История, о которой собираюсь поведать, произошла в середине пятидесятых годов прошлого столетия в здании городского банка. Это была постройка времён первых пятилеток. Строение представляло из себя весьма протяжённое приземистое сооружение, внушительное, как линкор на фоне мелких домишек. Каждого, кто попадал внутрь, поражали прежде всего очень длинные коридоры на этажах, которые тянулись через всё здание. С одной стороны коридора находилось бессчётное количество абсолютно одинаковых дверей, разнообразили которые лишь блеклые таблички, указывающие, кто и что находится за безвкусными филёнками проёмов. Коридор был абсолютно пуст, лишь в середине, между двух широких окон, располагался старинный, вероятно дореволюционных времён шкаф, очень высокий, с резными вензелями по самому верху. Эта резьба поверху делала почерневший от времени шкаф похожим на толстого боярина. Скудость мебели или, может быть протяжённость коридора, вызывали у посетителей ассоциации с обыкновенной общагой. Даже наличие решёток на очень больших, буквально до потолка, окнах не стирало впечатления общежития. Во многих женских общежитиях на первом этаже были столь же простецкие в своей безвкусице решётки. Да с чем ещё можно сравнить столь длинный коридор? Хотя, может у кого-то такой казённый интерьер вызывал какие-то воспоминания о больнице. Правда, у Анки внутреннее пространство банка ассоциировалось с обычной тюрьмой. Не знаю, насколько верно такое сравнение, но Аньке виднее, ведь эта молодая особа уже успела отсидеть четыре года в лагерях из десяти назначенных. Спасла женщину лишь амнистия тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. У Аньки был малолетний сын. Когда её посадили, мальчишке не было и года. Однако, сей мало значимый факт, для советской фемиды того времени вообще ничего не значил. Сторона обвинения настаивало даже на тринадцати годах. Но Аньке повезло, судья милосердно скостила срок до десяти. Я не знаю, откуда у судьи возникло расхождение с обвинением: возможно, сыграл юный возраст Аньки, может быть, женщина нашла не столь общественно опасным поступок подсудимой, а может, просто из привычки несколько скашивать срок, назначаемый прокурором. Не знаю. Хотя из-за чего попала Анька за решётку, мне известно. Она, работая кассиром на переправе, собирала выброшенные людьми билетики и продавала их вновь. Да, сроки в то время были длительные даже за такие, казалось бы, незначительные проступки. Впрочем, Аньке ещё повезло, её подруга, с которой она подружилась в лагере, тянула срок именно тринадцать лет, хотя вся вина женщины заключалась в том, что бабонька вынесла с фабрики катушку ниток. Но обвинение представило эту катушку как пятьдесят метров пошивочного материала и выдало женщине, извиняюсь за неуместный своей игривостью каламбур, «на всю катушку». Ну, ладно, хватит про тюрьму, тем более таких протяженных коридоров Анька не встречала и в тюрьме. Но, тем не менее, этот коридор напоминал ей постоянно, едва она входила внутрь, о заключении. Именно из-за этих постоянно возникающих ассоциаций с тюрьмой, едва она оказывалась в здании банка, Анька и сожалела о том, что ушла с прежнего места работы, куда ей удалось устроиться после выхода на свободу. А работала Анька прежде в общественной столовой. Платили в общепите всегда мало, но можно было кушать на кухне и можно было воровать продукты. Ведь в СССР все работники торговли несли домой провизию. Это даже не считалось за воровство. Но Анька помнила и о своих злосчастных билетиках, и о катушке ниток. Она вовсе не собиралась попадать ещё раз за решётку. Ужас, внушённый тюрьмой, заставлял её трепетать чуть ли не до конца её дней и, поэтому она не брала домой из столовки ничего, что тоже было плохо, так как делало пришлую работницу в глазах коллег белой вороной. Поэтому Анька и обрадовалась неимоверно, когда подвернулся случай устроиться кассиром. Кассиры деньги в своих хозяйственных сумках домой не тащили. Честность здесь поощрялась, вернее, ценилась, потому, как поощрять то было нечем. Единственное, что получали кассиры того времени, так это саквояжи, пузатые и тяжёлые, в которых кассиры предприятий носили полученные в банке деньги. Да, вот такой был период. Никаких тебе охранников и даже транспорта. Бери, получай зарплату для всего коллектива предприятия и топай восвояси. Все так и делали. Анька тоже ничем не отличалась от других. Ну, может быть лишь тем, что не любила пользоваться саквояжем и деньги носила в своей наполовину дамской, наполовину хозяйственной сумке. Оно и не так приметнее, да и руки не оттягивает. Но деньги, особенно крупные суммы, носить тяжело не только физически, но ещё и психологически. Ведь зарплата у кассира была почти что такая же, как и у работника общепита, то есть, проще говоря, мизерная. Так что, сами понимаете, денег в семье постоянно