительности, уж поверьте мне как специалисту, тоже умирают и даже совсем немалый процент. Да что далеко ходить. Знаете, сколько мужчин посещают больницу, жалуясь на импотенцию, хотя являются совершенно здоровыми. А всё почему? Из единичного какого-нибудь мелкого случая, вполне жизненного, у людей разыгрывается фантазия болезненная.
Последнее слово он выговорил по слогам и после этого воззрился на Киллерова. Но Влада Адовича было не так-то легко смутить, даже взгляду кандидата наук от медицины. И он тут же нашёл весьма сильный контраргумент.
- Ну, хорошо, пусть у старика самомнение, пусть это, в конечном счёте, ещё одно совпадение. Хотя совпадение это раз или как пусть в данном случае два. А как быть с другими, так называемыми совпадениями? Соседка, например, с шестого этажа тоже упала с табуретки при тех же обстоятельствах и даже на тот же бок, и при этом получила те же травмы.
Киллеров с торжеством посмотрел на психиатра, как шахматист, сделавший удачный ход, который должен бы противника заставить призадуматься. Но Непонимайлов был весьма достойным соперником и не собирался так просто сдаваться. Спор этот тоже увлёк его и он весьма живо парировал довод Киллерова.
- Мистика говорите? Ничуть. Это всё только на первый взгляд. Ну, сами посудите. Как, на ваш взгляд, много бывает причин, по которым наши женщины взбираются на табуретки? Да одна, одна. Что-то сверху, с каких-нибудь полок, антресолей достать что-либо. Реже при ремонте квартиры. Ну а женщина это женщина. – Усмехаясь, Непонимайлов иронично покачал головой. - Отяжелевшие, неповоротливые, непривыкшие к акробатическим номерам. И, даже не смотря на то, что они как личности, могут быть и разными, но, тем не менее, падают они одинаково. Подавляющее количество из них правши, движения одинаковые, реакция одинаковая и, как результат, травма тоже стереотипная. Так что всё вполне логично вписывается в теорию вероятности. Просто, голубчик, я вижу, вам надо немного отдохнуть. Психика, это, батенька, тонкая субстанция.
И как бы демонстрируя, какая именно, тут же выпустил струйку дыма.
- Голубчик, повторяю, вам надо просто отдохнуть.
- Подождите, доктор. А тот парнишка. Леса рухнули точно так же и, он не читал рассказа. Он вообще никогда ничего не читал.
- Ну, батенька, я вообще, к счастью, не имею понятия, как обрушиваются леса. И вообще, что значит также, одинаково. Я, разумеется, не специалист, по несчастным случаям, но, думаю, что и здесь много одинакового. Вообще в жизни не так уж и много нестандартных ситуаций, согласитесь. А уж если говорить об отклонении от стандарта, то теоретически даже стул, скажем, на котором вы сидите, а в принципе любой, может сам по себе подняться в воздух, если все его молекулы вдруг будут двигаться в одном направлении к потолку, вместо того, чтобы следовать законам хаоса.
После столь красочной тирады доктор опять выпустил к потолку густую струю дыма, как бы демонстрируя столь необычный полёт. Киллеров начал немного раздражаться от того, что ему не верят, от своего неумения толково объяснить суть дела и поэтому заговорил более темпераментно.
- Стулья, доктор, пусть их летают, но ведь речь идёт о людях, которые гибнут. Понимаете, они гибнут точно так же, как в моих рассказах.
Глядя на пришедшего в возбуждение Киллерова, Непонимайлов посерьёзнел.
- Нда. Послушайте Влад Адович, а почему бы вам не попробовать писать на такие темы, где никто не гибнет. – Тут он сделал задумчивое лицо и не спеша продолжил развитие мысли. – Можно даже сделать так, чтобы главные герои становились счастливы, до безумия.- При таком определении он опять хохотнул. Всё-таки он был весёлым человеком.
Киллеров же шутку совсем не поддержал. Лицо стало даже более серьёзно.
- Если бы это от меня зависело.
- То есть? – не понял Непонимайлов.
- Да нет, зависит, конечно, от меня. И тем не менее. Как бы это поточнее выразиться. Автор он ведь по сути дела раб сюжета. Если пришла задумка, то, я её воплощаю в жизнь, в данном, конкретном случае значит на бумагу. Но сюжеты приходят как бы спонтанно. Но это зажигает пишущего. Может быть можно и по-другому, но я не умею.
Непонимайлов несколько озадаченно и с удивлением молча взирал на Киллерова. Он всё же был теперь в затруднительном положении. Будь этот человек не столь известен, он бы его в данном случае вмиг определил в своё заведение. Но ведь это был сам Киллеров. Да он и не планировал оставлять его здесь. А с другой стороны, если человек упорно гнёт своё и как бы сам желает побыть в этой богадельне? Глупо, конечно, но ведь сюда от великого ума и не попадают. Сделав про себя такой вывод Непонимайлов сделал Киллерову сразу два предложения.
