Моему сыну Всеволоду


1

Кошка Аришка свалила слоника с журнального столика и, скользя по керамическому полу, как по льду, гоняла его вместо футбольного мяча по всей квартире. В результате у фигурки вначале отвалилась самая тоненькая ее часть – хвост. Потом – наиболее примечательная, но не менее уязвимая – хобот. Нако-нец, то, что кажется незыблемым для этого древнего, обожествляемого тайцами животного, – тумбо-образные ноги! Таким образом, священный слон стал и впрямь полноправным футбольным мячом!
Люся собрала разбитые части и ахнула: слоник был сделан совсем не из слывущего вечным черного дерева. Синтетический сплав непонятно чего, а, может, и просто пластмасса! Именно такое и продают в долларовом магазине вместе с другими китайскими безделушками. Вот вам и вечность…

2
Но есть вечность иная. Говорят, что драгоценные камни предопределены нам небом, как наши защитники и помощники. Сложно утверждать, когда именно на поприще всемирной истории этот астрологический факт возвели в ранг аксиомы, но уже ветхозаветные народы знали цену драгоценным камням и не только как форме роскоши. И, как бы ни укоряли пророки своих собратьев за любовь к дорого ценимым камням, судя по «Книге книг», мода на перстни у тех же иудеев была в ходу. В Древнем Ри-ме перстень с камнем служил знаком отличия патри-ция от плебея. В культуре Древнего Египта драгоцен-ные камни не только присутствовали в частной жиз-ни, но оставались непременными спутниками жизни после смерти. В гробницах фараонов на телах мумий и предметах, положенных живыми усопшему якобы для пользования в жизни после земного бытия, непременно были и разные драгоценные камни, среди которых сакральная роль принадлежала кам-ню-покровителю.
Впрочем, если это даже не совсем так, и кто-то живет себе и в ус не дует от всяких там предрас-судков, определенного склада натуры, особенно жен-щины, и сегодня предпочитают не изменять астраль-ному камню, и на всякий случай, иметь-таки при себе драгоценного защитника из своего зодиака.
Некоторые считают, что в Израиле голубой топаз – редкость, может, оттого что неба и моря столько, что их синева растворила камень? Очень даже возможно. Но это ничего не меняло для Люси.
Ее голубой топаз был для нее, как мгновение чистоты, в котором слилось воедино нечто сокровен-но личное и глубоко женское... Он был таким неестественно ярким, что все вокруг только и говори-ли Люсе: «В твоем возрасте принято носить натуральные камни. А ты цветную стекляшку наце-пила. Смех!» Самое главное, что внутренне Люся не могла противостоять натиску этих подколок – не фамильный же! Была бы квитанция из ювелирного магазина, она бы и сама точно знала, и горой встала бы в защиту подарка от мужа. А здесь – проблема: вообще неизвестно откуда этот топаз взялся у Алек-сандра? Говорит: «Достался по случаю! Должна носить, как талисман!»
Между тем камень был, может, и драгоценным, но уж точно не казался таким – этакий булыжничек на шнурке. Так в Прибалтике янтарь штамповали. А нынче китайцы все, что угодно выпустят! Однако что-то подсказывало ей, что не стоит говорить об этой своей догадке мужу. В кои-то веки Александр сделал ей подарок. Она чувствовала, что – от души! И сам факт этого мужниного порыва был ей как никог-да дорог.
Все до обыкновенности просто. Их отношения с мужем были давно на грани разрыва. Холодная от-страненность тел, переставших реагировать на тепло прикосновения, подсознательно парализовала вос-приятие друг друга. Вот вам и рецепт «любовного напитка», разлитого на две чаши пуританской воздер-жанности, приправленной репатриантской горечью, когда уже нет сил восходить к Земле Обетованной. Твердыни веры вдруг сами собою неожиданно обер-нулись остриями такого глубоко личного поворота, в который не заводила ни одна Моисеева тропинка.

Это на Волге есть бакены – такие маленькие игрушечные домики, похожие на перевернутые во-ронки. Стоят себе на якорях среди реки эти плавучие знаки и предупреждают проходящие мимо суда голубым огоньком или гудящим сигналом об опас-ности..
.
А здесь… не пароходы-суда… Судьба – без суда. Тупик. Серый, безрадостный, с мышиной вознею и немышиными проблемами.

3
В один из дней Люся шла по улице Кинг Джордж – как раз мимо одного из дорогих ювелирных магазинов сети «Роялти»…
И вдруг что-то подтолкнуло ее войти, хотя рань-ше она никогда в него не заходила, потому что цены, указанные в витрине, выходящей на улицу, превос-ходили все мыслимые ожидания.
Нахохленная продавщица, измерив Люсю про-фессиональным взглядом, сразу оценила, что эта брать не будет и, тем не менее, постаралась скрыть свою догадку:
- Вас что-нибудь интересует?
- Пожалуй… – Люся растерялась.
- Я вижу, у вас есть вкус, – сказала крашеная блон-динка, повторив выученную на семинаре фирмы дежурную фразу продавца ювелирного магазина о том, что клиента нужно всегда похвалить, независимо от его пристрастий, добавила:
- Какой красивый кулон! Он похож на александрит, хотя нет. Подождите минуточку, – она открыла иллюстрированный справочник, – не александрит (как же я сразу не догадалась) – голубой топаз. Ну, точь-в-точь голубой топаз.
Люся совсем растерялась. Что ей сказать? Топаз он или похож. Все-таки в такой уважаемой ювелир-ной фирме.
- Я вижу у вас какие-то проблемы?
- В общем… – начала было Люся.
- Проблема – в топазе! Уж поверьте мне, как специ-алисту! Топаз, он, как александрит, понимаете, его нельзя носить один. Он должен быть всегда в паре. Например, кулон – серьги, или кулон – кольцо, всегда оберегают от сглаза! Ну, а уж, если полный комплект, считайте, что Фортуна, вас уже не покинет! Это же известно каждому знатоку даже полудрагоценных, а тем более, драгоценных камней, – продавщица тут же взяла инициативу в свои руки, – но это должен быть непременно ваш камень. Иначе – вы никогда не решите своих проблем с другом.
- Мужем, – нерешительно поправила Люся, словно опасаясь разрушить концепцию блондинки как спе-циалиста торговой фирмы «Роялти».
- А если с мужем, так тем более. Мужа всегда можно убедить в том, что ваш камень – это материальное подтверждение его, мужа, крепости, твердости, уве-ренности и силы. Ваш драгоценный камень – это эмблема его, мужа, основания на вас как женщину и символ вашей семейной монолитности!
- Вы знаете, я по жизни как-то и не думала об этом, вечно было не до того, – чистосердечно призналась Люся.
- И очень ошибались. Украшения, подобранные в соответствие со вкусом и учетом наших индивиду-альностей, укрепляют нас как женщин, продлевают нашу молодость, подчеркивают привлекательность. Камень защищает, если он ваш. Вот и получается, что от драгоценностей во многом зависит то, как на нас смотрят мужчины. – Блондинка про себя упивалась собственным красноречием, наконец, перейдя к основной части доклада. – Мы можем заказать вам кое-что с таким же или аналогичным камнем. Голу-бой топаз – не дешевый камень, а в нашем ассор-тименте, я не знаю почему, но не так часто бывает. Впрочем, сделать дополнительный заказ для фирмы не проблема. Так что не волнуйтесь. Разобьем заказ на платежи. Потихонечку, в течение пары лет и справитесь. Зато, как это решит все ваши проблемы.
- Что? В течение пары лет? – переспросила Люся, сконцентрировавшись на еще не названной цене, словно и не слышала обоснований стоимости товара.
- Нет, вы можете справиться гораздо быстрее. Это я так, на вскидку.
И вдруг неожиданно для себя самой Люся выпалила скороговоркой:
- Вы меня убедили, мне, действительно, нужен ком-плект. Иначе я никогда не решу своих проблем.
- Ну, конечно же…
- Так вот мой топаз очень велик для меня! И я бы хотела распилить его и заказать у вас гарнитур!
- Что? – едва не задохнувшись от такого поворота, еле вымолвила продавщица, убежденная, что на шее у Люси – китайская стекляшка и окончательно поняв, что бонусов с продажи топазов она уже не получит.
И вдруг, словно уловив ее сомнения, Люся неожи-данно спросила:
- Топаз не настоящий?
- Видите ли… – замялась блондинка, – у нас есть специалист.
- Вот и отдайте камень эксперту, – решительно сказала Люся, быстро расстегнула цепочку и сняла с нее кулон, – а потом подсчитайте, сколько мне будет стоить заказ сережек и кулона, или кулона и кольца в золоте. У меня есть, что сдать в качестве лома.
- Хорошо, – с ледяной улыбкой ответила продавщи-ца, подумав, что такой наивной тупицы, как эта, она очень давно не встречала. – Я вам перезвоню, не волнуйтесь.
- Да. Да. И если можно, поскорее. Это важно для меня. – Взволнованно отозвалась Люся и вышла из магазина.

