... не каждому дано уметь ценить то, что дает жизнь…

Неизведанный мир искушает, но и становится ловушкой.

Причины, заставляющие человека отречься от чего-либо, забываются быстро, отречение – остается.

Никакая государственная система не может гарантировать человеку счастья .

Поспешность ведет к неудачам.
Аксиомы

Часть первая
Поспешность Восхождения

1. В той жизни
Они никогда не собирались покидать России и вообще переезжать куда-либо. В той жизни они были по-человечески счастливы и по-советски обеспечены. Хорошая специальность, работа – в удовольствие, зарплата, квартира, машина.
Михаил заведовал нейрохирургическим отделе-нием в областной больнице. Ирина преподавала историю в школе для одаренных детей. Дочь Леночка училась в престижном лицейском классе.
Все произошло как-то сразу. Михаил попал в аварию, разбив вдребезги свой «Москвич» и новенькую машину одного из депутатов горсовета. Суд взыскал с Михаила по всем «накруткам», что равнялось как раз стоимости двухкомнатной коопе-ративной квартиры.
Авторская программа преподавания, практикуе-мая Ириной в школе для одаренных детей на протя-жении трех лет, неожиданно была раскритикована сначала педсоветом, а потом Институтом усовершен-ствования учителей. В результате Ирина не получила причитающейся ей по праву категории.
Дочь Леночка вдруг съехала в учебе. Но дело было не в этом. Утраченное родителями влияние с неизбежностью вело к переводу девочки из лицей-ского класса в обыкновенный.
Беда не коснулась только кошки, которая всегда преданно ждала домочадцев у входной двери. Ласко-вым мурлыканьем, или просто тихим своим присут-ствием, она пыталась внести в дом утраченную гармонию. А тут как раз пробудилось сионистское самосознание у медперсонала больницы, где работал Михаил. Тяга к Сиону началась с очередей в синагоге за бесплатной мацой, шаббатным вином и еврей-скими календарями.
Очередей понадобилось немного. Исчез, как весенний снег, душевный трепет перед Россией. В один месяц уехали главврач, два его зама и несколько медсестер.
Навалившиеся на семью беды легко вписались в емкое понятие – галут. Вот и уехали, словно никого и никогда здесь не любили, словно и не были счастливы. Жалели лишь о том, что вырученные за квартиру деньги были отданы на новенькую «Волгу» народному избраннику.
И тем не менее, Михаил обосновал их переезд как восхождение – более качественный уровень освоения пространства и высоты. Этот подъем он определил как прорыв к новым духовным ценностям и выразил желание обосноваться только в воспетом мировым искусством Иерусалиме. Сама близость национальной святыни гарантировала обретение исторических корней, духовной цельности и способности к самовыражению. Свободный выезд за границу открывал новые пути к повышению профессиональной квалификации. Появлялась воз-можность дать своему ребенку европейское образование. Манила близость личного счастья и нехарактерная для зрелых людей убежденность в том, что государство, о котором тысячелетиями мечтал в изгнании еврейский народ, основано на принципах справедливости и гуманности. В таком государстве любой человек должен чувствовать себя личностью.
А еще… была обида, сделавшая глаза – слепыми, былой жизненный опыт – инфантильным, жалость к себе – неразумной. И еще было много всего… Главное, что ничего с этим всем нельзя было поделать. Впрочем, кое-что из жизненных ценностей уцелело… Помните, у Рильке: «Жизнь плюс кошка – удивительное сочетание…»? Это сочетание остава-лось неизменным для всех членов семьи.

2. История и провидение

Ирину можно было отнести к тем учителям, которые жили своим предметом, как параллельным бытием. Она собрала уникальный иллюстративный материал, библиотеку, фильмотеку с учебными фильмами, которые давала ученикам и преподава-телям школы домой. Иногда она настолько погружа-лась в историю древнего мира, что суета настоящего и надежды на будущее, словно и не интересовали ее вовсе. Древний мир, с его неторопливой парадок-сальностью был ее страстью.
Те, кто работают с детьми, знают, что темы, связанные с животными, особенно с домашними, как правило, – наиболее благодатный материал для урока. Здесь учитель и ученик могут достичь особого взаимопонимания. Одной из таких тем для Ирины стала страничка из истории Древнего Египта, связанная с обожествлением кошки. Специально для жены Михаил скачал из интернета учебный фильм о культе Баст. Ирина ставила на уроке диск с записью фильма на проигрыватель DVD, и археология открывала тайны, погребенные неумолимым временем:

«Древний Египет.
Ко 2 тыс. до н.э. относятся первые изображения домашней кошки. Это связано с распространенным в устье Нила и его среднем течении культом женщины-кошки – богини радости и веселья, покровительницы супружеского союза и любви, именуемой Баст (Бастет).
Традиционно она представлялась в виде женщины с кошачьей головой и музыкальным инструментом систр. Даже случайное нанесение ущерба кошкам, посвященным Баст, каралось смертью».

Фильм был красивым, с факельной подсветкой сохранившихся археологических памятников, завора-живающих настенных изображений и папирусов. Древность будила фантазию, но раздражал гнусавый голос именитого историка за кадром, наукообраз-ность изложения, подходившая скорее для симпозиума по археологии, чем для урока в пятом классе.
- Неужели нельзя сказать о том же, но иначе? – внут-ренне возмущалась Ирина. И тогда – в дополнение к учебному фильму – она написала свой театра-лизованный сценарий, все роли которого исполняли ученики прямо на уроке…

3. В Долине кошек
Сценарий урока

Ведущий:
- Утлую лодку с чужестранцами прибило к одной из бухт Нила. Муж, жена и дочь вышли на благословен-ную землю, где выше прочих богов почиталась бес-пощадная, как война, и прекрасная, как солнце, Баст. Женщине-кошке поручали воспитание юных охот-ников и воинов.
Муж:
- Мы должны принести жертву к алтарю Баст, чтобы получить кров на ее землях.
Ведущий:
- Очень быстро он смастерил ловушки для полевых мышей и расставил их в угодьях богини. Уже через сутки в них попались несколько зверьков. Путники взяли полевок и отправились в Долину Кошек. Это был день празднества в честь Баст.
Во всем своем великолепии, богиня взошла на колесницу, запряженную восьмеркой узких, как таксы, и длинномордых, как шакалы, египетских кошек. Движение повозки было бесшумно, как кошачья поступь.
Чужестранцы не могли отвести от Баст восхищенного взгляда. Встречный ветер развевал струящееся золото платья, лаская грудь и талию божественной женщины с царственно поднятой головой белой кошки. Кошачьи глаза, излучали ослепляющий свет, и были похожи на застывший пламень.
У бревенчатого строения, наполовину ушедшего в землю, Баст остановила кошачью упряжку и сошла на вымощенную камнем площадку рядом с жертвенником.
Грянули торжественные звуки систр, привет-ствовавшие богиню дома Гора и палящего Солнца.
Зачарованные происходящим чужестранцы приблизились к Баст. Благовония, исходившие от Богини, мутили сознание. Трое коленопреклоненных путников просили о приюте.
Муж:
- О Божественная, мы просим тебя о милости…
Ведущий:
- И вдруг под гипнотизирующим взглядом женщины-кошки, сердце мужа замерло, а руки охватила слабость в тот самый момент, когда он уже занес свой клинок, чтобы обагрить мышиной кровью жертвенный алтарь... У него закружилась голова, он выронил клинок, полевых мышей, и его руки словно прилипли к бедрам богини! Таково таинство исходивших от нее сжигающих чар. Облака закрыли луну. Долина Кошек погрузилась во мрак.
Одна из полевых мышей, упав на мягкую лапку вельможной кошки из свиты Баст, поняла, что спа-сенья ждать неоткуда. И в предсмертную минуту она укусила священную кошку за лапу. Та истошно замяукала, вскинув розовые лапки в молитвенном жесте, обращенном к своей покровительнице.
Вельможная кошка:
- Мяу!
Ведущий:
- И метнула Баст грозный взгляд на чужестранцев.
Баст:
- Да будет мертв тот, по чьей неловкости ты страдаешь.
Женщина:
- О Баст, могущественная богиня счастья, веселья и радости, покровительница супружеской жизни, не оставь нас без кормильца, пощади моего супруга!
Девочка:
- О великолепная, самая прекрасная из богинь, не погуби моего отца!
Ведущий:
- И взмолились мать с дочерью, облобызав край золотого платья ослепительной властительницы.
Баст:
- Сто плетей, а потом – он ваш.
Ведущий:
- Произнесла жестокосердная Баст, и ее кошачья голова словно стала головой львицы, а шерсть на узкой груди недовольно вздыбилась...
Не отвращая лица, жрица наблюдала за истязанием, определяя взмахами статуэтки силу ударов. Так в день празднества Баст ее алтарь был орошен человеческой кровью.