- А знаете, уважаемый Влад Адович, попробуйте устроить перерыв в своём творчестве. Не пишите. – И как бы пресекая всякую попытку спора, тут же добавил, - Понимаю, это для творческого человека совсем нелегко, но вы всё же попробуйте. А мы за вами здесь понаблюдаем. Так что можете, пожалуй, воспользоваться своей сумочкой. Даже свою домашнюю пижамку, если желаете, можете носить. Короче, чувствуйте себя как дома, но помните, что вы будете находиться среди психических больных. Это совсем непросто, уверяю вас. Я вот уже сколько лет ежедневно прихожу в эту среду, в эту атмосферу, - врач шумно затянулся сигаретой, - а всё равно не привык. Нет, не привык.
- Это хорошо, - с улыбкой одобрил Киллеров, - привычка порождает равнодушие и притупляет интерес.
От этих слов Непонимайлов заулыбался и с живостью и симпатией взглянул на своего, теперь уже, пациента.
- Пойдёмте, Влад Адович, провожу вас в стационар, он у нас на третьем этаже. И вот ещё что, - Непонимайлов смущённо развёл руками, - отдельную палату я вам, к сожалению,
выделить не могу. Их у нас здесь попросту нет. Поэтому, дорогой Влад Адович, если у вас есть какие либо острые предметы, то лучше оставьте их у меня. Нет, нет, не здесь, - остановил суетливые попытки Киллерова Непонимайлов, - Это гостевая, а лечебный кабинет у меня выше.
- Ручку то можно иметь? – Озадаченно поинтересовался писатель, - Или может мне жену попросить принести пишущую машинку?
- Мда. - Непонимайлов озадаченно почесал лысину. Писатель просто не понимал, что это за заведение. – Вообще-то нельзя и ручку иметь, а уж о пишущей машинке и говорить нечего. Но, в виде исключения ручку у вас не будут отбирать, но старайтесь, чтобы она не попала к кому попало, - завершил свою тираду каламбуром врач. – И как бы извиняясь, добавил, - У нас ведь тут всякие чудики есть. Впрочем, сами увидите.
- Это конечно, - в задумчивости протянул Киллеров.
- Да вы не волнуйтесь, - заметив изменение в настроение Влада Адовича, успокоил его Непонимайлов. – Считайте, что вы просто находитесь в творческой командировке. Глядишь, и напишите что-нибудь эдакое про нас, так сказать запечатлеете в веках, - хохотнул своим весёлым смешком Непонимайлов.
Вход в стационар был заперт. Киллеров с любопытством поглядел на трёхгранный ключ, которым доктор открывал дверь. Точно такой же ключ был от сарая у тёщи. На этот фактик он обратил внимание даже больше, чем на саму запертую дверь. Планировка же в отделении была совершенно иная, чем на втором этаже. Не было длинного коридора, а был маленький вестибюль, который представлял из себя подобие кармана с тремя выходами, так же, однако, запираемыми. На всё помещение было одно большое зарешёченное окно. Только тут до Киллерова дошло, что решётки не защита от взломщиков, а суровая необходимость подобного рода заведений, точно так же как и сетки, отгораживающие лестничные марши от проёмов. В вестибюле, перед дверью с такой же надписью, как и на втором этаже, стоял в застывшей позе верзила в полосатой пижаме, которая делала его больше похожим на заключённого, чем на пациента. При виде доктора верзила радостно заулыбался и, протягивая навстречу свои лапищи с толстыми, табачной желтизны пальцами, радостно сообщил:
- А я не прыгал на батутах.
- Умница, умница, Никотинов. Заходи с нами.
Уловив удивлённый взгляд Киллерова, пояснил:
- Полуидиот, но существо безобидное. Хотя имеет два существенных недостатка; любит прыгать на кроватях, - при этом сообщении Киллеров изумлённо оглядел полосатую тушу, торопливо вперёд них ринувшуюся в кабинет, который представлял из себя точную копию того из которого они сейчас пришли, разве что сейф был очень больших размеров и своим громоздким видом отдавал нудной казёнщиной. Полосатая туша уже стояла возле стола и перебирала ногами, топчась на одном месте так, как если бы он месил ногами глину. Было совершенно непонятно, как этакий верзила мог вообще помещаться на казённой узкой кровати, а не то, что устраивать из неё спортивный снаряд. Между тем, доктор продолжал, походя, характеризовать тушу.
- Второй недостаток, как и у меня. Он страстный курильщик. Обратили внимание на его жёлтые пальцы? Это не от йода, это от табака. Выкуривает сигареты полностью, разве что не съедает их. Всё-таки, как видим, проблески интеллекта есть. Как видите, между врачом и его умственно отсталыми пациентами тоже можно найти общее. – Довольный своим остроумием, доктор не просто хохотнул, но весело и от души рассмеялся и энергично потёр ладошку о ладошку с такими же коричневато-жёлтыми разводами на пальца, правда меньшего размера. Снабдив Никотинова парой сигарет, врач выпустил того опять в коридор. Снисходительно усмехнувшись, пояснил:
- За мной как собачонка бегает. Его и сёстры спокойно сюда выпускают. Всё равно от моего порога не убежит, даже если бы и замков не было.