4
И хотя драгоценный или даже претендующий на полудрагоценный камень – не то, что камень, как гора с плеч, она словно обрела непонятную свободу, будто освободилась от какой-то тайны, которая ее мучила гораздо более, чем парность ювелирных изделий. Однако, уже пройдя несколько шагов, Люся вдруг почувствовала себя беззащитной без своего топаза. Словно все вокруг гудит и подмигивает голубым светом. И все озираются на нее и, посвистывая, отмечают про себя, к чему бы прид-раться. Будто она рассталась не со стекляшкой, а отдала нечто значимое в своей жизни.
Потом вдруг так погрузилась в какие-то свои мысли, что на перекрестке совсем растерялась. И ког-да толпа народа хлынула на зеленый даже не сразу сообразила, что и ей со всеми: Какой-то парень, едва не сваливший ее с ног, прокричал, обернувшись:
- Ну, голубоглазая, лучше бы ты мне в баре вечером попалась, а не стояла у светофора, как ежик в тумане.
Она решила побродить по магазинам. Вдруг ка-кой-то мальчишка вывернулся на велосипеде из-за поворота и врезался прямо в нее. Люся упала так, что педаль попала в грудную клетку – под дыхало, как говорили раньше. Дыхание перехватило… «мальчики кровавые в глазах»... Точнее, нет, – сизые мыши – по серому асфальту и осоловевшим глазницам.
Она стала судорожно хвататься за все, что попа-ло. Один прохожий, обратив внимание на ритмичес-кие сжатия ее мышц, с раздражением заметил:
- Опять эпилептичка. Ну, весь Иерусалим заполо-нили. Вроде и женщина на вид здоровая и приличная, - буркнул проходящий мужчина.
- Да она беременная, – заметила одна из женщин. И быстро достала из сумки бутылочку с водою. Но воды оказалось только на донышке.
А Люся и впрямь словно утратила временную и пространственную доминанту.

Ей чудилось, что она, словно одурманенная утонченным ароматом, лежит под каким-то немыслимо прекрасным гигантским деревом, цветы которого просыпаются лишь в сумерки на семь часов жизни, которая на это время их цветения кажется неправдоподобно счастливой. И небо – невыразимо чистое и голубое, как топаз! Тогда все – по силам, все – по желанию, по каким-то своим биоритмам цвета мечты… Но к рассвету цветы начали опадать. Их лепестки кружили над землею, как летучие мыши... стая летучих мышей. Какие-то прилипали к телу, какие-то просто падали вниз. Вроде бы и вреда от них нет. Только такое омерзение. Все вокруг серо, сыро, слякотно. И такая вареная, невозмутимая серость в глазах, будто и цветов-то никогда не было… И вдруг в этой странной, потерянной зыбкости – детская кроватка… и – голос сынишки: «Мам-Мыша, Мам-Мыша». Он был совсем крохой, когда придумал это слово…

- Может, с давлением у нее что? Весь день дождь собирается… – вмешалась другая женщина, пыталась приподнять Люсю. Продавец свежего сока, наблю-давший эту сцену, выбежал из-за прилавка со стака-ном воды для Люси, разразившись громогласным потоком брани на арабском, неожиданно перешедшим в «великий и могучий».
Мальчик-велосипедист потихонечку скрылся. И вообще, «а был ли мальчик?», как когда-то ритори-чески сформулировал классик. Испарился…
Слоноподобная серая туча заполонила небо, разродившись несколькими тяжелыми каплями. Дышать стало легче.
Люся открыла глаза, которые казались прозрачно голубыми топазами, независимо от отражающегося в них дождливого неба, механически пытаясь нащу-пать на груди кулон. Едва придя в себя, она неожи-данно почувствовала, что ей как-то очень не достает ее по-деревенски недообработанного топаза, словно древнего щита покоя. И вдруг она вспомнила о пре-вращенном в футбольный мяч слонике – без хобота и хвоста. Кошечка поиграла-поиграла – и на планете одним слоном меньше стало. Жизнь – не река с бакенами, что сигналят об опасности на пути проходящим мимо кораблям…

5
Едва придя в себя от произошедшего, Люся присела под козырьком одного из открытых кафе на Бен Иегуда. Дождь так и не разразился. Ощущение безза-щитности не покидало, оголяя то, что казалось давно ушедшим.
Там же неподалеку скрипач играл ирландскую мелодию. Музыка долетала до ее столика. Семь лет назад этот парень знакомился с нею. Тогда он был студентом первого курса Иерусалимской Академии музыки и танца имени Рубина. Люсины приятель-ницы поговаривали, что уже не один год он перво-курсник. Предлагал вместе поехать в Эйлат, говорил, что оттуда можно дернуть на остров любви в Красном море .
- Что еще за остров? – поинтересовалась Люся.
- Какая же ты неромантичная! Самые жгучие любовные интриги завязывались на этом острове.
- Ну, ты и гонишь! – рассмеялась Люся.
- В общем, это не столь уж важно, – не зная наверняка ни одной более или менее определенной истории, связанной с островом, прервал ее вечный студент, - важно, что остров когда-то называли Топазион. И все топазы – желтые, бесцветные, зеленые, черные, голубые – все они называются топазами от этого самого Топазиона. Так что, желаешь любви, как у Тристана и Изольды, давай махнем на Топазион!
- Кончить, как они, уж точно не хочу. А вообще-то, ты музыкант или в турагентстве подвизался?
- Не подвизался – к тебе вяжусь! А топаз, он как стеклорез. Давай знакомиться. Я – Томаз, – ответил скрипач с легким кавказским акцентом.
- Отвяжись, «Топаз», я – дама замужняя, а стеклорез тебе еще пригодится, – отшутилась Люся.
Теперь студент был уже лысым, почти всегда пьяным, играл ту ирландские песни, что-то там на «бис» и все еще числился в студентах. И долетавшие до нее звуки заунывной мелодии рассыпались Невы-павшими дождинками. Надо же, вспомнила! Вот что значит больная голова. И вообще, мало ли кто в городе пристает. Это в ульпанах на здоровую голову учат: «Говорите с каждым, кто бы с вами ни заговорил на улице. Вот тогда язык и развяжется. Только тогда и начнете говорить на иврите!» Однако проповедуют эту теорию, как правило, почтенные старцы или мужчины, ну, очень посредственные внешне. Солнце в Израиле палит нещадно. Так что сильная половина здесь перегрета и возбуждена. Никакая кипа не спасает, тем более, да и размер кипы часто не по голове. Так что для белой женщины, привлекательной, хоть на малую толику, следовать теории разговорного иврита…С развязыванием языка тебе тут же развязывают поясок или расстегивают кофточку. А потом идут по тебе, как слоны – один слон, второй слон, третий слон. А сами дородными хоботами – под юбку и даже хлипкими хвостиками в грудь. Вот и становишься серой мышкой, чтоб никто не замечал. Идешь и шарахаешься от всех помощничков по части развязывания языка. И нет защиты от этого всемирного братства.
Голова гудела. Ирландская мелодия не успокаи-вала, пожалуй, наоборот, вносила раздражающее смя-тение, словно в горле першило, хотя кофе был еще недопит… Несколько раз, словно невзначай, ее рука оказывалась в ложбинке, где еще час назад так крепко покоился топаз, словно сросшись с нею. А теперь как душа оголилась…
Таиландский топаз лежал в магазине.

6
В отличие от многих репатриировавшихся врачей Александр сдал профессиональный экзамен сразу и сразу был взят по специальности на работу. Но так как в Израиле в государственных организациях мень-ше всего любят платить репатриантам государствен-ную зарплату, то его, конечно же, взяли на «шапиров-ку» – то есть стипендию от Министерства абсорбции. Вроде бы ты и врач в государственной больнице, что для Израиля уже само по себе звучит гордо, только без пакета прав, гарантий и льгот, без оплаты повышения квалификации, без права на постоянство работы и получаешь по сетке на несколько уровней ниже, чем врач на обычной ставке. Больных на тебе - не меряно, в отличие от тех, кто на ставке, и в каждый момент – могут выгнать за милую душу. К примеру, так вышвырнули саму Люсю из орга-низации, якобы помогающей репатриантам и эми-грантам, бессовестно оставив даже без пособия по безработице. Иначе говоря, полностью зависишь от неограниченной власти и желаний твоего начальника и уж, сохрани и помилуй, если попадешь к такой-нибудь самодурке-стерве… – это из тоже же личного опыта Люси. Короче, ее начальница в своей репатриантской конторе все вопросы решала, как в собственной партийной и муниципально-эротической вотчине. Это вам не серая мышка, что тихонечко ищет кусочек сыра, – одна баба из русской глубинки за стадо слонов сойдет. Партийный список – и… по головам – новая государственная должность. Не у каждого репатрианта так замечательно судьба складывается.
Впрочем, Александру ни мыши, ни слоны не мешали – глупо жаловаться. На общем репатриант-ском фоне, хоть и не крепко повезло финансово, зато профессионально очень даже повезло. Работал по специальности аж в четырех больницах! Еле-еле на работы разъезжать поспевал. Так ведь еще там и работал! Короче, везде нужен, а одной нормальной ставки нет…
А тут еще больничный стационар в центре Иеру-салима («Бикур холим») стал этак подбрасывать Александру больных-туристов для сопровождения их за границу. Сдавал их Александр родственникам в аэропорту, а потом – день на достопримечательности. Платили мало, зато в Австрии и Дании побывал. Даже в Россию – на день – на Волгу ездил. А тут – новое предложение – Таиланд.