Так история культа Баст стала «театральной сценой». Но образ далекого феноменального мира по роковой иронии был устремлен в реальность будущего, которое предстояло пережить, а, пережив, – смириться…

Часть вторая
Мститель небес

1. Жертвенный агнец
Рассказ девочки

Кошку Белоснежку, как члена семьи, конечно же, взяли с собою. Ее посадили в картонную коробку, в которой проделали много-много дырочек. Так сделал Маленький Принц для своего барашка в сказке Антуана де Сент-Экзюпери.
Но в полете держать коробку с Белоснежкой рядом с собою нам не разрешили. Ее поставили то ли в грузовое отделение, то ли в отсек для животных. Когда в Тель-Авиве выгружали клетки с испуганными домашними питомцами: одни выли, другие мяукали, а некоторые молчали, как сама смерть. Наша Белоснежка много лет не покидала дома. Когда она была совсем котенком, я принесла ее в детский сад. Все дети сфотографировались с нею. Воспитательница сказала, что Белоснежка вела себя как настоящая фотомодель. С тех пор ее никогда не выносили из квартиры. Ее общение с внешним миром ограничивалось балконом на пятом этаже. Наверное, во время полета, пока нам давали разные вкусности, Белоснежка взбесилась от стресса. Она прогрызла картонную стенку коробки и, когда открыли багажный отсек самолета, стрелою вылетела на взлетное поле аэропорта «Бен-Гурион». Что стало с нашей Белоснежкой потом, мы не знаем. Не думаю, чтобы она стала тель-авивской кошкой. Ничего, кроме вареной рыбной «мелочи», она в жизни не ела, к мусорным ящикам не привыкла, всего на свете боялась.
Мы были в шоке. Я плакала, а мама с папой начали страшно ругаться, обвиняя друг друга в том, что так и не купили для Белоснежки нормальной клетки.
Один мужчина с громадным носом, стоявший рядом с нами в ожидании вещей, сказал мне:
- У тебя была очень умная кошка. Она, видно, знала, что в Израиле семьям с животными не всегда хотят сдавать квартиру, или такую цену назначают, что еще десять раз сами подумаете, как от нее избавиться.
Я с ненавистью глянула на него, еще сильнее заплакала и закричала:
- Вы не понимаете! Она погибнет здесь без нас! А мы без нее погибнем!
Тут у меня началась настоящая истерика. Я метнулась на взлетную полосу. Полицейские броси-лись за мною, схватили, я вырывалась, отчаянно кричала, что Белоснежка погибнет. Потом меня от-правили в медпункт, накачали какими-то лекар-ствами. Не знаю, что это было, галлюцинация или сон, но я вновь пережила самый счастливый момент моего детства, всплывший в сознании так ярко, что, очнувшись, не могла понять, где я.

Мне было пять или шесть лет. Летний день клонился к вечеру. Мы с подружками играли во дворе в прятки. И вдруг я услышала из окошка мамин голос:
- Леночка! Леночка! Домой! Папа принес мороженое! Скорее, пока не растаяло!
Честно говоря, он часто покупал развесной пломбир, поэтому мне даже не очень-то хотелось покидать подружек. Я решила в одну минуту проглотить свою порцию и поскорее вернуться к игре. Три порции мороженого стояли на столе в блюдцах, перевернутые вафельными стаканчиками вверх дном. – А это твоя Белоснежка – сказал мне папа и протянул целлофановый пакет с какой-то иностранной надписью.
Я подумала, что пакете – видеокассета с муль-тиком «Белоснежка». Но пакет был чуть-чуть тяжелее. Я приоткрыла и увидела белую, как снег, шерсть. Что за прелестная мягкая игрушка?
- Ну-ка, – сказал папа, – эх, бабы, бабы, ничего-то вы сами делать не умеете, даже еще одну бабешку вытащить из пакета! Он присел на корточки. Опустил пакет на пол, наклонил его и вытряхнул белоснежного котенка. Такой красавицы я не видела даже на фотографиях! Один глаз – зеленый, другой – голубой! Вся белая с пуховым окоемом, похожим на крупные снежинки в снегопад. Ушки, лапки и носик – розовые…
Вообще то, что Белоснежку принес папа, было чудом. Папа не то, чтобы ненавидел кошек, но в своем нейрохирургическом отделении он не терпел появления даже самой воспитанной и чистоплотной кошки! Мой папа – большой и строгий, его все боялись на работе. Если он находил где-нибудь грязь, то кричал на все отделение, что при таком подходе к делу нейрохирургию можно вообще закрывать! Папа говорил, что никогда не согласится на кошку в доме! Кого только он ни покупал мне раньше, чтобы отвлечь внимание от этой темы, которой я бредила… Рыбки, попугайчики, канарейка. Периодически зверье менялось. Но все котята во дворе продолжали оставаться моими, и я мечтала только о собственной кошке.
Я легла животом на ковер. Мое лицо оказалось на уровне с глазами Белоснежки. Я близко-близко придвинулась и своим носом уткнулась в ее розовый носик. Он был холодный-холодный, я почувствовала ее дыхание и нежное «мр..». У меня от удовольствия потекли слюнки. Потом я прижала ее к груди и начала перекатываться по ковру с одного конца комнаты к другому. Я визжала от радости! Притащив ее на кухню, намазала ей и себе нос мороженым.
Мама и папа смеялись, а мы со Снежкой пытались достать языком до носа. У меня не получалось. Она опережала меня. И тогда я снова намазывала ей нос мороженым!

Я открыла глаза. Рядом со мною сидела черноволосая женщина в медицинском халате.
Ну, что, пришла в себя? – спросила она на каком-то странном русском языке.
Я не могла пошевелиться.
- Где я?
- Ты в Израиле, моя девочка, на благословенной земле. Евреи всего мира съезжаются сюда и почитают за счастье жить здесь. Твои мама и папа в зале ожидания, оформляют все документы, а ты пока отдыхай и помни: у тебя все здесь будет хорошо. Просто у всех здесь начинается новая жизнь. А вначале не знаешь, что будет потом… Ну, никуда больше не убежишь?
- Нет…
Так моя Снежка стала первой жертвой Сиону.

2. Минус кошка

Маршрутное такси везло их из «Бен-Гуриона» в Иерусалим. Водитель был русскоязычным. Он охотно вступал в разговор с каждым вновь прибывшим репатриантом. Как вышколенный работник Сохнута, по пути он рассказывал о важности предстоящего Восхождения, параллельно успевая отвечать на вопросы диспетчера по радиотелефону.
Михаил сидел на первом сидении. С воодушев-лением, нередко перебивая своего собеседника, новоиспеченный репатриант утверждал, какая великая правда стоит за словами таксиста. Михаил вспомнил об «Иудейской войне» Иосифа Флавия, «Путешествии игумена Даниила по Святой земле», письмо Н.Гоголя к В.Жуковскому. А, взглянув на усыпанные маками холмы, начал читать стихи Ивана Бунина, казавшиеся ему когда-то такими далекими и псевдоромантическими:

Это было весной. За восточной стеной
Был горячий и радостный зной.
Зеленела трава. На припеке во рву
Мак кропил огоньками траву.
И сказал проводник: «Господин! Я еврей
И, быть может, потомок царей.
Погляди на цветы по сионским стенам:
Это все, что осталося нам».
Я спросил: «На цветы?» И услышал в ответ:
Господин! Это праотцов след,
Кровь погибших в боях. Каждый год, как весна,
Красным маком восходит она»…

