Часть I
СЧАСТЬЕ БЕЗРУКОГО ЛЁХИ


1

Ранним июльским утром солнечный лучик проник сквозь тёмно-зеленые шторы и разбудил Андрея. Всё ещё не раскрывая глаз, парень сладко зевнул, потянулся, раскинув руки, и вдруг обнаружил, наткнувшись рукой на пустую подушку, что в кровати лежит он один, а любимого рядом нет.

Это обстоятельство слегка удивило Андрея, он открыл глаза и проснулся окончательно. Но приглушённый плеск струи сразу же всё разъяснил. А пару минут спустя раздались шлепки босых ног по линолеуму, и совершенно голый Лёха с взлохмаченной после сна шевелюрой возник в дверях спальни. Он возвращался из ванной.

– Ах, вот ты где, моё чудовище! А я уж тебя было потерял... – сонным голосом протянул Андрей. – Опять что ли ссал в раковину? – добавил он с притворным недовольством. Настоящее недовольство по этому поводу Андрей испытал лишь раз, когда впервые засёк Лёшку за подобным занятием.

Дело в том, что самостоятельно, без помощи Андрея, мочиться в унитаз Лёха не очень любил, поскольку, как он ни осторожничал, его струя обязательно промахивалась мимо цели, попадая или куда-нибудь за бачок, или прямо ему под ноги. Ну а сидя на толчке у Лёши редко получалось полностью освободить мочевой пузырь, или, его же словами, «до конца выссаться». Лучше уж было воспользоваться более высокой – доходившей аккурат до Лёшиного паха – раковиной в ванной комнате, чем оставить после себя лужу на полу туалета, ходить потом с мокрыми ногами или ощущать не до конца удовлетворённый позыв.

– Ну да, извини, просто не хотел тебя будить, а вчерашний арбуз не давал покоя… И я смыл, – начал было оправдываться Лёха, как и всегда в таких случаях тихо и смущённо. Слегка покраснел даже. Он-то рассчитывал всё сделать до того, как любимый проснётся. Андрей же после своего ночного аврала мог спать ещё битых два часа! Но вот, не успел. Знал бы, так разбудил. Хотя чего уж тут было ему стесняться. Или, тем более, кого... Однако он всё никак не мог успокоиться:

– Ну ты знаешь, твой унитаз выше тётиного, я на коленях поссать в него не могу, подставку может сделаем, и сидя тоже...

– Ладно-ладно, – прервал Андрей, поморщившись. – На самом деле это классно, что ты что-то сам делаешь. Вздумал мне ещё извиняться! И не «твой», а наш. Только знаешь что... – Андрей с хитрым прищуром критически окинул худенькое Лёшкино тело. – По-моему, тебе снова надо начать заниматься спортом!

– Интересно, и каким это? Баскетболом, что ли? – и Лёха, встав на цыпочки, сделал култышками движение вверх, как будто ловил руками мяч.

Шутка не удалась: Лёха попытался было улыбнуться, но улыбка вышла натянутой.

– Погоди дуться, я серьезно. Надо же как-то поддерживать форму, ведь ноги, пресс, грудь – всё твоё, Лёха! Да и нагрузка на плечи тебе нужна и на грудную клетку! – Андрей откинул одеяло, вскочил голяком с кровати и начал шуточный «бой с тенью».

– Давай одеваться, и потом подумаем вместе, может тренажёры купим. Места-то полно! – заключил Андрей, привычно потянувшись к бельевому ящику. Но Леша неожиданно его остановил:

– Погоди, дай я попробую сам!

Дело в том, что Алексей именно сейчас, после слов Андрея о самостоятельности, вдруг вспомнил недельной давности разговор, произошедший между друзьями под впечатлением одной телепередачи...

Толкнув Андрея, он открыл ногой ящик комода, зацепил пальцами чистую пару плавок и кинул её перед кроватью. Уселся на одеяло. Придерживая трусы правой ступнёй, другую просунул в дырку, потом повторил то же самое с другой стороны. Встал, и попеременно перебирая ногами, кое-как натянул плавки до коленок. Поднять их выше этим способом никак не получалось. Трусики застряли на полпути. Разводя колени в стороны, Алёша даже чуть было не порвал их надвое.

Но Андрей уже был наготове. Он тут же помог другу надеть плавки до верха и поудобнее уложил в них Лёшкино «хозяйство».

– Пока не очень, – печально признал Лёха.

– Но лиха беда начало! – сразу подхватил Андрей. – Ты кстати не забыл, что нам сегодня в четыре к брату?

– Нет конечно! – настроение у Алексея ещё больше ухудшилось.


2

– Не скучай, Лёх, я мигом!

– Счастливо!

Дверь захлопнулась. Ключ дважды щёлкнул в замке. Алексей вернулся в комнату и уселся на кресло перед включённым телевизором. Он всё ещё был одет в свой выходной костюм – друзья только что вернулись с пресловутого дня рождения. К счастью, всё прошло. Да и обошлось всё нормально. Сам Андрей, прежде чем заняться домашними делами, решил отогнать машину в гараж, что заняло бы вместе с пешим возвращением не более получаса: гараж находился совсем рядом с их домом. В нём держать машину было гораздо безопаснее, чем во дворе у главного подъезда, почти не просматривавшемся из окон квартиры. Тем более Алёша всё равно захочет посмотреть новости.

Андрей умчался так быстро, что не успел даже снять с Лёхиных ног чёрные лакированные ботинки. Только включил телик, и был таков. «Жаль, не разул, – подумал Лёха, поудобнее устраиваясь в кресле, – А всё дурацкая спешка». Обычно подобная услуга ему не требовалась – свои повседневные изношенные и оттого очень удобные кроссовки Алексей скидывал в прихожей сам, нога об ногу. Вот Андрюха сейчас и лажанулся, гад. Лёхины ноги были натёрты, вспотели и ужасно ныли – эти самые ботинки, скорее даже демисезонные, чем летние, друзья ездили покупать только три дня назад. И сегодня, совсем ещё не разносив, Лёшке пришлось надеть их сразу в такое длительное путешествие (у Руслана все ходили в обуви). Но по той же причине парень не решился теперь разуться самостоятельно: пришлось бы снимать плотно зашнурованные высокие туфли друг об друга, рискуя исцарапать их лакированную поверхность. Лёха вытянул ноги и сконцентрировался на новостях.

А Андрей тем временем поворачивал уже на улицу, ведущую напрямую к гаражному обществу. – «Вот, блин, братец-то! Как будто не мог при Лёшке сдержаться, а у самого-то какое чудо! Но ведь способен подать: «аспирант», «диссертация»! Умеет притворяться, сволочь, и как отца последний год за нос водил, мол, женится. Квартира, мол, нужна. Женится! А Лёха молодец, нашёл верный тон, и я правильно сделал... Ну а пиво к юбилею! Гамбургеры из «Макдональдса»! Вот чёрт! Куда попёр! Ёб!..» –

Дело в том, что БМВ, за рулём которого находился Андрей, оказался смят ударом КАМАЗа, выскочившего наперерез с соседней улицы.

Тем временем новости закончились. Реклама тоже. Закончился спорт. Потом закончилась погода. И началась комедия.

А Лёхе смотреть её было нестерпимо. И не только потому, что гудела после выпитого пива голова и ныли измученные ноги. Андрейка-то всё никак не возвращался! Обычно – точнее, в с е г д а до сегодняшнего вечера, – он приходил из гаража минут через 20–25. То есть к концу этих самых новостей должна уже была открыться дверь, и...

Нет, нет, скоро уже. Должен уже. Придёт, снимет с него, наконец, эту мерзкую обувь и разденет. Отведёт в туалет, потом умоет. Ещё и ноги заодно вымоет, да и попу тоже. Потом завертятся обычные дела. Перед сном (пораньше бы надо лечь!) посмотрят фильм. А после фильма... Он будто увидел сейчас Андрея, голого. И почувствовал его руки... Его прикосновения...

Воочию представив себе подобную – с любой другой точки зрения заурядную и даже тоскливую – перспективу сегодняшнего вечера, Алёша на миг испытал чувство, которое с полным основанием можно было бы назвать «счастьем». Если уж столь неопределённым и при этом сильно захватанным понятием оправданно именовать нечто реальное, нечто в действительности переживаемое человеком.

И всё же...

Целых полгода прошло, а он, если честно, так и не привык и не поверил до конца в свою теперешнюю жизнь. Что не надо беспокоиться каждое утро о вечере, а каждый вечер – о следующем дне, что не приходится больше жить в ежеминутном напряжении, неопределённости или растерянности. Не говоря уже о самых обыденных и примитивных унижениях человеческого достоинства! Как раз сегодняшний поход в гости слегка напомнил ему о той, прежней его жизни. Он вновь оказался немного не в своей тарелке, но теперь – всего на два-три часа, так сказать, в порядке аттракциона. Как если бы на экскурсию т у д а вернулся... Притом, конечно, что Андрей находился всегда рядом и во всём ему помогал... Нет, рассудком, логически, он, разумеется, давно уже знает, что всё так, как оно и есть. Только вот почему-то душой – не до конца ещё убеждён. В чём? А что не проснётся, а всё вдруг не сделалось вновь «как обычно».

Поэтому и не выходило пока у Лёхи жить без затаённой на сердце тревоги. И по той же причине самый заурядный, однако реальный вечер в обществе Андрюши, даже когда Андрей работал, всегда оказывался для него как бы вновь и вновь подтверждающим само себя счастьем, заставляющим вместе с тем желать себя ещё раз, ещё...

Однако теперь, в эти самые минуты, упомянутая тревога стала вдруг получать уже совершенно новую подпитку. Приобрела, так сказать, новые права, располагавшиеся как бы в иной плоскости... Как раз в плоскости не каких-то там дурных предчувствий или домыслов, а самой настоящей р е а л ь н о с т и. Но Алёшеньке ведь так не хотелось думать сейчас об этом! Зачем же глупости городить и поддаваться тоске на пустом месте? Нет! Вот-вот... Через секунду, через десять секунд Андрей... Ну, давай!.. Щёлкнет ключ в замке... И когда явится, – сколько раз бывало (Лёха предался своеобразному «сну наяву»), – протянет бархатным голосом своё обычное: «Ну? Что пожелаете, мой повелитель?» В таком роде... А дальше, к примеру, может последовать перебор вариантов: «Изволите поссать? Поесть? Целоваться? Дрочить?..» Но сегодня Лёха ответит сурово: «Лучше разуй сначала, дурак, ноги отваливаются!». Тут Андрей вполне мог бы и съязвить – конечно, в тех границах дозволенного, которые как-то незаметно определились между друзьями уже в первый месяц или два их совместной жизни: «А что если – отвалятся? Тогда что – прикажешь тебя ещё и в колясочке возить? Как дитё? Сю-сю!» – и – пальцами «козу» прямо перед Лёхиной физиономией. Ну, тогда Лёха непременно вскочит с кресла и несколько раз попытается заехать ногой Андрюшке под зад, прикрикивая: «Не знаешь, гад, как с руками обращаться? – Бери пример с меня!». Андрюха же, увернувшись, схватит наконец Лёху за плечи – за два его бугорка ниже плечей – и жадно вопьётся губами в его широкие тёплые губы.

И мало ли, что там было утром. Теперь ведь давно уже вечер.


3

Но ничего подобного не произошло. Напротив, в этот самый момент посиневшие губы Андрея кривились в стоне – он до сих пор не потерял сознания, – а «скорая» только подъезжала к перекрёстку.

А смотреть комедию было действительно невыносимо. Лёха встал с кресла – левый рукав его костюма выскочил из кармана и теперь смешно болтался, в особенности при резких движениях своего обладателя, – и носком ботинка с размаху заехал по красной кнопочке.

Экран потух. Алексей посмотрел на часы, подошёл к окну, головой боднул занавеску, слегка оттянув её в сторону. Это было бессмысленно: из окон Андреевой гостиной их подъезд был виден только сбоку, а пялиться в палисадник оказалось ещё тоскливее, чем смотреть комедию. Парень начал расхаживать по огромной пустой квартире. Так прошло ещё минут десять. Постепенно в голове Алексея из-под настойчиво, во весь рост стоявшего вопроса: «Где же Андрей?», впервые отчётливо проступил другой вопрос: «Что делать, если...?» В первый момент Лёха даже как-то опешил: а действительно, ч т о? Ждать, конечно! Андрея тормознул гаишник. Неоднократно ему говорилось: води аккуратнее! Хорошо, хоть пива не пил! Алексей снова уселся, на этот раз на диван. «Где столько раз любили мы друг друга», – вспомнилось, как назло,– поскольку сразу вспомнилось и окончание этого стиха, одного из любимых у Андрея.

«А в самом деле, почему бы не разуться? Пусть немного испохаблю туфли, так ему же и назло!» И тут Лёха вдруг перепугался, впервые, по-настоящему. К беспокойству за отсутствующего Андрея прибавилось осознание ситуации в целом: а если Андрей не появится через час? два? до самой ночи? Что е м у, Лёхе, такому вот, каким он был сейчас, тогда делать? Да уже и теперь, будь он обычным человеком, он что-то бы предпринимал, пошёл бы в гараж, например. Нет, сперва позвонил бы Андрею на мобильник. А темнеет-то как быстро! И самое страшное, начинает хотеться ссать. Вернувшись из гостей, парни так и не заглянули в туалет. А пива им было выпито немало. И за себя, и за Андрюху.

(С Алексеем года три назад, ещё в одном из госпиталей, случилась одна пренеприятнейшая история. Его вместе с двумя другими инвалидами временно поместили в двухкомнатном флигеле в саду, – палату только что покрасили, – зачем-то закрыли на засов и забыли при пересменке об их тамошнем существовании. Алёшу поселили в меньшую комнату, а в соседней, гораздо большей, оказались два самых тяжёлых на то время пациента их госпиталя – Виталька, парализованный до плеч юноша без глаз, тоже солдатик после ранения, Лёшин ровесник, и Вован, «наша куколка» или «самовар», парень постарше, лет двадцати четырёх, с ампутированными в прошлом году под корень руками и ногами. Обоих ребят уже готовили к выписке, а Лёша ещё должен был оставаться здесь как минимум два месяца. За этот инцидент несколько человек из больничного персонала в следующие дни получили выговоры, но теперь, после отбоя, бедный Лёха с лопающимся мочевым пузырём как ни кричал в закрытое окно, как ни колотил пятками в дверь – всё было напрасно. Никто снаружи так и не услышал его зовов о помощи. Только Виталя иногда прикрикивал из соседней комнаты: «Заткнись, спать не мешай!» – ему что, всё равно ничего не чувствует, к тому же у него катетер! – да Вовка, скрипя кроватью, вставил свои две копейки: «Щас встану, ремня всыплю!». И Лёха, после нескольких мучительных часов ожидания, после отчаянных и бесполезных попыток сдёрнуть при помощи какого-нибудь выступа или ручки рейтузы, крепко завязанные на нём ещё с утра медбратом, – если бы получилось, он собирался просто отлить в коридоре, – уже под утро надул-таки под себя прямо в штаны. А потом над ним долго издевались: «Сцикун». И больше всех именно Самовар-Вовка, злой он. Он-то всем госпитальным и рассказал на следующий день эту историю. А вот слепой Виталик Лёшу защищал, но тоже не мог сдержать ухмылки при очередном глубокомысленном замечании Вована, что, мол, пописал бы себе потихоньку в штанишки, как мы это иногда делаем, и нечего порядочным людям спать мешать. Как не калека, честное слово! Ну что с калек возьмёшь! Смешило не то, что Лёха обмочился, такое и в правду со многими вольно или невольно случалось в этом заведении, – да хоть с тем же Володей! Гораздо больше развлекала сама ситуация, типа «один дома». И сбитые от ударов в дверь, заклеенные пластырем Лёхины пятки. Нет, т а к о г о больше не должно повториться, любой ценой!)

Итак, прежде всего напрашивались два возможных варианта действий: или попытаться позвонить Андрею, или выйти из дому и самому сходить в гараж. Тут Лёха принялся соображать, перебирая бывшие в его распоряжении опции для осуществления этих вариантов. Опций таких имелось всего лишь две: рот и ноги.

Было бы просто здорово, закрой Андрей входную дверь на нижний замок, который изнутри квартиры открывался не ключом, а ручкой в форме поворачивающегося колёсика с насечкой. Лёха, конечно же, изловчился бы провернуть его ртом, зубами. Тогда он бы смог – как ни стеснялся теперь выходить на улицу, тем более в одиночестве, – пробежаться до гаража. Разумеется, оставив квартиру не запертой.

Но сделать подобное было невозможно: Андрей, как обычно, запер дверь на в е р х н и й замок! Нижним пользовались только в одном случае – если дома ни кого не оставалось.

Не говоря о том, что трудно себе представить Лёху, открывающего дверь ключом, – и самого-то ключа у него тоже не было! Второй комплект хранился в запертом ящике письменного стола (вместе с некоторыми документами), а ключик от этого ящика висел на общей связке у Андрея.


4

Ну хорошо, осталась ведь ещё одна лазейка: телефон. И тут тоска с новой силой сжала Лёхино сердце. Ибо хуже всего, когда причина для страха вроде бы и одна, но содержит в себе несколько разнородных составляющих. Тогда каждая из этих составляющих, проступая в свою очередь на поверхность сознания, придаёт ситуации всё новую и новую тяжесть, как бы заставляя тоскующую душу каждый раз ощущать заново всю горечь её положения. «Где Андрей? Что делать сейчас?», но и: «Что же со мной будет – сегодня? В о о б щ е?».

И не было ответа.

Лёха жил у Андрея почти семь месяцев, после двух лет, проведённых у тётки, старшей сестры своей матери. К ней он перебрался прямо из госпиталя. Тётка в прошлом году внезапно померла. Вот так же точно – Алексей однажды не дождался её из магазина. Но тогда сразу прибежали соседи... А через месяц он повстречал Андрея. Вторично, как это ни кощунственно прозвучит, автомобиль в лотерею не выигрывают. С Андреем-то у них действительно всё серьёзно. Дрюха его по настоящему любит, несмотря на его беспомощность и его культи. А может быть, как знать, в чём-то именно благодаря им...