7
Это были 1980-е годы. Люся училась в Москве. Сын оставался у ее родителей, счастливых уже той мыслью, что их дочь, хоть и разведенная, но теперь живет высокой аспирантской жизнью в столице, а не где-то там – в неубедительной провинции Повол-жья…

Люся, и впрямь, можно сказать, жила в библио-теке. Но временами, когда глаза слипались от усталости, она покидала храм книги и спешила в центральный «Детский мир», в который съезжались родители из всех уголков России, чтобы купить своим чадам какое-нибудь новое игрушечное чудо.
Чего только она ни привозила своему Димке, но любимым оставался Микки-Маус производства Вос-точной Германии из популярного в то время мульти-ка. У него были неестественно длинные ноги – длин-нее туловища с головою – такие, что их можно было завязать в узелок. И это очень нравилось всем детям, хотя казалось уродливым всем родителям. Серая ворсистая спинка переходила таким этим же ворсом, как капюшон, на голову и ушки. И было нечто неуловимо забавное в этой комбинезонно-капюшон-ной экипировке Микки. Очень скоро Димка как-то очень по-личному начал именовать Микки Мышей и все время просил положить Мышу с ним спать. Так Мыша Микки и поселился в кроватке со Слоном-подушкой.
И каждый раз, когда мальчик скучал по своей маме-аспирантке, он еще крепче обхватывал приехав-шего из Москвы Мышу Микки. Готовые заплакать глаза ребенка упирались в искрометный, задорный взгляд мышонка, а грустные пухленькие губы чуть-чуть растягивались, далеко не дотягивая до игрушечной улыбки веселого Мыши Микки.
И все-таки… с ним было не так одиноко… Он был из Москвы, от мамы… Иногда Димка во сне инстинктивно тянулся к нему и опечаленно лепетал «мам…, мам…». Но, нащупав мягкую ворсистую спинку Микки, бормотал: «Мам-Мыша, Мам-Мыша…»

А Люся… Люся училась. Училась не только ради себя, но и ради него, чтобы ее сынишка гордился ею, чтобы после защиты диссертации получать достой-ную зарплату и обеспечить материальную независи-мость себе и своему сыну… Но всякий раз, когда она вспоминала о придуманном Мам-Мыше щемило сердце. И она подгоняла себя, как только могла, за-щитив диссертацию досрочно. За всем этим стоял Мам-Мыша – желание сократить срок разлуки и скорее вернуться к сыну.

8
Александр глянул в окно иллюминатора.

Самолет пробирался сквозь облака, как сквозь отмели на Волге. Когда-то они втроем – Александр, Люся и маленький Димка – жили на берегу в палатке на базе отдыха. Днем Димку нужно было укладывать спать. Александр или Люся по очереди читали какую-нибудь из историй Григория Остера – единственной книжки, взятой ими с собою. Александр читал Димке «38 попугаев» – веселую сказку, с которой каждый из героев – измерял своим ростом рост удава. Получилось полтора слоненка, сколько-то там мартышек и 38 попугаев!
- Пап, а сколько это Мам-Мышей будет? – не унимался Димка.
- Вот после сна и будем твоими Мама-Мышками измерять все, что только пожелаешь.
Димка уже поднялся, когда Александр стоял на берегу, расставив удочки на поплавках, то бишь поплавушки, как их называют на Волге.
- Пап, от нашей палатки до костра и до берега я уже все измерил, а вот сколько Мам-Мышей будет от нас вон до того домика?
- Какого домика? – поплавки периодически дергало. Видно поклевывало.
- Вон, до того, что на воде… – Димка указал рукою, как раз в ту сторону, куда Александр забросил удочки.
- До бакена что ли?
- Бакена? Домика! Просто он маленький. И мы все в нем не поместимся. Зато в него рыбки заплывают и выплывают. И то, что мы им говорим, они по своей почте всем-всем разносят!
- Ну, и сплетницы – эти твои почтовые рыбки, – мягко улыбнулся Александр. – Только до их домика далеко и Мам-Мышкой трудно измерить.
- А если почтовую рыбку послать?
- Это можно, – отозвался Александр. – Но сначала давай-ка подальше закинь свою поплавушку.

Одиннадцать часов полета… Благо, больной не досаждал. Все время молчал. Александр невероятно волновался:
- Кто будет встречать? – размышлял он про себя. – Будут ли встречать вообще? Кому нужен ступорный молчун в нищей стране? Сколько таких, вроде него приезжают на заработки, а потом просто не выдер-живают условий рабских контрактов платежеспо-собных цивилизаций легально, а сколько нелегально. Одним человеком больше на земле, одним меньше… А сорвался – так сорвался… Этот хоть легально работал по контракту, вот врач и сопровождает до дома – не до аэропорта, как в Европе? До деревни, что в 400 километрах от Бангкока. Почему ящик со всеми медицинскими препаратами, вплоть до аппара-та ЭКГ, дефибриллятора и набора для трахеотомии! По возвращении обязан вернуть этот ящик в компа-нию. Никогда такого не было. Значит, никто беднягу здесь давно не ждет! Не нужен он таким здесь!
Александр глянул на своего подопечного. Погру-зившись в мягкое серое кресло, тот молча улыбался с неестественно радостным выражением лица. Глаза были неподвижными, как у механической игрушки.
- Вот кому я его буду сдавать? А если в его деревне и дома-то у него нет? И вообще никто его не возьмет? Куда я с ним? Обратно? Ведь не случайно же преду-предили, что с медпункте не оставлять. В полиции – тоже нельзя. Не преступника привез – рабочего по контракту. Никогда таких оговорок не было. Всегда кто-то встречал в аэропорту. Значит, есть проблемы, о которых умолчали! – пытался проследить приклад-ную логику инструкции Александр.
Таец с игрушечными глазами молча улыбался.
- Ну, зачем, зачем, я согласился его везти? А вдруг вообще не успею на обратный рейс, просто не обер-нусь? Они ж мне только сутки дали, чтобы день сэкономить!
Александр так и не понял, спал ли его таец вообще, или он и спал с открытыми глазами и игру-шечной улыбкой? А может, вообще он тоже думал и думал о том же?
Александр вновь посмотрел в иллюминатор.

Самолет приближался к Бангкоку, но словно к Волге, точнее, к той самому берегу, где они с Димкой считали Мам-Мышами расстояние от их палатки до берега и забрасывали поплавушки к полусонному бакену.

9
Бангкокский аэропорт потряс Александра своим масштабом. Израильский Бен-Гурион – младенец по сравнению с двумя терминалами столицы Таиланда. Ну, как здесь сориентироваться? Упаси господи, тай-ца где-нибудь потеряешь. Он же еле-еле ноги под собой несет! Его ж тащить на себе надо, а тут ящик весом в 15 килограммов, чтоб провалился этот меди-цинский арсенал безопасности!
Лучше б они коляску вместо этого ящика дали. Ну, как же, жди! Заплатить израильскому врачу дешевле, чем привлечь тайскую медицину с колясками. Это вам не кинематограф и не рекламное агентство. Между тем у стойки паспортного контроля больной буквально повис на Александре, едва передвигая ногами. И здесь Александр увидел спасительную движущуюся дорожку, ведущую по всему длинному переходу гулкого терминала почти к выходу.
В это время у выхода толпились встречающие. Все в желтых футболках и все, как показалось Александру, с мартышечными лицами! Он невольно взглянул на своего пациента. Нет, его таец был ре-шительно не такой. Его бы он сразу узнал, даже если бы тот был в желтой футболке, – по неморгающему игрушечному взгляду и остановившейся улыбке… И вдруг из толпы встречающих на одно лицо отделилась группа тайцев и двинулась прямо на Александра. От внутреннего напряжения что-то заш-калило:
– Да что они от меня хотят? Тоже мне тайское гостеприимство!
Между тем группа из двенадцати человек как-то почти мгновенно окружила Александра и больного. Они что-то наперебой говорили, но Александру казалось, что требовали. Но потом тихо-тихо из группы выделилась маленькая пожилая женщина с бойким средних лет тайцем, который обратился к Александру по-английски:
- Здравствуйте, вы, как следует понимать, доктор Алекс?
- Да, – ответил Александр.
- Все мы пришли встречать нашего Тая.
Александр неожиданно подумал, какое легкое имя у его пациента, когда его произносят по-челове-чески, а не так, как в истории болезни со всеми тайскими заковырками, когда даже ивритские имена кажутся легкими.
Это, – он указал жестом на женщину, – его мать, а остальные – родственники. Нам сообщили, что вы должны доставить его до дома, но до провинции еще 400 километров. Но тратить это время на ожидание в деревне. Тай уже здесь, у себя, на родной земле. Мы на микроавтобусе и хотим взять Тая поскорее домой.
В это время мать-тайка подошла к сыну и без-звучно прислонилась к нему. Долго смотрела на него полными горьких слез глазами. А потом начала что-то говорить на неведомом Александру тайском наре-чии… Тай был непроницаем. А она опять что-то лепетала и лепетала, тихо гладя его по смоляным волосам, совсем как гладят по головке маленького ребенка.
Игрушечная улыбка Тая оставалась неподвиж-ной. Но маленькая женщина осторожно прикоснулась ладонью к его лицу, словно пытаясь оживить немоту сломавшегося механизма. Потом обняла за плечи, неожиданно сжавшиеся до детского размера. И все что-то шептала и шептала, и колыбельно мурлыкала, успокаивая свое дитя и пытаясь оградить своего сына от всех бед мира у этого мира на виду...

Александр глянул на своего пациента, и ему показа-лось,что губы тайца дрогнули. Александр не мог различить наверняка вырвавшегося мычащего звука, но ему показалось, что это было: «Мам-Мы-ша…»

Переводчик обратился к сопровождающему:
- Доктор, разрешите нам взять нашего Тая?
У Александра, словно камень с души свалился.
- Минуточку, я должен предупредить Израильскую страховую компанию, – отозвался Александр. Он набрал номер телефона, изложил суть ситуации и вдруг услышал совершенно неожиданный ответ:
- Согласно инструкции, предписанной договором, – отвечала секретарша, – вы должны доставить его до деревни. В противном случае компания имеет право расторгнуть с вами договор, аннулировав коман-дировочные.
- Как? – возмутился Александр.
- Такая инструкция, – ответила секретарша и поло-жила трубку.
- Стерва, – не в силах удержаться, выругался Александр.
- Что? – переспросил переводчик, не знающий русского.
- Честно говоря, даже теряюсь, что и ответить. Понимаете, завтра утром у меня рейс. Я впервые в Бангкоке. Ну, конечно же, я бы хотел что-то увидеть. А так я еле-еле поспеваю к своему рейсу.
Группа тайцев-родственников притихла в ожида-нии. Никто и не думал, что может произойти такого рода заминка.
- Я попытаюсь что-нибудь придумать. Действитель-но, жаль, если вы не успеете увидеть храмов великого Будды.
Переводчик стал звонить по разным тайским номерам, что-то там по-своему объяснять. В резуль-тате вдруг раздался звонок из израильской компании с разрешением отдать-таки пациента под ответствен-ность матери в аэропорту.
Александр в последний раз взглянул на Тая, тело которого совсем сжалось в забытую детскую позу и в улыбке появилось нечто неуловимо детское.

