Солнце! Господи, какое сегодня было солнце!Оно обласкало весь мир, обняло своими лучами, согрело озябшие руки и души, вдохнуло жизнь в умирающие тела.
Ещё один день жизни! Видеть эту лазурь небес, вдыхать пряно-солоноватый, захватывающий всё твоё существо, запах свежескошенного сена и жить. Жить целый день!
Вот цикада настроила свою скрипку. И -полилась музыка: сначала тихо-тихо, потом громче, ещё громче, и вот уже музыкант разошёлся вовсю. Песню подхватил сосед, нщё и ещё один - и вот весь луг наполнился симфонией цикад.
Незаметно подкрались лиловые сумерки, сменившие Солнце, ушедшее на покой до завтрашнего утра. И, не успев насладиться по праву теплом Земли, ушли в тень.
И пала ночь. Она захватила собою всё, заполонила всю округу без остатка. Всё увлекла в свой радостный, залитый восточной негой, плен.Он, словно цветочная патока,так сладок, так одурманивает, что забываешь обо всём на свете.Забываешь имя своё и самого себя. Но если вдруг ты решишь вырваться из него - не удастся!- он засасывает, обволакивает, поглощает в себя всю чужеродную волю, энергию, все твои мысли. Ночь царит.
Ночь - царица любви! Это сказано не мною, но ведь кто-то умный когда-то заметил это!
Ночь... Она так блаженна, так сладострастна, что душе хочется ликовать, а тело жаждет другого тела. Ощущаешь необъяснимую потребность ласкать, и мучить, награждать и отнимать, и - жечь, жечь своими ласками,чтобы самому сгореть в них до тла, до пепла,который вновь станет человеческой плотью лишь утром.

Они лежали в копёнке сена, совсем позабыв о времени. Он нежно губами касался её губ, сосков, её упругих, словно наливное яблоко, грудей. Прошелся языком по по ложбинке между ними - по этой "долине кукол", нашёл её нежный пупок, заглянул и в него кончиком языка и, осторожно, вдыхая пьянищий аромат её тела, смешанный с запахом трав, стал опускаться ниже.Вот он добрался до её лобка, задорно торчащего, словно курган в степи, не спеша, с осторожностью, с которой переносят хрупкий китайский фарфор,развёл её ноги в стороны и приник губами к этому истекающему влагой сосуду. Он сосал и лизал, целовал и жалил её клитор, дразнил языком её влагалище. В ответ доносились стоны сладострастия и муки, яростной радости и желания - желания обладать и самой быть отданной на волю победителя, желания отомстить ему теми же самыми сладкими и самыми желанными муками в мире. Но он не сдавался, он ласкал и ласкал, доводя свою подругу до исступления, иногда давая ей отдохнуть и целуя её бёдра и ноги, руки и лицо, а затем вновь приникал к этой вазе жизни.
Но вот он перевернулся, и около её губ очутился его упругий, истекающий соком нетерпения, член. Она осторожно провела языком по головке, по руслу, разделяющему её пополам, по крайней плоти спустилась на уздечку.Затем вновь языком провела до самого верха головки, раскрыла бутон своих припухших губ и обхватила ими пульсирующее копьё как можно плотнее. В ответ он застонал и ещё глубже вонзил жало своего языка в её вагину.
А она начала прилежно трудиться:сжимала фаллос губами, сосала его, словно громадный "Чупа-чупс", причмокивая и облизывая его одновременно своим нежным язычком. Она то заглатывала член почти до самого корня, едва не задыхаясь им, то немного ослабляля хватку и выпуская головку на волю. Давая немного передохнуть партнёру от её неистовых ласк, она языком спустилась до самого основания члена, провела им по мошонке, не остановилась на этом и прошла до самого анального отверстия, облизав и его сначала языком, а затем наградив сочным поцелуем.
Их тела содрогались раз за разом, то опережая одно другого, то выполняя этот танец жизни в унисон.Они сплетались, словно змеи и рассыпались как горошины друг от друга, чтобы через мгновение вновь стать одним целым.
Они ласкали друг друга до изнеможения, пока, не обхватив друг друга руками и не перемешав свои спутавшиеся волосы, не уснули на короткий час отдыха перед новой любовной битвой.
1990.