И опять тоска обернулась новой стороной, на этот раз из-за случайного воспоминания, пришедшегося как нельзя кстати. Ровно неделю назад в вечерних новостях друзья посмотрели длинный сюжет о безруком юноше, учившемся в художественном училище и рисовавшем ногами. И не только рисовавшем, но и почти полностью себя обслуживавшем в быту. Какие только вещи он не демонстрировал перед телекамерой! Даже вдевал нитку в иголку! Правда, он потерял руки не как Алексей, в восемнадцать с половиной лет, в армии, при взрыве гранаты, а всего лишь в четыре годика, из-за удара электричества. Друзья были взволнованы этой историей. Тогда Андрей сел на пол, взял в руки правую Лёхину ступню, и, глядя на друга снизу вверх, серьёзно очень, без тени своей всегдашней иронии сказал, перебирая при этом Лёхины пальчики:

– Лёх, а здорово было бы тебе научиться тоже что-нибудь делать, ногами! Давай попробуем!

Но потом зазвонил телефон, и друзья к этой теме так больше и не вернулись.

У Лёхи были узкие, бледные стопы 44 размера, невысокий подъём, на котором проступали многочисленные жилки, и длинненькие, немного искривлённые пальцы с крупными ногтями. Второму пальчику на левой ноге как бы не хватало места между соседями, и он норовил выскочить поверх них, так что левая подошва Лёхи оставляла на мокром полу четырёхпалый отпечаток. Оба мизинчика, наоборот, были подвёрнуты под соседние пальцы так, что их ноготков вообще не было видно. Из-за этого на мизинцах, особенно на правом, натаптывались мозоли, причинявшие время от времени массу неудобств. Алексей до того стеснялся внешнего вида своих ног, что показывал их окружающим только при крайней необходимости. Так, именно по этой причине он никогда не менял носков в раздевалке перед физкультурой, носил закрытую обувь даже летом и разувался на пляже самым последним из компании. Попав сначала в больницу, а потом к тётке, Лёша от необходимости постоянно демонстрировать другим людям голые ступни первое время страдал почти так же, как и от аналогичной необходимости получать чью-то помощь при отправлении естественных потребностей. Андрюхи он, конечно, давно уже не стеснялся, но и ноги свои он любил от этого ничуть не больше. В особенности при сравнении с лапами Андрея, тоже 44 размера, загорелыми, безукоризненной «греческой» формы. Андрей, наоборот, предпочитал при любом удобном случае вообще не надевать обувь. Например, дома у него никогда не водилось никаких тапочек (у Алексея, кстати говоря, тоже – с тех самых пор, как он тут поселился). Летом Андрюха почти всегда носил шлёпанцы на босу ногу, а машину частенько водил просто босым, считая, что так удобнее. И работал обязательно босиком, но об этом будет рассказано в своём месте.


5

А воспоминания продолжали терзать Алексея. Почему-то именно в тот самый вечер, когда друзья посмотрели сюжет о безруком художнике, и всего лишь во второй или третий раз за всю их совместную жизнь, расстелив постель (тогда из-за жары они спали на диване в гостиной), раздев, умыв и уложив Алёшу, Андрей улёгся с ним рядышком, но валетом – лицом прямо к его ногам! И сразу же принялся ласкать Алёшкины стопы. Но не так, как он проделывал это два предыдущих раза – несколько случайных игривых поцелуйчиков где-нибудь на пятке, вызывавших у Лёхи одно лишь смущение, смешанное отчасти с досадой, – а долго, смачно и страстно, с поцелуями, облизыванием босых пальчиков и пяток, с вылизыванием промежутков между пальцами, обсасыванием их всех по очереди и долгими засосами на мягоньких Лёшкиных плюснах, с объятиями его ступней и крепкими прижиманиями лицом сразу к обеим голым подошвам любимого. Обычное смущение Лёши и его желание отвести ноги от лица Андрея были сразу же пресечены на корню:

– Потерпи Лёш... а ну не рыпаться! Я хочу!

И ласки Алёшиных ступней длились не менее получаса. Чего обманывать, Лёхе вскоре сделалось очень приятно. Да и щекотно, как оказалось, не было ничуть! Алёша почти сразу сильно возбудился и все полчаса тихонько стонал от столь изысканного и одновременно эпатажного удовольствия, без предупреждения и против воли навязанного ему другом. А когда Андрей начал было легонько покусывать его пятки, прошептал:

– Дрюха... кончу так...

Ближе к концу этих ласк Алексей прямо у своего носа заметил вдруг большой палец высунувшейся из-под одеяла Андреевой ноги. И, не долго думая, тоже стал облизывать ступню друга! Потом дотянулся лицом и до второй, под одеялом, целовал и её...

– Какой интересный вариант позы 69 у нас получился! – заметил, когда всё кончилось, с нескрываемым удовольствием Андрей. – Чаще надо его практиковать.

– Ну, идёт...

– Что, развратил я тебя? – и Дрюха весело подмигнул.

И вот теперь, в той же самой комнате... Конечно, Лёха в различных ситуациях постоянно помогал себе ногами, как, впрочем, и ртом: ногой включал радио и проигрыватель, языком и губами перелистывал страницы в книжке и тому подобное (но если он был до пояса голым, листать получалось и культёй). Всё это он начал делать ещё в госпитале. Тем более что, подобно всем госпитальным, кто имел в наличии хотя бы одну ступню и притом ещё мог ею двигать, Лёха не носил носков и ходил в растоптанных болтающихся на ноге шлёпанцах, а временами вообще босиком, хотя и поневоле. Разве что зимой, когда плохо топили, приходилось кутать ноги. (Но в госпитале Лёха провёл всего одну зиму, кстати очень тёплую.) То же самое продолжалось и у тётки. Но, собственно, д е л а т ь что-нибудь голой ступнёй Алексей, конечно же, не умел. (Кроме одной гигиенической процедуры, которую он освоил почти сразу. При этом, правда, он задействовал больше пятку, нежели пальцы ноги.)

Но сейчас нужно было позвонить, набрав Андрюхин номер босыми пальцами, и никак иначе. Вдруг Лёха подумал, что можно попытаться набрать номер карандашом или ручкой, зажав её в зубах. Но – где ж взять ручку или карандаш?.. Итак, оставались всё-таки пальцы ног.

И Алексей, всё ещё сидя на диване, наконец решился: поднял правую ногу к деревянной ручке стоявшего у окна кресла, упёрся каблуком в самый её край, и, надавливая пяткой слегка под углом, с громадным усилием, – нога дважды срывалась, – стянул башмак. Причём носок, вслед за башмаком, тоже почти полностью сполз со стопы. Башмак грохнулся на пол. Второй ботинок поддался легче. С носками проблем вообще не возникло: достаточно было пяткой одной ноги прижать слезший с пальцев кончик носка к полу, потянуть другой ногой назад, – и вспотевшая ступня выскальзывала из мокрого синтетического носка.

Душа – душой, а босые Лёхины ноги испытали неимоверное облегчение. В первый момент Алексей даже с каким-то неистовством растопырил несколько раз подряд пальцы и покрутил ступнями в разные стороны, будто бы желая с них стряхнуть что-то ещё, помимо обуви.

Потом Алёше захотелось избавиться и от пиджака, бессмысленно нахлобученного на туловище и сковывавшего движения, с этими его мерзкими болтающимися рукавами. Пиджак был застёгнут на все пуговицы, так что Лёхе пришлось лечь на пол и как бы выползти из него, передёргивая плечами и вращая туловищем.

Но Боже мой, как же ссать-то припёрло... Движения при снимании пиджака резко обострили позывы к мочеиспусканию, до боли внизу живота. Теперь Лёшка крепился из последних сил.


6

Наконец-то парень остался босым и в белой рубахе, у которой Андрюха некогда отпорол оба рукава чуть ниже плеч, ровно по культям, аккуратно заштопав обе дырки, и которая шла Алексею гораздо больше этого несколько мешковатого пиджака с нелепыми пустыми рукавами.

А ведь Алёша был по-своему красив. Его овальному слегка вытянутому лицу с высоким лбом и тонким прямым носом придавали необычное выражение пухлые губы и ямочка на подбородке: на Лёхином лице один тип красоты как бы перемежался с другим. Но диссонанс этот, однако, тоже был по-своему музыкален. Пока Лёха обитал в госпиталях или у тётки, он всегда просил брить себя наголо – всё-таки уход за волосами требует участия рук, а так – одной проблемой меньше. Но Андрей сразу, и притом в безапелляционной форме, потребовал, чтобы Лёха отпустил волосы. И теперь его пышная шевелюра ниспадала волнами по всей окружности его головы: чёрные волнистые волосы падали на плечи, закрывали уши, и, что несколько не вязалось с его положением, – локонами спускались на лоб, до тонких бровей, почти до ресниц. Это заставляло Алексея, испытывавшего необходимость периодически отбрасывать волосы со лба и не имевшего возможности делать это ладонью, время от времени производить головой характерное движение, – резкий кивок в сторону и назад. Андрюха, тем не менее, просил друга смириться с таким типом причёски. В конце концов, именно Андрею приходилось ухаживать за волосами парня: мыть Лёше через день голову и по десять раз на дню причёсывать своего красавчика.

Но Андрей был абсолютно прав: Лёха, именно так причёсанный, обладая к тому же стройной высокой фигурой, со своим открытым со всех сторон гибким станом, с тонкими чертами лица и пухлыми губками, производил действительно сильное впечатление. В его облике сразу угадывались хрестоматийные признаки романтического персонажа: открытость окружающему миру, вызов, готовность к риску, – и при этом трогательная беззащитность... У него были серо-голубые, немного печальные – с детства, не после ранения – глаза.

При всём своём почти романтическом облике, Алексей отнюдь не являлся каким-то там вычурным интеллигентиком с массой причуд. Это ведь был простой парень из пригорода, росший без отца, до армии учившийся в ПТУ, и за два месяца перед уходом в армию потерявший мать...

...А время всё шло. Точнее говоря, всё так же ползло, вязко тянулось, мучительно отбивая такт маятником старинных настенных часов. Что ж, делать больше ничего не оставалось: нужно было пытаться звонить. Лёха подошёл к столу, на котором стоял телефон. Он повернулся к нему спиной и, привстав на носки, уселся на столешницу. Балансируя, задрал ноги и развернулся на заднице так, чтобы его ступни оказались у аппарата. Зажав трубку между подошвами, Лёха снял её с рычага и положил на стол. К сожалению, аппарат был допотопный, ещё дисковый. Андрей неохотно менял старые вещи, особенно те, которые остались ему ещё от бабушки. Прорези диска, конечно, были рассчитаны под среднестатистический указательный палец руки, а отнюдь не под большой палец ноги, которым приходилось теперь пользоваться Алексею. Чтобы телефон не свалился на пол от нечаянного толчка при наборе цифр, вторую ступню Лёха завёл за тыльную сторону аппарата и таким манером мог придерживать его пяткой. К счастью, Андрюхин мобильный, как и номер их домашнего телефона Лёха уже давно потрудился на всякий случай запомнить. Ещё одно небольшое облегчение состояло в том, что мобильник Андрея был с коротким городским номером.

Палец конечно же несколько раз срывался с диска, очень трудно было зафиксировать последнее положение требуемой цифры, но в конце концов, с третьей попытки, Андрюхин номер, кажется, был набран.

Как только началось соединение, Алексей спрыгнул на пол и приник ухом к остававшейся лежать на поверхности стола трубке так, чтобы иметь возможность разговаривать – слышать и отвечать. Но после десятисекундного ожидания он услышал лишь: ...is temporary unreachable, please try your call late. А вдруг он ошибся, и с непривычки или по неловкости набрал не ту цифру? Телефон он помнил твёрдо, в этом сомнений не было. Значит, надо попытаться ещё раз. Лёха снова взгромоздился на стол и снова занялся набором Андрюхиного номера. Теперь он остался сидеть на столе, дожидаясь ответа. Но результат оказался таким же. Лёха сполз со стола и уселся на пол, прямо напротив всё ещё разговаривавшей с ним механическим голосом телефонной трубки.

И тогда отчаяние впервые наполнило грудь Алексея. Оно как будто навалилось на него откуда-то сверху и вмиг заполнило всё его существо. Не просто испуг, беспокойство или тревога, а именно тупое, всеохватывающее отчаяние, до головокружения, до темноты в глазах, готовое раздавить Алёшу извне и в то же самое время разорвать изнутри. Отчаяние, порождённое соединением горя, беспомощности и страха за своё будущее.

Такое безграничное отчаяние он испытал за этот вечер впервые. Да и за всю жизнь свою, пожалуй, только лишь во второй раз. Нет, впервые это произошло не тогда, когда в раннем детстве семью бросил отец. И не тогда, когда перед самым его уходом в армию умерла мать. Она хворала всю его сознательную жизнь, и её давно ожидаемая смерть стала для него огромным горем, но не более...

...Это случилось в то утро, когда он впервые после взрыва очнулся на больничной койке и обтёр себе потный лоб рукой... А со лба продолжал бежать пот. Он вытер снова, но капельки пота всё равно щекотали его щёки. И только тогда он впервые посмотрел на себя, на свои руки. Дело было летом, в самую жару. Он лежал на спине, до пояса голый, в ярком солнечном свете. На плечи его были нахлобучены толстые обмотки из бинтов, в некоторых местах красные, в других жёлтые, в третьих зелёные. Но вот рук-то из-под этих уродливых наростов видно не было... На простыне по бокам его худого торса с проступающими рёбрами они тоже не обнаруживались. Алексей инстинктивно дёрнул руками. Его плечи дёрнулись, и в тот же миг он ощутил резкую обжигающую боль и в забинтованных плечах, и в невидимых глазу руках, до последнего пальчика на каждой...

Вот тогда впервые в жизни его и охватило то самое бесконечное, бесчеловечное, чёрное отчаяние, которым он оказался раздавлен сейчас, сидя на полу перед уже давно замолчавшей телефонной трубкой.


7

Сколько прошло времени перед тем как?.. Алексей не знал. Но тут внезапно...

Отчаяние всего за миг преобразилось в бешеную, бесконечную, сияющую радость...

Лёха вскочил на ноги и крикнул срывающимся от избытка чувств голосом, весёлым и одновременно будто навзрыд:

– Наконец-то! Любимый...

Просто он услышал звук открываемого снаружи замка.

И правда, дверь в квартиру распахнулась. Лёха уже выглядывал в коридор. Но на пороге появился отнюдь не Андрей, а Руслан, брат Андрея. Он сразу же, не разуваясь и не говоря ни слова, зашагал по коридору к попятившемуся было Алексею. Едва не задев его своим громоздким корпусом, прошёл в комнату. Босой, взъерошенный Лёха в измятой и вылезшей из-под брюк рубахе, недоумённо приподняв плечи и разведя культи в стороны, стоял у двери гостиной и смотрел на Руслана во все свои покрасневшие глаза, будто бы увидав перед собой нечто нереальное, потустороннее.

Руслан наконец спохватился и быстро-быстро проговорил:

– Сейчас Алексей, погоди. Надо взять паспорт и полис Андрея. Сейчас я уеду, сиди дома, всё обойдётся.

Но Лёха ничего не понял. Он спросил просто:

– Где Андрей?

– Ах, я не сказал... Мне позвонили прохожие, он в сознании, он сообщил сам номер... Я зашёл за паспортом и полисом, это нужно, он сказал где они. И в больницу. Его уже увезли в реанимацию. Он аварию попал. Я тебе позвоню. Да не переживай так, он в сознании. Только что-то с ногой. Вроде перелом открытый. На КАМАЗ налетел. Всё будет нормально. Я возьму паспорт с полисом и побегу.

Но тут Алексей бросился через гостиную прямо к Руслану через всю гостиную:

– Стой!

В голове Алексея проносилось: авария, больница, Андрей в сознании, рана. Но всё это вызвало у него, как ни странно, лишь облегчение. Неизвестности больше не существовало. Его Андрей жив. Лёха теперь не один и не заперт. Значит, у Руслана были ключи от их квартиры. Раньше он об этом не знал. Или Руслану их отдал сейчас сам Андрей?..

Однако вместе со всеми этими мыслями теперь отчаянно напомнили о себе уже собственные Лёхины физиологические потребности.

– Что? – несколько опешил и отшатнулся Руслан. – Я же сказал...

Лёша хихикнул.

– Пожалуйста раздень меня, я... мне ссать охота, не могу... И не закрывай входную дверь! – последняя фраза была произнесена уже гораздо увереннее и как бы с нажимом.

– Ах это... – Руслан очень смутился, – да... давай.

Он проворно нагнулся перед Лёхой, расстегнул его ремень, пуговицы ширинки, и потом стянул брюки до колен. Тут уже Алексей, тряся по очереди ногами, сам высвободился из штанов.

– И?..

– Да...

На Лёхе оставались плавки, те самые, которые он утром пытался надеть на себя самостоятельно, и которые в конце концов надел на него Андрей.

Руслан взялся обеими руками за резинку плавок на Лёшиных бёдрах и стянул их вниз, до щиколоток. Член Лёши от волнения оказался слегка эрегированным. Лишь слегка, головка только-только начала открываться. Прямой ровный пенис, не очень длинный, но довольно толстый. Однако почему-то больше всего Руслана задело за живое то обстоятельство, что волосики вокруг Лёшиного члена были аккуратно выбриты – и на лобке и на яичках.

Алексей тем временем уже выбрался из свалившихся на пол плавок.

– Рубашку тоже?

– Не надо.

Теперь казалось, что Руслан невольно тянет время, пытаясь задержать какое-то неприятное для себя развитие событий...

Конечно, он уже с самого Нового года знал, что у его брата появился парень. Знал, что этот парень не имеет обеих рук. И, разумеется, был знаком с ним лично. Андрей сам познакомил их уже в январе, специально пригласив для этого Руслана в гости. Но всё их общение до того вечера заключалось в считанных разговорах на два-три слова, случавшихся при редких посещениях братьями друг друга. Таких, например, как на сегодняшнем дне рождения у Руслана.

Откровенно говоря, Алексею Руслан не очень нравился. Слишком уж он развязно себя вёл и со своим младшим братом, и даже с ним, малознакомым ему человеком. За этой развязностью Алексей сразу угадал заурядное желание скрыть свою неловкость: Руслан, как и многие другие люди, попросту стеснялся человека с инвалидностью. И всё оттого, что не вполне понимал, как с ним следует себя вести.