не хватало. То одно, то другое. Анька даже не могла купить себе на смену второе платье. Да, было у неё только одно платье, довольно добротное и смотрелось на Аньке неплохо. Только вот стирать приходилось его каждое воскресенье. Как-никак работа на людях, необходимо выглядеть прилично. Вот и мечтала Анька о втором платье. Да нет, она не жаловалась. Первые то дни, после выхода на свободу Анька вообще ходила в чужом платье, так как её единственное муж сразу же продал, едва ей дали срок. Супруга можно было понять, ведь жену посадили не на пятнадцать суток. Чтобы стало с платьем через десять лет? Хоть мама Анькина очень негодовала на зятя за такой бессовестный поступок и до конца дней не могла простить своего зятька. Но Анька была не злопамятная, на своего муженька не сердилось и, лишь тихо мечтала о приобретении второго платья. Так бы и протекали дни Аньки весьма однообразно, чередуясь между работой в конторе и походами в банк, если бы не случай. А случай с Анькой приключился совсем просто невероятный. И произошло это всё именно в этом большом банке, в этом длиннющем, всегда полном народу коридоре. Так что же произошло? Воскликнет нетерпеливый читатель. Может, банк гробанули, может Аньку с её сумкой кто-то подстерег. Нет, дорогой читатель, всё было как раз наоборот. Что значит наоборот? А то и значит, что передал ей, Аньке то есть, кассир банка лишнюю пачку денег, десятирублёвок. Другими словами, отдал в руки Аньки ненароком целую тысячу рублей. По тем временам это была очень большая сумма. У Аньки оклад был всего шестьдесят рубликов. А тут целая тысяча. И ведь заметила ошибку наша кассирша Аня, заметила. И до того опешила, что и сказать ничего не смогла, только молча расписалась в ведомости. А вот когда в коридор этот самый длиннющий вышла, который ей столь живо напоминал тюрягу, то испугалась совсем до дрожи. Поблизости никого не было, вся очередь кассиров осталась внутри маленького пространства, типа комнатёнки без окон, со скудным освещением, перед окошечком кассы. Да, и вы бы, наверное, испугались на месте Аньки. «Господи, а вдруг сейчас хватиться кассир, что передала такую прорву деньжищ»! – с судорожной дрожью подумала Анька в полном смятении. Метнув пугливый взгляд налево и направо по коридору и, убедившись, что коридор, как ни странно, пуст, Анька выхватила злосчастную лишнюю пачку и ловко метнула её на этот высокий, единственный во всём коридоре шкаф. И едва пачка оказалась внутри фигурного венчика, словно в дубовой шайке, как из соседней комнаты вышла сотрудница. Будто парализованная, Анька застыла на месте, не в силах сдвинуться с места. Но женщина, деловито держа в руках увесистою папку, прошла мимо Аньки, даже не взглянув на остолбеневшую посетительницу. Торопливо выхватив из своей столь универсальной сумки платочек, Анна быстро обтёрла лоб, почувствовав, что покрылась холодным потом. Затем, усилием воли она заставила себя уйти прочь от чёрного шкафа, от обшарпанной двери кассы. Весь оставшийся день Анька работала как робот, как автомат. Благо дело, что к этому времени она уже вполне хорошо освоила свои обязанности и могла выполнять работу чисто механически. Но злосчастная пачка всё же не шла из головы. Анька опасалась, что к ним домой придут, её арестуют. Но нет, опасения, страхи оказались совершенно напрасны. Всё обошлось. Конечно, обошлось для Аньки, но не для той кассирши, которая столь опрометчиво, столь рассеянно передала целое состояние, более чем свою годовую зарплату в неизвестные руки. А ведь у женщины было двое детей, муж инвалид фронта. Узнав такие подробности на следующий день, Анька по-настоящему испугалась. Никогда она не чувствовала себя столь паршиво. Даже тогда, когда застукала своего супруга в соседнем общежитии с какой-то бабой, в пустой комнате, где парочка, скинув из-за жары одеяло, предавалась утехам. Тогда была ярость тигрицы, Анька готова была растерзать обидчицу, что покусилась на чужую собственность. Теперь ей тоже было плохо, но это была другая боль. Теперь Аньку мучила совесть, хотелось вернуться, снять пачку денег со злополучного шкафа и вернуть рассеянной бедолаге. Но как, как это сделаешь? Было чудом даже то, что она сумела незаметно закинуть деньги наверх. Ведь такого, чтобы в том протяжённом коридоре не было людей, никогда не было. Там всегда были посетители, всегда выходили и заходили из многочисленных дверей сотрудники банка. Совсем как та женщина, что появилась сразу же после того, как Анька сумела избавиться от лишней пачки. Тяжелее всего было и то, что все очень жалели несчастную женщину, столь опрометчиво передавшую деньги. Анька же была по натуре своей коллективистка, она никогда не отрывалась от коллектива и в чувствах тоже была всегда солидарна с остальными. Теперь Анька не оправдывала себя, не говорила, что всё это просто нечаянно, мол, бес