Акулина уже давно жила со старшей дочерью в безмятежном покое двух близких сердец. А что может тревожить старушку на пенсии, у которой не только дети, но и внуки достаточно взрослые, за которых и волноваться не приходиться. Все пристроены в жизни, все без отклонений, то есть вполне правильные и порядочные. Живи себе спокойненько, ходи в церковь. Ну, не на дискотеку же бабушке шастать. Однако и в устоявшейся идиллии бывает иногда волнение. Может эти тревоги покажутся кое-кому и мелкими, не заслуживающими внимания. Так таких людей можно только пожалеть. Конечно. Сами подумайте, какая жизнь у тех, кто обращает внимание лишь на штормы нашего и без того бренного существования. Но, слава Богу, нет у Акулины бушующих передряг в её старости. Хотя и мелочи могут доставлять треволнения. Как, например, в тот вечер, когда старушка даже не стала смотреть телевизор, погружённая в беспокойные думы. Да, да. Не удивляйся, дорогой читатель и не смейся над старостью, которую и сам ведь не минуешь. А, спрашиваете, чем была столь сильно озабоченна старушка. Да тем, что подходила «Большая родительская», которая к несчастью пришлась на вторник. Знаю, помню, что наша баба Акулина давно на пенсии. В любой час может идти на кладбище. Я имею в виду посещение, посещение. А когда и на кладбище то идти, как не в Родительскую. Могли власти, разумеется, и выходным такой великий день сделать. Но не сделали, безбожники. А как одной идти. Не одной, пусть с дочкой. Две женщины: одна старуха, другая тоже не молода. Зять у младшей работает, старшая со своим разошлась, ещё когда внучка совсем мала была. Да и помер он теперь то, зятёк этот. Конечно, люди в такой день идут и идут. Да ведь могилки то все в дальнем углу. А народ сейчас? То-то и оно, что всякий. Боязно, страшно. Это мышцы атрофироваться могут, а страх он и в семьдесят с лишком живуч, ох, как живуч. Какие уж тут сериалы. Не до фильмов. Хотя и хорошо засыпать под журчание эфира. Но… И лежала так Акулина, ворочаясь в беспокойстве на своём диванчике, пока дочка к ней не пожаловала, обеспокоенная странным поведением матушки, вдруг отказавшейся от телеснотворного. От дочки скрывать, само собой, ничего не будешь. А с кем же и поделиться, коль не со своим дитятей, пусть ей и за пятьдесят. Родной человек. Да и разумная, образованная. Хотя не подумала дочка о том, с кем идти то на погост, к могилкам родным. Как без мужчины то? И у дочки сон пропал. Да. Долго в ту ночь сидели две родственные души друг возле друга, обсуждая столь безнадёжную ситуацию. Много вариантов перебрали. Но всё это были пустые надежды. Так бы и не пошли две женщины на Большую родительскую к упокоенным, да Господь помог. После бессонной ночи, проведённой в тяжёлых думах, на другой день, утром, позвонил племянник Акулины, изъявивший желание посетить могилку бабушки. Возрадовалась душа Акулины, перекрестилась истово старушка и весь день ходила как невеста на выданье. Приятно, когда груз заботы спадает с тебя, словно ненужное, тёплое пальто в жаркий день. Но, оказалось, что заботы более прилипчивы к нам грешным, нежели мы зачастую думаем. Едва только поделилась прямо с порога любимой дочке Акулина радостью, как дочка сразу же эту радость и остудила.
- Мама, да ведь Сашка два месяца в психушке сидел.
- Дак это когда было то, - беззаботно возразила Акулина.
- Когда? – скептически переспросила дочка.
Не ожидая от вопроса подвоха, Акулина начала добросовестно высчитывать, загибая старательно пальцы и подняв свои старческие очи к недавно побеленному коридорному потолку.
- Ну что ты считаешь, мама, - вешая на вешалку куртку, прервала старания Акулины дочь, - да хоть сто лет тому назад. Какая разница?
- Как же, дочка? – растерянно спросила Акулина, для которой категория времени давно уже перешла в совершенно другое понятие. Не то что старушка более философски стала относиться к нему, но ценить каждый прожитый день вполне научилась, понимая, что не так уж много ей теперь и отпущено.
- Ладно, мама, давай пройдём на кухню и там поговорим. Да и продукты надо из сумки достать. Тем более у меня там яиц три десятка.
- Да, да, да, - запричитала извиняющимся тоном Акулина, семеня следом за дочерью на кухню, где женщины и продолжили беседу.
- Мама, ты пойми, твой племянник сидел в психушке с шизофренией.
- Так он и был то там всего раз, - бодро возразила Акулина.
- Ну, да! – иронично воскликнула дочь, выкладывая из сумки яйца в ёмкость холодильника, - Этого, конечно, мало.
Остановив своё занятие, она стала внимательно разглядывать яйцо.
- А что, много это разве? – несмело спросила всезнающую дочь Акулина.
- А ты думаешь, почему он до сих пор работает маляром? – откладывая непонравившееся яйцо в сторону, спросила с лёгким сарказмом дочка. И поглядев на обескураженное лицо не столь догадливой маменьки, продолжила,
- Этот диагноз для него на всю оставшуюся жизнь.
- Что ты, дочка! Господь с тобой! – в неподдельном испуге воскликнула Акулина, - Чать и от рака, говорят, иногда вылечивают.
- Вылечивают, вылечивают, - с изрядной долей иронии воскликнула дочка, - только шизофрения не онкология. Это не опухоль, которую взял и ликвидировал.