Два дня Киллеров свободно слонялся по отделению, внимательно наблюдая за жизнью заведения изнутри. И хотя перед писателем любезно открывали все двери, кроме разве что больничной библиотеки, Киллеров, тем не менее, почему-то попросил жену, когда та пришла навестить его, принести ему незаметно трёхгранный ключ от сарая тёщи. Объяснить, зачем это ему нужно, он, однако, не мог. Тем более что и бежать то Киллеров никуда не собирался. Да это было бы и нелогично. Его никто ведь не держал насильно, он находился здесь как бы по собственному желанию. Ему здесь было интересно. Он даже на отвратительно-кислый запах психушки почти что перестал реагировать. Острый взгляд художника выхватывал зачастую то, на что и сам персонал не обращал внимания, но что всё же представляло ценность, ибо расширяло резко жизненный горизонт. Новых впечатлений было так много, что они просто требовали выхода в виде череды сюжетов. Весь третий день Киллеров просидел на кровати за своей тумбочкой. Писалось легко. Сюжет с неожиданной развязкой нравился ему самому, что, несомненно, способствовало живости пера. Потребность писать отпихнула его угрызения совести, сомнения, страхи. Способствовала, наверное, и обстановка клиники, от которой всё же захотелось отвлечься. За весь день он лишь дважды отрывался от дела, не считая посещения столовой. Вынуждал к перерыву Никотинов, чья постель была рядом и на которой он, к ужасу Киллерова, устроил дикие прыжки. Поняв, что на такого слона лучше воздействовать методами дипломатичными, а не грубой силой и угрозами, да и не желая жаловаться по пустякам, он сходил к доброму Непонимайлову, чтобы занять у того сигарет, необходимых для подкупа спортсмена. За курево тот обещал не насиловать панцирные сетки и так донельзя проваленные. Великовозрастный акробат своё слово сдержал. Непонимайлов же, узнав, для каких целей Киллерову нужны сигареты, весело пошутил:
- Дурак, дурак, а свою выгоду понимает. – И чуть призадумавшись, сам себя же и спросил, - Может, я несколько ошибаюсь в его диагнозе?
- А такое может быть? – заинтересованно поинтересовался Киллеров.
- Разумеется, - как о нечто обычном, ответствовал почитатель таланта писателя. – И вообще, уважаемый Влад Адович, я вам так скажу, психиатрия это такая дисциплина… - он замолчал, а потом, махнув рукой, закончил, - укажите мне любого человека и я ему смогу поставить диагноз.
- Да вы страшный человек, - усмехнувшись и с очень большим интересом взглянув на доктора, пошутил Киллеров.
- Может быть, может быть, - напевно промурлыкал Непонимайлов и тут же уточнил, - но с вами то, Влад Адович, я очень, очень добрый. Настолько добрый, что выпишу ка я вас в пятницу.
Киллеров на это не стал ничего возражать, ибо уже начал немного понимать, куда он попал и что это не так уж и хорошо, зарабатывать репутацию пациента психиатрической клиники. Кандидата же видимо потянуло на откровенность и он, закуривая сигарету, посоветовал:
- И вообще, старайтесь держаться подальше от нас, докторов. – А потом, выпуская к потолку струю дыма, цинично процитировал библию: «Блажен муж, не ходящий на совет нечестивых». – После чего весело захохотал, так что дым из его глотки пошёл кольцами. Киллеров слегка улыбнулся. Общение с кандидатом оказалось гораздо интереснее, чем он мог предполагать. Непонимайлов же продолжал свои дружеские советы:
- Лучше всего, научиться самому, просто хорошо отдыхать. Это тоже, скажу вам, далеко не каждый может. Кто водку хлещет… - он хотел продолжить, но, махнув рукой, лишь коротко обронил, - А! Да что там рассусоливать на эту тему, сами, поди, не хуже меня знаете. Хотя, творчество как роды, раз что-то созрело, то должно родиться. Ну и творите,
но не на тумбочке же, скрючившись, когда к тому же рядом этот гиппопотам прыгает. Кстати, а что вы собственно там писали целый день? Мне не хотите показать?
- Разумеется, - мягко улыбаясь, согласился Киллеров. Мне там немного осталось закончить. Ну и если вы мой подчерк разберёте, то… Я для того и пишу, чтобы люди читали. Завтра и отдам. Будете моим редактором, - закончил он с улыбкой.
Настроение у Киллерова в четверг с утра было превосходным и благодушным. Он даже шутливо разрешил Никотинову прыгать:
- Валяй Никотинов, теперь можешь хоть пол проваливать, завершил я этот рассказик. – Поняв, что про рассказ Никотинов всё равно ничего не поймёт, тем не менее, с удовольствием продолжил, как бы делая комплимент самому себе, - Вещица небольшая, но любопытная. И поглядев на нескладную тушу Никотинова, весело рассмеялся. Но пациенты этого заведения шуток и юмора, вероятно, не воспринимали, ибо обрадованный спортсмен тут же принялся подскакивать на своей кровати на глазах у ошеломлённого Киллерова. Койка жалобно заскрипела, панцирная сетка совсем по-человечески охнула и порвалась. Никотинов вместе с матрасом оказался стоять на полу, удивлённо глядя себе под ноги. Вероятно, это была первая его порванная сетка, ибо удивление верзилы было столь велико, что он остался совершенно равнодушен к нагоняю, который ему устроила старшая медсестра, вызванная к месту вандализма дежурной. Истинное наказание для удивлённого Никотинова пришло от его друга доктора Непонимайлова, который вдруг наложил очень суровое наказание, лишив верзилу возможности курить.
- Всё, Никотинов, сигарет за своё безобразное поведение больше от меня не получишь. И вообще ни от кого, - закончил он с безжалостной строгостью.