Но и в остальном это был малоприятный субъект – огромных, как казалось щуплому Лёхе, размеров вечно потный бородатый мужик в очках. Он был на пять лет старше Андрея. Как раз сегодня ему исполнился тридцатник. Выпить любил, был очень неряшлив и последние месяцы нигде не работал. Жил попеременно то с мужиками, то с женщинами. Вот и на сегодняшнем застолье торжественно познакомил друзей со своим новым любовником-аспирантом и его сестрой... Ну да, конечно, «любовь всей жизни»... И для чего распинался, как выяснилось? Чтобы снова поклянчить у брата денег «на жизнь»! Алёша слышал их разговор на эту тему, пока аспирант, моргая чёрными глазками и размахивая изящными руками, живо описывал ему свою идею нового устройства... только Лёша уже не помнил – чего.

– ...Давай сниму, – продолжал Руслан настойчиво гундосить, тыкая указательным пальцем в Алёшину рубаху, – Всё равно наполовину расстёгнута. Болтается внизу, будет тебе мешать... – «поссать» – собирался он было закончить, однако осёкся. Но Лёха не хотел снимать рубаху по той же самой причине, по какой не любил показывать окружающим свои ступни или пенис: он жутко стеснялся того, что неизбежно бы при этом открылось. Руслан голым его ещё не видел. Продемонстрировать ему член при таких обстоятельствах пришлось поневоле. Лёхе давным-давно уже нужно было бежать в туалет, а как бы ему удалось самостоятельно справиться со сниманием плотных обтягивающих плавок, он не знал. Но зачем показывать Руслану ещё и свои руки... Нет, это было выше его сил.

Но Руслан уже расстёгивал на нём рубаху... Расстегнул, аккуратно снял с Лёхиных плеч...

Такое лицо Алексей за последние годы наблюдал многократно. Особенно часто, пока кантовался по госпиталям. Лицо человека, впервые увидавшего обрубки его рук. Две колбаски по пять-шесть сантиметров с каждой стороны. Справа поменьше, слева на сантиметр-другой подлиннее... Да ещё с безобразными полосками шрамов, справа пересекающими всё плечо до самой ключицы. Обнажился и тонкий Лёхин торс, бритая грудь, чисто выбритые подмышки под культями. И это тоже стало заметно, ведь Алёша невольно как бы махнул обеими руками вверх-вниз, помогая Руслану раздеть себя.

А для Руслана, теперь напряжённо смотревшего в пол и словно бы внимательно изучавшего голые ноги Алексея, неотвратимо наступала минута, которую он так оттягивал.

– Что, идём?

– А... нет, зачем... Я сам. Просто дверь не закрывай. Хорошо? Не закрывай.

Лёха сделал шаг в направлении коридора. Он больше не мог находиться в поле зрения Руслана нагим. И терпеть тоже больше не мог.

С исчезновением Лёхи Руслан испытал большое облегчение. Он вспомнил о том, за чем, собственно, явился. Паспорт и полис. Быстро подошёл к столу, ключом с Андреевой связки открыл второй сверху ящик и забрал нужные бумаги. Лёха давно уже хлопнул дверью ванной.

Взяв документы, Руслан громко сказал из коридора:

– Пока, я ещё приду. Дам знать. Я дверь не закрываю, смотри, будь начеку!

Он услышал из-за двери ванной звонкое журчание струи, бьющей в раковину. Лёша ничего не ответил. Руслан вышел из дома.


8

Выссавшись, голый Лёха вернулся в комнату. Радость переполняла его душу. С Андреем всё будет хорошо. Он твёрдо уверен в этом! Ну а теперь хотя бы на несколько дней он свободен!

Сейчас он заново переживал это давно забытое им ощущение свободы, или, лучше сказать, чувство личной повседневной независимости от кого бы то ни было. Чувство самостоятельности. Пусть в стенах одной квартиры, но всё же...

Все последние годы он обязательно жил с кем-то. Он не мог оставаться один. А если и оставался, то на короткие промежутки времени. И был при этом абсолютно беспомощен. О единственном исключении из этого правила – первых днях после смерти тётки – лучше бы вообще не вспоминать... А теперь вот ему поневоле придётся, пускай и со значительной поддержкой этого неприятного типа, Руслана, – но всё-таки сколько-нибудь прожить самостоятельно, и большую часть времени проводить одному! Тем более, вряд ли Руслан станет излишне обременять его своим присутствием. Рисуя себе такую перспективу, Алексей, будто изголодавшийся по одиночеству, испытывал уже не просто радость, а подлинный восторг.

Удивительно, но теперь он совершенно не беспокоился об Андрее. А ведь его Дрюха наверняка мучается прямо сейчас где-нибудь там, в реанимации. Или может быть он уже давно в операционной? Ну и что. А сколько мучился он, Алексей? Переживёт Андрей всё это. Он же крепкий парень! Ну, полежит в больнице неделю или две, если перелом открытый, ну в гипсе попрыгает ещё пару месяцев, подумаешь! Здоровому человеку вообще полезно хотя бы разок в жизни месяц-другой походить на костылях. В этом Алексей был убеждён ещё со своих госпитальных времён. Хотя Андрей и без того всё понимает, в смысле про жизнь... Ладно, ничего, как-нибудь оклемается.

Лёша включил телевизор, надавив большим пальцем на квадратную красную кнопку, и посмотрел только что начавшуюся серию ночного комедийного сериала. Потом, помучившись пару минут с пультом, переключил канал, и посмотрел научно-популярный фильм о тайнах египетских пирамид. А едва только ему снова захотелось поссать, – тут же направился в ванную и снова поссал. И чувствовал себя прекрасно. Спать решил устроиться прямо в гостиной, на диване. Было жарко (самостоятельно открывать окна ему пока не приходило в голову), но Алёша подцепил ногой плед, перекинул его с пуфика на диван, потом с некоторыми трудностями развернул, расправил, и остался чрезвычайно доволен результатом своих манипуляций. А ещё, проделывая всё это, подумал – как здорово всё-таки совпало, что Андрей только позавчера подстриг ему ногти!

Потом Лёха занялся собиранием раскиданных по комнате предметов своего гардероба: пальцами ног подобрал с пола по очереди ботинки, носки, пиджак, а также рубаху с брюками и трусами, всё ещё валявшиеся кучей на том месте, где его раздевал Руслан. Вещи сложил, по возможности аккуратно, на пуф, с которого раньше забрал плед, туфли же отнёс по одному в прихожую к прочей обуви. Точнее говоря, не отнёс, а продвинул по полу, подталкивая носками ног.

После ухода Руслана прошло часа три. Уже давно стояла ночь. И тут (Лёша как раз постелил себе на диване и только-только успел справиться с одеждой) раздался телефонный звонок.

Алексей подскочил к телефону. Как и в прошлый раз, он уселся на стол, обеими ногами снял телефонную трубку и положил её рядом с аппаратом. Спрыгнув со стола, приник к трубке.

– Алло, кто это? – настороженно и как бы несколько сдавленно произнёс Алёша, касаясь губами динамика. К его несказанному облегчению, из трубки раздался хорошо знакомый голос:

– Лёха здорово! Тут тако-ое... Я в больнице, вот брат мне помогает. Набрал тебя. Ты там не пропадай, я всё брату скажу, что надо. – Голос звучал вполне обыденно. Ровно, уверенно. По его интонации невозможно было догадаться, что с Андреем произошла беда.

– Как ты там, милый? Что с тобой? Что случилось? Как ты себя чувствуешь? – начал тараторить Алексей, как только понял, что Андрей говорит не по делу.

– Да всё оки! Видишь, звоню тебе. Прорвёмся! Слушай, Лёха, ещё там захлопни ту дверцу, ты знаешь. Ну, микроволновку. У меня нога повреждена си-ильно. Просто так не отделаюсь. Я уже на уколах. Сейчас скоро должны оперировать. Хотя хорошо, что хоть так! Могло быть хуже. Ладно, Лёха, до связи, целую!

– Держись милый! Целую! Крепись там, удачи тебе! Как сможешь мне звони, и... я хочу к тебе!

– Да, брат устроит, ну, пока! – коротко ответил Андрей.

Раздался щелчок, затем гудки.


9

Вновь забравшись на стол, Алексей повесил трубку на рычаг. У него перевернулась душа. Сполна поплатился он теперь за свой давешний ребяческий восторг. Подошёл к дивану, упал на расстеленный плед и принялся рыдать. С чего бы вдруг? Да просто от невозможности находиться прямо сейчас рядом с любимым человеком, прижаться к нему, приласкать его щекой, поцеловать... От того, что этого самого человека скоро будут резать чужие люди. От того ещё, что вряд ли после случившегося жизнь их останется прежней. От всего вместе. Но главное, от осознания страшной несправедливости происходящего именно с ним, Алексеем. Вообще происходящего. Не только сегодня. Всегда.

Несправедливость. Ключевое слово в жизни Алёши! Расти без отца. Потерять мать. В армии превратиться в калеку. Навечно беспомощного, навечно зависимого от других людей. Пусть иного выхода тогда и не существовало, пусть он и не жалел о случившемся, – в том смысле, что, вернись сейчас похожая ситуация, ему пришлось бы поступить точно так же. Но случилось ведь это именно с ним! А дальше – сначала испытывать ужасную многодневную боль, с изматывающей бессонницей, с бесконечными потерями сознания на перевязках. Переживать приступы панического ужаса, вновь и вновь слыша: «Боец должен стойко переносить боль!», и: «Есть такие, кому приходится гораздо тяжелее!», – при каждой очередной нехватке обезболивающих в армейском госпитале... И уже после, когда физические мучения в конце концов отпустили, лоб в лоб столкнуться с беспросветной, не имеющей перспективы хоть когда-то закончиться моральной мукой повседневных унижений. Будничных унижений, навечно теперь переплетённых с его особенным укладом жизни. День за днём поневоле приучать себя к этим бытовым унижениям. Бытовым – да, конечно, – но и имеющим ведь дело напрямую с его человеческим достоинством. С невозможностью больше принадлежать самому себе и располагать собой. А после госпиталя... Фактически, превратиться в изгоя. Никогда не иметь профессии. Не иметь друзей. Больше того, вообще лишиться общения со сверстниками. Жить ото дня ко дню пустой, унылой жизнью. Никчёмной, как он ясно сознавал. Наконец, потерять тётку.

И вот, найдя, казалось бы, своё настоящее счастье, снова... всё то же самое...

Рыдал он долго. Успокаивался, вытирал о подушку лицо, потом принимался опять.

Раньше, и в госпитале, и у тёти, Лёха плакал не так уж и редко. Конечно, почти всегда ночью, когда никто не мог застать его за этим постыдным для парня занятием. Плакать ему чаще всего хотелось не столько из жалости к себе или страха за собственное будущее. Хотя иногда и такое случалось. А скорее для того, чтобы хоть чем-то разрядить нервное напряжение, в котором он пребывал практически ежеминутно. Вот называет его главврач при всей палате героем, – он сдерживается, а вечером, в туалете, начинает тихонько реветь. Или товарищ добродушно окликнет сцикуном, – Лёха улыбается вместе со всеми... и лишь после отбоя беззвучно плачет в свою подушку.

Но с тех пор, как он поселился у Андрея, – нет, не плакал, пожалуй, ни разу. С самого первого дня их знакомства. Точнее говоря, ночи.

Встретились и познакомились Андрей с Алексеем как раз на прошлую Новогоднюю ночь при весьма случайных и даже несколько странных, чтобы не сказать фантастических обстоятельствах.

По счастью, в тот вечер, когда Андрей впервые увидел своего любимого, на Лёхе оказались надеты его протезы. Поэтому физический недостаток симпатичного юноши в светло-зеленом свитерке, синих джинсах и белых кроссовках отнюдь не бросался в глаза. Что и привело к небольшому недоразумению, ставшему, однако, как выяснилось впоследствии, судьбоносным для обоих парней.

Здесь требуется сделать небольшое отступление. Примерно за полтора года до описываемых событий, вскоре после выхода из госпиталя, Алексею в Институте протезирования были бесплатно изготовлены весьма приличные косметические протезы с аккуратными кистями из пластмассы под цвет кожи. По-своему очень даже изящные, соразмерной Лёхиному росту длины и с каждым пальчиком в отдельности. Протезы эти можно было, к примеру, сгибать в локтях, да ещё и носить на них перчатки. Лёха время от времени стал надевать их при выходе из дома, с тёткиной, разумеется, помощью. И чаще всего зимой, когда под рукавами куртки и под перчатками отличие искусственных рук от живых в особенности не было заметно.

Существовала также вторая пара, рабочая. Кисти этих протезов, напротив, могли при случае даже напугать неподготовленного человека: они представляли собой сдвоенные металлические крюки, работавшие наподобие прищепок. Вообразите себе, каково впервые увидеть подобную фурнитуру, высовывающуюся, например, из рукавов обычного пиджака! Теоретически, приспособления эти позволяли брать различные предметы и замещать таким образом простейшие функции рук. Всё бы ничего, но Лёхе они сразу начали жутко натирать культи, а через месяц при одном неловком движении правый протез сломался, крюки напрочь заклинило, да ещё сбоку высунулась какая-то пружина. До починки дело так и не дошло.

Самым же неудобным во всех этих устройствах был их огромный вес. Протезисты настаивали, что именно такую тяжесть Алёше жизненно необходимо постоянно таскать на плечах, ведь нагрузку на грудную клетку при отсутствии рук обязательно нужно чем-то компенсировать. Однако Лёха, радовавшийся первые дни своим новым рукам как ребёнок и искренне пытавшийся привыкнуть к ним и хоть как-то освоиться с ними, так и не смог признать их «своими». Живя у Андрея, он держал обе пары в шкафу, висящими за ремни на дальней вешалке. И за все эти месяцы так и не надел ни разу. Даже косметические, когда выбирался с Андреем на природу или в гости. Но Андрей никогда и не настаивал.

Как уже говорилось, обстоятельства встречи молодых людей оказались донельзя случайны. Хозяин новогоднего вечера, отставной подполковник, очень любил собирать у себя компании по любому поводу, и, бывало, приглашал всех подряд: родственников, сослуживцев, соседей, знакомых, случайных знакомых, знакомых знакомых и т.п. Лёха оказывался на подобных застольях уже не первый раз, просто в качестве соседа по лестничной площадке. Тем более, весь последний месяц после смерти и похорон Лёшиной тёти, многолетней соседки и подруги жены подполковника, парень почти всё время здесь и обитал, только на ночь уходя спать в свою квартиру. Отставник с женой временно опекали его, пока решался вопрос о переезде в дом инвалидов или каком-либо ином его дальнейшем устройстве, а также до тех пор, пока тёткина квартира не оказалась бы окончательно переоформлена на Лёшу. Андрей же днём ранее по просьбе брата приводил в порядок хозяйский компьютер. Он принял навязчивое приглашение подполковника лишь потому, что не хотел идти праздновать к брату, а других вариантов у него просто не осталось. В самом деле, не сидеть же дома в одиночестве!

Всего собралось человек двадцать. Были здесь ещё какие-то соседи, участковый врач из поликлиники, сослуживцы и родственники вояки, были две его племянницы. Одна из них даже пыталась неумело ухаживать за красивым беспомощным юношей. Кормили Лёшу за столом по очереди то хозяин, то хозяйка.

Но ещё перед тем, как все уселись за стол, Андрей множество раз бросал беглый взгляд на этого молоденького коротко стриженого брюнета. Мальчик уже находился здесь, когда он пришёл. «Какой симпа, ёжик!», – подумал Андрей, впервые его увидав. И почему-то сразу же нафантазировал себе, что этот чрезвычайно стеснительный и тихий паренёк – гей. Почти воочию представил, как бы подошли ему длинные волосы, непременно до плеч... Вообразил и многое другое...

Ведь у Андрея уже больше года никого не было.

Но их так никто и не представил друг другу. Вскоре, однако, подвернулся случай: «ёжик» уже минут десять стоял в одиночестве, прислонившись спиной к косяку в проходной комнате. Андрей отцепился от старшей племянницы хозяина и направился прямо к парню. Протянул с широкой дружелюбной улыбкой руку и ласково произнёс:

– Нас вроде как не познакомили? Андрей!

Лёха сжался. Не в первый раз такое, а мерзко ничуть не меньше, чем в первый. За это и не любил протезы.

Однако тоже улыбнулся, правда слегка набок:

– ...приятно. Алексей. – И сделал неловкую попытку согнуть руку в локте, и второй раз попытался. Дёрнулся для этого торсом и слегка нагнулся, подался вперёд.

В первый момент Андрей не понял, что происходит с юношей. Он просто вытянул свою руку ещё дальше и, сам немного наклонившись, взялся ладонью за едва приподнятую Лёхину кисть.


10

Тут он, конечно, переменился в лице от неожиданности. Но сразу овладел собой и принялся болтать с Лёхой на какую-то дежурную тему. О слишком тёплой для декабря погоде.

Едва лишь ощутив в руке холодную и твёрдую пластмассу Алёшиной кисти, Андрей сразу вспомнил, о чём ему говорили ещё вчера. Что среди гостей должен оказаться безрукий инвалид, сосед хозяина. Но Андрею-то представлялось, что человек этот будет намного старше... за тридцать, как минимум...

Так вот оно что! Значит, не кто иной, как именно этот понравившийся ему симпатяга, голубоглазый «ёжик» в нахлобученном салатовом свитере, стоящий сейчас напротив, заметно смущающийся, лепечущий что-то сбивчивое о прогнозе погоды, который он «только что смотрел», – и есть тот самый сосед-инвалид, оставшийся без обеих рук после армии?.. Эх бедняга, ведь совсем-совсем юный ещё! Двадцать, наверное... И красивый как бог... Вот чёрт...

Алексей тоже быстро справился с замешательством – как будто ничего и не случилось – и сперва культурно поддержал предложенную новым знакомым тему разговора, а потом всё время наблюдал исподтишка за Андреем, который по ходу застолья так, казалось, больше ни разу на него и не взглянул. Конечно, это же компьютерный гений, как неоднократно называл его хозяин. Случайно тут оказавшийся человек из другого мира. Красавец, одетый в костюм с иголочки. Какое ему дело до него, неудачника, калеки, со всеми его проблемами, обидами и переживаниями...

Да и сам эпизод с рукопожатием почему-то необычайно больно подействовал на Алексея. Хотя как раз понятно, почему: слишком красив был Андрей на фоне остальной компании, слишком редко за последние годы Алёше приходилось так близко видеть по-настоящему красивого парня. А сейчас ведь удалось не просто увидеть, но ещё и познакомиться... Даже поговорить! Но лицо... лицо Андрея, когда он взялся за протез... Какой смысл был после этого и в знакомстве, и в разговоре?.. Да, что тут скажешь... Ничего нового и необычного. Обычное дело. Привыкнуть пора. Не обращать внимания. Выбросить из головы.

