ОБЩЕЛИТ.COM - ПРОЗА
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение. Проза.
Поиск по сайту прозы: 
Авторы Произведения Отзывы ЛитФорум Конкурсы Моя страница Книжная лавка Помощь О сайте прозы
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль

 

Анонсы
    StihoPhone.ru



Жизнь после смерти

Автор:
Жизнь после смерти

Я родился в интеллигентной семье: отец – научный работник, мать – врач. В детстве ничем, кроме исполнительности и послушания, от сверстников не отличался. Ни умом не блистал, ни талантами. Да еще и болезненным был ко всему. Школу на четверки закончил, и институт политехнический с горем пополам одолел. Потом на работу в химический НИИ устроился младшим научным сотрудником. Перспектив на защиту кандидатской никаких не имел, но и не расстраивался из-за этого сильно. Стал о женитьбе подумывать. Не хотелось от других граждан отличаться в семейном плане. Но тут неожиданно умер мой отец от инфаркта. Что тут скажешь? Горе всегда сваливается на голову неожиданно.
Когда гроб уже начали засыпать землей, у меня резко зазвенело в ушах, и я увидел нечто странное: человеческий силуэт изумрудно-зеленого отлива горизонтально завис на какие-то секунды над могильной ямой, а затем, совершив некий кульбит, напомнивший мне прыжок «фосбери-флоп» – может потому, что двигался спиной вперед – как бы вошел в меня. И в этот момент звон в ушах прекратился. Я подумал, что это у меня галлюцинации от волнения начались. Но больше ничего подобного не происходило. Только сердце так разболелось, что пришлось даже таблетку пить.
Как-то вечером, дней через десять после похорон я обратил внимание на висевшую на стене гитару. Руки как бы сами к ней потянулись. Ну, я ее со стенки снял, говорю матери:
– Можешь мне показать, как на гитаре играют? Хочу попробовать под нее попеть.
Она удивилась несказанно. Говорит:
– Попеть? Что это с тобой, сынок? Я от тебя за всю жизнь не слышала ни одной песни.
– Сам не пойму, – говорю. – Хочется, и все…
– Ну, смотри, гитара должна располагаться на левом колене. Вот так. Левая рука ложится на гриф, правая – на деку. Пальцами левой руки придавливают струны на разных ладах – порожках, пальцами правой струны щипают, перебирают. Гитаристы, как правило, играют аккордами. Например, если струны прижать вот так, получится аккорд «аэм»…
– Погоди, я в блокнот все зарисую.
Короче говоря, через две недели я уже без заминки струны перебирал и пел довольно уверенно густым баритоном. Мать до слез умилялась:
– Сынок, как ты на отца похож, когда поёшь! Особенно вот эту фронтовую «Эх, дороги! Пыль да туман…» Да и волосы у тебя как-то почернели в последнее время. У отца такие же были.
Честно говоря, я и сам не особенно понимал, что со мной происходит. Раньше у меня петь не получалось – не мог запомнить последовательность сменяемости высоты тона даже в простенькой песенке, в каком-нибудь «чижике-пыжике». Мне казалось, что для этого надо какую-то неимоверную память иметь. Ну, как если бы надо было запомнить целую страницу какой-нибудь книги. Теперь же мелодия после ее заучивания оставалась в голове, как на магнитофонной пленке, и чтобы ее вспомнить не требовалось особых усилий. В общем, через пение музыка стала меня заполнять, как мебель заполняет пустую квартиру, когда в нее въезжают жильцы. Причем, мне так понравилось заниматься этим фигуральным интерьером, что я уже и классику полюбил, особенно Бетховена.
Музыка, конечно, музыкой, но это только частность жизненная, так ведь. А вот по большому счету я не мог не заметить проявления какой-то глобальной перестройки собственной натуры, каких-то «бури и натиска» – одновременно и тревожных и радостных. Впрочем, и само желание прочувствовать жизнь человеческую до самых ее глубин стало представляться мне вполне естественным и по-хорошему любопытным.
В этом контексте стал я на противоположный пол внимание обращать. Красивых женщин в городе оказалось немало. Это стало для меня открытием. Раньше мне женщина как таковая казалась просто самкой, способной рожать человеческих детенышей. Это, если честно… А теперь я понял, что женщина это целый космос мыслей и чувств, сладостный бездонный источник наслаждения. Надо только очень бережно этот человеческий ресурс брать – не алчно, не эгоистично. Честно. Да, честно, как-то по-хемингуэейски – сколько взял, столько и отдай. Женщина очень чувствительна в этом смысле. Ей именно такой паритет нужен, хоть он слегка и отдает прагматизмом. Осознание этого, конечно, пришло не сразу, со временем…
Однажды, года через полтора-два после смерти отца я возвращался домой с работы через сад Шевченко, думал о чем-то своем. Вдруг вижу, на скамейке сидит секретарша директора Ирочка Скобцева и бумажку какую-то, похожую на письмо, читает. Я к ней подсел и говорю:
– Привет!
– Привет, – говорит и меня с явным любопытством разглядывает.
Надо сказать, Ирочка в то время была предметом моих романтических грез, заоблачным недоступным идеалом неотразимой красоты и органической женственности. Знакомы мы были с ней только по долгу службы. Конечно, я уже давно мог бы познакомиться с нею поближе, но опасался разочарования. Приятно было любить ее издалека, на расстоянии, так сказать, пушечного выстрела – всякая мысль о ней наполняла меня каким-то необъяснимым восторгом, и представление об этой девушке день ото дня зрело во мне, набиралось крепости, как благородное вино в дубовой бочке.
– Слушай, Ира, – сказал я, – а не выпить ли нам по чашке хорошего кофе? – Я тебе одну примечательную кофейню покажу, она тут, неподалеку.
Она сделала вид, что подумала, и говорит:
– Давай выпьем. Я и сама собиралась.
Пришли в кафе, пьем кофе с ликером «Старый Таллин», а Ира меня спрашивает:
– И чем же эта кофейня примечательна? Таких в Харькове не меньше сотни.
– Оно-то так, но это моя кофейня. Мне в этой кофейне хорошо сочиняется. Я здесь стихи люблю писать. Причем, если где-нибудь в другом месте сочиняю, то долго и мучительно, а здесь почему-то получается практически сразу набело.
– Да что ты? Прямо мистика какая-то.
– Ну да. У меня об этом есть небольшое стихотворение. Я его еще летом сочинил.
– Прочтешь?
Я полез в сумку, достал расхристанный блокнот, нашел свою писанину и слегка заунывно, для придания некоей неординарности, значимости действа, продекламировал:

Моя кофейня

Июльский зной – наскучивший злодей,
к полудню навзничь опрокинул город.
Немного вкось, как у рубахи ворот,
распахнут вход в кофейню для гостей.

Здесь ординарен, незатейлив быт –
буфетчица орудует за стойкой,
под потолком пропеллер кружит бойко
да мельничка, усердствуя, скулит.

На стенке – ряд лубков а ля Сезанн.
В углу беспечно парочка воркует.
Эстрадный хит учтиво презентует
магнитофон – известный меломан.

Снаружи лето плещет через край.
Трамвайных рельсов плавится железо.
А здесь – сиди, потягивай эспрессо
и набело, в охотку сочиняй!

– Талантливо! – сказала Ира. – Определенно талантливо. Тебе печататься надо. А вообще, как это все у тебя получается? – ты и стихи пишешь, и рисуешь, и поешь неплохо.
– Откуда ты это знаешь?
– Девчонки говорят в курилке, – ответила она и слегка покраснела.
– Понимаешь, это все генетическое, от покойного отца… У меня отец страшно талантливым был во всех отношениях. Я вот хорошо все помню лет с пяти, и знаешь, отец для меня всегда представлялся человеком с карандашом и блокнотом, непрерывно что-то шепчущим фанатиком со взглядом, устремленным внутрь, куда-то в глубины своего могучего мозга. Сочинение стихов было его способом жизни… Ну, вот выходит, я у него что-то взял из этого способа.
Говорю я это, а сам думаю: «Ну, как ей объяснить, что стихи-то пишу всего год с хвостиком, а до этого вообще сочинительство считал пустым занятием, да еще над отцом частенько подтрунивал в этом смысле? Теперь же вот сам, как только свободная минутка выдастся, рифмы ищу. Чистый фанатик…»
И тут я почувствовал мягкое прикосновение – Ира положила свою изящную, трепетную руку на мою и сказала:
– Считается, что все талантливые люди – моральные уроды. Но в тебе я этого не чувствую. Наоборот что-то меня к тебе влечет. Ты, конечно, еще тот истребитель женских сердец. Это у тебя тоже от отца?
– Да бог с тобой, какой из меня истребитель!..
– Брось, не спорь. Ты же все время, пока мы здесь сидим, за блузку мне тайком заглядываешь и губы облизываешь очень характерно.
– Да? Ну, извини.
– Нечего извиняться. Лучше поцелуй меня.

1975 г. (ред. 2019 г.)





Читатели (772) Добавить отзыв
От Kostilin
Привет! Надо полагать.что зелёный фантом - это душа отца вселилась в тебя вместе с его способностями. Чувствуется несостоявшийся м.н.с. (паритет, прагматизм,органическая женственность), хотя это рассказ, а не реферат. Мистика в начале и хэппи энд в конце - такой вот компот...Нет, не понравился мне этот рассказ. Не обижайся.
19/01/2016 20:38
Да, наверное, где-то не дотянул до истины. Может, все как-то проще объясняется. Материалистически, так сказать...
19/01/2016 22:24
<< < 1 > >>
 

Проза: романы, повести, рассказы