Однако куряка Никотинов не сразу понял значение сказанного. Лишь в обед, не получив своих не то что целых сигарет, но даже и бычков, осознал всю трагичность случившегося. Осознав же, начал всем слёзно жаловаться на своего столь сурового доктора, бывшего совсем недавно лучшим другом и благодетелем:
- Доктор плохой, он Никотинову курить не даёт.
Сообщал он это всем, так что сёстры, не выдержав в конце концов инфантильного нытья великана, отправили того сами в коридор, к двери шефа:
- Иди, Никотинов, проси прощения, а иначе не видать тебе курева до скончания века.
Киллеров же, когда рядом никто не прыгал, ещё раз, более внимательно перечитал написанное и решил несколько доработать рассказ. На это у него опять же ушёл целый день. Однако к вечеру он всё же смог вручить рукопись добрейшему доктору, который был просто счастлив от этого.
- Влад Адович, сегодня же вечером всей семьёй… Боже мой, читать рукопись самого Киллерова. Это просто что то…
Влад Адович лишь смущённо улыбался. В эту ночь писатель спал сном младенца. Ему не мешал даже Никотинов, который от отсутствия курева видимо вообще глаз не сомкнул и всё ныл и ныл, монотонно и нудно, как надоедливый осенний дождь. Сознание того, что ему не требуется помощь психиатра, радость от успешно сделанной работы и удовлетворение от того, что он обогатился жизненным опытом, который есть далеко не у каждого, способствовали крепкому сну. На другое утро Киллеров не пошёл до обхода к Непонимайлову. И даже не из-за своего такта. Скорее дело было в Непонимайлове, который имел вид нее просто больной, но вообще несчастный, как будто у него всё из рук вон плохо и, к тому же, совсем не спал целую ночь. Курил он с такой яростью, что весь персонал его свиты держался от своего шефа на дальней дистанции. Расстояние в данном случае означало не почтительность к шефу, а простое чувство самосохранения. И после обхода, когда Непонимайлов, словно паровоз, выкатился из последней палаты, никто из его сотрудников не пошел за ним следом, постаравшись попросту улизнуть. Но Непонимайлов был в таком состоянии, что не осознал этого и, даже с какой-то радостью,
один прошествовал в свой кабинет. Киллерова, втихомолку наблюдавшего за происходящим, это хотя и озадачило, но не расстроило. Подождав минут тридцать ради приличия, Киллеров пошёл к профессору. Причём он не стал обращаться с просьбой к дежурному открыть дверь, но сделал это почему-то сам, ключом тёщи, который ему принесла супруга. Выйдя, таким образом, в коридор, Киллеров увидел стоящего возле двери заведующего переминающегося с ноги на ногу Никотинова. Тот всем своим видом демонстрировал нетерпение и страдание. Когда Никотинов увидел Киллерова, то со слезами в голосе тотчас пожаловался:
- Доктор плохой, он курить не даёт.
- Разве спортсмены курят? – остановившись перед верзилой, пошутил Влад Адович, совсем упуская из вида, что Никотинову юмор недоступен. Лицо Никотинова в данный момент выражало лишь муку, а сам он напоминал своей застывшей позой статую скорби.
- Хм. Ладно, возьму для тебя у доктора несколько сигарет, - обнадёжил куряку Влад Адович.
Эти слова уже были услышаны, поняты и оценены как надо. Великан радостно заулыбался, обнажая жёлтые зубы. Остановив своё внимание не зубах Никотинова, Киллеров порадовался, что никогда не курил. Постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел в кабинет, где, как обычно, было накурено так, что хоть топор вешай. Однако тяжёлая хрустальная пепельница стояла пустая, что весьма удивило Киллерова, потому что он впервые видел её не наполненной до краёв окурками. Эта мелкая деталь заставила его улыбнуться. Однако тотчас улыбка сошла с его лица, едва он взглянул на суровый вид хозяина кабинете. Слегка пожав одним лишь плечом, Киллеров всё же прошел вперёд и уверенно, словно у себя дома, сел на стул.
- А вот и я, - опять слегка улыбнувшись, приветствовал он кандидата.
- Вижу, - хмуро ответствовал Непонимайлов, однако головы от своих бумаг так и не поднял, упорно продолжая демонстрировать пришедшему свою большую лысину.
Киллеров же, увидев на столе хозяина кабинета свою рукопись, не столько с любопытством, сколько ожидая комплимента, спросил:
- Ну и как впечатление?
Непонимайлов с ответом не торопился и это Киллерову не понравилось. Он слишком привык к тому, что людям нравятся его произведения и такая медлительность ему была непонятна. Пауза затягивалась. Наконец Непонимайлов поднял глаза на писателя и, глядя тому прямо в глаза, жёстко, с обидой в голосе спросил:
- А почему же вы меня-то убили?
- В каком смысле? – опешил Киллеров.
- Ха, - не хорошо, даже как-то хищно ухмыльнулся Непонимайлов, - а вы не понимаете этого, да?
Киллеров был настолько поражён вопросом, что не смог даже ответить, лишь отрицательно покачав головой.
- Бросьте прикидываться, - вспылил Непонимайлов, - это же вы меня описали в своём последнем опусе. – И уже не сдерживаясь, рявкнул, - и меня же там и прихлопнули.