Алексей оставался в дурном настроении весь вечер, и почти сразу после наступления Нового года стал проситься к себе. Отставник, будучи уже хорошо поддатым, не сопротивлялся: что ни говори, а сосед-инвалид был для него обузой. Сначала он отвёл парня в туалет и помог ему отлить. Но в этот самый момент из прихожей вдруг раздался звонок. Хозяин, так и оставив Алёшу перед унитазом, бросился к телефону. Очевидно, кто-то его поздравил. Потом его опять что-то отвлекло.

Андрей, не замечая Лёхи нигде уже минут десять, вышел в коридор. И сразу услыхал доносившиеся из туалета приглушённые всхлипывания. Дверь оказалась не заперта, едва прикрыта. Андрей осторожно заглянул в туалет и обнаружил там своего нового знакомого сидящим на полу в расстёгнутых, полуспущенных джинсах, с нелепо раскинутыми по сторонам бесполезными руками. Потихоньку плачущего, уткнувшись носом в правую коленку.

Конечно же, Андрею стоило большого труда пересилить естественное стеснение и робость. Однако, он решился. В критические моменты своей жизни он всегда проявлял решительность.

– Что с тобой?

Лёха поднял лицо и в недоумении уставился покрасневшими глазами на присевшего перед ним на корточки «компьютерного гения».

– А вам чего?

– Ну ты даёшь, Алексей! Ну не надо так! Слушай, давай сейчас поедем ко мне! Посидим, встретим Новый год! По-нормальному встретим! Знаешь, как тут скучно! Давай-ка тебе застегну...

Это и был тот самый последний раз, когда Лёха по-настоящему горько плакал. До нынешнего вечера.


11

История знакомства двух парней имела неожиданное и весьма трагическое продолжение. Андрею удалось увезти Лёху с подполковничьего сабантуя приблизительно в час ночи. Под руководством нового знакомого, он собрал кое-какие Алёшины вещи, снял с него протезы, переодел, переобул, и, наконец, благополучно усадил ошарашенного юношу в свой БМВ. А веселье у ветерана тем временем набирало обороты. Около половины второго между хозяином и участковым терапевтом завязался обычный в интеллигентской среде спор на всем известную, но при этом столь неисчерпаемую тему: где русского человека больше уважают – по ту сторону Пиренеев, или по эту. Подполковник настаивал, что по эту. Врач же, яростно размахивая руками, возражал, – нет мол, по ту! Чтобы доказать свою правоту, вояка наглядно изобразил, как баллистическая ракета полетит с этой стороны Пиренеев на ту. А в качестве модели для ракеты на беду выбрал пустую бутылку из-под Советского шампанского, да так неловко запустил ею в сторону врача, что вместо воображаемых гор толстое её горлышко глухо стукнулось об висок докторской лысой головы. Сначала никто не обратил особенного внимания, что Василий Петрович сразу притих, ничего не сказал в ответ и как-то так неловко весь ссутулился, продолжая всё ещё сидеть на стуле. Первым заметил неладное сам подполковник. Он тут же громогласно продекламировал на всю комнату, особо налегая на первое слово: «Вра-ачу! Исцелися да сам!», – и загоготал в своей обычной манере. А врач под этот самый гогот возьми, да и повались на пол замертво.

Утром 1 января (ребята ещё спали) Андрею позвонил взволнованный брат и рассказал о случившемся. Его, вероятно, проинформировал кто-то из знакомых, бывших на вечеринке. А после праздников друзьям пришлось по повестке ходить в полицию для дачи показаний в качестве свидетелей по делу о непредумышленном убийстве. Просто один из настоящих свидетелей ошибочно указал их имена среди гостей, присутствовавших при этом драматическом событии.

В участке с Алексеем не обошлось без давно уже привычной ему истории, правда, на сей раз красиво закончившейся. Когда потребовалось подписать стандартный протокол допроса, вышла небольшая заминка: Алёше протянули ручку, а он улыбнулся. Добродушный молодой полицейский сразу же принёс извинения, а потом продолжил, ничуть не смутившись:

– Вы сами подписать сможете? – и, будто уловив какое-то движение напротив, уточнил, – Как, ртом? Или помочь вам снять обувь?

Алексей, после потери рук так вновь и не научившийся писать, тем не менее согласился:

– Спасибо. Давайте. Я ртом попробую.

Получив из руки лейтенанта ручку в свой рот, кое-как, удерживая её зубами, он поставил под протоколом загогулину, отдалённо напоминавшую его прежнюю подпись. Раньше, в учреждении юстиции, в банке и прочих местах, где ему необходимо было подписывать документы, за него в качестве опекуна это делала тётка, либо, как в последний раз, нотариус. А теперь вот Алёше впервые представилась возможность расписаться самостоятельно. Чему он, надо заметить, очень обрадовался.

Андрей был крайне озадачен и опечален произошедшим в квартире подполковника. Он считал это дурным знаком. Наоборот, у Лёхи подобных мыслей отнюдь не возникало. Уже спустя месяца три или четыре он говорил:

– Ты что! Наоборот! Ты же меня увёл оттуда! Если бы мы остались подольше, мы бы этого не предотвратили. И вряд ли уже потом ушли вместе... Нет? Знаешь, – продолжил он через пару минут, задумчиво, – Тот месяц... декабрь... Это у меня самое страшное время было. Даже в госпитале было проще. Даже первое время. А это, как над бездной... завис. – И замолчал. – Да всё равно, ладно, зачем тебе...

– Но я же тебя... – начал было Андрей, и осёкся. Он постеснялся прямо сказать: «спас оттуда».

А Лёша понял иначе: «люблю».

Немудрено: он так хотел когда-нибудь услышать это от Андрея.


12

Проплакал Алексей не меньше получаса. Но в какой-то момент внезапно опомнился. Вдруг скрипнула старая рассохшаяся половица, и он сразу вспомнил о той единственной вещи, ради которой, надо полагать, звонил Андрей. Действительно, зачем же иначе было ему звонить? И именно самому, раненому, на уколах перед операцией? Ведь всё остальное с таким же успехом мог за него рассказать и Руслан! Зная своего друга, Лёша был убеждён – просто так бы он не позвонил.

Ну конечно, Андрей ясно сказал: «Захлопни дверцу»! Микроволновка-то у них как раз вчера сломалась и лежала в коридоре, запихнутая с утра в пакет самим же Андреем. Поэтому упоминание о ней совершенно точно служило лишь маскировкой. Ещё очевиднее указывало на желание скрыть суть этой просьбы от присутствовавшего, надо полагать, при разговоре Руслана последовавшее спешное переключение внимания на обстоятельства Андреевой травмы. Как, собственно, и прямое упоминание о Руслане, слушающем их разговор.

Обеспокоенный Алексей встал на ноги. Теперь он понимал, в чём дело, и понимал ещё, что выполнить просьбу друга следует как можно скорее, пока время окончательно не упущено. Ведь Руслан вряд ли останется в больнице на ночь, а значит рано или поздно придёт сюда. И скорее рано, чем поздно, – возможно даже через считанные минуты! Мало ли, а вдруг он случайно увидит, если дверь и в самом деле не закрыта... Хотя вряд ли. Первый-то раз ничего не заметил... Да и самому Алёше что-то не особо помнилось...

Выйдя из комнаты и пройдя по коридору, Алексей обнаружил, что та самая дверь была действительно лишь прикрыта, но не захлопнута. Сначала парнишка попытался надавить на неё плечом. Безуспешно. Тогда он развернулся и навалился спиной, враспор всем своим невесомым корпусом, встав под углом и упираясь пятками в линолеум пола. Массивная железная дверь, с внешней стороны обклеенная досками, в конце концов поддалась и тихонечко скользнула к косяку. С четырёх сторон одновременно раздался звонкий щелчок. Дело было сделано.

Лёха вздохнул с облегчением. Но теперь он подумал уже о своей зарёванной физиономии. Вошёл в ванну, привычным движением правой руки включил свет и ею же поднял рычаг крана в умывальнике. Подставил пылающее лицо под струю холодной воды. Постоял так минуты две, потом выключил воду и обтёрся об висевшее на крючке полотенце. Небрежно, конечно, как получилось. Выключил свет в ванной, вернулся в комнату и сел на диван.

Умывание пошло парню на пользу. Ему больше не хотелось плакать.

И вдруг Алёша вспомнил, что в доме совсем не осталось денег, кроме как за захлопнутой им только что дверью. А без Андрея в то помещение, разумеется, больше не попасть. Где же ему теперь взять наличные, если они зачем-нибудь понадобятся? Это сильно его озаботило. Конечно, Руслан будет помогать... и всё такое... Но всё же! Ведь он не мог сходить даже в ближайший банкомат, чтобы воспользоваться своей карточкой. Очевидно, придётся всё-таки просить Руслана оставить ему где-то в столе хотя бы тысяч пять... или десять... Но удобно ли это?

К счастью, обстоятельства с самого начала сложились так, что в отношениях Андрея и Алексея деньги отнюдь не являлись какой-то особенной проблемой. Алексей, во-первых, получал свою пенсию по инвалидности, во-вторых, ежеквартально снимал проценты с вклада, сделанного на очень выгодных условиях (в чём ему оказало помощь Общество молодых инвалидов), а вклад этот представлял собой компенсацию от министерства обороны за его увечье – полтора миллиона рублей, и, в-третьих, имел ещё арендную плату за тёткину квартиру. Вообще-то квартира эта должна была оказаться юридически оформленной на него только к следующей зиме (завещания тётя не оставила, но других родственников у неё всё равно не было), однако уже с марта благополучно сдавалась постояльцами. Всего набегало, худо-бедно, тысяч сорок-пятьдесят в месяц. Разумеется, Алёша ещё зимой составил у нотариуса доверенности на Андрея по всем своим денежным делам. Все его деньги поступали в распоряжение Андрея.

Доход же Андрея был существенно выше. И это ещё при том, что значительную часть своих заработков он незамедлительно направлял на счёт в немецком банке, который открыл, живя некоторое время в Германии вместе с отцом. Именно покойный отец посоветовал ему откладывать таким образом средства если не на «лучшую жизнь», то хотя бы «на чёрный день». Сложилось так, что теперь у Андрея не было даже шенгенской визы, но заветный счёт он пополнял исправно.

Отец его умер всего полтора года назад, оставив Андрея круглым сиротой (свою мать Андрей не помнил вовсе; мать же Руслана жила с новой семьёй в Болгарии и, так сложилось, давно уже не поддерживала никаких отношений с сыном). В прежней отцовской квартире обитал Руслан, теперь уже не один, а вместе со своим аспирантом.

«Надо будет просто попросить Руслана оставить денег, да и всё», – после некоторого колебания решился наконец Алексей, и стал тихо дожидаться возвращения – или хотя бы звонка! – Андрюшиного брата.


13

Закрытая только что Алёшей дверь вела в особое помещение. Вообще-то, изначально оно являлось кладовой, и представляло собой глухую комнатку рядом с ванной, без окон, размером метр на два с половиной, выгороженную из небольшого коридорчика, соединявшего самую дальнюю из комнат квартиры с основным коридором. И для Андрея именно эта кладовая имела наиважнейшее значение.

Как уже упоминалось выше, Андрей был программистом. Сложилось так, что формально он нигде никогда не работал. Окончил (с отличием) университет по какой-то математической специальности, но, опять-таки, в его жизни это обстоятельство не играло сколь-нибудь существенной роли. Программировал он с детства. Лет с четырнадцати, благодаря связям отца, начал выполнять работы для весьма серьёзных заказчиков, чаще всего американских. С тех самых пор программирование и сделалось наиглавнейшим его интересом и единственным источником весьма хорошего заработка.

По непонятным для Лёхи причинам, Андрей отличался болезненной мнительностью во всём, что касалось обеспечения безопасности и конфиденциальности его работы. Конечно, осторожность в подобных делах необходима, и это не подлежит никакому сомнению. Но такое... Причём, вряд ли Андрей мог всерьёз предполагать, что за ним и его проектами кто-то следит или же намеревается выкрасть его разработки. Ведь и сам он иронически называл происходящее «киберипохондрией» (при этом Лёха поправлял, мол, нет, это «гиперипохондрия»!). Однако правилам своим, выработанным раз и навсегда, следовал тщательно и неукоснительно.

В распоряжении Андрея имелось целых три компьютера. Один из них, подключённый к интернету по какой-то особенной защищённой линии, находился в гостиной. Он стоял на том же самом старинном письменном столе, на котором располагался телефон. С него Андрей отправлял свои разработки заказчикам, а также управлял банковским счётом. На этом компьютере постоянно функционировала лицензионная программа защиты от вирусов, за которую платились немалые деньги, а кроме того, Андрей ежеутренне проверял его на вирусы ещё и двумя или тремя другими программами (причём одна из них являлась его собственной разработкой). Никаких иных целей, кроме вышеупомянутых, у этого агрегата не существовало. Бытовой компьютер, используемый для чтения новостей, переписки, просмотра фильмов и порнушки, стоял у друзей в спальне и был подключён к обычному интернету через Wi-Fi. Андрей никогда не проверял его на вирусы, и говорил, что если что-нибудь с ним и приключится, проще будет купить новый.

Но главные события происходили именно в кладовке, или, как называл её Андрюша, «коконе». Это малюсенькое помещение было оборудовано Андреем (а говоря точнее, некоей фирмой, для которой Андрей неоднократно выполнял какие-то важные проекты) в качестве рабочего места особым образом. Как сам Андрей рассказал однажды Лёхе, стены, пол и потолок «кокона» были сплошь выложены специальным металлическим покрытием, преграждающим путь электромагнитным волнам, так что внутреннее пространство оказывалось полностью изолированным. И в самом деле, ни один мобильник внутри кладовки не работал. Посередине помещения располагался небольшой столик и деревянный стул без спинки. На столе находились монитор, мышь и клавиатура. Сам компьютер был укреплён на полке у задней стены. На похожих полках размещались дисковые накопители, где Андрей хранил свой архив, а также всё то ценное, что Андрей (а потом и Алексей) считали нужным держать в наиболее защищённом месте квартиры (например, свидетельства о собственности на их недвижимость и счета, диплом Андрея, крупные суммы денег, – но не паспорта, полисы или прочие бумаги, которые могли понадобиться срочно; таковые хранились просто в ящике стола).

Само собой разумеется, никакой связи с внешним миром для этого компьютера не предполагалось. Софт использовался исключительно лицензионный, причём диски распечатывались Андреем прямо внутри «кокона», проверялись какими-то программами и хранились здсь же, на полках. Для того, чтобы перебросить результаты своего труда на комнатный компьютер и затем отправить заказчику, Андрей покупал всякий раз новые флешки или накопители необходимого объема. Покупал при этом обязательно по три-четыре штуки в разных магазинах, затем выбирал случайным образом одну, а остальные тут же выбрасывал. Перекинув таким образом и отослав заказчику программу, Андрей уничтожал также и эту флешку путём разбивания её вдребезги особым молотком с наковальней. Имелся у него такой бронзовый молоток, антикварный, очень красивый, со всякими узорами в виде переплетённых молоточков, циркулей и звёздочек на ручке. Андрей пояснил, что достался он ему ещё от бабушки, как и много другое старинное и ценное в этой необычной квартире.

Дверь же, ведшая в «кокон», внешне выглядела несравненно более мощной, чем даже входная дверь в саму квартиру. Толстая, массивная, с многочисленными штырями, выдвигавшимися во все четыре стороны, с не менее массивной стальной рамой и специальной «висячей» системой внутреннего замка, она производила впечатление несколько даже зловещее. Замок, впрочем, был механический, ибо никакой электроники Андрей допускать в столь важном деле не собирался. (Его преклонение перед точной механикой, воспринятое, очевидно, от отца, было поистине безгранично.) Андрей смазывал этот замок каждую неделю из распылителя через замочную скважину и прорези всех четырёх задвижек. Закрывался замок автоматически, а открывался ключом и кодом цифр, набираемым на двух колёсиках, по шесть цифр на каждом. Андрей как-то признался Лёхе, что если неверно набрать код дважды подряд, то дверь окажется навсегда заблокированной какими-то дополнительными штырями, а всё содержимое «кокона» будет уничтожено парами серной кислоты из емкости, спрятанной в верхней части этой же самой двери. Может быть пошутил, или просто морочил Лёшке голову.


14

Работая, Андрей всегда оставлял дверь в «кокон» открытой нараспашку, ведь никакой дополнительной вентиляции в крошечном замкнутом пространстве не существовало. И шнур для питания компьютера каждый раз затаскивался им снаружи, из гостиной, прямо поперёк коридора.

На полу «кокона» обязательно располагался квадратный резиновый коврик с пупырчатой поверхностью, специально предназначенный для массажа. Дело в том, что одной из привычек Андрея (точнее говоря, элементов его «рабочего ритуала») являлась безусловная необходимость разуться. Почему-то Андрей, как он сразу признался Алёше, ещё с самого детства должен был программировать в обязательном порядке без обуви на ногах. Не только что не в тапках или шлёпанцах на босу ногу, но даже не в носках, – совершенно босым. Да при этом ещё и с только что вымытыми ногами. И не просто спокойно сидя вот так, босоногим, а постоянно разминая и немилосердно массируя свои подошвы на чём-нибудь подобном такому вот коврику. Или же поместив голые ступни в тазик с самой горячей водой, какую только можно было терпеть (но это был уже зимний вариант; Лёха застал его всего лишь пару раз в январе, сразу после переезда к Андрею). Поэтому для Алёши привычным сделалось понимать слова друга: «Всё, я разуваюсь», или: «Всё, я вымыл ноги», – как эквивалент никогда не употреблявшемуся: «Я пошёл работать». Причём говорилось подобное в любом случае, несмотря даже на то, что Андрей редко ходил дома в носках (а тапочек у друзей и вовсе не водилось). «Я как Глен Гульд», – раз или два заметил Андрей. Но кто такой был этот «Глен Гульд», Лёха не знал и не спрашивал. Он просто предположил, что это какая-нибудь знаменитость с аналогичным бзиком.