- «Я еврей и, быть может, потомок царей…» – после некоторой паузы он вновь повторил бунинскую строку, – невероятно, как по-царски Б-г распорядился моим рождением!
- Кстати, в центре Иерусалима, по улице Яффо, сохранился дом, где останавливался И.Бунин, – взглянув на Михаила краевым зрением, как-то очень обыденно отозвался водитель, а потом добавил:
- Вообще, когда едут в Иерусалим, многие по дороге стихи читают, а обратно – все больше на маки смотрят да «о погибших в боях» говорят, – и умолк.
Не знаю почему, но Ирина забилась в угол на заднем сидении. Путь к Иерусалиму ей казался длинным и долгим, как жизнь… Леночка, уткнувшись лицом в колени матери, спала. Ирина смотрела в окно, перебирая взглядом плывущие холмы, словно накатывающие волнами. Дорога уходила ввысь, как небесный зигзаг, избранный судьбою на полном ходу. Иногда глаза сами собою закрывались от шуршания колес и подкачивания на поворотах… Неожиданно по ее телу словно пробежал электрический ток. Ирина резко открыла глаза и посмотрела за окно: в прозрачно-голубой дымке выплывал белый город…
Словно спрятанные в облаках тысячи театральных прожекторов высвечивали его в своих лучах. И он парил, освещенный неестественно белым солнцем. Это и был он, Иерусалим, подобный вопло-щенной иллюзии. И вдруг, словно из ничего, у подножия сияющей святыни мира, когда весь мир – Восхождение, – она отчетливо услышала гнусавый голос именитого историка из учебного фильма, который в эту торжественную минуту напоминал о галутном Египте:

«В древнеегипетской мифологии женщина-кошка нередко смешивалась с богинями-львицами Тефнут и Сехмет. И тогда она изображалась с головою львицы и наделялась дополнительной символикой.
Позже Баст стали отождествлять с Исидой, хранительницей «трона» фараона, что, в свою очередь, обнаруживало связь образа кошки с идеей царственности».

Леночка неожиданно проснулась и с тихой беззащитностью вклинилась в ритмическое звучание гнусавого голоса, звучавшего в сознании Ирины:
- Мамочка, ну, почему это произошло именно с нашей Снежкой? В твоем фильме у Баст была голова Белоснежки, и она была всесильной Исидой …
- Просто мир перевернулся, как в «Долине кошек», родная, – грустно-грустно сказала Ирина и, повинуясь материнскому инстинкту, обхватила Леночку, крепко прижав к груди…
Но гнусавый голос вновь некстати напомнил о себе:

«На гробницах фараонов Х1Х и ХХ династий высечено восхваление богу Солнца Ра: «Ты – великий кот, мститель богов».

- Только бы сценарий урока не совпал со сценарием судьбы... – пронеслось в мыслях Ирины, и сердце внезапно сжалось.
Михаил сидел в вальяжной позе, упиваясь доро-гой и продолжая уверенно разглагольствовать о преимуществах государственной экономики Израиля, способного принять всех евреев, подарив им жизнь в их национальном самосознании.
- Понимаете, – говорил он, – если ты еврей, ты не обуза в своем государстве… Но последнее утверждение почему-то так и повисло без ответа. Водитель включил радио и попал на израильский шлягер – «Ты ж мине пидманула» на иврите.
Все рассмеялись. И напряжение как-то схлынуло…
*
Счастлив тот, кто не разминулся с добром и случаем… Они разминулись со временем.
К 2000 году уже завершился феномен алии. Сложившиеся структуры были заполнены. Страна больше не нуждалась в новых кадрах.
Ирина все-таки окончила педагогические курсы для учителей-репатриантов, но это ничего не решало. Начавшаяся реформа системы образования выбро-сила на улицу половину учителей с израильским стажем. Ирина подрабатывала на частных уборках и на охране в праздничные дни.
Михаил по какой-то невероятной случайности недобрал одного балла для подтверждения медицин-ского диплома. Он не мыслил свою жизнь без боль-ницы, поэтому пошел в санитары. Леночка попала не в самый благополучный класс. Кому-то, может быть, такая жизнь и подходила, но не им. За общностью физического труда пропало то, что связывало Миха-ила и Ирину. Они стали другими и начинать нужно было по-другому, или…вообще не начинать.
Профессиональная невостребованность душила их, как иных материальная петля.. Наступило такое равнодушное состояние, когда человек не знает больше ни любви к жизни, ни ненависти к смерти..
Близость к национальным святыням не только не подарила ожидаемой духовной цельности, но внесла смятение в их души. Возможность самовыра-жения оказалась не то, чтобы лишней, но при их образе жизни не нужной вовсе. Общение с коллегами по специальности у Ирины в принципе исключалось. Профессиональная шкала Михаила от нейрохирур-гии перешла на санитарный уровень. Ни о каком европейском образовании для дочери не могло быть и речи. Все скатилось на уровень израильской системы образования, где половины знаний, вдолбленных в российских классах, хватает до окончания школы.
Что отсчитывали точки Исхода и Восхождения? Там – одна разбитая машина чиновника партийного аппарата оставляла семью без крова. Здесь – был кров, который не стоил оплачиваемой цены…
Говорят, что счастья нельзя выпросить, а несчастья – избежать. Там – при всех минусах – была жизнь плюс кошка. А на Земле Обетованной… – минус кошка и минус жизнь… Жертвенник…