Произнеся эти слова, Непонимайлов схватил лежащую перед ним рукопись и с силой хлопнул ею о стол, словно демонстрируя, как это происходило.
- Помилуйте, Болеслав Доримедонтович, это всего лишь небольшой рассказ. Художественное произведение. Игра ума и более ничего.
- Ничего? – хищно ощерился Непонимайлов, - да ведь со всеми вашими прототипами случается тоже самое, как и написано у вас. Вы же это сами знаете. Это игра, да?
Вытаращив глаза Киллеров молча взирал на разбушевавшегося доктора, а тот в ярости продолжал негодовать.
- Нет, дорогуша, это уже не игра. Совеем не игра! Это просто подлость, гнусность, мерзость. Да, да! Не отпирайтесь, - в ярости завопил Непонимайлов. – Знать, что вы своей мазнёй губите людей и продолжать в том же духе. Ну, уж нет, не выйдет, с собой я вам такого сделать не позволю.
Услышав, что его рассказ, который он считал написанным на самом высоком уровне литературы, обзывают мазнёй, Киллеров не стерпел и возмущённо напомнил:
- Но вы ведь сами говорили, что всё, это лишь случайность, совпадение.
- Совпадение! – разъярился Непонимайлов, - Вот пусть эти совпадения происходят с кем угодно, но не со мной. И, наклоняясь к Киллерову, заверил того со всей категоричностью, - я этого не потерплю.
- Что значит «не потерплю»? – нахально улыбаясь, спросил Киллеров, - рассказ то уж всё равно написан.
- Хо-хо-хо, - хохотнул своим коронным смешком Непонимайлов. Только не было и тени добродушия в его интонации, одно злорадство, - Написан, да, но ведь не напечатан.
- Так напечатают, - широко улыбаясь, заверил Киллеров.
- Ошибаетесь, - столь же широко улыбнувшись, возразил Непонимайлов.
- Это почему же? – превращая добродушие в легкое ехидство, поинтересовался Киллеров.
- А потому, уважаемый Влад Адович, что ваше бумагомарание я приобщу к вашей истории болезни.
- К какой истории? – иронично, с некоторым удивлением поинтересовался Киллеров.
- К вашей, к вашей, Влад Адович. С такими мыслями как у вас выходить из клиники просто нельзя. С вами надо ещё разобраться. И потом, откровенно вам скажу, как вы меня здесь убиваете это просто глупость чистейшей воды. Я, между прочим, за годы работы в психиатрической клинике приучился к бдительности. И убить меня так, как описано в вашем опусе никто не сможет. Вот так.
Доктор победно улыбался. Киллеров был обескуражен.
- Но вы же сами говорили, что мне у вас делать нечего.
- Говорил, - охотно согласился Непонимайлов, - а вот теперь говорю, что вы у нас пробудете не менее нескольких месяцев.
- Да ну? – ухмыльнулся Киллеров, - такие вопросы решает врачебный консилиум.
- Конечно, конечно уважаемый Влад Адович. Он и будет решать. Непонимайлов немного помолчал и, мило улыбаясь, добавил, - но ведь решающий-то голос за мной. И к тому же, где это вы видели, чтобы мнение шефа оспаривалось его подчинёнными?
- Да вы просто негодяй! – закипая от набегающей ярости, изумлённо выдавил из себя Киллеров.
- Это как вам угодно. – И опять мило улыбнувшись, подытожил, - доктор на пациентов не обижается.
- Нет, нет, Болеслав Дормидонтович, так нельзя. Отдайте мою рукопись и разойдёмся по-хорошему.
- А вот вашу рукопись я в сейфик сейчас вместе с вашей историей болезни положу, - улыбаясь сообщил Непонимайлов.
С этими словами он встал со своего массивного кресла и, собрав со стола бумаги, повернулся к раскрытому сейфу. И тут он на короткое мгновение замер. Вероятно, профессор вспомнил содержание рукописи. Его лысина мгновенно покрылась испариной. Но не вытереть пот, не обернутся лицом к Киллерову, он попросту не успел. Страшный удар по темечку прервал его жизнь. Кандидат медицинских наук рухнул, не издав ни звука. Опешивший Киллеров молча стоял над трупом. Но удивлялся он не тому, что убил Непонимайлова, такой силы удар наверное убил бы и лошадь с первого раза. Удивляло его то, как он сумел в считанные доли секунды сообразить, как держать пепельницу, чтобы ни одна капля крови не забрызгала его самого. Впрочем, для самокопания времени
попросту не было. Выругавшись про себя матом, Киллеров поднял пепельницу и тщательно постарался удалить свои отпечатки не затрагивая окровавленного донышка. Затем, подскочив к двери, прислушался, не доносятся ли из коридора какие либо посторонние звуки. Но там было тихо. Осторожно приоткрыв дверь, писатель выглянул в коридор. Никотинов всё так же стоял возле двери. Схватив дурачка за пижаму, Киллеров заволок его в кабинет.
- Курить хочешь? – спросил Влад Адович, не потому, что сомневался в положительном ответе, но лишь для того, чтобы раздразнить Никотинова.
А тот аж затрясся весь, увидев в руках писателя сигареты.
«Да, - подумал Киллеров, - и такой-то малостью можно манипулировать человеком». Жёстко глядя в глаза Никотинову, приказал:
- Возьми пепельницу и ударь нехорошего доктора по голове.