10
Александр отправился в камеру хранения, где можно было бы оставить не то чтобы его медицин-ский ящик, но даже лимузин, потом поднялся и без всякой суеты сел в свободное такси.
- Таксиметр, – припомнив наставления интернет-ги-да, он обратился к водителю, давая понять, что платить будет строго по счетчику. Александр с любо-пытством озирался по сторонам. Ни тебе трамваев, ни троллейбусов, зато – метро, но не под землею, а над землей! Впервые в жизни он увидел настоящий не-бесный поезд, прямо как в рязановских «Небесах Обетованных». Около двадцати станций и две линии соединяют важнейшие части города в центре. И еще – автобусы – со стеклами, а значит с кондиционером, без стекол и кондиционеров – для бедноты. И еще – так называемые тук-туки – мотоциклы с колясками-прицепами на двоих пассажиров. И весь народ – в ярко-желтых футболках, прямо как родственники его Тая! И во всей этой желтой массе только и пестреют черные прямые челки. Ну, словно пчелы на сотах.
Бросив вещи в гостинице, Александр тут же об-ратился к администратору с просьбой отметить на карте красным фломастером маршрут основных достопримечательностей Бангкока. У отеля околачи-валось несколько тук-туков со своими колясками, ожидая, как вернее взять в оборот свою доверчивую туристическую добычу. Они напе-ребой бодро тара-торили: "вэри чип прайс", "секс соу", "Буда"…
Александр подал одному тук-туку карту и тот, кивнув, полетел, как байкер. Александр, словно в аттракционе, мужественно держался в своей прицеп-ной коляске. Тук-тук остановился у помещения с вы-веской «Секс шоп». Александр запротестовал, указав на карту. Тот вновь понимающе кивнул и рванул, да так, что Александр едва не вылетал на крутых виражах, наконец, где-то остановился перед вывеской "Вэри чип прайс". Александр с возмущением указал на карту. Тот опять понятливо кивнул и уже собрался двинуться с места, как вдруг Александра осенило, что этот мошенник просто возит его по своим точкам, с которых получает проценты! Александр поспешно расплатился, вылез из прицепа и попытался поскорее развязаться с простодушным грабителем, сославшись на изменившиеся планы желание пройтись пешком.
Через некоторое время он остановил свободное такси и с волшебным словом таксиметр подал таксис-ту карту, указав на отмеченные красным фломас-тером места Императорский дворец и храмы Будды. Обязан везде отметиться, везде запечатлеться, чтобы вернуться с собственными бонгкокскими свидетель-ствами о местопребывании. Однако к концу дня дворцово-буддийские впечатления вконец уморили Александра. И администратор, подавая Александру ключи от номера, услужливо заметил: - Мистер Алекс, у нас в гостинице – великолепные масса-жистки. Один сеанс тайского массажа – и усталость как рукой снимет!
Как только ни массировали его две смуглые, низкорослые, мускулистые тайки. С ощущением здо-рового тела возвращались мысли о Люсе и желание раствориться в ее белом, шелковистом, податливом, улавливающем каждый его жест нежном теле.

11
Это были 1980-е годы. Люся и Александр оба учились в Москве. И это было их лучшее время. Они оба вечно пропадали в библиотеках. Он – в Меди-цинской, а она – в Ленинке. Оба посещали свой любимый Музей изобразительных искусств имени Пушкина, где часто менялись выставки, и где всегда было что посмотреть. Но они не знали друг друга…
И вот однажды, стоя в гардеробе за пальто, Люся услышала, что вся Москва нынче стекается совсем не в Пушкинский, а какой-то землеведческий музей, где поместили новый суперэкспонат. Люся была в пере-довиках по части освоения культурных фондов. Их курс сплошь состоял из паломников искусства и дежурил по редким музейным выставкам. Но здесь она никак не могла взять в толк, что такое необычное могут выставить в Музее землеведения МГУ? Тем не менее, вежливо поинтересовалась у молодых людей, где находится этот музей.
Как выяснилось, говорившие спешили туда же. Так Люся и оказалась среди землеведов-поклонников, когда никого и ничто вокруг не интересует, но все спешат отметиться у нового кумира.
А все летели к «топазу чистой воды» – уникаль-ной геологической находке. В 1970-е годы, в Волыни, в пегматитовых жилах и гнездах гранитов, под воздействием горячих флюидов на горных породах и появилось это чудо света. Люся глянула на него и утонула в его чистоте.
И тем не менее, возможно, она и позабыла бы об экспонате, как, скажем, о «Моне Лизе» за несколькими пуленепроницаемыми прозрачными колпаками, отгороженной на десять метров по периметру красной бархатной лентой, охраняемой четырьмя милиционерами, с подгоняющей вас очередью: «Мол, хватит, любоваться мировым шедевром. Искусство принадлежит народу, тем более, если ты купил входной билет».
Тогда еще она поймала себя на мысли, что после приобщения к шедевру Леонардо, у нее не родилось самоуважение к пополнению своего интеллекту-ального джентельменского набора. Эстетическая и эмоциональная сторона через день-другой вытесня-лась инерцией новых духовных приобретений с записями в блокноте – это на тот случай, если знаме-нитый художник был знаменит в узких кругах… Сколько же всего было просмотрено и оббегано… Красивая суета, роскошные детали которой позже слились в восхитительный конгломерат воспитания духа … Но здесь…

Впрочем, в этот день все было вообще не так!
Она увидела своего Александра… Увидела – сквозь кристалл «топаза чистой воды» в 68 кило-граммов. Тридцатисантиметровый в объеме, по форме самородок напоминал октагон. Прозрачный, ни одной трещинки, ни единого постороннего включения – ни суетинки. Экскурсовод тогда заметил, что это – второй по величине топаз. Первый – в 117 килограммов – хранится в Музее естественной истории в Вене. До Вены Люся так и не доехала. Но дело не в Вене, а, скорее, в вине, или в чем-то другом… Короче, она рассматривала каждую грань октагона так, словно пытаясь преодолеть толщу топаза чистой воды, как к кристальной Джомолунгме творения чистой природы.
И за каждой гранью этой чистоты стоял он, чьего имени она еще не знала. Она всмотрелась в пространство кристалла сквозь правую нижнюю часть октагона. Ни одной трещинки – он… в мягких вельветовых брюках и кроссовках.
Она всматривалась в левую нижняя грань окта-гона. В перемычках пояса брюк был вставлен ремень из грубой холщовки болотного цвета с пряжкой, на которой красовалась надпись «вранглер».
Грани кристалла словно притягивали. Она загля-нула в сердцевину. Опять он. Опять он – джинсовая куртка и расстегнутая на одну пуговичку рубашка в темно-синий пупсик.
Она выпрямилась, едва не вытянувшись в струну. И ее взгляд растворился в топазе, как в чем-то гриновском – с парусами, раздуваемыми свежим ветром, и шпилем мачты или мечты, которая в дефиците по жизни… И опять он… короткая шея, плоский подбородок, растянутые насмешливые губы и... глаза – живые-живые… Вроде парень как парень, но он смотрел на нее сквозь тот же кристалл. От осознания этой нечаянности она неловко, как школьница потупила взгляд, но уже через мгновение – подняла вновь.
Александр тоже пристально наблюдал за нею сквозь этот же топаз. Он рассматривал Люсю сквозь кристалл самородка, не замечая важности редкого экспоната, – просто, как мужчина, оценивал молодую женщину, начиная со стройных ножек. И второй по величине топаз в мире, помещенный в университетском музее, явно проигрывал в споре с Люсиными ножками. Впрочем, если бы это был и первый топаз, 117-килограммовый, тот, что в Музее естественной истории в Вене, интерес Александра к конкретно очерченным женским прелестям не изменился бы ни на йоту.
Так бывает! Геологические флюиды! Очнувшиеся пегматитовые жилы Волыни! Сквозь грани октагона магического кристалла Люся и Александр увидели друг друга от ног. И, как топаз чистой воды, родившийся под воздействием горячих кислых флюидов на горных породах, произросло еще одно чудо света. Оно произросло не в гнездах гранитов, под воздействием горячих флюидов на горных породах, а в сердцах двоих, прибежавших в землеройку из двух крупнейших московских книго-хранилищ – Ленинской и Медицинской библиотек.
А потом была ночь. В ее общежитии на Юго-За-падной. Душно и сладковато пахло только что рас-пустившимся кактусовым бутоном. Даже не вери-лось, что этот малыш может дать такой гигантский цветок. Они лежали с открытыми глазами. Было темно. И лишь оконный проем вырисовывался синим молчаливым пологом, соединяющим их с небом. И было так хорошо в этом чудесном пространстве комнаты в общаге, что сама темнота казалась прозрачнее того самого топаза чистой воды. И сладостно цепенели мысли.
А потом налетевшая дрема окутала своей лег-костью, в которой уже совсем размылись границы разума и клубящегося сна.
Какие-то птицы (скорее всего, это были голуби) цеплялись за заржавленный подоконник, взмахивая косыми крыльями, которые в какой-то момент словно перечерчивались в крылья летучих мышей из мультиков. Они шуршали там, за стеклом, задевая перьями арматуры здания. Этот птичий шелест с глухим воркованием сливался со сладким стоном Люси и Александра. Сладость мужского запаха и обволакивающего аромата кактусового цветка заполнили весь мир, будто до рождения двух влюбленных в нем ничего существенного и не было, разве что голуби где-то постукивали коготками о дорожные камни, но были такими сизо-серыми, что могли бы сойти и за мышей, заполонивших мостовую…

Со временем почти все стерлось. Это в музеях – редкостные экспонаты, а жизнь – она землеройка, или вовсе помойка. Неважно, где ты.
Ко времени, когда рухнул железный занавес Со-ветов, как было ни воспользоваться этой возмож-ностью судьбы? Вот ни с того – ни с сего и собрались сменить место жительства? Только где было за этим занавесом постичь еврейские премудрости? Оставал-ся простодушный русский авось.
Ты думаешь, что закидываешь поплавушку, а сам давно запутался в леске. И уже не слышишь гудящего бакена…
Димка оставался в России. Так вышло, что ко времени их отъезда он был на последнем курсе университета. В Сохнуте посоветовали дать парню доучиться… Вот и дали. Остался один, почувствовал свободу. Ну, как же: рухнул родительский железный занавес. Благо, вообще-то доучился, а то ведь в такие запои ударился с дружками-приятелями, которых сразу, ох, сколько объявилось!
А потом… Все так наперекосяк, точнее, по течению, как на реке без плавучих знаков, – без объяснений и логики, с ностальгией и почтовыми рыбками...

