У подъезда дома, на скамейке, сидела маленькая девочка в голубом платьице. Свесив ножки в белых носочках и коричневых сандалиях и, не обращая внимание на площадку, где играли ее сверстники, горько плакала. Ее плечики и головка со светлыми кудряшками, к которым сверху был прикреплен белый бант, похожий на огромную бабочку, судорожно вздрагивал. Михаил Андреевич, проходя мимо, остановился.
- Ты чего плачешь, девочка, тебя кто-то обидел?
- Никто меня не обидел, - сердито буркнула она.
- Ну, а чего же ты свои слезки распустила?
Она враждебно глянула исподлобья своими большими голубыми заплаканными глазами и с дерзостью ответила:
- Не твое дело, хочу вот, и распустила!
- Ух, ты колючка.
- Сам ты колючка!
- Да-а... не понимаешь, ты меня, а ведь я хочу тебе помочь.
- Никто мне теперь не поможет.
- Это почему же?
- Потому!
- Ну, хорошо. А как тебя зовут?
Она всхлипнула, растерла кулачком слезы на пухленьких щечках и, чуть смягчившись, ответила:
- Светланочка.
- Ой, какое красивое имя!
- Я сама знаю.
- А ты не будешь против, если я присяду рядышком?
- Садись, жалко, что ли.
- И все-таки, мне кажется, тебя обидели папа с мамой, - присаживаясь, с ласковой настойчивостью продолжал Михаил Андреевич.
Она искоса глянула на него и, отвернувшись, снова зашлась слезами.
- Нету у меня больше ни мамы, ни папы!
- Да -ну! И куда же они подевались?
- Куда... ма-а... мама уехала во Францию бабушка говорит, а папа
уехал в эту...которую Америкой называют. И теперь у меня одна бабушка,
и еще дедушка, - глубоко всхлипывая, проговорила она и добавила: - А
дедушку я тоже совсем не вижу. Он теперь работает челонком.
- Может быть, не челонком, а челноком?
- Вот я и говорю - челонком. Ездит в эту... бабушка говорит, Турцию, а потом весь день продает на базаре. А то, бабушка говорит, если бы ни дедушка с Турцией, нам и на хлеб не хватало.
- А где он раньше работал?
- Провесором ву-у...уни...виситете. – Она вздохнула, оттерла кулачком на щечках с грязными разводами слезы и задумчиво
добавила: - И теперь я совсем, совсем одна. С бабушкой.
- Ай, как нехорошо, бедная девочка, - сочувственно покачал головой Михаил Андреевич. Она вдруг сменилась в лице и, точно ошпаренная, соскочила со скамейки, стала напротив него, выпучив свои огромные васильковые глазища, и с чувством глубокого оскорбления выпалила:
- Чо тебе от меня надо?! Такой большой, как этот, который с длинным носом – в цирке, а приставаешь к маленьким ребенкам. Иди, давай, я еще плакать хочу!


Г. Донецк 1998 г.