Видя, что верзила его не понимает, показал на труп Непонимайлова.
- Да вон он, вон.
Тут же Киллеров сообразил, что такому народу надо объяснять всё досконально.
- Давай, иди сюда.
- Ну, - и он помахал требовательно перед носом толстяка пачкой сигарет, - вся твоя будет.
Больше повторять ему ничего не пришлось. Усадив затем Никотинова в кресло, он вручил ему как приз всю пачку.
- Сиди здесь, никуда не уходи и кури. Если тебя спросят, почему ты это сделал, - тут Киллеров задумался и произнёс более точно, - почему ты стукнул, а может даже тебе скажут, убил доктора, то ты говори только одно: «Доктор плохой. Он Никотинову курить не даёт».
- Ну, повтори! – требовательно приказал Киллеров.
Добившись нужного результата, писатель взял свою рукопись и спрятал её под пижаму. Немного подумав, он велел Никотинову тщательно обтереть пачку полой пижамы. Когда тот выполнил требуемое, Киллеров направился к двери. Подойдя к ней, он опять чутко прислушавшись, постоял мгновение, а затем, приоткрыв и убедившись, что в коридоре никого нет, вышел. Его посещение кабинета осталось незамеченным. Переполох начался лишь через час с лишком. В пачке к этому времени были выкурены почти что все сигареты. Дым в кабинете стоял коромыслом. Никотинов со счастливым лицом блаженствовал в массивном кресле. Пепельница была полна окурков. Киллерову удалось вместе с персоналом попасть на место преступления. Правда, его тут же из кабинета вытурили. Более того, всем пациентам и, ему в том числе, было приказано разойтись по своим палатам. Киллеров был сама дисциплинированность. Лишь ошеломлённо повторяя одну и ту же фразу: «Это же чёрт знает что! Это же чёрт знает что!». И никто не догадывался, что его поразило не факт убийства, а аккуратность Никотинова, который не бросил мимо пепельницы ни одного окурка.
Прошло несколько дней. И хотя Никотинов исчез из отделения, спокойствия это Киллерову не принесло. В конце концов он по-прежнему находился в психушке. Эта ситуация начала его несколько беспокоить. Беспокоило даже то, что новый заведующий совсем не вызывал его к себе и вообще о нём как будто забыли. С одной стороны это вроде бы было неплохо, но с другой стороны порядки в отделении ужесточились. Киллерова теперь не то что свободно не выпускали в коридор, но и, что совсем уж было плохо, отобрали ручку. Вынужденное бездействие тяготило и Киллеров сам решил форсировать события и как-то во время обхода потребовал у нового заведующего аудиенции. Фамилия пришлого заведующего была Последыш, а имя вообще странное до непонятности Аолепт Промазинович. Этот восприемник, с удивлением поглядев на Киллерова, оглянулся на свою свиту. Те хором и поэтому сумбурно начали объяснять новому начальству ситуацию. Понял или не понял что Последыш, но, однако, Киллерову
ответил. Собственно не было никакого ответа. Было распоряжение старшей медсестре и то сказанное как-то торопливо: «Попозже приведите ко мне пациента». И действительно, часа через полтора Киллерова провели в уже знакомый ему кабинет, где уже на столе не было никакой пепельницы и вообще следов дыма или табака. То, что отсутствовала хрустальная пепельница, подействовало на Киллерова успокаивающе и он даже слегка усмехнулся, обнаружив кроме нового заведующего в кабинете ещё двух врачей отделения. «Всё правильно, - усмехаясь про себя, подумал Киллеров, - это вам не хухры-мухры, а дурдом». Без всякого приглашения он сел на знакомый стул и молча уставился на этот триумвират. Впрочем думал он не столько о всей троице, сколько о происхождении странного имени нового заведующего отделением. Мучительно он старался вспомнить как по латински звучит изречение – имя есть судьба. В конце концов ему это надоело и он даже чертыхнулся про себя. Какая разница как это изречение звучит по латыни. Главное всё верно. Ведь и аолепт и промазин являются нейролептиками. Киллеров про себя самодовольно улыбнулся. Приятно было сознавать, что он так быстро распознал имя нового заведующего. Он вообще за период пребывания в клинике нахватался множества новых слов и понятий. И хотя не читал ничего из медицинской литературы, всё же уже имел понятие и о транквилизаторах, и о антидеприсантах, и даже о нормотимиках. В принципе это всё таки приятно, когда не чувствуешь себя совсем уж профаном. Впрочем Киллеров отбросил самолюбование, как ненужное излишество и опять переключился на мысли о имени нового заведующего. Было странно то, что в то время, когда родители давали своему чаду столь пышное имя, навряд ли и знал кто про нейролептики, да их и не было, скорее всего. Тем более это касалось батюшки Аолепта Промазиновича. Конечно, такие мудреные совпадения весьма странны. Но, как бы там ни было, в данном случае имя действительно оказалось судьбой. Так, занятый своими мыслями Киллеров спокойно сидел на своём стуле. Молчание однако затянулось. Наконец Аолепт Промазинович, вероятно на правах хозяина кабинета, спросил:
- Так что вы нам намеривались сообщить?
- Сообщить? – искренне изумился Киллеров. – Я ничего не собирался сообщать. Хотя, - тут он несколько замялся, - почтенный Болеслав Доримедонтович собирался меня отпустить вроде бы.
