Субстанция, способная накапливаться или разрежаться

Я – гений! Гений… Это нужно повторять как можно чаще и как можно увереннее. Всем прямо в уши. Не то заподозрят, что я исписался, схлопнулся, смылился. Но без дураков, сам себе, я все же должен как-то объяснить, на кой издал эту злополучную поэму. Как я вообще мог подобное накропать? Ни фабулы, ни идеи. А казалось, все так оправдано: двенадцать апостолов с Иисусом судят греховодницу Русь. Но тема-то осталась нераскрытой. В смысле глобальном, историческом я и сейчас не понимаю, в чем, собственно, грех нашего народа. Чем мы хуже французов, или немцев? И это насилие, крепчающее день ото дня, и эта невинная кровь, затопившая улицы оторопевших городов. Как-то все это с Христом не вяжется, с гуманизмом его, противоречит идеям Евангелия. Зачем я забрался в эти схоластические дебри? Но дело даже в другом. Каким-то необъяснимым, роковым образом строки перестали выстраиваться, сцепляться. Когда я начал сочинять? Лет в семь? Точно не помню, но в девять-десять я писал много, в охотку, и чтобы сочинить стихи, нужно было отрешиться от мыслей, не думать ни о чем, только успевать записывать в тетрадку идеально выстроенные строфы, а после вечерами читать их с удовольствием, нараспев изумленным родителям и гостям. Так без труда, без натуги, без пота вундеркинд вырос в первого поэта России. И механизм, внутренняя пружина творческого процесса оставались неизменными все эти годы: легко, сразу набело, талантливо. Что за странное умственное бессилие меня внезапно проникло. Да лучше издохнуть от чахотки! Лучше харкать кровью на обои, чем не смочь выстроить свою знаменитую строфу, которую никто не возьмется улучшить, усовершенствовать. Господи, за что, за какую провину? Сегодня перечитал брошенное, незавершенное «Возмездие». Какая сила, глубина, логика! Но трагедия в том, что я не могу продолжить. Двадцать строчек сочинял месяц. Рыхло, неуклюже, слабо. Все изорвал в клочья. Сколько же нужно трудиться, чтобы дописать? Год, десять лет? Но я же не сошел с ума, не утратил лексикон. Я могу писать критику, публицистику, рассуждать. Тогда, что произошло? Ну, не мистическая же муза ушла? Куда пропало жившее во мне необоримое повседневное желание сочинять? И почему я не могу породить ничего путного, не дожидаясь этого состояния? Разве я не поэт? Не понимаю. Что же такое талант? Ужели это субстанция, которая может накапливаться или разрежаться, или исчезать до атома, без следа? Просматриваю «Двенадцать». Пожалуйста! Первая глава: «И буржуй на перекрестке В воротник упрятал нос», девятая глава: «Стоит буржуй на перекрестке И в воротник упрятал нос». Пьян я был что ли? А вот:
«И опять идут двенадцать,
За спиною – ружьеца.
Лишь у бедного убийцы
Не видать совсем лица…»
Черт-те что. Ну, можно же было рифму сохранить! – хотя бы так написать:
«И опять идут двенадцать,
За спиною – ружьеца.
Лишь у Петьки, у страдальца
Не видать совсем лица…»
Э-э-э. Это наваждение было. Наваждение. Иначе, как объяснить? Неужто всему виной революция – эта предавшая меня Далила, соплеменники которой – фанатичные безжалостные филистимляне – остригли мне волосы во сне? Я уже и в Исаакий ходил, молился. Не слышит мои молитвы Господь. Заглушают их ружейные выстрелы нуворишей от власти. Ну вот опять ляп. Зачем написал «в кондовýю»? Сместил акцент неоправданно. Можно же было похожим словом заменить:
«…В лубяную,
В избяную,
В толстозадую!..»
А концовка? Что за «державный» шаг? И дальше не лучше: «И за вьюгой невиди′м…» Если невидим, то и описанию не поддается. И опять же акцент неверный. А вот еще: «поступью надвьюжной». Д-а-а. По небу или как? И пес этот – лишний. Не образ, а дешевка, литературщина.
Но враз в глазах потемнело. Дышать нечем. И эта испарина… Что за чертовщина! Сейчас обморок случится. Или нет?.. Ах, вот оно что – последняя строфа поэмы! Да, она уже в голове! Теперь спокойно, без нервов нужно изобразить ее на бумаге. «…Так идут чеканным шагом…» А-а-а! Voilà!
«…Так идут чеканным шагом –
Русь губить, из недр восстав.
Впереди – с багряным флагом,
В кулачищах древко сжав,
В черном, строго покрою,
Комиссарском кожане,
С револьверной кобурою
На сафьяновом ремне –
Сам Молóх – властитель ада,
Не щадящий никого.
За спиною супостата –
Челядь ярая его».
А вот и название запульсировало в висках: «Тринадцать», «Тринадцать», «Тринадцать». Ну, да. «Тринадцать»! Чертова дюжина…


2014 г. (ред. 2019 г.)