12
Прямо с утра Александр, по совету администра-тора, отправился за подарком для Люси в находя-щийся неподалеку от гостиницы «Чайнатаун», то бишь китайский квартал. Честно говоря, даже развол-новался. Шутка ли двадцать с лишним лет вообще не заглядывать в ювелирный отдел… И после того, как выбор был, наконец, сделан и подарок куплен, Александр вдруг почувствовал, что голоден, как волк. Вышел на улицу. И тут же его взгляд упал на плоды тайских райских садов, урожайность которых превосходила всякие ожидания.
Но главное, что венчал всю эту чудо-экзотику – царь фруктов дуриан. А вот здесь «дурианам», не пробовавшим дурианы, предстоит кое-что пояснить.
Само название этого фрукта-ежа происходит от малайского слова “duri”. И произрастает этот колю-чий фрукт, помимо Таиланда, в Индонезии, Индии, Индокитае, на Цейлоне, Филиппинах и других близких по типу климатических зонах. Однако считается, что самые вкусные дурианы в мире выращивают на плантациях близ Бангкока.
Зрелый плод, как правило, имеет 15-20 см в диаметре и 20-30 см в длину и весит два-три килограмма, хотя отдельные экземпляры достигают десяти килограмм-мов и напоминают футбольные мячи с острыми шипами, растет на громадных деревьях, достигаю-щих в высоту свыше 15 метров.
Считается, что созревший плод должен упасть сам, хотя если такой упадет на голову с пятнадцати-метровой высоты… И тем не менее, даже незрелые дурианы тайцы готовят как овощи в вареном виде в составе разных блюд, а зрелые плоды считаются утонченным десертом. В Великобритании, к примеру, им тоже можно полакомиться за 25 фунтов стерлингов. Но даже в Таиланде, в сезон, небольшой кусочек продается не меньше, чем за 70 бат, что составляет около трех долларов США. Не черная икра, но, прямо скажем, не дешевое удовольствие!
Быть в Бангкоке и не отведать главный делика-тес? Когда-то натуралист А.Р. Уоллес утверждал:

«Попробовать дуриан – значит получить кардинально новые ощущения, и поездка на Восток стоит этого!».

Тайцы же заверяют, что, вкусив мякоть дуриана, вы тут же ощутите божественный вкус, напоминающий сладкий крем из яиц и манго-бананово-ананасного молока – вкус, равного которому нет. Некоторые знатоки улавливали в его экзотическом вкусе нечто от нежнейшего привкуса кураги с папайей, взбитыми сливками, шоколадом и ванилью, к которым примешивался легкий оттенок печеного лука. А вот теперь, подумайте, почему не хочется и что это за такие ощущения. А еще…

Легенды гласят, что цветы дуриана распускаются лишь на семь часов в сумерки, и опыляют их летучие мыши.

Александр не удержался. И купил-таки невидан-ный фрукт. Специальным топориком продавец рассек жесткую кожуру колючего плода на две половинки.
И… Что за гадость! – слезы градом хлынули из глаз от распространяющегося гнилостного запаха деликатеса, как из канализационного люка, которому не могло противостоять даже упрямство паломника-первопроходца его попробовать! Александра тош-нило. О вкусе маслянистой пасты внутренностей дуриана Александр уже не помнил. Он вообще уже ничего не соображал, зажал нос, зажмурил глаза, выплюнув деликатесную гниль. Европейский орга-низм устойчиво сопротивлялся азиатскому изыску гурманов, оставляющему ощущение разлагающегося мяса. Но было уже поздно. Тайский фрукт, гордо занимающий одно из самых почетных мест в ряду знаменитых своими «ароматами» деликатесов – покрытому зеленой плесенью сыру «Рокфор», китайским грибам «Сянь-Гу», как говорят в России, «не пошел»…
Вот с этого утонченного десерта все и началось. Закружилась голова. Организм так отторгал непри-вычный деликатес, что Александр чувствовал, как теряет равновесие. Упал на ровном месте Чайна-тауна и тех же фруктово-овощных лавок. Хлестало, как из фонтана, на рубашку, брюки, кроссовки. Выворачивало так, что он словно изрыгал свои внутренности. Машинально пытался очистить одежду пакетом с кулоном для жены. Потом искал воду, чтобы умыться, очистить руки. Запах дуриана душил, как сероводород. Ничего не помогало. До отеля было рукой подать, но Александру было совсем худо. Он попытался остановить такси, чтобы добраться до гостиницы. Все таксисты были едино-душны в своем отказе. Один тук-тук все-таки согла-сился довезти его за тройную цену, оговорив, что потом у него долго не будет клиентов.
Едва держась на ногах, Александр вошел в гости-ницу. Стоявший у стойки администратор понимающе заметил:
- Дольки дуриана тайцам хватает до ужина, а у вас, я думаю, чувства голода не возникнет уже до дома.
- Вообще, это какой-то нечто! Неужели продавец не мог меня предупредить! – с возмущением недоумевал Александр.
- О чем вы говорите? Дуриан – самый дорогой про-дукт в Таиланде. Большинство предпочитают поку-пать его дольками. Не так экзотично, как выпить мя-коть из плода, зато не нужно возиться с угрожа-ющими колючками и толстой кожурою, от которой и исходит этот запах. Или просят помочь продавца за дополнительную плату помочь очистить плод. Думаю, что ваш лавочник просто не говорил по-английски.
- Да-да, он действительно не говорил по-английски, – вспомнил Александр, пытаясь восстановить детали происшествия, припоминая и выставленные в витри-не дольки разрезанного дуриана – прозрачные, с белыми стеночками, в каждой по три-четыре круп-ных блестящих семечка – от бежевого до ярко желтого. – Так что для полунищих владельцев фруктовых лавок клиент вроде вас, покупающий не дольку, а целый фрукт – редкая удача.
Обычная коммерция. Вообще-то у нас в гостинице, как правило, новичков предупреждают относительно дуриана. Кстати, и в проспекте требо-ваний к посетителям, который вы подписали, тоже об этом говорится. – Он открыл буклет и указал на строчку со знаком перечеркнутой колючки. – У нас вход с дурианом воспрещен, поскольку запах после дурианной трапезы не удается выветрить никакими косметическими средствами. Такой значок есть и в лифте, и в такси, во многих общественных местах.
- Честно говоря, я думал, что речь идет о каком-то непонятном для меня кактусе, у входа в Чайнатаун тоже стоял этот знак! – не в силах выдержать всю эту отповедь, перебил его Александр.
- Я должен был бы вас не пропускать, но тайское гостеприимство не позволяет мне это сделать, – заметил администратор. – К тому же вам уже пора на самолет, хотя опасаюсь, что и там у вас будут проблемы.
- Так подскажите же, что мне делать? – взмолился Александр.
- Сейчас я распоряжусь, чтобы вам принесли выпить подсоленной воды. Это единственное, что поможет вам прийти в себя. И еще: не вздумайте принять что-нибудь спиртное. Оно не совместимо с дурианом и грозит таким раздражением желудка, что в самолете мало не покажется.
Пришла горничная, принесшая Александру в номер каких-то сильных химических средств для чис-тки сантехники. Понятно, что выход не из лучших. Но как иначе заглушить аромат тайского деликатеса?

13
Люся очень переживала за поездку мужа. Вроде всего-то там три дня – так не здесь же, в Бангкоке. А тот вдруг с топазом из Таиланда вернулся. Может, это даже цейлонский топаз? Впрочем, не в этом дело. Александр подарил ей его тогда, когда она уже пере-стала ждать, когда он, по большому счету, вроде бы и не так нужен, когда даже воспоминание о том проз-рачном волынском самородке покрылось трещин-ками, и октагон кристалла утратил совершенство очертаний формы… Вообще вся история с покупкой булыжничка-топаза по случаю и без квитанции казалась ей сомнительным литературным фарсом. Ну, не такой Александр по жизни. Слишком правильный он, без всяких там выкрутасов. В жизни не пойдет на что-либо противозаконное.
Кофе был уже выпит. Голова… Да как же она раскалывается… Надо ж, вспомнила музей МГУ! Вот ведь память – почтовая рыбка…
Вечный студент-скрипач со своим ирландским мотивом.
Таиландский топаз лежал в магазине.