3.Ловушка для всех

Однажды Михаил предложил: «Давайте возьмем котенка!» Ирина не протестовала, но Леночка наотрез не соглашалась:
- Это предательство по отношению к Белоснежке. Из-за нас она погибла. И теперь мы никого не можем заводить!
Но Михаил и Ирина все же решили взять котенка. Им не хотелось бередить семейную рану и вспоминать опознавательные знаки судьбы. Просто любовь к животным оставалась тем, что еще могло бы их объединить.
Стали следить за объявлениями в газетах. Но и в этом не везло. По мнению общества помощи животным, все животные хороши уже тем, что они не люди. Котята, которых они видели, совсем не походили на их газетное описание. Семье же нужен был котенок, к которому все прикипели бы душой, как в России к своей Белоснежке. И такой нашелся – рыже-золотой, как из солнечной свиты Ра.
В то время в Иерусалиме началась интифада. По району Гило палили из соседней арабской деревни. Но Михаилу так хотелось котенка, что он отправился туда и привез-таки его в Тальпиот. Рыжулю сразу прозвали защитником Гило, и наградили почетным прозвищем боевой кот. Вскоре выяснилось, что он его оправдывает.
Все становилось объектом его буйных игр. Котенок бросался на ноги, лазил по занавескам, драл и без того подранную мебель, не давался в руки.
В Гило он воспитывался вместе со щенком и усвоил «собачьи привычки»: все носить в зубах и все пробовать на зуб. Вообще был энергичным и самостоятельным.
Котенка назвали «Мотэк» («сладенький»). По-том ивритское имя плавно перешло в еврейского Мотю, русского Матвея, и сократилось до экспрессивного «Мот», то есть приводящий все в движение мотор. Мот был на редкость умным котом. Умел открывать двери. Несмотря на то, что квартира была на пятом этаже, он, находясь на улице, всегда знал кто из членов семьи, где, когда и в какой из комнат находится. Мот безошибочно подходил под окно нужной комнаты и издавал звучное «мяу», требуя, чтобы открыли дверь подъезда. Его ум и рост требовали калорий. Он обожал курицу, и по праздни-кам успешно воровал ее со столов находившейся во дворе синагоги, по-своему приобщаясь к иудаизму.
Все было бы терпимо, но вот незадача: не пони-мал Мот, что в нем – надежда семьи на выживание. Он был сущим исчадьем ада, нещадно царапался и кусался, словно желал разогнать всех ютящихся под одной крышей и довершить процесс семейного рас-пада.
Михаила не интересовало ничего, кроме его работы. Неожиданно для себя он вдруг стал так ревностно относиться к этой части своего бытия, что предстоящий экзамен по специальности утратил для него значение. Само неразумное, физическое ощуще-ние труда стало самоцелью. Он не только утратил духовную связь с дочерью, сексуальную – с женою, но возненавидел само их присутствие в его жизни. В Михаиле вдруг обнаружились такие черты характера, как властность и бессердечие, которые, быть может, были в нем и раньше, но никто об этом не подоз-ревал. Зато теперь все стали чувствовать это на себе. Человеку от природы свойственно агрессивно реагировать на тех, кто знает о его слабостях. А кто же знает их лучше, чем самые близкие люди? На них все и сказывается. Общий счет, с которого Михаил единственный снимал деньги, довел финансовые ссоры с женой и дочерью до абсурдного сосущество-вания.
Единственное, что не то, чтобы удерживало, скорее, влекло к собственному дому, был Мот. И эта привязанность с коту тем сильнее возрастала, чем более жестоким и нетерпимым Михаил становился к своим близким. Наконец, наступил момент, когда кот и хозяин уже не могли существовать друг без друга, как два вампира, получающие наслаждение от крови своих жертв. Леночка очень хотела, чтобы Мот полюбил ее больше всех, как когда-то Белоснежка. Но однажды Мот так исцарапал ее, что девочка прекратила попытки сблизиться с ним. Со временем само присутствие непонятно чем озлобленного животного в доме стало ее раздражать.
Она стала уходить к подружкам, потом на свидания с молодыми людьми. Очень скоро избало-ванная, но воспитанная девочка стала грубой, нечут-кой и вообще приобрела все повадки бродячей кошки. Как-то она вернулась домой крепко пьяной и, пошатываясь, нечаянно наступила на кота. Тот высоко подпрыгнул и расцарапал ей в кровь живот. С диким воплем Леночка закричала, что больше сюда не придет, потому что боится жить с тигром в доме.
При всей своей разболтанности, Леночка всегда держалась за семью, как единственную защиту в мире. Она всегда говорила «мы» – независимо от ежедневных распрей. И теперь впервые бросила в лицо Михаилу страшное обвинение:
- Это из-за тебя мы с мамой гнием здесь, в обломках скрижалей, разбитых твоим Моисеем. Даже, кот, которого ты притащил, – настоящий Азазель! Ты думал искупить вину за смерть Снежки? Нет! Ее кровь – на тебе! И наша будет на тебе тоже! Ты повинен во всех наших бедах! Мот – возмездие небес! Есть фильм о коте убийце, который возник в одной семье, чтобы отомстить за весь кошачий род, потому что когда-то по их вине погибла кошка. Он их всех уничтожил. Мот сделает с нами то же самое. Я его боюсь!
Ирина попыталась успокоить дочь. Михаил вообще не обратил внимания на ее слова, продолжая раскладывать компьютерный пасьянс. Все привыкли к ежедневным истерикам друг друга…
На следующий день Леночка собрала свои вещи и ушла жить к дружку-наркоману, перестав ходить в школу…
*
Ирина уже не могла находиться в доме, переживая за дочь, которая не давала о себе знать. Эта тишина повисала, давила, переходя в физическое ощущение боли.
Сколько раз она корила себя за собственную беспечность в принятии решения об отъезде, когда они сами искусственно вырвали свою дочь из нор-мальной системы образования, а возвращение в российскую школу обрекло бы ее на ощущение неполноценности среди сверстников…
И еще… Ирина винила себя за то, что не смогла защитить своей дочери перед жизнью, не оказалась бойцом, хоть и воспитывалась на Павке Корчагине.
После трудного дня Ирина лежала на кровати, тупо уставившись в потолок. Она ждала, что вдруг услышит щелчок входной двери и войдет ее Леночка, все равно какая. Но усталость взяла свое, и Ирина все-таки задремала…
Ей вновь снилась ее советская школа, любимый кабинет, в оформление которого она вложила всю душу. Подбирала цитаты великих историков и философов, гравюры из истории цивилизаций. На это ушла уйма времени, поскольку художник-офор-митель вечно приходил на эту «историческую синекуру» слегка под шофе. И вот однажды, приняв горячительного сверх обычной нормы, он чистосердечно спросил, едва двигая заплетающимся языком:
- И нехай моему сыну ваш Сократ нужен?
Ирина от души рассмеялась. Это было величайшим достижением: среди всех философов в процессе оформления класса дядя Толя не только запомнил Сократа, но и не забыл о нем под шофе.
- Я могу вами гордиться! – весело отозвалась Ирина.
- Повтори сто крат – получается Сократ! – весело отпарировал художник, – эх, Ирина Михайловна, замечательная вы учительница, только, ну, ничего в жизни не понимаете. Ну, посмотрите, какую табличку вы повесили над доскою: «Вначале не видно всего, что будет потом». Геродот.
- Дядь Толь, а что, собственно, здесь не так? – чистосердечно удивилась Ирина, – видите ли, у меня есть, что сказать в защиту Геродота.
- А вот не надо его защищать! – с торопливым и даже враждебным раздражением ответил оформитель:
– Все ваши философы и историки шпионами были! Это нам с вами «не видно всего», а им давно было известно, что с нами « будет потом».

Ирина очнулась и вновь в оцепенении уставилась в потолок. Слова незлобливого оформи-теля с заплетающимся языком словно хлестали по щекам. Странно, но из всех мудрых цитат, которыми был обвешан ее кабинет, как выяснилось, она не извлекла для себя никакого практического опыта. И, если говорить честно, то художник дядя Толя был в тысячу раз ближе к истине…
- Леночка… Леночка…

4. Независимость

После ухода дочери Михаил стал еще мрачнее, а Мот превратился в живое воплощение его болезненной властности. Ирина задыхалась от исхо-дящей от него ненависти. Психологический и финан-совый гнет мужа давили. Сексуальная холодность унижала. Профессиональная невостребованность и тоска по России изнуряли. Все вместе взятое – убивало.
Перед уходом Леночка выгребла все жалкие сбережения Ирины. Снимать деньги со счета мог только Михаил, но Ирина так устала от скандалов, что предпочла избежать очередной унизительной сцены. Чтобы не находиться в праздничные дни рядом с Михаилом, она устроилась дежурить в праздники, взяла подряд три смены – 18 часов под израильским солнцем на ногах. Ирина пришла первой на дежурство в «Парк Независимости». В течение дня на зеленой лужайке было разбито множество развлекательных павиль-онов с аттракционами и прилавков с закусками на любой вкус.
Юные охранники в желтых жилетах, дежурив-шие вместе с Ириной, в полной мере ощущали радость жизни и праздновали от души: шутили, курили, ели, пили. К вечеру начал прибывать народ.
Ирина стояла у павильона молодежной про-граммы Израильского телевидения. По условиям викторины победитель получал майку с эмблемой телепрограммы, а проигравшего обливали водою.
Очередного потерпевшего должны были окатить из ведра, но подростку этого явно не хотелось. Ведущий не поспевая за юрким мальчиш-кой, споткнулся о ножку стоявшего на сцене рекламного щита, потерял равновесие и неожиданно выплеснул полное ведро на стоявшую у подмосток Ирину.
Она вздрогнула от неожиданности. Толпа под-ростков загоготала. Ведущий прекратил викторину, объявив перерыв. Он даже не извинился перед Ири-ной. Вода скатывалась по ее лицу, смывая дешевую косметику. Мокрая рубашка прилипла к телу. Неприятная влага опоясала бедра и низ живота. Вначале было зябко, потом холодно. Предстояло выстоять еще четыре часа, успеть на последний автобус, а потом – домой. Домой ли? Она вдруг почувствовала себя так, словно это произошло в ее привилегированной школе. Ей показалось, что это ее ученики издевались над ней и хохотали, избрав своей жертвой... В глазах потемнело, она прислонилась к металлическому креплению сцены. Стало еще холод-нее. Но стоять уже не было сил. Зеленая тушь попала в глаза, и без того готовые заплакать. Она стала искать салфетку в кармане брюк, но все было мокрым. Тушь разъедала глаза. Наконец, она взяла бутылку с питьевой водой, и попыталась промыть глаза. В этот момент к Ирине подошел какой-то мужчина и сунул ей в руку бумажную салфетку, ко-торую взял на одном из прилавков. Она механически приняла эту помощь.
Потом услышала, что кто-то ругается с веду-щим викторины того самого дебильного шоу. Веду-щий стал рыться в своем рюкзаке с призами, выта-щил майку и кепку. Но вступившийся за Ирину изра-ильтянин потребовал:
- Зачем ей сейчас кепка? Не видишь, что женщина дрожит от холода, а ей до конца здесь стоять? Давай еще футболку!
Шоумен достал еще одну футболку и отдал незнакомцу.
Израильтянин подошел к Ирине и сказал:
- Переоденьтесь, а то простудитесь. Я Вам сейчас стул раздобуду.
Никого не замечая вокруг, Ирина сняла мокрую блузку. Подростки тупо загоготали, увидев ее белый бюстгальтер. Но она так замерзла, что уже ни на что не реагировала. Только бы согреться. Ирина быстро надела майку, на нее футболку, желтый жилет блю-стительницы порядка, вытерла салфеткой остатки косметики на лице. Тем временем израильтянин вернулся с горячим кофе и фалафелем, чипсами, и луком с солеными огурцами, еще какими-то пряностями, смешанными с лимонным соком в лепешке.
- Согрейтесь, – обратился он к Ирине, – со стулом проблема, пойду еще поищу.
Ирина, не раздумывая, взяла кофе и лепешку с фалафелем. С семи утра она была в парке, а сейчас было начало десятого вечера. Так что, хоть и гово-рят, что в Израиле от голода никто не умирал, – голод не тетка…
Ирина начала отогреваться. Футболка и майка ласкали тело. Кофе дарил сладостное ощущение раз-ливающегося по артериям тепла. Запах соленых огурцов будоражил аппетит. Фалафель с пряностями обострял чувство приятного жжения во рту, словно в кофе была добавлена перцовка.
Тем временем израильтянин вернулся с надув-ным крокодилом вместо стула и сказал:
- Скоро начнется фильм, тогда никто от Вас «стояния» требовать не будет, хоть ноги отдохнут. Ирина взглянула на него с благодарностью:
- Спасибо Вам, – сказала она, – действительно, спасибо.
- Крепись, мотек, – доброжелательно, но фамильярно сказал израильтянин.
В наступивших сумерках она попыталась рас-смотреть сострадавшего. С приятным тембром голо-са шло в разрез некрасивое, испещренное оспой лицо, но глаза казались добрыми.
Дежурство Ирины закончилось около полуно-чи. Она дошла до остановки и с тревогой ожидала автобус.
- А если ушел последний? – думала Ирина. Денег на такси у нее не было.
И вдруг перед нею остановилась старая «Шко-да». Водитель высунулся из окошка:
- Куда едем, мотек? Думаю, что автобуса ты уже не дождешься. Это был тот самый израильтянин с тронутым оспой лицом.
Ноги гудели от усталости. Идти пешком? Легче на улице остаться. Она знала об опасности, которой чревата подобная ситуация и никогда не реагировала на оклики прилипчивых таксистов. Кипа на макушке не гарантировала безопасность. Но осмысливать все это сейчас не было сил.
Ирина села в машину, назвала адрес и отметила про себя вязаную кипу на голове Исраэля. У каждого светофора водитель с любопытством на нее погляды-вал. Ему нравились ее светлая кожа, светлые волосы, светлые глаза и очень красивые руки. Не израиль-тянка – настоящая белая женщина. Ирина вообще не шла контакт, смотрела прямо в стекло.
- Совсем устала, мотек… – вздохнул израильтянин.
- А завтра также с семи утра до двенадцати ночи. Не знаю, выдержу ли?.. Спасибо, что подвезли, – сказала Ирина и вышла из машины.