Другой неизменной составляющей «рабочего ритуала» Андрюхи была привычка держать на столе стакан апельсинового сока. Когда стакан оказывался допит, рабочий сеанс прекращался. Существовали также иные ритуалы, например уже упомянутое священнодейство с бронзовым молотком и наковаленкой. (К слову, и вся жизнь Андрея чуть ли не с самого детства оказалась пронизана сходными ритуалами. Например, ему не важно было, с какой ноги начать подъём или спуск по той или иной лестнице, однако уже крайне существенным являлось, чтобы окончание подъёма непременно выпадало на шаг правой ноги; для всех знакомых лестниц, например в своём подъезде, в магазине, у брата, – Андрей точно помнил, с какой ноги нужно начинать движение, чтобы завершить его шагом правой; и все лестницы, таким образом, делились для него на «чётные», где к спуску или подъёму следовало приступать с правой ноги, и «нечётные», где, наоборот, с левой; при этом он долгое время даже не замечал, что в «чётных» лестницах на самом деле как раз нечётное число ступенек, а в «нечётных» – чётное.)

Никакого графика работы Андрей себе не предписывал. Бывало, работал весь день, по 12 часов, с тремя-четырьмя небольшими перерывами – поесть, покормить Алёшу, отдохнуть. Тогда Лёха скучал. А бывало, вообще не открывал свой «кокон» по неделе. Но это зависело в первую очередь, разумеется, от наличия заказов и от степени их срочности. По понедельникам и четвергам Андрей занимался хозяйственными делами – убирался, стирал, гладил, ездил по магазинам (при этом обязательно брал с собой Лёху «проветриться»; Лёха, как правило, из машины не вылезал). Еду чаще всего Андрей готовил сам, лишь иногда заказывал что-нибудь в пиццерии или ресторане с доставкой на дом. Он много раз предлагал Алёше сходить куда-нибудь «в приличное место» поужинать, но Лёха отказывался – и твёрдо стоял на своём. Стеснялся, конечно.

К своей работе Андрей испытывал настоящую страсть. Он рассказывал Алёше, что подчас, – и не так уж редко! – случаются моменты, когда разрешение той или иной проблемы после, быть может, многодневных, если не многомесячных усилий, повергает его в столь феерический экстаз, с каким не идёт ни в какое сравнение даже самый крутой из оргазмов. «Как будто, – описывал Андрей своё состояние, – разверзается небо над головой, и ты в абсолютной нирване. Летаешь где-то в космосе. Сердце колотится. И только оранжевый и голубой свет вокруг тебя, а внутри – бешеное ликование». И ещё прибавил однажды: «Ради такого стоит жить!»

На время своих занятий программированием Андрей забывал всё вокруг. Работал он с величайшим напряжением сил. Иной раз случалось, что работа полностью его изматывала, и до секса у парней дело уже не доходило. Лёха отлично знал, что пытаться отвлечь друга чем-нибудь посторонним или вообще как-то помешать ему в такие дни означает прямиком нарваться на грубость. Пожалуй, это был единственный повод, по которому Андрей не умел сдерживаться и даже позволял себе иной раз наорать на Лёшу. Но именно за такие срывы Лёха никогда по-настоящему на него не обижался.

В периоды, когда Андрей особенно интенсивно работал и летал в своём космосе, Лёша, как правило, коротал время за книжкой. Он с детства обожал детективы. Всё началось, как обычно, с Конан Дойля. Сейчас, правда, Дойль уже отошёл в сторону. Он казался Лёше слишком уж детским. Нравился разве что стильный «современный» сериал Би-Би-Си по его мотивам. А больше всех Алексей любил Агату Кристи – за её умение бросать подозрения сразу на нескольких персонажей, сохранять интригу до самого конца и обязательно преподнести «под занавес» какой-нибудь сюрприз. И ещё за интересные описания старой английской жизни. Но главное, пожалуй, за то, что она, как ему казалось, предоставляет читателю возможность «самому подумать», сообщая по ходу дела всю необходимую информацию и ничего искусственно не припрятывая. Вот Сименон такой возможности не давал, поэтому Алексей любил его гораздо меньше. Так за месяцы жизни у Андрея Лёха и прочитал почти всю Агату Кристи – что-то перечитывал, а большую часть прочёл впервые. И всё новые и новые книжки постоянно заказывались по его просьбе Андреем через интернет.

Перед тем, как уехать в гараж, Андрей открыл дверь в «кокон» и зачем-то пересчитал лежавшие на полке деньги. Возможно, прикидывал, сколько сможет дать Руслану на этот раз. Потом, планируя вечерком ещё немного поработать, решил дверь не закрывать, и вот... Попросил теперь Лёху. Руслан не знал об этой кладовке ничего. Андрей почему-то не хотел, чтобы он знал. Ведь внешне вход в «кокон» выглядел, как простая деревянная дверца, закрытая на небольшой висячий замочек через два ушка (замочек этот играл исключительно декоративную роль, но всё равно каждый раз закрывался Андреем отдельным ключиком). Посторонние люди никогда не догадались бы по виду двери об особом предназначении скрываемого ею помещения. Это было задумано специально. Андрей представлял дело так, будто кладовка, как и многие другие комнаты его квартиры, никогда не используется, и даже ключ от неё где-то затерялся. Странность состояла только в том, что перед Лёхой Андрей раскрыл свой секрет сразу же (хотя как его скрыть от человека, с которым ты живёшь в той же самой квартире, где и работаешь), а брат так ничего и не знал, считая основным компьютером Андрея агрегат, располагавшийся на древнем бабушкином столе в большой комнате.


15

Квартира Андрея в старинном трёхэтажном особняке девятнадцатого века была чрезвычайно просторной, с весьма высокими по современным меркам потолками. Находилась она на первом этаже, однако была приподнята настолько высоко над землёй, что достигала уровня второго этажа нынешних домов. В квартиру существовал вход через общий коридор и лестницу, но он никогда не использовался и был заколочен. В качестве настоящего входа служила бывшая чёрная лестница, на первом этаже и заканчивавшаяся, так что, фактически, она обеспечивала индивидуальный доступ сюда непосредственно с улицы. Что, кстати, теоретически давало жильцам в пользование ещё и дополнительное помещение внешнего коридора, правда, не отапливаемое. Существовал и подвал. Но чтобы попасть в него, нужно было выйти на улицу, обойти угол и снова зайти в дом через общее парадное. Андрей практически им не пользовался.

Квартира досталась Андрею семь лет назад после смерти бабушки по её завещанию. Он был единственным внуком, да и вообще единственным близким родственником восьмидесятисемилетней старухи. У бабушки сложились очень плохие отношения с отцом Андрея, и никаких – с его единокровным братом, пасынком её дочери. Но Андрея она любила. Внук часто бывал у неё в гостях, а иногда даже оставался жить по нескольку недель (если отец находился в длительной командировке).

Своего деда, также некогда обитавшего здесь, Андрей не помнил.

Планировка Андреевой квартиры была достаточно запутанная и потому крайне неудобная, если, к примеру, проживать очень большой семьёй или двумя семьями. Вероятно, за сто пятьдесят лет квартира неоднократно перепланировалась. Входная дверь с чёрной лестницы вела в огромный мрачный коридор. Напротив входа находилась кухня. В ней, у противоположной стены, через побелку прорисовывались очертания другой двери – в ещё один коридор, теперь уже совершенно недоступный. Из него-то как раз и существовал выход на общую лестницу, некогда являвшийся парадным, а ныне также наглухо заколоченный.

Соседняя с кухней дверь по правую сторону коридора вела в туалет, а следующая за ней – в ванную комнату. Потом шёл пресловутый Андрюхин «кокон». Помещение туалета почему-то почти вдвое превышало помещение ванной и достигало поистине грандиозных размеров. В пустой слабо освещённой комнате, в самом центре, стоял казавшийся малюсеньким унитаз. Все углы, разумеется, с течением времени оказались завалены разным хламом, который при иных обстоятельствах хранился бы, скорее всего, в кладовке. Ванная же комната, напротив, была обставлена роскошно. В ней довольно свободно размещались раковина, два шкафа, душевая кабинка и собственно ванна. Пол и стены отделаны светло-серой керамической плиткой. И плитка эта, и сама раковина, краны, шланги, фурнитура, – всё тут сверкало и искрилось новизной в ярком сиянии четырёх светильников.

После «кокона» шла ещё одна вечно закрытая дверь, ведшая в вытянутую проходную комнату без окон (а фактически изогнутый коридорчик), из которой можно было попасть в большое помещение с внешней верандой. Эта комната оставалась всегда закрытой и давно уже не использовалась. Стёкла на веранде даже были побиты и заколочены фанерными щитами. Далее по правой стороне коридора располагалась последняя дверь – в спальню. С левой же стороны находился (не считая внешней двери) только один проход, ведший в самую большую комнату всей квартиры – гостиную, или зал, как называл её Андрей. В гостиной также располагалась застеклённая веранда, но, в отличие от другой, заброшенной, – прекрасно отремонтированная и постоянно используемая друзьями летом для отдыха, чтения или слушания музыки. Обе веранды, как уже говорилось, были приподняты достаточно высоко над землёй, чтобы оказаться совершенно недоступными для внешнего наблюдения, и обе выходили в сквер. Поблизости от обитаемой веранды росли две яблоньки. Их листва едва не касалась стёкол. В июне они застилали обзор ослепительно белым цветом.

По контрасту с теснотой тёткиной хрущёвской клетушки, хоромы Андрея поразили Алёшу. «Воздуха так много!», – сразу заметил он. (Андрей на это тут же процитировал из мультика: «Столько воздуха кругом – голова пошла бегом!») Но приблизительно с начала лета Алексей взялся периодически намекать, что неплохо бы сделать тут «нормальный ремонт» и хоть какую-то перепланировку.


16

Размеры квартиры – конечно, при условии некоторой её перестройки и приведения в порядок, – вполне позволяли Андрею поселить у себя квартирантов. Но он категорически не хотел этого делать, отчасти из-за своей «сверхсекретной» работы, отчасти же просто из нежелания менять привычный для него образ жизни. Алёша целиком поддерживал его. Тем более, в дополнительном источнике дохода парни отнюдь не нуждались.

Алёша знал, что раньше у Андрея уже кто-то был. Но обстоятельства прежних романов друга его никогда не интересовали. Достаточно было и того, что сейчас они с Андреем жили в полном взаимопонимании. А если чересчур замкнуто, – так оно даже и к лучшему.

Однако подчас Алексей задавался иным вопросом: что же в нём, простом пареньке «из низов», тем более так сильно изувеченном и совершенно беспомощном не только, что называется, по жизни, но и просто в быту, вызвало интерес и участие такого человека, как Андрей? Человека, безусловно, очень рационального, совершенно самодостаточного и, как сразу же показалось Алёше, чрезвычайно гордого? Что, в самом деле, именно такого человека могло заставить безропотно взвалить на свои плечи немалую тяготу постоянной, ежедневной и ежечасной заботы о нём? Все эти бесконечные рассказы про «единственные в мире глаза» и «огромное сердце», биение которого «чувствовалось даже на расстоянии», Алёшу почему-то не особо убеждали. Да, безусловно принятая им стопроцентно пассивная роль в сексе полностью устраивала Андрея. Но красавчик Андрей вполне бы мог найти для себя не только физически полноценного, но и по-настоящему красивого пассивного партнёра. Ну, хотя бы попытаться найти! А тут – случайная встреча при таких странных обстоятельствах, – и мгновенное бесповоротное решение! Что это? Жалость? Вряд ли. Какая-то особенная разновидность собственнического инстинкта? Узнав Андрея лучше, Лёха мог твёрдо ответить: нет. Месяц шёл за месяцем, и Алексей перестал изводить себя подобными вопросами. В конце концов, никто ведь ещё не доказал, что не существует на свете настоящей любви или любви с первого взгляда.

Хотя жалость! Как-то раз, пару месяцев тому назад, Алексей задержался внезапно мыслью на этом затёртом и давно им отвергнутом слове. В самом деле: жалость! Почему бы и нет? Но только если брать жалость не в таком смысле, как обычно жалеют беспомощных или нищих на улице, или голодных и облезлых собачек, то есть не саму по себе чистую обезличенную жалость. Подобная жалость бывает сильной, но, как правило, быстро испаряется. Чтобы жалость задержалась в душе, для неё, вероятно, требуется какая-то другая, более прочная основа, притом от неё самой совершенно независимая. Так сказать, фундамент, создаваемый каким-то совсем иным чувством. И вот, когда – вдруг! – человек тебе и в самом деле круто понравился, мордашкой там, или чем.... Может быть, тебя привлекла его стройная фигура. А может и те самые «глаза, одни такие в мире». Ты общаешься с ним. Слышишь его голос, узнаёшь его манеру говорить, замечаешь выражение лица. Чувствуешь его дыхание. И всё это так захватывает тебя! Ты увлечён этим человеком. Ты хочешь его. Твоё сердце колотится. Низ живота начинает теплеть... Но тут ты внезапно обнаруживаешь, что этот самый красавец твоей мечты – изувечен, беспомощен. Безжалостно, навечно, безнадёжно. Так здесь ведь одно вполне может подхлестнуть другое! Да как ещё подхлестнуть! Тем более, Лёхино увечье было... Однажды у Андрея невольно вырвалось: симметричным. Ещё в самые первые дни знакомства, желая как-то подбодрить вечно смущавшегося и зажатого Лёху, он взял да и брякнул, что Лёшино тело, мол, прекрасно, «наподобие греческих статуй». Что у Лёхи красивый «симметричный» торс, как у греческого бога. И даже сказал, у какого (Лёха не запомнил).Сейчас Алексей подумал, что Андрюха тогда невольно проболтался и выдал обстоятельство чрезвычайной важности: возможно, будь у парня отнята одна рука, это испортило бы его сексуальность в глазах Андрея. А так, с его двойной ампутацией, как бы парадоксально это ни выглядело, – нет. И вот только поэтому-то, вероятно, жалость и смогла заработать в душе Андрея в полную силу, в качестве, – Алексей запомнил это звонкое словцо, когда находился в Институте протезирования, – «амплификатора» его сексуального влечения...

Но все эти странные мысли Алексей тогда не додумал. Они ведь не были из числа приятных. Он снова вернулся к ним лишь теперь, надолго оставшись в одиночестве...

Ну а в качестве любовника Андрей – другого слова тут и искать не следовало бы – оказался великолепен. О таком удовлетворении всех своих наиболее интимных желаний Алёша и мечтать раньше не смел. Как упоминалось выше, между ребятами сразу сложилось, что при анальном сексе Дрюха был исключительно в активной роли, а Лёха – в пассивной. Для каждого из них именно такая позиция, судя по всему, была наиболее желанна. Уже в первую неделю совместной жизни друзья сделали все необходимые анализы в платной поликлинике (услугами которой обычно пользовался Андрей), и с тех пор больше не практиковали «безопасный секс». Обычно Андрюша, руководивший процессом, доводил Лёху до оргазма рукой в тот самый момент, когда и сам «стрелял» в его задницу. Иногда Лёша просил Андрея совсем не стимулировать его член, а попытаться вызвать оргазм лишь только путём воздействия на простату. Конечно, это требовало от Андрея гораздо больших усилий, и, главное, совершенно особенного самоконтроля, однако иногда и в самом деле удавалось! А вот орально, – обычно уже по утрам, спросонья, – парни удовлетворяли друг друга всегда на равных, чаще всего не по очереди, а в положении 69. При этом оба они, как оказалось, обожали глотать сперму.

А ещё, Андрей едва ли не в первую же ночь открыл для Алёши чувствительность его сосков. И с тех самых пор Лёха частенько просил друга «пососать грудь». Но и без напоминаний Дрюха нередко занимался этим по своей собственной инициативе. Случалось, и будил любимого по утрам именно таким образом... Алёша, никогда раньше не подозревавший о существовании подобной эрогенной зоны, говорил, что от ласк сосочков у него «мурашки бегут по всему телу, даже до макушки, до самых пальцев на ногах». Удовольствие было настолько сильным, что парень мог запросто кончить от случайного прикосновения к своему члену, продлись причмокивания Андрея хоть немножечко дольше. Тогда Лёха обычно начинал стонать, приговаривая: «И покусывай чуть-чуть! Ну же! Давай! Покусывай!». Но и Андрей ведь прекрасно знал о Лёшиной готовности к «выстрелу». Он тут же прерывал ласки и сразу переходил к настоящему овладению своим любимым.

Странно, но аналогичные ласки Андрюхиных крупных и очень красивых сосков не вызывали у последнего особенного энтузиазма. Возможно по той причине, что Лёха делал это хотя и старательно, но не очень умело. А может быть, просто физиология у Андрея была иная.


17

Надо ли говорить, что Лёха в своей сексуальной жизни сильно отличался от обычных парней. Вот уже три с половиной года он физически не был способен онанировать. Точнее говоря, не мог самостоятельно предаваться «рукоблудию». А онанировать-то он, разумеется, мог, и до знакомства с Андреем периодически этим занимался. Только вот делать это ему приходилось необычным образом, в не слишком удобном положении: лёжа на животе, под себя, извиваясь голым торсом и тиская свой член между животом и полом. Или же пропихивая стоящий колом пенис под жёсткую наволочку какой-нибудь большой подушки. При своей постоянной сексуальной неудовлетворённости, парень разряжался секунд за двадцать любым из этих способов. Правда, одного раза, как правило, ему было недостаточно. За первым следовал минут через пять второй, а потом иногда и третий. Уже не так быстро, конечно. Вот тут-то и сказывалось крайнее неудобство всех этих поз. Существовало также ещё одно обязательное условие: Алёша должен при этом заранее остаться без трусиков. У тётки, к счастью, именно так всегда и происходило, поскольку спал он голым. (Так было проще, хотя для него и не особенно приятно. Не даром у Андрея он при первой возможности стал спать «одетым».) А вот в госпитале – только раз в неделю, в часы после помывки, пока бойцам – тем, кто самостоятельно не мылся, – не приносили в палату новое бельё.

Хотя всё вышеописанное было уж точно никак не хуже чьей-нибудь чужой руки на члене. К примеру, если рука эта принадлежала соседу по палате, просто пожалевшему беспомощного парнишку, – тоже, разумеется, молодому калеке, разве что с руками. Или рукой. Бывало, размечтается такой сосед после отбоя о бабах, ну и начнёт себя тискать. А потом вдруг подумает о Лёхе, тихонько сопящем на соседней койке, возьмёт, да и скажет громким шёпотом:

– Как же ты-то, брат?.. Тебе-то совсем уж никак, что ли?.. С этим делом... Бедолага, давай помогу. Чего такого...