14
- Да что я, в конце концов, жду и нервничаю? Может, ювелир уже на месте?
Люся вошла в магазин «Роялти» и, конечно же, вновь встретилась с продавщицей, недоуменно поднявшей брови.
- Я здесь мимо проходила… А ювелир еще не пришел? – запинаясь, как школьница, спросила Люся.
- Я уже отправила на фабрику и сообщу вам о результате, – плохо скрывая раздражение в адрес наивной бестолковости Люси, ответила продавщица.
И вдруг Люся откровенно спросила:
- Я, конечно же, буду ждать, но скажите, а как вы сами-то думаете, он – настоящий?
Вопрос смутил продавщицу, совершенно убежденную в том, что у клиентки разряда Люси не может быть натурального топаза такой величины. С другой стороны, удивляла готовность Люси распилить камень на комплект, если она знает, что камень-то искусственный, а здесь столько денег платить за работу.
- Я думаю, что в вашем сертификате написано все так, как надо, – совершенно невозмутимо ответила она. – Вы сомневаетесь в гарантиях фирмы?
- Нет, просто это подарок от...
- Понимаю, дорогая, от друга, – продолжила продав-щица, – который не хотел раскошелиться, или просто у него была финансовая напряженка. Что ж, мы живем в Израиле…
- Да, – утвердительно кивнула Люся.
- Вам сразу нужно было мне об этом сказать, тогда бы не пришлось посылать и на экспертизу и устра-ивать этой истории с распилкой камня для гарнитура. Я-то сразу подумала, что кулон ненатуральный. Не поймите меня неправильно, но мы можем подобрать вам что-нибудь недорогое, но достаточно изящное, а то интеллигентная дама, а на шее, простите меня, – вульгарная поделка. Девчонки из армии такой шир-потреб носят, мы с вами – все-таки другое поколение.
- Да, вы, пожалуй, правы, – почему-то очень грустно сказала Люся. – Я подумаю относительно скромного комплекта, когда вернусь за кулоном.
Она отметила про себя, что впервые, даже мыс-ленно, не назвала подарок от Александра топазом.
Туча опустилась так низко, что, казалось, подползла к стеклянной двери «Роялти». Стоило Люсе выйти, как небесная толстуха выдавила из себя несколько тяжелых капель прямо на грудь Люси, не защищенную сомнительной голубою стекляшкой.

15
Когда Александр доехал до аэропорта, он вдруг вспомнил о пакете с кулоном для Люси:
- Да куда же он запропастился этот пакетик? – недоумевал он. – Пропасть! Так я ж потерял его в тот самый момент, когда одурел от дуриана! А кто-то, находящийся рядом, просто воспользовался этим. Кулон с серти-фикатом фирмы и чеком, можно даже вернуть в магазин. Для тайцев это деньги!
Дело было даже не в самой по себе пропаже… Это был шанс что-то склеить… Со времен обручаль-ных колец Александр не подарил ей ни одной юве-лирки. Его жена и без того столько лет казалась ему счастливой, хотя понимал, что для женщины все зна-чимо. Если даже не носит, так хранит себе в какой-нибудь шкатулочке. Хотя, честно говоря, он бы ей очень понравился – три переливающихся, сияющих камушка – фиолетовый аметист, густой синий сапфир и голубой топаз – маленькие, как дрожащие росинки, но в изящной горделивой оправе. И так все мило сплеталось в этом кулоне в лирическую композицию, что даже ему, закалившемуся в горниле жизни от всяких там сантиментов, и то подарок нравился. А Люся… Она бы точно разволновалась и сказала, что именно о таком всю жизнь и мечтала, а там знай так это или не так. Но только такой вещицы у нее никогда не было. И его, как мужа, до сегодняшнего момента это почему-то особенно не угнетало. А тут вдруг решил купить то, что не продается или не дотягивает до замены…
- Вашу квитанцию, пожалуйста, – прервал поток мыслей Александра дежурный из камеры хранения.
- Да-да, – собрался с мыслями Александр.
Он взял свой медицинский чемодан. Унылая мысль настойчиво возвращалась:
- Это мы, мужики, письма выбрасываем, а женщины, ну, вроде Люси, – перевяжут и спрячут. Мы уж и забыли давно, о чем писали и что обещали, даже что делали, и то забыли, а женщины все помнят. Чувствительные они... А если, к примеру, несентиментальные, так какому ж мужику приятно, чтобы все, что с ним самим связано, его же женщина и забыла? – размышлял про себя Александр. Потом, вспомнив наставления администратора, еще раз выпил подсоленной воды, которую горничная участливо дала ему с собою в бутылочке, – вот Люся, сам не знаю, когда так ее ранил, что потерял. Другая она, не та. И рядом, а другая… Вроде давно не дети. Димка ее, вон университет уже закончил и даже остепенился от загулов, и на жизнь не жалуется. Значит, все у него в порядке там, в России. Девиц, небось, меняет направо и налево. Значит, сын живет и в ус не дует, а тут не знаешь, как через двадцать с лишним лет совместного проживания к жене подойти!..
Так вышло, что когда Александр с Люсей поженились, он не усыновил Люсиного сынишку. Три года ему тогда было. Почему не усыновил? Не смог! Законный отец не дал разрешения. Развод разводом, а отцовство отцовством. Куда против советского закона пойдешь? Но это ничего не меняло в его отношении к Димке – он же Люсин. Может, и не была бы она без него такой, какой он ее встретил и какой полюбил! С Димкой ладил, воспитывал, как родного! Все было, как у людей. Но Люся панически боялась предать своего Димку и наотрез отказалась еще рожать! И ведь убедила-таки Александра в этом. Так – невзначай – ранила в мужчине мужчину. А теперь он ее – невзначай – отказал парню в гости приехать. А вдруг останется здоровенный лоб на его шею со своими выкру-тасами? Ну, не получают гражданства в стране национального Восхождения неусыновленные рус-ские!!! Ехали и не думали, что такое бывает. Два взрослых вроде бы грамотных человека. Опять против закона не попрешь – только теперь уже израильского закона! Жизнь здесь трудная, а начинать другую – нет тебя. Там вроде жили и жили, Димка, опять же, маленьким был, а теперь… Куда ехать-то? Всем свалиться в одну полуторку? Вот так всю жизнь прожили, работали, работали, а на квартиру так и не заработали… Ну, вроде здесь якорь бросили – купили-таки себе жилье – так по гроб жизни должны расплачиваться.
А Люсю разве отпустишь к Димке? Чего доброго, возьмет и останется. От нее сейчас чего хочешь ожидать можно.Только и живет, что своими почтовы-ми рыбками – эсэмэсками по мобильнику… Не та она теперь, тяжело с нею… И на якоре, и без воды… И во всем для нее вроде бы только он, Александр виноват – весь первородный грех на нем, словно двадцать с лишним лет и ни в одной семье жили. Не говорит в лицо, не обвиняет открыто, но видно, что мучается.
Вот женился бы Димка и своей семьею зажил бы, может, и она бы не так страдала, ну, не ребенок же он – взрослый парень… А она вбила себе в голову, что бросила сына – бросила из-за мужа! И что с нею здесь поделаешь? Высохла от собственного самоед-ства за эти годы. И невозможно ее ни в чем пере-убедить. Молчит себе и все, только в глазах – слезы. Мол, обижена я судьбою, и не лезь в душу, свое дело сделал! А ездить – по уши в долгах… Ну, понравился бы ей кулон, может, хоть улыбнулась бы лишний раз…
Ну, надо ж быть таким дурнем, чтобы, как подросток, пойматься на дуриане! Вот и думай после всего этого, какие умные голландцы были, что придумали на воде бакены со своей системой цветов, световых и звуковых сигналов, а здесь, на суше, – перечеркнутую колючку не понял!

16
Александр встал в очередь на регистрацию. И вдруг…
- Доктор Алекс, доктор Алекс...
Александр не обратил внимания на тихо перекаты-вающийся звук женского голоса. Свою миссию он выполнил, ну разве что еще в какого-нибудь дуриана вляпаться. Тут он услышал вновь:
- Доктор Алекс, доктор Алекс.
Он обернулся. В толпу регистрации к нему про-тискивалась маленькая пожилая. Он бы и не узнал ее, если б не глаза – такие обезоруживающе чистые, ка-кие в его сознании всегда ассоциировались разве что Богоматерью.
- Доктор Алекс, – она, наконец, приблизилась к нему. – Доктор Алекс… – она не знала ни слова по-ан-глийски, поэтому ничего больше сказать не могла. Говорили ее ореховые глаза, смотрящие на него, как на Спасителя.
Она протянула ему пакет с какими-то тайскими сухофруктами и застыла на какое-то мгновение в полупоклоне.
Один из пассажиров-тайцев, регистрирующихся на соседний рейс, случайно наблюдавший эту сцену, неожиданно подошел к тайке и что-то ей по-тайски сказал. Она засветилась от радости. Незнакомец обра-тился к Александру на английском:
- Доктор Алекс, я помогу даме перевести то, что она хочет вам сказать. Она – мать вашего больного.
- Я помню, – утвердительно кивнул Александр.
- Она благодарит вас за сына, которого в их деревень-ке все считали давно пропавшим, который, возможно, и умер бы вместе со всеми заработками в вашей стра-не, и она так и не узнала бы где его могила. Но вы успокоили ее сердце…
- Понимаете, я его даже не лечил…
- Тайцев-наемников нигде не лечат – отписки в страховке, – очень сухо вставил переводчик. Но Александр уже не мог не продолжать:
- Я как врач доставил пациента в ступоре, уже нерабочего, честно говоря, вообще непригодного к какому-либо труду, – словно оправдываясь, выпалил Александр.
Крупные слезы потекли по морщинистому лицу матери тайки. Глаза, словно грецкие орехи с отко-лотой скорлупою, стали перепончато-прозрачными со светлыми, волнистыми ядрышками, совсем как у ребенка.
Александр вдруг вспомнил, что видел все это в какой-то давным-давно забытой давности. Так в детстве он отличал, что если кто обманет или обидит, то только не с такими глазами.