- Господи, слова то ты какие выискиваешь! – огорчённо воскликнула добрейшая Акулина, - Прямо милиционер Шарапов.
- Мама, да шизофрения это хуже уголовной статьи!
- Ну, ты уж скажешь, - недоверчиво проворчала Акулина, глядя, как дочка складывает в холодильник продукты.
- Конечно, хуже, - убеждённо подтвердила всезнающая дочка, - откуда ты знаешь, что у него в голове и что он может отчубучить в следующую минуту.
- Что же он, на родную тётку набросится или на сестру двоюродную. Что же он, хуже бандита что ли, по-твоему?
- Может и хуже, - категорично отрезала дочка, закрывая холодильник.
Присев на табуретку, Акулина сосредоточенно разглядывала хлопочущую возле газовой плиты дочку. Заговорила она лишь во время ужина.
- Да ведь Сашу то и в газетах печатают.
- Ну, для художников и писателей шизофрения может даже и полезна. Мало ли кто из них не был сумасшедшим. Да ведь людей то ему не доверяют. А ведь он высшее образование имеет, два диплома. Думаешь зря? Думаешь люди дураки?
- Да ведь у Саши характер то. Он же резкий. И лепит зачастую такое, о чём другой и подумать боится.
- Ну, вот, - торжествующе воскликнула всезнающая дочка, - а у уголовников за каждое слово отвечать приходиться.
Акулина совершенно не знала, что отвечать и сурово нахмурив старческое личико, тяжко вздохнула, отхлебнув при этом чай.
Долго в тот вечер говорили две родственные души и заснули уже далеко за полночь. Однако результат для семейного сумасшедшего был положителен. Сашке решили довериться и всё же пойти с ним на кладбище. Жаль только, невозможно было пойти с самого утра, так как дочка работала. Но и тут был найден выход. Дочь обещали отпустить с работы пораньше. Она и пришла почти что сразу после обеда. Пусть не с утра, но и не к вечеру же. А до прихода дочери Акулина мирно беседовала с любимым некогда племянником. Эх, хорошим мальчишкой всё же был Сашка. Да что об этом рассуждать то, когда от сегодняшней действительности порой оторопь берёт. Взять хотя бы соседку. Мало того, что скандалистка и хабалка, так ещё и колдунья. На дню десять раз время спрашивать прибегает. Можно подумать, что у неё дома ни часов, ни телевизора нет. А выходит как из квартиры? Никогда спиной не оборачивается. Так и пятится, так и пятится. Прямо чисто рак. А на днях Акулина у себя после одного такого посещения под кроватью обнаружила иголку с ниткой. Откуда она там оказалась. Не иначе как соседушка подбросила. Обо всём этом жаловалась Акулина племяннику, который вполне понимал свою тётку и всё согласно поддакивал. Зря, поди, дочка так уж опасается своего двоюродного брата. Да и посещение кладбища прошло очень даже пристойно. И Сашка совсем не чурался мыть оградки, убирать накопившийся мусор. Зря, зря дочка опасалась братца. Посещение могилок оно на любого благотворно влияет. Акулина целую неделю умиротворённая ходила. Даже гнусная соседка не могла испортить настроения. Хотя в нашем мире и представить порой трудно, откуда получишь удар судьбы. А оказалось, что права была полностью дочка. Нельзя доверяться шизофреникам, никак нельзя. Такое отчудить. Когда дочка пришла с таким известием, с Акулиной чуть дурно не стало. Да и дочка была на грани обморока. Не убил, не зарезал – хуже. Ославил, ославил на весь мир. Всё что Акулина, понизив голос до шёпота, говорила любимому некогда племяннику, было обнародовано в местной газетёнке. Конечно, это было представлено как рассказ. Но ведь всё совершенно узнаваемо, не смотря на вымышленные имена. А ведь соседка тоже эту газетёнку выписывает. Такую подлость сотворить! Не пощадил ни себя, ни своих родных. Все семейные тайны выложил перед всем миром как на блюдечке. Когда с трудом прочитав маме этот омерзительный пасквиль до конца, дочка трясущимися руками отшвырнула ненавистную газетёнку, у неё только и хватила сил спросить маму:
- Ну, что, поняла, кто хуже бандита и шизофреника?
И сурово поглядев в лицо изрядно перетрусившей Акулины, чуть слышно, хотя вполне явственно, пояснила:
- Хуже всего это гнусные бумагомаратели, которые печатают вирши беспринципных сумасшедших, готовых ради литературной славы обосрать и себя и всех ближних.
- Дочка, я вот только одного не пойму, - плачущим голоском вопросила Акулина, - откуда Сашка про наш то с тобой разговор в таких подробностях узнал? А ведь он как будто у нас в спальне под кроватью находился. Всё точно передал.
Обе женщины с нескрываемым ужасом уставились друг на друга.
- Мама, да ведь ему всё наверняка соседка рассказала! Эта ведьма, которая нам иголки подбрасывает.
- А она то как услышала? – в растерянности спросила всезнающую дочку Акулина, - Неужели у неё такой слух хороший?
- Тарелку, тарелку прикладывала к стене эта колдунья, - в сердцах хлопнув кулачком правой руки по ладошке левой, догадливо сообщила дочка.
Испуганно посмотрев на весёленькие обои стены, обе женщины опять уставились друг на друга.
И опять в эту ночь долго говорили между собой две родственные души. Но о чём они беседовали, это уже осталось между ними, так как столь тихий шёпот уже никакая любопытная ведьмачка услышать не в состоянии.