И без особой брезгливости поможет, да ещё и заведёт по своему простодушному любопытству такой разговор:

– Ого брат, так у тебя уже стояк! Фига-се! Железобетонный! Каменный! Ну да… Ты же никак… Что, уже целый ме… Бля-я... Не может быть что ни разу!.. А в прошлый раз кто? Женя помог? Нет? Ого! Во сне... Ну да, помню, Алевтина Петровна ругалась. Бля, как мальчик... Бедняга. Братан, ничё, теперь я буду всегда помогать!

И действительно больше не забывал, помогал всегда, то есть пару-тройку раз. Мозолистой, грубой ладонью, неловко, совсем не в такт трепету Лёшкиного пениса. Причиняя больше боли, чем удовольствия. Но разрядка и сама по себе великая вещь. В любом случае. Вот Лёха и не отказывался никогда от подобной «помощи».

А затем сосед выписывался, и снова тянулись дни и недели без удовлетворения.

Онанировать под себя Алексей впервые попробовал ещё в последнем из госпиталей, когда слишком долго не находилось помощников в этом занятии, а желание било через край, и продолжал таким же манером снимать накопившееся напряжение, пока жил у тётки. Но часто ли так подрочишь! Надо подготовиться – взять тряпку из стирки (конечно же, незаметно от тёти), дождаться ночи, а после чисто вытереть пол, если, несмотря на наличие тряпки под членом, семя всё-таки брызнет куда-то в сторону, потом ещё эту тряпку спрятать и утром положить назад в стирку. Целая история. У Алёши получалось провернуть такое мероприятие – один, редко два раза в неделю... А хотелось – всегда. Хотелось мучительно, иной раз до рези в животе, в распухших яйцах... И это желание, неутолённое, скопленное месяцами, иной раз удовлетворяемое во сне, прямо в постели, теперь, когда он оказался у Андрея, выплеснулось с неудержимой силой. Так и получилось, что первые недели парни занимались сексом по два-три раза в день.

– Да ты прям настоящая сексмашина! – искренне поражался Андрей.

«Пожил бы ты, как я», – мысленно отвечал ему Алёша, а сам улыбался. Уже много позже, через два или три месяца, они стали отводить для любовных развлечений только лишь вечер...

С другой стороны, как это ни странно, но за годы без рук Алексей научился отлично контролировать свою эрекцию. К примеру, никогда не бывало такого, чтобы при чужих людях у Лёхи оказывался заметен стояк. Или же когда его купали, – а мыться самостоятельно он даже не пытался все эти годы, – и мыли, конечно, среди прочего также его член, – намыливали, тискали между пальцами, заворачивали крайнюю плоть и промывали залупу, а потом добирались ещё и до Лёшкиной мошонки с его бедными яичками, – он мог смущаться и терпеть нешуточную боль, если этим занимались своими грубыми брезгливыми руками госпитальные санитары, мог хихикать от щекотки, когда его аккуратно намывала сердобольная тётя, однако никогда при этом, как бы парень ни мучился от своей извечной неудовлетворённости, пенис его не эрегировал. Правда, поскольку тётка мыла его раз в неделю, Лёша старался подгадать свою дрочку как раз к вечеру накануне помывки. Всё ж таки эдак ему было легче. Заодно и промежность сразу окажется чистенькой и не будет липнуть.

А вот на глазах Андрея Алёша, наоборот, при каждом удобном случае гордо демонстрировал свою эрекцию. Как только понял, насколько любимке это нравится.

– Торчишь? Ну гигант! – говорил тогда Андрей. – Давай?.. – демонстрируя уже свой бугор...

И парни сразу давали жару.

Уже в первый их месяц случалось и такое, что Андрей дрочил Лёшке рукой:

– А хочешь снова ощутить руку на члене? Вспомнить, как это? – спросил он однажды наивно.

Лёша хихикнул, но сразу согласился. Только лишь начал потихоньку командовать Дрюхой: крепче, не так крепко, быстрее, ещё быстрей... С тех пор дрочка Андреевой рукой сделалась регулярной в такие вечера, когда сам Андрей, выжатый как лимон после рабочего дня, уклонялся от полноценного секса. Ну не мог же он, в самом деле, оставить своего друга вообще без удовлетворения!

Разумеется, Алексей, живя вместе с Андреем, совершенно бросил самоудовлетворяться. Разве что Андрею пару раз продемонстрировал, каким образом он с этим справляется: и под себя и в подушку. У Андрея как раз обнаружилась подходящая для этой цели подушка, лежавшая на диване в гостиной. Странно, но эта безрукая дрочка чрезвычайно возбудила Андрея, в особенности после того, как Лёшка, оставив подушку, которую трахнул первой, начал быстро тереться об пол, ёрзая худым голым торсом туда-сюда по ковру (реально кончать, как и до того, в подушку, он не планировал, поэтому тряпку друзья не подложили).

Андрей даже присвистнул:

– Слу-ушай, это так сексуально, скажу тебе! Честно!

И вдруг ему сделалось совестно и своих слов, и своего возбуждения, и вообще всей этой сцены. Тем более, Алексей сразу же ответил, оглянувшись с пола:

– Да брось ты... Обрубок же.

– Нет, Лёха, – жёстко возразил Андрей. – Сексуальность это не внешний вид. Нет. Это когда реально видишь напряжение, это когда желание. Когда страсть...

Алексей промолчал, отвернулся и продолжил порывисто онанировать. Он даже едва не кончил. Андрей вовремя перевернул друга на спину, только и успев подхватить губами его пульсирующий пенис.


18

И вот сейчас, закрыв дверь «кокона», умывшись и снова улёгшись на диван, животом вниз, Алексей незаметно для себя принялся ёрзать...

Но лишь только член Алёши стал набухать, – хорошо, не появился ещё полноценный стояк, такой успокоить не получилось бы и за пять минут! – внешняя дверь хлопнула. На лестнице раздались скорые тяжёлые шаги.

Лёха моментально вскочил с дивана, потом сразу сел. Так всё же меньше был заметен его выпирающий пенис. Открылась дверь квартиры. В гостиную влетел запыхавшийся Руслан и сразу плюхнулся с размаху на диван рядом с Алексеем.

– Леха-а, – простонал Руслан, – Андрею ногу отняли. – И заплакал, спрятав лицо в ладони.

– Бляя... – Только и смог выдохнуть Алексей. И задышал часто и глубоко, едва-едва сдерживая рыдания. Именно о такой возможности он однажды мельком уже подумал, как раз при звонке Андрея. То есть думал, и в то же время суеверно боялся, не хотел думать. Сразу же выбросил эту мысль из головы. Тем более, об ампутации тогда никто и не заикался.

Минут пять молчали.

– Как высоко? – спросил наконец Алексей.

– Что высоко? – не понял Руслан.

– Ну как высоко ампутация?

– А... По колено.

– Беда...

– Выше колена, – уточнил Руслан.

– Других-то нет повреждений?

– Сказали, вроде нет. Более-менее. Говорят, что легко отделался. Второй-то, кто налетел на него, погиб. Придурок, – с чувством закончил Руслан.

Лёха вдруг произнёс очень медленно и серьёзно:

– Ну что же, надо жить дальше. Я думаю, Андрей должен справиться. Всё будет хорошо.

Руслан искоса взглянул на Алексея, и вдруг сменил тему разговора:

– Слушай, там Андрей что-то говорил о микроволновке?

– Ах, да, – Лёша моментально сообразил, как повернуть ситуацию в свою пользу: если он будет какое-то время жить без Андрюхи, – а это уже явно не неделя, – ему обязательно понадобится микроволновка. Руслан же вряд ли помнил, что именно сказал тогда Андрей. Вот и пусть возьмёт её и отнесёт в ремонт! – Так она сломалась, вон в коридоре стоит, в пакете. Заберёшь в починку? Андрей же и говорил. Мне она нужна будет теперь…

– Да, конечно! – охотно согласился Руслан. – Слушай, я к тебе каждый день буду приходить, может даже утром и вечером. Буду еду приносить и всё что нужно делать... Я с Андреем говорил. Так что ты сразу говори, что нужно. Не бойся. Телефоном-то сам пользуешься?..

– Смогу, если что! Слушай, напиши пожалуйста все свои номера на всякий случай. И звони когда будешь приходить. Перед тем.

– Отлично. – Руслан взял со стола листок бумаги, вынул из кармана ручку и быстро написал три номера. – Вот, мой мобильник, домашний, а это на всякий случай Данькин, – Даниилом звали «аспиранта». – Слушай, а ты умеешь закрывать двери?

– Пожалуй, смогу... Внешнюю дверь легко. Там изнутри рычаг, я точно его пальцем закрою. А внутреннюю надо попытаться. Там колёсико... Ну, ртом постараюсь. А у тебя есть ключи?

– Мне Андрейка отдал.

– Пойдём, попробую.

Руслан, казалось, уже не обращал никакого внимания ни на Лёхины культи, ни на то, что парень ходит голяком. Алексей вроде бы тоже перестал стесняться, хотя с некоторой тревогой представлял себе перспективу их дальнейших отношений, точнее той «помощи», которую вынужден будет оказывать ему Руслан.

Они подошли к входной двери. Алёша встал на колени, взял кружок замка в рот, и несколько раз повернув голову, перехватывая его губами и зубами, благополучно провернул. Он сразу вскочил:

– Вот видишь!

– Ну и отлично. Значит, закрываем только на этот замок и на внешний. Ладно, Алексей, я пошёл. Устал я. Да и тебе надо спать. Я завтра в восемь утра опять еду к Андрею, так что позвоню или заеду к тебе прямо оттуда. Привезу поесть. Да, микроволновку чуть не забыл… – Руслан сгрёб пакет.

– Сразу позвони!

Руслан вдруг спохватился:

– Тебе постелить не надо?

– Я уже! Я сам могу, – ответил Лёша. Это прозвучало почти как хвастовство. Но сразу ему пришлось сменить тон:

– Ой, Руслан, а ты бы не мог мне оставить хоть пятёрку? Просто мало ли что! На всякий случай...

– Блин, а я забыл! Андрей ведь просил... – и тут же начал вынимать из кошелька пять бумажек по тысяче. – Вот! – положил их на стол у лампы.

– Спасибо! Мы вернём сразу...

– Ладно-ладно... Ну, бывай. – Руслан уже открывал дверь, держа в одной руке ключи, а в другой пакет с микроволновкой.

– Ой, стой! – Лёша вдруг ещё вспомнил. Он не мог так пойти спать. – Помоги мне, пожалуйста! Почистить зубы...

– А, это, да, давай конечно. – Руслану пришлось снова прикрыть дверь и поставить пакет на пол. Ключи он оставил в замочной скважине с внешней стороны. – Идём!

Вслед за Лёхой, он прошёл в ванную. Лёша показал, где лежит его щётка и зубная паста. Руслан выдавил из тюбика вдвое больше, чем выдавливал обычно Андрей. Потом неумело, постоянно тыкая в дёсны, в нёбо, прошёлся по Лёшиным зубам. Ну ничего, лиха беда начало.

Проводив наконец Руслана, Алексей выключил свет по всей квартире, потом выдернул шнур телевизора из розетки, как это делал всегда Андрей, и юркнул на диван, прямо под плед. Было три часа ночи.

Свернувшись калачиком, не переставая думать об Андрее, парень тут же уснул.


19

И ему снился сон.

Будто идёт он среди зелёных лугов пыльной просёлочной дорогой, наподобие тех дорог, по которым, бывало, ему случалось бегать на рыбалку ещё подростком, когда после девятого класса он почти всё лето провёл в деревне у подруги матери. Но теперь он уже взрослый, прилично одетый молодой человек. На нём тёмно-синий костюм (не его, другой), галстук в бордовую полоску, накрахмаленная рубашка, щекочущая воротником шею, удобные летние туфли. На безымянном пальце правой руки блестит тоненькое обручальное кольцо. Ступает он по дороге весело, с лёгкой душой: он знает, что впереди его ждёт что-то очень-очень хорошее (однако этот момент – что же такое там должно его ожидать – пока ещё остаётся как бы размытым). Солнце стоит в самом зените, но юноше вовсе не жарко в его строгом костюме. Прохладный ветерок из рощицы, мимо которой теперь вьётся просёлок, приятно обдувает лицо молодого человека, развевает его длинные волосы. И юноша с гордостью сознаёт, насколько он красив. Как прелестны его чёрные волосы, спадающие на широкие плечи, как остро-чувственны и в то же время романтичны черты его лица, как строен и гибок его стан, как широка грудь, как изящны его руки с музыкальными пальцами, как длинны и тонки его ноги, как легки стопы... Но тут его внимание привлекает... нет, пожалуй это не роща, а целый лес! За первыми, ещё довольно редкими деревцами, просматривается непроницаемая стена других, уже гораздо более толстых стволов, чаща... И тогда юный путник догадывается: его цель – там, за стеной этих чёрных стволов... И где-то ещё обязательно должна найтись тропинка... так вот! вот же она! Скорее по ней, пока её снова не скрыли стебли густой волнующейся на ветру травы! Вот уже первые деревья остались позади, вот они стоят теснее, уже пару раз юноше пришлось задеть за их стволы плечом. Какое же счастье, что тропинка не теряется! Но вскоре стволы сомкнулись и срослись между собой уже до того, что расстояние между ними сделало недоступным движение в любом ином направлении, кроме как указываемом тропой. Да и сама тропка становится всё уже, уже и уже... Теперь юноша, чтобы двигаться по ней, продираясь между стволами, вынужден идти всё время боком, плечом вперёд... А предчувствие близкого счастья тем временем неумолимо нарастает в его душе! Как будто всё самое лучшее, что только могло когда-либо встретиться ему или ожидать его в жизни, любое возможное или невозможное состояние счастья, реальное осуществление счастья, – всё сосредоточилось тут, точнее сказать где-то уже совсем рядом, но именно на этой тропе, и чем чернее становилась чаща, чем теснее смыкались перед молодым человеком огромные стволы деревьев, тем яснее и отчётливее росло в нём предчувствие счастья... нет! уже достигнутое состояние чистого счастья! сама реальность счастья! его несомненное присутствие... и да! – последние стволы остаются позади, и – вот оно! Алексей знал –  э т о  о н о!  Он вышел на маленькую сумеречную полянку. «И ничего такого! Как же всё просто!», – восторженно произнёс юноша. В самом центре поляны находилась чёрная дыра – вход в берлогу... Больше ничего. Молодой человек с ликованием направился через поляну прямо к чертогу своего счастья, к чёрному провалу берлоги. Но что же это? Как странно! Никаких туфель на ногах его нет. Теперь он ступает босыми ногами! Но и костюма, или рубахи, или даже трусов на нём тоже больше не было! Не было ничего! Он оказался вдруг абсолютно нагим на этой поляне своего счастья! Лишь только колечко из драгоценного золота сияло в полумраке на его пальчике. Явственно ощущая под обнажёнными стопами каждый стебелёк приминаемой им травы, Алексей подошёл прямо к зияющему мглой входу. И тут... Наконец, наконец, вот  о н о!  Из берлоги, на задних лапах, преогромный, чёрный, с высоко – выше леса! – задранной мордой, с отверстой пастью, сверкая углями маленьких глаз, – навстречу Алексею появился  м е д в е д ь!  Но это был отнюдь не плюшевый Мишка из сказки, с милым личиком и шёлковой шёрсткой, нет! – зверь своей тушей заслонил теперь весь лес, чёрная шерсть его свалялась и слиплась грязными сосульками на полуоблезлом брюхе, от тела исходил удушающий запах разлагающихся отходов жизнедеятельности, обжигающий смрад пыхал изо рта, из самых недр звериного нутра, огромные когти на раскинутых в стороны до краёв поляны лапах, гнилые клыки, высовывающиеся из пасти, – всё это надвигалось теперь на хрупкую беззащитную фигурку обнажённого Алексея! И вот животное забирает уже юношу в свои чёрные, бездонные, бесконечные объятия! А Алексей в этот же самый миг испытывает последний восторг и кульминацию счастья всей своей жизни!  Т а к о г о  мига счастья никогда, никогда не было с ним прежде, и никогда уже не случится потом. Это была та самая минута, в предвкушении которой он находился – никогда не веря себе сам! – в наиболее возвышенные моменты своей прежней жизни. «А может ли быть  т а к о е?»,  – спрашивал он себя иногда. И совершенно искренне отвечал: «Нет!». Конечно же нет! Конечно, было бы настоящим безумием верить  в  э т о.  Но вот! вот оно! Юноша утонул не только своим хрупким голым телом, но всем существом своим в жарких медвежьих объятиях, прижался к обросшей спутанной шерстью пахучей груди зверя, как бы желая навсегда исчезнуть, раствориться в ней не только своей бледной никчёмной плотью, но и душой своей, самим своим Я, всецело, навсегда... Но в этот самый момент наивысшего счастья, настоящего, непоколебимого, окончательного счастья, пронзившего Алексея во всём его существе, солнце, зависнув прямо над поляной с зияющим провалом берлоги, ярко осветило восторженные объятия зверя и юноши. И тогда Алексей невольно – но столь неотвратимо! – посмотрел прямо в морду, прямо в глаза гигантскому животному. В морду? Но нет! Это же никакая не морда... И это не шерсть, и не лапы... Прямо перед собой при ярком сиянии солнца юноша отчётливо увидал хорошо знакомое ему бородатое лицо Руслана! Руслана, только что снявшего с него всю одежду... И вот теперь Руслан смотрел на него с каким-то самодовольным и в то же время простодушным прищуром. Весь мир пошатнулся, как при землетрясении. Алёша закричал в голос. А Руслан в ответ на это залился смехом... Ужасным, лязгающим, дребезжащим смехом, проникающим в самую душу и как бы разрушающим её изнутри своей дьявольской вибрацией... смехом, похожим на звук автосигнализации, жужжание бормашины, трель полицейского свистка, на звонок... на телефонный звонок! Преодолевая марево сна, весь в холодном поту, Алексей с огромным усилием осознал наконец, что в комнате разрывается телефон. Старые стенные часы (в отличие от тех, что находились в спальне – круглые) показывали половину десятого. Всё ещё плохо соображая, – до того плохо, что, вскочив и подбежав к столу, он сперва попытался взять телефонную трубку рукой! – Лёша наконец снял трубку. Звонил Руслан. Он был в больнице и хотел предупредить Алексея, что подъедет к нему минут через двадцать, всё расскажет и привезёт еды. Спросил, не нужно ли чего-то ещё.