Тайка вновь начала что-то взволнованно лепетать тайцу-переводчику:
- Все то, о чем вы ее пытаетесь убедить, давно не имеет для нее значения. Вы привезли ей сына, все равно какого, ее сына – живого. Он теперь с нею.
В этот момент мать-тайка неожиданно что-то нащу-пала у себя на груди. Как-то засуетилась, хотя в глазах не отразилось ни суетинки, они светились душою, вмещающей мир. Она сняла с груди стран-ный прозрачный голубой камень. Он был какой-то деревенский, словно недообработанный, без оправы и висел у нее не шее на шнурке. Старушка протянула его Александру, продолжая благостно смотреть на него своими ореховыми глазами, не принимая возра-жений:
- Этот топаз добыл мой отец, работая на добыче драгоценных камней. Топаз был на груди моей матери. Я хочу его отдать вам, потому что тоеперь мой сын со мною, – и вновь застыла в полупоклоне.
Александр был смущен. Видя его смятение, таец-переводчик взял на себя дополнительную миссию, добавив от себя:
- Вы не можете отказать этой простой деревенской женщине. Она – тайка. И несет в себе закон предков.
Александр утвердительно кивнул.

И вновь вспомнил свою бабушку, которая была вот такая же маленькая и приходилась ему вот так же по грудь.

Комок подступил к горлу. Он шагнул к ней и молча обнял ее, ощутив сквозь футболку влагу от кативших из ее глаз слез.
- Спасибо. Я убежден, что вы отогреете его, и он нач-нет говорить, – отрывисто и с невиданной убежден-ностью в голосе сказал Александр. Лицо сморщилось в улыбке и расплылось в эмоциональном порыве.
Пройдя регистрацию, Александр обернулся, ища взглядом сухонькую тайку.

Она стояла на том же самом месте и провожала его своими ореховыми глазами, – совсем, как когда-то бабушка Александра, отправлявшая его в пионерлагерь «Волжские зори».У бабы Аси были тоже ореховые глаза, но он никогда не мог вглядеться до конца в их донышка. Они впускали вглубь солнце и словно растворяли его.

17
В самолете Александр долго рассматривал камень. Потом начал шарить в присобранном пакете на стоявшем перед ним кресле. Достал упаковку с маской для сна и носками. Вытащил один носок и начал начищать камень-кулон.

Топаз стал совсем прозрачным, как стеклышко, как осколок того самого гигантского топаза чистой воды, привезенного с Волыни в музей МГУ, – только голубой, как глаза… Люси… Она была тогда очень красивой и не только ножки. Прогнутая, как у бальницы, спина, горделивый поворот шеи и неторопливые веки, которые словно прятали от него голубой взгляд… Александр так силился поймать этот взгляд, чтобы потом – с ее поличным голубым взглядом, как пойманной почтовою рыбкой, – сказать себе для смелости: «Не я ж один на тебя пялился». Столько притягательности было в ее движениях, за которыми он наблюдал тогда сквозь грани октагона топаза, пытаясь скрыть появившуюся в коленах дрожь.

Александру вдруг стало так спокойно и мирно, что это ощущение разлилось по всему телу – до кон-чиков пальцев ног. Ощущение зябкости прошло. Он расслабился и уснул – тупо, без снов и навязываемых подсознанием мыслей, как утонул.

18
Трудно сказать почему, но вся эта история вдруг тронула какие-то ледники самого существа Алек-сандра. Он вернулся домой, но наступило странное одиночество, точнее, нежелание расстаться со своею тайной, которая, подобно слоям пара, подсвеченным поднимающимся солнцем, открывают Волгу, вдруг приоткрыло в нем его зашкуренную от израильской несусветности душу. Эта разверзшаяся духовная громада в обыденно смысле уже не глянцевела. Она мешала вернуться к себе – прежнему, самоуверен-ному и сильному.
Состояние топазной голубизны в зените прони-зывало, и было, как одна из граней устойчивого нера-вновесия октагона. Александр эмоционально никак не мог включиться в свою же жизнь. Он так ничего и не рассказал Люсе о подробностях поездки, мол, вернулся и порядок. Отдал Люсе топаз, заметив, что непременно должна носить, хотя он и достался ему подешевке на распродаже.
Он не хотел расставаться со своею тайной, ко-торая сделала его уязвимым и беззащитным, как в детстве. Он по жизни привык казаться мужественным и даже суровым, терпеть не мог проявления сантиментов. Но, скрывая это внутреннее трепетное смятение, Александр, стал растерянным и странным, не понимая, что не одинок, что ему есть кому рассказать обо всем и быть услышанным, – Люсе. А он почему-то возвращался домой так, словно в его стенах давно жила пустота.


19
У Люси в газете были вновь неприятности, грозя-щие перейти в лебединую песню ее карьеры. Опять сокращали штаты. Опять выверяли, кто, что и где публикует. А здесь – сама виновата. Взяла и опубли-ковала кусок из одного своего материала в другой газете!
Из гуманизма к скульптору: ну, очень ему хоте-лось, чтобы большая статья вышла – обо всех релье-фах его творческого бытия в искусстве. А скульптор-то скульптором остался. И каждый раз – одни и те же грабли. Короче, редакционному народу было не до чего и, уж тем более, не до топазов…
Ненадежный, безъякорный домик на воде – эта наша русскоязычная пресса. Да и люди ненадежные, о которых пишешь. И неважно, сколько твоего серд-ца и профессионализма в этом. Считается, что если ты сам видишь свое имя в печати, уже этим должен быть и сыт и счастлив. Вот полы вымыл – это труд всеми уважаемый, все понимают, что за просто так никто это делать не будет, и никто душу свою вкладывать в этот труд не будет, значит – платить и уважать надо. А писателей и журналистов и солить нет нужды. Их и так больше, чем рукавов на Волге...
А тут еще гудела голова, ну, не отряхнуть, не ше-лохнуться. Казалось, что серые летучие мыши словно сомкнулись крылами и все плотнее, плотнее смыкают свой хоровод, и давят, словно атмосферный столб, с неба. Экран компьютера перед глазами из ярко-синего стал серым… Нужно выпить кофе, нет – позвонить сыну. Да, позвонить сыну… Димкин номер не отвечал… И вдруг – звонок:
- Здравствуйте, Люся. Вас беспокоит фирма «Роял-ти». Экспертиза показала, что ваш топаз – подлинный и другой разновидности, чем обычно бывают в Изр-аиле. Если вы, действительно, решили распилить его на комплект, у нас есть к вам деловое предложение. Вы можете выбрать в нашей фирме любой готовый гарнитур из топазов или других драгоценных камней в обмен на него.
- Я, пожалуй, его возьму, – растерянно ответила Люся.
- Гм… Гм… – голос замер на какое-то время, но потом возобновился, – мы можем предложить вам и другую опцию: купить у вас камень.
- Купить? – Люся даже разволновалась, вспомнив о том, как ей нужны эти деньги, чтобы, ни на кого не оглядываясь, ни перед кем не отчитываясь, просто так купить билет и рвануть к своему Димке. – Я должна посоветоваться с мужем…
- Подумайте, это редкое предложение. Наша фирма почти никогда не покупает драгоценных камней у частных лиц.
- Да-да, я подумаю, – ответила она, словно поперх-нувшись, чувствуя, что испуг охватывает все ее существо.

20
В этот день Александр вернулся домой раньше обычного. Звонок не работал. Александр открыл клю-чом дверь и тихо вошел. Словно сам собою, его взгляд упал на открытую балконную дверь. Он уви-дел Люсю. Ссутулившись, она сидела на балконе на сером пластиковом стуле, словно погрузившись в себя. Ее ладони были крепко прижаты к лицу, сгорб-ленные плечи вздрагивали.

Она сидела сквозь дверной проем в сером пологе уходящего дня. Серая на сером. Само одиночество. Даже очертания кактусов в оголенной балконной решетке были серыми. А еще – она была неестес-твенно маленькая, как тайка…

