Глава 3. МИР УТРА. (Бабушка поёт на кухне)


Бабушка поёт на кухне. Утро. Родители унеслись на работу.

Я сначала прислушиваюсь в полудрёме. Совершенно непривычно. Вслух у нас дома никто не пел. Тем более один. Папа с мамой могли подпеть в компании, но очень тихо. Музыкальностью наше семейство было обделено по полной программе. Мне петь очень нравилось, но меня всегда останавливали, потому - что делала я это строго поперёк мелодии. Мама, человек северных понятий, считала что «нечего позориться», раз не дано, то надо смириться и «не смешить людей».


В кухне продолжается пение, постепенно я начинаю различать музыкальное сопровождение,- шум льющейся воды, посудное погромыхивание, оттопывание бабушкиных ног. Всё вместе это так здорово. Самыми последними в уши начинают просачиваться фразы. Их слова тоже очень необычные.


Бабушкин репертуар состоял из совершенно незнакомых мне песен, частушек и речитативов. Это были песни её детства и юности.
Постепенно я узнала про тяжёлую судьбу «комсомольца Дьякова Петра», которого коварные «кулаки» окатили с головы до ног керосином и подожгли. Меня очень трогал пафос исполнения. Очень энергичные слова были в этой песне:
"...Разобраться надо, покалякать,
Нам с тобой собачий депутат.
С солнышком собаке не видаться!
Ну-ка, поворачивай назад!
Замолчала робкая машина.
Тракториста с головы до ног,
Кто- то облил едким керосином,
Чиркнул спичкой, вспыхнул огонёк.
Поле-поле, что ж ты замолчало?
Страшно что ль от жуткого костра?
На заре на утренней не стало
Комсомольца Дьякова Петра..."


Я потом долго пыталась представить себе этого несгибаемого сельского тракториста, просчитывала варианты его спасения, приставала к бабушке с вопросами о том, поплатились ли кулаки за своё зверство. Бабушка легко отмахивалась: «Отвяжись, худая жись, привяжись хорошая!», и на вопрос « А что было дальше?», отделывалась одной из своих любимых присказок: «А что было дале, люди не видали».
И никогда, по легкомыслию и детскому возрасту, мне не приходило в голову, что у настоящих, не песенных кулаков были свои резоны люто ненавидеть "коммунаров".


Узнала я и про то, как
«Молодайка – молода,
Поехала по дрова,
А за нею зайка,-
Молодайка, дай-ка!...»


и что с ней случилось в лесу. Бабушка не догадывалась, что я слушаю очень внимательно, потому что слова люблю больше сладкого, и продолжала с упоением, песенно выкладывать диалоги молодайки с зайкой. Потом, услышав моё исполнение, она очень долго и смущённо уговаривала меня забыть эту песню. А мне наоборот надо было прояснить для себя непонятные моменты отношений персонажей. «Простота хуже воровства» - сказала бабушка и прямым текстом объяснила, что это песня для взрослых и детям её понимать не стоит. Я была несколько разочарована неожиданной скрытностью близкого человека.


Так много было песен, что в голове до сих пор крутится калейдоскоп из обрывков фраз и словечек. Кое-что бабушка никогда не пела сначала и до конца, а просто озвучивала особенно нравящиеся моменты. А что - то не удержала моя память. Был в её песнях персонаж, который бабушкиным голосом сообщал:

«Когда Оля вырастешь большой,
Будешь, Оля, ты моей женой,
Буду, Оля, я тебя любить
И подарки часто приносить».

Мою бабушку звали Ольгой, и это наводило меня на размышления. Кажется, тот же персонаж сообщал из кухни:

«Отращу я для красы,
Как у Феди дворника усы».

И усы, и имя Федя мне не нравились своей старомодностью. А как выглядит дворник - я не представляла.


Если настроение у певицы было менее лирическое, она переходила на частушки. И тогда я могла услышать о любимом занятии подмосковных «торфушек», в часы их досуга-


Ох, люблю же я смотреть,
Как торфушки прыгают,
Как пойдут они плясать,
Только титьки дрыгают!