*
«Леночка… А вдруг она дома?» - едва ступив на бетонированную площадку перед входом в подъезд, пдумала Ирина. Еле волоча ноги, она поднялась на пятый этаж, открыла ключом дверь… Взбешенный Михаил выскочил ей навстречу с перекошенным от ненависти лицом:
- Где ты шлялась, шлюха? – заорал он вне себя, – даже в мужской одежде явилась!
Ирина была в шоке. Они вообще давно не разговаривали друг с другом, а после ухода Леночки не обмолвились ни словом. Если бы его действи-тельно интересовало где она, – мобильник всегда с нею.
- Ты ушла в шесть утра, сейчас час ночи, у тебя нет денег, где ты можешь проводить праздничный день?
- На охране Парка Независимости! – с отчаянием закричала Ирина. – Меня оформили на два дня, гадина, из-за тебя мы здесь дохнем!
Мот, лежа на верхней полке книжного шкафа, внимательно наблюдал семейную склоку. Казалось, он выбирал, чью сторону принять. Впрочем, кот всегда был по-мужски солидарен с Михаилом. Сейчас он просто выжидал своего часа. В какой-то момент его зеленые глаза стали оранжевыми, огнен-ная шерсть вздыбилась, грозное «у-р-р», «у-р-р» пронеслось по комнате. С бешенством дикого зверя он прыгнул на Ирину и вцепился зубами в ее левую руку чуть ниже плеча. Челюсть застыла, как у волкодава.
Оторвать разъяренное животное от его жертвы было невозможно. Михаил схватил лежавшую на столе деревянную доску для разделки мяса и с силой ударил Мота по хребту. Неистово зарычав, кот разжал челюсть. Михаил молниеносно схватил Мота и вытряхнул его за входную дверь.
Ирина рыдала. Рука была прокушена сквозь рукав футболки. Из четырех мест лилась кровь. Ми-хаил быстро дезинфицировал рану, крепко забин-товал и молча ушел в другую комнату.

*
На следующий день Ирина поднялась в 6 утра, сделала себе два бутерброда, взяла питьевой воды и, не спрашивая у мужа ни шекеля, ушла на дежурство в Парк Независимости. С утра ее посадили (это было величайшим из благ!) на специально смонтирован-ную на эти дни вышку. В ее обязанности входило: позвонить начальнику охраны, если кто-либо вздума-ет пересечь зеленую лужайку с павильонами.
Стояла жара. Слипались глаза, словно кот Баюн напускал неодолимый сон. Состояние сонной мути позволяло забыть о боли в руке, разбухших ногах и прочих неприятностях. На какое-то время Ирина даже задремала, мысленно вернувшись в кабинет истории своей школы в стране Исхода.

Ей вспомнились две гравюры, висевшие друг против друга. Одна – из истории европейского сред-невекового искусства, другая – времен Петра Великого. В жанрово-сатирической сцене была запечатлена «битва мышей с котами». На первом плане гравюры изображались два кота, раздиравших мышь. Один тащил ее за хвост к себе. Другой, прокусив ей левую переднюю лапку, – к себе. В свой смертный час испускавшая дух мышь смотрела, вылезшими из орбит глазами, на историческую аллегорию с гравюры 18 века, где Петр первый изображался котом, топчущим старообрядческую Россию. Его злорадный прищур словно пронзал и без того жалкую жертву инквизиции: «Ну, что, кузькина мышь, Восхождение?»

Со словами «о, Господи» Ирина очнулась. Левая рука болела, как прокусанная лапка мыши. Перед глазами открывалась зеленая лужайка объекта. Казалось, что вокруг ни души. Но где-то далеко-далеко в глубине парка лежала на траве Леночка, обсуждая со своим дружком, как раздобыть дозу.

*
К вечеру начал подходить народ. Ирину перевели к новому пункту, заметив, что на вышке должен находиться только охранник с оружием. Было жаль, поскольку все остальные объекты были без стульев. Ирина оказалась у павильона Шестидневной войны, где можно было получить солдатскую похлебку.
И вдруг кто-то ее окликнул. Она услышала знако-мый голос:
- Хочешь похлебки, мотек?
- Спасибо, не стоит, - отозвалась Ирина.
- Что с рукою? В какой войне ранили?
- В той, что уже прошла, где за геройство не дают наград и не перестают считать потери… – со вздохом ответила Ирина.
- Про похлебку это я просто так сказал, таких краси-вых женщин похлебкой не кормят, вот тебе сладости из моей пекарни – все кошерное. А я пока кофе принесу. – Он так быстро сунул ей в руки пакет, что она не успела отказаться.
В этот момент дежурный по охране проверял посты. Он подошел к Ирине, держащей в руках солидный пакет с разными сладостями. Дал ей ведо-мость расписаться, а потом спросил с марокканским акцентом:
- Яблочного пирожка там у тебя не найдется?
- Я не знаю, что там, – скромно ответила Ирина.
- Как это не знаешь? – процедил он сквозь зубы. – Охраняешь объект и не знаешь. А вот я тебе сейчас вместо трех смен одну запишу, русская сучка!
Оглушенная хамством, она отдала ему весь па-кет. Тот вытащил из него лежавшую сверху слойку, сунул ей в руку. И ушел, пригласив молодых девчо-нок присоединиться к ужину. Ирина не могла перевести дыхания от оскорбления и возмущения. Тем временем сквозь толпу к ней уже пробирался израильтянин с испещренным оспой лицом. Он дер-жал в руках два закрытых стаканчика капуччино.
- Что случилось, мотек? – недоуменно спросил он.
Ирина не могла сдержаться и расплакалась.
- Ай, марокканская мразь! Поднялись здесь из грязи!
Он попытался успокоить ее:
- Подожди минутку, - и снова удалился. У первого же первого прилавка взял без очереди хот-дог с сосиской, бесцеремонно заявив, что у одной женщины только хот-догом мож-но угомонить малыша. Через минуту он уже вернулся к Ирине. Она с благодарностью приняла от него хот-дог.
- Давай знакомиться, мотек? Исраэль, пекарь. В Гиват Шауле у меня пекарня, – и поправил слетавшую кипу…
- Ирина… без пекарни, – грустно ответила Ирина.

