Каждому приятно получать подарки и мне, разумеется, тоже. А вот что вы испытываете, когда вам приходится дарить? Лично я всегда испытываю чувство некоторого сожаления. Как ни говори, а всегда жалко отдавать хорошую вещь, пусть даже и близкому человеку, даже другу. И на себя при этом всегда злишься, что приходится изображать бескорыстную душу. А вот недавно я испытал лишь одну радость, нисколько не сожалея о потере. Я просто был счастлив тем, что осчастливил маленького человечка скромным, но таким значимым для него подарком. Папа сказал, что я взрослею. - Ведь чувствам тоже надо развиваться, - добавил он, - не только тело растёт у людей. И я был очень доволен тем, что во мне зреет нечто большее, хотя и невидимое взглядом. Наверное, это что-то и называется душой. Впрочем, я сейчас всё расскажу по порядку. В один из вечеров, когда папа пришёл с работы пораньше, так что до прихода мамы успел выгулять Римку, это наша собака, мы сидели и занимались каждый своим делом. Я ничем, а папа читал. И так мне уже надоело просто сидеть и ничего не делать, что я решил идти на улицу. Но в это время как раз пришла мама и мы всей оравой бросились её встречать. Римка, Пушок и Мурка сразу же принялись обнюхивать сумку, но я им не позволил своевольничать и отобрал её у животных. - Правильно, - похвалил меня папа, - это наша с тобой привилегия, выяснять, нет ли там чего вкусненького. И после этого сразу же шуганул всех животных из прихожки. Но они совсем и не испугались папиного грозного приказания. Римка, чтобы подлизаться, тотчас схватила в зубы тапочек мамин и принялась с ним носиться по коридору, доказывая свою преданность и всем ужасно мешая. Пушок сразу метнулся к маминым ногам и стал усердно о них тереться, оставляя свою светло рыжею шерсть на колготках, что ещё больше рассердило маму. Мурка же поступила разумнее всех. Она скромно отошла в сторонку и стала громко, громко мурлыкать, чем привела маму просто в умиление. - Умница Мурочка, - сказала она. Потом вздохнула и, посмотрев на всех нас, сказала: - Я тоже, когда была маленькой, любила заглядывать в сумки. Потом она значительно взглянула на папу и добавила: - Но, однако, отучилась от этой привычки. А потом она сказала уже и мне и папе: - Вы же, мальчики, навсегда останетесь в этом смысле детишками, потому что отвыкнуть от этого, можно став лишь мамой. Вам же этого не дано. Папа иронично хмыкнул и стал помогать маме раздеваться. А я всё своё внимание сосредоточил на сумке и тут же обнаружил там сырки в шоколаде, которые очень люблю. Потом троекратно прокричал: - Ура! Ура! Ура! Вслед за этим я сразу же объявил, что иду гулять. - Ты что, сырки на улицу потащишь? – недовольно пробурчал папа. - Только один, только один, - успокоил я его, - остальные съем после. - У тебя не слипнется? – сердито поинтересовалась мама, - Вообще то нам с папой тоже хочется. Мне стало неудобно, но вместе с тем я был рад, что никто не возражает, что сын вечером идёт на улицу. Торопливо пробурчав: - Конечно, конечно, и вы кушайте, - я поспешил выскочить за дверь. Выскакивая в коридор, я успел услышать саркастическое замечание мамы: - Какой щедрый молодой человек. Но обижаться мне было некогда. Я прямиком помчался к Катьке, ведь мы живём с ней на одной площадке. Катька прогуляться была совсем не прочь, но для этого требовалось разрешение родителей. Она оставила меня в прихожке, сказав, чтобы я ждал. Из комнаты же выскочила её младшая сестрёнка Дианка. На Дианке было одето очень красивое платье, на голове красовался огромный бант. - Славик, смотри, какие мне красивые трусы подарили, - заверещала она, подымая подол выше головы. Я оторопело взглянул на салатного цвета трусики, удивляясь тому, что она хвалится ими, а не шикарным бантом или красивым платьем. Сырок, даже не успев ещё развернуть, я держал в вытянутой руке, словно хрупкую ёлочную игрушку. Дианка этот жест поняла вполне однозначно. Глаза её засияли от счастья, словно ей ещё одни трусы вручили. Она опустила подол платья и радостно запрыгала, словно маленький мячик. - Ура! Ура! Ура! – закричала восторженно Дианка, - Славик мне принёс вкусный сырок! - Нет, никаких сырков, - грозно рыкнула неожиданным басом всегда писклявая Катька, возникая снова в коридоре, - ты что, забыла, что у тебя диатез, а там шоколад. Дианка вмиг стала похожа на увядший цветочек. На её личике было написано столько горя и разочарования, что я невольно вступился: - Чего ты на малышку то набросилась. Тут шоколада то чуть-чуть. - Конечно чуть-чуть, - с возрождающейся надеждой в голосе повторила Дианка, благодарно глядя мне в глаза. И я понял, что если не отдам этот сырок девчонке, то просто буду несчастлив и поэтому, грозно насупившись, спросил Катьку: -Тебе что, жалко малости для ребёнка, жмотка. Тут в основном сырковая масса, творог. Он кальцием богат и детям для роста нужен. - Да я то чё, - стала оправдываться Катька, - вон пусть к мамке идёт и у неё разрешения спрашивает. - Какое разрешение из-за такой мелочи? – я посмотрел на Катьку как на какую-то бестолковку, а потом, быстро протянув сырок Дианке, заговорщически подбодрил малявку, - ешь, не бойся, у тебя мама умная женщина, она из-за пустяков не будет шум поднимать. - Мама умная женщина, - согласилась охотно Дианка и тут же запихала в рот весь сырок. Щёки её округлились а глаза осветились полнейшим блаженством и счастьем. Глядя на сияющее Дианкино личико, мне стало так хорошо, словно это в меня запихали с десяток таких сырков и ещё есть в запасе целый ящик. Катька же, посмотрев на нас, с безнадёжным жестом махнула рукой и открыла дверь на площадку. Я вышел следом, подмигнув на прощание Дианке. Её счастливое личико стояло у меня перед глазами весь вечер. Я то и дело блаженно улыбался, вспоминая довольную мордашку девчонки. В тот вечер мне стали понятны улыбки родителей, а так же их взгляды, когда я что-либо с аппетитом уплетаю. И я почувствовал, что внутри у меня что-то потеплело и понял, что это даёт о себе знать любовь к ним и к Дианке и вообще ко всему миру. И ещё я понял, что невозможно быть полностью счастливым, не даря счастья другому.
|