попутал. Никакого анализа, самокопания она никогда не делала. Обычная простецкая натура, которая сейчас страдала. О той, что внезапно обогатилась, речи ни у кого не возникало. Да и что говорить? А вот несчастную жалели, жалели настолько, что не дали бедолаге пропасть. Все сотрудники банка, все кассиры организаций, что посещали банк, собрали нужную сумму, не дали сесть в тюрьму человеку. Анька тоже внесла свой вклад, отдав часть денег, что припасла на покупку платья. И хотя Анька была по натуре скуповата, денег в этот раз она совсем не пожалела и даже не расстроилась, что придётся ходить ещё несколько месяцев в одном платье. Только посещать банк стало совсем уж невыносимо. Особенно трудно было находиться перед злополучным шкафом, который, казалось, насмехается над неудачливой воришкой. Теперь Анька даже жалела о том, что столь поспешно избавилась от денег. Она даже стала подумывать, как бы забрать пачку с этого злополучного шкафа. Но как это сделать? Шкаф стоял между окнами и, с подоконника совершенно нельзя было дотянуться до верха. Да и подоконники были для такого предприятия слишком низкими. Даже со стула невозможно было бы дотянуться. Да и стульев в этом километровом коридоре не было вовсе. Не придёшь же с лестницей и не полезешь наверх. Если сразу после своего поступка Анька, приходя в банк, старалась не смотреть на лишь ей известный тайник, то после того, как люди помогли растяпе собрать нужную сумму, Анька каждый визит в банк изучающее и сердито поглядывала на этого поглотителя чужих денег. Но что она могла сделать? Ничего. Так бы и испортился совершенно характер Анны, если бы в одно предпраздничное утро, когда до первого мая оставалось всего несколько дней, Анька, придя в банк, не увидела дикое возбуждение на лицах всех, кто бы ей не повстречался. В этот день Анька как раз была в новом платье, платье, которое ей всё-таки удалось пошить. Ей очень хотелось похвалиться обновкой. Но, в то утро она как-то даже забыла про обнову, видя необычное людское возбуждение.
- Что случилось то? – спросила она знакомую кассиршу, - Ещё у кого-нибудь деньги пропали?
- Да что ты, Аннушка, - затараторила подруга, - наоборот.
- Как это? – начиная смутно догадываться, продолжала допытываться Анна.
- Не поверишь, вчера уборщицу заставили протереть перед праздником сверху шкаф, - говорившая сделала паузу и с улыбкой посмотрела на коллегу. Женщине просто было приятно так вот тянуть время. Поэтому пауза затягивалась. Но Анька, хотя и поняла, чем закончилась уборка, продолжала тупо всматриваться в подругу. Слишком уж невероятным казался финал. Наконец Анна спросила, невольно сохраняя глупое выражение лица:
- Ну? И чего в этом весёлого?
- Да на шкафу на этом тётя Маня деньги обнаружила! – воскликнула в полном восторге подруга.
И хотя Анна всё уже прекрасно поняла, она, тем не менее, невольно переспросила:
- Какие деньги?
- Да ты чё, не помнишь что ли? Деньги, которые Лида передала кому-то. Мы ещё все собирали ей.
- Нашла уборщица? Тётя Маня? – отказываясь верить в случившееся, переспросила Анна.
- Да! – радостно вскричала подруга и тут же принялась растолковывать ситуацию, - Та, кто взяла пачку, её на шкаф забросила. Поняла.
- На шкаф? – недоумевая, но недоумевая вполне искренне, переспросила вновь Анна.
- Вот именно, - радуясь реакции Аньки, продолжала пояснять женщина, - а тётя Маша, как пыль стала вытирать с лестницы, так их и увидела. Они там уже слоем пыли толщиной в палец покрылись. Тётя Маша вначале то и не поняла, что это деньги. А как поняла, сразу крик подняла.
- И чё с деньгами сделали? – промямлила Анна. Ей внезапно стало жарко и она, как и в тот раз, достала из своей сумки платочек и, как и тогда, вытерла внезапно вспотевший лоб. Но теперь пот не был холодным. А подруга продолжала радостно тараторить:
- Как чего сделали! Да оприходывали. В кассу сдали.
И тут на Аньку напал безудержный хохот:
- Оприходывали и сдали в кассу! Оприходывали и сдали в кассу! – сгибаясь пополам от смеха, беспрестанно повторяла Анна, - Больше года пылились и вот сдали в кассу!
Женщина, рассказавшая финал этой истории никак не ожидала столь бурной реакции подруги и была от такого результата на седьмом небе от счастья, словно сама отыскала ту злосчастную пачку. И, переложив свою сумку в другую руку, тоже весело и непринуждённо расхохоталась. Так они и стояли некоторое время, дико хохоча, две молодые задорные кассирши. И кто бы мог подумать, глядя на них, что одна из хохотушек полтора года назад держала ту пачку в руках. Они смеялись долго, пока подруга вдруг не обратила внимания на новое платье Анны:
- Анька, ты себе платье купила? – с радостным удивлением воскликнула женщина.
Радостно улыбаясь, Анна пояснила:
- Не купила, на заказ из отреза пошила, - и она форсисто сделала полный оборот и потом ещё один. Анька была счастлива.