20

Алексей толкнул ногой дверь и тихонечко протиснулся в палату.

В узкой, похожей на пенал комнате вдоль левой стены одна за другой стояли две кровати, разделённые тумбочкой. Та, что находилась у окна, пустовала, хотя и была застелена чистым бельём. А ближнюю к двери койку занимал Андрей: он лежал на спине с закрытыми глазами. Больничное одеяло из грубой шерсти несмотря на жаркую погоду было натянуто едва ли не до середины груди, оставляя обнажёнными только широкие плечи и мускулистые руки парня, вытянутые вдоль туловища поверх одеяла. Но Лёшин взгляд сразу скользнул ниже: под одеялом четко просматривались очертания левой Андрюшиной ноги, а вот с правой стороны где-то на уровне кисти тело Андрея словно бы обрывалось, заканчивалось утолщением, и дальше одеяло лежало уже просто поверх кровати. Совершенно ровно. Гладко. Алексей видел такое раньше в госпитале и сразу понял, что, несмотря на легкомысленные расскаы Руслана, ампутация была чрезвычайно высокой.

«Сложно с протезом будет, – размышлял Алёша, стоя у кровати друга. – Наверно вообще никак. А уж опасно-то было! Как это он вообще тогда остался в сознании? Сильный! Слава богу что член не пострадал. То-то Руслан говорил об этом. Блин же, так рядом всё разорвало. Повезло. Вот бы тогда настоящее горе было...». И в самом деле, пронеслось в голове у Лёши, каково это, стопроцентному активу – и жить без члена. Ему-то ещё ладно, он бы как-нибудь справился, привык, мог бы простатой кончать, но Андрей... Нет! Парень снова вспомнил госпиталь и опять мысленно произнёс: «Слава богу».

Лёша тихонечко присел на койку друга и огляделся. К противоположной от кроватей стене при помощи страшной металлической рамы был прикреплён старенький телевизор с небольшим экраном. Выкрашенные в синий цвет казённые стены навевали тоску и неприятные воспоминания. А ещё ведь отдельная палата, недёшево.

В этот момент Алексей ощутил движение на кровати. Он увидел, что его любимый поднял руку и открыл глаза.

– Андрюш, ты как?

– Лёха, ты что ли?.. А где Руслан?.. – Андрей провёл пальцами руки по своему мокрому лбу.

– Да в коридоре остался... Не хочет мешать.

– Лы-ысый... – протянул нараспев Андрей и улыбнулся. Да, Лёхин череп теперь поблескивал в свете бившего из окна солнца. Руслан третьего дня сводил его наконец в парикмахерскую.

– Да уж... – заулыбался Лёшка в ответ и мотнул головой, убирая со лба несуществующие волосы. – Так удобней без тебя.

– Я понял... Лёха... Здорово что ты пришёл. Лёха, я реально рад! Ты мой родной! Больно, блин. Даже не думал, что так будет больно. Всё, и внутри живота...

– Потерпи, Андрюш. В первые дни хуже всего, я это по себе знаю, – и словно бы в подтверждение своих слов подвигал обеими култышками, притаившимися под рукавами красной футболки. – Ничего, скоро полегче будет, а там и на поправку пойдешь.

– Как ты там сам справляешься? Мне Руслик говорил...

– Нормально Андрюша! Не пропадаю, – Алексей вдруг широко улыбнулся, искренне, слегка лукаво и самодовольно. – Я цель поставил. Потом расскажу! Другая жизнь будет.

– Да я Русле всё говорил, что нужно делать. Нормально он там с тобой справляется? – перебил Андрей.

– Он на самом деле добрый... – Прозвучало не так уверенно, как хотелось бы.

– Да он стеснительный на самом деле. Ты его сам направляй и руководи, что тебе нужно. Не стесняйся.

– Я понимаю. Скорее поправляйся милый. Знаешь как я снова к тебе хочу... Постоянно о тебе только и думаю.

– Эх вот как получилось. Прямо судьба. Лёха, ты точно это знай, я не виноват. Этот дурак на самосвале...

– Да я всё знаю! Мне всё Руслан много раз пересказывал! – перебил Алёша. – А с ним мало ли что могло произойти. Может обморок. Не надо так. Он ведь больше не расскажет.

– Да... Ну вот. Да ладно. Что есть, то есть. Не смертельно, так ведь. Я же не грузчик, головой и руками зарабатываю. – Андрей вдруг взглянул на Лёшу и уточнил:

– То есть головой! Для парня вообще не такая беда ведь, если без ноги. Да ведь? Да?

– Это здорово, что ты так говоришь. Ты молодец, Дрюха! – Алексей даже подмигнул. – Я почему-то был уверен, что ты не раскиснешь.

– Честно сказать, не знаю, как бы я это дело воспринял... там... год назад. Ну, полгода. Хочу тебе сказать Лёха, раньше не говорил. Я тут вчера весь день думал об этом, как боль отпустила. Когда мы познакомились, в первый вечер, знаешь как у меня сердце кровью обливалось, глядя на тебя. Как мне тебя хотелось, я говорил уже, что ты мне сразу так понравился... мне тебя ужасно хотелось, а сердце кровью обливалось каждый раз, когда на тебя смотрел. А потом на твои руки. Когда раздевал первый раз тебя. И потом.

– Я замечал.

– Я так старался не показывать!

– Это никогда не получается...

Лёха хихикнул.

– И вот. Привык постепенно. Сейчас запросто отношусь. Типа как к обычному парню. Как бы получше сказать. Без шока. Ну и что что без рук. Да, сложно много чего, но это только техника. Быт. А по человечески что такого. И сейчас вот точно так я себя же воспринял. Точно так же. Что без ноги. Даже когда впервые понял. И потом. А уже пять дней! Реально это не важно, как только приспособишься.

– Ты молодец, – повторил Алёша, задумавшись. Снизив голос, продолжил. – Однажды у нас в госпитале случилось такое...

...И тут Алексею внезапно открылся настоящий смысл происходившего теперь в Андрюхиной душе. Эта бравада... Не наигранная, как могло бы показаться, – совершенно искренняя бравада, или, точнее, какая-то странная удовлетворённость? Облегчение? Самодовольство? Даже гордость? Конечно, Андрей в обычном смысле давно уже не стеснялся Лёхи, как глупо и бестолково продолжает всё ещё стесняться его этот увалень Руслан. Здесь он душой не кривил. Но, как сделалось вдруг очевидным для Алёши, над Андреем продолжало тяготеть, ещё и усиливаясь по мере их сближения, одно тяжёлое, очень неясное, смутное и вместе с тем едва ли не постыдное ощущение, которое точнее всего можно было бы определить как чувство вины. Вины перед ним, Лёхой. И в самом деле, оба парня одинаково молоды, здоровы и красивы, но вот судьба распорядилась так, что один из них продолжает оставаться здоровым и красивым, а второму из-за глупой случайности выпало раз и навсегда превратиться в беспомощного калеку... «Почему он? Почему не я?», – как бы спрашивал себя Андрей. И чем сильнее он привязывался к Лёхе, тем тяжелее переживал эту несправедливость, тем острее испытывал своего рода вину перед Лёхой за свою собственную полноценность. (Уж Лёха-то отлично представлял себе, до какой степени Андрей вообще способен чувствовать несправедливость!) А теперь… Лишившись ноги, он неожиданно встал как бы вровень со своим любимым. Теперь он тоже инвалид. Пусть его инвалидность не столь серьёзна, как у его друга, но ведь это тоже реальная, настоящая инвалидность, с обычной точки зрения почти катастрофа... А в том возбуждённом, нервном состоянии, в котором находился теперь Андрей, эта мысль превращалась в некое подобие бравады: «Парню пофиг, что без ноги». Он как бы хотел подчеркнуть этим: «Ну вот, Лёха, теперь и я такой же… Теперь мы на равных, теперь мы с тобой по настоящему одно целое!». Да ещё и заметил, что не он это устроил, что сама судьба...

Алексей примерно таким образом и понял чувства своего друга, однако представил дело немного на свой лад: «Если так, значит он меня д е й с т в и т е л ь н о любит. Ну а я?..»

После упоминания о госпитале Лёша на несколько секунд замолчал, а после бросил начатый рассказ, и сказал уже громко, с большим чувством:

– Молодец, так держать, Дрюха! Скоро встанешь на костыли, Руслан говорит.

– Да, уже жду – не дождусь! Надоело лежать. Неудобно, да и вообще... что на процедуры в коляске возят и что в туалет под себя. Да не мне тебе рассказывать, это реально стремает.

– Ничего терпи пока, что делать. Привыкнешь и на костылях. И прыгать научишься. На одной ножке. Потом протез закажем...

– Только я при тебе хочу первый раз пойти! Вместе с тобой. Я уже Руслану строго приказал.

– А Руслан говорил. Конечно, Дрюха! Только со мной! – охотно согласился Алексей.

– Да всё равно не так уж скоро. Должно сначала зажить. Вечером вот перевязка, – лицо Андрея на миг исказилось. Сердце у Лёхи ёкнуло, он дёрнул левым плечом. Парни замолчали.

– Ну как ты? Как ты там сам живёшь? Рассказывай! – будто бы спохватился Андрей.

– Да я нормик! – заулыбался Лёша. – Я что! Руслан каждый день с утра оставляет еду. Иногда вечером тоже. А я всё сам, нормально. Ну, почти. Вот, голый хожу всё время! – парень засмеялся.

– Представляю! Классно! – невольно заулыбался и Андрей. – Да сейчас всё равно жара.

– Телик смотрю, читаю, музыку включаю.

– Молодец.

Помолчали.

– Ну хоть ешь-то нормально?

– Да всё оки, ты не думай. Я до тебя раньше часто сам ел, ну просто с тарелки подбираю ртом и всё. Типа как собачка, – Лёха всё так же улыбался. – Ну, разогреваю в микроволновке, быстро починили микроволновку. Не совсем же я беспомощный. Говорю же, учусь. Картошка, котлеты, Руслан всё что приносит. И в туалете я сам, ты же знаешь.

– Да блин знаю. Я помню когда первый раз увидел, просто офигел. Ты молодец.

– И ты молодец.

– Да ладно. Кстати, а дверь тогда закрыл?..

– А то, великий конспиратор! Сразу закрыл. – Лёша соврал про «сразу», не задумываясь. – А микроволновку всучил Руслану. Он так и подумал, что ты о ней спросил.

– Классно! – Андрей был доволен.

– Я хочу тебя, – ни с того ни с сего брякнул Лёша.

– Не смейся вот, я тоже. Вчера уже хотел. Значит оклемался.

– Классно!

– А ты, бедный, уже который день, значит, мучаешься. Тебе же два раза в день мало. Эх.

– Да что, я потерплю. Ничего. До тебя и не так приходилось. Да и если что смогу, ты же видел. Да ладно, ничего такого...

– Поцелуй меня!

Но тут дверь в палату приоткрылась. Руслану надоело сидеть в коридоре. Да и аспирант в который уже раз названивал.


21

Уверенным движением плеча Лёха открыл дверь и влетел в палату.

След в след за ним вошла сестра, крупная краснолицая баба лет пятидесяти. В одной руке она несла костыли, а в другой – пакет с одеждой Андрея, которую для него утром собрал Руслан.

– Ну вот и дождался! Сказали, что тебе уже можно попробовать вставать! – воскликнул с порога Алёша.

– Да уже знаю! – в ответ ухмыльнулся Андрей, мотнув головой в сторону сестры с костылями. – Гляди-ка, и одёжку дают, а то думал, что придется скакать по больнице голяком. Вот брату спасибо-то!

Несмотря на привычный Андрюхин сарказм, Лёша прекрасно понимал, как много значит для его друга эта вновь обретаемая самостоятельность.

– Одевайтесь, больной. Я вам помогу, – сухо произнесла сестра и прислонила костыли к спинке кровати. Она поставила пакет на пол и начала доставать из него одежду Андрея, раскладывая её на пустой койке.

– Спасибо, Лариса Павловна! Да вы идите, мы сами управимся, – заявил повеселевший Андрей. – Только пакет далеко не кладите.

– Да-да, мы тут сами, – сразу поддакнул Лёха.

– Ну как знаете, – Лариса Павловна, мельком взглянув на пустые рукава Лёшиной футболки, двинула пакет ногой по направлению к изголовью Андреевой кровати. Потом ещё тихо прошипела сквозь зубы что-то наподобие: «Вот же пидоры!», и быстро вышла.

Едва за мегерой захлопнулась дверь, Лёха плюхнулся на кровать к Андрею, наклонился и поцеловал его в губы. В ответ Андрей притянул Лёшку к себе, и парни целовались ещё несколько минут. Наконец, Лёха ужом выскользнул из объятий Андрея и сказал:

– Давай делом займемся, а то ещё войдет кто-нибудь!

Лёшка встал и поводил плечами, чтобы расправить смятую и задравшуюся на животе футболочку.

– Блин, смотри, что ты наделал! – тут же заметил он, указывая подбородком на свою ширинку, распираемую поднявшимся членом. – Ты меня возбудил до невозможности, что я теперь буду делать? – добавил он страшным шёпотом.

– Ну, подрочи, – усмехнулся Андрей. – А я думаешь, железный? Вот, смотри! – с этими словами парень откинул одеяло, сел на кровати, повернулся и осторожно спустил на пол свою ногу. Из небольшого кокона бинтов, которыми по-прежнему был обмотан весь его пах, гордо высовывался мощный залупившийся член. – Видишь? – Андрюха похлопал свой пенис ладонью. – Целовался с тобой – и на, пожалуйста! Погоди, Лёха, дай мне только отсюда выбраться, и мы с тобой друг друга так любить будем, что только держись!.. Всё спросить тебя хочу, ты хоть сам-то там дрочишь?

– А то! – засмеялся Лёха. – Ты же отучил меня терпеть! Красную подушку придётся наверное выкинуть, уж извини!

– Ничего, приду и отстираю! Ладно, подпихни мне пакетик, плиз. Зачем вот стерва его на полпути оставила?

Алексей проворно подтолкнул ногой пакет так, чтобы Андрей смог дотянуться до него с кровати.

– Ну-с, начнём-ка с трусов, пожалуй. – Андрей стал активно шарить в пакете. Через минуту бесплодных поисков он просто перевернул пакет над кроватью и вытряхнул из него сразу всё содержимое.

Но трусов в нём не оказалось.

– Чёрт, и где же они? Неужели брат забыл? Придурок! – Андрей растерянно озирался вокруг, не находя нужного предмета. И тут его взгляд упал на соседнюю кровать. – Блин, успела выложить, гадина! – И действительно, Андрюшины синенькие боксёры уже валялись на синем одеяле соседней койки. – Вечно эта сестра мне вредит. Именно эта, Лариса Павловна! По каждой мелочи!

Андрей попытался дотянуться до боксёров, но дальше края тумбочки его рука не доставала. Он уже хотел было привстать, чтобы добраться до них, но Лёха опередил его:

– Погоди, сейчас подам тебе.

У Андрея чуть не вырвался вопрос «как?», но он вовремя прикусил язык. В этом желании помочь он углядел ещё один знак происходящей в Лёхе внутренней перемены.

Алексей подошёл к соседней кровати и наклонился над ней так низко, что его рукава легли на поверхность одеяла. Он попробовал зацепить разложенные на кровати боксёры сначала одной култышкой, потом другой, но неловкие обрубки лишь комкали трусы, а заодно и покрывало. «Да возьми ты ногой! – мелькнуло в голове Андрея. – Нет, он же обут...» Но Лёха решил проблему другим способом: забрав трусы с кровати зубами, он так и подал их Андрею.

Приняв боксёры из Лёхиного рта, Андрей сказал «спасибо», наклонился вперед, слегка приподнял ногу и просунул её в штанину. Стояк у него, к слову, уже почти прошёл. Подтянув трусы до колена, он машинально растянул резинку вправо, приготовив пространство для другой ноги. И на какой-то миг застыл в этой позе. Вероятно, его мозг продолжал автоматически отдавать команды на совершение затверженных с детства движений: поднять правую ногу, согнуть в колене, наклонить внизу ступню, засунуть её под резинку. Поняв свою ошибку, Андрей как-то виновато улыбнулся, поддергивая трусы себе под попу. И тут же, чтобы сгладить своё замешательство, энергично встал с кровати, но сразу чуть было не упал. Увидев, что его друг начал резко крениться влево, Лешка, только что присевший рядом, тоже моментально вскочил и подставил ему плечо.

– Ничего, ничего, – приободрил Лёша друга, благополучно приземлившегося назад на кровать. – Давай-ка, попробуй снова! – Он встал прямо перед Андреем, чтобы у того была опора на всякий случай.

Андрюша снова натянул на бёдра свалившиеся было почти до колен боксёры и медленно встал, одной рукой всё ещё придерживая трусы, а другой опираясь на Лёхино плечо. Немного покачавшись, он нашёл точку равновесия и отпустил Лёшу, уверенно утвердившись на своей ноге.

– Какой тут холодный пол! – секунд через пять поморщился Андрей.

– Так да, линолеум на цементе, а ты босой! – ответил Лёша, глядя вниз на стопу друга с напряженными и слегка растопыренными пальцами, впившимися в поверхность пола. – Садись-ка и обувайся. Не хватало тебе только простуды.

– Да ничего! Какая простуда, во мне антибиотиков вагон! – однако тут же сел, порылся в вещах на кровати и извлёк носки. Их оказалось два.

Парни засмеялись. Просто, без задней мысли.

– Русля жжёт! Вот святая простота! А ты-то – не проследил!

– А кроссовки?

– Нет... один!

Андрей поджал ногу в колене, и хотел было уже надевать носок. Но тут остановился. Пошевелил пальцами. Потом растопырил их. Будто бы про себя тихо произнёс:

– Босиком.

– Что, Андрей?

– Да вот... говорю: не заманит шляться босиком. Страна берёзового ситца.

– Да ладно...

– Ты же видел, как я люблю это дело... Любил.

– Ну и что! Дрюха! Костыли – и вперёд, босой ножищей. Какая разница...

– Да есть разница, конечно... Ну ладно.

– Так я вместо тебя буду! Андрюша!

– Да ты не любишь! – Андрей уже улыбался.

– А вот и полюблю!

– Ты? Вот Даня это любит, Русланов!

– А что Даня?

– Ну ты же сам видел, на дне рождения Руслика!

– Что босяк?

– Барефутер! – с ноткой наставительности поправил Андрей.