Неожиданно луч прожектора упал на ее глаза. Они были прозрачно зелеными, как у молоденькой ко-шечки в какой-то иной жизни. Она чувствовала, что израильтянин к ней неравнодушен и выражает свои ухаживания до наивности просто, на хлебобулочном уровне. Но после всего того, что было дома, после сцены с марокканцем, самое примитивное внимание со стороны некрасивого, рябого, необразованного пекаря показалось ей проявлением высшей человеч-ности. Наверное, такими и были те первые гуманисты, явившиеся испепеленому миру в пожаре инквизиции? Когда дядя Толя приколачивал к стене картинки из истории Европы, именно эта гравюра не поместилась:
- Нехай гуманисты подождут, не вписались, значит!

- Слушай меня, Ирина, - обратился к ней израильтянин, - да соберись же, мотек, когда этот мерзавец вновь принесет ведомости, потребуй, чтобы показал тебе три за вчерашний день и три за сегодняшний, проверь по часам, а то он твои часы припишет своей подружке или дружку. Ты не знаешь этих …
Исраэль оказался прав: одна из ведомостей оказалась продублированной марокканским началь-ником дважды. Ирина с возмущением потребовала ведомость с указанием ее часов. Обрушив на нее поток матершины, он дал ей новую ведомость, в которой были проставлены ее часы за третью смену.
В 12 часов ночи, когда Ирина подошла к автобусной остановке. «Шкода» была уже наготове.
- Ирина, садись! – крикнул Исраэль, сияя оспинами.
- Хорошо… - согласилась Ирина.
Впервые в жизни с такой печалью она принимала ухаживания мужчины.
- Я чувствую, что тебе очень плохо, но ты даже не представляешь, какая ты красивая. – Он взял ее руку. - Поедем ко мне. Я один. Сыновья семейные. Не какие-нибудь там наркоманы. Поедем… я тебе хорошо заплачу.

И вдруг она опять вспомнила свою советскую школу, родной кабинет и висевшую в нем по правую сторону доски табличку с высказыванием Сократа: «Кто берет деньги от первого встречного, тот делает его своим господином и впадает в рабство, которое не менее унизительно, чем всякое другое»..

Горькая, иронично-истеричная улыбка исказила ее лицо. Не в силах справиться с этой гримасой она до боли прикусила губы. И вот ведь что произошло: опыт собственного Восхождения оказался сильнее мудрости античного философа! Выброшенные годы плюс два дня в Парке Независимости странным образом повернули ее психологию: если хорошо относящийся к тебе человек хочет к тому же еще и заплатить, так что в том плохого?

Воздух словно сгустился, и несвойственный Ирине какой-то кошачий блеск вспыхнул в ее глазах…

И вообще, что удерживало ее до этой минуты с Михаилом? Дочь-кровинушка…. Страх? Нет. Невообразимым образом сохранившееся чувство долга перед семьею, которой не было, которую не защитила и не вытащила. Не смогла! И Всевышний поставил на всех них кровавую отметину, избрав своим орудием Мота.
После затянувшейся паузы она тихо спросила:
- Скажи только честно, у тебя сейчас есть постоянная женщина?
- Сейчас нет, – отрицательно качнув головой, просто ответил Исраэль.
- Тогда не плати мне, понимаешь, не плати!
- Как это не плати? Брось, я вижу, что ты не с улицы. Ну, разве такая красивая и не гулящая просто так пойдет со мною?
- Не плати – возьми к себе, только так, чтобы мне никогда не возвращаться и забыть ту свою жизнь навсегда. Возьми вместо кошки и делай все, что захочешь. Только б не возвращаться и все забыть… - В ее голосе было отчаяние… Глаза гасли, как догорающие шаббатные свечи…
- Ты это правда? Ты даже не знаешь меня. Целыми днями я в своей пекарне.
- Для меня это уже не имеет значения. Возьми! И будешь доволен! Очень доволен! – судорожно хватая воздух, умоляла Ирина. - Сейчас не возьмешь, не пойду вовсе.
Исраэль совершенно не думал о таком повороте дела. Но перспектива видеть рядом с собою настоя-щую белую женщину, зеленоглазую и явно не по нему привлекательную была весьма соблазнительной. На какое-то мгновение пекарь даже представил, что подумают его сыновья, узнав об этом: «Ну-ну, рябой папаша! Отхватил-таки себе лакомый кусочек!»
- Буду счастлив, если это так… – говоря по правде, он сам не знал, соответствуют ли его слова истине, не мог собраться с мыслями, но почувствовал, что все как-то смешалось, сердце бешено заколотилось: ему очень-очень хотелось Ирины, как женщины. И, хотя ее неожиданное предложение, прямо скажем, ошеломило его, он внутренне отказывался размышлять над тем, почему такая женщина бросается в объятия первому встречному? Его больше устраивало, что этим встречным был он. Благо, Исраэль был человеком простым, без русского самоедства. Он с юности помнил, что хоть «поспешность и ведет к неудачам», все-таки «счастлив тот, кто не разминулся с добром и случаем». Исраэль и не подозревал, что о послед-ствиях поспешности говорил Геродот. А случай и счастье воспел Пиндар. Впрочем, если бы и узнал, имена авторитетов не стали бы для него значительнее слоеного пирожка, бурекаса или бублика из его пекарни.
То, что он чувствовал сейчас к Ирине, было понятно только ему, пекарю, как ощущение поднимающегося свежего теста в его пекарне, как природное тепло, исходящее от горячего хлеба…
А что завтра? Завтра – не сегодня. Сегодня – уже не вчера…
*
Так после двух дней по три смены дежурства в Парке Независимости Ирина стала независимой от своего дома. Рябой Исраэль дал ей денег купить себе все, что пожелает, но она по сложившейся за это время привычке пошла на вещевую распродажу, что проходила каждую среду на автостанции, отложив оставшееся на черный день. Она думала о Леночке…
- Как она, ее девочка? Где? С кем?..
Жизнь замедлила ход, словно притормозив течение бытия.
Иногда Ирина даже стала появляться в пекарне своего сожителя, производя на его близких то самое впечатление, о котором и думал Исраэль, почесывая голову. Как ни странно, но в мире простого труже-ника, не знающего ни книг, ни интеллигентских мета-ний, живущего пекарней, соблюдением религиозных традиций и телевизионными программами (телеви-зор в пекарне не выключался никогда), а главное – без русского прошлого – Ирина обрела даже какое-то внутреннее равновесие. Унижения, в которое ей хотелось впасть, при виде необразованного рябого израильтянина, не произошло. Оказывается, не было грани ниже той, чем та, что царила в ее русском доме.
Как-то раз позвонил Михаил:
- Мне сказали, что ты живешь с рябой обезьяной. Значит, я был все-таки прав, – и бросил наэлектризованную злобой трубку.
Леночка так и не звонила, словно в воду канула. Обращаться в полицию Ирина боялась. Мало ли что пришьют наркоманам?

5. Прыжок в бездну

Михаил чувствовал себя жертвой. Они с Мотом остались один на один. Иногда Михаил и мог бы брать дополнительную работу, дежуря в больнице, но он вдруг перестал это делать. Его ждал Мот, ставший символом Дома. Мот заполнил его жизнь, заменив семью. Оказывается, отношения между котом и человеком могут быть намного ближе, чем между двумя котами или между двумя людьми. Правда, когда Михаил записывал для Ирины фильм о культе Баст, он еще не подозревал об этом. Но однажды гнусавый голос именитого историка словно ворвался и в его новое холостяцко-семейное бытие:

«Сохранились изображения Ра в образе кота, убивающего змея Апопа. В «Книге мертвых» описывается аналогичное событие, происходившее в Гелиополе: кот сражался со змеем Ими-Ухенеф. Кот-змееборец изображен под сикоморой, южно-африканской смоковницей.
Таким образом, образ кота стал одной из ипостасей бога солнца Ра и связывался с идеей власти, данной богами фараонам».