- То есть, как отпустить? – изумился Последыш.
- Что значит как? – не скрывая своего негодования, возмутился Киллеров, - Да очень просто.
И он довольно сумбурно, но всё-таки вполне понятно объяснил ситуацию, как он попал в это заведение и какие у него сложились отношения с прежним заведующим. После столь бурного объяснения он с напором спросил:
- А вы вообще в курсе, кто я такой?
- Помилуйте, Влад Адович, обижаете, - в один голос воскликнула троица в белых халатах.
Последыш же с весьма милой улыбкой разъяснил:
- У нас, уважаемый Влад Адович, работают весьма культурные и образованные специалисты, которые отнюдь не зациклились только на чтении литературы по психиатрии. Художественные творения и нам не чужды. – И уж совсем расплываясь в обворожительной улыбочке, завершил, - Тем более, что львиная доля всей литературы описывает именно людей с весьма деформированной психикой. Огромное количество убийц, многие герои вращаются и воспитываются в очень негативной социальной среде. – Тут Последыш подался вперёд и весьма доверительно сообщил, - Хороший психиатр просто обязан разбираться в художественной литературе. Это, если хотите, один из главных показателей профессионализма любого психиатра.
С интересом поглядев на Аолепта Промазиновича Киллеров покорно вздохнул и, слегка смущённо улыбнувшись, спросил:
- Но что же я буду делать то у вас?
- Как что? – в один голос изумилась троица в белых халатах.
А Последыш за всех уже безапелляционно завершил:
- Будете лечиться, уважаемый Влад Адович.
- Отчего? – просто физически чувствуя, как у него вытягивается лицо, воскликнул Киллеров.
Услышав такой нелепый вопрос, доктора быстро переглянулись между собой, а Последыш вкрадчиво спросил:
- А вы разве не в курсе, что у нас за заведение?
- Я то знаю, - со всё более возрастающем возмущением вскричал Киллеров, - поэтому и спрашиваю.
- А что тут спрашивать? – пожал плечами Последыш.
- Что значит «что спрашивать»? Можно подумать, что я прохожу здесь курс лечения.
- Ха! А разве нет? – Хмыкнул Аолепт Промазинович.
- Позвольте, - с напористой яростью вскричал Киллеров, - но ведь я даже не принимаю у вас никаких лекарств. Я же просто здесь, что называется, бью баклуши.
- Почему вам не дают до сих пор никакого лекарства, это мы выясним, - опять за всех ответил Последыш. Можно было подумать, что его коллеги попросту немые.
Однако Киллеров всё же обращался ко всем сразу, переводя взгляд с одного на другого и потом на третьего.
- Наверное, всё-таки потому, что ваш коллега, царствие ему небесное, мне и не считал нужным, что-либо прописывать, - на лице Киллерова заиграла торжествующая улыбка.
Ведь он понимал, насколько авторитетен был покойный.
Последыш, услышав такое, немного удивился. Затем на лице его появилась ироничная ухмылка:
- Ошибаетесь, дорогой Влад Адович, Болеслав Доримедонтович как раз имел противоположное мнение.
- Что значит противоположное? – откидываясь на стуле несколько назад, воскликнул Киллеров, - С чего это вы взяли?
- Не с чего, а откуда, - вкрадчиво пояснил Последыш и раскрывая лежащую перед ним папку, пояснил, - вот ваша история болезни, которую начал вести Непонимайлов и где он прописал вам довольно серьёзные препараты. И с завтрашнего дня, нет, с сегодняшнего дня, вы их будете принимать.
Услышав такой вердикт, Киллеров просто весь закипел от ярости. Но он тут же сдержал себя, постаравшись не выдавать своих чувств.
«Ничего, голуба, я и про тебя напишу», - мстительно подумал он.
Впрочем, весь последующий месяц был для него весьма трудным. То, что ему давали, оказалось настолько болезненно, что Влад Адович ничего не мог не то что писать, но даже продуктивно думать. В этот период к нему не пускали не только друзей, но даже и жену. Лишь желание выйти из этого ужасного заведения давало ему силы. Про месть он как-то не думал, считая всё это попросту недостойной внимания мелочью. К тому же все силы его в этот период уходили на борьбу с физическими страданиями. И надо признать, что вышел он из столь трудной ситуации победителем, усилия его увенчались успехом. Через месяц Киллерову отменили вводимые ему препараты. Правда, выписали писателя из клиники лишь после Нового года. Хотя Влад Адович об этом сейчас не жалеет. В больнице, неожиданно для самого себя он начал писать стихи. Собственно писать столь малые творения было проще в некотором смысле в данной ситуации. Да ему это и самому стало как-то интересно. И уж совсем в восторге он остался от встречи Нового года. Доктор Последыш оказался большим выдумщиком. Вероятно для того, чтобы подчеркнуть своим пациентам, что у них в головах мир попросту встал с ног на голову, ёлку в холе прикрепил к потолку. По этому поводу Киллеров даже написал стихотворение, которое намеревается включить в свой сборник. Читателю же я предоставлю эту возможность сейчас. Вот оно.

В нашей местной психбольнице
Пациенты веселиться
Очень любят, обожают,
Юмор, шутки, уважают.
Здесь и ёлка вниз верхушкой
Как висячая игрушка
Прочно комлем к потолку
На потеху дураку
Приколочена, прибита.