вещь тоже не совсем для детских ушей. Но бабушка всегда пела на кухне в одиночестве и так увлекалась, что забывала о «благодарных слушателях» за стеной.


Очень я любила её речитативы, четкие, проговариваемые очень быстро и внятно. Только что была полная тишина и лишь плеск воды её сопровождающий. И сразу:


«Што ты, што ты, што ты, што ты! Я солдат девятой роты, тридцать третьего полка, лапа-дрипа, у-ха-ха!


Или:


«Очень рад, капитан, что я вас увидел! Подпоручик вашей роты мою дочь обидел!».


И-


«Штиблеты прелесть хороши, они ко мне идут, но мне их жалко от души, когда собаки рвут!»


Проскакивал у бабули и несчастный Мальбрук, так и не успевший в свой поход.


"Мальбрук в поход собрался,
Объелся кислых щей.
И тут же обоср...ся,
И умер в тот же день..."


Это была длинная и смешная песенка-речетатив о реальном лице и реальных событиях.


Очень мне нравилось слушать в этой кухонной манере

«Раз прислал мне барин чаю
И велел его сварить,
А я отроду не знаю,
Как проклятый чай варить.
Взял я всё на скору руку,
Чай я высыпал в горшок.
Для приправы перцу, луку
И корицы корешок …».


Проговаривать всё это надо было очень чётко, правильно попадать. Из современного больше всего на эти речитативы похож молодёжный рэп. А если учесть что при исполнении, она всё время ритмично притопывала и постукивала возле плиты или раковины, сходство становится почти полным.


Нравились мне и парадоксы типа всем известных


- «В огороде бузина, а в Киеве дядька».


Например, такой:


«Чижик прыгает на ветке, баба ср…ть пошла в овин, честь имею вас поздравить, со днём ваших именин».


Или:


«Свинья вилкою хлебала из телятины уху».


Я, не подавая признаков присутствия, вслушивалась, шевелила губами, запоминала. Было то смешно, то трогательно, то поучительно. Даже в самом раннем детстве как-то умудрялась понимать – это, очень личное. Это – можно только с собой наедине. На улицу не выносила. Приличную семью не скандализировала. А за удовольствие, доставляемое мне каждый день, только всё больше и больше любила свою прекрасную леди.


Иногда бабушку разбирал патриотический дух. В такие дни из кухни неслись «Плакала Саша, как лес вырубали…», «Внимая ужасам войны, при каждой новой жертве боя…», «…сам Топтыгин-генерал правит на берлогу». Очень уж бабушке нравился Некрасов.


Любила она и Пушкина, особенно попадали под кухонные ритмы «Мой дядя самых честных правил…» и «О, витязь, то была Наина!».


Сообщала она эти литературные новости исключительно стене или раковине перед ней. Никогда я не слышала её пения в обществе, в комнате, в компании. Никогда не читала она стихов на публику, не ударялась прилюдно в частушечничество. В этом для меня была большая тайна.


Только во взрослом возрасте, узнав о скелетах, которыми жизнь забила её шкафы, я подумала, что, наверное, быть одной ей было невыносимо, из-за поднимающихся со дна души ужасов и боли. Вот чтобы не думать о страшном, она и развлекала себя как могла. А так как личностью она была незаурядной, и всё что пела - ей нравилось, получалось у неё так, что я на всю жизнь запомнила.


Но мое детство всё видело в сказочных, фантастических тонах. Тайны, секреты, интриги, клады, благородные рыцари… Бабушка была и остаётся для меня самой большой тайной. Я никогда не пойму её до конца. Какой силой надо обладать, чтобы до последнего дня не устать любить. Я всю жизнь буду помнить, каким океаном любви она меня одарила, каким тёплым и безопасным был этот океан.