- Ну, все прямо про тебя, змееборец, – словно продолжая гнусавый голос, Михаил обратился к Моту. И тот утверждающе кивнул головой.
- Ой, доканаешь ты меня, как своего Апопа. Тогда и «Книга мертвых» будет подстать… И откуда в тебе только силищи столько?
Однако потоки злобы, которые раньше Михаил выливал на близких, теперь начали выливаться на Мота. Тот в ответ отчаянно рычал, но пытался сдерживать свою агрессивность.
Кроме них двоих в этом мире у них по сути никого не осталось. И они оба это чувствовали…
Вместе с тем Мот не был обычным домашним котом.
Он был даже не уличным, а в полном смысле диким – таким, каким сотворила его природа, – лунным животным. Мот был незримо связан с луною. И его поведение словно диктовалось ее приливами и отливами. Серебряный диск задавал ритм поведению Мота. В ночь луны на исходе, он всегда пропадал, но с новолунием появлялся неизвестно откуда. Как огненный Ра, Мот ложился под своей сикоморой и с царственным видом ожидал чего-то… Наконец, возвращался домой и вдруг отчаянно нападал на Михаила… А потом… еще неистовее любил своего хозяина. Может, он и в правду мстил за смерть Белоснежки, став одной из ее кошачьих жизней? Или просто тосковал по Леночке и Ирине, ведь теперь все пинки от Михаила перепадали ему?
Иногда Михаил пытался воспитывать своего рыжего фараона, и выбрасывал его на улицу, но тот, как полноправный жилец своей площади, настойчиво и властно ломился в дверь.


*
Однажды на своей санитарской работе Михаил сильно надорвал спину. Он лежал на диване, оклеенный перцовыми пластырями.
Вдруг звонок в дверь. Превозмогая боль, Михаил поднялся и открыл. Перед ним стоял Шломо в оран-жевой кепке – сосед со второго этажа. Мот молнией влетел в другую комнату, словно не желая слушать нареканий в свой адрес.

- Не знаю как, – начал Шломо, почесывая затылок и словно подбирая слова, с чего начать, – но твой кот забрался к нам в ванную. Прогрыз, значит, оконную сетку. Прихожу руки помыть, а он сидит прямо в ванной и смотрит на меня, как человек. Уж не знаю, как он пробрался на второй этаж. Меня клиент в комнате ждет, а этот не уходит и смотрит на меня человескими глазами! Хотел выпустить его. Так нет.Не уходит, смотрит на меня и ждет, мол, можешь пока заниматься своими делами! Думаю, ладно, закончу массаж, тогда и котом займусь. Выпускаю, а он смотрит на меня и дорогу указывает. Собственно, итак в доме все знают, что это твой кот, хоть бы на нем и ошейника не было. Ну, так не отходит же, кричит «мяу», «мяу», и ведет… А главное – меня, словно сила какая, так и тащит, тащит на него. Вот привел. А то с чего бы это мне за котом со второго на пятый этаж идти?
- Спасибо, Шломо, – попытался выдавить из себя улыбку Михаил, боль вновь исказила его лицо. Он почувствовал, что не может двинуться.
- Что случилось? – оранжевая кепка сдвинулась ему на приподнятые от удивления брови.
- Спина… – простонал Михаил.
- Ты, наверное, знаешь, что весь район ко мне ходит вправлять позвонки?
- Честно говоря, нет.
- Вот чудеса! – всплеснул руками Шломо. – Получается, что кот твой больше тебя знает. Ладно, показывай, на какой кровати спишь?
Михаил, стиснув зубы от нового приступа боли, жестом указал на кровать.
- Эта совсем не подходит! – категорично заявил Шломо. – Нужно только на досках или на полу! Ловким движением он сбросил с кровати считаю-щийся ортопедическим матрас. Заставил лечь Миха-ила на фанерную поверхность и начал нехитрый массаж. В один из моментов, когда Михаил даже начал чувствовать какое-то расслабление в мышцах, Шломо неожиданно нажал на один из позвонков. Михаил завопил от боли, словно взбесившийся Мот. Вслед за этим неожиданно наступило облегчение. Михаил был искренне благодарен, который, вместо того, чтобы потребовать возмещения причиненного Мотом ущерба, вправил ему позвонок.
Иногда, пытаясь проанализировать свою жизнь, Михаил думал, что само поведение животного в доме, передает ощущение сути дома: Белоснежка – радость, Мот – беда… или отражение его самого – человека в беде?
Всем своим усталым, желчным, озлобленным жизнью существом Михаил вдруг словно открыл Моту свою израненную душу. А, открыв, – привязал-ся к нему, как к живому существу, которое, может быть, и укусит, но никогда не предаст.
Это было правдой: Мот действительно был предан Михаилу, как собака, был готов отдать за него свою кошачью жизнь, хоть и скандально отстаивал свое «мяу» в ссорах с хозяином.
*
Трудно сказать, что было бы дальше, но однажды Мот не вернулся домой. Он не приходил несколько дней. Михаил вышел его искать. Обошел все привыч-ные места, где тот обычно грелся на солнышке, заигрывая с кошками. Мот не откликался. И вдруг Михаил услышал еле слышное помяукивание. Внача-ле он даже не мог понять откуда. Вновь позвал и вновь услышал. Михаил шел по звуку, который привел его к той самой сикоморе, как гнусавый историк называл библейскую смоковницу. Перед ним лежал умирающий Мот. Назойливые мухи жужжали над испражнениями, облепившими его шерсть. Бло-хи ползали по подшерстку, глаза почти не открыва-лись. Михаил пальцами открыл ему глаза и увидел вместо Ока Ра – третье веко у своего фараона!
- Так он же вот-вот испустит дух, – с болью подумал Михаил. Снял футболку, замотал в нее Мота и принес домой. Тут же вызвал скорую для животных – врача-француза, который ранее делал Моту прививки на дому. Впрочем, и без ветеринара было понятно, что у Мота обезвоживание организма такое, что кот не может даже стоять на ногах.
Единственное, чего не понимал Михаил, как могло это случиться? Еще три-четыре дня назад Мот был настолько здоров, что мог проглотить целую курицу и уломать десяток кошек кряду? Он не мог найти объяснения такой резкой перемене. Через два часа прибыл ветеринар. Едва взглянув на Мота, он сказал:
- Кот отравлен. Это очень сильный яд. У меня уже несколько таких случаев в вашем районе. В Иерусалиме много бездомных кошек, многих это раз-дражает, пишут жалобы в муниципалитет. Никакие общества защиты животных не могут решить эту проблему. Уничтожить всех котов в городе нельзя, всем известны европейские примеры с полчищами крыс и мышей. В Риме, например, создали приют для кошек неподалеку от стен замка Кайя Юлия Цестия. Запах кошек остается – крысы не подступят. Необходимо элементарное равновесие сил в природе.
Сейчас Общество защиты животных в Иерусали-ме выдвинуло проект кастрации бездомных котов. Но от проекта до его претворения еще много-много животных вот так погибнет.
Михаил вспомнил, что действительно, два дня назад он видел у мусорника погибшую кошку, но почему-то никак не связал это с Мотом.
- Ему, наверное, сейчас нужна мощная клизма и капельница? – спросил Михаил.
- Честно говоря, в его состоянии я уже не уверен. У этого кота редкостная живучесть. Прошло четыре дня, а он еще дышит.
- А Вы попробуйте. У меня есть чем заплатить. Спасите его, спасите! Я готов сейчас же помочь вам взять анализы, поставить катетер…
- Для того, чтобы помочь, нужно быть специалистом, – заметил ветеринар.
И вдруг Михаила прорвало:
- Это я здесь никто, а там был нейрохирургом и знал, что нет у меня права терять минуты жизни своего пациента. Врач рискует всегда.
- Тогда, коллега, вы понимаете, что наркоз для него сейчас смертелен, – интеллигентно ответил ветеринар. – Держите свое чадо, только крепко и ровно. Будем брать анализы и вместе вытаскивать его.
Ветеринар очень быстро намочил шею и грудь Мота спиртом из бутылочки с распылителем. Нашел вздувшуюся от напряжения правую грудную вену и ввел иглу. Мот застонал. Шприц наполнялся кровью.
Затем ветеринар ввел иглу в левую грудную вену. Попав в тромб, игла вылетела, обрызгав всех кровью. Мот гулко зарычал «у-рр». Михаил держал его, как волкодав, не давая двинуться. Потом ветеринар выстриг коту шерсть на одной лапке и поставил капельницу.
Михаил бережно положил Мота в его клетку-домик, где тот любил спать, и вместо стойки повесил пакет с физраствором на дверную ручку.
- Мы сэкономили несколько часов. Через два часа я вернусь и отвезу его в клинику. Ежедневно Михаил справлялся о здоровье Мота, когда тот в течение недели находился в клинике французского доктора.
Потом кота привезли домой. Но ветеринар пре-дупредил:
- Сейчас у него наблюдается улучшение. Потрясающе живучий организм. Он борется словно за две жизни, хотя не думаю, что выкарабкается – у него пневмония. Наступит ухудшение, вызывайте, сделаем укол. Больше ничего ему не поможет.
Михаил заплатил полторы тысячи шекелей, ни на йоту не жалея, когда увидел пылающие блеском какого-то иного мира зеленые глаза Мота, его потускневшую рыжую шерсть. Мот стоял на ногах, хотя по керамическому полу передвигаться ему было трудно. Лапки скользили, как по льду, и он все время падал. Михаил смотрел на него и едва не плакал, казалось, тот вернулся из загробного мира, как одна из его теней. Михаил не мог себе представить, что не вытянет своего доходягу. Но несколько дней спустя все началось снова…
Обычно перед смертью кошки хотят уйти, остав-шись наедине с собою, тихо принять смерть…