Александр подошел к ней. Люся вздрогнула от неожиданности и подняла на него серые глаза – грустные-грустные:
- Знаешь, нам надо поговорить. Я так больше не могу. Я очень скучаю по Димке. Я должна его, наконец, увидеть. И если ты так этого и не понимаешь, мне придется сделать выбор.
Зазвонил ее мобильник на мелодию популярной когда-то песни «Ты подарил мне голубой топаз». Эта песня нравилась Люсе еще там, в России, когда ее пела Наташа Королева в бытность брачного союза с Игорем Николаевым, но нравилась меньше, чем «Маленькая страна».
- Мам, высветился твой номер, – звонил Димка. – Ты приболела или опять хандришь?
- Простуда, сынок, – едва сдерживая подступивший к горлу комок, тихо ответила Люся.
- А как папа?
- Все хорошо, Димочка. А папа... он даже пришел сегодня раньше обычного.
- Ну, дела. Неужели банку уже все выплатили? Даже эту вашу «машканту», как вы там квартирную ссуду у себя зовете? С чего бы старику раньше времени с работы приходить и на новую подработку не устраи-ваться? Я думал, что он уже и дома-то не живет, что-бы за квартиру выплатить.
- Дома еще живет… Не волнуйся, сыночек, все порядке…
- Мам, да ты что-то совсем расклеилась. Я же чувствую…
- Я перезвоню тебе, сыночек. – Она резко прервала разговор.
- Какая муха тебя укусила? – недоумевающее спросил Александр.
- В ювелирном мне сказали, что топаз, купленный тобою якобы по случаю, стоит целое состояние. От-куда он у тебя, скажи? Ты – такой законопослушный, с кем ты связался в Бангкоке за один-то день? – ее голос повысился.
- Да ты что? – опешил Александр.
- Так ты же ни о чем не рассказываешь! У тебя было не более ста долларов. Ты жил в гостинице с конди-ционером (мне сказали, что там это дорого). Ты был в Императорском дворце – это тоже деньги. Ты все время ходишь, как обкуренный, а ночью зовешь какую-то тайку. Ты вернулся с топазом, за который фирма «Роялти» мне предлагает любой гарнитур из драгоценных камней по выбору! Согласны даже ку-пить его, учитывая, что в Израиле частное лицо ниче-го продать не может, разве что подарить или выбро-сить!
- Да…
- Тебе что, мало наших проблем? – она заплакала.
- Я просто дурак, идиот с мужским эго, – он обнял жену, – ты знаешь, я действительно, как мальчишка, фотографировался у каждого Будды. Так хотелось похвастаться на работе, что, мол, и мы не лыком шиты. Я правда купил тебе кулон! Может быть, он был не такой дорогой, но он бы точно тебе понравился. Понимаешь, мне не хватало тебя в этом их тайском мире... Ты должна мне верить. Когда я покупал тебе кулон, мне казалось, что это очень значимо для нас обоих. Но я потерял этот кулон, знаешь, по-дурацки потерял.
- Ты потерял? – она усмехнулась, – ты никогда ниче-го не теряешь и уж, тем более, своего!
Люся сняла с шеи топаз, положила на ладонь и сдержанно протянула его мужу. Камень словно дрожал на ее ладони:
- Если ты потерял, тогда это что? Откуда? – казалось, она не верит ни единому его слову.
- Этот мне подарила старая тайка…
- Ну, история!
- Не надо так. Ты ничего не знаешь. Это была мать того парня в ступоре. Сказала, что в благодарность. Понимаешь, она считала сына мертвым.
- О господи, бедная мать… – вырвалось у Люси, и красные пятна пошли по шее.
- Топаз добыл ее отец, работавший на добыче камней...
- Так почему, почему, ты мне ничего этого просто по-человечески не рассказал?
- Ты же знаешь, как я ненавижу всякие сцены. Не хотел чувствовать себя героем мыльной оперы, – честно ответил Александр.
- Мыльной оперы?.. Ты вернул ей сына… – на мгно-вение у Люси перехватило дыхание. – Мыльная опе-ра… пожалуй, если о моем Димке ты здесь никогда не вспоминал! Это в России мы были одной семьей... А здесь: с глаз долой – из сердца вон! Так абсорби-ровался и самоутвердился, что отшибло потребность просто понимать родных тебе людей. Ну, нет тебе дела до того, почему мать и сын тоскуют друг о дру-ге? Зачем знать, что эта эмоциональная нить не рвет-ся, а с каждым днем лишь сильнее звенит и ранит? Ты не слышишь этой натянутой струны! Она не вписывается в круг определенных тобою ценностей. Все это не касается тебя, поэтому ты и не допускаешь мысли о том, что хоть в какой-то момент стоит поступиться чем-то менее важным в жизни и помочь близким тебе людям сократить путь страданий. Но усвоивший урок черствости уже не способен любить того, кто обучил этой броне … А я у тебя каждый день в ученицах…
Люся умолкла, рот тронула горько ироничная тень, вновь подстегнувшая накативший шепот:
- Оказывается, только и надо было, чтобы отправить тебя в Таиланд, где безъязыкая тайка объяснила, что значит для матери сын, если он не рядом! Господи, это же так просто, и как иначе жить человечеству?..
Она замолчала, но потом опять сама же нарушила тишину:
- Может быть, это нужно было сделать давно, но я сейчас сделала выбор. Так что ты больше не будешь чувствовать себя героем мыльной оперы…

Опять наступила напряженная пауза, в гнетущей бесконечности которой Александр вдруг отчетливо увидел ореховые глаза тайки и дрогнувшие губы Тая.
Неужели и впрямь не было в его жизни никаких геологических флюидов? Ни магического кристалла топаза чистой воды? Ни граней октагона, сквозь которые он увидел свою белокурую красавицу с прогнутой спиною бальницы? И тот самый пойман-ный голубой взгляд обернулся к нему стеклорезом?

- Да ты с ума сошла, родная… Прости меня, Мам-Мышка моя, – он нежно прижал Люсю к себе. Потом долго смотрел в ее серые глаза в надежде отыскать в их бездонности хоть малую толику былой голубизны, до которой не мог добраться сквозь глазную сетчатку, – помнишь, как наш Димка во сне обнимал Микки Мауса, а сам повторял: «Мам-Мыша»?
Но Люся никак-никак не могла успокоиться.
- Да это слово каждый день преследует меня с того дня, как мы приехали сюда без него! Я скучаю по нему так, как он тогда, в детстве, когда и придумал это имя немыслимой тоски по единению с матерью. Я все понимаю. Димка вырос. И ты боишься посадить его себе на шею. Мир так устроен, что каждый взрос-лый человек должен сам зарабатывать себе на жизнь. Но я мать, пусть не такая, какой он придумал свою Мам-Мышу. Не дотягиваю до планки, заданной ребенком. Да, не лучшая, не самая самоотвер-женная… Но уж такая получилась, и болит сердце – болит само собою, не спрашивая, произвольно болит. Я скучаю по нему, понимаешь? Скучаю…Это как ностальгия, но такая, когда уже не несут облегчения почтовые рыбки. Я больше не могу разговаривать с ним, как с телефонным абонентом. Я хочу его видеть, прижаться к нему, выплакаться… иначе – я это чувствую – я потеряю его как сына...

Не в силах перевести дыхание от напряженного выплеска, Люся прикрыла веки. Перед нею, словно пылал, бакен. Раскачиваясь на якорной цепи, он едва удерживался на плаву.
Сигнальное устройство тревожно мигало, подобно голубой мигалке стремительно несущейся неотложки. Он гудел, как сирена: «Мам-Мыша, Мам-Мыша-а, Мам-Мы-ша-а»…

В этот момент зазвонил телефон. Люся вздрог-нула. Звонила ее приятельница Таня:
- Люсь, ты помнишь, я тебе говорила об одной астральной даме? Так вот, я, наконец, проверила у нее твой с Сашей гороскопы. Сама знаешь, что вечно говорили об этом, что, мол, несовместимы Скорпион с Близнецами. А она, в отличие от всех шарлатанов, которые ничего общего между вами так и не находили, досконально все выяснила. Короче, согласно «Таблице камней, соответствующих зодиакальным созвездиям» профессора Ф.К.Величко, Скорпион и Близнецы сходятся в топазе! А профессор Ф.К.Величко, между прочим, – это всемирно уважаемый специалист.
- В голубом? – переспросила Люся.
- Теперь тебе еще и цвет подавай? А цвет она не уточняла. Сказала, в топазе и все, – разозлилась Таня за недооценку своих стараний, - я думаю, ты должна хорошо отблагодарить эту астральную даму, ну, сама понимаешь. Не все так добросовестно относятся к делу. Сумела-таки она найти между вами не просто то, что объединяет, а я бы сказала – основу основ!
- Я свой краеугольный еще раньше нашел – 25 лет назад в землемерке МГУ у топаза чистой воды, – прокричал в трубку Александр. – Ты знаешь, Люся-то наша к Димке едет. Ссуду на билет решил взять, а она уже чемодан собирает. А вообще, знаешь, Тань, заняты мы сейчас по горло. Вот немного освободим-ся, тогда поговорим.
Александр почти по-отечески обнял жену, целуя ее плохо прокрашенные с проседью волосы.
- Может быть, согласиться на предложение «Роялти» и не брать ссуды на билет? Расплатиться с какими-то долгами… – спросила Люся.
- Пусть это станет последним, с чем можно расстаться, – улыбнулся Александр.

21
От прикосновения друг к другу в этот момент началась недетская лирика, по которой давно истос-ковались их стареющие тела и наивно незрелые ду-ши, словно география отступила – от Ближнего Вос-тока к общежитию на Юго-Западной, став оконным проемом, как пологом, соединяющим людей с небом. А еще им снился сон – один и тот же и одновремен-но двоим. Словно лежат они на траве, совсем юные, лежат под восхитительно цветущим дурианом и любят друг друга все семь часов, отведенные им сладким цветением дерева. И хочется продлить это время, потому что потом – летучие мыши. И цветы облетят…
Почти так и случилось:с утренним ветром цветы действительно начали облетать.Но лепестки не кружились мышиною стаей, а летели белыми и голубыми птицами в отчаянно яркое и прозрачное, как топаз чистой воды, небо. И этот удивительный мир был человечеству – по силам и по желаниям…
Только и во сне Люся и Александр лежали с заж-муренными глазами, крепко прильнув друг к другу, – два слившихся в одно человека, не желавших видеть налетающей гадливой мышиной стаи, постукиваю-щей коготками о кору гигантского дерева. И они ничего не узнали об этом чудесном превращении.
Но начался их восьмой час жизни.



22
Утром Люся вышла на балкон и удивилась.

Четкий контур Иродиона по-прежнему рассекал воздушное пространство, но был серебристо-голубой, как над просыпающейся Волгой – разве что без чаек и пароходных гудков. И небо подступало к ногам, как накатывающая с невесомостью вода. Сколько раз Иродион казался ей то пульсирующим вулканом, готовым в каждый момент выплеснуться огненной лавой, то перевернутой воронкой гудящего бакена со зловеще мигающим глазом. А сейчас… все словно в синей росе и словно утратило плотность, прозрачное, ни единой морщинки. Этот Иродион вроде бы и есть, но вовсе не разделяет пространства и не мешает дыханию топазного неба, переходящего в Волгу…

И вдруг…
- Да как же такое могло произойти? – недоуменно ахнула она, – забыли Аришку на балконе и закрыли ее там на всю ночь? Это нашу-то трусиху, что при каждом шорохе прячется в кувшин для зонтиков?
В вывалявшейся в земле (или вообще неизвестно в чем) замарашке с трудом признавалась белоснежная чистюля. С всклокоченной шерстью и победонос-ным видом, кошка стояла у распустившего на рассве-те кактуса. На колючках этого доморощенного дуриа-на повисла дохлая летучая мышь.
- Я еду к сыну, Мяу-Мыша, понимаешь, к сыну… – Люся взяла кошку на руки и потащила в ванну отмывать героиню-защитницу, – впрочем, откуда тебе это знать? У тебя никогда не было котят…
10 декабря 2007