Её щедрость в самораздаривании не имела границ. По первому зову, она летела на помощь к каждому из четырёх сыновей. Выхаживала, нянчила, кормила их младенцев и малышей. Если было нужно, забирала крошечных внуков в Орск и пестовала, и обучала, и волновалась и всегда любила, любила, любила. Через её руки прошли и я, и Олежка, и Андрюшка, и Мариночка, и Саня, и Наташа.


Только моему младшему брату Серёже не повезло. Он так и не смог поплавать в этом Океане любви – в год и месяц его рождения очень тяжело заболел наш дед. В московской клинике бабушка нянчила, пестовала и выхаживала, и вырывала из рук смерти своего мужа. И справилась. Совсем слабого, она привезла его назад в Орск, и несколько лет он приходил в себя.


Я вижу бабушку рядом с очередным «подкинутым» внуком. Карапуз всегда крепкощёкий, пружинный, с сияющими глазами и с ложкой перед ротиком:


«Ешь, лупоня!»


Бабушка взволнована, тяжело отдувается, смахивает пот, ещё бы - самый главный процесс! Во что бы то ни стало внук должен предстать перед родителями откормленным, навитаминенным, смеющимся, с обязательной прибавкой в весе. И все мы именно такими и «представали».


Единственный выброс из системы, это Олежка. Ох, как мучились с ним, из-за его нежелания есть! Для бабушки, пережившей несколько голодух, это было невыносимо. Она готова была кормить его стоя на руках. А он – худенький как былиночка, с большой круглой головой и упрямым взглядом круглых глаз, не размыкал рта, а чтобы, не впихнули насильно, вместо рёва мычал. Потом, когда научился говорить, кротко объяснял, постанывая: «Душа не принимает». Ну, вот что с ним, «псом таким», делать? А умненький, любознательный!


Как-то на дачке, Олежка прибежал от калитки очень взволнованный. На вопрос бабушки рассказал, что мимо шла девочка и ела что-то «белое и дрожащее» и он, тоже этого хочет! Поднялся большой переполох. Все вокруг, во главе с бабушкой начали играть в разгадку продукта. «Мороженное, творог, сахарная вата?» - предлагали мы Олежке по очереди, всем так хотелось угадать. «Нет. Нет. И нет». Моя прекрасная леди поняла, что вопрос надо решать не здесь и быстренько на дачной улице провела расследование, нашла свидетелей, вычислила с их помощью местонахождение той самой девчонки и рванула на фазенду её родных.


Задыхаясь от быстрой ходьбы, бабушка попросила сказать, что такое «белое и дрожащее» ела их дочка. Соседи сначала перепугались, мало ли что. Но потом, поняв ситуацию, стали вспоминать, что же у них могло быть «белым и дрожащим». Они так хотели помочь, что запутались сами. Наконец появилась сама девочка. На неё накинулись всем скопом


- Что ты ела на дороге?


- Плавленый шырок


ответило невозмутимое дитя, шепелявя от возрастных проблем с зубами.


ПЛАВЛЕННЫЙ СЫРОК! Моя бабушка, не доверяя ответственное дело никому, понеслась на Никель и купила там четыре сырка. Когда она вернулась победителем и протянула Олежке «белое и дрожащее», мы все замерли, Вдруг опять «душа не принимает»? Боже, какое чудо, наш Бацилла медленно содрав мягкую, расползающуюся фольгу и внимательно осмотрев еду, нет ли подвоха, начал есть и съел полтора сырка. Бабушка глядела героем и была абсолютно счастлива.

А я до сих пор вспоминаю её весёлую кухонную самодеятельность. Жаль, что сама так не могу. Стоит мне слегка увлечься "по хозяйству", и начать бурчать что-то вслух, из коридора, из-за угла, тут же высовывается любопытная, ироничная физиономия одного из мужчин семьи, с немым вопросом в глазах

- Всё ли с вами в порядке, дамочка?

И я замолкаю. Улыбаюсь и вспоминаю бабушку.