В один из дней Мот лег у входной двери и стал жалобно стонать, словно прося своего хозяина исполнить последнюю просьбу. Михаил взял его на руки и вынес на траву около дома, как на кровавый жертвенник…
Луна была на ущербе и казалась старухой с лицом смерти…
Медленно-медленно Мот дополз до развесистой сикоморы, в тени которой столько раз чувствовал себя божественным Ра, а потом жалобно и виновато взглянул на Михаила… В этот момент глаза Мота уже не были зелеными, они были лунными, как свет луны, к которому устремилась его кошачья душа…
*
Михаил поднялся на пятый этаж своей квартиры и лег на фанерную поверхность кровати… Он остался один… Существо, символизировавшее дом – счастливый или несчастный, – ушло из жизни, не сулящей никаких привязанностей…
Его Восхождение было нелепым, странным, как добровольный прыжок в бездну, оборвавший разум-ную человеческую жизнь – с утратой русской мен-тальности и невосприятием им самим нового бытия, с потерей любимой профессии и семьи такими, какими они были там…
Новый мир воплотился в Моте, зеркально отра-зившем истерзанную психику своего хозяина. Был ли Михаил повинен в смерти кошки? Нет. Но по какому-то фатальному стечению обстоятельств это событие стало роковым предвестием предстоящих утрат. И он облачился в броню ненависти, чтоб не быть беззащитной мишенью судьбы…
Но странное дело: кот стал для человека возмез-дием и очищением одновременно. Благодаря Моту стена ненависти между жизнью и Михаилом рухну-ла, вернув способность сострадать.
Он лежал в темноте, не двигаясь, на фанерной поверхности кровати. Не хотел ни есть, ни пить, просто лежал. Силы покинули Михаила, как и ощу-щение физического бытия тела. Он и впрямь был в шкуре умирающего под библейской смоковницей своего Мота...

6. На жертвеннике
Сценарий небес

Луна не заглядывала в окно квартиры на пятом этаже, но ее больной луч влетел в открытую створку комнаты Ирины. В полудреме она не могла отличить воспоминаний от сна, сна – от ощущения реальности:

Ведущий:
- И зарыдали жена и дочь, сняв с жертвенника забитого на смерть мужа и отца...
Женщина:
- О мир, жаждущий человеческой крови, зачем ты так сотворен? Кому нужна эта бессмысленная человеческая жертва? По-божески ли Богине счастья и радости в день своего празднества карать?По-божески ли покровительнице супружес-кого союза истязать мужа на глазах у жены?
По-божески ли хранительнице семейного очага отнимать отца у дочери?
О Баст! Ты не Всевидящее Око Ра!
Твой жертвенник – алтарь слепой, безумной и жестокой власти людей, но не богов…
И да будь ты проклята со своими кошками…
Ведущий:
Облака закрыли луну. Долина Кошек погрузилась во мрак, в котором, как древние звезды, засияли тысячи кошачьих глаз.
И вдруг земля безгласно расступилась, поглотив Баст, ее упряжку с восьмеркой египетских кошек, жертвенник, обагренный кровью, убитых горем женщину и девочку и всех обитателей Долины Кошек…
Огни кошачьих глаз канули в бездну. На небе неожиданно сверкнула ослепительная молния, разразился гром и начался ливень, которому было суждено смыть кровь тысячелетий, знаменуя начало новой жизни...

Так завершался сценарий школьно-нешкольного урока, который сейчас Ирина видела как окончатель-ный сценарий небес. На жертвеннике был ее муж. Она чувствовала это – чутьем дикой кошки. Только не могла по-кошачьи зализать ему раны. Михаил был мертв...
Но гнусавый голос наукообразно вмешался даже в небесный урок:

«И сегодня ученые не располагают доста-точным количеством источников, представляющих историю и мифологию Древнего Египта. Однако есть археологические находки, с которыми невоз-можно спорить. К таким находкам относятся первые кладбища кошек, обнаруженные в центре культа Баст Бени-Хасане и в одном из городов устья Нила Бубастисе. Как объяснить исторический феномен массового погребения священных животных – эпидемия, природный катаклизм? У каждого из нас есть возможность размышлять над этой загадкой истории».

- Да плевать мне на загадки истории! Какой Египет? Если все – котел, жертвенник! – Она вскочила с постели, подбежала к распахнутому окну, встала на подоконник… – Леночка! Леночка! Леночка!
И что-то зашкалило на лунном луче…
И пальцы заледенели на заржавленной решетке…
В Израиле любят зарешечивать окна.

Отречение. Эпилог

Она находилась в пекарне, когда на канале изра-ильского телевидения передавали передачу о прове-денной в Иерусалиме компании по уничтожению бездомных котов. Многие из граждан с возмущением отзывались об этом мероприятии. Представитель муниципалитета заметил:
- В данном случае произошло какое-то недоразу-мение, поскольку официально травля животных в Израиле запрещена. Муниципалитет Иерусалима считает такой способ уничтожения животных негу-манным, поэтому котов отлавливают и привозят в приемник, где на месте усыпляют.
Выступление работника муниципалитета вносило некоторую ясность в конкретную ситуацию, но не выглядело сочувственным по отношению не только к кошкам, но и к людям, потерявшим своих питомцев.
- Впрочем, – подумала Ирина, инстинктивно нащупав на левой руке шрамы от клычков Мота, – цивилизованное общество давно устроено таким образом, что отношение к животным гуманнее, чем к людям...
Почему? Да потому что только братьям меньшим мы сами еще можем чем-то помочь и ничем – человеку – винтику в государственной машине, когда жизнь зависит лишь от витка в который ты попал. И тогда ты не выдерживаешь, ломаешься, предавая себя и свое прошлое. Причины отречения забываются – отречение остается… Но ты уже не властен выр-ваться из тисков судьбы. Ты оказываешься на ее жертвеннике…
Ирина жила без прошлого – одним сегодняшним днем - в пекарне, помогая рябому Исраэлю…
Однажды вытирая крошки с прилавка, она увидела помятый листок с детским рисунком: гора, под горою – силуэты мужчины и женщины, в середине – девочка, а на вершине горы – кошка...
У кого, на какой горе мира есть это счастье?..
Когда-то их Леночка, не зная о Сионе, совсем также рисовала свою семью и кошку как вершину мира, хранящую дом…
И была жизнь плюс кошка…

Август 2005 – август 2007