У Вована было до обидного неблаговидное прозвище – Волдырь. Почему, когда и кто приклеил ему такую кликуху, не ведал даже сам Вован, не говоря уже об окружающих, которые так привыкли к тому, что их кореш и надёжный друган является Волдырём, что считали такой дворовой псевдоним вполне естественным. Хотя ничего естественного между кличкой и реальным Вованом тут не было. Ведь волдырь, это нечто раздутое, водянистое. Вован же был сухопар, как хорошая волжская вобла. Впрочем, нет, хорошая вобла жирна, насквозь просвечивается солнцем, так что видно каждую косточку. Рыба не крупная, но и не такая уж и мелкая. Вован же хоть и был некрупным мужчиной, но ведь и жиринки в нём не то что лишней, совсем никакой не было. В общем, совсем непонятно, почему это Вован оказался вдруг Волдырём. Другой бы на его месте за такое обзывание просто в драку лез. А Вован ничего. Потому как по характеру был не обидчив. Да и чего в пузырь лезть, когда тебя друзья по-дружески называют. А другие… А других то и не было, потому что Вован-Волдырь врагов не имел, и даже со своей женой уживался вполне сносно, хотя некоторые кумушки и удивлялись, как можно жить с таким алкашом. Но Любка, его супруга, с Вованом жила, несмотря на то, что он был ещё и Волдырь, и даже вполне сносно заботилась о своём суженном. Вот и в тот памятный день, она тоже не оставила мужа посреди двора в алкогольном бесчувствии, а ловко втащила супруга в квартиру, бросив того посреди комнаты на толстый палас. Она даже дала любимому бесчувственному телу хорошего пинка. Но, объективности ради стоит заметить, только один единственный раз. Потом Любка в сердцах плюнула, чисто символически, так как была очень аккуратной женщиной и, забрав с собой все ключи, заперла своего суженного, оставив того самостоятельно протрезвляться. И Вован-Волдырь таки очухался, хотя и не сразу, а по прошествии нескольких часов. Недаром Паша, в прошлом одноклассник нашего героя, а ныне просто врач, всегда вполне искренне восхищался здоровьем Вована-Волдыря, всякий раз при встрече восторженно восклицая:
- Надо же! Все твои ровесники-собутыльники уже коньки поотбрасывали, а ты всё ещё крепок как дуб.
На что Вован-Волдырь всегда скромно улыбался и неизменно выдвигал свою версию столь чудесной аномалии:
- Проспиртовался, наверное, больше других.
И почему Вована-Волдыря в своё время в десантные войска не призвали? Явное упущение. Я бы на месте военкома его даже в спецназ определил. Таких живучих редко встретишь. Вот и в тот памятный день, когда супруга проявила столь низкое коварство, Вован-Волдырь, очнувшись в полной тишине в пустой квартире, сразу побежал не в туалет, не водички испить, а к заветной, хорошо припрятанной заначке, которую нашёл мгновенно. Ну, посудите сами, разве недостоин такой человек спецназа? Ладно, продолжим дальше. Радостно улыбаясь, Вован-Волдырь сразу же попытался выйти из своего семейного гнёздышка, но не тут-то было. Помните, что сделала коварная Любка? Забрала с собой ключи от семейного очага, оставив распластанное тело мужа прямо посреди комнаты. Однако Вован-Волдырь был не из той породы, что теряются при возникновении препятствия. Он и не растерялся. Расчётливо и хладнокровно Вован-Волдырь открыл окно и оглядел решительным взглядом широкую панораму города с высоты третьего этажа. Думаю, именно так обозревал Альпы Суворов, во время своего знаменитого похода. Третий этаж, конечно, не десятый, но всё равно, так просто не сиганёшь из окошка на жестоко жёсткий асфальт. А помощи ждать было неоткуда. Окна выходили не во двор, где могли оказаться надёжные, испытанные собутыльники, тьфу, я хотел сказать друзья. Теперь же приходилось надеяться только на себя. Мгновенно оценив ситуацию, Вован-Волдырь пошёл в маленькую комнату, где располагалась широкая супружеская кровать. Одним махов скинув одеяло, подушки, простыни Вован-Волдырь схватил упругий матрас и, деловито ощупав его, попёр к раскрытому окну, здраво, я бы даже сказал весьма трезво, рассудив, что столь надёжное и упругое изделие должно быть не хуже батута. Но, так как снайпером Вован-Волдырь не был, то, чтобы не промахнуться, решил не выбрасывать матрас впереди себя, а прыгать вместе с матрасом, предполагая, что тот, своей упругой поверхностью смягчит пяткам встречу с асфальтом. Однако теоретические расчёты Вована-Волдыря оказались не совсем верны. Матрас повёл себя не как хороший, упругий батут, а как парашют. Матрас оказался сверху. И на последнем этапе полёта коварный матрас накрыл Вована-Волдыря словно большое крыло параплана. И, сколь не был крепок Вован-Волдырь, сколь не мизерной была высота, наш прыгун погиб мгновенно. Да упокоится его душа с Богом. После этого трагического события прошло уже несколько лет. Друзья не забыли Вована. Распивая в своём кругу любимую Вованом водочку, друзья поминают неизменно и нашего героя. Но при этом никто и никогда не назвал Вована его прежней непотребной кличкой. Для всех он стал навеки Вованом-Парашютистом. Это и есть действительно светлая память.