Не проигрывает вида.
Но зато в уютном холле
Места много, как на воле,
Где нет шприцев, процедур
И где умным самодур
Может выглядеть облыжно,
Ведь он смотрится престижно.
Мы ж в больничке, при пижамах
Меж казённых стен зажаты
В эпицентре хворых дум,
Не в почёте тут костюм.
А без юмора здесь тошно,
Вновь опять свихнуться можно.
Даже вяла, текущая
Средь весёлой нашей кучи
Незаметна, неприметна,
Как любовь, что безответна.
Отступают прочь неврозы,
Вянут, как средь снега розы.
Даже эпилептик пенный,
Удручающе степенный
Похохмить и то не прочь,
Чтоб припадки превозмочь.
Приходите, посмеёмся,
Нейролептиков напьёмся
И закусим седуксеном
Не взрезать себе чтоб вены.
А на десерт, уж ребята,
Хватанём все стимуляторы.
И, уставив очи кверху,
Успокоим наши нервы.
Больно хорошо висит
Наша ёлка-сталактит.

Своё творение он так и назвал «Ёлка – сталактит». Роковые сюжеты, где фигурировал бы доктор Последыш, Влад Адович так и не создал. Хотя тот первый рассказ из психушки уже опубликован. Как отнёсся к нему доктор Последыш я не знаю. Но, многие считают, что сюжет очень уж неправдоподобен, попросту надуман. И это не смотря на то, что Киллеров, со свойственной ему писательской наглостью, описал всё с точностью до нюансов. Впрочем, скептицизм людей понять можно. Ведь ничто не выглядит, зачастую, так неправдоподобно, как правда.
Короткое послесловие.
Я долго не мог написать это послесловие, и не потому, что произошедшая с Киллеровым трагедия была для меня полнейшей неожиданностью, но и потому, что всё произошло на моих глазах. Ничего не предвещало беды, когда мы с Владом Адовичем неожиданно столкнулись на улице. Я возвращался с работы несколько раньше обычного, из-за плохой погоды. Я, надо вам сказать, работаю на фасадах. А стало быть, моя работа сильно зависит и от погоды. Даже не смотря на то, что зимой мы работаем под плёнкой, обтягивая ею строительные леса и нагоняя внутрь тепло калориферами. После того, как стена покрашена, она, разумеется, должна ещё и просохнуть. То есть плёнку нельзя снимать сутки после покраски. В тот день мы покрасили свой участок стены уже до обеда и, разумеется, отправились по домам. Гололедица была страшная. Я балансировал по асфальту словно канатоходец. Вот тогда то, на углу улицы Мичурина и проспекта Масленникова я и столкнулся с Киллеровым. У того было прекрасное настроение. Он направлялся в редакцию газеты, просто чтобы узнать, когда выйдет его рассказ. Я решил пройтись с ним до следующей остановки. Тем более, что весь транспорт полз буквально со скоростью черепахи. Короче на всех дорогах образовались страшенные пробки. Нет, я решительно не в состоянии дальше рассказывать. То, что произошло, просто ужасно. Главное мы с Киллеровым уже перешли дорогу. Всё, уже на тротуаре. И вдруг на тебе. Влад Адович неожиданно качнулся назад. Я хотел поддержать его, но он резко замахал руками, пытаясь, по всей видимости, сохранить равновесие. «Ну, сейчас он и меня уронит», - подумал я. И вместо того, чтобы поддержать человека, испуганно сделал шаг в сторону, поглядывая на Киллерова. Я был совершенно спокоен за своего попутчика, не видя даже причин для волнения. Но тут я взглянул в лицо Киллерова. Он смотрел куда-то вверх; на крыши ли, в небо ли. Взгляд его наполнился жутким страхом. Губы же его очень внятно, хотя и шёпотом, но так, что казалось будто он кричит, произнесли всего лишь одно слово: «Троллейбус». Затем он со всего маха грохнулся на спину. Я от неожиданности замер на месте, глядя на распростёртого на льду Киллерова. Голова его находилась в сантиметре от колеса троллейбуса, который медленно, медленно, словно в замедленной съёмке скользил по обледенелому шоссе. В ужасе я закрыл глаза, не желая видеть того, что должно было произойти. Господи, я до сих пор отчётливо слышу этот звук раздавленной головы. Всё, хватит. Не могу просто об этом больше говорить. К тому же это последнее в жизни восклицание Киллерова про троллейбус не давало мне покоя несколько дней. Я никак не мог понять, как человек, глядя куда-то вверх, понял, от чего ему суждено погибнуть. Вы же переходили дорогу, а значит прошли и мимо этого рокового троллейбуса, скажет, вероятно, читатель. Да, я согласен, что прошли, но Киллеров то и не смотрел в ту сторону, он вёл беседу со мной. И нужды смотреть по сторонам у него совсем тогда не было, ибо горел зелёный свет для пешеходов. Всё объяснилось для меня, когда я стал читать последнее произведение Киллерова, где фамилия автора была обведённа траурной каймой. Но не это потрясло меня, а то, что рассказ в точности описывал происшествие. Можно было подумать, что сам автор не умер и во всех подробностях пересказывает событие. У меня мурашки по телу бегали, когда я всё это читал. Талантливый был писатель. Упокой Господи его душу.