– Да босявка, и всё тут! – улыбался теперь и Алёша. Мимолётная тревога уже прошла. – Так он, представляешь, ко мне тоже однажды еду приносил прямо босиком! Прикинь, прямо и по городу, без машины! И – бо-си-ком! – повторил Алексей с ударением.

– Ну, он знает в этом толк. Небось, ты его тогда засмущал за это! А у меня же как раз был с ним разговор...

– И ничего не засмущал, я сделал вид, что не заметил! И разговор я слышал. У Руслана? И что он стих читал. – Тревога вернулась снова. – Ну и что! А я что, хуже? Ну да, я чудовище!

– Ладно-ладно, чудовище... ты моё чудо! Шучу же. Не видишь? Успокойся! Это же ерунда.

– Ну да, я всё вижу...

Вдруг Андрей сделался серьёзным и очень строго и наставительно произнёс:

– Хотя, впрочем, не ерунда! Это ведь лучше всего закаливает организм, Алексей. Хождение босиком. Укрепляет иммунитет и повышает жизненный тонус. Ибо доказано, что стимулирование поверхности босых подошв приводит к активизации деятельности всех органов человека, внутренних и внешних. В том числе... половых...

...Тут друзья одновременно прыснули со смеху.

Наконец, многострадальная Андрюхина нога была обута.

Затем Андрей, немного поозиравшись, вытащил из-под джинсов свою рубаху и надёл её. Застегнул на все пуговицы. Взял джинсы, с трудом пропихнул обутую в кроссовок ногу через узкую бюрчину.

– Поспешил ты обуться, – заметил Лёха.

Надевал джинсы долго, упираясь ногой в пол и несколько раз подпрыгнув на кровати. Повязка из бинтов в правую брючину поместилась с трудом.

– Встал бы, – продолжал комментировать Лёха.

Андрей наконец заправил свою рубаху в джинсы и плотно затянул ремень.

– Всё, этого хватит. В смысле одежды.

Из не надетого остались только второй носок и джинсовая куртка.

Андрей перегнулся к спинке своей кровати, взял правой рукой костыли и снова поднялся, уже гораздо увереннее. Но почти сразу вынужден был поймать левой рукой плечо Алексея, стоявшего почти вплотную. И тут рука его вместе с материей рукава соскользнула прямо на Лёхину култышку. Инстинктивно Андрей схватился за неё, крепко сжал и ойкнул. Но не отпустил, всё ещё ловя равновесие.

– Держись, держись! Круто! Давно меня не брали за руку! – засмеялся Алексей.

– Ладно! – и Андрей подержался за Лёшкину руку немного дольше, чем ему это было необходимо.

– Реальный всё же ты парень, Лёха! Как здорово, что я тебя нашёл!

– Ладно, давай, не тормози. Установи вот костыли. Нет, просто встань на них. Просто обопрись и стой. Вот так. Можешь подмышками опереться. Но знаешь, на таких ты ходить не будешь! До протеза. Только под локоть! Нефиг ещё руки портить.

– Да знаю я! Это только на первый раз, да ещё казённые. Мы купим скоро. А с протезом пока сложно...

– Ну вот, стоишь сам! – Лёха попятился к двери. Андрей стоял, навалившись на костыли всем корпусом. И будто чего-то ожидал.

– А теперь давай! Пошёл! – скомандовал Лёха.

Андрей опёрся крепче, и выбросил вперёд ногу. Резко дёрнулся, со стуком перебросил костыли на новую точку опоры. Правая брючина сделала взмах в воздухе на всю свою длину.

– Плавно! Мягче!

Ещё шаг. Ещё.

– Главное, это соблюдать ритм – сначала вперед выбрасываешь костыли, потом мягко, элегантно ножку. Ты же в детстве танцевал! И не пытайся наступать на ту, которой у тебя уже нет, – продолжал поучать друга Алексей.

«Вот же, дорвался!», – подумал Андрей, а вслух сказал насмешливо:

– И откуда ты всё знаешь, у тебя ж вроде обе ноги на месте? – с ударением на букву «о» в слове «ноги».

– Не забывай, сколько я в госпитале лежал. Знаешь, сколько там было таких, как ты? Кто на мине, кто ещё как... – спокойно парировал Алексей. – А штанину подшить надо, скажи Руслану. Болтается как тряпка, некрасиво. Сегодня-то ладно ещё, ходи...

– Да что всё время Руслан, – я и сам пришью вечером! Кстати, а где же Руслан? – Андрей подошёл уже вплотную к другу, стоявшему спиной к двери.

– Так он в коридоре остался. – Лёша потянулся к губам Андрея и поцеловал их.

– Заснул он там, что ли? – Андрей провёл языком по губам Лёхи.

– Просто мешать не хочет. Он глупый и стеснительный! Он вчера меня мыл, и... Потом расскажу! – Лёха поймал язык Андрея своим языком.

– Ты там заторчал, что ли? – насмешливо поинтересовался Андрей и чмокнул Лёху в носик.

– Ну... – Лёха в ответ коснулся кончика Андрюхиного носа языком.

– Совсем от рук отбился! – подмигнул Андрей в своей обычной манере и этим закончил тему. – Ладно, потом будешь рассказывать обо всех своих подвигах! Так Руслан точно в коридоре?

– Точно! Он же тоже к тебе на приём, в порядке очереди! И хотел обязательно дождаться, пока ты сам выйдешь!

– А тогда пошли-ка, выйдем к нему, а то сейчас снова заторчим!

И Андрей переступил на костылях немного вбок.

– Давай, Андрюша. Кстати, поздравляю! Это были твои первые шаги!


22

За Андреем прибыла целая делегация: пять человек! Были, разумеется, Руслан с Алексеем, а ещё вместе с ними приехали Даня, дружок Руслана, – тот самый пресловутый босоногий «аспирант», сестра Даниила Вера, рыженькая девушка лет двадцати с маленьким плоским лицом, и Андрей Анатольевич из Общества молодых инвалидов.

Руслан и Даня оказались в очень похожих серых свитерах и синих джинсах. Одинаково одетые крупный мужик и худощавый мальчик производили эффект донельзя комический. (Несмотря на то, что ему уже исполнилось двадцать три, Даня, со своим продолговатым личиком, чёрными кудряшками и юркими карими глазками выглядел как настоящий подросток.) Правда, их заметно отличала обувь: на Руслане были самые обыкновенные зимние ботинки, растоптанные и давно не знавшие щётки, а на узеньких и вытянутых Данькиных ступнях, высовывавшихся из-под подвёрнутых джинсов, красовались открытые со всех сторон летние шлёпанцы, надетые, конечно, без носков, прямо на босу ногу. И это в ноябре!

– Закаляется парень, – уныло пояснял Руслан.

– Наш человек! Так держать, Данила! – весело прокомментировал Андрей, находившийся по случаю своей выписки в приподнятом расположении духа.

– Я Даниил, – не преминул поправить Андрея аспирант.

Больше всех суетился Руслан, собирая вещи, подавая брату одежду, бегая на другой этаж для оформления каких-то бумаг; а рядом с ним неизменно увивался Данька. «Руслан и Людмила... в смысле Данила», – ядовито заметил неблагодарный Андрей, выглядывая из палаты вослед парочке, куда-то в очередной раз уносившейся по коридору. Вера захихикала:

– Скорее уж Черномор!

– Скорее наоборот... – одновременно с ней пробормотал Лёха.

Оформляли выписку молодая медсестра и лечащий врач Андрея Евгений Эдуардович.

– Счастливо вам! – напутствовал он своего пациента. – Помните о своём везении и всегда будьте осторожны. И мы с вами не прощаемся, протезирование для вас вполне возможно. После лечения костей таза где-то через полгода-год. Ну, вы всё помните? Будете наблюдаться у меня. Через неделю я вас жду.

– Мальчики, а что ж вы так легко одеты? В пиджаках, в свитерах! Начало ноября всё-таки! – пропела тонким голоском медсестра, особо задерживая взгляд на босых Данькиных ножках.

– Да всё нормально! Закалённые мы, – бодро ответил Андрей Анатольевич, всегда готовый первым поддержать разговор.

– Да на улице плюс десять! – тут же подхватил его тёзка.

Сборы, которыми так и продолжали заниматься исключительно Руслан и Даня, тем временем постепенно подходили к концу.

Андрей Анатольевич мало чем мог помочь, а потому не суетился. Одетый в строгий серый костюм, с надёжно закрывающими глаза широкими солнцезащитными очками на переносице, он просто прохаживался туда-сюда по коридору, помахивая своей тростью и постукивая ею о кафель. У него было круглое добродушное лицо с чисто выбритыми слегка выступающими скулами. Но светлые волнистые волосы, зачёсанные назад и собранные в короткую косичку, придавали даже этой простоватой физиономии определённый шарм. На плече Андрея Анатольевича висела чёрная кожаная сумка.

Все присутствующие обращались к нему, несмотря на молодость, исключительно по имени-отчеству. Возможно, не столько из-за присущего ему некоего полуофициального статуса, сколько для более отчётливого различения этого юноши с другим Андреем.

Года два назад Общество молодых инвалидов, которое Андрей Анатольевич здесь представлял, оказывало Алексею кое-какую помощь, в том числе при оформлении группы инвалидности и индивидуального плана реабилитации, а затем при постановке парня на очередь по протезированию. Позже, когда Алексей перебрался к Андрею, последний по его просьбе помогал два или три раза этому Обществу с установкой или взломом новых программ. Однажды провозился целый день, налаживая программу озвучивания для незрячих. Тогда-то он и познакомился со своим тёзкой. А вот теперь, когда Андрей и сам попал в сложную ситуацию, Общество прислало к нему именно этого сотрудника, надеясь в перспективе вовлечь исключительно полезного компьютерщика, тоже ставшего ныне «молодым инвалидом», в свою деятельность.

Андрей Анатольевич был младше не только своего нового подопечного, но и Алексея (о существовании которого он, правда, имел достаточно смутное представление). Примерно полтора месяца тому назад ему исполнилось двадцать лет. Учился он на четвёртом курсе психологического факультета в совершенно обычном ВУЗе и посещал занятия наравне с остальными студентами, а заодно подрабатывал ещё и в городском Обществе слепых. Всюду поспевал сам. Полностью незрячим Андрей Анатольевич стал шесть лет назад, но и до того с самого детства едва видел.

Алексей же всё время сборов так и простоял в коридоре на одном и том же месте, слева от входа в палату. На этот раз одет он был в темный выходной костюм и новые туфли, те самые, которые впервые носил в день трагедии. Но именно сегодня Лёха пожелал выглядеть, что называется, «на все сто». Для этого, во-первых, он попросил Руслана разыскать в шкафу и помочь ему надеть протезы, которые ни разу не использовал с самой новогодней ночи. Так что теперь, если не присматриваться, внешне он почти не отличался от других людей. Кроме этого, сегодня на груди Алексея сверкала большая серебряная медаль. По другой его просьбе, Руслан взял из ящика стола, почистил зубной пастой и прикрепил ему на пиджак, – очень аккуратно, колодкой слегка под лацкан, – медаль «За отвагу». Раньше Алёша никогда не носил свою награду, а тут вот нашёл как нельзя уместным её надеть.

Увидав друга при полном параде, Андрей аж присвистнул и прищёлкнул языком:

– Ну ты это круто! Молодчина!

Наконец-то всё было собрано, оформлено, и вслед за Русланом, стуча по кафельным плитам пола новыми костылями-канадками, из палаты вышел герой торжества. Алексей тут же подошёл к нему, широко улыбаясь. Андрей подмигнул. Они двинулись парой. За ними шли Руслан с Даней. Вера взяла под руку Андрея Анатольевича и повела его вслед за остальными.


23

У лифта, к которому направлялась процессия, одиноко стоял пожилой человек. В белом халате, белой шапочке. Невысокий, сутулый, с чрезвычайно крупными чертами лица, огромным закруглённым носом, густыми седыми бровями и слегка отвислой нижней губой. Он только что вышел из лифта и теперь будто бы специально задержался, ожидая именно этого только что выписавшегося пациента.

– Главврач! – тихо сообщил Андрей другу. Но Лёша его уже однажды видел.

Старик двинулся навстречу молодым людям. Поравнявшись, он как ни в чём не бывало, протянул руку Андрею, который тотчас перехватил правый костыль другой рукой и тоже оказался готов к рукопожатию:

– Здравствуйте, Матвей Григорьевич!

– Здравствуй! Готов? Я очень рад. Счастливо! – отчеканил главврач сипловатым басом, и потом ещё прибавил: – Ты молодец!

– Хочу всем вам сказать, что этот мужик держался образцово, – продолжил старик, оглядывая всю компанию и указывая левой морщинистой рукой в сторону Андрея.

– Да мы знаем, – согласился Руслан из-за Андреевой спины.

– Он у нас ещё и компьютерный гений, – невпопад дополнил серьёзным тоном Андрей Анатольевич.

– И тебе привет, герой! – не обращая внимания на комментарии, продолжил Матвей Григорьевич и хлопнул заулыбавшегося Лёху по левому плечу, отчего Лёхина медаль принялась раскачиваться на своём колечке и пускать «зайчики» по стене.

Такая замена рукопожатия пришлась Алёше как нельзя по душе.

– Ты смотри, поддерживай друга. У него всё тяжёлое впереди. Ну, ты понимаешь, – добавил старик гораздо тише, и, улыбнувшись одной общей на всех улыбкой, зашагал дальше по коридору.

– Нет, мировой дядька! – проходя в лифт, сказал Андрей. – Жаль, вроде бы скоро должен уйти на пенсию. Ну старый уже, конечно...

У первой встретившейся на их пути лестницы, в фойе перед выходом, Алексей вдруг замедлил шаг, как бы пропуская Андрея вперёд, и покосился на него. Все остальные ни на что не обратили внимания. Руслан уже давно обогнал их, торопясь подать к подъезду свою машину. Даня, как обычно, побежал было вприпрыжку за ним, да потерял на ступеньках шлёпанец и немного замешкался, снова надевая его. А Вера как раз предупреждала своего незрячего подопечного о наличии лестницы под его ногами.

И Лёша увидел, как Андрей, приподняв костыли, прыг-прыг-прыг – легко соскакивает на одной ноге вниз со ступеньки на ступеньку. «Да он уже тренировался!» – не мог сдержать восхищения другом Алексей. Он-то ожидал другого: знал, сам не раз видел, как непросто человек, только что лишившийся ноги, привыкает подниматься и – особенно – спускаться по лестницам. Будто бы услыхав его мысли, Андрей, снова уже вставший на свои канадки перед входной дверью, оглянулся и лукаво подмигнул другу.

Но всё-таки он неверно истолковал внимание Лёхи к своему спуску по лестнице, почему и рассказал короткий анекдот:

– Иван Петрович всю жизнь вставал по утрам не с той ноги. Другой-то у него просто не было!


24

У машины некоторое время выясняли, кому где выходить, а значит и как рассаживаться. На переднее пассажирское кресло, понятное дело, уселся Андрей. Сзади пришлось втискиваться всем остальным. С краю у правой дверцы захотел сесть Андрей Анатольевич: ему нужно было выйти перед ближайшим метро. От предложения Руслана довезти его прямо до дома, он отказался наотрез. Никто и не спорил. Вера всё ещё держала юношу под руку и явно не спешила залезать в салон. Так что на середину сидения с разных сторон забрались и плотно прижались друг к другу Алёша и Даня. Тогда Вера усадила Андрея Анатольевича с Лёшиной стороны, а сама, обежав багажник, втиснулась рядом с братом. Все четверо были худые как спички, но поместиться на двойном сидении им стоило большого труда. И опять не всё гладко прошло с Алексеем. Пока все рассаживались, он не успел вовремя приподнять на культях свои искусственные руки и бросить их себе на колени. Протезы так и остались лежать на сидении по сторонам, мешая и слева – Дане, и справа – Андрею Анатольевичу. Только тогда Лёха начал беспомощно выдёргивать их из-под боков соседей. Даня не растерялся, сам вынул Лёхину руку из-под своей попы и положил её на колено хозяина. А вот Андрей Анатольевич, конечно, не сообразил, что же это так больно надавливает ему на ляжку. Он подсунул под бок свою ладонь, пробежал пальцами по поверхности мешавшего нормально сидеть предмета, потом протянул к нему ещё и правую руку, на которой висела сложенная тросточка.

– Извините, это я всем мешаю, – тут же объяснил Алёша, повернув голову в его сторону.

– Вы? – переспросил Андрей Анатольевич.

– Это мой протез.

– Ах вот оно что! Нет, это вы извините... – Как оказалось, Андрей Анатольевич или подзабыл, или вообще ничего не знал о друге их бесценного программиста. Теперь он понял, что нечто, похожее по форме на пальцы, но не живые, твёрдые, – пальцами и оказались.

– А положите мне его на колено, пожалуйста, – продолжил Лёха. – Так больше будет места.

Андрей Анатольевич, повернувшись, осторожно взял обеими руками Лёхину кисть, с усилием вытащил её из-под себя и переместил в том направлении, где должно было находиться колено соседа. Успел ещё мельком подумать: «А сам-то что, не может? Второй рукой». И сразу же получил ответ на своё недоумение, случайно коснувшись на другой Лёхиной коленке ещё одного набора точно таких же пальчиков. Только тогда он осознал, что у этого Алексея, друга Андрея, нет о б е и х рук. И на добродушном лице незрячего юноши явственно отразилась боль. Больше он ничего не сказал.

В это же самое время братья на передних сидениях обсуждали маршрут поездки (нужно было высадить Андрея Анатольевича, потом Веру, и потом ещё заехать в два магазина). А Даня вдруг принялся расталкивать соседей, устраиваясь поудобнее: что-то ему там стало мешать за поясницей. Наконец, машина тронулась.

А у окна своего кабинета на третьем этаже больничного корпуса стоял старик в белом халате и белой шапочке. Всё время, пока ребята усаживались в машину, он внимательно наблюдал за ними. Проводив взглядом отъезжавший от подъезда «Мерседес» Руслана, Матвей Григорьевич не двигался с места ещё пару минут, как бы продолжая глядеть в пустоту.

– Интересно... – промолвил наконец он почти шёпотом, обращаясь к самому себе. – Да... Надо узнать. Конечно, скорее всего всё «циннобер», но... а вдруг – то самое?.. Хорошие ребята, это не отнять. Но... Время, главное время...

Мысли главного врача были прерваны телефонным звонком.




Конец первой части.